© Издательство «Индрик», 2007
Глава I
Выезд из Петербурга. – Дорога до Вены. – Верхне-Венгерская равнина. – Австрийские пароходы и плавание по Дунаю. – Первая встреча с турками
Cемнадцатого сентября 1872 года, в 9 часов утра, мы[1] выехали из С.-Петербурга по Варшавской железной дороге. Погода стояла свежая, ясная; поезд царских вагонов, со всеми удобствами, мчал нас в дальний путь.
«Куда мы едем?» – был общий, занимавший нас вопрос. На Восток!.. Далеко, за тридевять земель, через горы и долины, в царство Султана; на Восток, в страну обетованную, где родилось христианское учение, куда с детства обращались наши помыслы; и наконец – в царство вечной весны и лета, в долину чудного Нила. Пути немало! И действительно, кроме железных дорог нам придется странствовать недели две по морям, да около месяца верхом на коне по трудным дорогам, под жарким солнцем, под убийственным зноем. Есть над чем позадуматься, из-за чего поставить вопрос: «Куда мы едем?. » Поэтому всем нам по сердцу пришелся тост, провозглашенный Великим Князем за завтраком: «За благополучное путешествие и здоровье всех сопутствующих!» Мы дружно чокнулись бокалами и запили шампанским доброе пожелание. Во Пскове обедали. Вечером играли за двумя столами в карты, пили чай, болтали кой о чем, разошлись по своим отделениям и легли спать. Утром я проснулся в 6 часов и встал, чтобы, вспоминая старину, посмотреть на знакомую мне местность южнее Вильны. Станции Ландварово, Ораны, Марцынканцы, вырубленный по сторонам дороги сосновый и еловый лес, пески, поля, все это было мною пройдено вдоль и поперек во время последнего польского восстания и теперь переносило мои воспоминания в блаженные времена первых офицерских чинов.
Между тем среди разговоров и споров подъехали к Гродне, и однообразный ландшафт немного изменился: показались пирамидальные тополи, костелы с башнями. Промелькнул под нами Неман с красиво расположившимся на берегах его городом; а затем снова прежнее однообразие: сосны, песок, поля, луга, по которым кое-где паслись стада. К четырем часам мы прибыли в Варшаву. Я в первый раз увидел бывшую столицу Польши, и, признаюсь, она мне понравилась. Замок, влево сады, вправо цитадель, спереди река с великолепным мостом, за нею на высоком берегу город; все это группируется чрезвычайно живописно. Площадь за замком с фонтаном и колонной Сигизмунда, обрамленная средневековыми, высокими, в три окна домами, напоминает немецкие постройки; славянского элемента в них и следа нет. Мы быстро проехали в ландо через город по Новому Свету до Лазенковского дворца, прекрасно расположенного среди прудов и векового парка, и после обеда разбрелись по городу. Я поехал с графом Бергом в Саксонский сад; заглянул в Новый летний театр, потом в Большой, где шел полуторавековой балет Доберваля «Тщетная предосторожность» в весьма жалкой обстановке и к десяти часам подкатил к станции железной дороги; там собрались уже многие из наших. Недоставало одного Л., который поэтому и испытал неприятность одинокого путешествия: он отстал от нас и приехал в Вену сутками позже. Нам было уже известно, что на границе мы должны будем перебраться на тесные квартиры, так сказать, то есть с широкого расположения в трех вогонах перейти в один, а потому, желая в последний раз отдохнуть на полном просторе, мы, не теряя времени, все легли спать и в 5 часов утра проснулись уже в австрийских владениях.
