© Хорсун М., 2015
© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2015
Посвящается годам жизни, потраченным на танкосимуляторы
Глава 1
Наверное, надо начать каким-то прологом.
Кто его знает… Когда ходил по комнате, курил, размышлял, все казалось очевидным. А сел записывать, так слова разлетелись, словно их кто-то вспугнул. Крутится в голове что-то неопределенное, зыбкое. Ну ладно, под лежачий камень вода не течет. Начну, как получится, а дальше видно будет. Прорвемся.
Служил в Центре дальней космической связи старлей Сашка Шувалов – так он, прохвост, переиначивал наши названия на западный лад. 55-миллиметровую пушку «Катран» почти ласково называл «Шарки», а танковый корпус типа «Оса» – «Васпом». Чего еще следовало ждать от офицера связи по прозвищу Пресли, чья работа – день и ночь слушать «вражеские голоса»? «Васп» как-то не прижилось: грубо, холодно звучало, а вот Шарки народу понравилось. Шарки – шкварки, стрелять – шкварить, значит, и это было почти по-нашему. Так с легкой руки Шувалова стали называть новое орудие и рядовые, и старшие офицеры. Даже сам академик Королев говорил «Шарки», я сам слыхал.
Замполит части майор Вайман бесился, конечно. Грозил пальцем, вызывал в кабинет, но мы ведь были не салагами зелеными. Не курсантами лопоухими. Как-никак – особый танковый взвод, кандидатуру каждого лично главнокомандующий утверждал, на горох нас было не поставить.
Вот и бурчал Вайман, собрав наш экипаж в прокуренном кабинете с окнами на техническую зону. Была видна чуть наклоненная к горизонту чаша радиотелескопа-гиганта ТНА-400 и заполненный стоячей водой бассейн для охлаждения антенной станции Куб-Контур. Вместо воды давно использовали жидкий азот, и в бассейне надобность отпала: в нем теперь плавали утки, а когда никто не видел – плескались солдаты.
– Что за низкопоклонство перед Западом? На кой ляд эти варваризмы, товарищи офицеры? – с укором вопрошал замполит. – Танк «Оса» – самая совершенная боевая машина, которую строили всем Союзом! «Оса» – означает «Опора советской армии», это вам не какой-нибудь «Васп»! И танковое орудие «Катран» – это «Катран», других названий у него нет! – Вайман для солидности надувал потные щеки и топорщил усы.
Да, случались такие эпизоды. Смешно теперь вспоминать. А вообще мы тогда работали из «Шарки» по стационарным мишеням и по технологическим макетам, имитирующим штатовские «Хаунды». Шкварили что будь здоров – заклепки во все стороны летели. Мы готовились к войне. К первой войне, которая должна была происходить не на Земле. И какая, спрашивается, псу разница, как мы назвали между собой орудие? Главное, чтоб болванки ложились в цель.
События, из-за которых моя жизнь сложилась именно так, как она сложилась, а не так, как планировал я или кто-то из моих близких, начались в середине 1967-го.
Я отучился в Уральском политехе на радиоинженера, а потом меня призвали в армию. Службу проходил на НИПе – научно-измерительном пункте – в Ленинградской области. После военной кафедры я уже был молодым лейтенантом, смотрел на мир восхищенными, широко открытыми глазами, имел ноль боевой подготовки… и, казалось бы, при чем здесь танки? Благодаря какой прихоти судьбы меня занесло в элитный танковый взвод?
В те годы НИПы строили по всему Союзу – от Крыма до Камчатки. Нужны они были, чтобы управлять космическими кораблями и спутниками, которых на орбите уже вертелось – на пальцах не пересчитать. Все НИПы выстраивались в линию, обеспечивая бесперебойную связь при пролете космического аппарата над территорией СССР. Я же работал на радиолокационной станции Висла-М: с ее помощью определяли координаты штатовских спутников-шпионов.
Служба шла ни шатко ни валко; я вяло переписывался с девушкой, которая ждала меня в родном Свердловске, сейчас уже не помню, как ее звали. Хотя нет, вру. Помню. Да какая теперь разница? Я полагал, что на гражданке мне предстоит пойти по надежному, верному пути, проторенному тысячами или сотнями тысяч таких, как я. Что буду до пенсии корпеть в одном из «ящиков», собирая устройства наподобие осточертевшей Вислы.
Но одним июньским утром командир НИПа – инженер-полковник Одинцов – объявил на построении, ждем, дескать, мы комиссию из Москвы, могут понадобиться добровольцы с отменным здоровьем для участия в некоем космическом проекте. Мол, подумайте, найдутся ли такие среди наших офицеров.
