Глава 3
Боюсь, что начинать надо было иначе. Слишком долгий и тяжеловесный пролог у меня получился. Но без предыстории не обойтись, очень уж много фактов и событий обуславливали лунный конфликт, разгоревшийся в конце шестидесятых…
Помню, как Семен Черников, проводя с нами занятие по матчасти, принес однажды любопытное фото. На нем был запечатлен более бронированный, более приземистый, чем наша «Оса», танк. Исчезли изящные, вынесенные вперед траки, исчезли стрелообразность и футуристичность корпуса.
– Это «Хаунд», – сообщил Черников. – Лунный танк, разработанный по заказу Пентагона фирмами «Норд Америкен» и «Локхид» с силовой установкой фирмы «Мартин». Машина, по ряду параметров превосходящая нашу «Осу». С «Хаундами» нам придется иметь дело сами знаете где…
Мы всем отрядом склонились над фото и тут же присели от хохота: на снимке было отчетливо видно, как за танком, вытянувшись в цепочку, волокут электрический кабель чернокожие солдаты.
– Чего вы ржете? – Черников улыбнулся. – Таким образом западные конкуренты берегут ресурс силовой установки танка и солнечных батарей. Вы хоть представляете, как тяжело было заполучить этот снимок?
Да, шпионские страсти кипели в то время нешуточные. Позднее я узнал, что амеры украли у нас технологию пушки «Шарки», – скопировали ее практически один в один, а затем разработали трехступенчатую систему улучшений. Они даже оставили неофициальное название орудия, чем привели в некоторое замешательство советские спецслужбы. Представьте, выяснилось, что на «Хаундах» будут установлены модифицированные «Шарки»… Под подозрение попал тот самый Шурик Шувалов – любитель слушать рок-н-ролл и переиначивать названия нашей техники на западный манер. Это который называл «Осу» «Васпом»… В общем, погостил Шурик какое-то время на Лубянке, вернулся оттуда тихим и загадочным. И хоть он продолжил балдеть от «Пинк Флойд» и «Роллинг Стоунз», никто от него не услышал больше ни одного варваризма.
– Не хотелось бы тратить деньги советских граждан: лететь на Луну, чтобы проиграть войну. Если «Хаунд» получился более совершенной машиной, стоит ли ждать, что на смену «Осе» придут новые отечественные танки? – спросил как-то раз я Черникова.
Конструктор хитро улыбнулся.
– Скорее всего – нет, – ответил он. – Но у нас существуют кое-какие старые наработки.
Я удивленно поднял брови.
– На самом деле возможность ведения войны вне Земли у нас рассматривают с конца сороковых, – поделился Черников. – И «Оса» выросла из этих проектов: танк стал менее массивным, зато более быстрым и маневренным. А в загашнике конструкторского бюро лежит концепция танка «Иосиф Сталин». Проект курировал сам Лаврентий Берия, не хухры-мухры. Увы, о концепте давно известно за океаном, в НАТовской классификации этот танк идет под названием «Тиран». – Черников поджал губы, потер пальцем морщину на переносице. – Но строить «Тиран» никто не берется, потому что нет ракеты-носителя, способной доставить его на Луну. Так что это проект завтрашнего дня, хоть он и разработан… позавчера.
В общем, снова пришлось сесть за парту. Слава КПСС, привычка учиться, оставшаяся после политеха, еще не покинула меня. Тех же, кому оказалось тяжело воспринимать новую информацию, из отряда исключили. Нас снова стало меньше…
Шли споры, какую форму нам носить. Танкистов? Офицеров связи? Камуфляж без знаков отличия? В итоге в Москве посовещались и решили, что для большей секретности, для удобства и из соображений экономии мы вообще больше не будем надевать военную форму. Во время занятий и работ с «Осой» нам предписывалось носить спортивные костюмы, на официальные мероприятия – собрания партячейки или по случаю торжественных дат – надевать деловые костюмы с непременными белыми сорочками и галстуками, словно мы были народными депутатами.
Наш отряд курировал Черников, он требовал, чтобы мы знали каждый узел «Осы», каждый механизм и каждую электронную плату. Мы должны были понимать логику всех процессов, происходящих внутри сложнейшего танка-робота. Необходимо было срастись с боевой машиной, стать ее мозгом и нервной системой. От членов экипажа добивались полного взаимопонимания, от нашей работы – слаженности. Действовать словно одно целое… Нет – быть одним целым. Забыть, что мы сидим в креслах перед пультами, стать душой и разумом нашего танка, нашей «Осы».
