Март
Эволюция жанра
В последние годы в нашей стране вышло десятка полтора книг, посвященных психологическому консультированию, в том числе и несколько соответствующих учебников. Почти во всех приводится определение консультирования (как правило, не очень внятное), а также краткая история становления этой отрасли. Консультирование определяется как одна из прикладных отраслей психологии, которая начала интенсивно развиваться примерно с середины 50-х гг. ХХ в. Студенты-психологи, готовясь к соответствующему экзамену (а основы консультирования сегодня преподаются в десятках вузов), заучивают эти тезисы, по привычке доверяя печатному слову. Те немногие, кто в становлении своего профессионального мировоззрения не ограничивается учебником, кто знает больше фактов и смотрит на них шире, невольно приходят в замешательство. Потому что на самом деле под психологическим консультированием понимаются самые разные вещи, и популяризируемая учебниками трактовка относится лишь к одной частной сфере, которая к тому же если и связана с психологической наукой, то весьма косвенно.
В действительности первая психологическая консультация была основана не в середине ХХ века, а в самом его начале, то есть на полвека раньше, чем указано в учебниках. Ее организовал в Бостоне Ф.Парсон, который видел свою задачу в том, чтобы помогать всем желающим в профессиональной ориентации с помощью психологических методов. Он считал, что человек, выбравший работу в соответствии со своими реальными способностями и склонностями, обретает шанс жить “полезной и счастливой жизнью”. Нередко сам человек затрудняется сделать правильный выбор, потому что в чем-то просто плохо разбирается (не представляет содержание каких-то профессий), не отдает себе отчета в своих истинных склонностях, преувеличивает или недооценивает свои индивидуально-психологические особенности, подвержен эмоциональным предубеждениям и неадекватным притязаниям, и т. п. Консультация специалиста, проводимая с использованием соответствующих диагностических процедур, помогает сформировать адекватные установки в сфере профессионального самоопределения и в конечном итоге действительно способствует тому, что человек получает возможность жить полнокровно и счастливо.
В данном случае можно вести речь не столько о прикладной отрасли науки, сколько о практическом применении психологических закономерностей и методов. Невольно вспоминаются слова Луи Пастера: “Прикладных наук никогда не было, нет и не будет, потому что есть наука и есть ее приложения”.
В качестве такого приложения и оформилось психологическое консультирование, каким оно представлялось на протяжении более полувека. Занимались им не мастера разговорного жанра, а специалисты-психологи, которые справедливо полагали, что настоящий специалист при возникновении какой-либо прикладной, практической проблемы в состоянии в пределах своей компетенции дать соответствующую консультацию тому, кто в ней нуждается. Еще в первой половине ХХ в. такого рода консультированием занимались многие ученые, которые при этом считали себя не консультантами, а в первую очередь психологами. Круг проблем, которые требовали психологических рекомендаций, оказался удивительно широк и отнюдь не ограничивался рамками профессионального самоопределения. Одной из важнейших сфер психологического консультирования стала школьная практика. Понятно, что и проблемы были весьма конкретного свойства – повышение производительности труда в промышленности и успеваемости в образовании, оптимизация работы идеологических, информационных, коммерческих структур, устранение затруднений во взаимоотношениях и т. д. Правда, столь модная ныне проблема “томления духа” в этот круг не входила, и психологическое консультирование еще не претендовало на роль светской церкви для “нищих духом”. Психологи-консультанты, избегая роди духовников, предпочитали работать по своей специальности – психологии. В США в середине 30-х гг. они объединились в соответствующую ассоциацию. 7 марта 1937 г. увидел свет первый номер печатного органа этой ассоциации – “Журнал консультативной психологии”. Передовая статья была написана Дж. М. Кеттелом, признанным специалистом во многих психологических “жанрах”, кроме, пожалуй, разговорного, что весьма показательно.
В наши дни консультирование понимается совсем иначе – скорее как одна из форм психотерапии, из-за чего разграничение этих отраслей очень затруднительно и никем внятно не сформулировано. Занимаются им очень разные люди, многие из которых от психологии далеки. Эта душеспасительная сфера, действительно, начала бурно развиваться с середины 50-х годов и завоевала на Западе огромную популярность. Это и понятно: культ индивидуализма, пресловутой самодостаточности, привел к тому, что человеку стало просто не с кем по душам поговорить. Для этих целей и предложили свои услуги специалисты. Неудивительно, что в наших краях эта мода имеет локальный характер, не охватывает широких масс, и вряд ли когда-либо профессия психолога-консультанта будет востребована как на Западе. Зачем нам платный собеседник, когда у любого из нас найдется достаточно бесплатных? Ну, или почти у любого. Для тех несчастных, кому в самом деле не с кем поговорить “за жизнь”, специалистов в последние годы подготовлен легион.
