Глава 5
По стопам Наполеона
Неожиданно ужасная польская дорога стала очень хорошей. Здешнее местное население называло ее Наполеоновским трактом. Теперь наши походные колонны маршировали буквально по стопам наполеоновской «Великой армии» 129-летней давности. И двигаться по этому тракту было гораздо легче, чем мучиться на плохих песчаных проселочных дорогах, которые привели нас в Ошмяны.
Две трети широкой, прямой дороги представляли собой прочную, старомодную булыжную мостовую, а одна треть, которую занимали обочины, – плотно утрамбованные песчаные дорожки. Все наши колонны двигались теперь по этому прекрасному тракту: тяжелые грузовики и прочая военная техника по булыжной мостовой, а остальные транспортные средства, включая и гужевой транспорт, по песчаным обочинам. По обе стороны от этого тракта росли столетние деревья, в основном толстые березы, которые окаймляли эту дорогу, как бойцы наполеоновской гвардии.
По Наполеоновскому тракту в 1812 году, должно быть, двигался необычайно красочный людской поток, который Наполеон привел тогда с собой в Россию. Из 600 тысяч солдат его «Великой армии» до предместий Москвы добрались в ту страшную зиму только 90 тысяч, и лишь нескольким сотням из них удалось доковылять обратно до своей родины.[24] И вот теперь одетые в форму защитного цвета дивизии, словно последователи той пестрой Французской кампании, снова маршировали по Наполеоновскому тракту по направлению к Москве. Естественно, что при этом почти каждый мысленно обращался к маленькому корсиканцу, и некоторых из нас бросало в дрожь при одной только мысли о тех страшных картинах отступления 1812 года, которые они видели в школьных учебниках.
– За исключением нескольких мелких стычек с арьергардами русских у армии Наполеона не было соприкосновения с противником, пока под Бородином она не натолкнулась на защитников Москвы! – многозначительно заметил Кагенек.[25]
– Как тогда объяснить большие потери французов во время этого марша? – спросил Якоби, один из офицеров Кагенека.
– Расстояния оказались слишком большими для него! Наполеон не сумел обеспечить бесперебойное снабжение своей огромной армии всем необходимым! – пояснил Кагенек.
– Не забывайте эпидемии! – вставил я. – Знаете ли вы, что в войне 1870–1871 годов от болезней умерло в четыре раза больше солдат, чем пало в бою?[26] Насколько же больше должны были быть потери Наполеона! Особенно из-за дизентерии, холеры и тифа летом и сыпного тифа зимой. Как раз сыпной тиф представлял наибольшую опасность для армии Наполеона, из-за него в ней были огромные потери. Даже в настоящее время только у двадцати– и тридцатилетних, возможно, есть еще шанс справиться с этой болезнью. А сорокалетние и пятидесятилетние практически обречены, если им не были своевременно сделаны прививки от этой болезни!
– А что именно является причиной сыпного тифа? – поинтересовался Якоби.
– Вши. Но только инфицированные вши являются переносчиками сыпного тифа. И поверьте мне, нам тоже придется бороться с ними, в противном случае нам не поздоровится! – пояснил я.
– А как же предохранительные прививки?
– Слишком мало вакцин! По-видимому, имеющихся у нас вакцин хватит только на то, чтобы привить не более пяти процентов личного состава батальона. Возможно, этого как раз хватит, чтобы защитить тех, кто наиболее предрасположен к этому заболеванию!
– А тебе сделали прививку от сыпного тифа, Хайнц? – спросил Кагенек у Якоби.
– Нет! Собственно говоря, я не считаю, что это необходимо в обществе, где соблюдаются правила личной гигиены. Тем не менее я надеюсь, что Больски вскоре прекратит так яростно чесать голову!
От этого замечания настроение Больски не очень-то поднялось.
– А какое значение имеют большие расстояния для нас сегодня? – немного помолчав, спросил он Кагенека.
– Огромное! – ответил тот. – Точно такое же, как и в свое время для Наполеона!
– Ерунда! – возразил Больски. – Мы живем в двадцатом столетии! Наш фюрер – Адольф Гитлер, а не Наполеон!
