Глава 2
– Какой замечательный бал был вчера! – восхитилась мать Эмили, намазывая маслом гренок к завтраку. Эмили только хмыкнула в ответ. Впрочем, никакой другой реакции на подобное замечание ее матушка и не ожидала. Эмили не особенно нравились такие разговоры за завтраком, тем более когда голова занята совсем другим.
– Леди Орман – чудесная хозяйка, – продолжала она. – Роберт и Эйми тоже были в восторге. Не сомневаюсь, уже на следующий год они обзаведутся собственным домом и хозяйством и смогут устраивать такие же славные званые вечера. Это чрезвычайно важно для построения политической карьеры.
– Да, в самом деле, – сказала Эмили.
Она была уверена, что Роб и его супруга будут просто счастливы выбраться поскорее из дома их родителей и избежать такой участи. Ах, как было бы чудесно иметь собственный дом, в котором царили бы спокойствие и безмятежность, с маленькими уютными уголками, где можно почитать и поразмышлять наедине с собой.
Эмили чуть не рассмеялась в голос над собственной глупостью. Дом Роба никогда бы не стал тихой гаванью: и он, и Эйми обожали шум, движение, веселые сборища. Эмили всегда мечтала о своем доме, чудесном месте, где все подчинялось бы ее предпочтениям и желаниям и где она наконец смогла бы почувствовать себя по-настоящему комфортно и уютно. Впрочем, с тем же успехом она могла мечтать о жизни на Луне. Она не могла позволить себе даже крошечного сельского домика в самом глухом уголке страны, а если и смогла бы, родители никогда не позволили бы ей уехать. Единственный выход – выйти замуж. Однако и до этого, судя по всему, тоже еще очень и очень далеко.
С самого детства она грезила о таком месте, где могла бы быть полезной, нужной кому-то. Она мечтала о детях, семье и доме, до сих пор находилась в поиске, но продолжала верить или, по крайней мере, надеяться, что однажды непременно обретет все это самое прекрасное в ее жизни.
Эмили отпила чаю и вспомнила то ужасное событие, которое сделало ее такой. Она с детства была крайне застенчивой, и матушка заставляла ее стать более открытой и веселой, заводить друзей. Эмили и самой очень хотелось иметь друзей, но их было сложно найти. До тех пор, пока не состоялся ее дебютный выход в свет. Тогда она встретила некоего мистера Лофтона, привлекательного молодого человека, которому она, очевидно, очень понравилась. И даже слишком, как выяснилось позднее. Однажды вечером во время бала она согласилась прогуляться с ним по саду, он же схватил ее и попытался насильно поцеловать. В порыве отвращения она с силой наступила ему на ногу, ударила ногой чуть ниже колена, оттолкнула его и обратилась в бегство, пока он выл от боли.
– Жалкая потаскуха! – кричал он ей вслед, когда она убегала вся в слезах.
С тех пор они никогда больше не говорили, хотя она так и не смогла забыть этого ужасного удушливого ощущения его поцелуя. Это, по ее мнению, произошло лишь из-за ослабления бдительности. И тогда она поклялась себе никогда больше не допустить подобного. Она, целиком погрузившись в себя, не рассказала о случившемся ни родителям, ни брату.
Единственное желание – поскорее забыть об этом. И все-таки иногда это воспоминание неотступно всплывало в ее памяти. Например, сейчас.
Матушка Эмили, не замечавшая никаких ее душевных переживаний, глубоко вздохнула, усиленно поправляя ленточки на своем чепце.
– Но, конечно, у них должен быть достойный дом! Достаточно большой и просторный для балов и приемов. Например, такой, как поместье Девоншир или Мэннинг-Хаус. Ах, если бы только кто-то мог помочь им в этом. Они того заслуживают. К примеру, герцог Мэннинг, хозяин великолепного поместья Мэннинг, не так ли?
Эмили, вздохнув, потянулась за своей чашкой, вспоминая его взгляд, когда она отказала ему в танце. Он выглядел таким озадаченным. Должно быть, юные леди нечасто отказывают герцогу, особенно если он молод и хорош собой. Но не могла же она сказать о своей неуклюжести, которую так боялась продемонстрировать во время танца… Она задумалась. Как все глупо.
– Да, мама, – согласилась она.
Мама бросила на нее суровый взгляд через подставку для тостов.
– Ты вчера не танцевала, Эмили.
Эмили заметила неровный краешек ногтя на своем большом пальце и, поспешно убрав его с позолоченной ручки чашки, сжала ладонь в кулак, чтобы его не было видно.
– Чтобы потанцевать, мама, нужно сначала дождаться приглашения.
– Не могу поверить, что ты не получила ни единого! Ведь ты определенно самая очаровательная девушка в этом сезоне.
