Птица счастья. Часть 1. «Лучший среди людей тот, кто больше приносит пользы другим» (Галина Солонова, 2015)

1

– Наталья, тебе уже восемнадцать. Блюди себя с парнями строго. Чтоб не судачили женщины о тебе, как о твоей подруге Татьяне, – внушала Мария Сергеевна своей дочери, помогая укладывать вещи в дорожную сумку, – говорят, она очень доступна для мужского пола.

– Сплетницы твои женщины. Им лишь бы поболтать. А у меня одна мысль: заработать на стройке денежку и немного приодеться к началу учебного года. Последний курс педучилища предстоит – стыдно уже ходить в платьях, из которых я выросла.

– Да, да, дочка. Без твоей подработки нам придётся влезать в долги, – печально вздохнула мать. – И, тем не менее, будь умницей, помни мои слова…

Начало июня тысяча девятьсот пятьдесят третьего года… Восемнадцатилетние студентки педучилища провинциального городка по приглашению знакомого прораба во второй раз ехали в большой город на стройку. Очень добросовестно относились они к делу. Разгружали баржи со строительным материалом, носили кирпич и цемент на носилках на второй этаж строящегося дома – и никаких жалоб на трудности. Правда, Раиса Фёдоровна постоянно предупреждала: «Не перегружайте носилки, девочки, лучше за два раза перенести груз», – при этом вздыхала, сетуя на то, что не хватало подсобных рабочих – мужчин.

Однажды утром на строительной площадке появился молодой человек в лётной форме. Он остановился рядом с девушками, которые ожидали распоряжения прораба, приветливо поздоровался, оглядывая каждую из них, и лишь на Наташе задержал взгляд, но та, помня наказ матери, торопливо отвернулась.

На следующий день, как только Наташа со свой подругой Татьяной спустились с носилками со второго этажа, услышали голос Раисы Фёдоровны:

– Девочки, – кричала она, стоя в проёме окна третьего этажа, – зайдите в вагончик. Возьмите на столе мои талмуды и принесите сюда…

– Татьян, ты знаешь, что такое талмуды? – озабоченно спросила Наташа.

Подруга хихикнула, обрадовавшись, что хоть пять минут можно отдохнуть от носилок с кирпичами.

– Да я тоже не знаю, что такое талмуды. Пойдём, на месте разберёмся.

Тяжёлая дверь вагончика скрипнула, и девчата предстали перед молодым лётчиком. Он сидел за столом Раисы Фёдоровны и что-то читал.

Наталья засмущалась и спряталась за спину подруги. Татьяна же, наоборот, шагнула вперёд и, подойдя к столу, протянула руку для знакомства.

– Татьяна, – стараясь заглянуть в глаза молодому человеку, кокетливо представилась девушка.

– Денис, – просто ответил он. – А вы что же застряли там, у двери? – обратился молодой человек к Наташе. – Как вас зовут?

– Наташа, – зардевшись от смущения, ответила девушка.

Она тоже подошла к столу и встала рядом с Татьяной. Румянец на щеках, светлая прядь волос из-под синей батистовой косынки, большие голубые глаза выгодно отличали Наташу от тёмноволосой, черноглазой подруги.

– Вас, наверно, моя тётя прислала за чем-то? – продолжая смотреть на Наташу, спросил Денис.

– Да.

Девушки переводили взгляд с одного предмета на другой, что лежали на столе. Денис заметил их замешательство:

– Так за чем же вы пришли?

– Да какие-то талмуды понадобились нашему прорабу. А мы не знаем, как они выглядят, – смело пояснила Татьяна.

Денис расхохотался. «Какой позор, – подумала Наташа. – Какие мы необразованные», – и ещё больше покраснела. Татьяна засмеялась вслед за Денисом.

– Да вы, девчата, не волнуйтесь! Это моя тётя-юмористка записи производственных работ так называет.

Денис подал Наташе журнал. Взгляды молодых людей встретились. Девушка смущённо опустила глаза, прикрыв их пушистыми ресницами.

– А вы на каникулы к тёте приехали? – застрекотала Татьяна, стараясь отвлечь внимание молодого человека от подруги. – А на танцы в субботу вы придёте? А мы в общежитии живём. Приходите к нам в гости…

Суббота. Принарядившись, девчонки поджидали друг друга в вестибюле общежития, чтобы вместе пойти во Дворец Культуры. Неожиданно появился Денис.

– А мы уже почти все собрались, – стремительно подлетев к парню, сообщила Татьяна на правах хорошей знакомой.

Не увидев среди девушек Наташи, Денис спросил:

– Почему же нет Наташи?

– Да устала она. Не хочет никуда идти.

– Я её сам приглашу. Какой номер вашей комнаты?..

– Идите, девчонки, – обратилась Татьяна к девушкам, устремившим на неё любопытные взгляды. – Мы вас догоним, – и досадливо закусила губу…

Денис торопливо постучал и, не дожидаясь ответа, появился перед Наташей на пороге комнаты. От неожиданности девушка онемела. Но отказаться от приглашения пойти на танцы она не смогла.

– Подождите меня за дверью. Я сейчас переоденусь, – наконец пролепетала она…

После танцев в общежитие возвращались гурьбой. Денис рядом с Наташей. На прощанье он шепнул ей:

– Буду ждать тебя завтра у входа в парк в девять вечера…

Роман Дениса и Наташи развивался стремительно, но был он без объятий и поцелуев: девушка была строга. Между молодыми людьми установились тёплые доверительные отношения. Денис был старше Наташи на два года. Он уже окончил лётное училище и получил распределение в город Станиславль Белорусской ССР. Гуляя по аллеям городского парка, молодые люди рассказывали о своей учёбе, увлечениях, о прочитанных книгах. У Наташи сжалось сердце, услышав, что родители Дениса погибли в начале войны, тогда Денису было всего лишь восемь лет, поэтому его воспитывала тётя. Им обоим казалось, что они знакомы давным-давно. Татьяна же часто, будто невзначай, встречала гуляющую парочку и без приглашения присоединялась к ним.

Незаметно прошли два месяца с тех пор, как познакомились Наташа и Денис. Девятнадцатого августа была их последняя встреча. На следующий день Денис должен был уехать. Он нарочно предложил Наташе сменить место прогулки, чтобы не встретиться с Татьяной. Они сидели на скамеечке у Дворца Культуры под большой ивой, ветви которой покачивались над их головами от лёгкого дуновения ветерка. Звёзды уже давно царствовали на небе. Наташа поёжилась от спускавшейся на землю ночной прохлады. Расставаться не хотелось. Денис обнял девушку за плечи и прошептал в самое ухо:

– Учись прилежно, отвечай регулярно на мои письма, заканчивай своё педучилище, получай диплом и приезжай ко мне.

Денис поцеловал Наташу в губы. Это был первый поцелуй: желанный, волнующий и счастливый…

– Что так поздно? На свидании, небось, с Денисом была? Хорошо, что он племянник прораба, а то закрыла бы дверь, не дождавшись тебя, – ворчала дежурная тётя Фрося вслед весело убегающей девушке.

Сняв перед дверью туфли, чтобы не разбудить Татьяну, Наташа на цыпочках зашла в комнату, наскоро разделась и, словно мышка, нырнула в постель. Душа её была переполнена счастьем, она засыпала в грёзах о счастливой встрече с Денисом через год.

А Татьяна не спала. В её душе поселилась чёрная зависть, которую она тщательно скрывала.

На восьмичасовой вечерний поезд Дениса провожали трое: Раиса Фёдоровна, Наташа и… Татьяна.

Получив расчёт двадцать седьмого августа, девчата укатили домой, чтобы собраться и явиться вовремя на занятия.

А ещё через неделю Наташа получила письмо от Дениса, полное нежных и добрых слов. Сердечко девушки трепетало от радости. Одно беспокоило: не узнала бы о переписке мама. Наташа, смущаясь, попросила почтальона Тосю, которая была года на четыре старше, отдавать письма ей лично.

– Не хочу, чтобы мама до поры до времени знала об этом, – оправдывалась девушка.

– Не волнуйся: сама прошла через это. И о строгости твоей мамы знаю, – улыбнувшись, пообещала Тося…

Ответ написала сразу же с подробным рассказом о начале учебного года.

Время летело быстро. Вот и зимняя сессия. Все экзамены Наташа сдала на пятёрки, кроме одного, которого боялась. По истории КПСС строгий преподаватель Иван Сергеевич «закатил» в зачётку огромную «тройку». Да ещё и пристыдил:

– Тоже мне – отличница! Значит, только мой предмет не любишь?! А ведь Историю КПСС придётся сдавать на госэкзаменах!

О переживаниях по этому поводу Наташа написала Денису. В ответ он прислал бандероль со своими конспектами и письмо, где писал: «С моими лекциями ты, Натусь, обязана сдать этот госэкзамен на «отлично»…

Однажды после занятий Наташа и Татьяна возвращались домой вместе. Наташа остановилась у дома, поджидая Тосю, которая издалека махнула девушке рукой. Татьяна тоже не спешила уходить.

– Денис пишет? – осторожно спросила она. – Пишет, – простодушно ответила Наташа. – Привет ему от меня передай огромный…

В конце апреля Денис прислал Наташе очередное письмо. Тося носила его в сумке уже три дня и никак не могла встретить девушку, чтобы вручить лично в руки. На четвёртый день ей встретилась Татьяна.

– Не можешь никак встретить мою подругу? – с дружелюбными нотками в голосе спросила Татьяна.

– И куда она запропастилась? – в свою очередь сказала почтальон.