Психологов, способных как встарь подойти с научных позиций к решению насущных практических проблем, – увы, гораздо меньше. Хотя именно в них и имеется огромная потребность.
Бойся равнодушных
Крылатыми стали слова американского поэта Ричарда Эберхарта: “Не бойся врагов, в худшем случае они могут тебя убить, не бойся друзей – в худшем случае они могут тебя предать. Бойся равнодушных – они не убивают и не предают, но только с их молчаливого согласия существуют на земле предательство и убийство”.
Может быть, именно эти слова в последние минуты своей жизни смутно припомнила молодая американка Китти Дженовезе. Ее жизнь трагически оборвалась ранним утром 13 марта 1964 года на глазах у десятков свидетелей, ни один из которых не пришел ей на помощь. Этот инцидент получил освещение в десятках газет, но скоро забылся бы подобно тысячам других “маленьких трагедий большого города”. Однако психологи по сей день продолжают обсуждать “случай Дженовезе” в безуспешных попытках понять темные стороны человеческой натуры (этот инцидент упоминается в широко известных у нас учебниках Жо Годфруа, Эллиота Аронсона и др.).
В ту ночь (шел четвертый час) молодая официантка возвращалась с ночной смены. Нью-Йорк – не самый спокойный город на Земле, и она, наверное, чувствовала себя не очень уютно, шагая в одиночестве по пустынным ночным улицам. Смутные опасения материализовались в кровавый кошмар у самого порога ее дома. Здесь на нее было совершено жестокое немотивированное нападение. Возможно, нападавший страдал психической болезнью или был одурманен наркотиками – выяснить его мотивы не удалось, потому что пойман он так и не был. Преступник принялся избивать беззащитную жертву, потом нанес ей несколько ударов ножом. Китти вырывалась и отчаянно звала на помощь. Ее душераздирающие крики разбудили всю округу: десятки жильцов многоквартирного дома, в котором она жила, прильнули к окнам и наблюдали происходящее. Но ни один при этом и пальцем не пошевелил, чтобы оказать ей помощь. Более того – никто не удосужился хотя бы поднять телефонную трубку и вызвать полицию. Запоздалый звонок последовал лишь тогда, когда спасти несчастную было уже невозможно.
Этот случай наводит на самые невеселые размышления о человеческой природе. Неужели принцип “Моя хата с краю” для большинства людей перевешивает естественное, казалось бы, сострадание к беззащитной жертве? По горячим следам психологи опросили 38 свидетелей ночного инцидента. Вразумительного ответа о мотивах их безучастного поведения получить так и не удалось.
Тогда было организовано несколько экспериментов (не очень-то этичных, ибо они носили откровенно провокационный характер): психологи инсценировали некий инцидент, в котором подставное лицо оказывалось в угрожающей ситуации, и наблюдали за реакцией свидетелей. Результаты оказались неутешительны – мало кто поспешил на выручку ближнему. Впрочем, не было даже нужды в особых экспериментах – в реальной жизни оказалось достаточно подобных коллизий, многие из которых описаны в прессе. Зафиксировано множество примеров того, как человек, пострадавший от нападения, несчастного случая или внезапного приступа, подолгу не мог получить необходимой помощи, хотя мимо него проходили десятки и даже сотни людей (одна американка, сломавшая ногу, почти час пролежала в шоке посреди самой многолюдной улицы Нью-Йорка – Пятой авеню).
Кое-какие выводы из провокационных экспериментов и простых житейских наблюдений все же удалось сделать. Оказалось, что само количество наблюдателей выступает не просто впечатляющей цифрой, вопиющим свидетельством массовой душевной черствости, но и сильным деморализующим фактором. Чем больше посторонних наблюдают беспомощность жертвы, тем меньше оказывается для нее вероятность получить помощь от кого-либо из них. И напротив, если свидетелей немного, то кем-то из них поддержка скорее всего будет оказана. Если свидетель и вовсе один, вероятность этого еще более возрастает. Характерно, что часто единственный свидетель невольно озирается по сторонам, словно желая сверить свое поведение с поведением окружающих (или найти кого-то, на кого можно было бы переложить свалившуюся вдруг ответственность?). Поскольку окружающих не оказывается, приходится действовать самому, в соответствии со своими нравственными представлениями. Разумеется и тут люди ведут себя по-разному, но, наверное, именно такая ситуация личной ответственности и выступает своеобразным нравственным тестом. “Если не я, то кто?”
