Путешествие Жана Соважа в Московию в 1586 году. Открытие Арктики французами в XVI веке. Глава I. Беломорский путь (Бруно Виане, 2017)

Путь из Западной Европы в Белое море, он же Северный путь, или, с 1584 года, Архангельский, имеет долгую историю. Вопреки тому, что нередко писали, его открыл отнюдь не англичанин Ричард Ченслер. Первым, кто хвастался, что плавал по Северному пути, был викинг Оттар, живший в конце IX века; позже он поселился в Нормандии. Скандинавы продолжали пользоваться этим путем, а затем он стал известен и русским, к 1100 году обосновавшимся на берегах Белого моря. Ченслер просто сделал Северный путь торговым.

Прежде всего, эта дорога была запасным выходом – она всегда эффективно выручала Россию. Конечно, путь через Балтийское море был куда более простым; но он часто по самым разным причинам оказывался весьма опасным или вообще невозможным. С конца XV века многие дипломаты, архитекторы, художники могли добраться из Западной Европы в Россию лишь в обход мыса Нордкап. Россия не смогла бы развиваться на протяжении всего XVII века, а потом в течение более чем двадцати лет вести Северную войну против Швеции (1700–1721) без подвоза товаров, которые шли через Архангельск. Благодаря этой торговле Россия смогла наконец получить выход к Балтийскому морю и даже построить там новую столицу – Санкт-Петербург. После этого Беломорский путь утратил былое значение, но оставался незаменимым в военное время: в наполеоновские войны, в Крымскую войну, в первую и, особенно, во вторую мировую войну, когда архангельский порт и его младший брат, мурманский порт, позволили СССР получать снаряжение, необходимое для победы над Германией. Этот путь вновь становится актуальным в XXI веке: благодаря глобальному потеплению, возможно, откроется Северо-Восточный проход.

I.1. Балтика: море, не имеющее выхода

Балтийское море – самое молодое на земном шаре, появившееся в конце последнего ледникового периода. Тающие ледники создали огромное озеро. Уровень мирового океана поднимался, и в конце концов примерно десять тысяч лет назад озеро стало его частью. Балтику и Северное море соединяют неширокий и очень мелкий пролив Каттегат, а также три узких параллельных пролива – Малый Бельт, Большой Бельт и Эресунн, самый судоходный из трех. Балтийское море неглубоко, в нем меньше воды, чем в озере Байкал, хотя она в 15 раз больше Байкала по площади. В это бывшее озеро несут свои воды многочисленные реки: это почти замкнутое море – наименее соленое в мире.

Торговля на балтийских берегах началась еще в античности. Это море владеет огромным богатством, которое можно найти лишь на его берегах: янтарем[5]. В обмен на янтарь купцы везли с юга изделия из железа, из бронзы, стеклянные бусы… Все эти предметы археологи находят в захоронениях вождей.

Славянская экспансия в Западной Европе достигла своего апогея к 700 году. Граница прошла по Эльбе. Позднее германцы мало-помалу оттеснили славян от берегов Балтики или ассимилировали их. О славянах напоминают географические названия Германии, имеющие славянское происхождение – Померания (находящаяся на море), Лейпциг (от слова липа), Торгау (от слова торг) и многие другие. Затем немцы колонизировали прибалтийские страны (рыцарский Тевтонский орден основан в 1191 году). В XII веке торговые немецкие города стали объединяться, и в 1241 году была создана Ганзейская лига, или Ганза. Это претендовавшее на международную роль объединение, одним из центров которого было Балтийское море, оказалось весьма эффективным: торговля развивалась быстрыми темпами и города обогатились. Ганза имела филиалы даже в Лондоне, Брюгге, Бергене (Норвегия) и Новгороде[6]. Ганзейская лига достигла расцвета в XIV веке, став практически торговым монополистом.

Все это не могло не вызвать зависти со стороны других стран, развивавшихся благодаря этой торговле. В 1397 году три скандинавские короны – Дания, Швеция и Норвегия – заключили Кальмарский союз. К югу от них произошло другое объединение: великий князь литовский, женившись в 1386 году на королеве Польши Ядвиге Анжуйской, стал польским королем Владиславом II. С него началась династия Ягеллонов. Речь Посполитая, объединение Польши и Литвы, постоянно усиливалась, став державой, с которой приходилось считаться[7]. В 1410 году Владислав II положил конец германской экспансии (впоследствии получившей наименование Drang nach Osten), разгромив тевтонских рыцарей в Грюнвальдской битве. В XV веке на Балтике было довольно спокойно. Ганза по-прежнему доминировала в торговле, но перестала быть гегемоном. Нельзя забывать и о стране, которая к Балтийскому морю не выходила, но чьи торговые и рыболовные суда уже нередко заходили сюда – о Нидерландах, в 1470-е годы догнавших Германию по тоннажу торгового флота. Голландцы ловили сельдь, доставляли в балтийские страны соль и вино из Франции, а вывозили пшеницу, древесину, воск (для изготовления свечей) и меха.

В конце 1494 года произошло событие, которое зачастую остается незамеченным, хотя это поворотный момент европейской истории: фактории Ганзы в Новгороде были разграблены. Иван III приказал их закрыть. Больше они уже не откроются. А ведь торговля с Новгородским княжеством была весьма значительной: на этой обширной территории, раскинувшейся от Белого моря до реки Обь за Уралом, имелись огромные богатства. Это было жестоким ударом для Ганзы – теперь ее ждал неотвратимый закат. Голландцы, уже обосновавшиеся на Балтийском море, воспользовались этим, чтобы взять торговлю под свой контроль: с 1494 года они начали торговать с приморскими городами Ливонии (Рига, Дерпт, Нарва, Ревель). На протяжении всего XVI века продолжался бурный рост Голландии: в 1570 году тоннаж их торгового флота уже равнялся совокупному тоннажу Германии, Англии и Франции. Новгородское княжество несло знамя Руси после монгольского нашествия 1240 года: оно оставалось независимым (хотя и платило дань) и выдержало натиск немцев и скандинавов. В 1478 году Москва аннексировала это княжество со всеми его владениями. Два года спустя, в 1480 году, Россия Ивана III окончательно сбросила татарское иго. 1494 год дал понять, что Россия пойдет московским путем, а не новгородским, похожим на путь вольных городов Средневековья.

Нельзя сказать, что соседи Московии были очень рады ее возвращению в число европейских держав. Около 1500 года Иван III постарался пробиться к Балтийскому морю, впрочем, безуспешно: между Россией и морем остался лишь ливонский город Нарва. В конце концов, ее захватил Иван Грозный в 1558 году. Между тем Швеция, все в меньшей степени склонная терпеть датское господство, многократно восставала, а в 1523 году обрела независимость и сразу же пожелала отнять земли у соседей. Польша принудила тевтонских рыцарей признать свой сюзеренитет (Краковский договор 1525 года). Войны были нередкими, а союзы непрочными (случались конфликты даже внутри самой Ганзы), кроме того, Балтийское море кишело пиратами. Взятие Нарвы русскими войсками повлекло за собой ужасную региональную войну, которая продлилась почти 25 лет (Ливонская война между Россией, Польшей и Швецией). В 1581 году Россия утратила Нарву.

Балтийская торговля стала слишком сложной, и выхода из этой ситуации не существовало: единственным решением вопроса был путь, вновь открытый Ченслером[8]. Главным было достичь берегов России: последующая дорога была долгой, но несложной. Сеть озер и рек в самой России позволяла добраться от Балтийского или Белого моря до Черного или Каспийского, почти не сходя с корабля. Викинги (варяги) знали это издавна и добирались до Константинополя через Русь.

I.2. Путь «из варяг в греки»

Этим путем пользовались варяги (так называли викингов на востоке), чтобы попасть в Черное море, а через него – в Константинополь. Путь долгий, но весьма удобный, так как почти все путешествие проделывалось на кораблях.