Помню, как забухало сердце. Как вспотели ладони и возникла внутри маета, словно перед первым свиданием.
Мы все мечтали о лаврах космических первопроходцев. Тайком или вслух, но все как один. Такой был энтузиазм, что готовы были лететь хоть на Луну, хоть на Марс, хоть на Сатурн. Пускай – билет в один конец, пускай – верная смерть, но мы без сомнения пожертвовали бы жизнью, только чтобы наша держава вырвалась вперед в космической гонке, которую уже почти десять лет вела со Штатами, пропади они пропадом. Само собой, мы были во всем первыми, но американцы наступали на пятки, второе место ястребов не устраивало. Они начали год с испытаний нового космического корабля «Аполлон», мы не один раз «вели» экспериментальные аппараты, определяя их орбитальные параметры с помощью наших станций слежения. Но даже, наверное, не в соперниках-американцах было дело, просто мы верили в прогресс, в науку, в то, что для советского человека нет ничего невозможного. Космос мы представляли еще одним океаном, который просто нужно переплыть и за которым нас ждали новые земли, новые горизонты, новые открытия.
В общем, вызвался я добровольцем. Без малого двенадцать человек нас таких оказалось. Все подшучивали друг над другом, волновались, само собой. Кто-то в чай вместо сахара соли насыпал, кто-то принимался «Правду» читать, держа газету вверх ногами. А что с оборудованием вытворяли – лучше и не вспоминать.
К вечеру вызвали меня к командиру.
– Товарищ полковник! Лейтенант Левицкий по вашему приказанию прибыл!
Полковник указал на стол для совещаний, за которым сидел перед кипой бумаг и десятком раскрытых папок незнакомый мне человек в гражданской одежде.
– Присаживайся, Василий Алексеевич, – благостно пробухтел командир, – сейчас из тебя космонавта делать будут.
Человек, сидящий за столом, отвлекся от бумаг и поднял взгляд. Посмотрел с пристрастием, словно мысли мои прочитать хотел. От сосредоточенности переносицу его прорезала глубокая морщинка. Не вычитав в моих мыслях ничего крамольного, человек устало улыбнулся.
– А вы недурно справляетесь, лейтенант, – сказал он. – Да вы присаживайтесь…
Я сел, поерзал на сиденье стула.
– Недурственные показатели, говорю, – продолжил человек, так и не представившись. – И характеристики одна другой краше, и институтская, и армейская. – Он переложил несколько листов из стопки в стопку. – Хочу побеседовать с вами. Расскажите, откуда вы, кто ваши родители.
Мое личное дело лежало у товарища из Москвы перед носом, но он, очевидно, просто проверял, как я владею собой. Ведь и мне часто встречались такие ребята: вроде умные, толковые, а когда надо было что-то рассказать, выступить или просто пообщаться с руководителем – двух слов связать не могли. Какое-то досадное косноязычие появлялось, словно русский язык им не родной. К счастью, я к таким не относился, с удовольствием участвовал в научных чтениях и выступал с докладами на уроках политинформации и в Доме офицеров.
Я рассказал, что родители мои переехали в Свердловск из Киева, что сами мы из рабочих, что отца пригласили на «Уралмаш», где он по сей день ударно трудится, а мать – учитель младших классов. Я же – первый в нашем роду, кому посчастливилось получить высшее образование.
Полюбопытствовал человек, как у меня со здоровьем. Ну, тут без слов все было на виду: мускулы гимнастерку распирали. И рожа широкая, раздобревшая на столовских щах да кашах.
Я ответил, что жалоб не имею.
– Хорошо, – сказал он тогда. – Почему вам интересен космос?
О! Я перечислил имена всех космонавтов, рассказал, что вдохновлен их подвигом и что тоже мечтаю сделать свой вклад в развитие советской космонавтики. Что по долгу службы работаю удаленно с разными типами космических аппаратов, но мечтаю управлять ими не дистанционно, а своими руками и своими же глазами видеть звезды и изгиб Земли…
В общем, получилось горячо и от души. Человек глубокомысленно покивал, а затем спустил меня с небес на землю новым вопросом:
– Какими транспортными средствами управляете?
– Никакими, – пришлось признаться мне. Голос у меня был при этом, наверное, как у покойника.
Размечтался, Вася. В космонавты берут летчиков, не просто летчиков – асов. Гагарин пришел в отряд космонавтов из истребительной авиации Северного флота, Леонов тоже был перехватчиком. А я даже бричкой никогда не управлял.
Человек опять внимательно поглядел на меня.