Наоборот, при виде хотя бы нескольких человек, не реагирующих на происходящее, человек невольно задается вопросом: “Мне что – больше всех надо?”
Психологи отмечают: в подобных критических ситуациях крайнюю безучастность гораздо более склонны проявлять жители крупных перенаселенных мегаполисов, чем жители сельской местности и небольших городков. Наверное, прав был Гюго, заметивший: “Нигде не чувствуешь себя таким одиноким, как в толпе”. Анонимность большого города, где все друг другу безразличны, все чужие, каждый сам за себя, приводит к тяжелым моральным деформациям. Горожанин постепенно обрастает скорлупой равнодушия, не отдавая себе отчета, что случись беда с ним, сотни прохожих перешагнут через него, не обращая внимания на его страдания. В такой бездушной атмосфере истощается душа, рано или поздно происходит эмоциональный и нравственный надлом. И человек спешит к психологу, чтобы спастись от духовной нищеты. Квалифицированных психологов сегодня много. Хороших – меньше. Потому что хороший психолог, по верному наблюдению Сиднея Джурарда, это в первую очередь хороший человек. По крайней мере, он не должен быть похож на тех, кто много лет назад мартовским утром глазел на мучительную смерть Китти Дженовезе.
Цена самообмана в твердой валюте
18 марта 1959 г. в американском Journal of Abnormal and Social Psychology была опубликована статья Леона Фестингера и Дж. Меррил Карлсмит “Когнитивные последствия вынужденного соглашательства” с описанием впечатляющего социально-психологического эксперимента в русле теории когнитивного диссонанса. За прошедшие десятилетия эта публикация тысячекратно цитировалась в различных работах, причем не только психологических. Ибо результаты, полученные в эксперименте Фестингера и Карлсмит, представляют отнюдь не только научный интерес.
Поставленный опыт был одним из первых, в котором в качестве стимула к определенному поведению явно и недвусмысленно выступало денежное вознаграждение. Это была не плата за участие в эксперименте, наоборот – к эксперименту на безвозмездной основе привлекались добровольцы. Вознаграждалась весьма деликатная услуга, якобы не входившая в содержание научного исследования.
Добровольным испытуемым, изъявившим готовность бесплатно поучаствовать в психологическом опыте, была предложена самая нудная и бессмысленная работа, которую удалось выдумать экспериментаторам. Требовалось закручивать длинный ряд гаек на четверть оборота гаечного ключа, затем, вернувшись к началу ряда, повторить эту манипуляцию, потом еще раз и еще. Эти однообразное задание испытуемые выполняли в течение целого часа. Под конец многие не скрывали овладевшую ими скуку и даже отвращение (можно лишь посочувствовать тем, чья профессиональная деятельность протекает в аналогичных условиях – у конвейера; рабочий, свихнувшийся на этой почве, – это не только комедийный образ, созданный великим Чаплиным, но и довольно массовое реальное явление).
Суть опыта состояла, однако, не в этом. По завершении работы испытуемого благодарили и сообщали, что за дверью ожидает своей очереди еще один доброволец, который, похоже, испытывает колебания, так что надо постараться замотивировать его на участие в эксперименте. Попросту говоря, испытуемого просили ввести товарища в заблуждение – рассказать, какой важной, а главное – интересной была работа. Вот за это маленькое лукавство и выдавалась денежная награда, выступавшая в данном случае как откровенный подкуп. На это согласились не все, однако – большинство. За это им была выдана награда. Половине – скорее символическая – один доллар. Другой половине – целых двадцать!
В завершение эксперимента по прошествии пары дней у испытуемых попросили дать самоотчет об отношении к проделанной работе. Предполагалось, что столь существенное различие в сумме вознаграждения скажется на личных впечатлениях. Так и произошло. Однако, казалось бы, чем выше награда, тем сильнее должна быть тенденция к самообману (причем было совершенно очевидно: положительное отношение объективным никак быть не могло). Но результаты были получены прямо противоположные.
