III
Спустя пять дней ровно в восемь часов утра по Парижу, Розали стояла на самом краю железнодорожной площадки, словно в последний раз оглядывая огромную подвесную крышу вокзала Сен-Лазар. Поезд Париж-Руан должен был отправиться с минуты на минуту. Но девушка никак не осмеливалась вступить на борт длиннохвостого шипящего «чудовища». Взглянув на часы и осознав, что время ещё довольно раннее, девушка глубоко вздохнула.
Она подумала: «Верно, Валентайн всё ещё спит. Верно, он снова до самого рассвета был занят рисованием…»
Она представила, как молодой художник сладко дремлет, раскинувшись поперек кресла.
И всё-таки ей будет очень его не хватать. Он был единственным человеком, кто верил в неё и в её невероятную мечту.
«Человек счастливый не должен мечтать, в его жизни существуют все слагаемые, делающие его счастливым», – подумала девушка. Она поклялась себе до возвращения в Париж не вспоминать о существовании такого невероятного чуда, как кино. Однако, вскоре ей покажется это слишком сложным, ведь о своей будущей кинокарьере и работе с самим Чарли Чаплином она думала постоянно.
– Мадемуазель, – воскликнул проводник вагона поезда, протянув Розали руку в белоснежной перчатке, – только вас одну ждём!
– Если бы, – ответила девушка, взобравшись на борт.
Спустя несколько минут поезд тронулся и медленно покатился по рельсам. За этим явлением наблюдали около пятидесяти провожающих. Кто-то из них улыбался, кто-то плакал; все дружно, как по сигналу, начали махать белыми платочками, шагая за уходящим поездом. Лишь только один высокий мужчина значительно отличился от всех: он спокойно стоял в стороне, опираясь плечом о столб. Мужчина провёл уходящий поезд взглядом и только глубоко вздохнул и, засунув руки в карманы своих чёрных брюк, повернулся и направился к выходу – это был тот самый Месье Валентайн, что сейчас, – по догадкам Розали, – наверное, ещё сладко спит.
Сегодняшний день должен был пройти на «ура».
Художник планировал открыть бутылку грузинского вина двадцатилетней выдержки. Дорогой изысканный алкоголь он предпочитал употреблять в одиночестве, а остальным угощал своих «друзей», которых никогда у него и не было.
«Так, сегодня – пью, – размышлял Валентайн, – завтра – женщины, которых я рисую. Или же сегодня, до обеда я пью, вечером – женщины, а завтра – женщины, которых я рисую? Послезавтра – прошу прощения у Пампушки, на следующий день она приносит мне сигары… Или же в этот день она приносит мне сигары?! Ладно, зависит от обстоятельств… О, Господи! Я ведь обещал ей нарисовать её руки. Так, если я сделаю любой набросок и красивенько его подпишу, то ей, наверное, даже очень понравится. Оно будет смотреться лучше, чем оригинал! Я в этом уверен… Так, а что я делаю дальше?.. А дальше я курю. Что это за день? Среда! О, Господь, среда! И снова, и снова сын мадам Луизы оставит свои сверкающие башмаки, и снова мне придётся „одолжить“ их, чтобы отомстить этому гадкому коту и хоть на полчаса заткнуть его. Мерзость! Как же надоедают эти суровые серые будни. Изо дня в день, из года в год ничего не меняется…»
Конец ознакомительного фрагмента.