Глава 4
Кодекс воздушных лиходеев
Лед был как нельзя кстати. Прижав обжигающий холодом кулек к щеке, я закусил губу, пытаясь таким нехитрым способом унять ноющую боль. Механикус сидел напротив меня, регулируя мощность горелки, на которой готовился чудодейственный отвар по рецепту его горных предков. Маленькая рабочая комнатка быстро наполнялась запахом ромашки и чабреца. Я жадно вдыхал душистый аромат, чувствуя, как неприятное головокружение постепенно утихает, растворяясь в мягком привкусе тайных ингредиентов.
– Этот напиток готовил еще мой дед в эпоху первых небесных войн с Урантой.
Сбавив огонь, гном покосился на мои проступившие синяки и ободряюще продолжил:
– Ничего страшного, скоро заживет. А ты в следующий раз не провоцируй их. Сквоты этого не любят. С ними дружить надо, а не враждовать.
– Дружить с лиходеями?! – возмутился я. – Да лучше я породнюсь с троллем!
Белый хвост улыбнулся, снял дымящийся отвар с пламени своей металлической культей (получилось достаточно умело) и налил его в чашу.
– Весьма сомнительная перспектива. Даже если учесть тот факт, что у тебя появятся достаточно грозные родственнички.
– Да уж получше, чем провести остаток дней в Тауэр-Крит, – фыркнул я.
Гном протянул мне целебный напиток. И дождавшись, когда я сделаю осторожный глоток, спросил:
– Скажи, а что в твоем понятии – несправедливость?
Нахмурившись, я недоверчиво уставился на наставника. Невзирая на его бороду и массивную шевелюру, уловить отражавшиеся на его лице эмоции было не так-то сложно. Он спрашивал абсолютно серьезно: ни единого намека на шутку или издевательство.
Заметив мое замешательство, механикус попытался пояснить:
– Пойми, меня не интересуют твои рассуждения о голоде или бесконечных войнах. Расскажи, как она коснулась именно тебя, а некого-то другого?
Задумавшись, я отставил в сторону чашу и, покосившись на вторую площадку, где неугомонные труженики грузили очередную партию запрещенного товара, вкрадчиво произнес:
– Мой бывший учитель… он был виртуозом, и всегда мечтал создать что-то необыкновенное. Такое, чем смог бы пользоваться каждый из нас.
– Он хороший механикус? – спросил гном.
– Думаю, что да, – кивнул я. – Иначе он никогда не создал бы целых семь изобретений и каждое из них такое неповторимое, что даже бывалые эксперты диву давались, увидев столь сложную машинерию.
Белый Хвост, понимающе кивнул.
– В чем жетут несправедливость?
– Понимаете, он никак не мог испытать свои творение. Вроде бы все хорошо, но как только доходило до экспертов, обязательно случалась какая-то заковырка. – Мой голос приобрел нотки обреченности, словно страшная закономерность преследовала не только виртуоза, но и меня самого. – И сколько мы не бились- у нас ничего не получалось. Столько лет и все без толку! Сущая несправедливость…
– Согласен, – откликнулся гном. – Только это ведь не конец истории, не так ли?
Я не стал отнекиваться и рассказал о том, как последнее творение мистера Босвела стало причиной моих несчастий и насколько легко виртуоз расстался со своим учеником.
Закончив повествование, я ощутил вставший в горле ком, и если бы мне пришлось рассказать еще какую-нибудь историю из своей, полной не справедливости жизни, я наверняка бы разрыдался прямо на глазах наставника.
Гном долго молчал, попивая душистый отвар, а когда чаша опустела, подмигнул мне и словно заговорщик, оглянувшись по сторонам, сказал:
– Поздравляю, Сти. С сегодняшнего дня, ты можешь именовать себя лиходеем.
Я хотел вспылить, вступив в жаркий спор, но под воздействием отвара, укротившего мою прыть, я лишь нахмурил брови и вопросительно уставился на механикуса. Тот в свою очередь, не спешил с объяснениями, видимо желая услышать от меня хотя бы один вопрос. Но вместо этого я твердо заявил.