– Красоту нужно уметь видеть, мама.
Матушка недовольно хмыкнула:
– Я, конечно, твоя мать, и потому не объективна, но далеко не я одна замечаю твою красоту. Ты просто не умеешь пользоваться ее преимуществами. Если бы ты хотя бы улыбалась время от времени, беседуя с джентльменом, демонстрируя тем самым свое одобрение и участие. Когда я была в твоем возрасте, мне сделали предложение как минимум десять претендентов, а я не обладала и половиной твоего очарования.
– И вы выбрали папу?
– Он граф, – ее голос прозвучал томно, задумчиво, словно она вдруг оказалась во власти собственных воспоминаний, – к тому же был очень красив. Тогда. Я же не знала…
Эмили знала то, чего ее матушка тогда, будучи юной, не могла знать. Представители рода Кэрролл из поколения в поколение бездумно проматывали состояние семьи, пока не остался один только древний титул. В те времена достаточно было обладать знатным именем, титулом и привлекательной внешностью. Правда, как оказалось, это вовсе не означало, что человек составит тебе подходящую партию. Мужчины порой очень коварны, совсем как мистер Лофтон. Но матушка Эмили так и не смогла поделиться с дочерью своим жестоким и с таким трудом заработанным уроком.
– А как же мистер Рейберн? – строго спросила мама. – Он всегда очень внимателен к тебе.
Это правда. Мистер Джордж Рейберн к ней внимателен, где бы они ни встречались, на вечерах или в парке. Он довольно красив – черные волосы и пылкие карие глаза, стройная фигура и широкие плечи. Однако что-то в его славных глазах тревожило Эмили всякий раз, когда он смотрел на нее. Какая-то неискренность сквозила в улыбке, когда он целовал ей руку и говорил комплименты. Возможно, глупо с ее стороны. Всем другим девушкам он, похоже, очень нравился.
– А я думала, вам не нравится мистер Рейберн. У него ведь нет титула.
– Это так, но зато он обладает неплохим состоянием, по крайней мере так говорят. Учитывая это, нам не пристало быть слишком разборчивыми, моя дорогая. – Мать с грустью покачала головой, задумавшись об их перспективах. – Ну ничего, в этом сезоне состоится еще один грандиозный бал, званый вечер у леди Арнольд. Это последняя возможность, прежде чем все ринутся за город. Ты просто обязана исполнить хотя бы три танца, я настаиваю, Эмили.
– Но, мама!
– Да-да, как минимум три. Я не потерплю никаких оправданий. Это наш последний шанс, ты меня слышишь? Последний шанс.
Прежде чем Эмили успела ответить, в комнату, к счастью, вошел дворецкий, неся на подносе утреннюю корреспонденцию. Матушка редко демонстрировала свое отчаяние так явно, позволяя себе резкие выражения и не скрывая глаз, блестящих от слез. Эмили было бесконечно больно сознавать, что она разочаровала свою семью и ничем не может помочь ни им, ни даже самой себе.
– Вам послание от мисс Торнтон, леди Эмили, – сообщил дворецкий, протягивая ей записку на бледно-розовой почтовой бумаге.
– Восхитительно! – радостно воскликнула Эмили.
Она с жадностью вскрыла письмо, пока мама отделяла приглашения от счетов. В последнее время стопка счетов всегда оказывалась гораздо больше.
Джейн Торнтон – единственная хорошая подруга Эмили. Они сблизились во время очередного сезона балов в Лондоне. Младшая из трех дочерей баронета, Джейн была живой, энергичной и веселой. Ей всегда удавалось заставить Эмили покинуть свой уединенный замкнутый мирок и от души посмеяться над глупостями и странностями общества, да и над ее собственными проблемами. Джейн уехала на пару недель навестить свою больную тетушку, и Эмили очень скучала по подруге. Без нее все эти балы и приемы превратились в сплошное однообразие и скуку.
Но теперь Джейн вернулась и жаждет услышать подробный рассказ обо всем, что было на балу у леди Орман. Или, по крайней мере, о том, что маленькой Эмили удалось разглядеть из своего укрытия в пальмах. Правда, Эмили определенно решила умолчать о своем падении в объятия герцога Мэннинга!
– Мисс Торнтон приглашает меня прогуляться с ней в парке сегодня после полудня, – сказала Эмили, – вы позволите, мама? Не думаю, что сегодня поступят еще какие-то предложения.
– Да-да, конечно, дорогая, – нетерпеливо ответила мать, махнув рукой и увлеченно углубившись в свои письма. Очень на руку Эмили. Обычно мать не приветствовала слишком длительного общения Эмили с Джейн, так как сестры Торнтон тоже были озабочены поиском женихов.