Теперь, наверное, стоит остановиться и на некоторых вопросах управления.
Я сижу перед телевизионным экраном, а в руках моих – джойстик. Джойстик – это рычаг с кнопкой на торце. Рычагом я задаю направление движения «Осы», а нажатием на кнопку запускаю электродвижки танка. И родимый едет.
Да, «Оса» – это электромобиль. На Луне нет проку от двигателя внутреннего сгорания, и атомный движок на танк тоже не поставить – некуда отводить излишек тепла. Поэтому в «ОКБ-1» остановились на электричестве. На первых испытаниях «Оса», как и «Хаунд» с фото Черникова, работала «от розетки». Кому только не приходилось таскать за «Осой» кабель: и солдатам-срочникам, и техникам, и даже нам – будущим членам экипажа. Под дождем ли, под палящим солнцем…
«Оса» обладала отличной проходимостью. У автолюбителей, бывало, щемило сердце, когда они наблюдали, как лунный танк взбирается на практически отвесный склон или как преодолевает препятствия: рвы и нагромождения каменных глыб. Каждому казалось, что вот-вот и машина сорвется, не пройдет, застрянет… Но «Оса» справлялась.
В кресле перед пультом движения не ощущалось, звука двигателей тоже не было слышно. С камер шла черно-белая, сильно контрастная картинка. Поначалу мы вообще не могли понять, что перед нами. Например, определяли темное пятно прямо по курсу как тень от скалы, а оказывалось, что это – имитация кратера. И застревали в воронке с осыпающимися краями на целый день.
А поначалу камеры вообще смонтировали на автомобиле «УАЗ-469», и водитель пытался управлять машиной, выполняя команды, поступающие с моего пульта. Проехать удалось с гулькин нос и на черепашьей скорости. Зато мы смогли сформулировать техзадание для инженеров: во-первых, требовалось увеличить угол обзора по принципу «чем больше, тем лучше», во-вторых, стало ясно, что основные камеры нужно было разместить не ниже, чем на высоте человеческого роста. Как только наши пожелания оказались учтены, лед сразу тронулся, управлять стало в разы легче.
Штурман прокладывал маршрут, бортинженер контролировал состояние механической и электронной начинки танка-робота, стрелок управлял орудийной башней, оператор остронаправленной антенны… ну, о последнем – разговор отдельный. Этому специалисту полагалось следить, чтобы антенна «Осы» всегда была направлена в сторону Земли. В условиях сложного лунного рельефа, когда танк будет часто менять направление движения, раскачиваться и подпрыгивать на ухабах, потерять Землю из виду – что два пальца, так сказать… Потерять Землю из виду – значит потерять управление над танком, а допустить этого мы не могли. Когда мы только знакомились с «Осой» на территории «ОКБ-1» в Калининграде, оператора остронаправленной антенны с нами не было, Володя Дорогов присоединился к экипажу уже после того, как мы переехали в симферопольский Центр дальней космической связи.
Ну, само собой, координировал действия экипажа командир. Он же утверждал маршрут и принимал окончательное решение относительно способа движения, когда Оса оказывалась на особенно трудном участке местности. Естественно, вначале не обходилось без споров и ссор. Инженеры конструкторского бюро активно консультировали нас и в запале едва ли не пытались отобрать джойстики. И Тихонравов, и Черников в таком случае говорили: «Решение принимает только командир танка! Экипаж работает, остальные все вон!»
А вообще, трудились дружно, все переживали за общее дело, каждый старался внести какой-то свой вклад. Так было и в Калининграде, так стало и в Симферополе, куда мы переехали в августе 1968 года.