– Ну и что? – спросил Якоби.
– А то, что у нас есть величайший вермахт и во главе его стоит величайший полководец всех времен! Для наших самолетов, танков и моторизованных соединений расстояния не имеют больше никакого значения!
Больски распалялся все сильнее, словно стремился достичь вершин своего красноречия:
– Давайте не забывать: мы не копье, брошенное в пустоту, которое неизвестно, попадет или не попадет в цель! Мы разящий меч новой Германии! Направляемый искусной рукой и готовый к нанесению все новых и новых ударов вплоть до окончательного уничтожения всех наших врагов!
– Хорошо сказано! Очень красиво! Просто великолепно! – Якоби насмешливо зааплодировал. – Доктор Геббельс должен быть начеку, иначе однажды наш Больски займет его место!
– Мой дорогой Больски, – с подчеркнутой вежливостью сказал Кагенек, – вот вы и решили все наши проблемы! Поэтому я могу, наконец, со спокойной душой сходить по нужде, собственно говоря, я уже с самого утра хочу сделать это!
С этими словами он пришпорил своего коня и галопом умчался прочь.
Наша радость от возможности идти походным маршем по булыжному покрытию Наполеоновского тракта оказалась, увы, недолгой. Мы получили приказ свернуть с него и двигаться на северо-восток, к лежащему на линии Сталина Полоцку. До этого приказа наша дивизия двигалась форсированным маршем к Минску, продемонстрировав при этом свои великолепные строевые возможности. Однако битва в котле под Минском была закончена,[27] и мы были там больше не нужны. Воздушная разведка донесла, что через Смоленск и Витебск противник подтягивал к линии фронта крупные резервы. Вероятно, он намеревался остановить стремительное продвижение немецких войск между Полоцком и Оршей. Надо было обязательно сорвать планы русских, так как в противном случае они преградили бы нашим войскам путь к автодороге, по которой наши танки должны были двигаться на Москву.
И вот опять хорошо знакомые нам старые мучения: ужасающие дороги, «команды толкачей», пыль, жара, постоянная жажда и нехватка питьевой воды. Так обстояло дело сегодня, такой же будет обстановка завтра и послезавтра… Километр за километром невероятного напряжения и убийственной монотонности.
Совершенно неожиданно окружающий ландшафт меняется, и мы маршируем уже не по безлюдным полям, поросшим густой жесткой травой, а по плодородной местности с сочной растительностью. Извилистая линия деревьев вдали отмечает русло реки. Это Березина. Видимо, для измученных долгим переходом солдат она казалась райской рекой, так как прозвучал приказ на привал, как только мы подошли к воде. На другом берегу до самого горизонта раскинулись дремучие леса.
Я невольно вспомнил о том, что последние 10 тысяч оставшихся в живых солдат «Великой армии» Наполеона были наголову разбиты на берегах именно этой реки. Только нескольким сотням гвардейцев императора удалось добраться до западного берега Березины.[28] И далеко не всем из них посчастливилось вернуться во Францию, чтобы там поведать о случившемся. Остатки шестисоттысячной императорской французской армии сражались в последней битве на Березине одни. Их император уже был в Париже.[29]
И для оставшихся в живых солдат 6-й пехотной дивизии на Березине суждено было приобрести судьбоносное значение тремя годами позже. Правда, это был уже другой участок Березины, примерно в 240 километрах южнее, в Припятских болотах.[30] Но мы еще ничего не знали об этом, когда отдыхали на ее берегу. И когда один из наших бойцов нашел военный знак сухопутных войск Великой армии Наполеона, все посчитали это добрым предзнаменованием. Это оказался полузасыпанный речным песком бронзовый орел внушительных размеров, блестевший на солнце у кромки воды недалеко от дороги.