– Трактором? Автомобилем? Мотоциклом?
– Никак нет, – опустив голову, произнес я.
– Ну, может, хотя бы велосипедом? – уточнил он. Очевидно, он пытался «вытянуть» меня, как «вытягивает» преподаватель запинающегося отличника.
Только вот беда: велосипеда у меня тоже никогда не было. Пришлось снова покачать головой и удрученно промычать «никак нет».
– А скакать верхом умеете? – снова спросил человек.
И снова – никак нет. Не умею. Ни верхом на лошади, ни на осле, ни на корове. На палке скакал в детстве, когда играли во дворе в Чапаева, но ведь не этого ждал от меня незнакомец в цивильном костюме.
– Ладно, лейтенант, – сказал он с сожалением. – Вы свободны. Вас известят, если ваша кандидатура будет одобрена.
Ага, держи карман шире. Я откланялся. Мой командир – он наблюдал за собеседованием, сидя на подоконнике, – бодро подмигнул. Но я все равно чувствовал себя словно в воду опущенный. Впрочем, нужно было с самого начала не питать иллюзий – не в сказке живу. Но тогда мне было всего двадцать три, и наивная вера в чудеса еще не выветрилась из головы.
Отправился я служить дальше. Под капониром, где скрывалась радиоаппаратура Вислы, только и говорили что о добровольцах да неведомом космическом проекте. Мое появление вызвало целый град вопросов, под которым я совсем сник.
– Не вышел я рылом, братцы, – поспешил отмахнуться, не вдаваясь в детали. – Чтоб какого-то летеху – да в отряд космонавтов? Там не дураки сидят… – «Там» я многозначительно выделил голосом, а спроси меня «там – это где?», я бы не нашелся, что и ответить, совсем «зеленым» был.
– Правильно рассуждаешь, Василий, – отозвался начальник станции, капитан Кравченко, – лучше «Аполлон» на мушке, чем Луна под сапогами.
– Так точно, – со вздохом ответил я.
– Да не журись, – принялись утешать, как могли, ребята. – Вздыхаешь, как из-за неразделенной любви. Ты нам расскажи лучше о той, которая письма тебе пишет.
– А еще лучше – поработай, – бросил, отвернувшись к приборам, Кравченко. – Крепче за верньеры держись, связист. Пока вы хнычете, что вас замуж никто не берет, над Тюратамом снова какой-то америкашка собирается пролететь, ага. А мы до сих пор о нем ничего не знаем.
Я тогда подобрался, выкинул из головы мечты о космосе и собеседование с незнакомцем, занялся делом. И остальные занялись делом.
Через два дня, снова после утреннего построения, полковник Одинцов распорядился, чтоб я зашел к нему после перекура. Ну, приказал и приказал. Мало ли по какому поводу он мог вызвать офицера. И каково же было мое изумление, когда я распахнул дверь кабинета и сейчас же услышал в свой адрес:
– Собирай чемоданы, космонавт. Бери мою машину и поезжай на вокзал. В Москве тебя ждут. Не посрами часть!
Едва сдерживая радость, я рывком козырнул, а затем стремглав кинулся в общежитие.
– Эй-эй! – помню, крикнул мне вслед Кравченко, когда перед входом в штаб части я едва не сшиб капитана с ног. – Левицкий, прешь как танк!
– А я в Москву еду! – бросил ему на бегу.
– Вот те на. – Кравченко сдвинул фуражку и почесал вихрастый затылок. – Поди, повезло зубрилке!
Сказано – сделано.
Конечно, руки чесались написать родителям. И перед барышней хотелось похвастаться, но недаром на ленинградском НИПе на побеленной стене длинного лабораторного корпуса было выведено красной краской: «Не все говори, что знаешь, но всегда знай, что говоришь». Я никому ничего не сказал, даже ребята, кажется, не поняли, куда я исчез. Все были на посту, когда я забросил чемодан в «уазик» полковника, а затем после короткого инструктажа и напутствий вышедшего меня проводить Одинцова забросил на сиденье себя, и прыщеватый водитель вдавил каблуком солдатского сапога педаль газа.
«Вот он умеет управлять транспортными средствами, – подумал я, искоса поглядывая на старшину, вцепившегося ухватистыми ручищами в баранку, – но его не берут в космонавты…»
А дальше был вокзал, поезд, умытая ливнем Москва… Я ничего не пил и не ел, я даже не ходил в туалет, извиняюсь за подробность, мне было не до того. В голове набатом стучала одна и та же мысль: «Я буду космонавтом!»