На лунодроме в симферопольском НИПе мы уже тренировались в условиях, приближенных к боевым. И дело было не только в имитации лунной поверхности на относительно небольшом участке крымской степи. Нам обеспечили запаздывание сигнала, характерное для радиосвязи Земли с Луной, камеры больше не работали в обычном телевизионном стандарте – двадцать четыре кадра в секунду, теперь максимум, на что мы могли рассчитывать, – пять кадров в секунду. То, что мы видели на мониторах, сегодня я бы сравнил с сильно тормозящей компьютерной игрой. Это все – из-за слабой силы сигнала, который по идее мы должны были получать с Луны. Увеличить мощность передатчика на «Осе» было невозможно из-за ограничений по массе и габаритам, поэтому то, чем мы располагали, не могло обеспечить бо́льшую скорость и качество передачи телеизображения. А ведь, кроме картинки, «Оса» непрерывно транслировала телеметрическую информацию о состоянии бортовых систем и о том, что происходило вне ее корпуса: приборы измеряли температуру, уровень радиации, плотность грунта.
Незаметно, ненавязчиво все, что было связано с космосом, стало частью моей жизни. Оказалось, что для этого вовсе не обязательно быть зачисленным в отряд космонавтов. Или строить ракеты и космические корабли. Я стал частью коллектива, похожего больше на семью. Вместе мы работали над одним грандиозным делом, и было абсолютно все равно, кто окажется на острие метафорического копья – Сергей Королев, Юрий Гагарин, танк «Оса» – а кто станет древком. Главное, чтобы это копье поразило цель.
К слову, с Юрием Гагариным мне посчастливилось общаться и даже работать. Первый космонавт был в общих чертах знаком с нашим проектом. В первый раз Гагарин пришел посмотреть, что творится на пункте управления «Осой». В «ОКБ-1» отдельного помещения для нас не нашлось, поэтому пришлось спешно переоборудовать резервный лабораторный корпус. Там был бардак, бухты кабелей под ногами, ящики с радиодеталями, с платами и с железками всякими вдоль стен. И еще постоянно канифолью пахло.
Гагарин пришел, заглянул через плечо командиру нашему – Ване Прокофьеву, заглянул через плечо мне: я как раз выводил «Осу» из танкового бокса. Потом он постоял возле пульта бортинженера, хмыкнул и обратился с наигранной серьезностью к Черникову:
– Зачем столько оборудования, мне понятно. Мне только непонятно, как вам удалось найти столько непьющих трактористов.
Черников рассмеялся. А я, не отрывая взгляда от своего экрана, сказал:
– Обижаете, товарищ майор. Почему это вы решили, что мы непьющие?
Гагарин широко улыбнулся и хлопнул меня по спине. С тех пор инженеры взялись беззлобно подшучивать над нами, называя «непьющими трактористами».
Сентябрь в Крыму – прекрасная пора. Небо очищается от жаркой летней дымки, и теперь над головой прозрачная и по-особенному глубокая синева. Солнце ласково, но ветер свежий, бодрящий. В эту пору мы все немного волновались: Сергей Павлович Королев лег в Москве на повторную операцию. И на эти же дни было запланировано выведение на орбиту Луны очередного спутника-шпиона. Сергей Павлович прилетел в Симферополь в конце месяца, и все тотчас же приободрились и даже разухабились.
Я столкнулся с Сергеем Павловичем буквально нос к носу в залитом солнечным светом буфете НИПа: он, как и я, зашел сюда за стаканом молока.
– О, непьющий тракторист, – конструктор пожал мне руку. – Все нормально? Жалоб нет?
– Никак нет, товарищ Королев, какие могут быть жалобы? – ответил я. – А как ваше здоровье? – В глаза бросались бледность генерального конструктора, его ссутуленные плечи и слегка заторможенные движения.
– Живы будем, пока не помрем, Василий Алексеевич! – так ответил мне Королев.
Доброжелательный тон самого главного и самого засекреченного в СССР конструктора вкупе с панибратской атмосферой, царившей в те дни на НИПе, сделали свое дело, и я позволил себе, наверное, бестактный вопрос:
– А что у вас было?
– То самое, – грустно улыбнулся Королев и ушел.
Черников, который оказался в дверях буфета, проворно отпрыгнул, пропуская Сергея Павловича, а затем решительно подошел ко мне и легонько хлопнул по затылку.
– Нашел, что спрашивать, балда! Геморройные узлы ему удалили. Из послеоперационной палаты – сразу на самолет и к нам. Даже не отлежался.
– Да уж… – смешался я. – Лучше бы о прибавке к зарплате спросил.
– Вот-вот, – кивнул Черников. – Хотя бы так. Думай в следующий раз, танкист!