Варяги приплывали к берегам Финского залива в глубине Балтийского моря, туда, где сейчас находится Петербург. Оказавшись в этой болотистой местности, они поднимались по Неве вплоть до Ладожского озера. Нева, название которой по-фински значит «болото», – одна из самых коротких европейских рек, длиной всего в 72 км, и одна из самых мощных – она сбрасывает столько же воды в устье, сколько Рона и Луара вместе взятые. Ладожское озеро – самое большое в Европе после Каспийского моря, его площадь – 18 тысяч квадратных километров (в 30 раз больше Женевского озера).

Затем викинги проплывали небольшой участок пути вдоль берега Ладожского озера вплоть до устья реки Волхов. Поднявшись на несколько километров по реке, они останавливались в Альдейгьюборге. Это был весьма значительный город, где жили несколько сот или даже тысяч скандинавов. Здесь викинги меняли корабли: Нева была достаточно глубокой, и до этого места они могли идти на морских кораблях. Русские называли этот город Старая Ладога[9].

Путешествие продолжалось вверх по Волхову до озера Ильмень, из которого река вытекает. Там стоял город, который викинги называли Хольмгард, а русские – Новгород; наряду с Киевом (Кёнугард), это был один из двух главных торговых городов. Дальше корабли поднимались по впадающей в озеро Ильмень реке Ловати.

Здесь дороги расходились по направлениям: Киев, Константинополь, Ближний Восток или Каспийское море и Средняя Азия. На этом этапе варяги оказывались недалеко от истока самой длинной реки в Европе, Волги, которая очень быстро набирает силу и становится судоходной. Путь длиной в 3500 км приводил варягов прямиком в Каспийское море. Чтобы попасть в Киев, нужно было спуститься по Днепру (Борисфену у греков), исток которого был немного к югу от Ловати. Днепр тоже быстро становится судоходным: хотя длина реки превышает две тысячи километров, ее исток находится на высоте всего в двести метров над уровнем моря. Расположенный на этой реке Киев являлся важнейшим центром торговли, который не могли миновать ни купцы, ни паломники. Чтобы достичь Черного моря, нужно было преодолеть еще одно препятствие – днепровские пороги, которые приходилось обходить по берегу. Нужно было разгружать корабли и волочить их по суше. На дальнем краю Черного моря находился Константинополь, который русские называли Царьградом, а скандинавы – Миклагардом.

Существовал и другой вариант первой части путешествия: подняться по Западной Двине (по-латышски Даугава) от устья (где сегодня находится Рига) до истока, расположенного на Валдайской возвышенности, откуда берут начало Волга и Днепр. Этот путь использовался гораздо реже по причине меньшей судоходности Западной Двины и в первую очередь из-за враждебности местного населения (балты, эсты), которые как моряки и воины ни в чем не уступали варягам.

Славяне и скандинавы состояли в постоянном контакте друг с другом. Русские князья находили убежище в Скандинавии, а викинги могли скрыться в соседней стране, которую они называли Гардарикой, то есть страной (rike) городов или крепостей. Этимологию этого слова можно проследить и в русском слове город или град, означающем населенный пункт, всегда укрепленный, окруженный оградой или стенами. Один из самых древних городов России называется Новгород, то есть новый город[10]. Между этими двумя народами практически никогда не было конфликтов, в то время как внутри Скандинавии или древней Руси не прекращались жестокие междоусобицы.

На пути «из варяг в греки» расположились многочисленные варяжские колонии. Правящий класс древнерусских княжеств говорил на древнерусском и на языке варягов. Многие вожди имели одновременно славянские и скандинавские имена.

Варяги дали России первую династию, Рюриковичей, прервавшуюся в 1598 году со смертью Федора I, сына Ивана Грозного. Они показали русским торговые пути и способствовали открытию Византийской империи для славянской цивилизации. Видимо, они же научили русских навигации и судостроительству, потому что к тысячному году киевляне уже имели репутацию хороших моряков. Британский историк признал, что русские стали мореплавателями гораздо раньше англичан. Но у них был выход лишь в трудные для плавания моря – Белое море и Ледовитый океан. Они одни умели делать корабли, приспособленные к плаванью в этих морях: днища кораблей были закруглены, и при строительстве не использовали никаких гвоздей (которые в этом климате долго не служили)…

I.3. Оттар, первый викинг в Белом море

Самое древнее известное путешествие в Белое море вдоль берегов Норвегии и Мурманского берега – поход Оттара (или Охтхере), состоявшийся примерно в 880 году; этот вождь норвежских викингов впоследствии описал свою экспедицию английскому королю Альфреду. Он начал свой путь из тех мест, где сейчас находится город Тромсё: это была самая северная область расселения викингов, последняя, где они еще могли возделывать землю. Оттар плыл три дня на север, потом три дня на северо-восток (мыс Нордкап), потом четыре дня на восток (Мурманский берег) и, наконец, повернув на юг, достиг устья большой реки. Отсюда он вернулся в Белое море, которое викинги называли Гандвиком; упомянутая им река – вероятно, Северная Двина. Он называл эту местность Бьярмланд, страна бьярмов.

В то время русские еще не жили так далеко к северу. Бьярмы, по-видимому, были вепсами, родственными карелам, другим коренным обитателям региона. Они говорили не на индоевропейских языках, подобных норвежскому или русскому, а на угро-финских, подобных финскому, эстонскому или различным лапландским диалектам. Оттар прошел вдоль практически пустынных берегов, увидел всего нескольких лопарей, но заметил на суше зверей, а в воде – изобилие китов и моржей, мех и шкура которых очень ценились. По возвращении Оттар несколько лет опустошал английские и французские берега, пока не осел в Нормандии. Он был убит в 911 году, во время похода в Англию.

Страну бьярмов навещали и другие норвежцы, но не всегда с мирными намерениями. Нередко случались конфликты. Однажды, после ограбления священного бьярмского захоронения, норвежцы предпочли вернуться на родину через Черное море, сделав круг в несколько тысяч километров, лишь бы вновь не встретиться с бьярмами на обратном пути. Отношения между скандинавами и бьярмами долгое время были сложными.

Около тысячного года появляются первые торги. Часто они проходили у лопарей, которые играли роль перевозчиков товаров. В это время новгородские русские начали прибывать на берега Белого моря. Но славян от скандинавов отделяли огромные пространства, и контакты были весьма ограничены. Тем не менее, вплоть до середины XV века как та, так и другая сторона совершали вооруженные набеги на противника. (Описание путешествия Оттара – I.12.)

I.4. Первые известные путешествия русских

В Средние века русские по-прежнему добирались в Западную Европу по Беломорскому пути, но информации об этом сохранилось крайне мало. В 1472 году Иван III (1462–1505) женился на Софье Палеолог, племяннице (и наследнице) последнего византийского императора[11]. После этого брака возобновились контакты России с Западной Европой, практически отсутствовавшие в течение более чем двухсот лет, что Русь находилась под татарским игом. Прежде всего, связи были установлены с Данией, Германией и, в первую очередь, с Римом, где выросла Софья. Уже в 1480-е годы по Северному пути плавали как в одну, так и в другую сторону. Этот путь был единственным, когда Балтика или сухопутные дороги становились слишком опасными из-за войны.

Этот путь не был торговым. Его использовали московские послы, имевшие инструкции нанимать художников и зодчих, главным образом в Италии и Венгрии. Зодчие были необходимы, потому что русские за время татарского нашествия забыли архитектурные технологии (строительство сводов, производство кирпича…). После падения Византийской империи в 1453 году многие греки и итальянцы с берегов Черного моря отправились в Московию. Об этом ясно свидетельствует архитектура Кремля.