– Да целыми днями торчит в библиотеке: ей же нужен красный диплом, – с едва заметной усмешкой произнесла Татьяна. – Мы увидимся с Наташей завтра в училище. Давай я передам ей письмо.

Немного поколебавшись, Тося достала из сумки конверт и отдала Татьяне:

– Не забудь, пожалуйста…

Приближались госэкзамены. За целый месяц Наташа не получила от Дениса ни того письма, что должна была передать Татьяна, и никакого другого. «Наверно, не хочет меня отвлекать от подготовки к выпускным экзаменам, – думала девушка. – Да и мне некогда писать. Будет стыдно перед ним, если я из-за Истории КПСС не получу красного диплома.

Потом, всё потом, после экзаменов»…

Тёплый солнечный июньский день. Листва деревьев после короткого дождика блестела особенно ярко, разноцветные цветочные клумбы радовали глаз. Наташа вприпрыжку бежала с последнего госэкзамена по Истории КПСС, за который получила законную «пятёрку». А в портфеле лежало как награда за красный диплом полученное от Дениса письмо. Ей хотелось почитать его где-нибудь в безлюдном месте, в тени деревьев городского парка. А пока она бежала, размахивая портфелем, по утоптанным дорожкам, и её бег был похож на какой-то неземной танец.

Наконец села на скамейку под раскидистой ивой. «Как тогда, на последнем нашем свидании», – радостно думала Наташа. Она погладила серебристую, свисающую над плечом ветку, затем осторожно, медленно открыла портфель и вынула письмо. Девушка поцеловала синий конвертик и прижала обеими руками к груди. Открывать не спешила. Радостно думалось о том, что сейчас прочитает приглашение от Дениса в город, где он служит. И вот тогда-то всё можно будет рассказать маме.

Дрожащими руками Наташа вскрыла конверт, вытащила маленький листок бумаги и прочитала: «Ты писала мне в каждом письме, что усердно занимаешься. Скромницу из себя строила. Теперь я точно знаю, как и чем ты «занимаешься». Ты свой выбор сделала. Я прощаю тебя и говорю тебе: ПРОЩАЙ!»…

По тенистой аллее шла старушка в белой панаме. Поравнявшись со скамейкой, где сидела Наташа, она с тревогой спросила:

– Девушка, вам плохо?

– Не беспокойтесь, – чуть слышно ответила Наташа…

Через три дня Наталье вручили направление на работу в детский дом в селе Соколово на должность воспитателя. К работе обязана была приступить пятнадцатого августа тысяча девятьсот пятьдесят четвёртого года.

Татьяна, получив диплом, в тот же день уехала в Белорусскую ССР в город Станиславль, где служил Денис, работать учителем начальных классов. Узнав об этом, горькая догадка мелькнула в сознании Наташи.

2

Автобус плавно остановился у поворота дороги, ведущей в село Соколово. Наталья вскинула на плечо сумку с вещами и зашагала в сторону бывшей барской усадьбы, на территории которой располагался Детский дом.

Директор, Дунаев Пётр Васильевич, встретил молодого работника по-отечески. Радушно улыбаясь, он рассматривал её диплом.

– — Так, так, та-ак. Учитель начальных классов. А работать будешь у нас воспитателем. Ну, ничего, дадим тебе группу девочек с пятого по десятый класс. Лиха беда начала! Дети у нас сироты: без матерей и отцов. Но – хорошие. Надеюсь, подход ты к ним найдёшь. По твоему возрасту относиться к детворе лучше как к младшим братьям и сёстрам, которых надо любить. Питаться будешь вместе с ними, бесплатно: так положено в первый год работы. Жить – в том же корпусе, где и вся твоя группа… Вот так, Наталья Антоновна…

Наталья быстро освоила распорядок детдомовской жизни. До глубины души тронули истории детей, чьи личные дела читала по ночам. Читала и плакала. Ведь это были дети, рождённые до и во время войны и потерявшие родителей. Их родители погибли в боях за Родину или скончались от ран после войны. Она и сама не дождалась отца с фронта.

Девочки из её группы почувствовали в Наталье Антоновне родного человека. Они рассказывали ей о своих детских тайнах и проблемах, об учёбе в школе, о своих желаниях и стремлениях; в свободное время на прогулках старались встать рядом и взять за руку свою воспитательницу. Наталья чувствовала, как не хватает детям родительского тепла и любви. Природный дар отдавать всю свою любовь, тепло души проявился в полной мере. Все детские проблемы стали её личными. Поэтому и дети из других групп тоже потянулись к ней…

Все девочки и мальчики детского дома ходили в одинаковой одежде, в одинаковой обуви. Дети подрастали, одежду и обувь донашивали младшие.

Однажды, в начале марта, проводив свою группу в школу, Наталья Антоновна случайно увидела восьмиклассницу Таню Блиновау из другой группы. Девочка бежала босиком по заснеженной тропинке из туалета, что находился от жилого корпуса метрах в пятнадцати. У Натальи ёкнуло сердце. Побежала вслед. Усадив Таню на кровать, стала растирать ей посиневшие от холода ступни.

– Что случилось? Почему ты не в школе? Почему босиком?

– Да не успел сапожник за воскресенье починить мои ботинки, – краснея, будто сама в этом виновата, тихо ответила девочка. – Они были очень старые.

Не раздумывая, Наталья побежала в кладовую.

– Александра Прохоровна! – с порога возбуждённо заговорила девушка. – Дайте ботинки или хотя бы какие-нибудь тапочки тридцать пятого размера: Таня Блинова из восьмого класса босиком осталась, в школу не пошла, в туалет не в чем сбегать!

Александра Прохоровна, кладовщица в чёрном сатиновом халате, неповоротливая, похожая на нахохлившуюся ворону, что-то тихо обсуждала с бухгалтером Ефросиньей Абрамовной. Женщины многозначительно посмотрели друг на друга, выражая негодование молодой воспитательнице. Медленно развернувши свой корпус, как широкая баржа, Ефросинья Абрамовна, пронзила Наташу ледяным взглядом и внушительным голосом произнесла:

– А что? Блинова разве из твоей группы, что ты так печёшься? Цела будет! Без разрешения директора ничего нельзя выдавать.

Бухгалтер снова развернула своё тело-баржу к кладовщице. От этих слов, а скорее от безразличия, у девушки закружилась голова.

– Развели тут беспорядок! – возмущённо бросила Наталья Антоновна и выбежала из кладовой.

Ох, и досталось же молодой воспитательнице от директора за эту обронённую фразу!

Детдомовская жизнь, как её понимала Наталья Антоновна, была казённой. Даже самые добрые воспитатели не могли своим воспитанникам заменить родителей. От равнодушия некоторых работников детям некуда было деться.

В одной из групп внимание Натальи привлёк мальчик Витя Карташов. Светловолосый, бледный, тихий не по годам, он выделялся среди своих сверстников-девятиклассников. Витя не участвовал ни в спорах, ни в беседах, часто сидел где-нибудь в сторонке и что-то записывал простым карандашом в ученическую тетрадь или читал.

– Как дела? – однажды спросила Наталья Антоновна, проходя мимо.

– Ни-че-го, – протяжно произнёс он.

– Что пишешь?

– Стихи-и, – смущённо ответил Витя. – Да вот никак не подберу рифму-у.

– Разреши мне помочь тебе.

Он молча протянул тетрадь. Стихи были о друге, с которым когда-то дружил в раннем детстве, и которого нет теперь рядом, и о том, каким одиноким он себя чувствует здесь, в детском доме. После этого случая Наталья старалась общаться с мальчиком как можно больше.

Во время одной из таких бесед Витя сообщил шёпотом:

– Меня хотят отравить.

Наталья опешила, не зная, как реагировать. Она постаралась пошутить, но он досадливо произнёс:

– И вы против меня! – встал и убежал вглубь сада.

Наталья Антоновна почувствовала неладное. «Что-то с психикой. Как помочь? Кому об этом можно сказать, чтобы не засмеяли меня, ссылаясь на мою неопытность», – рассуждала она.

Наталья стала наблюдать за поведением Вити. Заметила, что прежде чем взяться за какой-то предмет, мальчик протирал его тряпочкой. Ручки дверей, столовые приборы – всё подвергалось протирке. В столовой Витя старался поменять свою тарелку с едой на чью-нибудь.

В один из воскресных дней, когда Наталья Антоновна была дежурной по столовой, заметила, что Витя не пришёл ни на завтрак, ни на обед, ни на ужин. Она подошла к мальчишкам, обычно сидевшим рядом с Витей за столом.

– Ребята, волнуюсь я за Витю. Почему он последнее время опаздывает в столовую, а сегодня его вообще не было? – спросила Наталья.

– А вы никому не пожалуетесь? – шёпотом произнёс самый бойкий из группы Мишка Савосин.

– Слово даю, никому.

– Да медлительный он какой-то. Как муха сонная. Наша группа нарекания из-за него часто получает. Вот и пошутили мы: «Ещё раз опоздаешь – отравим тебя».

– Я вас, ребятки, попрошу: не обижайте его. И о нашем разговоре никому не говорите.

Как только Наталья Антоновна освободилась от дежурства, взяла Витин ужин, завернула его в полотенце, забежала в свою группу и попросила девочек самостоятельно готовиться ко сну. Зная, где может скрываться мальчик, направилась по безлюдной аллее вглубь сада. Она не ошиблась: Витя неподвижно сидел на своём излюбленном месте, под старой яблоней, по соседству со старыми-старыми пнями.

– Витя, – тихо позвала Наталья.