Командир НИП-10 инженер-полковник Николай Бугаев старался создать для важных гостей – Сергея Павловича и его сподвижников – самые лучшие условия для труда и отдыха. Из ресторана ялтинской гостиницы «Ореанда» был выписан повар, который день и ночь колдовал над всякими яствами. Но Королеву, Черникову и остальным сотрудникам «ОКБ-1» было не до разносолов: шел планомерный штурм Луны. Новейшие королевские ракеты Н-1 и Н-2, словно трудолюбивые лошадки, доставляли на орбиту нашей соседки спутники-шпионы, которым суждено было стать глазами и ушами в будущей кампании. На НИПе кипела работа: проводились оценки параметров траектории космических аппаратов, определялись установки для коррекции, передавались на «борт» и проверялись подтверждения с «борта» – так называемые квитанции.
Поэтому уху из осетрины, свинину, тушенную с яблоками, тортики «Птичье молоко» за вечно занятыми Королевым и компанией пришлось уплетать нам – горе-танкистам. Впрочем, мы тоже пахали как проклятые.
Помню, носились мы однажды по «песочнице». Объехали гравиевую насыпь, а за ней неизвестная машина стоит. Сама как консервная банка на восьми колесах. И многочисленные антенны ее неприятно напоминают тараканьи усы.
– Вася, стоп! – приказал Прокофьев.
Я сейчас же отпустил кнопку на джойстике. «Оса» застыла на месте. Только пыль над корпусом курилась тяжелыми клубами.
– Коля, цельсь! – прозвучал очередной приказ, но Горобец уже держал неопознанный объект на мушке.
– Готов шкварить, – отозвался наш здоровяк.
Прокофьев обратился к Черникову:
– Товарищ руководитель операции, у нас неизвестный объект в зоне прямой видимости. Ждем ваших распоряжений.
Черников удивленно приподнял брови.
– Надо же… Мы не одни на Луне, товарищ капитан! Это планетоход расы хрензнактоидов с Альфы Центавра! Каковы будут ваши действия?
По пункту управления прошел шелест сдержанных смешков.
Прокофьев почесал лоб и заявил:
– Я сейчас же подам рапорт в штаб. Руководитель операции сошел с ума: бредит зелеными человечками. Беру руководство миссией на себя. Товарищ Черников, – командир экипажа строго посмотрел конструктору в глаза, – вы отстранены от командования. Покурите пока, а мы выясним, кто это и зачем к нам пожаловал. Василий, малый вперед!
Я толкнул джойстик и вдавил кнопку. «Оса» поползла к неизвестной машине. На экране кадр сменялся кадром. Это было не телевидение, а какое-то слайдовидение, чтоб мне пусто было. Щелк – одна картинка, щелк – вторая. Вот консервная банка на колесах метрах в пятнадцати от нас, на следующем кадре загадочная машина занимает уже половину экрана.
– Что они делают… Мы все погибнем! – продолжал валять дурака Черников. Он уселся на табуретке, страдальчески обхватил голову руками. – Наша цивилизация обречена!
– Семен Степаныч обчитался братьев Стругацких… – начал было Гришка Апакидзе.
– Разговорчики! – оборвал его командир. – Внимание на экраны. Василий, что думаешь?
– Вряд ли у этой машины боевое назначение, – ответил я, разглядывая неизвестный объект в режиме стоп-кадра. – Слишком уж у нее нефункциональный вид. Никаких опознавательных знаков…
Идрис Алиев подпрыгнул в своем кресле. Боковым зрением я увидел, что часть индикаторов на его инженерном пульте вспыхнула красным.
– Попадание в корму! С левой стороны!
– Это не неопознанный объект, – сказал я.
– Ой, хлопцы, а я в него пальнул… – виновато сообщил Горобец.
Так и есть: на следующем кадре из борта неизвестной машины уже торчала болванка.
– Отставить болтовню! – Прокофьев от волнения поднялся. – Маневрируем! Прячемся за эту хреновину! Башня – назад на сто восемьдесят!
Горобец нажал на свой джойстик, башня развернулась, и мы увидели вторую «Осу» – танк был покрашен в нежно-розовый цвет, словно ноготки девицы на выданье.
– Работай, Горобец! – выпалил командир.
Но вторая «Оса» нас опередила. Розовая «Шарки» выхаркнула болванку, и та мягко клюнула нас в борт.