Я уже представлял свое фото на первых полосах всех советских и зарубежных газет и как меня повезут на огромном кабриолете «ЗИЛ» по улицам Москвы и столиц советских республик, как будут греметь фанфары, а с небес сыпаться конфетти. Представлял я себя в кабине космического корабля и рев могучих двигателей, поднимающих серебристую иглу ракеты-носителя над грешной землей. Представлял мягкую, точно свежий морозный снег, лунную пыль. Как я, облаченный в скафандр, побреду по залитой солнцем долине – в одной руке – геологический молоток, в другой – пистолет – к скалам, испещренным прожилками драгоценных металлов.
Безусловно, я понимал, что только-только ступил на долгий и сложный путь и что может статься так, что я сломаюсь, не осилю этой ноши. Но когда ты молод, полон сил и как следует мотивирован, то кажется, что все по плечу. Вперед, только вперед, и так – до самой победы!
Первым пунктом в моей московской командировке значилось посещение Института медико-биологических проблем. Здесь я должен был пройти какое-то особенно пристрастное обследование, что, впрочем, меня не особенно заботило, ведь ранее я без проблем проходил любые медосмотры.
В институте приняли приветливо. Все улыбались, девушки в белых халатах строили глазки… но если б я знал, что здесь со мной будут делать в течение следующих трех недель! Хотя, наверное, все равно бы не сдрейфил. Упертый я был, целеустремленный. И не из пугливых. Без хвастовства говорю, очень тяжело пришлось, и человек шесть из нашего отряда сбежали по своей воле, да. Не выдержали испытаний.
Но это я забежал вперед. Меня поселили в палате, похожей на гостиничный номер. Там уже хозяйничал чернявый парень, который представился старлеем Григорием Апакидзе. Он, как и я, служил на НИПе, но в Грузии – в поселке Сартычалы. Мы посмеялись, прикинули, как весело, наверное, погонять в футбол на Луне, в общем, дурака поваляли, а потом потопали в столовую.
Выяснилось, что счастливчиков вроде меня набралось без малого тридцать человек. Мы стали знакомиться, общаться. Все мы были офицерами связи и работали с космосом. Кто-то служил на НИПах, кто-то – на Командно-измерительных комплексах, КИКах, где обрабатывались данные, полученные с НИПов, кто-то служил в противоракетной и противоспутниковой обороне. Коллеги, одним словом. Атмосфера сразу стала непринужденной, товарищеской.
– А я думал, что провалился, когда пришлось признаться, что не умею даже на велосипеде ездить, – жуя котлету, поделился я. – Я думал, что меня высмеют и выставят вон.
Беседа сейчас же оживилась. Оказалось, что мои новые друзья – такие же чайники по части вождения, как я. Никто даже на самокате в детстве не катался.
– Что-то тут нечисто, – вынес вердикт, смешно шевеля длинными усами, здоровенный, косая сажень в плечах, хлопец с новосибирского НИП-12 Коля Горобец. – Рассчитываем на одно, а получим совсем другое.
– Дело говоришь, – согласился Гришка Апакидзе, – вот ты точно в скафандр не влезешь.
– Генетика такая. – Горобец снова пошевелил усами и отправил в рот целую котлету с куском хлеба.
Остальные как-то притихли, призадумались.
– Может, нужны офицеры связи для работы на орбите? – предположил белобрысый капитан Прокофьев с подмосковного КИКа.
– Или для службы на лунной базе, – поддержал Идрис Алиев, еще один мечтатель, попавший в наш отряд с полигона Тюратам, известного в народе под более звучным названием «космодром Байконур».
Оба предположения были приняты отрядом на ура. Тревожное сомнение, что едва успело проклюнуться в наших сердцах, исчезло бесследно. Но все же, доедая второе и утоляя жажду компотом из сухофруктов, офицеры усиленно скрипели извилинами: пока мы ни на шаг не приблизились к ответу на вопрос, в каком проекте нам предстоит принимать участие.
К вечеру отряд увеличился на восемь человек. На следующий день – на двенадцать. Добровольцы прибывали и прибывали. Мы с Гришкой только переглядывались, ощущая что-то вроде ревности. Чем больше людей примет участие в отборе, тем мельче окажется сито, через которое нам предстоит пройти.
А еще через день люди стали выбывать.
Руководил обследованием профессор Козлов: он разглядывал нас сквозь стекла очков, точно насекомых. В его желтых глазах читалась циничная усмешка, хотя тонкие губы никогда не посещала даже тень улыбки. Я через какое-то время понял, что профессор тогда уже знал, для чего нас отбирали. И его наверняка распирало от смеха.