Весть об этой удивительной находке дошла до одного из подразделений наших военных корреспондентов. Это их очень обрадовало, и вскоре в одной из фронтовых газет появилась довольно забавная заметка на эту тему: «Точно так же, как нашему фюреру удалось гениальным образом претворить в жизнь план Шлиффена (стратегический план военного командования Германской империи, который был разработан в начале XX века начальником немецкого Генерального штаба (в 1891–1905) фон Шлиффеном, чтобы одержать быструю победу в Первой мировой войне на Западном фронте. – Пер.) и привести немецкие дивизии к великой победе во Франции, на этот раз он подхватит военный знак армии Наполеона и приведет германский вермахт к решающей победе над Советским Союзом. Мы стоим накануне великой эры – эры создания могучей, объединенной Европы! Эта прекрасная идея, которую не смог осуществить Наполеон, должна быть претворена в жизнь нашим фюрером!»
Около двух часов мы наслаждались отдыхом на берегу Березины. Солдаты смыли затвердевшую корку пыли, покрывавшую их лица и обнаженные торсы. Прохладная речная вода остудила наши воспаленные глаза и освежила пересохшие, потрескавшиеся губы. Потом мы снова двинулись в путь. Мы шли и шли, но на этот раз уже по территории самой России.
12 июля, на двадцатый день войны, мы получили несколько солдатских газет с подробностями об успешной битве под Минском.
«Битва с применением охвата вражеских войск под Минском завершена. Четыре русские армии противостояли нашей группе армий «Центр». Все они разгромлены. В плен взято более 300 тысяч солдат и офицеров противника, уничтожено или захвачено в качестве трофеев более 2600 танков и 1500 орудий. Противник понес огромные потери убитыми и ранеными».[31]
Однако на нашем участке фронта русские продолжали отступать на восток. Складывалось такое впечатление, что нам никогда не удастся догнать их. Словно вся война представляла собой не что иное, как непрерывный марафонский забег… Возможно, до Урала или еще дальше?
Поэтому как избавление от мучительных переходов мы восприняли сообщение начальника разведки нашей дивизии о том, что противник концентрирует свои войска на рубеже Полоцк – Орша – Витебск. Многочисленные реки, озера и густые леса образовали там естественные препятствия. Бетонированные бункеры, доты и дзоты, а также противотанковые заграждения превращали их в глубокоэшелонированную, чрезвычайно мощную систему укреплений: линию Сталина. Наша походная колонна сразу же зашагала веселее по дороге. Солдаты уже со смехом относились к надоедливой пыли, к удушливой жаре и мучившей всех жажде. Так как сегодня им предстояло пройти всего лишь каких-то тридцать километров, а совсем скоро дальние переходы совсем прекратятся! Наша следующая цель уже находилась в непосредственной близости от нас.
Начали появляться самые невероятные слухи. Якобы с каждым часом вражеское сопротивление на восточном берегу Десны усиливалось, а наши танковые соединения и передовые отряды вели тяжелые бои. Как бы там ни было, но наши танковые и моторизованные части получили приказ прекратить наступление и перейти к обороне своих позиций, пока не подойдут идущие за ними пехотные дивизии. Теперь перед нами была поставлена действительно боевая задача!
На следующий день после переправы через Березину поступил приказ остановиться и разбить лагерь позади холма, поросшего лишь высокой травой. С вершины холма была видна лежавшая перед нами маленькая деревушка Гомели. Справа и слева от нее находилось два озера, протянувшихся до самого горизонта. Между этими озерами имелся узкий перешеек, на котором и лежала деревня Гомели. Находившийся позади деревни узкий, заполненный водой ров, через который был переброшен мост, соединял оба озера. За этим каналом виднелись глубокоэшелонированные противотанковые препятствия, заграждения из колючей проволоки и бетонированные доты линии Сталина, которую мы должны были прорвать. На этот раз наш батальон уже не был в резерве. Мы входили в первый эшелон наступающих войск и должны были штурмовать перешеек!
На следующий день наши разведывательные группы выяснили, что выполнить это задание будет нелегко. Войска противника заняли деревню Гомели, а мост через ров с водой был взорван. Из показаний пленных, захваченных разведчиками, следовало, что на другой стороне рва, вблизи взорванного моста, находились два хорошо замаскированных бетонных дота, которые контролировали все подходы. Пять мощных дотов держали под обстрелом самое узкое место канала, где можно было бы организовать переправу. Еще больше дотов, ДЗОТов находилось в глубине обороны русских.