– Заряд аккумуляторов падает, – доложил Алиев. – Трансмиссия повреждена. Полная остановка двигателей через пять… четыре…
Горобец выстрелил, но промазал: неприятель тоже не стоял на месте. Я попытался провести наш танк за непонятную машину, но не успел. Розовая «Оса» выстрелила в третий раз, и мы замерли.
– Отказ всех систем, – констатировал Алиев.
– Игра окончена, товарищи начинающие танкисты, – подвел итог Черников; он больше не дурачился, вид его был сумрачным. – Внештатная ситуация заставила вас слегка запаниковать, но в целом вы повели себя адекватно. Можно поставить «удовлетворительно».
– Но Семен Степаныч… – Прокофьев развел руками.
– А вот попали бы по второй «Осе» хотя бы раз – поставил бы «четыре»! – Черников поднялся, подошел к телефону, через который связь шла напрямую с «ОКБ-1». – Академика Тихонравова! – потребовал конструктор. – Михаил Клавдиевич! «Осе» нужен глаз на затылке. Нашим ребятам наваляли, как мы и предполагали… Хорошо, понял… Будем работать!
Черников повернулся к нам. На сей раз выражение лица его было удрученным. Конструктор отодвинул телефонный аппарат и присел на край стола.
– Дополнительную камеру на танке установить нельзя, – пробормотал он, глядя в пол. – Компоновка и комплектация «Осы» уже утверждена, документы подмахнули ответственные, включая министров обороны и минсредмаша… Такой вот афронт, товарищи. Будете учиться не зевать.
К тому времени, когда он договорил, успело созреть множество вопросов.
– Откуда взялась вторая «Оса»? Кто ею управляет? Что это за неопознанный объект вы нам подсунули? А как нужно было действовать? Вы что, на самом деле думаете, что на Луне мы можем встретить инопланетян?
Черников повел нас в «песочницу».
На лунодром вел один путь – через техзону. Бетонная дорожка петляла, огибая многочисленные антенные станции. Некоторые из них носили красивые имена: «Коралл», «Подснежник», «Ромашка». А часть называлась как ни попадя: «Куб», «Куб-Контур», «Скат». Одни станции прятались под белыми радиопрозрачными куполами, другие словно напоказ выставляли антенны – параболические или в виде решеток. Возле «Куба» и «Подснежника», как всегда, валялось множество мертвых птиц: они погибали, попадая в узконаправленный передающий СВЧ-луч.
Стучали отбойные молотки, трещала электросварка. Техзона расширялась, отвоевывая территорию у пожухлой степи. Одного радиотелескопа «ТНА-400» теперь не хватало для работы со всеми аппаратами, выведенными на орбиту Луны. Вскоре у антенны-гиганта должны были появиться братья и сестры. Над недавно отлитыми фундаментами выросли тупые конусы из стали и бетона. Пройдет еще немного времени, и их увенчают чаши антенн размером со стадион каждая.
Сквозь кроны каштанов и кленов виднелись далекие пятиэтажки. Дома выстраивались в единственную в поселке улицу. Улицу Мира. В пятиэтажках жили офицеры НИП-10 с семьями. Кстати, когда для обустройства лунодрома срочно понадобился крымский ракушечник – он больше всего походил по свойствам на твердый лунный грунт, – камень взяли, не мудрствуя лукаво, на местной стройке. Поэтому стены санузлов в новых офицерских квартирах в итоге были сделаны из плоского шифера.
Наш экипаж поселили в общежитии. Мы не имели права даже намекнуть родственникам, чем занимаемся. Я, безусловно, удивил родителей своим желанием остаться в армии. Но в общем, они одобрили такое решение. Служить Родине было делом почетным, правильным. Если выбрал такой путь, значит – дерзай. Никто слова неодобрения высказать не посмеет.
Ну а со свердловской девушкой не очень хорошо получилось. Я просто перестал отвечать на письма. Помню, как менялся ее тон от письма к письму. Сначала беспокойство, потом – беспокойство пополам с недоумением, а затем слова, продиктованные обидой. Я же тогда думал: «И чего она не угомонится? Неужели не понятно, что я больше не хочу с ней общаться?» Она-то понимала. Видно, это я где-то не догонял. Спрашивается, трудно было черкануть девчонке несколько строк? Но я так и не написал ей ни слова. До сих пор, как вспомню – так словно кто холодной водой окатил из ведра. Стыдно, в общем.