Он вздрогнул, устремив на неё отрешённый взгляд.

– Я тебе ужин принесла. Покушай.

Выражение его лица стало более осмысленным. Наталья Антоновна молчала, не спешила с разговорами. Стемнело. Полная луна завораживала своим холодным блеском. Мальчик, не отрывая глаз, смотрел на это небесное чудо, будто находился у него в плену.

– А почему ты не пришёл в столовую? – наконец спросила Наталья Антоновна. – Ребята просто пошутили над тобой.

Витя молча посмотрел на неё и отвернулся.

– Нет, Витя, я за тебя. Поверь мне как другу. Давай вместе будем есть после всех. А сейчас пойдём: поздно уже…

– Витя, я с ног сбилась, искала тебя, – увидев мальчика, взволнованно произнесла Елена Демьяновна, Витина воспитательница.

– Это я виновата, – ответила за мальчика Наталья Антоновна.

Елена Демьяновна, обняв молодую воспитательницу за плечи, на ухо шепнула:

– Поговорим?

О странностях своего воспитанника Елена Демьяновна знала. Она сообщила об этом директору Петру Васильевичу и медсестре Антонине Ивановне. Решили, что поскольку у Вити с молодой воспитательницей отношения доверительные, нужно пойти ему навстречу, подольше понаблюдать и не делать поспешных выводов…

Витя поджидал Наталью Антоновну.

– Пойдёмте в столовую через служебный вход, – сказал мальчик. У входа он остановился. – Открывайте дверь сами. – Зашли в коридор, где стояла бочка с чистой водой. – Возьмите ковш, полейте мне на руки, – приказал Витя и протянул руки над пустым ведром. Подошли к полке, на которой стопкой стояли чистые тарелки. – Отсчитайте пять. – Шестую тарелку взял он сам, снял со стены висевший рядом с кастрюлей половник и налил супу.

Целую неделю Наталья Антоновна выполняла все Витины пожелания. Молча и терпеливо. А потом, как ни в чём не бывало, он пришёл со своей группой на завтрак…

Наталья Антоновна только что уложила своих девочек спать, вышла на улицу, села на скамейку около корпуса. Тишина. Лёгкий ветерок приятно обдувал лицо и открытую шею. Она закрыла глаза. Вспомнились события прошедшего дня, а мысли о Вите вновь и вновь возвращались. «Мальчик болен? Или его странное поведение – это жестокая месть за одиночество?» Какая-то мошка, обрадовавшись теплой майской ночи, резвилась, то и дело опускаясь на щёку. Наталья открыла глаза. Убывающая луна в окружении мигающих звезд царствовала на тёмном небе. «Луна. Таинственная луна… Не ты ли являешься причиной обострения Витиной болезни? Где-то я читала об этом», – подумала Наталья…

– Через три дня приезжает инспектор Прасковья Пименовна, – сообщил директор на очередной планёрке. – О её строгости вы знаете. Так что готовьтесь: подчистить территорию, корпуса чтобы были в идеальном порядке, столовая, все подсобные помещения, особое внимание, кого это касается, документации. – Пётр Васильевич окинул взглядом всех присутствующих, вздохнул. – Да, и научите, наконец, младших детей заправлять кровати «под стрелочку». – Все повернули голову в сторону молодого воспитателя Кости Пахомова…

Прасковья Пименовна была чиновницей со стажем. Чёрный костюм с длинной по щиколотку юбкой, кипенно-белая сатиновая блузка с воротничком «стойка», такого же цвета хлопчатобумажные носки, босоножки из текстиля на низком каблуке. Гладко зачёсанные волосы, собранные на затылке в пучок, торчащие домиком уши, маленькие серые глазки с колючим взглядом, острый нос, как клюв ястреба, морщины вокруг сжатых в кучку губ, ни намёка на улыбку на лице. Такой она предстала в корпусе, где располагалась группа Натальи Антоновны.

Инспектор молча проверила всё. Наталью Антоновну больше всего поразило, как привычным движением чиновница провела по подоконнику указательным пальцем, вглядываясь, не осталось ли на нём пыли, и заглянула под одну из кроватей.

Воспитательница робко стояла посреди спальни, боясь даже дышать. Неожиданно Прасковья Пименовна резко повернулась к Наталье Антоновне и молча пронзила её своим колючим взглядом. Наталье вдруг стали мешать вытянутые вдоль туловища руки: она не знала, куда их девать. Но девушка быстро справилась со своим смущением: руки завела назад, сцепив их между собой, подняла голову и прямо взглянула на инспектора. Плотно сжатые губы инспектора задвигались.

– Мне сказали, что вы бьёте тревогу по поводу психики Вити Карташова.

– Да. Думаю, что мальчика нужно показать психиатру, – спокойно ответила воспитательница.

Инспектор ядовито усмехнулась.

– Я провела почти часовую беседу с ним.

Витя умный, любознательный, эрудированный мальчик. Никаких признаков психического расстройства я не заметила. А вам, Наталья Антоновна, необходимо ещё раз проштудировать по учебникам особенности психологии детей подросткового возраста…

Инспектор уехала, а нерешённые проблемы остались. У Вити снова началось обострение болезни: он не посещал уроки, убегал в сад, сторонился ребят, был уверен в том, что они хотят его погубить. Болезнь то затихала, то вновь обострялась. Директор детдома, наконец, принял решение показать мальчика психиатру. В конце августа в сопровождении медсестры и воспитателя Витю Карташова повезли в город. Добирались сначала на лошади, затем на рейсовом автобусе. Доктор психиатрической больницы оставил мальчика на обследование и дальнейшее лечение. Поставив диагноз «тихое помешательство», он очень сожалел, что обратились поздно.

Витя больше не вернулся в детский дом. К счастью, Витина родная тётя, бездетная незамужняя женщина, узнав о несчастье своего племянника, забрала к себе. Через полгода на имя директора Петра Васильевича пришло официальное письмо за подписью инспектора Прасковьи Пименовны, где она сообщала, что государство выделяет бывшему детдомовцу на его содержание: одежда – на пять лет, постельные принадлежности (два комплекта) на три года, денежное пособие по инвалидности…

Шёл третий год работы Натальи Антоновны.

Ещё один случай, который произошёл в детском доме, запомнился и детям, и взрослым надолго.

Двадцать третьего февраля, в День Советской Армии и Военно-Морского Флота, испекли к обеду румяные плюшки. Ароматный запах распространился на всю столовую и даже на улицу проник. Наталья Антоновна в этот день была дежурной. Она замечала и подмечала всё, что происходит вокруг – уж такова была её натура. Обед почти закончился. Девчонки и мальчишки в большинстве своём компот выпили вприкуску с хлебом, а плюшки взяли с собой. За столом остался один Аркаша Васильев, шестиклассник. Плюшку он свою съел; но ему так хотелось, как это сделали другие дети, выйти из столовой с пахучей румяной булочкой в руке! В это время в зале появилась старшая повариха Мария Ивановна. Аркаша решился подойти к ней:

– Тётя Маша, я ещё хочу плюшку, дайте мне, пожалуйста, одну.

Мария Ивановна уничтожающе посмотрела на мальчишку сверху вниз, вытирая передником свои вспотевшие щёки-пышки.

– Ещё чего! Всем положено по одной! Много найдётся вас таких желающих! То хлеба вам дай сверх положенного! Теперь плюшек захотели! – громыхала своим голосом-басом повариха.

Бедный Аркаша сгорбился, как старичок, опустил голову, устыдившись своей смелости, и пошёл к выходу.

От жалости к мальчишке и стыда за повара у Натальи Антоновны «душа зашлась». Она чуть не выронила стопку тарелок, которую держала в руках: «Хорошо, что я не успела съесть свою булочку».

Наталья догнала мальчика.

– Ты прости, Аркаша, Марию Ивановну: устала очень. Вот, возьми. Она передала тебе самую пышную и румяную плюшку…

После этого случая Наталья долго не могла уснуть. Она едва сдерживала себя, чтобы не расплакаться. Наташа и раньше замечала, что детям отказывали в лишнем кусочке хлеба. В душе поднималось возмущение и злость на поваров. Она приняла решение: тайно, незаметно, никому не говоря, проследить, все ли отпускаемые продукты доходят до детей. Как только в подсобном помещении никого не было, Наталья Антоновна находила причину зайти туда. Она успевала обследовать шкафы, тумбочки и окна за занавесками. Каждый раз обнаруживала отсыпанную крупу в кулёчках, отлитое в баночку растительное масло и молоко, отложенные в тарелку кусочки сливочного масла, хлеб… «Обследование» продолжалось несколько дней.

Теперь Наталья Антоновна стала обладательницей неприглядных тайных дел кухонных работников. Что делать с этой тайной, она не знала. Настроение безрадостное, вид поникший, заболела голова от переживаний. Пошла в медпункт за таблетками. Медсестра Антонина Ивановна заметила изменения в настроении Натальи.

– Ну, отчего может болеть голова у молодой девушки? – по-матерински заворковала Антонина Ивановна. – Дети не слушаются? Не поверю: все знают, что ты у них в защитницах ходишь, любят и уважают они тебя. Несчастная любовь? Так молодой воспитатель Костя Пахомов с тебя глаз не сводит.

– Да не нужен мне этот Костя! – с горечью отозвалась Наталья и скороговоркой со слезами рассказала всё, что произошло: и про Аркашу, и про воровство в столовой.

– Ну-ну, не горячись. Обойдётся. А плакать не стоит. Береги-ка свои голубые глазки. Наплачешься ещё за свою жизнь: найдутся обидчики.

