Глава 4
Проснулся Максим в 05:30. Наскоро умылся и спустился на вахту. Тётя Маша спала, но телевизор оставался включенным и продолжал орать голосом Киркорова. На часах 5:59. Через минуту начнётся повтор новостей. Максим включил чайник и уселся на стул перед экраном.
Ровно в 6:00 Киркоров замолчал, и появилась заставка местного Камчатского телевидения. Ещё через минуту приятный женский голос из-за экрана предложил просмотреть в записи репортаж с брифинга известного бизнесмена из Америки Джима Крафта и прослушать его сенсационное заявление, имеющее за собой глубоко идущие политические последствия (так и сказала). Голос предупредил, что информация о репортаже приводится в сокращении.
Заставка дрогнула, и на экране появилось счастливое лицо репортёра. Придвинув микрофон к самому рту, и беспрестанно оглядываясь, он возбуждённо затараторил:
– Уважаемые телезрители! Дорогие земляки! Я веду этот репортаж из зала Дома Культуры Рыбаков. Сегодня здесь состоится брифинг известного бизнесмена и мецената… – и так далее.
Репортёр ещё пять минут рассыпался в любезностях в сторону американца, потом, на фоне общего гвалта, послышались отдельные возгласы и зал утонул в аплодисментах. Камера повернулась в сторону сцены, и Максим увидел уже знакомое лицо с бульдожьей челюстью. Американец вышел на сцену в джинсах и белой футболке, на которой во всю грудь красовалось изображение двух рук, сплетённых в рукопожатии, причём манжета у одной руки имела вид российского флага, у другой американского. Шум усилился. Все в зале повскакивали со своих мест и стоя приветствовали гостя.
За спиной зашумел чайник и после непродолжительной возни раздался сонный голос тёти Маши:
– Протасов, опять ты? – Она от души зевнула и хрустнула позвоночником. – Чего тебе не спится-то?
– Здрасть тёть Маш, – бросил Максим, не оборачиваясь. – Я только новости послушаю и всё.
– Ну, слушай, слушай. Чайник выключи – кипит уже. – Она ещё раз зевнула и замолкла.
Между тем на экране американец уже уселся в кресло. Рядом на стуле присел переводчик. Работник Дома Культуры настроил микрофон и удалился. В зале наступила тишина.
Выставив челюсть и ослепив всех белоснежной улыбкой, американец заговорил, словно жевал что-то:
– Дамы и Господа! – Переводчик поставленным голосом доводил до зала всё, что жевал американец. – Сегодня, я хочу поставить точку в истории, которая началась задолго до моего рождения, более ста лет тому назад. Точку в истории, начатой ещё моим прапрадедом, известным, в своё время, на всю Аляску зверобоем, Рональдом Крафтом.
Ни для кого не является секретом, что это было за время. Время, когда целые флотилии браконьеров, устремлялись к берегам Аляски, Камчатки, Сахалина и Курильских островов, сотнями тысяч истребляя морского зверя и китов, спаивая и грабя коренное население, с одной лишь целью – с целью наживы. Они не останавливались ни перед чем. И только алчность двигала ими. Эти события чёрным пятном лежат на совести всех Американцев.
Американец отпил из стакана и продолжил.
– С прискорбием хочу сообщить Вам, господа… – В глазах американца блеснули слёзы. В зале наступила гробовая тишина. – … что сия чаша позора не минула и меня. – По залу прокатился ропот негодования, непонимания и… сочувствия. – Да, господа. – Американец встал. – Мой прапрадед, о котором я уже упоминал сегодня, Рональд Крафт, гарпунёр по прозвищу Ронни Быстрая смерть, принимал непосредственное участие в тех событиях, и покрыл не смываемым позором фамилию Крафтов. Находясь в составе экипажа шхуны с красивым названием «Люсия», он совершил страшное злодеяние. Уподобившись разбойникам, они ограбили и уничтожили, целое стойбище коряков. Они стали богачами, наткнувшись на золото, в их разграбленном и осквернённом святилище. Но сама судьба покарала их. Уже на обратном пути, всего в нескольких милях от дома, «Люсия» разбилась о скалы. Среди её обломков нашли шлюпку с единственным уцелевшим членом экипажа. Им был мой прапрадед, Рональд. Кроме золота при нём обнаружили ещё одну вещь. Вот она.