Переодевшись в статское платье, я, почти в темноте, разменял деньги у евреев, доверившись вполне их честности, потому что спросонков никак не мог сообразить относительной стоимости гульденов, крейцеров, лир и прочих монет. Когда изготовили и подали поезд, мы разместились в одном вогоне довольно удобно и продремали до Щебини, где пили кофе. Между тем совершенно рассвело, и я стал рассматривать новую местность, вглядываться в новые типы. Казалось бы, дорога все одна и та же, а граница сказалась: среди населения встречается еще много русских лиц, только в чуждой одежде; у жидов выросли длинные пейсы; у служащих на дороге будто носы и подбородки стали поострее; офицеры в плащах и курточках-блузах, в кепи некрасивого покроя. Страна отлично возделана: везде видны изгороди, дороги, обсаженные деревьями, поля обработанные в виде грядок, сенокосные луга, аккуратные каменные домики с черными крышами. Иногда между ними встречается церковь со шпилем, ряды тополей живописно выдаются из разбросанных групп деревьев или стройно вытягиваются вдоль дорог и канав. Липа и еще некоторые из лиственных деревьев уже пожелтели. В иных местах вдоль железной дороги посажена живая изгородь из стриженных елок, что очень красиво.
На станциях подсаживаются рекруты, которых со слезами провожают женщины, а мужчины прощаются пожатием руки. В Одерберге остановка на час, для завтрака. Несмотря на инкогнито, Великий Князь был встречен здесь начальником станции в парадной форме, а завтрак накрыт был в императорских комнатах. После завтрака, мы, в свою очередь, служили пищею любопытным, так как вагон Великого Князя был украшен орлами и коронами и потому невольно изобличал его инкогнито.
Я любовался красивою местностью – холмики, предгорья, ручейки, мостики, чистенькие деревушки, села, развалины старинных замков, все это быстро проносилось пред глазами, сменяясь одно другим, пока разом не исчезло в непроглядном мраке тоннеля, по выходе из которого местность изменилась, приняв характер наших степных губерний: вдали, за нами, виднелись силуэты Карпат; пред нами гладь, поля, покрытые еще не собранною кукурузой и бахчами. На станциях венгерские костюмы, вечное постукивание молоточком по колесам и выкрикивание на различные голоса: «frisches Wasser».
Но вот, наконец, въезжаем на мост, под нами Дунай с песчаными отмелями, а за ним – широко раскинувшаяся Вена. В 5 часов в вокзале нас встретили, посадили в экипажи и через Леопольдштадт и Рингштрассе повезли в «Grand-Hotel», где уже заблаговременно были заняты нумера.
Признаюсь, действительность превзошла мои ожидания: в тех местах, где мы проехали, город может быть назван, в полном смысле слова, красивым; везде замечательная чистота, в особенности на Ринге, множество громадных зданий, дворцов, бульвары, и все это оживлено бойким движением толпы горожан, пешеходов и всадников, омнибусов, разнообразнейших экипажей, беспрестанно снующих вагонов железно-конной дороги и небольших тележек, которые возятся здесь запряженными собаками. Вскоре после обеда в «Гранд-Отель» совершенно стемнело, и я пошел с графом Бергом пошататься по улицам. Избегали Колмаркт, Грабен, Кернтнер-Штрассе и все соединяющие их переулки, проулки и проходные дворы. Зашли также посмотреть и на собор Св. Стефана, который в ту минуту как-то фантастически уносился своим шпилем в темную высь, и только снизу смутно освещался слабым светом фонарей, рисуясь на темном фоне неба как сероватое кружево своим богатым готическим узором. От собора вернулись к прелестному зданию нового оперного театра и вошли в фойе. Что за роскошь! Видно, что национальное искусство здесь в почете, и живет, как подобает, в великолепном храме. Признаюсь, сравнив этот театр с нашим Мариинским, я с завистью посмотрел на золоченую, украшенную чудесными фресками и бюстами композиторов приемную немецкой оперы.
От этого прелестного здания до Гранд-Отеля каких-нибудь сто шагов. Было уже время отдохнуть. Мой нумер очень уютен, удобен и даже роскошен. Вообще гостиница отлично содержана, и кто не боится израсходовать лишний гульден, может рассчитывать здесь на все удобства.
В следующие дни, обыкновенно после утреннего чая, я отправлялся с графом Бергом гулять по городу: осматривал встречные памятники, церкви, здания, магазины, делал кое-какие необходимые закупки для путешествия и знакомился, таким образом, с уличною жизнью Вены. Все это, впрочем, слишком уже известно читателю, чтобы стоило о том распространяться, а потому замечу вскользь, что Вена на вид чудесный город, представляющий все удобства для жизни.