Муж Антонины Ивановны работал учителем труда и был председателем профкома работников Детского дома. Она-то и изложила ему ситуацию во всех подробностях.

В начале марта, во время обеда, в столовой появилась комиссия во главе с председателем профкома Виктором Николаевичем с внеплановой проверкой. Прошлись по столовой и направились в подсобку.

– Проверьте, пожалуйста, помещение и вон ту хозяйственную сумку, что стоит под столом, – обратился Виктор Николаевич к проверяющим. А вы, Мария Ивановна, дайте мне накладную, по которой получили продукты на сегодняшний день.

Старший повар растерялась, нос покрылся капельками пота. Все припрятанные продукты выложили на стол.

На следующий день проводилось расширенное заседание профкома, куда пригласили Наталью Антоновну и дали ей слово для выступления. Марию Ивановну решили уволить с работы.

После заседания Наталья ушла первой. На душе было очень скверно. Шла по тропинке, припорошенной свежим снежком. Сердце стучало так, что девушка обе ладони прижала к груди, будто хотела удержать его на месте. Наташу догнала Мария Ивановна и бросила в лицо обидные слова, которые Наталья запомнила на всю жизнь:

– Выследила?! Чтоб тебе муж достался противный и вредный!

Девушка отступила в сторону, поскользнулась и упала. Слёзы сами собой потекли по лицу…

Жизнь и работа после этого случая показались Наташе пыткой. Кто-то осуждал её, кто-то говорил как о смелом принципиальном человеке. Но те и другие шептались за спиной.

Как бы ни были морально тяжёлыми для Натальи следующие два с половиной месяца, она старалась вида не подавать, переживала всё в себе. Почувствовала, что стало побаливать сердце, иногда сдавливало грудь и казалось, будто не хватает воздуха. «Да, слабовата я для серьёзных ситуаций», – подумала девушка и пошла к медсестре. Антонина Ивановна измерила давление, пощупала пульс и дала совет:

– Просись-ка в отпуск, Наталья. Вон какие синяки под глазами. Отдохнуть тебе надо.

Второго июня тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года дети гурьбой провожали свою любимую воспитательницу за пределы бывшей барской усадьбы, где располагался детский дом. Пройдя метров пятьдесят, Наталья Антоновна обернулась – дети всё ещё стояли и махали ей руками. Девушка прослезилась: она знала, что к ним больше не вернётся.

3

Село Батогово, куда районный отдел народного образования направил Наталью Антоновну работать в школу учителем начальных классов, встретило большим горем.

Две девчушки, Наденька пяти лет, четырёхлетняя Танечка, играли вчера после обеда у дома и вдруг исчезли. Мамочки встревожились: обежали всех соседей, потом улицу, узнало всё село. Стали искать. Направились к лесу – на одной из тропинок следочки босых ножек обнаружили. А дальше лес, и никаких следов. Аукали, кричали, звали по имени. Ночь наступила, лес во мраке, матери почти в обмороке.

Сообщили в милицию в областной центр и на ближайший завод, где работали многие сельчане. Рано утром отправились опять на поиски. Целый день искали до самой ночи, отчаялись, а детей не нашли. С рассветом снова все собрались, решили идти цепочкой на таком расстоянии, чтобы видеть друг друга справа и слева.

К полудню капитан Афонасов девочку обнаружил. Вроде радоваться надо, но сердце защемило от жалости и тревоги. Она сидела на пенёчке как мумия, не шелохнувшись. Всё лицо, руки, ноги облеплены мошкарой и комарами. Отогнать их у ребёнка уже не было сил. Глаза, опухшие от укусов, закрыты. Чтобы не испугать девочку, капитан тихо спросил:

– Ты Надя или Таня?

– Надя, – с усилием произнесла девчушка.

«Жива», – обрадовался капитан и поторопился взять девочку на руки.

– А где же Таня?

– Её дедушка забрал, она спит там.

Надя явно бредила. Капитан достал из кармана рафинад (он носил его всегда с собой), откусил малюсенький кусочек и положил девочке в рот.

В двух метрах от Нади, свернувшись калачиком, лежала Таня. Она оказалась мертва… Надю отвезли в областной центр в больницу.

Её жизнь была спасена.

4

– Ох, ох. С большим горем совпал твой приезд в наше село, милая. А это плохая примета, – такими словами встретила Наталью Федотьевна, соседка по коммунальной квартире.

– Чужого горя не бывает, – вздохнув, тихо произнесла Наташа. – И я испытываю глубокую печаль. Но в приметы стараюсь не верить.

– Проходи, проходи. Вот твоя комната, а это моя. Тут ещё комната, но она пустует. А кухня у нас общая. Располагайся да приходи – чайку попьём вместе. А приметы – это глупость всё. Ты прости меня, старую.

Старинное село Батогово, в котором предстояло Наталье Антоновне жить и работать, впервые было упомянуто в истории в тысячу пятьсот третьем году. Достаточно значимым оно было и в тысячу девятьсот пятьдесят седьмом: железнодорожная станция, вокруг которой располагался жилой массив; отделение связи, простенькое, но заботливо ухоженное здание Дома Культуры с вымощенной летней танцплощадкой. Природное богатство – лес, отсюда и лесничество, и три грибоварни. Большая средняя школа находилась через дорогу от дома, где поселили новую учительницу.

Встретили её очень тепло. Наталья Антоновна радовалась тому, что попала в дружный, творческий коллектив. Среди опытных педагогов было много молодёжи, которая училась у старшего поколения педагогическим премудростям, получала помощь и совет. Такой коллектив создал замечательный человек, Большунов Михаил Семёнович, красивый и статный мужчина. Ему природой было дано работать с детьми и руководить учителями. Тёплое, тактичное, доброе отношение к учащимся являлось примером для всех педагогов. Посещая уроки, Михаил Семёнович проводил анализ один на один с учителем, где говорил о неудачных моментах, подсказывал пути решения проблем. Но на педагогических советах он непременно отмечал достоинства урока. Учащиеся, их родители, коллеги платили своему директору безграничным уважением, благодарностью и любовью.

Душевные, да и физические раны войны были ещё слишком свежи. Неугомонный патриот Михаил Семёнович, сам прошедший войну от первого до последнего дня, вынашивал идею создания памятника погибшим. Зимними вечерами, после работы, он долго засиживался в своём кабинете: делал наброски монументов, продумывал, какие материалы для этого нужны, где найти место для задуманного сооружения, которое наилучшим образом впишется в ландшафт села, как подкючить к этому делу общественность.

Идеей директора школы прониклись все сельчане. Готовились целый год. Комсомольская организация во главе с комсоргом организовала поисковый отряд. Старшеклассники обошли все дома и в Книгу памяти записали погибших на войне. Учащиеся средних и младших классов устраивали рейды по сбору кирпичей и камешков. Была установлена связь с бывшими партизанами и участниками войны.

Они рассказывали школьникам о воздушных сражениях, в которых гибли и наши лётчики, о тяжёлых боях, что вели партизаны в окрестностях села.

Наталья Антоновна, приступив к работе в школе, сразу же включилась в этот процесс. Однажды она пригласила в свой класс бывшего участника партизанского движения Константина Сергеевича Тихоненкова. Затаив дыхание, дети слушали его рассказ.

5

Немцы, обосновавшиеся на станции, чувствовали себя хозяевами. Пополнение приняли. Об этом командиру партизанского отряда сообщил связной, семидесятилетний дед Захар, якобы часто охотившийся в лесу на зайцев. «Пополнение… К чему бы это? Что затевает немчура? – размышлял командир, разглядывая карту местности, где расположена станция. – Придётся посылать опытных разведчиков»…

Чуть только забрезжил рассвет, Иван и Константин, надев поверх фуфаек маскхалаты, встали на лыжи. Шли по пышной снежной целине – всю ночь хлопьями шёл снег. Наконец остановились. Сбросив с себя вязанки хвороста, которые должны были послужить оправданием на случай встречи с немцами, оглянулись назад. Заснеженный лес стоял стеной километрах в трёх. Впереди, в двадцати минутах ходьбы – окраина села. Стройными рядами из труб домов поднимался дым. Тишина. Костя вспомнил, как они с Нюрой год назад любовались новенькой трубой, из которой так же стройно, с запахом хвои, валили клубы дыма.

– День сегодня будет бесснежный и безветренный, тихо сказал Иван. – Достав из-за пазухи бинокль, направил объективы в сторону станции. – Копошатся сволочи с раннего утра. Посмотри-ка ты, Костя, может быть, лучше рассмотришь.

Константин торопливо приложил окуляры к глазам и, не отрываясь, смотрел вдаль. Наконец произнёс:

– Мне кажется, разгружают они вагон со строительными материалами. Надо подобраться поближе и понаблюдать…

Прошли ещё метров пятьсот. Сняв лыжи, расположились за небольшим бугорком у зарослей ивняка. Окопавшись в снегу, лежали долго, рассматривая станцию и её окрестности. Всё фиксировали в памяти, чтобы потом нанести на карту все объекты… Продрогли.

– Холодновато, – тихо произнёс Костя, растирая ладонями посиневший нос, губы, щёки и уставшие от напряжения глаза, обрамлённые заиндевевшими ресницами.

– Ничего. Сейчас согреемся: ползём по-пластунски с хворостом и лыжами метров сто до тропинки, маскхалаты, полозья присыпаем снегом и окольными путями двигаемся к деду Захару. Ты вперёд, а я минут через десять, – сказал Иван…

Хата деда Захара стояла на самом краю села с правой стороны от станции. Седенький, щупленький от времени и жизненных забот, похоронивший три года назад свою Прасковью, отправив на войну троих сыновей, жил один. Но интереса к жизни ещё не потерял. До войны он долгое время работал лесником. В лесу знал каждую тропинку, деревце и кустик, а в округе – весь люд от начальства до последнего мальца. Собрался на фронт, да не взяли, но придумал, как «пособлять супостатов изничтожать».