Нас особенно интересуют два путешествия, которые описал Сигизмунд фон Герберштейн, дважды назначавшийся послом Священной Римской империи в России. Первое путешествие состоялось в 1496 году. Посол короля Дании Давид Кохран вернулся из Москвы в Копенгаген по Северному пути. Его сопровождал Григорий Истома, посол царя Ивана III. Первое русское посольство в Испанию состоялось при Василии III (1505–1533). Оно тоже проследовало по Северному пути и в 1523 году предстало перед Карлом V в Мадриде. Об этих двух путешествиях стало известно в 1549 году благодаря книге Герберштейна «Записки о Московии». Глава, посвященная им (I.12б).

I.5. Первый французский проект использования Северного пути

По всей видимости, первый проект использования Северного пути для торговли с Индией выдвинул генуэзец Паоло Чентурионе примерно в 1520 году. Чтобы миновать территории, находящиеся под турецким владычеством, он предложил подняться по Инду, пересечь Афганистан и достичь Каспийского моря. На берегах этого моря, в устье Волги, находится Астрахань. Следовало достичь Астрахани, затем подняться вверх по Волге, добраться до Москвы и, наконец, до Риги на Балтике. Желая сохранить для себя все преимущества возможной торговли с Индией, царь Василий III (1505–1533) отверг этот проект. Тем не менее, он разрешил Чентурионе вести торговлю на Балтике.

Возможно, этот проект вдохновил итальянских банкиров из Лиона, контролировавших шелковый рынок[12]. Они профинансировали путешествие в поисках северо-восточного, самого короткого пути в Катай или Сипангу, как тогда называли Китай и Японию. Миссия была поручена Джованни да Верраццано, одному из капитанов знаменитого и могущественного Жана Анго, губернатора Дьеппа[13]. В 1523 году Верраццано отправился в путь на четырех кораблях. Шторм потопил два из них и заставил его вернуться, чтобы отремонтировать два оставшихся; после этого мореплаватель отправился в сторону Нового Света[14]. Второе путешествие он предпринял в 1526 году, снова достигнув берегов Северной Америки.

Отметим также, что король Швеции Густав Васа предложил Юберу Ланге, протестанту из Бургундии, возглавить экспедицию с целью поиска северо-восточного прохода. Но тот отклонил королевское предложение[15].

«В сентябре, возвращаясь в Германию, он [Юбер Ланге] проезжал через Грипсхольм [замок в окрестностях Стокгольма], где вновь встретился с Густавом [королем Швеции]. Этот государь приложил все усилия, чтобы удержать его и оставить на своей службе; он предложил ему два хорошо оснащенных корабля с умелой командой, чтобы тот предпринял, за счет средств шведской короны, исследовательское путешествие, в надежде найти проход, который позволил бы доплыть до Ост-Индии северными морями; но Ланге, путешествовавший исключительно с целью сравнить старинную географию с новой, желавший расшифровать древние надписи, изучать различные законы и обычаи европейских народов, и прежде всего, установить связи с правителями и государственными деятелями иностранных государств, поблагодарил его, сказав, что его страсть – «узнавать цивилизованные страны, а не отправляться искать их там, где царит варварство». Таким образом, путешествие, задуманное Густавом, было осуществлено много позже, голландцами и англичанами».

I.6. Англичане открывают Северный путь

Именно англичане в результате неудачной попытки отыскать путь в Китай первыми установили регулярную торговлю между Западом и Московией через Белое море. В 1553 году Себастьяну Каботу (или Себастьяно Кабото, по происхождению он был венецианцем) исполнилось уже 75 лет, и у него был немалый морской опыт: он исследовал Южную и Северную Америку, находясь на английской или испанской службе. В том году три корабля его компании «Mystery and Company of Merchant Adventurers for the Discovery of Regions, Dominions, Islands, and Places unknown», созданной двумя годами ранее, попытались найти северный путь в Китай. Кабот остался на суше, но два его компаньона вели каждый свой корабль: Хью Уиллоби, глава экспедиции, был на судне «Бона Эспаранца», Ричард Ченслер на «Эдварде Бонавентуре»; третий корабль назывался «Бона Конфиденца». Эти три судна имели водоизмещение соответственно 120, 160 и 90 тонн.

Из-за шторма Ченслер очень быстро потерял из вида два других корабля. Он их видел в последний раз. Русские рыбаки нашли у лапландских берегов два судна, оставшиеся с Уиллоби, а в них шестьдесят пять тел моряков и купцов, умерших от холода и цинги. У них было недостаточно снаряжения, чтобы выдержать русскую зиму, а им пришлось зимовать на Мурманском берегу, в пустынном и безлесном краю. Ричарду Ченслеру повезло больше: он некоторое время дожидался двух других кораблей в Вардё, как было условлено, а затем отправился в одиночку на северо-восток. Он попал в шторм в Баренцевом море, у Новой Земли, сумел укрыться от него, спустившись к югу, и с удивлением обнаружил, что оказался в Московии, в устье Двины. Через семь столетий после Оттара он вошел в Белое море. Подобно Христофору Колумбу, Ричард Ченслер вновь открыл древний путь викингов (видимо, забытый из-за похолодания). Как мы видим, этот путь использовали русские, но для Запада он оставался абсолютно неизвестным.

Отсюда, не забывая про коммерческие цели своего путешествия, Ченслер со своими спутниками отправился в Москву. Иван IV Грозный принял их очень тепло. Царь обещал англичанам большие привилегии, если они повезут через Белое море товары, которые ему было столь трудно получить через Балтику. Он передал с Ченслером письмо Эдуарду VI. В 1555 году компания была переименована в «Muscovy Company» («Московская компания»). На первых порах она насчитывала около двухсот участников («акционеров») и получала огромную прибыль. Кроме привилегий, она обладала монополией на английскую торговлю с Россией вплоть до 1698 года и просуществовала до русской революции 1917-го. Иван IV дозволил компании поставить факторию в Холмогорах на берегу Двины, примерно в 80 километрах от устья реки. В настоящее время от этой маленькой английской колонии не осталось никаких следов. Торговый город Холмогоры стал важным пунктом в XVI – начале XVII века; он знаменит до сих пор, так как в доме одного из холмогорских купцов в 1711 году появился на свет один из величайших русских гениев, Михаил Ломоносов. Этот поэт, грамматик, химик, электрик в числе прочего интересовался северо-восточным проходом и своим родным краем…[16]

Отметим также, что по возвращении из путешествия Ченслера один из членов его экспедиции 1553 года Стивен Барроу впервые отметил на карте название «Кап Норд» (мыс Нордкап). Его очертания, зарисованные Жаном Соважем, легко узнаваемы. Русские называли его Мурманский нос (то есть мыс норманнов). На самом деле мыс Нордкап расположен на острове Магерёйя (что значит Бедный остров); он лежит на 71°10′11″ северной широты. Мыс Кнившелльодден, находящийся неподалеку, на том же острове, расположен на широте 71°11′08″, то есть на 57 минут или почти на два километра севернее[17]. А самая северная точка европейского континента расположена немного восточнее: это мыс Нордкин, или Киннарудден, лежащий на широте 71°08′01″, почти на четыре километра южнее мыса Нордкап.

Описание путешествия Ченслера можно найти в книге, которую веком позже написал секретарь графа Карлайла, ставшего послом английского короля в России. Этого секретаря, уроженца Швейцарии, звали Ги Мьеж. Мы воспроизведем его рассказ ниже.

Ченслер вернулся в Россию в 1555 году, с ответом на письмо царя. Он отправился обратно в Англию в следующем году, снова на борту «Эдварда Бонавентуры», в сопровождении кораблей-призраков «Бона Эспаранца» и «Бона Конфиденца» с новыми экипажами. На этот раз царь не ограничился письмом, а отправил целое посольство, из нескольких десятков человек, во главе которых стоял вологодский боярин Осип Григорьевич Непея. На обратном пути между Бергеном и Англией случилась страшная буря. Два судна, экипажи которых умерли от холода во время первого путешествия, пошли ко дну со всеми, кто был на борту. «Эдварду Бонавентуре» повезло немного больше: он смог достичь берегов Шотландии и бросить якорь в бухте. Но тут удача от него отвернулась: корабль сорвался с якоря и потонул. Большая часть экипажа, в том числе и Ченслер, утонула, пытаясь достичь берега. Непея, первый московский посол в Англии, и восемь членов его свиты еле-еле смогли доплыть до берега. Оттуда они направились в Лондон, где им устроили великолепный прием. Во второй половине XVI века дипломатические связи между Англией и Россией были очень тесными: монархи обменялись множеством посольств и примерно сотней писем.