Американец подал знак, и из-за кулис двое рабочих вынесли большую, размером примерно полтора на полтора метра, укреплённую на раме, цветную фотографию. Её поднесли к самому краю сцены и установили, подперев сзади, специально приготовленным для этого, деревянным бруском. Камера приблизилась к фотографии вплотную. С экрана телевизора на Максима смотрел лысый пузатый человечек. Его большие раскосые глаза сияли озорством, весельем и хитростью. Из-за больших оттопыренных ушей, топорщились пучки последних волос. Узкий лоб испещрён морщинами. Огромный рот растянулся в улыбке, сияющей рядом больших широких зубов. Шеи не было, а мясистые щёки покоились на узких плечах. От этого его лысая голова казалась непропорционально большой. Всё остальное место занимал могучий живот обжоры и бездельника, из-под которого виднелись босые, кривые и короткие ноги. Фигурка была золотой, и на фоне из чёрного бархата, горела жёлто-оранжевым цветом.
– Пеликен… – выдохнул Максим. – Золотой Пеликен.
Зал охнул, тяжело и надсадно. Американец поднял руку. Все затихли.
– Дамы и Господа, как человек, я понимаю – вина за смерть другого человека безмерна и ничто не сможет искупить её. Но всё же, я хочу, здесь и сейчас просить у вас – жителей Камчатки прощения за то зло, которое принёс мой прапрадед и другие американцы на эту благословенную землю. В знак доброй воли, я принял решение передать, хранящуюся с тех самых пор в банке Крафтов, эту статуэтку, похищенную когда-то у вас, господа, моим прапрадедом-пиратом. – Крафт ловко опустился на колено и склонил голову. Зал буквально застонал от умиления, и через мгновение разразился восторженными криками и аплодисментами.
Потом на сцену вместе с губернатором области вышла директор Областного музея, широкая во всех отношениях женщина с хищными глазами и под рукоплескания зала приняла из рук американца сертификат на передачу статуэтки музею. Дальше Максим смотреть не стал. Быстро поднявшись в комнату, он оделся и, не позавтракав, пулей вылетел из общежития. Через сорок минут, заскочив по дороге в ближайший ларёк, он был в библиотеке.
Получив от Ольги Макаровны очередное задание и сообщение о том, что к десяти часам его ждёт у себя директор, Максим прошёл в бытовку. Но переодевшись, он направился не в читальный зал, где его ожидали книги и пылесос, а спустился в подвал. Там, на нулевом этаже здания библиотеки, располагались технические помещения: комплекс очистки и сушки воздуха, вентиляционная и бойлерная станции, слесарная и реставрационная мастерские, узел ввода горячей и холодной воды и отопления.
На плече Максима висел рюкзак, в котором покоились бутылка водки, колбаса, полбуханки хлеба и два солёных огурца в полиэтиленовом пакете, купленные по дороге в ларьке. Всё это предназначалось для Аркадия Иосифовича Штерна.
Кроме фамилии имени и отчества Аркадий Иосифович имел прозвище – Грузен Штерн, за изрядную любовь к спиртному и золотые руки. Он являлся единственным на весь Дальний Восток специалистом по реставрации старинных книг, который ещё не сбежал на запад, а заодно исполнял обязанности заведующего реставрационной мастерской, её мастера, рабочего, художника и уборщика помещений в одном лице. Какую зарплату получал Аркадий Иосифович, не знал никто. Администрация буквально молилась на него и потому закрывала глаза на некоторые его причуды.
В просьбе Максима, Аркадий Иосифович, не нашёл ничего странного. Убрав водку и закусь в стол он, слегка трясущимися руками (понедельник) передал ещё не одетую в переплёт книгу Максиму и, качнув курчавой седеющей головой предупредил:
– Пусть война, но эта книга, таки, должна появиться тут в тринадцать ноль-ноль, молодой человек. В противном случае, Штерн больше не станет иметь с вами делов.
Закрывшись в бытовой комнате, Максим приступил к дешифровке.
Сначала всё пошло как по маслу. На чистом листе бумаги появилось первое слово ПАЛАНА. За словом красовался маленький крестик, который Максим перенёс на лист. За тем появилось слово АНДРИАНОВ, заключённое в скобки. Итог – ПАЛАНА + (АНДРИАНОВ). И… на этом всё закончилось. Дальнейшая расшифровка не приводила ни к чему. Получалась полная белиберда. Только через час он понял, что текст состоит не из одних только букв. Некоторые цифры так и оставались цифрами и отделялись от букв небольшими, заметными только после внимательного рассмотрения под лупой, пробелами. Часы показывали 11:05. До указанного Штерном срока, оставалось два часа. Закусив губу, Максим продолжил.