22-го сентября с утра мы уже уложились и отправили вещи на железную дорогу; затем, позавтракав и пошатавшись, на прощанье, еще разок по веселым, бойким улицам, к двум часам собрались в вокзал Северной железной дороги, а в два с половиной поехали в Базиаш на Дунае, чрез Офен и Пешт.
Дорога идет между невысокими холмами, скаты покрыты виноградниками и садами, которые в обширной долине разрастаются огромным поясом вокруг Пресбурга, прежней столицы Венгрии (до 1784 года).
За Пресбургом, часа за два до сумерек, мы могли вдоволь любоваться чудесно возделанною Верхне-Венгерскою равниной. Вся страна вокруг представляется одним громадным садом с шоссированными дорогами, с аллеями белых акаций, каштанов и тополей, обрамляюших поля; виноградники и виллы, около которых нередко простираются обширные парки. Впрочем, что касается меня лично, то вся эта местность вскоре показалась мне однообразною, потому что здесь природа слишком уже тщательно приглажена, подчищена, подстрижена; много искусства, за которым, так сказать, не видишь самой природы с ее естественною красотою и прелестью. Это нарядное и какое-то форменное однообразие в конце концов надоедает так, что я невольно отвлекся от созерцания австрийских культированных долин первым случайным разговором и взглянул в окно только тогда, когда уже совсем стемнело и мы подъехали к Дунаю. Река тусклыми бликами представляла взору свою свинцовую поверхность, обрамленную черными абрисами гор и отражавшую в себе длинные, струистые, огненные полосы костров, там и сям разложенных судорабочими, сплавщиками бревенчатых плотов и дунайскими рыбаками.
Несмотря на яркое мерцание звезд, было очень темно, когда в 9 часов мы приехали в Пешт, где, кроме вокзала, ничего не довелось нам увидеть. На следующий день я проснулся уже в Темешваре. Утро было прелестное, дорога пробегала по необозримым полям Венгрии, которые во всем напоминают нашу Малороссию; окончательному сходству этих двух стран мешают только виноградники, но это уже подробность, а в общем, поверхностном взгляде – Малороссия, да и только.
К 10 часам приехали в Базиаш. Поезд подошел к дебаркадеру, который построен на самом берегу Дуная. Нас встретили носильщики-румыны, в белых сорочках с широкими рукавами, в широких же шароварах и в черных жилетах с серебряными пуговицами; на голове шапочка, очень напоминающая наши, всем известные, ямщицкие шапки, ноги обуты в кожаные лапти и наконец, самая характерная часть костюма, кожаный пояс, вершков в шесть или восемь ширины, с тиснеными узорами. Весь этот представший пред нами люд носит усы и бреет бороды, отличаясь по большей части смуглым лицом, черными глазами и волосами, а по типу своему весьма напоминает наших «хохлов», малороссов.
Пароходная пристань находится у самой станции. Пароход уже дымился и нарочно ждал нашего поезда. Капитан встретил Великого Князя в мундире, и когда багаж перенесли на палубу, испросил разрешения отчалить.
Австрийские пароходы, совершающие срочные рейсы по Дунаю, очень удобны, чисто содержатся, имеют просторные каюты, снабжены хорошим буфетом и предлагают очень хороший стол. По крайней мере таковы были пароходы: «Франц Иосиф» и «София» на которых нам довелось ехать.
От Базиаша до порогов река не представляет особых прелестей для глаз; здесь она довольно широка (4000 футов), берега с одной стороны песчаны, с другой покрыты лесом.
Дунай протекает на расстоянин 2500 верст, чрез пять террасообразных равнин, образуя, в местах перехода из одной равнины в другую, пороги, затрудняющие судоходство. Нам предстояло плыть от Базиаша Нижне-Венгерскою равниной до Тивадицы в Венгрии, и Иоча в Сербии, где ложе реки на протяжении двадцати миль до Скелла-Кладова суживается ветвями Балканов и Семиградского нагорья, и где, собственно, начинается самая интересная часть Дуная, называемая Клисурой; наконец, от Скелла-Кладова плаванье должно было продолжаться до Рущука уже Валахскою низменностью. Мы окончили завтрак и вышли наверх, когда пароход подошел к тому месту, где река, суженная в своем течении, врывается в первую Дунайскую теснину Бабакай, с которой глядят развалины старинного и красивого замка Колумбач, расположенного на половине ската возвышенности сербского берега. В скалах около Колумбача находятся пещеры, в которых три раза в году нарождаются громаднейшие рои комаров. У входа, ближе к левому берегу, возвышается скала «Попугай». Здесь, по существующему между матросами обычаю, совершают над новичками нечто вроде экваториального крещения.