В «песочнице» было жарко. Солнышко высоко стояло над полигоном. Пыль, потревоженная танковыми траками, давно улеглась. Над скалами, сложенными из ноздреватого ракушечника, колыхалось жаркое марево.
Сначала мы подошли к нашей «Осе». На корме сразу отыскались три вмятинки. Мягкие учебные болванки валялись неподалеку. Снаряды легли кучно, Горобец с завистью поцокал языком.
– Снайпер работал! – определил он.
Затем мы собрались возле неопознанной машины. Вблизи сходство с консервной банкой на колесах было еще более заметным. И тем не менее некоторые конструкционные элементы поражали технологичностью. Несколько антенн, одна из которых, как на «Осе», – остронаправленная, какие-то непонятные приборы, вынесенные на корпус в передней части, телефотокамеры, закрытые металлическими створками. Даже колеса, и те были необычными – три обода, покрытые сеткой из стали и снабженные грунтозацепами.
Болванка, выпущенная сдуру Горобцом, вскрыла машине борт. Сквозь пробоину виднелась сложная электронная начинка.
– Это луноход, – сказал Черников. Он легонько пнул одно из сетчатых колес, и над машиной поднялась, словно крышка рояля, скругленная панель солнечной батареи. – Рудимент мирной программы освоения космоса. Под эгидой Академии наук построили три такие машины, они должны были исследовать Луну. – Он хмыкнул и удрученно договорил: – А теперь мы отправляем на Луну танки.
Послышались голоса, зашуршал гравий под каблуками.
– Вот и ваши коллеги. – Черников приосанился. – Прошу любить и жаловать… Если не любить, так хотя бы иметь в виду.
К нам направлялась группа из семи человек. Шестеро носили спортивные костюмы, как и мы. «Спортсменов» сопровождал человек в цивильной одежде. Его я несколько раз видел в «ОКБ-1». Наверняка это был куратор вроде нашего Черникова. Командир экипажа тоже определялся навскидку. Это был низенький, щуплый, рано начавший лысеть малый в очках с круглыми стеклами и со скучающим взглядом. И он первый обратился к нам.
– Мии называеммса «Красный Прорыв», – протянул он с отчетливым прибалтийским акцентом. – Мии вас очень грубо сделать сзади! – Он ухмыльнулся, при этом в глазах его застыло все то же скучающее выражение. А стоящие за его спиной «спортсмены» с готовностью захихикали.
Таким было первое знакомство с коллегами, со вторым экипажем, который тренировали параллельно с нами.
В спортивках, слегка «расслабленные» нашим особым, привилегированным статусом, – со стороны и мы, и они походили, наверное, на уличную шпану из конкурирующих районов. Вот сейчас сойдемся, слово за слово, потом жди мордобой и поножовщину.
Но мордобоя не случилось. Мы сдержанно пожали друг другу руки.
– «Пятерку» небось получили за нашу тушку, – сказал, глядя сверху вниз на командира «Красного Прорыва», Прокофьев.
Прибалт задумался. Затем за стеклами очков вспыхнуло понимание.
– Мии получилли пять баллов! – подтвердил он.
Апакидзе толкнул меня в бок.
– Похоже, в голове у него такая же малокадровая система, как и на «Осе»!
Я прыснул, представив, как в мозгу командира одна картинка натужно, с тормозами сменяется другой. Щелк-щелк!
Черников кашлянул в кулак, переглянулся со вторым куратором и сообщил:
– Завтра начнем совместные тренировки. Выйдете друг против друга, а потом вместе – против «Хаундов».
Биться с «Хаундами» было интересно. Хотя, по сути, они не были настоящими «Хаундами», а только репликами – ходовыми макетами штатовских танков. Макетами разрешали порулить инженерам – из числа разработчиков «Осы». Черников, например, мог сесть за джойстик. Но соль была в том, что «Хаундам» предоставлялось заведомое преимущество: их телесистемы передавали картинку в режиме реального времени, нам же приходилось довольствоваться «слайдами» с «Осы». Для одних это было вроде развлечения, с нас же семь потов сходило. Но было увлекательно.
– Ты. – Командир «Красного Прорыва» ткнул пальцем Прокофьеву в живот. – Ты придуммать имя своей комманнде!