© Кира Кольцова, 2017
ISBN 978-5-4485-7134-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Один мой друг после лобового столкновения с редкой райской птицей, обзавелся не только отметиной на лбу, но и решил вступить в поединок с Богом. Доказать всем, что можно и должно жить без любви…, но, шаг за шагом, испытывая боль в суставах от не привычных движений, идя на встречу к птице, он начал понимать, что проспорил Богу и, не что иное, как любовь заставляет его ноги идти… и не важно, как далеко…
_________________________________________________________
…Я и в небе и горю в огне… я и жажда, и водица из ручья,
а тропа, что уведет меня – в сердце ангела и демона – во мне…
Глава 1
– Вась, погоди! Давай назад! Ты видел?
– Что, видел? – ответил Василий, сотрудник полиции, выворачивая руль уазика, с намерением объехать дорожную выбоину.
– Да мужик, в плавках, раздетый, голосует на обочине! – не унимался его напарник.
– Да ты че? Бредишь, что ли? – огрызнулся Василий, явно не желая поддерживать разговор.
– Да я серьезно! Глянь в зеркало, вон он, так и стоит!
Напарник схватил Василия за рукав куртки, явно желая привлечь к себе внимание. Полицейская машина на мгновение остановилась, а затем задним ходом, медленно стала приближаться к незадачливому бедолаге.
– Точно, вот он, надо же…, – не справляясь с удивлением, ответил Василий.
– Глянь, он на нас – ноль внимания и гипс у него поврежденный, в крови…, он – босиком! Глянь! Да остановись же ты, в конце концов!
Сергей, босой, в одних плавках, с разбитым гипсом стоял на обочине дороги в надежде, что кто-то остановится и подвезет его. Сотрудники полиции спешно покинули уазик и направились к «голосующему». На какое-то мгновение оба полицейских стали просто людьми, а не представителями правоохранительной системы, бросившись к замерзающему от холода мужчине, испытывая шок от увиденного.
– Эй! Ты как тут оказался? Ты что из больницы сбежал? – заговорил Василий, обращаясь к незнакомцу, который явно, одержимый своим намерением, гонимый неведомо кем, не стремился вступать в контакт с посторонними и отвечать на вопросы. – У тебя гипс почти развалился, кровь! Тебе в больницу надо!
– Я в больницу не вернусь, мне срочно… надо…, с трудом превозмогая боль, Сергей разжал грязную ладонь, привлекая внимание полицейских к клочку бумаги, такому же грязному, но надежно хранимому и оберегаемому. Он из последних сил повернул голову в сторону подошедших к нему людей и потерял сознание.
– Ух, ты! Тяжелый! – с возмущением произнес Василий, пристраивая незнакомца на заднее сидение уазика.– Возьми его бумажку и посмотри что в ней, – обратился он к напарнику, закрывая заднюю дверь.– Все, едем в отдел! Он без документов! На месте будем разбираться кто это и откуда. Василий завел двигатель, и автомобиль медленно отъехал с места, отмеченного таким странным и редким происшествием.
Центр города, ярко освещенный всеми возможными способами, не спал и был весьма оживлен присутствием прогуливающихся пар, шумных компаний и проезжающих мимо автомобилей. «Оглушенные» увиденным свидетели, не решились вмешаться, просто подойти. Видимо то, что впечатлило их этой холодной и сырой мартовской ночью, казалось невозможным и непостижимым. Люди, смотревшие на раздетого и босого мужчину, его отчаянную попытку остановить попутку, ежились друг к другу и тихо шептались, кивая в его сторону, не решаясь подойти. Хорошо сложенный, средних лет, он стоял по щиколотку в дорожной грязи, забывший о боли и холоде, вызывая изумление и тревогу, а его сила и одержимость – отталкивали тех, кто наблюдал за ним в тот момент, вызывая странное уважение и одно лишь желание – не мешать ему. Сильный и смелый, он не позволял ни кому подойти к себе, ни с жалостью, ни с сочувствием…
…Наскочив на глубокую дорожную выбоину, залитую талой водой, уазик резко остановился – у крыльца ОВД. От сильного толчка, Сергей очнулся и попытался сориентироваться в пространстве. Чудовищная боль в ноге злила его, мешала действовать и отвлекала от всего того, что так сильно волновало его сейчас. «Где я? – подумал он, Анжелика… Я ее больше не увижу…, она не простит меня, ведь я хотел ее убить… ее глаза, полные ужаса и боли… любимые глаза… я сделал ее заложницей всех своих потерь… проклятый алкоголь…» – Мне надо к жене! Я не могу здесь с вами терять время! Отпустите меня! – закричал Сергей, обращаясь к тем – двоим, в полицейской форме, кто тащил его на себе сейчас, в сторону освещенного крыльца отдела полиции.
– Ну да! И куда ты пойдешь? Опять ловить попутку? В плавках, грязный, ты видел себя? Падал, наверное, все дерьмо дорожное на себя собрал…, чей это телефон? С той бумажки, что ты нам подсунул? А документы твои, где? – нервно спросил Василий, снова разглядывая задержанного им мужчину, повышая в тоне градус недоверия к нему.
– Мои документы у жены, наверное, позвоните ей, прошу вас, это ее телефон! – заикаясь от дрожи, просил Сергей. Его грубо усадили в расшатанное и кривое кресло. Пытаясь занять удобное положение, он следил за каждым движением тех двоих, кто привез его сюда и рассчитывал на их помощь.