Те, кто получил по 20 долларов, назвали проделанную работу утомительной, скучной и бессмысленной. Тем самым они косвенно подтвердили, что товарищ был ими обманут, причем не бескорыстно. Похоже, тут срабатывал такой механизм самооправдания: “Мой грех невелик, никому я большого вреда не нанес. Зато и ученым помог, и денег заработал. Деньги пускай и небольшие, но на полу не валяются”.
У тех, кто “заработал” всего 1 доллар, такого оправдания не было. Не станет же уважающий себя человек утверждать, что пошел на обман за такую мизерную подачку (хотя на самом деле было именно так, то есть выясняется, что даже очень малые суммы могут выступать мотивирующим фактором). Значит обмана не было! И испытуемые в самоотчетах принялись расписывать достоинства работы с не меньшем рвением, чем пару дней назад перед “наивным” товарищем.
Выводы из этого эксперимента представляются очень важными. Как ни горько это сознавать, деньгами почти любого человека можно побудить почти к чему угодно. Причем, чем выше сумма вознаграждения, тем охотнее человек возьмется за дело. Но это еще не значит, что он проникнется сознанием важности, полезности и увлекательности этого дела. Даже наоборот, крупное вознаграждение способствует объективной оценке – пускай дело не очень интересное или даже не слишком благородное, зато заработок неплохой, а это и стимул, и оправдание. А вот если платить мало, человеку становится просто необходимо восполнить психологическую “недостачу”, приписывая своей активности все мыслимые достоинства. Порасспросите иного бессребреника, и вы непременно узнаете, каким исключительно важным и интересным делом он занимается практически бескорыстно. А психологический механизм этой – часто иллюзорной – мотивировки оказывается на удивление прост.
Врожденное благоразумие
21 марта 1961 г. увидела свет публикация, принесшая широкое признание особому направлению в психологии познавательных процессов – так называемому экологическому (в смысле – природосообразному) подходу. В журнале Scientific American была напечатана статья Элеонор Гибсон и Ричарда Уолка “Зрительный обрыв”. Как это нередко бывает, публикация в известном научно-популярном журнале привлекла большое внимание к исследованиям, которые велись психологами уже несколько лет и были ранее известны лишь узкому кругу коллег по сухим научным отчетам. Именно после публикации в Scientific American наблюдения Гибсон-Уолка стали широко цитироваться, и редкий учебник психологии с той поры обходится без фотоиллюстрации знаменитого эксперимента.
Суть опыта состояла в том, что младенца, уже умеющего ползать, но еще не умеющего ходить, помещали на поверхность из прочного прозрачного плексигласа. Половиной своей поверхности лист лежал на твердом основании, зрительно структурированном на черные и белые квадраты, а другой половиной нависал над таким же основанием, расположенном на изрядной глубине. При этом возникала зрительная иллюзия обрыва, хотя тактильная опора давала одинаковые ощущения на всей поверхности плексигласового листа. Реальная поверхность была достаточно прочна и надежна, чтобы ребенок мог безбоязненно передвигаться по ней в любом направлении. Исследователям было интересно, скажется ли на его передвижениях зрительная иллюзия. Можно было предположить, что, не имея достаточного опыта передвижения по пересеченной местности, дитя не примет во внимание зрительный парадокс и доверится осязательным ощущениям. Этого, однако, не произошло. Ребенок замирал на краю “обрыва” и предпочитал не рисковать. Становилось очевидно, что способность к восприятию глубины можно констатировать начиная с самого раннего возраста. Более того, реакция самосохранения, по-видимому, не столько приобретается с опытом, сколько присутствует у ребенка изначально. Было бы, правда, недопустимо ее преувеличивать, ибо печальные примеры случайных падений маленьких детей с высоты довольно многочисленны.
Результаты эксперимента породили широкие научные дискуссии, причем в самых разных аспектах обнаруженного явления. По сей день не стихает полемика о механизмах восприятия пространства, о природе перцептивных процессов в целом (экологическому подходу посвящена переведенная у нас монография Джеймса Гибсона, мужа Элеонор Гибсон, – в обоснование и развитие этого направления супруги внесли равновеликий вклад). Сторонникам широких обобщений результаты давнего эксперимента дали еще один аргумент в пользу теории “врожденной мудрости” и “природного здравого смысла”, которые следует лишь поощрять, а специально формировать уже и нет никакой нужды. Идея небезынтересная. Однако, помнится, я за своими детьми-младенцами внимательно приглядывал. Думаю, большинство родителей – тоже. Может быть, с научной точки зрения мы все и проявили избыточное и неоправданное беспокойство. Зато дети выросли без увечий. А это, наверное, – самое главное.