Новые торговые связи оказались невероятно выгодны как для России, так и для Англии. Московиты получили прямой доступ к европейским рынкам и к западным технологиям без посредничества Швеции или Польши, которые либо блокировали товары (особенно военное снаряжение), либо обкладывали их большой пошлиной. А англичане теперь могли обеспечить свои верфи лесом, канатами и парусами. Английский флот быстро развивался. Русским, должно быть, импонировало и то, что религия англичан не была ни польской, ни шведской[18]. С самого начала Иван IV предоставил Московской компании монополию на заграничную торговлю, надеясь заключить военный союз с Англией, который был бы направлен против его врагов. Поняв, что это не входит в намерения королевы Елизаветы I, он, невзирая на туманные обещания англичан, в 1569 году отменил эту монополию. Теперь и другие страны имели возможность начать торговать с Московией.

I.7. Голландцы и основание Архангельска

Первым голландцем, торговавшим с русскими на Мурманском берегу, был Филипп Винтерконинг. Примерно в 1562 году он занимался коммерцией в Вардё под доброжелательным присмотром губернатора Эрика Мунка. Но в 1564 году новый губернатор Якоб Хансен конфисковал его корабль под предлогом, что тот нарушает торговую монополию Бергена и Тронхейма. В конце концов, Хансен позволил ему забрать свой корабль и отправиться восвояси, взяв слово, что тот никогда больше не вернется. Купец вернулся уже на следующий год и стал вести прямую торговлю с православными монахами Печенгского монастыря, возле нынешней российско-норвежской границы, немного к востоку от Вардё. Он выменивал треску, лосося и жир морских животных на шерсть и вино. Винтерконинг даже нанял русский корабль, чтобы пройти до устья Двины. Но по возвращении на Мурманский берег он вместе со своими спутниками был ограблен и убит русскими.

Первая экспедиция из четырех голландских кораблей прибыла в Белое море лишь в 1578 году. В главе экспедиции стоял Ян ван де Валле. Купцы бросили якорь и организовали факторию в дельте Двины на острове Пудожемском, о которой упоминали и Жан Соваж, и Данзей. Они обосновались в 50 километрах к северу от Николо-Корельского монастыря, места якорной стоянки англичан. В этом году Иван IV разрешил голландцам торговать в Коле и Холмогорах, а также сохранить свои пакгаузы и жилища на острове Пудожемском.

Голландцев в Белом море становилось все больше, что было не по вкусу датчанам, увидевшим, что пошлины, взимаемые за проход через Эресунн (вход в Балтийское море), с некоторых пор значительно уменьшились. В 1582 году королевство Дания направило в эти воды свой флот, который конфисковал по меньшей мере четыре голландских корабля. Об этом докладывает Данзей во многих своих письмах. Он не мог предвидеть важнейшее последствие этой военной экспедиции для всего региона: основание города Архангельска. Голландский капитан Клаас Янсон, чтобы ускользнуть от датчан, поднялся по рукаву Двины, который считался непроходимым для больших морских кораблей, и бросил якорь перед Михайло-Архангельским монастырем. Западноевропейский торговый корабль проделал это впервые. Иван IV потребовал, чтобы датчане больше не ходили в Белое море, и разрешил голландцам перенести свою факторию к подножию монастыря, а 4 марта 1583 года издал указ, разрешивший строительство города на этом месте. Что и было сделано на следующий год. Жан Соваж уже увидел построенную в 1584 году крепость, с сорока пушками, к которой прилегал Гостиный Двор, своеобразный торговый центр, где расположились склады русских и иностранных купцов[19]. Этот город сначала носил имя Новые Холмогоры, но очень быстро стал Архангельском, так как все говорили об архангельской торговле, торговле у Михайло-Архангельского монастыря, построенного в XII веке. С самого основания города его жители были уверены, что находятся под защитой крыльев Святого Архангела Михаила. В этом трудно усомниться, учитывая, что городу удалось сохранить свое название на протяжении всего советского периода, хотя поднимался вопрос о его переименовании в Ломоносовск или Сталинопорт.

Рассказы, которые мы сейчас приведем, позволят лучше понять подвиг голландского капитана. Путешественники долго помнили архангельский бар (мель), о котором говорит Жан Соваж, и подъем вверх по дельте Двины[20].

Первый отрывок – из книги Ги Мьежа, рассказывающей об английском посольстве графа Карлайла в 1663 году.

Пятого сентября мы счастливо прибыли в Архангельск [Arcangel]. Но, прежде чем прийти туда, мы подвергались большой опасности на архангельском баре в устье Двины, где мы видели голландский торговый корабль, недавно потерпевший крушение. Море там настолько мелкое, что нашему кораблю часто оставался фут или два до дна, и мы настолько приближались к этой крайности, что, входя в реку, корабль сел на мель. И нам пришлось ждать вечернего прилива, в то время как господин с другими отправился в Архангельск, чтобы доставить Его Превосходительству новости о нашем прибытии. Прилив, поднявший корабль, который до этого лишь скользил по земле, позволил ему идти свободно, и мы добрались до Архангельска меньше, чем за три часа. Там мы были встречены нашими людьми со всей радостью, которую можно вообразить, и было даже трудно понять, кто счастливее – мы, доплывшие, или они, что мы все-таки доплыли.

Второй отрывок взят из мемуаров одного француза, который преодолел этот же путь в сорок километров на таком же, или даже большем, корабле. Вот что пишет Анри Оливари в книге «Миссия французского шифровальщика в России (1916)» (Henry Olivari. Mission d’un cryptologue français en Russie (1916). Paris: Éditions de l’Harmattan, 2008):

Этот эстуарий представляет собой необъятную болотистую дельту с бесконечным количеством узких рукавов, непригодных для навигации. Эта дельта – настоящий барьер, через который существует только одно русло, доступное для крупнотоннажных судов. Это русло не шире, чем Сена, но, несомненно, более глубокое; а ведь перед Архангельском Двина достигает почти что пяти километров в ширину. У этого русла множество изгибов, настолько резких, что при каждом достаточно крутом повороте нужно становиться на якорь, разворачиваться, поднимать якорь и вновь двигаться. Таким образом, нам понадобилось пять часов, чтобы прийти в город Архангельск.

Зрелище, однако, было весьма интересным: берега нашего русла оказались оборудованы деревянными причалами, вдоль которых стояли корабли самых разных размеров, а другие русла, менее значительные, были приспособлены под меньшие по размеру корабли. Время от времени встречались механические лесопилки. На нашем пути я их насчитал двадцать шесть.

Перед лесопилками растаскивали сплавные плоты, которые спускались по реке в течение многих и многих дней. Бесконечно длинные канаты с огромными крюками сначала цепляли, а затем тащили огромные стволы деревьев, которые поднимались по наклонной поверхности, а затем исчезали, всасывались в необъятный рот. За каждым бревном опускался тяжелый медный занавес. Чтобы иметь представление о внутреннем устройстве лесопилки, нужно было найти время посетить одну из них.

Офицеры объяснили нам, что в дельте находится более ста лесопилок, а протяженность причалов превышает 80 километров.

Наконец мы вышли из русла и вошли в саму Двину. Слева, а значит, на правом берегу, мы увидели город Архангельск: низкие дома и церковь с зелеными стенами и золотыми куполами. Это был собор. Немного дальше – шпиль католической церкви. За исключением этих двух монументов, все было одной высоты. На правом берегу в бинокль можно было различить корабли, пришвартованные к новым причалам, а позади них – речной-морской вокзал правого берега.