Впрочем, на этом этапе нам не удалось выведать ни полслова. Легенда оставалась прежней: тех, кто пройдет обследование, будут готовить для участия в новом космическом проекте. И на этом – точка, подробностей – ноль.
По-моему, доктора проверили каждый мой внутренний орган. Прощупали и даже заглянули внутрь. Не приходит в голову хотя бы один вид анализов, который не пришлось бы сдать. Убедившись, что в обычном состоянии со мной все путем, они взялись проверять меня на самые разные воздействия. Вестибулярный аппарат тестировали на специальном, воистину адском кресле. Затем испытали на устойчивость к перегрузкам в центрифуге, в барокамере – к перепадам давления. Это помимо обычных нагрузок вроде беговой дорожки или турника. А после – снова перебирали по органу.
Мне везло. Организм работал как часы. Других добровольцев Козлов выбраковывал без сомнений и сожалений, стоило ему найти хотя бы малейший изъян в ломаной линии кардиограммы или в сухих цифрах с данными по биохимии.
Козлов, работая с нами, как будто получал садистское удовольствие. Испытания в центрифуге проходили следующим образом. Скорость вращения постепенно нарастала. Время от времени раздавался звуковой сигнал, после которого мы должны были подтвердить, что с нами все в порядке. Когда перегрузки становились такими, что говорить уже было невозможно, Козлов заставлял нас мычать. Если врачи на очередной сигнал ответ не получали – это происходило потому, что испытуемый терял сознание, – центрифугу останавливали и в медкарту записывалось, что доброволец не способен выдержать перегрузок с таким-то значением.
Это длилось три долгие недели. И по утрам нужно было бодро впихивать в себя манную кашу, хлеб с маслом да чай; каждую секунду приходилось держаться огурцом, делая вид, что с тобой все в порядке и что испытания – так, пустяк, плюнуть и растереть. Беседовать с медперсоналом, улыбаться всем. Я ведь уже говорил, что шестеро из нас пожелали отступить. Они вернулись на службу без какого-либо осуждения со стороны остальных.
Но зато теперь мы были полностью уверены, что после этой больнички нас ждет отряд космонавтов. Иначе зачем нас было так мучить? Не в трактористы же нас готовили…
Я не отступил, я прошел все испытания. Моему соседу Гришке тоже повезло, Горобцу повезло, хотя ему пришлось вообще сурово, поскольку он был тяжелее остальных: во время испытаний в центрифуге собственный вес раскатывал Горобца в блин. Всего же из сорока пяти офицеров, отобранных для прохождения обследования, Козлов подтвердил пригодность лишь девятнадцати… Пригодность к чему? Это нам предстояло выяснить в ближайшие дни.
Ветреным утром в институт приехал низенький и круглый, похожий на пушечное ядро, майор и приказал всем, прошедшим обследование, собирать вещи. Пришла пора второго этапа моей космической эпопеи. Но на сей раз пришлось покинуть столицу и переехать в город Калининград Московской области.
Автобус миновал железнодорожный переезд, на несколько секунд притормозил перед КПП, затем проехал за железобетонный забор и остановился перед двухэтажным зданием, которое выглядело словно усадьба помещика. Чуть правее «усадьбы» располагалось строение пониже и посовременнее с рядом высоченных дверей. К дверям мы и направились. «Особое конструкторское бюро-1», – прочитал я на табличке, и сердце мое радостно заухало. Честно говоря, тогда я еще не знал, что именно в «ОКБ-1» проектируют ракеты-носители и космические корабли и что тут находится центр подготовки космонавтов. Но, получается, вроде как предчувствовало сердце-то.
А дальше был недолгий перекур, чай-пирожные в буфете, а потом – подписка о неразглашении в пропахшем лежалыми бумагами кабинете, потом – полутемный конференц-зал, над которым солнцем вспыхнула хрустальная люстра, освещая и нас, и людей, расположившихся во главе стола для совещаний.
Двое – в гражданской одежде, один – в форме. Генерал-майор – ого-го!
Я рефлекторно вытянулся струной, рука судорожно рванула вверх, дабы отдать честь. Само собой, то же самое произошло и с остальными добровольцами. Секундой позднее я с удивлением понял, что генерал – не наш, а бронетанковых войск. Что он тут делает? Ведь не мимо же проходил.
– Вольно, – отмахнулся генерал. – Рассаживайтесь, ребята.
