Глава 6
Кто в тереме живет?
Парильщики
В десяти километрах от города по Московскому тракту три года назад появились строители. В сосновом бору они расчистили площадку и, будто в сказке, за считанные дни возвели терем-теремок со спальными комнатами, баром на двенадцать мест, финской баней, небольшим плавательным бассейном, бильярдным залом и прочими атрибутами. Меблировкой занималась известнейшая шведская фирма, которая поработала на славу и сделала все, чтобы отдыхалось здесь легко и вольно.
Шоферы-дальнобойщики положили глаз на этот кемпинг. Но всякий раз их поджидала неудача. Из-за дубовой двери выходил молодой человек с накачанными мышцами, в белоснежной сорочке с бабочкой, черном строгом костюме и вежливо, но строго говорил: «Извините, господа, но свободных мест нет и не предвидится».
«Господа», потоптавшись еще чуть-чуть, возвращались в кабину, перекусывали там тем, что прихватывали с собой, и укладывались на отдых.
Однако не проходило и пяти минут, как подкатывала полицейская машина с мигалкой и суровый сержант вежливо, но твердо говорил: «Извините, стоянка грузового транспорта здесь запрещена постановлением губернатора».
Шоферы возражали: «Но запрещающего знака нет».
В ответ слышали: «Уезжайте, пожалуйста. Мне нечего больше сказать».
…Три машины – «БМВ» – с затемненными стеклами, «Вольво» ярко-красного цвета и микроавтобус свернули с Московского тракта и на большой скорости подкатили к теремку. В ту же секунду распахнулись дубовые двери кемпинга и оттуда высыпали спортивного вида молодые люди, профессионально подлетели к дверцам двух первых машин, помогая их пассажирам покинуть салоны.
Соблюдая субординацию, первым явился на свет тот, кто ехал в головной машине, – розовощекий толстячок лет пятидесяти. Отдуваясь и вытирая платком обильную лысину, не отвечая на приветствия, произнес:
– Уф, теплынь-то, какая!
Встречающие заволновались.
– Что, кондиционеры в машине не работают?
Толстячок сморщился и брезгливо бросил:
– Да, работают! Но все равно жарко.
Подошли двое, – те, кто ехали во второй машине. Обоим под тридцать пять, оба, несмотря на жару, в кожаных пиджаках и кожаных кепках, у обоих на шеях массивные золотые цепочки, а на ногах – черные полуботинки и выглядывающие красные носки.
– Пошли, мужики, потрепаться надо, – сказал, не оборачиваясь к ним, толстячок и направился к дверям. Потом остановился. – Что с баней?
– Все в порядке, «Хозяин», – откликнулся один из встречающих – «Старшой».
– Значит, сначала попаримся, – на лице его изобразилась слащавая ухмылочка. – Девки здесь?
– Так точно, – «Старшой» понимающе улыбался.
– В парилку их, к нам. Венички им в руки.
– Будет сделано.
– А я и не сомневаюсь. Куда ты денешься. Да, вот еще что: на девок наших, говорят, покушаешься. Ты мне смотри. Собственноручно и с корнем выдеру все твое мужское дерьмо. Понял?
– Клевета, «Хозяин», чистой воды клевета!
– На чужой каравай не вздумай рот разевать.
Когда они скрылись за дубовой дверью, метрах в пятидесяти от кемпинга прижалась к обочине патрульная машина с мигалкой, и затормозила. Из нее никто не вышел. Никто не вышел и из микроавтобуса; приехавшие оставались внутри.
На прицеле
Фомин пребывал в преотличном настроении, мурлыкая под нос мотив романса «Очи черные». И было отчего. Его ребята-сыщики только что закончили тотальную проверку машин типа «Вольво» красного цвета. Их в областном центре оказалось девятнадцать. Восемнадцать из них отсеялись. Под подозрением осталась лишь одна за номером 29—16 СВА, принадлежащая российско-австрийской фирме «Кондор». Глава фирмы Василий Максимович Стариков хорошо известен в области, особенно в кругах предпринимателей.