– Я никогда не нарушу закон. Условия «Пароменика» должны соблюдаться неукоснительно, иначе любой механизм придет в негодность! – повторил я заученную в приюте первую фазу создания. – Пускай это делают другие, но только не я!
– На твоем месте я не стал бы делать столь скоропалительные выводы.
– А разве есть другой выход? – удивился я. – Закон и придуман для того, чтобы его соблюдали. Иначе не будет никакого созидания, а сплошной хаос.
Задумчиво почесав бороду своим механическим имплантатом, гном что прикинул, а затем, резко вскочив с места, подхватил меня под руку и потащил к крылоплану.
– Дик, готовь «Пташку» к полету…
Я успел заметить недовольное выражение гоблинской морды – скорее всего он уже точил на меня зуб, обвиняя во всех смертных грехах.
В отличии от серокожего, вечно брюзжащий Дик мгновенно отреагировал на приказ механикуса. Оказавшись в противоположной части ангара, он воспользовался тягачом – специальной повозкой способной с легкостью перемещать многофунтовые громадины и выкатил на взлетную полосу нечто большое, плотно стянутое защитный чехлом.
– Что стряслось? – послышался сонный голос Ти.
Одарив меня лучезарной улыбкой, девушка подошла к гному и, прижавшись к его плечу, преданно посмотрела в глаза.
– Хочу принять в нашу команду еще одного недовольного, – кивнул в мою сторону механикус.
– Ты уверен? – отчего-то усомнилась Ти.
– Как никогда в жизни, – громогласно заявил гном, и одним махом сорвал с крылоплана чехол.
Отблеск солнечных лучей отразился от начищенной до блеска обшивки «Пташки». Не успев ахнуть, я молча наблюдал как фонарь,[8]издав несколько легких щелчков, отъезжает назад и открывает нашему взору удобные летные кресла из дорогой красной кожи пустынного трапера.
– Ну что встал? Запрыгивай! – скомандовал гном.
Я ловко вскарабкался на крыло и погрузился в достаточно узкое, неудобное пространство, где от силы мог пошевелить плечами и слегка вытянуть вперед руки. Ти и Белый хвост последовали за мной. Фонарь щелкнул, окончательно лишив меня свежего воздуха. И тут я запаниковал. Легкий мандраж перед первым в моей жизни воздушным приключением, наверное, был вполне обычной реакцией, но я отчего-то решил, что скорый полет не сулит мне ничего хорошего.
Пристегнув ремни, которые с легкостью зафиксировались внутри креплений расположенных по бокам кресла, я глубоко вздохнул, чтобы успокоиться, а вместо этого еще больше ощутил нехватку воздуха. Мне словно надавали на горло, заставив мгновенно разорвать ворот рубахи. Стало немного легче, и только. Нагретый, тяжелый воздух, казалось, медленно проникает в меня, словно горячий кисель, неприятно обжигая внутренности.
Следующий приступ паники произошёл, когда с наружи послышался нарастающий гул разгоняющихся двигателей. Находясь в ангаре и наблюдая за взлетом крылоплана, я обычно ощущал лишь легкую вибрацию и неприятное онемение, будто находился в кузнечном цехе, где непрерывно слышны удары молота о наковальню. А здесь, внутри этого трепещущего и пыхающего паром монстра, все выглядело совсем иначе. Звук рождался у самого сердца и, сковывая тело цепями непреодолимого, оглушающего страха, вырывался на волю одним непередаваемым гулом. В нем сочеталось все: треск, свист, вой, жужжание и еще сотни составляющих, природу которых определить я был не в состоянии.
Набрав нужные обороты, крылоплан осторожно оторвался от земли и ненадолго завис, немного покачиваясь как на волнах и пытаясь нащупать такое хлипкое равновесие. Я понимал, что мы уже вне твердой опоры и постепенно удаляемся от поверхности ангара, а подо мной существует лишь хлипкое днище крылоплана, с которым не может ничего случиться. Но страх уверял в обратном. И складывалось ошибочное впечатление, что я просто вишу, как груша, готовая вот-вот сорваться с ветки и упасть, разбившись вдребезги. Чувствуя выступивший на висках пот, я не стал больше прислушиваться к собственным ощущениям и, закрыв глаза, стал следить за происходящим при помощи ушей.