Таким образом, мы должны были сначала взять деревню Гомели и выбить оттуда противника. После этого нам предстояло под обстрелом переправиться через ров с водой (канал), вывести из строя доты вблизи рва и наконец подавить полевые укрепления и захватить огневые точки, лежавшие в глубине линии советской обороны, если, конечно, наша артиллерия их до того не разрушит.
Через санитаров всех рот я оповестил личный состав нашего батальона о том, что за шесть часов до атаки нельзя ничего есть. Тем самым значительно повышались шансы выжить при ранениях в брюшную полость. Я указал на то, что даже один ломоть хлеба, съеденный перед боем, вызывает такой прилив крови в сосудах желудка и кишечника, что значительно увеличивается опасность внутреннего кровотечения при ранениях в живот.
Для проведения совещания с Нойхоффом, Хиллеманнсом и Кагенеком на командный пункт батальона прибыли командир полка полковник Беккер и полковой адъютант фон Калькройт. Во время совещания санитары раздали офицерам зеленые противомоскитные сетки. Это стало необходимо, так как летом в этой болотистой местности буквально не было спасения от комаров и других кровососов и особенно от огромных бурых слепней, которых мы прозвали «пикирующими бомбардировщиками». В сумерках и ночью остервенело набрасывались на свои жертвы миллионы комаров.
Накануне атаки, в 20:00, Нойхофф собрал офицеров своего батальона на еще одно совещание. Еще ярко светило солнце, но жара уже спала. Где-то какой-то солдат исполнял любимую мелодию на губной гармошке, его товарищи подхватывали хором припев песенки. Теплый ветерок разносил от полевой кухни аппетитный запах неизменного гуляша. А всего лишь в полутора километрах от нас русские напряженно ожидали нашей атаки…
На офицерском совещании присутствовали также капитан Ноак из 14-й противотанковой роты, обер-фельдфебель Шайтер из 13-й роты пехотных орудий, передовой артиллерийский наблюдатель и обер-лейтенант из саперной роты. Вместе с другими офицерами батальона они внимательно слушали Кагенека, который излагал разработанный им совместно с Нойхоффом и Хиллеманнсом план предстоящей атаки.
Сразу после артиллерийской подготовки надо было стремительным броском овладеть деревней Гомели и прочесать ее в поисках притаившихся красноармейцев. Капитан Ноак и обер-фельдфебель Шайтер со своими противотанковыми и пехотными орудиями должны были как можно быстрее занять позицию на только что захваченной территории и с близкого расстояния открыть огонь прямой наводкой по действующим вражеским дотам. Под прикрытием этого огня штурмовые группы гренадеров при активной поддержке саперов, подразделений огнеметчиков и подрывников должны использовать любую возможность для переправы на другой берег. Как только они перейдут вброд ров с водой или переправятся в надувных лодках через озеро, лежащее справа от деревни, они должны атаковать находящиеся на берегу вражеские позиции и огневые точки и уничтожить их. Тем временем все остальные саперы, не принимающие участие в атаке, должны как можно быстрее с помощью подручных средств восстановить разрушенный мост. По мосту будут переброшены находящиеся в резерве роты, которые расширят плацдарм и окопаются. После того как мост будет достаточно укреплен, по нему на другой берег переправятся и остальные подразделения батальона вместе с тяжелой техникой, которые сразу же продолжат атаку на лежащий в трех километрах мост у деревни Далецкое. А уже оттуда будет предпринята новая атака. Нашей задачей дня была точка 62 на карте.
На основе этого плана атаки нашего батальона я составил свой план наиболее эффективного использования медицинского персонала. Унтер-офицер Вегенер и Петерман должны были в ходе всей атаки оставаться при штабе батальона. Обер-ефрейтор Мюллер должен был, соблюдая все меры предосторожности, следовать за атакующими подразделениями на своей телеге, запряженной трофейными лошадками. При этом он должен был избегать излишнего риска. Кроме того, Мюллер должен был указывать путь санитарным машинам, курсирующим между расположенным близко к линии фронта батальонным перевязочным пунктом и дивизионным медицинским пунктом. Ему было разрешено присоединиться к штабу только тогда, когда все боевые действия закончатся. Оберштабсарцт Шульц предоставил в мое распоряжение вторую санитарную машину, водитель которой должен был поддерживать постоянную связь с Мюллером. Дехорн и я должны были оставаться вместе с атакующими подразделениями, чтобы иметь возможность как можно быстрее оказать помощь раненым.