Прислонившись сутулой спиной к тёплой печи, дед Захар поглаживал ладонью правую руку, что нещадно ломила, и думал свою думу. Неожиданно услышал шорох в сенях – насторожился. Кто-то обивает снег старым голиком – отлегло от сердца: значит, свои. Кряхтя, поднялся навстречу:

– Костя, – обрадовался дед. – Проходи скорее к печи.

– А мы хворосту тебе на растопку несём с Иваном. Скоро и он должен подоспеть.

– Вот спасибочки: очень кстати. Сейчас взвар приготовлю…

Осторожно прихлёбывая из алюминиевых кружек горячий напиток, заваренный только Захару известными корешками, Иван с Константином слушали последние новости.

– Непрошеные гости хозяевами себя почуяли. А что, в селе только несколько немощных стариков да бабы с малыми детями – шебуршить некому. Осмелели гады, вольготно себя чувствують: большой строительный отряд прибыл, водокачку строють…

Морозная и лунная была та январская ночь. Партизанский отряд продвигался к станции. Снег сильно скрипел под ногами и полозьями саней. Было далеко всё видно и слышно – это затрудняло действия партизан. Воспользовавшись тем, что на станции стоял под парами вражеский эшелон, который отвлекал внимание немцев, удалось скрытно расставить свои силы перед штурмом. Каждый его участник чётко знал свои задачи. Никаких посторонних эмоций.

Четыре вагона, в которых жили гитлеровцы, были основным объектом удара. Расчёты станкового и двух ручных пулемётов заняли позицию с правого фланга этих вагонов, автоматчики пробрались к левому. Когда всё было готово к атаке, командир разведки и его помощник стремительно перескочили через железнодорожные пути, бесшумно сняли часового у здания станции и бросили в окно противотанковую гранату. Аппаратура телеграфно-телефонной связи была уничтожена – станция оказалась отрезанной. Ещё две гранаты сразили немецких офицеров, находившихся в дежурной комнате. Это послужило сигналом к атаке. Застрочили пулемёты и автоматы. Шквал страшной силы кинжального огня обрушился на вагоны, из которых ни один гитлеровец выскочить не смог.

Подхватились немцы, что жили в пристанционном посёлке и подняли беспорядочную стрельбу. Видимо, враг не сразу понял, что произошло: находившийся в укрытии недалеко от станции пулемёт бил в противоположную сторону.

Бой ещё шёл, а подрывная группа партизан тем временем подобралась к железнодорожному мосту. Заложили тол и подожгли шнур. Взрыв моста был последним эпизодом военной операции.

Немецкий гарнизон был разгромлен, более семидесяти солдат и офицеров врага были уничтожены.

Выполнив задачу, поставленную командиром, не неся никаких потерь, партизанский отряд отходил. «Теперь можно и вздохнуть полной грудью», – подумал командир отряда.

Бывший разведчик партизанского отряда закончил свой рассказ. Опустив голову, он ещё несколько минут молчал – будто воспоминания о войне не отпускали его. И дети сидели молча, боясь нарушить тишину. Наконец Константин Сергеевич поднял голову, окинул взглядом детишек и тихо произнёс:

– Будьте здоровы, любите Родину, берегите мир.

Класс наполнился детскими аплодисментами.

(Во второй части 5-й главы использован отрывок из воспоминаний комиссара районного партизанского отряда К.С. Тихоненкова о реальном бое партизан с фашистами).

6

– Наталья Aнтоновна, подождите, пожалуйста, – услышала девушка приятный мужской баритон, выходя из школы.

Наталья остановилась, поджидая молодого человека.

– У вас ко мне какое-то дело?

– Да. Очень важное, – стараясь заглянуть Наташе в глаза, ответил он. – Разрешите вас проводить.

– Это повод для официального знакомства? – усмехнувшись, спросила девушка. – Я знаю, что Вас зовут Василий: мне моя соседка Федотьевна обо всех молодых людях доложила. А проводить – пожалуйста. Дом, где я живу, через дорогу.

– Будем считать, что знакомство состоялось, – останавливаясь у калитки, сказал Василий. Чтобы задержать Наташу ещё на несколько минут, глядя на пурпурные гроздья рябины, что красовалась у крыльца под сентябрьским солнцем, заметил, – этой осенью в лесу, как никогда, много рябины.

– А Федотьевна говорит, что рябина – это горькая судьбина, нельзя её сажать у дома…

– Хочу Вас пригласить завтра в кино.

Фильм называется «В шесть часов вечера после войны». Пойдёмте: ведь завтра суббота.

– Благодарю, Василий. Но в воскресенье мне нужно пораньше встать, чтобы съездить в город. Как-нибудь в следующий раз… может быть, – нашла повод для отказа Наталья. – Поднявшись на крыльцо, посмотрела на растерявшегося Василия, смущённо сказала, – до свидания…

– Наташа, ты пришла? – послышался голос Федотьевны, доносившийся из кухни.

– — Да, Федотьевна, это я, – устало ответила девушка.

– Мой-ка руки да садись за стол. Гость у нас. А я пышек напекла.

– Здравствуйте, – поздоровалась Наташа, увидев за столом мужчину.

Высокий, плечистый, взрослый, в морской тельняшке, он как-то смущённо вскочил с места, чтобы усадить девушку за стол.

– Знакомьтесь, – сказала Федотьевна, любопытно поглядывая то на Наташу, то на мужчину.

Девушка протянула руку:

– Наташа, – вежливо произнесла она.

– Иван, – сказал он торопливо, схватив большими жилистыми руками маленькую девичью ручку, и при этом его мужественное лицо залилось густым румянцем.

– Иван Петрович занёс мне отремонтированную на кузне лопату, а то нечем докопать картошку, – заговорила певучим голосом пожилая женщина, видя, как этот большой мужественный мужчина оробел перед учительницей хрупкого телосложения.

Чаепитие прошло за разговорами о жизни, о работе, рассказами о себе – всё было предельно просто и задушевно.

Едва Иван Петрович вышел за порог, как Федотьевна начала его нахваливать:

– Хороший человек: работящий, девять лет прослужил на флоте, душевный и на вид – «стань да глянь»… Да ты не смотри, что он работает кузнецом. Ну и постарше тебя на двенадцать годков – да не в этом же дело! Многие наши девчата хотели бы заполучить его в мужья. А он, вишь, на тебя глаз положил. Чего молчишь? Скажи что-нибудь.

– Думаю, Федотьевна, что он действительно хороший человек. Я ему желаю счастья.

– Тебя смутило то, что он кузнец?

– Жена ему нужна постарше, помудрее.

– Да тебе уже тоже двадцать три. Пора семью заводить. Хорошая ты дивчина, Наталья. Жалко, если у тебя жизнь не будет складываться…

«Вот и кавалеры объявились, – подумала Наташа. – Да только ничего не «ёкнуло» в душе». – Она вспомнила свою первую любовь, предательство подруги, обиду, которую неожиданно нанёс ей Денис – всё это отозвалось острой болью в её ранимом сердце…

Иван Петрович пытался ухаживать за Натальей: приходил несколько раз, якобы по делу к Федотьевне; обязательно заглядывал в класс, когда встречался с Михаилом Семёновичем, чтобы обсудить вопрос изготовления навершия для будущего памятника. Видя лишь только вежливое отношение к себе со стороны молодой учительницы, понял, что на большее рассчитывать не стоит, тихо отошёл в сторону.

А Василий настойчиво стремился завоевать сердце Наташи: находил повод для встреч, появлялся перед девушкой везде и всюду неожиданно, будто из-под земли. Как говорится, «не давал проходу». Неопределённые отношения между Наташей и Василием длились почти год. Василий уже не раз признавался в любви, звал замуж, а сердце девушки для любви не открывалось. Что делать, как поступить – не знала, не чувствовала. Посоветоваться с матерью Наташа боялась: знала, что она непременно спросит: «Любишь ли ты его?» Узнав правду – осудит. Удручённое состояние, видимо, отражалось в настроении и глазах, полных печали. Это сразу заметила семидесятилетняя Александра Васильевна, тоже учительница начальных классов, с которой Наташа подружилась.

Как-то после уроков Александра Васильевна зашла к Наталье в класс.

– Садись, Наташа, рядышком, – указывая на место за партой. – Посидим рядком, поговорим ладком… Девочка моя, вижу, что тебя что-то сильно тревожит. Поделись – легче станет, – по-матерински сказала Александра Васильевна, обняв Наташу за плечи.