Протяжный скрежет плохо смазанных цепей возвестил меня о приближение к стеклянному куполу. Механизм нехотя откликнулся и, совершив цикл, затих, открыв нам ворота для взлета. Гул немного поубавился и сделался более привычным, немного расслабив натянутые нервы. На несколько секунд крылоплан вновь завис, развернулся. В глаза, даже сквозь сомкнутые веки ударил яркий свет.
– Как себя чувствуешь? – раздался приглушенный голос механикуса.
– Нормально! – стараясь переорать звуковой кокон, мгновенно отреагировал я.
– Это только начало, – утешил меня гном.
Резкий свист стрелой пронзил мое тело, пригвоздив к спинке кресла, словно я попал под тяжеленный пресс. Меня стало мутить, кровь прилила к голове. Ощущая навалившуюся усталость, я лишь через несколько минут попытался оторвать голову от подголовника и на удивление у меня это получилось. В один миг тело стало легким, почти невесомым. Открыв сначала один глаз, потом другой, и повернув голову, я обомлел. Мы находились где-то между бескрайними небесными просторами и тонкой, почти не различимой линей горизонта. Облака, будто мягкая перина стелились под крылом, лаская блестящий фюзеляж крылоплана. Неописуемая красота была повсюду – сверху, с боков, на расстоянии вытянутой руки. Великолепное буйство палитры, от аквамаринового до темно-лазурного. Мы словно не парили, а плыли среди кобальтовой синевы невидимых волн, покоряясь мощным воздушным потокам. Непередаваемое ощущение захлестнуло меня с головой, окончательно избавив от тревоги и волнения.
Представив себя свободной птицей, я попытался дышать полной грудью, наслаждаясь нахлынувшими эмоциями.
Сидевший впереди меня гном, повернулся вполоборота и, подняв вверх руку, выставил большой палец от сжатого кулака.
Я утвердительно кивнул в ответ и попытался улыбнуться. Механикус тут же успокоился и, подавшись вперед к пилоту, стал что-то объяснять ей, указывая на возникшее между облаков огромное пятно. Ти несколько раз покачала головой, а затем резко повернула штурвал влево, заложив крутой вираж.
Небесное великолепие закружилось передо мной калейдоскопом размазанных красок, заставив вцепиться в ручки переднего кресла. Меня опять стало мутить. Еще один маневр, сопровождавшийся сильным протяжным скрипом крыльев, окончательно выбил меня из колеи. Я уже не понимал творившийся вокруг хоровод. Лишь подступившая к горлу тошнота и ощущение внутреннего дискомфорта, словно у тебя из-под ног выбили опору, завладело мной и не отпускало до самой земли.
Приземление было более чем мягким. Не успев досчитать до десяти, я почувствовал небольшую тряску, а когда открыл глаза, увидел очерченную белым следом площадку.
Сглотнув, я попытался избавиться от неприятной заложенности в ушах. Получилось не сразу. «Фонарь» отъехал в сторону. Отделавшись от ремней, я попробовал подняться, но оказалось, что ноги перестали слушаться своего хозяина. Растеряно посмотрел наверх и увидел протянутую руку. Гном вытянул меня из кабины как рыбку из реки, а потом помог спуститься с крыла.
Земля затанцевала подо мной, видимо не желая принимать обратно в свое лоно небесного путешественника, и всячески пыталась скинуть с себя как ненужную вещь. Белый хвост, подставив плечо, объяснил мое состояние таки образом:
– Это земное тяготение, адаптация после первого полета. Ничего, скоро пройдет.
– Мне пойти с вами? – поинтересовалась Ти.
– Нет, не стоит. Мы прогуляемся вдвоем. Ты же не возражаешь, шпунт?
Я молча согласился, пытаясь угнаться за широкими, размашистыми шагами гнома.
Огромная поляна, утопающая в невысокой густой траве напоминала заброшенную взлетную площадку. Кое-где виднелись покосившиеся деревянные постройки, полуразрушенные наблюдательные вышки и остовы сгоревших складов. И хотя в западной части еще сохранились ровные полосы, в остальных местах разметка практически исчезла и лишь проплешины на зеленом ковре еще хранили память о массивных пыхтящих машинах.