Некоторое количество кораблей стояло на якоре посреди реки. Им было, если можно так выразиться, некуда причалить. Все, кто зимовал в Архангельске, воспользовались ледоходом, чтобы выйти в море. Мы их встретили в эстуарии – они не смогли пройти дальше из-за того, что снова появился паковый лед.

Прибытие в Архангельск было всегда запоминающимся событием. Для начала нужно было преодолеть архангельскую мель, затем подняться на 50 километров по дельте площадью более тысячи квадратных километров, состоящей более чем из сотни островов. Этот путь описал еще один французский военный. Эмиль Зави был направлен в Россию в качестве санитара в мае 1917 года и рассказал о своем путешествии в книге «От Архангельска до Персидского залива – приключения пятидесяти французов в Персии» (Émile Zavie. D’Archangel au golfe Persique – aventure de cinquante Français en Perse. Paris: La cité des livres, 1927). Его рассказ мог бы быть озаглавлен «Злоключения французского санитарного отряда на Кавказе во время хаоса русской революции». Зави прибыл в Архангельск морем. Вот как он об этом рассказывает:

Длинные черные волны, за которыми открываются другие волны, цвета навозной жижи. Россия – это вон та еще более темная линия, надвигающаяся на нас… К полудню можно было различить леса на этих берегах. Густой туман… Песчаные банки, деревянные дома, все одинаковые, и леса до самого горизонта, под небом, загроможденным тучами. Морские волны уже не столь тяжелы. Мы скоро прибудем.

Так завершилось наше путешествие. Выйдя из Ливерпуля 26 мая, оставив за бортом Ирландию, Шотландию, Фарерские острова, наш небольшой грузовой корабль вошел в Северный Ледовитый океан под 78 градусом, где он встретил льды и аванпосты паковых льдов.

Повернув на юг, он направился к Мурманскому берегу, в течение недели укрывался от немецких подводных лодок в старом порту Романов [Мурманск], потом по Белому морю достиг устья Северной Двины, с берегами, поросшими нежной зеленью.

Вот узкие плоские полуострова, островки, тоже зеленые, как ковер прерий, казалось, окружившие наш сухогруз. Мы медленно движемся вперед по этой узкой реке, в которую не могут проникнуть большие корабли… Причалы – это толстые балки, погруженные в воду. Штабеля древесины лежат вдоль берегов. Крестьяне, в серых или синих фуражках, в красных рубашках-косоворотках грузят корабли. Женщины, одетые в желтое, в красное, повязанные белыми платками, смотрят, как мы проплываем мимо. У них круглые лица, они плотные, а кожа загорелая. Мы тихо скользим среди этого народа, который с ошеломленным видом нас рассматривает… Великое спокойствие обволакивает все на свете: собак перед деревянными дверьми, стреноженых лошадей, стоящих с опущенными руками рабочих…

Среди деревянных домиков, покрашенных в кричащие цвета, и лесов, которые выходят на самый берег, появляются церкви, тоже деревянные, неистово раскрашенные в фиолетовый, желтый или зеленый цвет. Все они византийской формы, что удивительно посреди этого северного пейзажа.

Канал расширяется; появляются жилища, построенные из камня и кирпича. Мы подходим к городу…

Вернемся в ту эпоху, когда Архангельск был основан. Это было не создание из ничего, а своего рода завершение. Строительство Михайло-Архангельского монастыря началось в 1389 году, по-видимому, на месте монастыря XII века. Он контролировал проход кораблей по Двине в Белое море и был частью широкой сети монастырей, включавшей в себя и Николо-Корельский монастырь в устье Двины, и Усть-Кольский и Печенгский монастыри на норвежской границе. Развивающаяся область подчинялась укрепленному монастырю на Соловецких островах, основанному в 1429 году.

С 1584 года многие иностранные купцы стали проводить каждое лето в Архангельске, а затем поселились здесь со своими семьями, оставаясь в городе на весь год или проводя зиму в Москве. Несколько семей обосновались в факториях, устроенных вдоль дороги от Москвы до Архангельска, по которой везли товары (Холмогоры, Вологда, Ярославль). Несмотря на снижение деловой активности после постройки Петербурга в 1703 году, голландцы продолжали жить в Архангельске вплоть до революции 1917 года. Именно голландцы основали многие промышленные производства, в которых нуждалась Россия, например, первый металлургический завод в Туле, который производил оружие и амуницию[21], пороховые, полотняные, бумажные и стеклодувные заводы.

Имена многих из них выдают французское происхождение: они стали частью первой волны гугенотской эмиграции, бежавшей от религиозных войн. Например, Оливье Брюнель, уроженец Брюсселя, исследовал восточную часть Белого моря и дошел до устья Оби в 1584 году; он умер на обратном пути к Печенгскому монастырю на Кольском полуострове. Назовем еще и такие фамилии, как Фожелар, де Ла Далль, де Мушерон, Ле Мэр, Дю Мулен… Они купили право рыбной ловли на Кольском полуострове и получили различные монопольные права, например, на экспорт икры (астраханская икра, происходившая из Каспийского моря, экспортировалась в Венецию через Архангельск!).

Некоторые сохраняли связи с Францией, например братья Бальтазар и Мельхиор де Мушероны, нормандцы по рождению. Вероятно, именно Мельхиор был агентом французской компании, которую учредил в Москве и Архангельске приплывший в Россию вслед за Жаном Соважем Жак Паран; возможно, о нем думал Данзей, когда писал герцогу Жуайезу: «Я постараюсь послать Вам человека, который прожил более 20 лет в Московии, хорошо умеет говорить на языке этой страны, чтобы он подробнее рассказал Вам о русских делах»[22]. Бальтазар станет инициатором двух первых путешествий Баренца в 1594 и 1595 годах.

I.8. Заманчивость Архангельского пути

Голландцы, англичане и французы оказались в Белом море неслучайно. Подобно датчанам, они с 1560-х годов вели торговлю с Россией напрямую. До взятия Нарвы русскими в 1558 году приходилось торговать через ганзейский город Ревель (Таллин); до 1558 года с Россией фактически торговали только голландцы и жители Любека[23].

С начала 1560-х годов каждый год в Нарве разгружались сотни кораблей, в том числе около десяти французских. Таким образом, можно смело предположить, что каждый десятый торгующий с Россией корабль был французским (в особенности если речь шла о соли и вине). Так как Голландия была страной-посредником, перераспределявшей товары по всей Европе, можно предположить, что и на голландских кораблях в Россию доставлялось немало французских товаров. Таким образом, начиная с 1560 года можно говорить о прямой торговле между Францией и Россией, что стало следствием взятия русскими Нарвы.

Жители Любека, голландцы, а теперь и французы экспортировали в разных количествах золото, серебро, шерсть, льняное полотно, шелк, хлопковые ткани, металлы, военные припасы, медикаменты, соль, вино, пиво, фрукты, сахар, стекло, бумагу, красящие вещества. Взамен русские могли предложить интересные европейцам товары, поскольку кроме собственного сырья (меха, жир, кожа, лен, пенька) они могли доставлять товары с Ближнего Востока по Каспийскому морю и по Волге, которую после завоевания Казанского и Астраханского ханств они полностью контролировали. Это был период, когда Россия развивалась; возник зародыш «среднего класса», начинавший интересоваться западноевропейскими товарами. Одним словом, эта торговля становилась все масштабнее, несмотря на трудности в Балтийском море: пиратство, Северную Семилетнюю войну и польско-шведскую блокаду. Но в итоге трудности плавания по Балтике и утрата русскими Ливонии в пользу Польши и Швеции (договоры 1582 и 1583 годов) привели к тому, что привычный путь морской торговли с Россией оказался заблокирован. Сухопутный же маршрут представлял интерес только для легких предметов большой ценности, например мехов. Если же учесть, что отношения между Россией и Польшей, простиравшейся от Балтийского моря до Черного, по-прежнему были напряженными, что Крымское ханство еще было весьма могущественно, а на Черном море господствовали турки, торговцам оставалась лишь одна возможность: северный путь.