Наташа шмыгнула носом, уткнулась головой подруге в плечо, расплакалась. Александра Васильевна, поглаживая как маленькому ребёнку выгоревшую прядь волос на голове девушки, терпеливо ждала, приговаривая:

– Поплачь, поплачь. Это тоже помогает… Выслушав Наташу, Александра Васильевна не торопилась давать совет. Вздохнув, наконец, заговорила:

– Семья, дети для женщины – это важно: есть, для кого и ради чего жить. Я сама выходила когда-то замуж за «шапку». – Наташа недоумённо взглянула на Александру Васильевну. – Да, да, за «шапку». Пришли родители моего будущего мужа, принесли шапку своего сына, сговорились о свадьбе. Ивана своего, царство ему небесное, увидела только за свадебным столом. Потом появились и любовь, уважение и жалость друг к другу – слава Богу, хорошим человеком он оказался. – Александра Васильевна помолчала в раздумье. – Василий живёт в посёлке около двух лет, знают его с положительной стороны: работает заместителем лесничего, учится заочно в институте, с людьми обходительный, человек интеллигентный, перспективный, да и на вид – красавец. Остаётся тебе научиться любить его. – Девушка вздохнула. – Многие девчата глаз с него не сводят, а он за тобой бегает. Вон молоденькие девчонки подрастают – в восемнадцать норовят замуж выскочить, а тебе уже двадцать четвёртый… Любовь проходящее чувство, остаются уважение, доброта, взаимопонимание, человечность…

– Я поняла, – вздохнув, сказала Наталья. – Вы, дорогая Александра Васильевна, правы: семью создавать надо.

– Но ты, Наташенька, не поступай сгоряча, прислушайся к своему сердечку…

7

Михаил Семёнович и его помощник кузнец Иван Петрович своими руками из кирпичей, камней, цемента, красок любовно сооружали памятник.

Конец апреля тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года ознаменовался в посёлке тем, что подходили к концу работы по его строительству. К будущему памятнику приходили старушки, старики – они подолгу молча стояли рядом, потупив головы, вспоминая своих погибших сыновей. Многоступенчатый обелиск высотой два метра уходил конусом ввысь и венчался пятиконечной звездой. Открытие памятника было назначено на девятое мая – в День победы над немецко-фашистскими захватчиками…

То майское утро выдалось солнечным и тёплым. К десяти часам все сельчане собрались у школы. Построением колонн руководил секретарь комсомольской организации. Стройными рядами в полной тишине двинулись к железнодорожной станции. Впереди шли участники минувшей войны. На их пиджаках серебром и золотом сверкали боевые награды. Молодёжь шагала под красным знаменем комсомольской организации. Ярким пурпуром горели пионерские галстуки у школьников. Лица у всех были печально сосредоточенны. Взрослые, наверно, вспоминали каждый свою военную историю.

Наталью Антоновну память унесла в маленький провинциальный городок, где жили они до войны всей семьёй в небольшом деревянном домике.

8

Когда началась война, Наталье Антоновне было всего семь лет.

На высоком холме располагались недалеко друг от друга два здания: просторное деревянное и кирпичное.

– Смотри, дочка, это школы. С первого сентября ты будешь там учиться. Сначала в деревянной, а в старших классах – в кирпичной, – говорила мама Наташе.

Да не пришлось девочке учиться: война началась. Летом сорок второго немцы организовали лагерь для советских военнопленных, которых поместили в деревянную школу. В кирпичной расположились сами. Оба здания были обнесены колючей проволокой в два ряда. Любопытству местной детворы не было предела: они ничком лежали у обочины дороги, ведущей к лагерю, и наблюдали, как военнопленные сооружали по приказу немцев сторожевые вышки и пропускные ворота. Рано поутру в любую погоду военнопленных выгоняли из помещения, и они допоздна находились на бывшей спортивной площадке за колючей проволокой.

Кто такие немцы? Какие они, эти чужие люди? Зачем держат наших в неволе? Эти вопросы обсуждались ватагой ребятишек от семи до десяти лет. Один из них, Петька Бузилов, предложил самому смелому подойти к воротам, где стояли часовые. Добровольцев не нашлось. Тогда решили помериться на прутике. Его верхушка досталась Наташе. Страшновато, но закон ватаги суров – надо исполнять.

Девочка медленно приближалась к воротам. Немцев было трое. Двое с винтовками. Увидев ребёнка, они стали переговариваться между собой, один из них поднял оружие наизготовку. Наташино сердечко затрепетало. Метрах в пяти она остановилась. Третий, что был без винтовки, что-то сказал по-немецки постовым, а потом по-русски обратился к Наташе:

– Зачем ты пришла сюда, девочка?

Наташа увидела доброе человеческое лицо, чем-то похожее на отцовское. Она осмелела.

– Помогите: у меня нос сильно болит, – жалобно произнесла девочка.

– Подойди сюда, не бойся, – с доброй улыбкой ответил всё тот же немец.

Наташа подошла и указала пальцем на нос, нежная кожа которого постоянно шелушилась от солнца. Немец наклонился, аккуратно взял девочку за подбородок, повертел голову вправо-влево, разглядывая нос, лицо в конопушках и выцветшие на солнце кудряшки. Он о чём-то попросил постовых, открыл калитку, встроенную в ворота, и предложил Наташе:

– Проходи, полечим.

Девочка без страха шагнула за немцем. Он провёл её в медпункт, где сильно пахло лекарствами, усадил на стул и достал с полочки маленькую круглую баночку.

– Сиди смирно, помажу твой курносый носик. Как твоё имя?

– Наташа.

– А я Тихон. Я переводчик.

Немец печально посмотрел на маленькую гостью, его глаза увлажнились. Из внутреннего нагрудного кармана он достал цветную фотографию. На ней была изображена девочка лет семи с такими же светлыми кудряшками, как у Наташи. На ней было розовое пышное платье, на голове – белый бант. Чужеземец заговорил шёпотом:

– Это моя дочь Эльза. Она похожа на тебя. Я очень скучаю по ней. Твой папа тоже на фронте?

Наташа молча кивнула головой.

– Тебе пора идти. Даю тебе баночку с кремом – мажь свой носик, и вот этот пузырёк с витаминами – рассасывай каждый день по одной. (Эту баночку с чудесным кремом Наталья Антоновна помнит до сих пор: никогда больше не обгорала и не шелушилась её кожа.)

Ребятня свою подругу поджидала на том же месте. Увидев её, чтобы не привлекать внимания к себе, поползли на четвереньках вниз по склону пригорка.

– Мы думали, что тебя забрали в плен, – выпрямившись во весь рост, сказал Петька.

– Не-а. Тихон добрый: полечил мой нос и подарил витамины.

Наташа протянула на ладони пузырёк, наполненный маленькими разноцветными «пуговичками». Пузырёк Петька открыл, и витамины были всей компанией пущены в расход.

– Вкусно, – облизываясь, заключил Петька. – Немного помолчав, деловито сообщил, – баба Феня сказала, что пленные голодают, что им нужно передавать еду. Если немцы добрые, они же примут передачки?

Новость о Наташиной смелости быстро распространилась среди немногочисленного мирного населения, которое состояло в основном из женщин, стариков да детей. Мать Наташу не ругала. Женщина всплеснула руками, выражая запоздалый страх за дочку, обняла, прижав к себе, и тихо заплакала.

А через два дня она вручила дочерям Наташе и Валентине, которая была старше на два года, по небольшому мешочку, где лежали картофельные блины:

– Идите к дому бабы Фени, там вас Петька ждёт.

Петька сообщил, что всех, кто пришёл с кулёчками, он поведёт к пропускным воротам лагеря. Гуськом дети отправились на пригорок.

– Стой, – скомандовал Петька.

Он вытащил из-за пазухи кусок белого полотенца (так посоветовала бабушка Феня), поднял его над головой и смело направился к воротам. У ворот стояли совсем другие немцы-охранники, и Тихона рядом не было.

– Передайте, пожалуйста, пленным наши передачки с едой, – вежливо обратился Петька к охране и в доказательство поднял свой мешочек с печёной картошкой.

Охранники переглянулись.

– Ком! – сказал один из них и поманил Петьку пальцем.

Мальчишка подошёл ближе.

– Повернись, – приказал охранник по-немецки.

Петька не понял. Тогда немец взял его за плечо и повернул спиной. Незамедлительно последовал сильный удар чуть ниже поясницы. Мальчик, отлетев метра на два, растянулся на земле вдоль проволочного ограждения. Немцы захохотали. Стоявшая по стойке «смирно» детвора опешила. Охранники, направив винтовки на детей, решили напугать их ещё больше:

– Слава Богу, не выстрелили.

Петька меж тем вскочил, подхватив свой мешочек, и что есть мочи побежал вдоль проволоки. Детвора, подгоняемая страхом, припустилась вслед за ним. Немцы во всё горло хохотали. Охранники, находившиеся на смотровых вышках, размахивали руками и кричали друг другу:

– Найн, найн – киндер.

– Пуф – пуф. Пуф – пуф, – кричали они, веселясь.

Открытой враждебности в начале войны немцы ещё не проявляли.

А дети всё бежали и бежали. Наконец они увидели на бывшей спортивной площадке деревянной школы большую толпу людей. Как куча мусора, они сидели, прижавшись друг к другу. Детишки остановились, отдышались, подошли ближе к ограждению. Кто-то из пленных встал и направился в сторону детей, за ним потянулись другие. Небритые, истощённые, в грязной обтрёпанной одежде, многие из них были ранены, об этом говорили замызганные бинтовые повязки. Мужчины молча стояли напротив шеренги детей и виновато смотрели впалыми, болезненными глазами. У многих из них появились слёзы, они стыдливо смахивали их грязными ладонями, будто случайные соринки попали им в глаза. Наконец один из пленных прервал тягостное молчание:

– Простите нас, детки. – Он хотел что-то сказать ещё, но его голос прервал надрывный кашель.

– Мы принесли вам еду, возьмите её, а пустые мешочки верните нам, – сказал Петька.

Колючее проволочное ограждение в два ряда было двухметровой высоты. Наташе трудно было перебросить свой мешочек. Она встала башмаками на нижнюю проволоку, левой рукой уцепилась за неё на уровне груди и, размахнувшись, бросила еду. Получилось: кто-то поймал её мешочек. Испугавшись, что сейчас упадёт, девочка правой рукой сжала острую металлическую колючку. Спустившись на землю, почувствовала сильную боль, посмотрела: в нескольких местах из ладошек сочилась кровь.