– Его называли Кольютас, – заметив мой интерес к здешнему месту, пояснил гном. – Лет сорок назад, здесь было не протолкнуться. Авантюристы со всего архипелага слетались сюда, словно мухи на мед. Перегруженная площадка едва справлялась, пытаясь принять всех желающих.
– В чем же был их интерес?
– Рифт, – коротко ответил гном и указал на дальнюю кромку леса.
Массивные кроны деревьев, склоняясь под частыми порывами восточного ветра, напоминали ровный частокол непреодолимой преграды.
Остановившись возле высоченной сосны, гном задумчиво огляделся, словно вспоминая куда идти дальше, почесал бороду и, подняв указательный палец, прислушался к завыванию ветра. Я не стал ему мешать отойдя в сторону и еще раз посмотрел на взлетную площадку, живо представив как десятки крылопланов и дирижаблей выстраиваются в ряд, а сотни нагруженных носильщиков вереницей тянуться к двухэтажному каменному зданию, желая поскорее получить разрешительные документы позволяющие вступить на территорию разлома. Повернув голову, я заметил, что к наезжему тракту подползают кареты с паровыми двигателями, возницы с радостью услуживают хорошо одетым господам. В моем воображении на месте заброшенного городка кипела жизнь и благоденствие.
О Рифте я впервые узнал от преподавателей приюта. «Место, где земля разверзлась в стороны», – так называл разлом наш первый учитель Тингус-Фрес – маленький, вечно кашляющий орк, который в свою бытность был заядлым путешественником. По непонятной мне причине, он нарек здешние места – Гиблой трясиной, сравнивая открытие новых паровых месторождений с золотой лихорадкой. Гораздо позже я узнал: как он был прав. Только суть этого парящего в небесах золота оказалась куда страшнее желания обогатиться, добыв себе крохотный сверкающий металл.
– Пойдем, у нас мало времени, – оборвал мои мысли голос механикуса. И мы двинулись вперед.
Поросшая травой тропинка резко ушла вправо, и идти стало куда сложнее. Продравшись сквозь высокие кусты папоротника и древесные лианы, мы поднялись на небольшой холм, сразу за которым началась искусственная колея. Среди буйства зелени я не сразу смог разглядеть почерневшие от времени рельсы и покрытые мхом шпалы. Только когда гном оказался внизу, и немного остановившись, указал мне на световые столбы, притаившиеся за изумрудной завесой, я оценил всю масштабность здешних конструкций. И пускай от былого величия не осталось и следа, природа все еще хранила в себе отголоски прошлого.
Зеленый коридор с высокими лиановыми сводами создавал некое подобие крыши и туннеля уводящего нас куда-то вдаль. Где-то еще слышались натужные голоса тружеников, отчаянные крики управляющих и из-под земли вырывались необузданные клубы пара, способного оживить любую машинерию, вдохнуть в нее жизнь и заставить работать на благо науки.
– Раньше здесь ходили огромные поезда. – Гном указал на высокие столбы-краны по обеим сторонам дороги. – Колоссальный труд тысячи отчаянных авантюристов. Мы думали, наши потуги станут самым великим достижением архипелага, а оказалось…, – с грустью добавил он и, недоговорив, тяжело вздохнул.
Вступив на очередную деревянную шпалу, полностью покрытую мхом, я почувствовал подозрительный хруст, и земля в тот же миг ушла из-под ног. Пытаясь сохранить равновесие, я ловко перескочил на ближайшую опору. С ней произошло то же самое и мне пришлось, не останавливаясь, проделать длинный путь до поворота, где имелся металлический каркас.
Пытаясь отдышаться, я попытался прогнать предательскую дрожь и посмотрел вниз, в зеленую пустоту, куда падало сухое крошево гнилого дерева. Там, в зеленых недрах леса виднелся глубокий, казавшийся бесконечным провал, а видимая изумрудная поверхность оказалась обманом. Получалось, что железная дорога пролегала над глубокой пропастью. Я внимательно пригляделся к рельсам, подпоркам и иным техническим новшествам, которые до этого никогда не встречал. Удивительное творение механикусов Рифта поражало и заставляло поверить в то, что для них действительно не существовало ничего невозможного.