Когда Балтийское море закрылось, купцы были готовы к большому плаванию вокруг мыса Нордкап, чтобы «вести торговлю с московитом». Их не пугали ни датские военные корабли, ни грозные бури Ледовитого океана, они были готовы тянуть товары на почти тысячу километров вверх по течению огромной реки, а потом преодолевать 500 километров на санях от Вологды до Москвы. Разумеется, их усилия отвечали экономической необходимости. Но Северный путь не мог в полной мере заменить старую дорогу: в начале 1580-х по нему ходило не более двадцати кораблей в год.

Еще раз стоит отметить: не нужно думать, будто северные земли были пустынными, когда в 1553 году англичане открыли будущий Архангельский путь. Там стояли монастыри, а русские жили в этих местах с тысячного года. Только торговля велась не через Белое море, а через Колу. Отсюда товары перевозились зимой на оленях. Жан Соваж, как и другие путешественники той эпохи, был очень удивлен расстояниями, которые эти животные могли преодолеть за один день: до ста километров. В городе Коле, на полуострове Рыбачий и на острове Кильдин было множество рынков, на которых купцы вели торговлю с лопарями, карелами и русскими монахами. Товары отправлялись в Вардё, а оттуда переправлялись в Берген. Таким образом, Кола была для России окном на Запад.

Уже в 1557 году англичанин Стивен Барроу отмечал присутствие англичан, карелов, русских, лопарей, норвежцев и голландцев в становище Кегор на полуострове Рыбачий. Обменивались рыбой, сукном, жемчугом, мехами, вином, пивом, мукой, оловянной посудой… Голландцы признавали, что торговля здесь весьма прибыльна[24]. В 1570-х годах в Колу каждый год приходило от десяти до пятнадцати голландских кораблей, а десяток английских судов бросали якорь у Николо-Корельского монастыря в устье Двины. В Коле в то время насчитывалось около полусотни домов. Таким образом, голландская торговля с Россией уже велась, а прекращение английских привилегий в 1569 году и действия датского военного флота всего лишь переместили ее центр из Колы в Архангельск.

Новым было то, что теперь все иностранцы добирались до устья Двины. Голландские семьи, торговавшие с Нарвой, стали вести дела в Архангельске. Дьеппцы, на которых приходились три пятых французских кораблей в Балтийском море, тоже решили попытать счастья на севере. Несмотря на трудности, они упорствовали в достижении своей цели: в 1604 году из двадцати девяти кораблей, пришедших в устье Двины, три были французскими[25], из Дьеппа, семнадцать – голландскими, а девять – английскими. Таким образом, голландцы заняли место Ганзы в торговле с Россией, англичане заняли второе место, а французы по-прежнему принимали участие.

Датчане тоже не хотели оставаться в стороне от новой торговли. Архангельский путь стал альтернативой Балтийскому пути. Датчане попытались заставить иностранные корабли получать пропуск на плавание вдоль норвежских берегов и установить такую же пошлину за проход через Буссесунн, между Вардё и материком, как и за проход через Эресунн, обеспечивавший больше половины доходов скандинавского королевства. С 1557 года датский король постоянно писал губернаторам норвежских провинций, что свидетельствует о его беспокойстве в данной ситуации. Но это было бесполезно: даже то, что Ледовитый океан известен своими бурями, а корабли в то время боялись далеко отходить от берега, Буссесунн[26] достаточно легко обогнуть. Многие торговые корабли шли прямым ходом в Колу или в Белое море.

Именно в это время голландцы, которые до тех пор довольствовались ролью главного центра европейской транзитной торговли, начали осваивать все моря земного шара. В 1580 году Португалия была присоединена к Испании, или, точнее, испанский монарх получил в наследство португальскую корону. Голландцы, постоянно воевавшие с Испанией, потеряли доступ в Лиссабонский порт, где они покупали пряности, которые затем распространяли по всей Европе. Они отправились на поиски пряностей сами. Уже в 1595 году голландские корабли появились в Индийском океане. Поскольку берега Африки находились под португальским контролем, а Америка – под испанским, голландцы попытались найти северо-восточный проход в Индию, что было одной из причин экспедиции Баренца. На юге им повезло больше – они открыли путь вокруг мыса Горн. Чуть позднее голландские колонии появились в Южной Африке.

Голландцы пришли и в Средиземное море, но почти случайно. По необъяснимой причине в Сицилии, житнице региона, случился период неурожаев. Голландцы везли недостающее зерно с берегов Балтики и даже Белого моря в Ливорно, тосканский порт, где в 1582 году оказалось около сотни голландских кораблей.

Интерес англичан к северному пути в Индию, Китай и в Японию тоже объясняется лишь тем, что другие дороги часто были заняты. Пока Англия с трудом восстанавливалась после гражданской войны Алой и Белой розы, португальцы и испанцы открывали новые горизонты (зачастую при помощи генуэзских или венецианских мореплавателей, находившихся на их службе). Испанцы заняли Америку, португальцы обогнули Африку и дошли до Индии. Чтобы избежать в будущем конфликтов по поводу предстоящих открытий, Испания и Португалия с благословения папы разделили мир между собой. Испанцы могли завоевывать все, что находилось дальше, чем на сто лье к западу от меридиана, проходящего через Азорские острова и Северный полюс, а португальцы – все, что к востоку. Португальскому королю удалось переместить первоначальную границу на 370 лье от Азорских островов (Тордесильясский договор 1494 года), и когда в 1500 году Кабрал открыл Бразилию, ее часть находилась в новой зоне, предназначенной Португалии. Поэтому в Южной Америке говорят по-португальски.

Что касается французов и англичан, им ничего не оставалось, как осваивать территорию, оставшуюся после испанцев, – Северную Америку. Это и стало причиной северных экспедиций, в которых соперниками оказались французы, англичане и голландцы: в Ньюфаундленд, в Квебек (Новую Францию), в Луизиану (названную в честь короля Людовика XIV)…

I.9. Англо-голландское соперничество

В XVII веке в торговле по Северному пути доминировали голландцы. Их господство беспокоило не только английских купцов или официальных лиц, но и всех англичан, оказывавшихся в России. Сэмюэл Коллинз, в течение девяти лет служивший лейб-медиком царя Алексея Михайловича, беспокоился о том, как вернуть Англии позиции, утраченные из-за внутренних смут в Великобритании и высылки английских купцов из Московии после казни короля Карла I в 1649 году[27] (см. параграф I.10). Вот что он писал в книге «Нынешнее состояние России»[28]:

Московская торговля прошедшим летом была в большом упадке по причине недавней войны, которая лишила купцов пятой части доходов, кроме того, что они потеряли от возвышения пошлин. У них силой брали товары за медные деньги, а медные деньги упали сначала от ста до одного, и, когда казна снова захотела ввести их, многие разорились, многие повесились, другие пропили свои имущества и померли в пьянстве.

Английское сукно совершенно не ценится, потому что оно дороже голландского, а голландское сукно, хотя непрочно и при намокании теряет шестую часть, но нравится русским, которые говорят, что садится только новое сукно. Напрасно и мы не ввозим им такого же. К тому же мы все торгуем одним сукном, а голландцы привозят шелка и всякого рода мелочные товары, расходящиеся больше, нежели сукно, которое теперь выходит из употребления. Если народ хочет обольщаться, пусть обольщается.

Если распространится в России персидская и индийская торговля шелком, то можно опасаться, что царь не захочет возвратить англичанам права свободной торговли в своем государстве, а им так же трудно будет снова получить свои льготы, как фараонову народу было тащить свои повозки через Чермное море, когда у них оси отпали.