Я посмотрел на гражданских и сразу узнал человека, который проводил со мной собеседование на НИПе. Второй гражданский был постарше, но с таким же пронзительным, почти рентгеновским взглядом. Он-то и начал беседу:
– Меня зовут Михаил Клавдиевич Тихонравов. Я – научный руководитель проекта, для участия в котором выбрали вас, друзья. Мой коллега, – он кивнул в сторону человека, проводившего собеседование, – Семен Степанович Черников, конструктор. Тимофей Иванович Тур, – кивок в сторону генерал-майора, – заместитель командующего бронетанковыми войсками СССР, курирует проект со стороны Министерства обороны. Всех вас, конечно же, волнует вопрос, для чего именно вы понадобились Родине. Должен вам сообщить, и Тимофей Иванович подтвердит, что состояние, в котором находится наша страна сегодня, характеризуется как предвоенное. – Тихонравов сделал паузу, ожег нас рентгеновским взглядом и продолжил: – Ваша служба была, так или иначе, связана с космосом, поэтому нет необходимости читать лекцию о том прорыве, который был совершен в области ракетостроения и космонавтики в течение минувшего десятилетия. Однако в связи с этим появились и новые угрозы. Учитывая, что и советская, и американская космические программы нацелены на Луну, есть основания полагать, что именно там, на Луне, возможны столкновения наших интересов… Столкновения, так сказать, с применением разных типов оружия и боевой техники.
Добровольцы одновременно выдохнули. Шорох такой пронесся, словно роща зашумела.
Война! На Луне! Это нечто невероятное!
Нет, безусловно, война – это плохо. Любая война – это зло. И мы боремся с теми, кто жаждет войны. Выходит, теперь придется побороться за мир и в космосе. Оказаться с такой миссией на Луне, без преувеличения, – почетно. Это честь, черт возьми, для простого офицера вроде меня.
– Сфера ведения боевых действий расширяется, – сухо проговорил генерал-майор. – Мы умеем воевать в поле, на воде и под водой, в воздухе. Теперь мы учимся сражаться в космическом пространстве и на поверхности других небесных тел. И Луна – первая в списке внеземных объектов. Верховный главнокомандующий СССР Никита Сергеевич Хрущев распорядился создать силы быстрого реагирования с постоянным базированием на Луне и на ее орбите. Силы будут включать в себя спутниковую группировку и «танковый кулак», состоящий из специальных, приспособленных для работы в лунных условиях боевых машин. Из добровольцев же предполагается сформировать несколько экипажей для непосредственного управления новыми танками. Вы вызвались, чтобы участвовать в космическом проекте один раз, еще не ведая, чем вам предстоит заниматься, и вам предстоит подтвердить свое намерение снова. Тех из вас, кто согласится продолжить работу с нами, мы начнем готовить, можно сказать, с нуля.
Дух захватывало от слов генерал-майора! Сердце выдавало такую чечетку, что в ушах вибрировало. Нет, страшно, конечно же, стало. Шутка ли: на Луну, и не за камнями-сувенирами, а воевать. А на войне, знаете ли, убивают. И во сто крат опасней воевать в условиях космического пространства – среды, бесконечно враждебной по отношению к человеку. Но я уже твердо для себя решил: соглашусь, что бы генерал-майор ни предложил. Хоть в связисты, хоть в танкисты, хоть в пехоту. Космос, Луна – подумать только! Похоже, судьба предоставила мне и моим друзьям шанс сделать что-то по-настоящему значительное в своей жизни. Что-то, ради чего не жаль и голову положить.
Какая-то неувязка портила картину. Какая-то мелочь…
Ах, точно: ни один из нас не умел управлять транспортными средствами. А танк – это вам не самокат.
Поскольку наш куратор по линии Министерства обороны вроде бы закончил излагать, я поднял руку, как в школе.
– Товарищ генерал-майор, разрешите обратиться?
– Обращайтесь, лейтенант, – отозвался тот незамедлительно.
Я спросил насчет нашего умения водить машину, точнее – об отсутствии такового навыка.
– Черников, поясните товарищам, – попросил генерал-майор.
– Так точно, – кивнул знакомый по собеседованию на НИПе человек. – Вам предстоит управлять совершенно новой техникой в особых условиях. Там другая сила тяжести, другая инерция, другой коэффициент сцепления… Нет ничего такого, к чему вы могли привыкнуть на Земле. Поэтому наработанные навыки не помогут, а скорее навредят. Допустим, забуксуете вы на склоне. Машинально дадите по газам, а на Луне от такого маневра танк подбросит и перевернет. Да будь вы хоть летчиками, хоть велосипедистами, в проект мы бы вас не взяли. Всему предстоит учиться с нуля, приобретать совершенно новые, особые рефлексы. Более того, мы сами будем учиться вас учить. Нет однозначно утвержденной программы подготовки операторов лунных танков, но мы над этим работаем. Поэтому для начала мы отправили вас на медобследование, словно вам предстоит обычный полет в космос. А вообще тренировки у вас будут особыми. Это все, что я имею сказать в ответ на ваш вопрос, товарищ Левицкий.