По мере того, как мы подавались вперед, ветер, доселе довольно сильный, начал стихать и вскоре совершенно прекратился, лишь только горы живописным поясом охватили течение как будто со всех сторон. Река, извиваясь красивою лентою, огибает подножие гор, поросших невысоким лесом и кустарником; по сторонам выдаются обнаженные скалы, разнообразя вид своими формами и оттенками глинистого цвета. Немного ниже Колумбача изредка попадаются селения с небольшими полями кукурузы, проса и иных хлебов. Вообще местность довольно пустынна и носит дикий, но живописный характер. Местами из боковых долин впадают в Дунай горные потоки или пересохшие русла. Вдоль левого берега тянется шоссированная дорога, перебегающая чрез эти речки и стремнины по каменным мостам и мостикам.
Вот из-за темно-зеленой горы вырастает, подобно замку с башнями и бойницами, высокая скала, и Дунай круто поворачивает к югу; а немного ниже белая полоса водяной пены указывает начало Верхних порогов. Тут поперек реки лежит подводный камень Тахталие, образуя на протяжении от полутора до двух миль ряд водоворотов и стремнин. Наибольшее их число встречается у Излаша, подходя к которому наш «Франц-Иосиф» завернул против течения, для того чтобы дать место другому пароходу, который в это время переваливался через порог. Река несется со скоростью 9¾ верст в час, а у мыса «Гребень» значительно суживается и будто впадает в горное озеро с необыкновенно красивыми очертаниями берегов, где скалы сменяются горами и холмиками, на которых расположились селения, и между ними белеется церковь. Среди озера находится остров, поросший густою зеленью. Затем Дунай опять сковывается великолепными крутыми и высокими скалами; течет как бы вдоль стены, у подножия горы Стербеч, высшей точки прохода (в 2180 футов), и с шумом ударяется в гору Казан, на которой видна покинутая караулка. Но вот скалы все больше и больше сдавливают течение, вода сильнее и сильнее рвется в диком ущельи, до самого узкого места Раконь (от 300 до 400 футов ширины), которое можно было бы назвать Дунайским проливом. Некоторые из нас уселись на кожухе, любуясь бесконечным рядом картин и примечательными особенностями Дунайских берегов; так, на Ванатском берегу за Стербечом находится много пещер, между которыми особенно замечательны две: одна из них сквозная и выходит на 3/4 часа ходу, в продольную долину; другая, носящая название «Пещеры Ветеранов», замечательна тем что в ней укрылся в 1848 году целый полк конных венгерцев. На сербском берегу возбудили общее внимание следы римской дороги, известной под именем «Траянова Пути»; местами она такой ширины, что и теперь еще могут свободно пройти два человека рядом; кое-где видны вырубленные в скалах углубления четыреугольной формы, в которые вставлялись бревна для настилки мостков. Около Ракони на скале, в продолговатой рамке, высечена латинская надпись, но к сожалению она до такой степени закопчена кострами рыбаков, что мы не имели возможности разобрать ее.
Вообще правый берег Дуная на вид гораздо неприступнее левого и мало населен, зато, как говорят, охота здесь хороша: попадается много кабанов, козуль и т. п. дичи. На австрийском же берегу звери истреблены граничарами.
Пароход наш, перелетев узким фарватером через пороги и кипящие среди волн и пены водовороты, остановился у Альт-Оршовы; это маленький городок, весь в садах, с чистенькою набережной и небольшими каменными домами. От города тянется аллея тополей, в конце которой найдена была спрятанная Кошутом корона святого Стефана, и на этом самом месте, в память столь дрогоценной находки, воздвигнута часовня.