Я ничего не могу сказать против великолепия, богатства, милосердия и добродетели царя, но не имею также причины и хвалить русских за прямодушие, потому что они вообще лукавы, не держат мирных договоров, хитры, как лисы, алчны, как волки, и с тех пор, как начали вести торговлю с голландцами, еще больше усовершенствовались в коварстве и обманах.

Голландцы, как саранча, напали на Москву и отбивают у англичан хлеб. Они гораздо многочисленнее, богаче англичан и ничего не щадят для достижения своих целей. […] В России принимают их лучше, нежели англичан, потому что они подносят подарки боярам и таким образом приобретают их покровительство. Кроме того, голландцы стараются унизить и осмеять англичан: рисуют карикатуры, сочиняют пасквили и тем создают русским невыгодное представление о нас. Они изображают нас в виде бесхвостого льва с тремя опрокинутыми коронами и множества больших собак с обрезанными ушами и хвостами. […]

Если мы хотим превзойти голландцев в торговле, то нельзя делать, как в последние двадцать лет, когда торг вели купцы, которые берут товары у других и на время. […] Очень бы хорошо было, по моему мнению, если бы какой-нибудь умный человек сделал в Москве самое выгодное описание Государств, принадлежащих Его Величеству королю британскому, его могущества, Вест-Индских колоний со всеми их доходами и, приложив карту всех этих земель, поднес бы это сочинение Афанасию Нащокину[29] (Afanasy Nashockin), чтобы опровергнуть клеветы голландцев и дать ему истинное понятие о могуществе британского Короля. Не должно также пренебрегать и Богданом Матвеевичем (Bogdan Matfoidg): он охотник до редкостей и ему не худо было бы поднести их в подарок. Нащокин занимает первое место в делах государственных, а Богдан может добиться личной симпатии царя к Его Величеству королю британскому.

Мир, заключенный русскими с Польшей, лишь усилил их гордыню и давнишнее мнение, что выше их нет народа в мире.

I.10. Виды товаров

Некоторые данные о товарообороте будут полезны, чтобы составить представление о торговле по Северному пути через Архангельск[30]. В 1604 году, как уже было сказано, в устье Двины пришли 29 иностранных кораблей. Семнадцать из них были голландскими, девять английскими (восемь из которых принадлежали «Московской компании»), а три – французскими.

Мы воспроизводим таблицы в точности, но можно ли указать стоимость ввезенных товаров с точностью до рубля?..

Что касается тканей, в основном в Россию везли сукно (иначе говоря, шерстяные ткани). Это те же товары, которые шли через Нарву. Звонкая монета и драгоценные металлы тоже играли большую роль, составляя треть голландского экспорта, пятую часть английского и две трети французского. Русские в то время не добывали ни золота, ни серебра и, чтобы чеканить монету, были вынуждены ввозить драгоценные металлы (их месторождения будут позднее обнаружены на Урале). А на тот момент драгоценные металлы составляли почти треть товаров, привозимых иностранцами в Архангельск.

Российский импорт по Северному пути в 1604 году: распределение по странам – торговым партнерам, процентная доля драгоценных металлов

Российский импорт по Северному пути в 1604 году: процентная доля ввозимых товаров (кроме драгоценных металлов)

Англия была практически единственным поставщиком в Россию цветных металлов, в основном олова. Голландский экспорт был более разнообразен: как и повсюду, в Архангельске голландцы перепродавали товары со всего мира. Они возвращались на судах, груженных льном, салом, мехами, кожами, канатами, а также пенькой, слюдой, поташем, древесной золой (для отбеливания льняных тканей), и, что в большей степени неожиданно, икрой и персидскими шелками, приходившими по Волге с берегов Каспийского моря. На рубеже XVI–XVII веков голландцы грузили корабли зерном, отправляя их прямиком в Италию (в Ливорно, Венецию, Геную, Анкону) без захода в Амстердам. И наконец, начиная с 1630 года, через Архангельск шли грузы оружия и боеприпасов.

Расскажем такую историю: именно на один из этих голландских кораблей взошел в 1667 году Петр Иванович Потемкин, чтобы отправиться в посольство в Испанию и Францию. Предоставим слово князю Эммануилу Голицыну[31].

Они покинули Москву 7 июля [1667 года], а 25 числа того же месяца прибыли в Архангельск, где 1 октября погрузились на торговый корабль, груженый армянской икрой, предназначенной для Италии, и отправились в Испанию. Судно прибыло в порт Кадис 4 декабря.

[Примечание Голицына]: Архангельский порт всегда экспортировал большое количество осетровых яиц, приготовленных в виде икры. Астраханская икра (в просторечье армянская) особенно ценится знатоками.

В 1582 году зафиксировано прибытие в Белое море одиннадцати английских кораблей и десяти голландских (из которых четыре было конфисковано датчанами; можно оценить степень важности этого захвата – это было чуть ли не объявление войны); в 1589-м приплыли четырнадцать иностранных кораблей, в том числе шесть английских и четыре голландских. Масштабы торговли нарастали на протяжении всего XVII века: в 1600 году в устье Двины пришел 21 корабль, в 1604-м – 29 кораблей, в 1618-м – 43, в 1621-м – 67, в 1634-м – 54, в 1655-м – снова 67, а в 1658 году – целых 80 кораблей[32]. С 1604 по 1642 год стоимость иностранных товаров, ввозимых через Архангельск, утроилась.

В следующие десять лет товарооборот еще удвоился. Голландцы продолжали доминировать в торговле. Связи с англичанами заметно ослабели из-за внутренних смут в самой Англии во второй половине XVII века (после казни короля Карла I в 1649 году там возникла республика Оливера Кромвеля). Но в самом начале XVIII века англичане вернулись на российский рынок и даже заняли первое место в ее северной торговле.

В последнем десятилетии XVII века чуть более полусотни кораблей бросало якорь в Архангельске. Северная война, длившаяся с 1700 по 1721 год, не пощадила ни одну из стран, выходивших к Балтийскому морю, и прекратила всякую торговлю в этом море. Поэтому часть этой торговли была перенесена в Белое море. В 1700–1710 годы в Архангельск приходило в среднем по 135 кораблей в год, а в следующее десятилетие – более 150 (в 1716 году в Архангельск пришли 233 корабля). У нас мало информации о французских кораблях в эту эпоху. И все же известно, что около 1705 года «царь обязал английского капитана отпустить французское судно “Ла-Мен-де-Дьё” [Рука Божья], захваченное им в архангельских водах»[33].

В 1710 году почти 4/5 русской внешней торговли шло через Архангельск; особенно много ввозили оружия, что позволило русским выдерживать длительную Северную войну. Англичане, почти покинувшие этот путь в 1650 году, вернулись: видимо, им было трудно закупать лес и железо в Швеции, в то время как их нужды постоянно росли. Война между Россией и Швецией завершилась в 1721 году Ништадтским мирным договором, закрепившим за Россией ее завоевания на берегах Балтийского моря. Санкт-Петербург, основанный Петром I в 1703 году, в 1712-м стал столицей России и главным торговым портом государства. Многие купцы переехали с берегов Двины на берега Невы. Архангельск мало-помалу потерял значение для торговли, выполнив свою историческую миссию: он обеспечил России доступ к западноевропейским товарам, дав ей возможность развиться и захватить более удобный торговый порт, который, в свою очередь, позволил ей стать одной из ведущих европейских держав.

Тем не менее, Архангельский путь не пришел в упадок, а во второй половине XVIII века даже отчасти вернул себе былое значение: в 1760 году сюда пришло около шестидесяти кораблей, а тридцатью годами позже – 140. В 1783-м 39 % российского экспорта и 17 % импорта осуществлялось через Архангельск. Подобная разница неудивительна: русские в основном экспортировали сырье или зерно, тяжелые товары, которые легко перевозились водным путем до Архангельска (легче, чем до Петербурга), а европейцы в основном экспортировали готовые изделия или предметы роскоши, предназначенные, главным образом, для Санкт-Петербурга и Москвы.