После того как командиры подразделений, прибывших для нашей поддержки, отправились к своим бойцам, офицеры 3-го батальона еще ненадолго задержались в штабе. Нойхофф сохранял очень серьезный и озабоченный вид, Хиллеманнс, как всегда, был занят своей ежедневной возней с бумагами. Кагенек, Штольце и Ламмердинг, действуя по принципу «только не показывать виду», как обычно подтрунивали друг над другом. И наши младшие офицеры не проявляли особого беспокойства по поводу завтрашнего дня. Напротив, казалось, что большинство офицеров никак не могли дождаться того момента, когда же начнется настоящее дело. Наконец Хиллеманнс сложил все свои бумаги и раздал отдельным подразделениям батальона копии приказа Нойхоффа о предстоящей 15 июля 1941 года атаке.
Этот приказ заканчивался словами: «Мы, военнослужащие 3-го батальона, офицеры, унтер-офицеры и рядовые, идем в бой с верой в нашу победу за фюрера, народ и отечество! На фронте, 14.07.1941. Подпись: Нойхофф, майор».
При свете последних лучей заходящего солнца я написал длинное письмо Марте, стараясь особо не касаться опасностей предстоящего боя. Я очень устал и был рад, что у нас оставалось еще несколько часов на сон. Только в 3 часа утра наши солдаты должны были занять свои исходные позиции.
До рассвета оставался один час. Наши хорошо замаскированные роты залегли скрытно от вражеских глаз в высокой траве, за кустами и на ржаных полях. Позади нас заняли позиции тридцать восемь артиллерийских батарей разного калибра, среди них и «Толстушка Лина», 250-мм орудие специального назначения.[32] «Толстушка Лина» должна была заняться самым мощным вражеским дотом, из которого простреливался весь перешеек. Недалеко от меня занимали позиции четыре 88-мм зенитки. Они должны были вести огонь прямой наводкой по амбразурам и бойницам других русских дотов.
Поскольку до начала артиллерийской подготовки оставалось еще полчаса, Дехорн и я решили укрыться от полчищ комаров в моем «Мерседесе». Вегенер и водитель уже сидели внутри и курили. Я тоже решил закурить, отчасти чтобы хоть чем-нибудь заняться и отчасти чтобы отогнать комаров. Но так как комары продолжали яростно атаковать нас, мы вынуждены были поднять стекла. В машине воцарилась напряженная тишина. Скорее чтобы прервать тягостное молчание, нежели потому, что это было действительно необходимо, я обратился к Вегенеру:
– Вам понятна ваша задача?
– Так точно, герр ассистенцарцт!
– Хорошо!
Взошло багрово-красное солнце. Перед нами лежала заболоченная равнина, которая на некотором отдалении переходила в луга, а за деревней, на другом берегу обоих озер раскинулись поля, засеянные зерновыми культурами. Рядом с нашей машиной, укрывшись за кустами, стояли командиры 88-мм зениток и курили одну сигарету за другой.
Всех охватило нервное напряжение.
Вегенер взял свою сумку с медицинскими инструментами, попрощался с нами и отправился к штабу батальона. Мимо нас прошли Нойхофф, Хиллеманнс и Ламмердинг.
– Который час? – спросил я у Ламмердинга.
– Без двадцати одной минуты четыре! Через двадцать минут все начнется!
– Спасибо! Ни пуха ни пера! И смотри, чтобы тебя не принесли ко мне на плащ-палатке, Ламмердинг!
– Не бойся! Уж я сам справлюсь! – ухмыльнулся он.
Солнце поднималось все выше и выше над горизонтом. Уже совсем скоро должно было стать достаточно светло для стрельбы 88-мм зениток по точечным целям.
Командиры зенитных орудий побросали на землю свои недокуренные сигареты и не спеша направились к своим зениткам.