В 1982 году Старикова арестовали. Потом судили за спекуляцию дефицитными в то время музыкальными инструментами. Срок получил – десять лет с конфискацией.
Прошло пять лет. Атмосфера в стране стала меняться, началась демократизация общественной жизни. Тогда-то и заговорили вслух о «невинно осужденном» Старикове: дело, мол, было сфабриковано чекистами; он не спекулянт, а борец с тоталитарным коммунистическим режимом. За свободолюбие парня упрятали за решетку. Началась кампания за его вызволение. Появился даже общественный комитет.
Постарались и газеты, создавая его новый образ – образ демократа.
В 1987 году ворота одной из колоний Нижнего Тагила распахнулись, выпустив на свободу еще одного сторонника новой жизни. Толпа поклонников горячо приветствовала Старикова.
Еще спустя пять лет неожиданно для всех Стариков занял пост вице-президента чекового инвестиционного фонда, а еще спустя два года – оказался в кресле президента совместной российско-австрийской фирмы «Кондор».
Эти строки биографии для Фомина не представляли пока интереса, поэтому все написанное он пробежал мельком. Привлекла его внимание лишь одна, но существенная деталь: полгода назад для президента фирмы «Кондор» была приобретена новая машина «Вольво» красного цвета, а водителем стал некто Николай Рожнев, недавно освободившийся из мест лишения свободы. Причем сидел он в той же самой колонии, что и Стариков, одновременно с ним.
Старикову, правда, повезло больше, и он освободился на пять лет раньше, а Рожнев отбыл свой срок за разбой от звонка до звонка. Негласные осведомители сообщили, что Стариков сошелся с Рожневым, поддерживал с ним приятельские отношения. Выйдя на свободу, Стариков пытался помочь и Рожневу по досрочному освобождению, но это не удалось.
И еще. Если верить негласной проверке, то получается, что именно у Рожнева нет алиби: в момент убийства начальника УгРо Лаврентьева машина отсутствовала в гараже, не было ее и на стоянке у офиса, хотя сам Стариков в это время принимал гостей и был на месте.
– Так убил он или не убил – вот в чем вопрос, – произнес вслух Фомин.
– Тихо сам с собою ты ведешь беседу?
Это в кабинет вошел полковник Чайковский.
– Да, вот гадаю, на том ли мы пути.
– Ну и как? Есть результат? А, может, погадаешь еще и на кофейной гуще?
– Настроение, вижу, у тебя на подъеме. Отчего бы это, а?
– Только что разговаривал с Алексеевым. Он высказался в том смысле, что начинает несколько проясняться ситуация с убийством Лаврентьева.
– Ну, это он преувеличивает, – выразил сомнение Фомин, – мы еще где-то в самом-самом начале…
Чайковский возразил:
– Согласись, кое-что нам удалось: несколько дней назад мы вообще шли по ложному пути и, кроме Маврина, у нас не было ничего.
– Как ты думаешь, – Фомина волновало свое, – если Рожнев убил начальника УгРо, то какой мотив самый вероятный? Месть?
– Ну, если каждый уголовник будет всякий раз убивать по полковнику… – Чайковский задумался, – нет, только не месть.
– Тогда что? Ведь пути Лаврентьева и Рожнева никогда не пересекались. Более того, даже не соприкасались. Я проверил.
– Задачка, конечно. В этом суть проблемы.
– Может, бытовуха?
– Ну и загнул же ты!
– Но почему «загнул»? Почему бы не проверить и такую версию (кстати, мы ее вообще не касались), как убийство на почве ревности.
– Вон куда тебя понесло.