В 12:55 последняя группа цифр превратилась в буквы, и на листке появился расшифрованный текст:
«ПАЛАНА + (АНДРИАНОВ) 15 ИЛГЕТЫК ВЪЫВЪВЪЫН. 315 ЙЫЧЧЫЛЬКЭВЫЛГЪЫН ГЫТГЫН. 0 ТИЛМЫТИЛ КЫЧЧЫЁЛНГЫН. 345 АВЭЛЁКЭЧГЫН ВЪЭЕМ. 0 АЯТЫЛГЪЫН МИМЫЛ. 320 2560 ПШ.»
– Да это же корякские слова записанные кириллицей! – На семинарах общества Шкуранский знакомил их с основами корякского языка. Корякские слова записывались в словаре кириллицей, ибо своего алфавита коряки не имели. Максим откинулся на спинку стула и выдохнул. Перед его глазами цифры и буквы водили хороводы, сливались в линии, разделялись, снова стекались, образуя различные геометрические фигуры. Он тряхнул головой, засунул листки с шифром и с расшифрованным текстом в карман рюкзака и помчался в подвал к Штерну.
Когда Максим появился в читальном зале, оказалось, что все сбились с ног, разыскивая его. Ольга Макаровна строгим голосом приказала ему оставаться на месте и по телефону сообщила директору, что Максим нашёлся. Через пять минут, слегка пожурив за отсутствие на рабочем месте, директор вручил Максиму конверт с премией и почётную грамоту за неоценимую помощь в работе библиотеки. Потом директор удалился, а Максим приступил к выполнению своих обязанностей.
Перед самым закрытием появился профессор Шкуранский.
Не смотря на духоту, он был одет в тёмно-коричневый в крупную клетку без единой складочки костюм-тройку, безукоризненно сидевший на его худощавой фигуре. Ворот белоснежной сорочки расстёгнут. На ногах лёгкие летние туфли белого цвета. Из нагрудного кармашка пиджака сиял белизной край носового платка. Тонкими, без единого намёка на загар, узловатыми пальцами он удерживал небольшой, коричневый кожи, чемоданчик-дипломат. Его округлое и такое же бледное, как и руки, лицо, снизу обрамляла аккуратная шведская бородка. Острый нос, карие, сверкающие из-под дымчатых стёкол очков в позолоченной оправе, глазки, лучились уверенностью и умом. Эти глазки постоянно метались с одного предмета на другой. И если бы не роскошные прямые до плеч волосы, Шкуранский походил бы на хищного осторожного и проворного зверька – соболя.
Вошёл он стремительно и, не доходя до отгородки, за которой сидела Ольга Макаровна, замер в живописной позе, как артист, вышедший на сцену и ожидающий аплодисментов.
– Здравствуйте, здравствуйте дорогая Ольга Макаровна. – Он элегантно приблизился и принялся целовать раскрасневшейся Ольге Макаровне руки. – Вечность, вечность не был здесь, в этом храме, в этом хранилище знаний.
– Наверное, всё работаете? – Простонала Ольга Макаровна.
– Ах, работа, работа. Совсем, совсем не выбираюсь. Но… – Он поднял указательный палец. – … покой нам противопоказан. Кто же, кто же, как не мы.
– Ах, как вы правы, Григорий Авксентьевич. – Вторила ему Ольга Макаровна.
– Полное, полное погружение. Вот. – Шкуранский, наконец, заметил Максима. – Вот, если бы не наши замечательные, замечательные молодые люди, здравствуй Максим, – он энергично потряс руку Максима и вернулся к отгородке, – что бы мы делали. И вы представляете, как это символично, что именно он, Максим, нашёл утерянную книгу. Мы, старики утеряли её, но именно, именно молодёжь, не равнодушная к истории Родины, отыскала и вернула благодарным читателям. Поздравляю, поздравляю вас, молодой человек. Кстати, Максим. – Он вновь повернулся к Максиму. – Почему вы не на каникулах?
– Я остался. Родители в партии.
– Вот как? Тогда, заходите, заходите ко мне. Выпьем кофе, побеседуем о будущем «Общества», о книгах.
Максим пообещал обязательно зайти и вернулся к работе. Потом Шкуранский запросил книгу Кадышева, убедился, что до него её действительно никто не брал, аккуратно уложил в чемоданчик, ещё раз пригласил Максима заходить к нему в гости и покинул библиотеку так же стремительно, как и вошёл.
– Ах, – воскликнула Ольга Макаровна. – Какой интеллигентный человек. Мне иногда кажется, что он из другой эпохи. В наше время – и такие манеры.