При более внимательном изучении, вырисовывалась совсем невероятная картина. Путь не просто пролегал над обрывом, скрытым зеленым ковром высокого яруса, которые тянулись из пустоты низины ближе к солнцу, а повисал практически в воздухе, держась на едва уловимых стальных канатах. И мне оставалось только догадываться об их истинной сложности конструкции. Чуть дальше обнаружилось еще одно чудо техники. Дорога, избавившись от висячих пут, опустилась на пневматические столбы, отчего рельсы даже под действием нашего небольшого веса слегка пружинили и поднимались в такт движению, напоминая покачивание волн.
– Невероятно, – прошептал я, не найдя других слов.
Находясь в достаточном отдалении, все-таки меня услышал.
– Ты прав. Здесь творили настоящие доки своего дела. И никакие пустые звания и регалии не могли сравниться с теми шедеврами, что рождались в их гениальных головах.
– Вы ведь тоже были здесь? Были добытчиком?! – спросил я, заранее зная ответ.
Белый хвост немного помолчал, потирая механическую руку, а затем, заметно волнуясь, стал рассказывать:
– Я был тогда немногим старше тебя, шпунт. Славные времена. Мечты и надежды. Никаких забот. Хотя нет. Существовала одна большущая проблема: я никогда не был похож на своих соплеменников. Меня не привлекали самоцветы и каменные штольни. Ничего подобного. Могучие, грозные машины. Вот что заставляло меня сходить с ума. Сложные конструкции способные подчиняться любым командам того, кто ими управляет. И все мои помыслы были заняты навязчивой идеей – осуществить несбыточную мечту…
Мои сородичи меня не понимали. В наших кланах не принято использовать пар, заставляющий двигатели работать, приводя в движение сложнейшие механизмы. Сделать неповторимый замок или выковать что-нибудь эдакое – да, но получать помощь извне у подземных божеств рождающих пар у нас считалось кощунством. Поэтому меня и не допускали к изобретательству. Впрочем, и к добыче путь мне был тоже закрыт. С моим неподходящим ростом, я не мог работать в шахтах, добывая золото и драгоценные камни. Понимаешь?
Громадный увалень без цели и будущего. Они убивали во мне мечту. Я долго и упорно просил старейшин изменить свое решение, но они были непреклонны. В наших землях не любят отходить от древних законов – либо выполняй предсказанное горными богами, либо убирайся прочь. Я долго терзался сомнениями, но в конечном итоге решил рискнуть. В конце концов, у меня с моими братьями разные цели. Они верили в горные хребты и копи, а я, в несокрушимую мощь машинерий.
– Получается, вы намерено покинули родные пещеры? – поразился я.
Гном кивнул и продолжил рассказ:
– Вначале я мое путешествие напоминало бег. Я старался как можно дальше, боясь, что совет старейшин решит вернуть меня в родные копи. Поэтому первой моей остановкой стал Ранбенк-дит – тихий городок со своими порядками и крохотной верфью, где в основном трудились кранксы, которые и стали моими учителями в механическом деле. Правда, там я задержался ненадолго. На фоне рыжебородых я выделялся словно белая ворона. Но спасибо им и за крохотный курс науки… Затем я долго скитался по южным приделам пытаясь отыскать себе пристанище и собирая по крупицам основы ремесла, но знаешь, мой грозный вид не внушал доверия тем, кто хотел воспользоваться услугами гиганта-механикуса. К тому же у меня не было никаких подтверждающих мою степень бумаг. Поэтому услышав о новом Рифте, я понял, что не могу упустить такой шанс и отправился на первом же дилижансе. Прибыть сюда воздухом, было слишком дорогим удовольствием для меня.
– И что же ждало вас на разломе?
– Боль, смерть, одиночество, – взяв небольшую паузу, перечислил гном. – Если ты считаешь здешние места счастливой жилой, где можно было заработать деньги и исполнить свои мечты то глубоко ошибаешься. Конечно, первый год мы с жадностью окунулись в работу и нас не интересовали мелкие стычки и споры. У нас была идея и цель. И мы стремились к ней не щадя себя. Но когда Рифт взяла под контроль Верхушка и Коллегия праведников – все изменилось. Строгие порядки заставили многих добытчиков отказаться от смелых планов и покинуть Рифт. А потом к нам пригнали узников с Пыльных рудников, и здесь стал твориться настоящий кошмар.