– Пойдем, покурим, а этот пусть отдохнет здесь, не много. Че-то не по себе мне, – обратился к Василию напарник, уверенно спеша к выходу. – Странно все это. Ни когда не думал, что вот – такого, можно встретить, да еще и голосующим на обочине, в марте.
– Как в кино! – с улыбкой ответил Василий. – Ситуация типа: «за любимой – босиком по снегу»! Чудно! Правда?
– Видать нагадил он, сильно, – сквозь сигарету задумчиво произнес напарник, вглядываясь в ночной суровый мрак.
Слабо освещенное крыльцо с обшарпанными ступеньками, со всех сторон поглотила, сжала в кольцо мрака, холодная мартовская ночь. Сырой холод своей промозглостью пытался прогнать всех, находящихся в это время под открытым небом, скрыться, в теплых домах. Бесконечно моросящий то ли снег, то ли дождь, наводил такую тоску, что не в радость была даже сигарета.
Отделение продолжало жить своей жизнью. Жизнью – скрытой и обособленной. Патрулирующие ночной город машины, уезжали и возвращались, привозя с собой представителей яркой и призрачной изнаночной стороны жизни города. Наркоманы, хулиганы, бродяги без документов – заняли все кресла в простеньком и незамысловатом холле. «Клубные», полуразваленные кресла, доставшиеся в наследство от «Советского прошлого», скрипя и шатаясь, еще выдерживали своих гостей и хозяев. За столом, видавшим и лучшие времена, не обращая внимания на присутствующую грубую возню, надежно обосновался дежурный следователь, инспектируя каждого вновь прибывшего, попавшегося и зазевавшегося нарушителя правопорядка.
– Брр… холодно-то как, даже в бушлате неуютно в такую погоду! – ворчал Василий, пряча руки в карман.
– Вась, это тебе холодно? А как наш «герой» в одних трусах справлялся?
– Бросай сигарету, пойдем. Надо что-то с ним делать. Из больницы он сбежал, придурок… Ты видел его гипс? – не унимался Василий.
– Ага! Там, похоже, открытый перелом, а, иначе, откуда столько крови? От того места, где мы его нашли, до больницы – метров пятьсот, не меньше, и он с такой ногой их прошел, сумасшедший!
Оба, отплевываясь от надоевшего холода, от бесконечных служебных загадок и впечатлений, вошли в холл, прилаживая, плотнее, старенькую дверь с износившимся дерматином.
Сергея определили в отдельный «люкс» за решеткой, под замком, закрытым снаружи. Накрыли его шерстяным армейским одеялом и оставили одного до «выяснения обстоятельств». Он лежал на голых досках, внимательно разглядывая беленый потолок. Темно-синие стены источали дурманящий запах недавно нанесенной масляной краски. Лампочка, без плафона, ярко освещавшая незатейливую пустоту помещения, совсем не беспокоила. Он был погружен в свое, гнусное бытие, ненавидя себя и окружающих… Безысходность, обступившая его со всех сторон, сжала в кольцо, обрисовав скудное пространство, все, чем он жил – рухнуло, но появилась в его жизни она, эта женщина, его Анжелика. Ненависть к ней вычурно переплеталась с любовью! Но любовь эта – страшная, похожая на смерть! Не сбежать, не игнорировать ее он не мог! Будто кто-то, более сильный, вершил его судьбу, не предоставив выбора. «Капкан… Я попал в капкан», – содрогаясь, думал Сергей. Его сердце бешено колотилось от одной мысли, которая пулей пронзила все его сознание, заглушив чудовищную боль в ноге, заставила более не думать о физической боли, застряв в сердце подлым и гнусным червем – привычкой думать «дурно» о людях и «судить», каждого.
Привычкой, которая была не приобретена, а рожденная вместе с ним! Четкое самоощущение, знание самого себя, задало тон любому внешнему проявлению его натуры: «Все – убогое „ничто“ по сравнению с ним! И только так!»
«Зачем я нужен ей, успешной и невероятно красивой? – думал он, морщась от ноющей нарастающей боли. – Казанова! Для меня женщины – мусор, грязь из-под ногтей. Выковыривая, каждый раз, очередную щепку, попавшую под вечный и неизменный маникюр, я, не утруждая себя укором, смывал их струей! Струей своего самодовольства и неизменного покоя…
…Профукал бизнес, идиот! Потому что связался с ней, с Анжеликой… ведь было все хорошо, с Викой, для него, прибывшего из глубинки. Бизнес процветал для обоих. Вика, конечно, дура! Ну и что? Ее физиономия, имеющая явное сходство с образом «вьючного животного», меня особо не смущала. Деньги, которыми щедро «вскармливал» наш бизнес ее папаша из Киева, возводил ее в ранг желанной женщины. Я ведь старался… и финансист я не плохой, да и в Ульяновске «сохнуть» больше не хотелось, с моим-то прошлым, убьют ведь, если вернусь, не резон мне возвращаться. А Москва – не Ульяновск…
…Эта дура, Вика, все замуж за себя звала, обижалась, – продолжал размышлять он. Ну, какой из меня муж? Я с двадцати лет знал, что не смогу иметь детей! Притом, что дети, ни когда не входили в перечень моих интересов…
…Приехал Москву завоевывать… – на то и напоролся…»