(Вспомнив этот эпизод, Наталья Антоновна ощутила ту же боль. Она взглянула на свои ладони – всё в порядке. Вздохнула, и воспоминания опять потекли своим чередом.)

Собрав пустые переброшенные обратно мешочки, Петька сделал заключение вслух:

– Есть немцы добрые, а есть злые. Будем приходить к пленным тогда, когда будут дежурить добрые часовые.

В очередной раз, когда Петькина команда принесла еду, приготовленную взрослыми для пленных, среди них Наташа приметила щупленького подростка в ФЗУшной форме. Кто был проворнее, ловил мешочки, а этому подростку ничего не доставалось. Тогда Наташа кричала во всё горло:

– Отдайте мой мешочек маленькому! Отдайте…

Однажды около пленных она увидела Тихона. Он тоже заметил её, подошёл к проволоке.

– Наташа, я рад видеть тебя. Иди с друзьями к воротам, я сейчас буду там…

Боязни у ребят не было. Когда дети подошли к воротам, Тихон их уже ждал.

– Здравствуйте, – вежливо поздоровалась Наташа уже со знакомыми охранниками и слегка наклонила голову.

– Приглашаю вас к себе на обед. Заходите, – сказал Тихон.

Дети переглянулись, но согласились идти не все. С Наташей пошли Нина и Коля. Наташина сестра Валентина, Петька и ещё двое мальчишек остались у ворот.

– Мы здесь постоим, – проявил осторожность Петька.

Тихон привёл детей в какую-то комнату, усадил за стол и сам разлил по тарелкам суп. Вкус супа был непривычный. (Будучи взрослой Наталья, вспомнив этот случай, поняла, что в этом блюде было много специй.)

– Кушайте, кушайте, – старался угодить Тихон.

Затем он сделал бутерброды из белого хлеба со сливочным маслом, подал своим гостям, остальные сложил в бумажный пакет со словами:

– Это передадите своим друзьям.

Регулярно дети приходили к пленным и приносили им нехитрую еду, пока не произошёл трагический случай.

Прохладным ранним октябрьским утром немцы сгоняли всё мирное население к бывшему клубу. «Что случилось?» – переспрашивали друг у друга. Наташа, которую мать крепко держала за руку, услышала, что ночью Тихон организовал побег из лагеря. Он не смог вместе с бежавшими пленными переплыть реку. Остальные благополучно достигли леса, где располагался партизанский отряд. Раненного в ногу Тихона, на берегу реки обнаружил полицай и привёл в немецкий штаб…

Рядом с клубом находилась открытая танцевальная площадка, в центре которой возвышалась выложенная из кирпича круглая сцена, а вокруг неё танцевала молодёжь. Так было до войны. Теперь эта сцена превратилась в лобное место.

Наташа стояла с мамой в первом ряду толпы. Появились двое немцев с автоматами. Двое других притащили четыре ведра с водой. Ещё двое вывели сильно хромавшего Тихона и поставили его на середину сцены. На нём была белая, испачканная кровью рубаха навыпуск и чёрные брюки. Наконец появился пузатый немец в пенсне. Он что-то спрашивал у Тихона, тот отвечал. Тихона били прикладом автомата, он падал, на него выливали воду, опять поднимали и ставили на ноги. Наташа плакала, слёзы заливали лицо – она не успевала вытирать их рукавом старой курточки. В какое-то мгновение Тихон заметил её, узнал и, улыбнувшись, подмигнул. Минут через тридцать допрос закончился. Еле живого, окровавленного, его потащили вниз по дороге, что вела к озеру. (Наталья Антоновна помнила, как до войны в этом озере вымачивали пеньку и через деревянный мост, который соединял два его берега, переправляли её в другое хозяйство на переработку.) После жестоких издевательств на этом мосту стоял Тихон. Он махнул рукой стоявшей на пригорке толпе – тут же раздалась смертельная автоматная очередь. Тихон упал в озеро. Несколько минут распластанное тело лежало на поверхности, потом постепенно водная гладь скрыла его в своих объятьях.

Ночью кто-то достал погибшего и закопал на берегу озера, обозначив могилку небольшим бугорком и двумя палками, связанными липовым лыком в форме креста. А ещё через день партизаны напали на немецкий лагерь, завязался тяжёлый бой. Немцев погнали далеко за пределы маленького городка…

Летом Наташа часто приходила с друзьями к озеру и оставляла на могилке Тихона полевые цветы. Сердце девочки сжималось от горя, когда она вспоминала встречи с этим удивительно добрым человеком.

После войны на месте, где располагался немецкий лагерь для военнопленных, построили памятник. В братскую могилу перенесли прах умерших в плену, погибших партизан в том тяжёлом памятном бою. В эту же братскую могилу перенесли и останки немецкого переводчика Тихона. Гораздо позже Наташа узнала, что Тихон был русским разведчиком, а его дочь с фотографии звали русским именем – Лиза.

(Тихон – реальное лицо).

9

Прошёл год с тех пор, как познакомились Наталья и Василий. Девушка, наконец, дала Василию согласие на замужество.

– У меня просьба, Василий, к тебе, – Наташа внимательно посмотрела на кавалера. – Распишемся – и никаких застолий.

– Но я материально способен организовать свадебный стол с гостями, – убедительно возразил Василий, обнимая Наташу за плечи, – купить тебе белое свадебное платье.

– У меня есть, что надеть: почти всё я шью себе сама. А гости – это два свидетеля: твой друг Антон и моя подруга Александра Васильевна.

– Но она же пожилая, – поспешил прокомментировать жених.

– Зато верная… Праздничный обед организуем у нас на кухне. Приготовить поможет Федотьевна.

Заходящее за горизонт солнце своими последними лучами устало осветило крыльцо, где сидели молодые люди, рябину, ветки которой касались Наташиного плеча. На фоне пурпурных гроздьев Наташа выглядела особенно обворожительно. Василий долго не мог оторвать глаз от её лица. Наконец он сорвал гроздь рябины и молча подал своей любимой…

В то воскресное сентябрьское утро солнце светило по-летнему, тепло и ласково. Собираясь на регистрацию, Наталья надела недавно сшитое из голубого крепсатина платье. В три четверти рукав, юбка «клёш», вырез «лодочка» – незамысловатый фасон. Но наряд выглядел так безупречно, ладно облегал её гибкий стан, что даже сама невеста задержалась у зеркала, удивлённо глядя на своё отражение. Она обвила свою тонкую талию белым сатиновым поясом и такой же лентой украсила белокурую кудрявую голову.

Дверь мягко зашуршала, зашла Федотьевна.

– Кра-са-ви-ца, – пропела она одобрительно. – Поторопись: жених и свидетели уже ждут тебя.

Наташа вышла на крыльцо.

– Ух, ты-ы! – восхищённо воскликнул Антон, оценив красоту девушки.

Наташа взглянула на Василия. Оторопев на минуту, он, будто проголодавшись, молча сглотнул слюну.

– С Богом, – одобрительно произнесла Александра Васильевна и тронула калитку.

Вышедшая вслед на крыльцо Федотьевна увидела выдвигающуюся из-за леса тёмную тучу, охнула и торопливо перекрестила уходящих…

Туча плотным тёмно-синим покрывалом приближалась быстро. Вот уже она закрыла полнеба. Солнечные лучи отчаянно боролись за голубизну второй половины небесного свода. Настроение, душа, мысли Наташи были под стать этой чёрной туче. Ей казалось, что она идёт на регистрацию подневольно, будто под дулом пистолета. «Зачем? Зачем я иду в этот ЗАГС? Без любви! Как жить без любви?.. – Наталья подняла голову. – Эта туча… Не предупреждение ли это мне?.. Придёт время, и я полюблю Василия. А пока, как сказала Александра Васильевна, уважение, доброта, взаимопонимание, человечность – вот что заменит мне любовь», – решила она. Под подошву босоножки попал случайный камешек, нога соскользнула, оборвалась пряжка. «Нет, нет, нет. Не буду верить в приметы», – подумала про себя Александра Васильевна. Невеста растерянно посмотрела на Василия – он мгновенно подхватил её на руки и поднялся на крыльцо поселкового Совета…

Семейная жизнь… Наташа старалась. Очень старалась быть примерной женой, хорошей хозяйкой. Но ни страсти, ни пылкой восторженной любви, ни ждущего искромётного взгляда – вот этого химического процесса, который наблюдается у влюблённых в течение десяти месяцев, с её стороны не проявилось. Она пряталась за проверкой тетрадей, за написанием планов к урокам, за стирку, готовку, какое-нибудь мытьё, а потом за беременность, которая наступила очень быстро. Василий чувствовал это, досадовал, иногда становился грубым и циничным, срывался, высказывая какую-нибудь гадость в адрес жены…

В конце июня родился первенец. По обоюдному согласию назвали Володей…

10

– Наталья Антоновна, сшейте мне, пожалуйста, платье из ситца, – возбуждённо обратилась с просьбой молоденькая учительница, которая работала вместо ушедшей на пенсию Александры Васильевны. – Дом Культуры в конце апреля ситцевый бал будет проводить. Конкурс ситцевых нарядов состоится. Помогите победить в этом конкурсе.

– Оленька, я же никогда не шила никому кроме себя. Да и найду ли я время: работа, маленький ребёнок, излишне пользуюсь добротой Федотьевны – пока я в школе, она сидит с ребёнком.