– А ваша рука? – осторожно поинтересовался я.
– Да, именно здесь это и произошло. – Белый хвост посмотрел на металлическую кисть, которая сейчас больше напоминала куриную лапку. – Это случилось осенью, когда активность подземных выбросов растет, и добыча пара идет с удвоенной силой. Мы с моими друзьями создали небывалых размеров Трайсвер, который способен заменить на Рифте сотню трудяг и выполнять всю работу за них. Я думал, мы совершили настоящий прорыв в науке и уберегли сотни жизней от случайных смертей, происходивших на Рифте.
– Но кто-то рассудил иначе, – догадался я.
– Узники… они решили устранить механического конкурента. Настоящие звери, они готовы были грызть глотки друг дружке, лишь бы продолжать трудиться на разломе и не возвращаться на рудники. В чем-то я их понимал. Это место стало для них неким подобием свободы. Но их жестокие методы… Я никогда не разделял насилие. Мы схлестнулись с ними у Рваной горы, у самого месторождения. Никаких компромиссов, уговоров и примирения. Они уничтожили смысл нашей жизни – машинерию, в которую мы вложили собственную душу. Ее работа все изменила бы к лучшему, но они предпочитали махать кирками, и плевать им хотелось на наши изобретения.
После того кровавого утра, на Рифт заявились блюстители и нас как бунтарей объявили вне закона. Мы стали для всех чем-то наподобие страшной болезни, ужасными душегубами – умевшими лишь убивать, голодными хищниками достойными смерти. Одним словом – лиходеями. Вечными изгнанниками, лишившимися собственной мечты, свободы и всего остального. Понимаешь? Нас сделали такими, против нашей воли. Но они ошиблись. Они не сломили нашу волю, а напротив заполучили врагов, которые не желают больше мириться с тем, что их лишают главного – свободы. Это основная и, на мой взгляд, единственная цель кодекса лиходеев. А не убийство и насилие, как привыкли кричать во все горло тюремные глашатаи, слепые рабы тех, кто объявил на нас охоту.
– Но ведь Верхушке виднее. Может быть, все-таки стоило просто подчиниться?
Белый хвост резко остановился, посмотрел мне прямо в глаза и спросил:
– Скажи, когда летал на крылоплане, ты чувствовал себя свободным?
– Да. Безгранично, – не раздумывая, произнес я.
– И хочешь, что бы это повторилось?
– Да. Конечно.
– А если тебе отказаться от полета?
Я ответил не сразу. Вопрос явно был с подвохом, но в тоже время зацепил меня за живое. В моей жизни существовало столько несбыточных желаний, что лишится еще одного – снова ощутить счастье полета – показалось мне чем-то невыносимым, поэтому я покачал головой.
– То есть ты бы пошел на многое, чтобы вновь обрести утраченную свободу. Твою свободу! Ту, что не променяешь ни на что на свете, – продолжил рассуждение гном.
– Наверное, да, – согласился я, вспоминая недавнюю эйфорию небесных виражей.
– Вот именно поэтому я и назвал тебя лиходеем. Три главных принципа нашего кодекса: познание нового, свобода и…
– Борьба? – попытался догадаться я.
– Нет, – сказал Белый хвост. – Гнев. Только благодаря этому мы можем достигнуть первых двух целей.
Мы поднялись на очередной холм, и я увидел неровную границу. Здесь плотные ряды деревьев упирались в каменное плато, которое напоминало пол в нашем ангаре – ровный серый настил, растянувшийся на бесконечные мили до самого горизонта.
Приложив ладонь ко лбу, чтобы солнце не слепило, гном вгляделся куда-то вдаль. Я повторил его движение.
Сначала я различил лишь белое марево, зависшее над землей, словно туман, способный исказить действительность, но потом мне открылась вся картина. Пустота была здесь всего-навсего прикрытием. Поверхность земли плыла волнами и только благодаря невероятным усилиям, я смог разглядеть крохотные точки неких сооружений, казавшимися причудливыми миражами в этом жарком, лишенным влаги и всего живого месте.