Нельзя недооценивать важность этой торговли для Англии. На рубеже XVII века Англия насчитывала всего 4 миллиона жителей (в России жило 15 миллионов человек, в Голландии – миллион двести тысяч, во Франции – 18 миллионов). Но Англия развивалась благодаря своему могуществу на море. Ее военный и торговый флоты заметно выросли. На верфях строились корабли, и Россия могла поставлять ей необходимое сырье. В начале XVII века эти товары покупали в Швеции, а теперь ее место занимает Россия, экспортируя даже железо (худшего качества, чем шведское). Россия поставляла очень качественный лес, а также канаты и паруса (пеньку). Необходимо учесть, что у фрегата могло быть 38 парусов и 84 вида различных канатов[34]. Англичане продавали ткани, но куда больше денег зарабатывали как торговые посредники между Россией и Западом. Эта торговля была для Англии крайне выгодной, а русским часто приходилось брать кредиты под очень высокий процент: двенадцать, а то и двадцать процентов в год. Несмотря на это, в XVIII веке российский экспорт вырос до таких размеров, что Россия смогла понемногу откладывать деньги и приобретать влияние в Европе.

Таким образом, Россия и Англия обеспечивали подъем экономики друг друга на протяжении всего XVIII века, пока между ними не разгорелась вражда из-за контроля над проливами (Босфор, Дарданеллы) и ближневосточного вопроса (Иран, Афганистан). До той поры обе страны были полностью зависимы друг от друга. В XVIII веке английский военный флот вырос вдвое, а торговый – в пять раз. В конце царствования Петра I две трети, а то и три четверти русского экспорта регулировались фирмами, созданными в России англичанами. Россия все в большей степени заменяла Швецию в роли поставщика сырья для англичан. Вместе с тем империю царей в этот период можно рассматривать как своего рода колонию, зависящую от Англии. Екатерина II (1762–1796) поставит себе целью освобождение от английской зависимости и, чтобы этого добиться, будет искать сближения с Францией. Ее сын Павел I и ее внук Александр I будут заключать союзы с Наполеоном.

I.11. Путь следования товаров

Из Архангельска товары поднимались по Двине до Великого Устюга, потом по ее притоку Сухоне[35] и, наконец, по реке Вологда до одноименного города. Оттуда транспортировка осуществлялась посуху, зимой часто на санях, до Ярославля на Волге. Здесь до Москвы оставалось меньше 300 километров.

С конца XVI века товары из Сибири тоже экспортировались через Белое море. Как и в европейской части России, перевозка осуществлялась по очень густой речной сети. Купцы переваливали через Урал на дальнем севере и оказывались в бассейне Двины, спускаясь на воду в 600 километрах от Архангельска.

Этой же дорогой двигались и путешественники. Вот отрывок из «Путешествия из Москвы в Китай» русского посла Эверта Избранта Идеса (он проделал этот путь в 1692 году)[36]:

Что касается, в частности, Сухоны, то река эта течет почти прямо на север, по плодородной местности, с большим количеством многолюдных сел по обоим берегам; по левому берегу лежит довольно большой город Тотьма; по ней ежегодно, пока в реке достаточно воды, на маленьких судах из Вологды в Архангельск спускается очень много пассажиров с кладью. Река течет по очень каменистому ложу, так что плавающие по ней суда должны быть обиты крепкими тесинами как сзади у руля, так и в прочих местах, поскольку в противном случае из-за множества скрытых порогов и большой быстроты течения они легко могут разбиться о дно.

В 1663 году английский посол Карлайл проследовал тем же путем из Архангельска в Москву. Его секретарь Ги Мьеж оставил нам более подробное описание путешествия. Как и Жан Соваж восемьюдесятью годами ранее, он был крайне удивлен, что корабли тянули люди, а не лошади. Проделаем вместе с ним путешествие из Архангельска в Вологду[37].

Наконец, 12 сентября, в субботу, господин посол покинул Архангельск [Archangel] со всей своей свитой, и на следующий день мы прибыли в Холмогоры [Colmogro], а 19-го в Осиново [Arsinoa], которое находится в 250 верстах от Архангела (верста составляет четверть лье). 20-го мы выехали из Осиново, 27-го прибыли в Ягрыш [Yagrish][38], находящийся от него в 130 верстах. От Ягрыша до Великого Устюга [Ustiga] 150 верст, мы проехали их за 5 дней. 3 октября мы выехали из Устюга, а 12-го прибыли в Тотьму [Tetma], что в 250 верстах от Устюга. Отсюда мы за три дня проехали 140 верст и добрались до Шуйского [Chousca], а в субботу 17 октября мы прибыли, наконец, в Вологду, которая находится в 90 верстах от Шуйского. Таким образом нам потребовалось 5 недель, чтобы совершить это путешествие в 250 лье. Чтобы составить представление об этом путешествии, я скажу несколько слов о способе нашего плавания.

Во-первых, наши [шесть] барок обычно тянули около трехсот человек: так как речь шла о плавании вверх по реке, у которой довольно быстрое течение, особенно в некоторых местах, а в тех краях не используют лошадей, чтобы тянуть суда, как это делается в других странах Европы. Но поскольку приближалась зима, и была опасность, что река замёрзнет и мы не успеем закончить путешествие, пристав [специальное лицо, сопровождавшее иностранные посольства на русской территории] все время выезжал вперед и на каждой станции приказывал подготовить к нашему приходу свежих перевозчиков, чтобы не терять времени. […]

[…] Впрочем, мы на своем пути не встретили значительного города, который заслуживал бы особого описания. Самым большим городом из тех, что мы увидели, был Великий Устюг (столица одноименной провинции), но и он выстроен из дерева, подобно остальным. Правда, иногда нам дозволялось осмотреть их церкви, что в Москве обычно не дозволяется иностранцам, не принадлежащим к их религии – считается, что церковь будет осквернена, если в нее войдет иноверец. От Архангельска до Устюга, плывя по реке, мы встретили немало утесов из алебастра или белого мрамора.

Когда мы проплывали мимо какой-либо деревни, нам обычно вначале приносили какие-нибудь незначительные подарки – то большой ржаной хлеб, то рыбу, то их осеннюю смородину, то курицу с яйцами, в надежде получить что-нибудь взамен, и, конечно же, допьяна напиться водки. Даже их священники, часто делавшие такие же подарки, с таким удовольствием поглощали водку, что обычно возвращались от нас пьяными.

Вечером 26 сентября произошел несчастный случай с пятнадцатью бурлаками, которые толпою бросились в лодку, чтобы добраться до барки. Спускаясь по реке, они были подхвачены таким сильным течением, что их лодка, столкнувшись с баркой, перевернулась, и семеро из них утонули, а остальные спаслись вплавь. А еще как-то ночью один бурлак упал с верхней палубы за борт. Он не умел плавать и уже начинал тонуть, когда к нему поспешил челнок, но несчастье удалось предотвратить, а когда его втащили на борт и дали ему выпить два-три больших глотка водки, он почувствовал себя прекрасно; и я подумал, что если бы река была из водки, он, может быть, был бы рад утонуть: он предпочел бы умереть от изобилия водки, чем жить без этой жидкости. Примерно в это же время мы узнали, что в Архангельске произошел пожар, обративший в пепел весь город вскоре после нашего отъезда.

Город Вологда – столица одноименной провинции. Это довольно значительный город, как своей протяженностью, так и тем, что окружен каменной стеной. К тому же он очень удобен для купцов, следующих из Архангельска в Москву [Mosco], он стоит на берегу реки Сухона [Sucagna] и имеет то преимущество, что находится как бы в сердце страны. Поэтому там всегда большое скопление народа, особенно осенью, когда корабли уходят из Архангельска, и вплоть до того времени, когда купцы перевезут свои товары в Москву на санях: ведь большинство этих купцов зимой находится при дворе.

I.12. Оттар, Истома, Ченслер: три путешествия, три рассказа