– Что же мне делать? – расстроившись, готовая расплакаться, спросила девушка.

– Хорошо. – Обнимая Олю за плечи, пообещала Наталья, вспомнив, как самой, влюблённой в Дениса в восемнадцать лет, хотелось выглядеть лучше всех. – Попробуем исправить ситуацию. Приноси ткань сегодня вечером…

К ситцевому празднику готовилась вся сельская молодёжь, местная интеллигенция. Одних привлекли в качестве жюри, они же разрабатывали условия конкурса, другие участвовали в написании сценария праздника, третьи … Работа под руководством заведующей Домом Культуры Эммы кипела полным ходом – было весело и интересно…

Накануне приехала из Ленинграда Наташина сестра Валя с мужем Виктором. Виктор очень любил жену, любил её наряжать и всегда любовался красивыми, хорошо одетыми женщинами. Перед отъездом из Ленинграда он подарил Валентине крепдешиновое платье розового цвета. Увидев Наташу, он оценил её красоту: лицо, ладную фигуру, умение держать голову, манеру разговаривать.

– А давай, Валюш, передарим твоё новое платье Наташе. А ты надень сиреневое, которое тебе очень идёт, – предложил Виктор.

– С удовольствием. Примеряй, сестричка.

– Да я лучше своё, – возразила Наталья.

– Не заставляй нас уговаривать тебя.

Смущаясь, Наталья предстала в розовом крепдешиновом платье и замерла, повернув голову к плечу, словно лебёдушка.

– Василий! Иди, полюбуйся! Какая прелесть! – воскликнул Виктор.

Василий, поправляя узел галстука, оторвался от зеркала на секунду, ревниво хмыкнул и ничего не сказал. Валентина обняла сестру:

– Красавица ты наша! Это платье твоё! – Наташа встрепенулась, чтобы возразить, но Валентина успокоила сестру, – не возражай: недостатка в нарядах я не испытываю…

Веселье, радость, музыка, аплодисменты, счастливые улыбки, буйство красок ситцевых нарядов, праздник души – всё это царило в зале Дома культуры, где проходил ситцевый бал. Жюри, наконец, удалилось для подведения итогов конкурса «Лучшее ситцевое платье». А в это время объявили танцевальную паузу для зрителей.

Неожиданно к Василию подошёл незнакомый молодой человек.

– Разрешите пригласить вашу жену на вальс.

– Не возражаю, – поёрзав на стуле, ответил Василий…

Наташа положила руку на плечо незнакомцу. Музыка подхватила их, вовлекая в радость движения. Легко, как бабочка с мотыльком, порхали они по залу. Широкая лёгкая юбка розового платья шлейфом неслась за своей хозяйкой. Партнёр, крепко держа гибкую талию Наташи, любовался её лицом: загадочным взглядом из-под пушистых ресниц голубых глаз, едва вздёрнутым, будто выточенным носиком, чуть полуоткрытым ртом с пухлыми губками, слегка тронутыми помадой цвета платья, до которых так хотелось дотронуться, развевающимися белокурыми кудряшками. Наташа вспомнила счастливые минуты, когда они с Денисом кружились в таком же танце. Несколько минут продолжалось сказочное волшебство музыки, движения, ощущения полёта.

– Как хороша, как хороша Наташа! – то и дело восторженно восклицал Виктор. Василий же с каждой секундой мрачнел и с последними аккордами вальса совсем позеленел от злости. Едва Наташа присела рядом, ещё сохраняя радостную улыбку, муж наклонился к самому её уху и произнёс:

– Ну что, ты такое приглашение давно уже ждала!!!

Словно вынули сердце и опустили его в кипящий дёготь – вот что почувствовала молодая женщина. Но самообладание она не потеряла. Наташа посмотрела на Валентину. Тихо, спокойно, словно извиняясь, сказала:

– Пойду я: что-то волнуюсь за Володечку, да и Федотьевна просила прийти пораньше.

Наташа встала и, не оглядываясь на мужа, пошла к выходу. Вдогонку услышала голос председателя конкурсного жюри:

– Первое место заняла Ольга Прохорова…

Громкие аплодисменты едва дошли до Наташиного слуха.

11

Как можно было ни в чём не повинной молодой женщине пережить, простить такое оскорбление? Она не стала выяснять отношения, замкнулась в себе, не хотелось общаться, молчала, хотя безукоризненно выполняла свои женские обязанности. Василий, чувствуя свою вину, вызвал мать Евдокию Фёдоровну, которая стала смотреть за внуком и которая несколько разрядила обстановку в молодой семье.

В силу своего дурного характера Василий ничего и не предпринимал, чтобы заслужить любовь, продолжал говорить всякие гадости, портить отношения не только с женой, но и с матерью. Евдокия Фёдоровна страдала вместе с невесткой, искренне полюбив её.

– Я всё понимаю, Наташа. Тебе с таким обормотом трудно. На работе с чужими людьми он другой: его ценят, хвалят. В его дурном характере, наверное, виновата наша семейная история. – Евдокия Фёдоровна помолчала, вздохнула и заговорила вновь. – У моих сестёр, у меня рождались дети и умирали. Наконец Бог послал мне Василия, и он каким-то чудом после долгой болезни выжил, на радость мне с мужем и трём моим сёстрам, которые так и остались без наследников. Мы все души в нём не чаяли: лелеяли, холили, всячески баловали, выполняли все желания, запросы и капризы. Он привык к повиновению близких и безграничной их любви. – Женщина задумалась и неожиданно спросила:

– Наташа, а, выходя замуж, ты любила Василия?

Невестка опустила глаза и молчала. «Значит, быть хорошей хозяйкой, преданной женой – этого мало, чтобы жить в спокойствии и согласии? И недостаточно уважения, привычки? Нужна эта самая любовь? Где же её взять, если она не пришла, да и уважение к нему потеряно, – размышляла Наташа. – Кажется, я совершила ошибку, выйдя за него замуж».

В минуты гнева Василия раздражало всё: то, что хвалил на педсоветах за работу Наталью Антоновну директор школы, что родители относились к ней с уважением и благодарили за воспитание детей, что знакомые восхищались красотой его жены, что собственная мать поддерживает невестку, а не родного сына.

Однажды после очередной ссоры, когда Василий успокоился, Наташа сказала ему:

– Спокойной нормальной жизни у нас с тобой не получается, поэтому лучше нам расстаться.

Это заявление жены Василия так поразило, что он бросился перед ней на колени, голос его задрожал, лоб покрылся капельками пота.

– Прости, прости! Я дурак! У меня несносный характер. Больше этого не повторится.

– Рано или поздно это случится. Страдаю от твоего несносного характера, как ты говоришь, не только я, но и мать. Я росла в семье, где никогда не слышала ни от родителей, ни от соседей, ни одного дурного слова. Ничего плохого в нашей с тобой жизни я не сделала, чтобы меня так оскорблять.

– Но ты не любишь меня, – страдальческим голосом произнёс Василий.

Ничего не ответив, Наташа вышла в соседнюю комнату, чтобы забрать у Евдокии Фёдоровны сына…

Боясь, что Наташа действительно может уехать с сыном из села, Василий стал следить за ней: не собрала ли она тайно вещи, не купила ли билет на поезд, который ходил через их село один раз в сутки утром. Он срывался с работы и бежал удостовериться, что жена с ребёнком дома.

В условиях «боевухи», которая заканчивалась клятвенным заверением Василия, что это «в последний раз» и мирным последующим коротким существованием семья прожила ещё два года. За это время характер Наташи закалился. Нигде и никогда не подала виду, что она страдает: всегда была приветлива, весела, добра и по-прежнему хороша собой, чему способствовала и свекровь. Как только приезжала в село автолавка с промышленными товарами, Евдокия Фёдоровна, взяв на руки внука, отправлялась в школу, тихонько стучала в дверь класса, где вела урок невестка:

– Наташа, – шёпотом говорила свекровь, – автолавка приехала. Может быть, ты найдёшь время, сходишь туда, выберешь что-нибудь для себя.

Наталья Антоновна прикладывала палец к губам, и обе женщины заговорщицки улыбались друг другу…

Наступили летние каникулы, а вместе с ними и отпуска у учителей. Конец июня наполнился терпкими запахами цветущих трав, цветов, созревших ягод земляники, черники.

Набрав целое лукошко земляники, Наташа, наконец, поставила его на землю. Выпрямила спину, потирая ладонями поясницу, подняла голову вверх, ощутив бесконечную даль голубого безоблачного неба. «Что таит это манящее к себе загадочное пространство? Как хочется в нём искупаться и очистить своё тело и душу от мусора, что прилипает на земле!» Где-то рядом размеренно и молодо закуковала кукушка, прервав Наташины размышления.

Только хотела поднять лукошко с ягодами, как чуть поодаль, рядом со старым пнём заметила поразивший своим размером муравейник. С первого взгляда кажется, что эти крохотные существа беспорядочно передвигаются туда-сюда. «Но я-то знаю, что муравьи – вечные строители, они перестраивают окружающий мир, применительно к своим нуждам; это отважные воины, умеющие постоять за себя; они решают главную задачу – обеспечение благополучия семьи. Совсем, как в правильных людских семьях, – вздохнув, подумала Наташа. – А у меня, как у той муравьиной самки – после оплодотворения наступает опасный период одиночного существования. Чувствовать душевное вечное одиночество – вот плачевный результат моей семейной жизни». Кукушка опять весело закуковала, отвлекая молодую женщину от печальных мыслей…

Конец ознакомительного фрагмента.