7 декабря
Управляться со своим телом я научилась все же довольно быстро. Может, мне еще не хватало сноровки для маневров в небе с птицами или же на узких улицах среди балконов и веревок для белья, но я не была по крайней мере похожа на ребенка, который учится ходить. Почти сразу же летать стало казаться мне столь же естественным, как ходить пешком, а то и более.
Теперь время для меня текло несоизмеримо медленно. Еще не прошло и двух недель после моей смерти, а мне начинает казаться, что моя жизнь всегда была такой…
Такой плавной, тоскливой и одинокой.
Ничего не проходит: ни боль от потери близких, ни обида, причиненная дорогим человеком, ни чувство одиночества. Особенно здесь, так сказать, наверху. Мне нужно было чем-то себя занять, и, раз уж своей жизни у меня больше не было, я начала интересоваться чужими. Я вижу стольких людей, беззаботно улыбающихся, угрюмых, несчастных, торопящихся, вижу влюбленных, держащихся за руки. Я вглядываюсь в их лица, замечаю малейшие проявления эмоций, таких как улыбка, которая мелькнет лишь на мгновение, после чего снова скроется под каменной маской. Когда нет жизни собственной, начинаешь заглядывать в чужую, как в окна. Но до сих пор я никогда не предавала людям, на которых обращала внимание, такого значения.
В тот день я увидела Ее впервые. И впервые увидела Его.
Увидела девушку, которая вышла из школы. Она чем-то напомнила мне меня – те же темно-каштановые волнистые волосы до лопаток, те же синие глаза, светлая кожа с румянцем, и она тоже предпочитала в одежде черные и темные тона – но все же это была не я.
Девушку эту звали Марией. Несколько мрачную манеру одежды она унаследовала от старшего брата, на которого когда-то так хотела быть похожей.
Мария сошла с крыльца и двинулась к воротам, но вдруг остановилась. Впереди она заметила четырех молодых людей, которых благодаря брату знала. Ее встревоженный взгляд впивался только на одного из них, не обращая никакого внимания на остальных. Черные джинсы, черная футболка, поверх нее расстегнутая белая рубашка и черное пальто. Виски выбриты, а волосы перекрашены в белый, хотя черные корни уже неопрятно отросли. Мне сразу стало не по себе. Юноша почти не выпускал из рук сигарету, отчего изрядно пропах табачным дымом. Друзья называли его Гостом. Без слов, по одним только взглядам в его сторону было ясно, что он возвышается над остальными.
Людей всегда тянет к подлецам. Уж не знаю, с чем это связано.
Я опустилась на землю рядом с застывшей Марией. Как раз в этот момент Гост чуть повернул голову и заметил ее. Она задрожала и отступила назад. Он усмехнулся и, затянувшись, выпустил струю белого дыма. Мария, шумно выдохнув, быстро зашагала своей дорогой, постаравшись обойти Госта и компанию стороной, но я отчего-то задержалась.
Пользуясь тем, что они меня не видят, я подошла к Госту совсем близко. Он молчал, а его дружки наперебой пытались ему что-то рассказать. Но если они и не замечали, то от меня не укрылось то, что Гост совсем их не слушал. Впрочем, я тоже. Все равно мне сложно было понять, о чем они толкуют, смешивая нормальный язык с вульгарным разговорным жаргоном и какими-то уж совсем странными понятиями. Я продолжала с неподдельным интересом изучать Госта: серо-голубые глаза, тонкие правильные черты лица и светлая кожа. Светлая, но не бледная.
Но также я ощущала холод, который исходил от него. И хоть я больше не была человеком, рядом с ним я чувствовала себя так, словно была сжата ледяными щупальцами так сильно, что с трудом могла дышать. Непроизвольно я попятилась назад, и щупальца начали отпускать меня. Я замерла. Гост повернул голову в мою сторону, и его обжигающе-ледяной взгляд на долю секунды коснулся меня, хоть он об этом никогда и не узнает.
– Голос! – ни с того ни с сего властно скомандовал он.
Я не могла понять, что происходит. Единственное, что мне хотелось сейчас сделать, это уйти… улететь… исчезнуть…
– Гост… я… я все объясню… – раздался тихий голос прямо за моей спиной.
Я оглянулась и увидела запуганного до полусмерти парнишку. С виду он был ровесником Марии и сейчас выглядел жалко, зато Гост показал мне разом и жестокость, и власть одним своим голосом.
Готы отвели парня «под конвоем» в ближайшие дворы и совершенно жутким образом избили. Мальчик даже не сопротивлялся.
Меня трясло, действительно трясло, когда я смотрела на это сверху, но я думала, что не в моих силах что-то сделать. Я закрывала глаза и как наяву видела жалостливые несчастные глаза этого парня, полные боли, и глаза Госта, ледяные и безжалостные. Он не принимал участия в побоях, стоял рядом и смотрел. Но именно с его молчаливого согласия несчастный еще месяц пробудет в больнице, а до этого полторы недели – в реанимации.
Вечером того же дня, я вновь увидела на улице Марию. Она одиноко стояла на остановке у парка Блонье. Похолодало, и девушка куталась в пальто, она то и дело поправляла замерзшими белыми пальцами воротник и что-то шептала. Я стояла рядом с ней, но не могла разобрать ее слов.