Эмили глубоко вздохнула и осторожно добавила:
– А можно мне выйти уже с утра? Мне хочется заглянуть в магазин, купить новую тесьму к платью для бала у леди Арнольд.
– Конечно, только не трать слишком много. Цены на эти тесемки и ленты неимоверно взлетели.
– Не беспокойтесь, я всегда очень аккуратна в этом вопросе.
Эмили поспешно допила чай и поторопилась из комнаты для завтраков, пока ее матушка не нашла какой-нибудь повод не отпустить ее из дома. Или, того хуже, отправиться с ней по магазинам.
На это утро у Эмили было намечено дело чрезвычайной важности, о котором ее мама не имела ни малейшего представления.
Она почти бежала по улице, ловко маневрируя в толпе, двигавшейся по своим делам, и так задумалась, что даже не замечала ни горничной Мэри, которая бежала за ней, ни разноцветных образцов товаров в витринах магазинов. Ее не привлекали ни пышные шляпы, украшенные перьями и цветами, ни рулоны дорогих шелков и тончайшего муслина.
Она непозволительно опаздывала. Только бы Эйми не подстерегала ее у самых дверей с твердым намерением обсудить все детали вчерашнего бала! А если на Эйми находила охота как следует поболтать о чем-то, отделаться от нее практически не представлялось возможным. Эмили едва ли могла посвятить свою золовку и матушку в причины своего стремительного бегства.
Она свернула с оживленной и шумной улицы в тихий переулок. Дорога здесь была гораздо уже, а булыжная мостовая укрывалась в тени прижавшихся друг к другу домов. Ни ярких витрин, только небольшие неброские вывески, извещавшие о том, что за той или иной темной дверью располагается адвокатская контора или агентство по трудоустройству. Все выглядело довольно прилично, и все же вряд ли матушка захотела бы, чтобы Эмили бывала здесь или даже просто знала о существовании этого места. Для леди Морби Лондон начинался и заканчивался там, где начинались и заканчивались всевозможные светские рауты и приемы.
Эмили свернула в еще более тихий маленький квартал. Вокруг не было ни души, кроме служанки, подметавшей каменное крыльцо того дома, к которому Эмили так спешила.
– Доброе утро, Нелл, – поздоровалась она, – как дела сегодня?
Нелл широко улыбнулась, приветствуя Эмили:
– Доброе утро, мисс Кэрролл! Все хорошо, как всегда. Новая девушка прибыла вчера. Скоро и она станет вашей ученицей.
Эмили засмеялась:
– Замечательно! Это лишь укрепит мое положение. Было бы ужасно осознавать, что я здесь больше не нужна.
– Что вы, такого никогда не случится, мисс. Здесь у вас всегда будут ученики. Все каждый раз с нетерпением ждут вторника, только чтобы снова увидеть вас.
Эмили не могла сдержать улыбки – необычайно приятное чувство согревало ее от кончиков пальцев до самых ступней. После тяжелого напряжения бала и холодного груза разочарования матушки она наконец-то могла расслабиться, стать собой, просто мисс Кэрролл. И именно такой ее здесь с радостью принимали, ждали, нуждались в ней.
– Я тоже люблю вторники, – сказала она, – а миссис Годдард здесь?
– В своем кабинете, мисс. Она ждет вас.
Эмили оставила Нелл, чтобы покончить со своим делом, и шагнула в дверной проем. Это здание было таким же, как и все остальные на улочке, высоким и узким, со стенами красного кирпича и простыми окнами, укрытыми тяжелыми темными бархатными шторами. Отполированная медная табличка возле черной блестящей двери гласила: «Школа миссис Годдард для малоимущих женщин».
Название умалчивало о том, что малоимущими женщинами числились бывшие проститутки, которые в стенах этого тихого учреждения искали надежду на новую жизнь, заслуживающую уважения. Нигде не упоминалось и о том, что одной из преподавательниц служила леди Эмили Кэрролл, здесь – просто мисс Кэрролл. Если бы кто-нибудь узнал о ее общении с аморальными женщинами, последствия были бы губительными.
В этом заключалась ее тайна, кроме того, работа стала единственным по-настоящему светлым, стоящим моментом за всю неделю. Она ощущала свою нужность этим женщинам, и это было взаимно. Только там она знала, что приносит пользу, только там могла удовлетворить свое страстное желание помогать людям.
Она задержалась у зеркала в маленькой передней, чтобы снять шляпку и поправить прическу. Тонкие светлые пряди всегда выбивались из-под шпилек, так что она больше походила на ученицу, чем на преподавательницу. Она пригладила волосы и стерла маленькое пятнышко со щеки, почти не обращая внимания на свой подбородок с милой ямочкой и большие зеленые глаза – как раз то, на что в первую очередь обращали внимание другие.
