I
В одной древней книге по оккультным наукам написано:
«Гупта видья (тайная наука) – это притягательное, но бурное море, полное подводных скал. Мореплаватель, рискнувший путешествовать в нем, если только он не является мудрым и опытным,[1] будет поглощен им, напоровшись на один из тысяч подводный рифов. Огромные волны цвета сапфира, рубина и изумруда, волны, исполненные красоты и тайны, захватят его, готовые унести странника в направлении других, бесчисленных сигнальных огней маяков, светящих вокруг со всех сторон. Но это ложные огни, блуждающие огоньки, зажженные сынами Калии,[2] чтобы погубить тех, кто жаждет выжить. Блажен тот, кто остается слеп к этим обманчивым огням, но еще более блажен тот, кто никогда не отвращал своего взора от света единственной истинной Путеводной Звезды, чье вечное пламя в одиночестве пылает в глубинах вод Священной Науки. Бесчисленны странники, стремящиеся войти в эти воды; но лишь немногие плавают столь хорошо, что достигают этого Путеводной Звезды. Тот же, кто попадет туда, перестает быть числом и становится всеми числами. Он забывает об иллюзорной обособленности и признает лишь истину коллективной индивидуальности.[3] Он видит ушами, слышит глазами,[4] понимает язык радуги и сосредотачивает шесть своих чувств в седьмом».[5]
«Сигнальный огонь маяка» Истины – это природа без иллюзорного покрова чувств. Ее можно достигнуть лишь тогда, когда адепт становится абсолютным хозяином своей личности, способным контролировать все свои физические и психические чувства при помощи своего «седьмого чувства», посредством которого он наделяется также истинной мудростью богов – тео-софией.
Нет надобности говорить, что профаны – непосвященные, стоящие вне храма, или pro-fanes, – судят о вышеупомянутых «сигнальных огнях» и «Путеводной Звезде» прямо противоположным образом. Для них именно свет Путеводной Звезды оккультной истины есть ignis fatuus, великий блуждающий огонек людской иллюзии и человеческой глупости; а все остальные, по их мнению, отмечают милосердные песчаные отмели, которые на время задерживают тех, кто в волнении скитается по морю неразумия и суеверия.
«Разве недостаточно того», – говорят наши любезные критики, – «что мир через „измы“ пришел к теософизму, который есть не что иное, как трансцендентальное надувательство (fumisterie), и разве так уж необходимо, чтобы последний предложил нам еще и réchauffé [подогретое кушанье, франц. ] средневековой магии, с ее великим шабашем и хронической истерией?»
Погодите, погодите, джентльмены! Неужели же, рассуждая о подобных вещах, вы не знаете, что такое истинная магия или оккультные науки? Вы позволили в ваших школах забить вам головы суждениями доброго отца Иринея, чересчур ревностного Феодорита и неизвестного автора «Философумен» о «дьявольском колдовстве» Симона Мага и его ученика Менандра. Вы допустили высказывание с одной стороны, что эта магия исходит от дьявола, а с другой – что она является результатом обмана и глупости. Прекрасно. Но что тогда вам известно об истинном характере системы, которой следовали Аполлоний Тианский, Ямвлих и другие маги? И каково ваше мнение об идентичности теургии Ямвлиха с «магией» Симона и Менандра? Ее истинный характер лишь наполовину был открыт автором «Liber de mysteriis».[6] Тем не менее, его объяснений было достаточно, чтобы обратить Порфирия, Плотина и других, кто из врагов эзотерической теории стали ее самыми горячими приверженцами. Истинная магия, теургия Ямвлиха, идентична, в свою очередь, с гнозисом Пифагора, ἡ γνω̑σις τω̑ν ό̓ντων, наукой о том, что есть, и с божественным экстазом филалетиан, «любителей истины». Но о дереве стоит судить лишь по его плодам. Кто они, те, кто свидетельствует о божественном характере и реальности того экстатического состояния, которое в Индии называется самадхи?[7] Целый ряд людей, которые, будь они христианами, были бы канонизированы – не по решению церкви, имеющей свои пристрастия и предубеждения, но по решению народного большинства и vox populi [гласа народа, лат. ], который редко ошибается в своих суждениях. Например, Аммоний Саккас, называемый теодидактом, «богопросвещенным»; великий учитель, чья жизнь была столь строга и чиста, что Плотин, его последователь, не имел ни малейшей надежды когда-либо лицезреть другого смертного, сравнимого с ним. Затем, тот же самый Плотин, который был для Аммония тем же, кем был Платон для Сократа – учеником, достойным добродетелей своего прославленного учителя. Далее, Порфирий, последователь Плотина,[8] автор биографии Пифагора. Под сенью этого божественного гнозиса, благотворное влияние которого распространяется до наших дней, развивались все прославленные мистики последующих веков, такие как Якоб Бёме, Эммануэль Сведенборг и многие другие. Женский двойник Ямвлиха – мадам Гийон. Христианские квиетисты, мусульманские суфии, розенкрейцеры всех стран утоляли свою жажду водами из этого неиссякающего источника – теософии неоплатонизма первых веков христианской эры. Однако гнозис существовал и до начала этой эры, ибо он был прямым продолжением гупта видьи («тайного знания» или «знания Брахмана») древней Индии, переданной через Египет, точно так же, как теургия филалетиан была продолжением египетских мистерий. В любом случае, точка, от которой отправляется эта дьявольская магия – Высшая Божественность; ее конечная и начальная цель – соединение божественной искры, одушевляющей человека, с породившим ее огнем, Божественным Всем.
Эта цель – ultima Thule [крайний предел, лат. ] тех теософов, кто поставил всего себя на службу человечеству. Остальные же, те, кто еще не готов принести себя в жертву, могут заниматься трансцендентными науками, такими как месмеризм, и всеми видами современных феноменов. Они имеют право делать это в соответствии с пунктом, который определяет как одну из целей Теософского общества «изучение необъясненных законов природы и психических сил, скрытых в человеке».
Первых совсем немного – совершенный альтруизм является rara avis [редкой птицей, лат. ] даже среди современных теософов. Остальные члены вольны заниматься тем, чем они пожелают. Не принимая все это в расчет, и не обращая внимание на тот факт, что наше поведение совершенно открыто, искренне и лишено таинственности, нас постоянно призывают объясниться и удостоверить публику, что мы не проводим знаменитых шабашей ведьм, или не изготовляем метловища для определенного использования теософами. Иногда дело приобретает почти гротескный характер. Даже если нас и не обвиняют в изобретении нового «изма» – религии, возникшей в глубинах больного мозга – или в обмане, то осуждают за то, что, применяя искусство Цирцеи, мы соблазняем людей и животных. Градом сыплются на Теософское общество насмешки и издевательства. Тем не менее, оно стоит непоколебимо уже четырнадцать лет, на протяжении которых постоянно происходят такие вещи; поистине, это – «крепкий орешек».