– Танком будет управлять экипаж из шести человек, – подхватил Тихонравов. – Есть опасения, что меньшему числу спецов с лунной машиной не справиться. В экипаж войдут: командир, водитель, штурман, бортинженер, стрелок и оператор остронаправленной антенны. Позднее мы определим, кому из вас какую функцию поручить.
Шесть человек на один танк? Это какой же размер должен быть у машины? Настоящая гусеничная крепость, выходит. Чудовище вроде танков времен Первой мировой войны.
– Товарищ Тихонравов, – подал голос Апакидзе. – Это ведь, не в обиду будет сказано, мы как селедки в банке окажемся.
Я молча кивнул. Григорий был, конечно же, прав.
И следом поднял руку Горобец.
– Разрешите узнать, службу предстоит нести вахтенным методом или на Луне для нас построят гарнизон? – У Горобца имелась семья: жена и сыновья-близнецы, в институте он показал мне их фото. Поэтому его беспокойство понимали все. Даже холостякам вроде меня было что терять на Земле. Но я бы мог решиться на такие жертвы, а вот ему нужно было миллион раз все обдумать…
Генерал-майор Тур хмуро хмыкнул. Тихонравов прищурился.
– Это почему же – как селедки в банке? Построим для вас просторный пункт управления, – сказал научный руководитель, пожимая плечами.
– Давайте не будем заблуждаться, товарищи, – проговорил Черников, и сердце мое защемило от нехорошего предчувствия. – В космос вы не полетите. Вы будете управлять танками дистанционно, в режиме реального времени, находясь на одном из НИПов. Вам предстоит стать, так сказать, земными, «сидячими», космонавтами.
Черников закончил говорить, и повисла тишина. У меня же возникло такое чувство, будто я либо что-то неправильно понял, либо не до конца расслышал. И что стоит мне задать уточняющий вопрос, как все встанет на свои места. Но это чувство владело мною всего несколько секунд. А дальше я ощутил себя ребенком, у которого перед носом повертели леденцом на палочке, но стоило открыть рот, как вместо конфеты туда сунули ложку с касторкой. Дальше участия в беседе я не принимал, потому что все основное уже было сказано, – чего переливать из пустого в порожнее. Я стал жертвой обмана. И что самое неприятное: я обманул себя сам. Никто ведь заранее не обещал, что мы станем космонавтами, речь шла только об участии в космическом проекте. И вот он – проект, участвуй, сколько душа пожелает…
– Мы не полетим на Луну? – все же переспросил капитан Прокофьев.
– Нет, – ответил как отрезал Черников. – Учитесь воспринимать информацию с первого раза, капитан.
– Зачем же тогда нас… – пробормотал Идрис Алиев. – И на центрифуге… – Он сглотнул, а затем развел руками в жесте, полном обиды. – И в барокамере…
– Операторы наших танков должны быть здоровыми, крепкими ребятами с хорошими нервами, – терпеливо пояснил Черников. – Мы выбрали среди большого числа добровольцев тех, кто нам подходит.
– Товарищи, никто вас взашей не гонит, – сказал генерал-майор. – Кто не захочет участвовать в проекте, тот отправится на прежнее место несения службы. Только учтите, что мы вас не потехи ради отбирали, не для вашего собственного форсу, а для дела. Вы Родине нужны.
– Все так, товарищ генерал-майор, – сказал капитан Прокофьев, разглаживая брюки на коленях. – Дайте нам покурить, подумать, обсудить. И мы вам доложим, что да как.
Тихонравов вопросительно взглянул на Тура, затем кивнул.
– Что ж, подумайте. Думать – не вредно. А вот курить лучше бросайте.
Мы друг за дружкой вышли из конференц-зала. Майор, сопровождавший нас в поездке, читал в приемной свежий выпуск «Советского спорта». Он не задавал вопросов и в ответ на просьбу Прокофьева молча вывел нас во двор. Мы оказались по другую сторону двухэтажной «усадьбы». Тут же отыскалась увитая диким виноградом беседка, в которую мы и ввалились всей гурьбой. В беседке общались два молодых майора, лица которых показались мне странно знакомыми. При нашем появлении майоры встали со скамейки и, небрежно козырнув в ответ, пошли, продолжая разговор, в сторону одного из множества расположенных на территории «ОКБ-1» лабазов.