Эмили вгляделась в эти глаза, которые, как обычно во вторник, светились радостью и волнением. Родители всегда считали ее очарование своим главным достоинством и говорили ей об этом с ранней юности. Она же предпочла бы не возлагать надежды на нечто столь эфемерное и пустое. Красота очень скоро увянет, но пока она еще могла помочь семье приобрести то, чего они так хотели, – зятя с титулом герцога.
Но на что еще она способна, кроме замужества? Для чего вообще начала эти мучительные поиски себя? Она всегда чувствовала себя потерянной и печальной, постоянно искала любовь, одобрение и свое предназначение в жизни. Так было до тех пор, пока ей не исполнилось четырнадцать и у нее не появилась гувернантка мисс Моррис. До этого Эмили не знала никого, хоть чуточку похожего на мисс Моррис. Молодая гувернантка была такой жизнерадостной, так страстно тянулась к новым знаниям, людям и всему миру. Она сумела передать эту страсть и Эмили, заставила ее посмотреть на себя саму совершенно другими глазами. С ее помощью леди Эмили Кэрролл стала собой, умной и верной, с сердцем, полным любви, готовая помогать людям, оставшись при этом застенчивой, робкой и милой.
Мисс Моррис возила ее на прогулки за город, где рассказывала об окружающем мире, о камнях, цветах и деревьях. В Лондоне она устраивала образовательные экскурсии. Возила ее из Мейфэра[1] в более бедные районы, показывала настоящие людские несчастья и отчаяние, подсказывала девочке, как та может своими силами и средствами помогать другим.
Это стало настоящим откровением для Эмили, и с тех пор она никогда не позволяла себе окончательно падать духом. Возможно, она не обладала остроумием, которое так ценилось в обществе, и кокетством, привлекательным для мужчин, но у нее было немало других достоинств. И она никогда не согласилась бы на что-то меньшее, чем жизнь во имя серьезных и важных целей, основанную на спокойствии и стабильности. И муж должен непременно разделять ее идеалы, а герцогу Мэннингу они определенно чужды.
– Эмили! Вот ты где, моя дорогая! – позвал ее кто-то, вырывая из плена воспоминаний и размышлений.
Она обернулась и увидела мисс Моррис, точнее, теперь уже миссис Годдард, которая стояла у входа в свой кабинет. Хотя белая шляпка на кудрявых каштановых волосах и серое шелковое платье отличались крайней простотой и строгостью, в ее темных глазах сверкал задорный огонек, а губы сияли улыбкой.
– Прошу прощения за опоздание, – сказала Эмили, поспешно целуя румяную щеку миссис Годдард. Увидеться с ней всегда было так приятно, словно это ее вторая мать. – Моей золовке уж очень хотелось поговорить, и…
– Все хорошо, моя дорогая. Я прекрасно знаю, как сложно тебе выбраться. Лиза начала сегодняшний урок с девочками.
Миссис Годдард провела Эмили на второй этаж, где располагались все классные комнаты. Женщин, пришедших сюда за новой жизнью под ее чутким покровительством, обучали всему, начиная с чтения, письма и основ арифметики, постепенно переходя к правилам хорошего тона, шитью, кулинарии и ораторскому искусству – в общем, всему, что могло бы помочь им найти новые, достойные уважения способы обеспечить себя. Жили они в этом же здании, в комнатах на третьем и четвертом этажах.
Когда Эмили впервые пришла сюда, чтобы помочь своей бывшей гувернантке, она стала преподавать чтение и основы шитья. Теперь же обучала французскому и вышиванию тех девушек, которые наиболее продвинулись в своих уроках и хотели стать служанками настоящих леди или модистками. И ее переживания из-за неудачной попытки стать герцогиней в сравнении с возможностью хоть чем-то помочь и увидеть, как они выходят на новый уровень жизни, казались сущим пустяком и глупостью! Эти женщины постоянно жили с ощущением ужаса, которое она испытала однажды, когда мистер Лофтон попытался поцеловать ее в саду. Их ощущения были гораздо страшнее, чем она могла себе даже представить. Они нуждались в помощи, а для нее не было большего счастья, чем оказаться здесь кому-то полезной.
– Bonjour, мадемуазель Кэрролл! – воскликнули ученицы, когда она вошла в класс.
Юные леди в изящных черных платьицах повернулись к ней, приветствуя улыбкой. Эмили радостно засмеялась. Возможно, дома для кого-то она и была разочарованием, но только не здесь.
– Bonjour, mesdemoiselles! Comment allez-vous aujourd’hui?[2]