Мы перешли на маленький пароход, чтобы проскользнуть чрез «Нижний Порог» или «Железные Ворота» до Турн-Северина, где опять предстояло перебраться на пароход больших размеров, который уже должен был доставить нас к Рущуку. Недалеко от Альт-Оршовы лежит укрепленный остров, это турецкая крепостца Новая Оршова, занятая гарнизоном из 400 человек с комендантом в чине полковника. На верках прохаживались часовые, а внутри виднелось несколько одноэтажных зданий, должно быть казармы, немного зелени и особый домик, окруженный тополями, вероятно, квартира коменданта.
Против острова, на правом берегу, стоял турецкий форт, взорванный сербами в 1868 году; на левом берегу валахская граница.
Версты за полторы ниже острова мы взошли в Железные Ворота. Здесь ряд порогов, с виду заметных только по усиленному волнению речной поверхности, да по быстроте течения. Первый порог Горная Белега; а саженях в 250 от него, второй – Дольная Белега; вода страшно несется, кипит, бьет пеною и так ревет, что при разговоре даже слов невозможно расслышать. Фарватер очень узок, пароход идет рядом со страшною стремниной, – малейшая ошибка рулевого и, кажется, щепок не соберешь… И действительно, капитан сказывал, будто не было примера, чтобы кто-либо спасся, раз попав в бесчисленные водовороты и буруны. В сильные засухи пороги оголяются. У берегов видны забои, понаделанные для ловли лососей. У острова Балени насчитывают еще 23 водоворота, и затем Дунай течет уже гораздо спокойнее.
Это спокойстие течения, очевидно, находится в зависимости от характера самой местности, которая здесь совершенно изменяется: дикие скалы с их резкими очертаниеми преобразились в высокие холмы, с закругленными вершинами по скатам; видны обвалы от песчаника; вместо каменных строений появляются деревянные избы валахских деревень, с высокими крышами и заборами из хвороста. По берегу идет валашка в длинной белой сорочке с красным передником и низко спущенным белым же покрывалом. Подходим к полуразвалившейся четырехугольной башне, стоящей на том месте, где некогда был мост Траяна. А вот и куполы православного храма, рядом с минаретами, в сербской крепости Кладова, замеченные нами еще издали, при выходе из Железных Ворот. В Кладовой обыкновенно перегружаются суда, прошедшие чрез пороги. Мы остановились и пересели на большой пароход «София» у валахского городка Турн-Северина, который лежит среди плоского песчаного берега и по первому впечатлению очень напоминает, внешним видом своим, наш Козьмодемьянск.
На пристани собрались местные власти для встречи Халиль-Шериф-паши, министра иностранных дел Блистательной Порты, который одновременно с нами ехал в Константинополь, к месту своего нового назначения.
Пока шло официальное представление местных властей, мы наблюдали характер наружности жителей, собравшихся у пристани, но ничего не нашли в нем резкого, выделяющегося какою-либо типическою, яркою особенностью. Между тем наступили сумерки, в городе засветились огоньки, на небе зажглись звезды; власти церемонно откланялись и пароход наш «София», описав широкий полукруг, пустился вниз по течению; Турн-Северин на излучинах реки мелькнул раза два своими огоньками и затем слился с темнотою.
Нас позвали к обеду, причем мы заняли особый стол и благодаря веселости Г. А. С. много смеялись. За остальными столами разместились прочие пассажиры. Турки же присоединились к нам, когда подали кофе. Дам ехало только две (кажется гречанки). Одна из них, довольно интересная, особенно выигрывала оттого, что не имела соперниц. Наш художник пробовал было набросать с нее легкий очерк в своем альбоме, но увы! неудачно: при небольшом росте, черты ее были слишком резки и сглаживались только молодостью, которая ускользнула на бумаге. К 9 часам все разошлись по койкам с целью поспать эту ночь спокойно, так как на следующую ночь нам предстояла неизбежная качка в Черном море.
Я проснулся очень рано и выглянул в окно: берег плоский, песчаный, скучный, давит своею монотонностью и каким-то отсутствием жизни…
Запасшись топливом, пароход пошел дальше до следующей пристани у Систова, против которого лежит чистенький валахский город Зимница