Максим ничего не ответил. Он с удвоенной скоростью водил щёткой пылесоса по обрезам книг. Приходилось навёрстывать те три часа, которые он провёл за дешифровкой.
Для посетителей библиотека закрывалась в двадцать ноль-ноль, но что бы закончить работу пришлось задержаться. Вечно недовольная сторожиха кое-как спровадила его, только через полтора часа после официального закрытия. Когда Максим покидал здание библиотеки, часы показывали 21:30.
Выйдя из маршрутки, он решил сначала снова зайти в интернет кафе. Максиму не давал покоя расшифрованный текст, и у него на этот счёт появилась одна догадка, которую необходимо было проверить.
Первой записью, которую он ввёл в поисковик, была – «Андрианов».
Из множества ссылок в глаза бросилась одна – «Андриа́нов Влади́мир Никола́евич (Санкт-Петербург, 22 февраля 1875 – 24 августа 1938, Осташков) – русский военный картограф, конструктор компасов, художник… В 1907 сконструировал первый российский войсковой компас с фосфоресцирующей подсветкой – Компас Адрианова, и артиллерийский прицел».
Максим кликнул по ссылке «Компас Андрианова». Появилось описание – «… состоит из корпуса, в центре которого на острие иглы… …Внутри корпуса компаса помещена круговая шкала… … по ходу часовой стрелки от 0 до 360° через 15°. Для визирования на местные предметы (ориентиры) и снятия отсчетов по шкале компаса, на вращающемся кольце компаса закреплено визирное приспособление (мушка и целик) и указатель отсчетов».
Тут же приводился рисунок компаса.
– Та-ак. – Максим откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. – Значит, уже в 1907 году компас имел современный вид, и наверняка профессор Кадышев мог уже воспользоваться им в своих путешествиях по маршрутам Самсонова. Потому он и зашифровал вместе с другими и слово «Андрианов». Тогда многое проясняется.
Первая запись в тексте «ПАЛАНА+» – это, скорее всего исходная точка маршрута. Палана – посёлок, крест – может кладбище, может церковь – это нужно выяснять на месте. Дальше «15», и если, расшифрованный текст – это маршрут движения, то «15» – вполне может читаться как пятнадцать градусов. Это азимут на следующий ориентир.
– Есть!! – Максим вскочил на ноги и заходил вокруг стола. Админ взглянул на Максима с ещё большим подозрением, чем в прошлый раз. Это маршрут движения, карта движения от ориентира к ориентиру. Но куда она ведёт? – вот, что интересно. Теперь оставалось разобраться с названиями ориентиров.
Максим вывел на экран карту Камчатки, но тут ему пришлось разочароваться. Ни одного из названий, значившихся в шифре, не существовало на карте Камчатки. Следовательно, для дальнейшего прочтения маршрута нужны были словарь корякских слов, старая, дореволюционная карта Камчатки и книги о Камчатке, изданные до 1910 года. Снова придётся наведаться в библиотеку. Или… Или обратиться к тому, кто может знать. А кто как не профессор Шкуранский разбирается во всём этом?
Не прояснённым оставался последний отрезок маршрута. Первая цифра сомнений не вызывала – это азимут 320 градусов. А что значит 2560 ПШ. Пальцы вновь забегали по клавиатуре, вбивая в поисковик слово «Ориентирование».
Помимо прочего, взгляд Максима остановился на следующем абзаце – «Организация и порядок движения воинского подразделения по азимутам. Рассмотрим организацию и порядок движения по азимутам подразделения пешим порядком по маршруту, приведенному на рис. 24». – На рисунке 24 изображалась примерная схема маршрута в виде ломаной линии, которая состояла из отрезков, тянущихся от ориентира до ориентира, и записей в конце каждого отрезка. Запись производилась в виде простой дроби, только трёх этажной. Сначала – 200, потом дробь, потом 1250м, снова дробь, потом 820пш. Вот. И тут «пш». Дальше шло разъяснение. – «…Измерение расстояний шагами. Этот способ применяется обычно при движении по азимуту, составлении схем местности, нанесении на карту (схему) отдельных объектов и ориентиров и в других случаях. Счет шагов ведется, как правило, парами. При приближенном измерении расстояний длину пары шагов принимают равной 1,5 м и на схеме обозначают двумя буквами ПШ»…
Покидая интернет кафе, Максим решил завтра с утра заехать в библиотеку, а потом, воспользовавшись приглашением, навестить профессора Шкуранского.