– А почему бы и нет? – настаивал Фомин. – Можно же предположить, что у жены Лаврентьева, а она бабенка очень смазливая и в самом соку, объявился молодой любовник и любовник этот Рожнев. Лаврентьев, естественно, мешал, вот и решил Рожнев убрать соперника.
– Ерунда! – Чайковский для убедительности даже стукнул ладонью по столу.
– Ну почему «ерунда»? Почему сходу отвергаешь эту версию? Не было, что ли, подобных преступлений? Вспомни!
– Были, согласен. Но это не тот случай.
– Может, я не прав, но мне кажется, что она либо что-то знает, либо о чем-то догадывается, но нам не говорит.
– Кто «она»?
– Жена, конечно.
– Даже если это и так, то нам все равно «давить» никто не позволит. Да я и сам не соглашусь. Это аморально.
– И все же я прощупаю эту версию, – продолжал настаивать Фомин.
– Опять лезешь на рожон.
– Буду осторожным.
– Ну, как знаешь… Я бы склонился к другой версии…
– Ты о чем? – Фомин насторожился.
– Мне кажется, это заказное убийство.
– Если это так, – Фомин задумался на секунду, другую, – то получается, что Лаврентьев – вольно или невольно – перешел дорогу сильным мира сего. Или случайно ему стало известно нечто такое…
– Вот его и убрали, – закончил его мысль Чайковский.
– В этом есть кое-что, – согласился Фомин.
– Тогда за работу, господин подполковник. А то, гляжу, волынишь много.
Фомин, кажется, обиделся.
– Еще чего? – сказал он и отвернулся к окну.
Хозяева
Трое гостей, точнее – реальных хозяев, прибывших в кемпинг, – сидели в гостиной, только что вернувшись из бани. Не одеваясь, а лишь слегка прикрывшись полотенцами, они сидели за столом, накрытом по всем правилам «новых русских», – стол ломился от яств.
Толстячок, еще больше порозовевший после парилки и купания в бассейне, утонул в кресле.
– Хряпнем, мужики, по рюмашечке, за легкий парок и за наших чудных парильщиц, – предложил он.
– Хорош все же «Камю», настоящий напиток. «Наполеон» ему и в подметки не годится, – разглядывая содержимое рюмки на свет, произнес «Музыкант».
– Особенно того разлива, которым торгует твоя фирма, – съязвил «Хозяин» в ответ на реплику «Музыканта».
Тот промолчал, накладывая на кусок черного хлеба толстый слой красной икры. Он закусывал, чавкая и причмокивая, видимо, этим выражая свое удовлетворение.
– Ну, ты даешь, – «Хозяин» осуждающе смотрел на «Музыканта». – Стыдно! Жрешь икру, как черт знает что.
«Музыкант» оторвался от бутерброда, зло сверкнув глазами.
– Чего ты строишь из себя денди? – прорычал он. – Мы тут одни. Мы из одного корыта едим, из одной кадки пьем.
– Кончай, братва! – обратился к ним третий, именуемый братанами как «Дикой». – Чего вы, в самом деле, из мухи слона делаете.
– Извини, «Музыкант», – «Хозяин» примирительно протянул тому руку, – я пошутил и, кажется, неудачно.
Они обменялись рукопожатием. И в это время в гостиной появились девчонки.
– Кажется, ссора? – изумленно спросила одна из них, жгучая брюнетка. – Ну, вас нельзя оставлять одних.
Стараясь еще больше разрядить атмосферу, «Хозяин» притворно изумился, глядя на прислонившуюся к нему брюнетку.
– Ты как посмела войти сюда в таком виде?
– А что, милый попечитель, я тебе не нравлюсь? – озорно выпячивая свои голые груди, спросила она.
– Это что? – он взялся за крохотные плавочки. – Форму нарушаешь? Долой! – одним движением он сорвал с нее единственную деталь ее нижнего белья. – Вот это уже совсем другой вид, – и он шлепнул девку по голому заду.
Та притворно взвизгнула и вскочила к нему на колени.