– Надо соглашаться, – убежденно сказал Прокофьев. – Понятно, что это не то, на что мы рассчитывали. Но если мы можем быть полезны…
– Говорите сами за себя, товарищ капитан, – перебил его Горобец. – Купились мы с потрохами, сейчас только поменяем шило на мыло. Мы и раньше на НИПах вроде не бездельничали, а теперь – заново учись, да ответственности навалят…
Горобцу тяжелее, чем другим, пришлось в центрифуге, поэтому теперь он и вымещал свою обиду словами.
– Вот Левицкий вообще не собирался карьерой заниматься, отслужит срочную – и домой, – сказал Горобец, тяжело хлопая меня по плечу. – Ему тоже прока нет застревать на НИПе на всю жизнь.
Я же обратился к сопровождающему нас майору.
– А вы знаете, кто были эти двое? – я кивнул вслед отдалившимся офицерам.
– Попович и Быковский, – ответил тот как ни в чем не бывало. – Космонавты.
Все наши сейчас же притихли. Кто молча пыхтел сигаретой, кто просто глядел на отошедших на порядочное расстояние космонавтов. Попович и Быковский тем временем завернули в открытые ворота лабаза, из которого доносился металлический лязг и вкрадчивый рокот мощного двигателя. Мне показалось, что в проеме ворот виднеется дульный тормоз артиллерийского или танкового орудия.
Я, кажется, говорил, что решение было у меня уже на тот момент, когда я вызвался добровольцем, еще не зная, собственно, во что ввязался. Не люблю я людей, которые юлят, постоянно меняя решение. Они скользки, и на них никогда нельзя положиться. Свое согласие на участие я уже дал, к тому же генерал-майор дельно заметил – нас позвали не для того, чтобы мы форсили, не для собственных амбиций, стало быть, а потому что страна нас звала.
Тем не менее четверо из нашего отряда пожелали выбыть. Их посадили в тот же автобус, на котором мы сюда приехали, и отправили в Москву. Горобец опять учудил: попрощался со всеми, сел в автобус, но выскочил обратно, не успев выехать за КПП.
…Есть такое распространенное заблуждение, что в Крыму больше всего солнца на южном берегу. На самом деле наибольшее количество солнечных дней в году – в Симферополе и в Евпатории. Поэтому именно в этих городах были построены Центры дальней космической связи. Ясная погода и отсутствие гор, закрывающих горизонт, – самые важные условия для качественной коммуникации. В Евпатории на НИП-16, не считая рутины с нашей орбитальной группировкой, работали в основном по Марсу и Венере. Если в репортажах программы «Время» осторожно сообщали о работе Центра космической связи, то имели в виду Евпаторийский НИП-16. Симферопольский же НИП-10 был тайной за семью или, скорее, семьюдесятью печатями. Хотя огромную чашу радиотелескопа ТНА-400 было заметно ну уж очень издалека. Помню, как я увидел это сооружение в первый раз. Контур гигантской антенны проступил из жаркого марева, что поднималось над убранными полями и стелющейся меж них трассы «Симферополь – Евпатория».
После хрущевского постановления о создании на Луне советского «танкового кулака» мощности НИП-10 были полностью переориентированы на работу с естественным спутником Земли. В чуть холмящейся степи, изобилующей балками и небольшими карстовыми скалами, на площади сто пятьдесят на двести пятьдесят метров нам сделали «песочницу» – полигон, имитирующий участок лунной поверхности с кратерами, трещинами и возвышенностями. Каждый день наша «Оса» выползала в «песочницу», чтобы экипаж мог потренироваться в дистанционном управлении.
И когда день, прошедший в учебе, в которой, как известно, тяжелее, чем в бою, подходил к концу, мы всем экипажем собирались возле танка. Мы сидели – кто на броне, кто на теплой земле, привалившись спиной к пыльным каткам, – курили, пили крымскую минеральную воду или чай из термоса, любовались закатом. Иван Прокофьев – командир, Григорий Апакидзе – штурман, Идрис Алиев – бортинженер, Николай Горобец – стрелок, Владимир Дорогов – офицер с НИП-10, коренной симферополец, присоединившийся к команде в последнюю очередь – оператор остронаправленной антенны… Ну и я – Василий Левицкий, приказом командующего бронетанковых войск повышенный в звании до капитана и назначенный на должность водителя «Осы». Каждый вечер мы болтали, всякий раз вспоминая, как однажды чуть было не стали космонавтами.