Подъехал автобус, и я вошла вслед за ней. Несмотря на то, что свободных мест было предостаточно, девушка встала у окна, крепко вцепившись в поручни. Моя рука тоже коснулась их. Я была уверена, что это навеет мне воспоминания о моей жизни, но ничего подобного не случилось. Я увлеченно наблюдала за «своей» Марией. И в том, что она «моя» у меня уже не осталось сомнений.
Эта девочка встретилась мне совсем недавно, но я чувствовала ее. Знала все привычки, безошибочно могла бы угадать предпочтения, я знала ее всю, знала ее душу. И меня больше ничуть не пугала эта мысль. Мне показалось, что я теперь не одна, пусть люди и никогда не узнают о том, что я рядом. Я думала, что если буду оберегать кого-то, то докажу, что я все еще здесь, в этом мире. Докажу это себе. Я видела свое спасение в этой девушки.
Ее темные волосы, подхваченные ветром, скрывали ее лицо всякий раз, когда в салон врывался поток холодного воздуха с улицы, стоило дверям открыться на очередной остановке. Ее пальцы, отогревшись, начали то быстрее, то медленнее барабанить по поручням, а потом она непринужденно заправляла непослушные прядки за ухо левой рукой и снова барабанила…
Наверное, я улыбалась. Мария тоже улыбалась, несмотря на непонятную мне грусть, отчетливо читающуюся в ее глазах.
Я последовала за ней до самого дома. Она жила в хорошем богатом районе, в большой светлой квартире на шестом этаже, из окон которой открывался чудесный вид на город: дорожки старых белокаменных трех-четырех этажных домиков, а за ними, вдалеке, виднелся красный кирпич заброшенного костела, где уже несколько десятилетий хранился архив.
– А ты вообще знаешь, сколько в этом градусов?! – услышала я противно-визгливый женский голос. А когда оглянулась, увидела Госта с высокой худощавой крашеной блондинкой, отросшие темные корни волос которой сразу бросились мне в глаза.
Я была уже довольно далеко от дома Марии, бесцельно бродила по темным дворам, но вот чего-чего, а встретить гота с подружкой мне сейчас хотелось меньше всего. Гост нес в руках какой-то сверток, довольно большой и никак не реагировал на крики своей спутницы, и она продолжала:
– Семьдесят два! Слышишь, семьдесят два! И вообще, во многих странах продавать абсент запрещается, потому что в нем содержатся наркотические вещества!
Я понимала по глазам Госта, что она раздражает его ничуть не меньше, чем меня, но почему-то гот никак не реагировал на ее слова.
Мы втроем подошли к подъезду, и Гост открыл дверь своими ключами, затем мы поднялись на шестой этаж, и он открыл дверь в квартиру. Юноша сразу же пошел в комнату, даже не снимая обуви и верхней одежды, блондинка свою куртку оставила в коридоре. Я вошла в комнату вслед за Гостом. Он уже сидел на диване и держал в руках рюмку с изумрудной жидкостью. Когда же его гостья появилась, гот выпил и даже не поморщился, лишь на пару секунд зажмурил глаза, не утруждаясь поджигать сахар или еще как-нибудь усложнять свое опьянение. Девушка презрительно фыркнула.
– Может, ты все-таки хочешь мне что-то сказать?
Гост посмотрел на нее и, выдержав паузу, ответил:
– Нет.
Блондинка начала багроветь от злости. Взгляд ее темных глаз яростно впивался в хозяина квартиры.
– А что, сестра Артура одобряет это твое увлечение? Ах, да, она же все одобряет! Точнее, она может только потакать тебе. Удобно, наверное.
Гост посмотрел на нее исподлобья. Его голубые глаза стали ледяными, как и тогда, у школы. Мне снова стало страшно. Действительно страшно. Но, к моему удивлению, Гост ничего не сделал и даже ничего не сказал.
– Ну, что, я права? Тебе нравятся те, кто не могут и слова сказать тебе наперекор! А тех, кто может, ты не терпишь. Вот почему ты такой, да?
– А ты, значит, считаешь, что можешь? – юноша встал и с силой швырнул рюмку под ноги, после чего осколки трепетно заскакали по полу. Девушка растерялась, как и я, а Гост даже не изменился в лице и спокойно продолжал: – Я делаю то, что хочу, и для этого мне не нужно ничье разрешение. Убирайся, я тебя сюда не тащил и удерживать не буду, потому что ты – ничтожество, которое возомнило, что может меня учить.
Девушка задрожала, поджала губы и вышла в коридор. Гост же подошел к столу и достал из ящика новую рюмку. Я вздрогнула, когда захлопнулась входная дверь.
У меня долго не укладывалось в голове, как могут быть связаны Гост и «моя» Мария. А еще я никак не могла придумать что-нибудь, чтобы не дать им пересекаться, ведь Госту я противостоять пока не в силах. Я действительно боялась, и прежде всего за Марию. Она оказалась слишком близко к этому человеку, связываться с которым не стоило. Но он почему-то нарочно старался, чтобы Мария сблизилась с ним.
Гост частенько как будто случайно встречал девушку на остановке, при этом он почти ничего сам не говорил, но слушал ее. А я ничего не могла с этим поделать, как бы ни старалась.