Психологическое здоровье личности и духовно-нравственные проблемы современного российского общества. Раздел 1. Психологическое здоровье: постановка проблемы и пути ее решения ( Сборник статей, 2014)

Известно, что прогресс в истории науки, определяемый движением мысли и вглубь, и вширь, необходимым образом связан с расширением и обогащением ее понятийного аппарата. Это расширение, как и закономерная дифференциация наук, свидетельствует не только о более глубоком проникновении научной мысли в сущность изучаемых ею явлений, о выявлении в них новых граней, свойств и механизмов функционирования, что требует и соответствующих понятийных (словесных) обозначений, но и о включении в предмет исследования науки все новых областей действительности, выдвигаемых не только практикой жизни, но и достижениями и новаторскими идеями в смежных областях знания с присущими им системами понятий.

В соответствии с этими теоретическими положениями правомерно говорить и о двух основных способах расширения и обогащения понятийного аппарата наук.

Во-первых, путем включения в научные тексты новых, недостающих терминов, имеющих, как правило, латинское или греческое происхождение и способных более полно и адекватно, чем уже существующие, выразить содержание развиваемых учеными идей.

Во-вторых, путем заимствования из арсенала других наук таких понятий и терминов, объяснительный потенциал которых со временем начинает выходить за рамки решения их собственных задач и предметного поля исследования. Это могут быть как относительно новые для науки-донора понятия, так и понятия, давно определившиеся и даже для нее базовые. Понятно, что речь во всех этих случаях идет и должна идти не о простых заимствованиях и механических переносах тех или иных понятий из одной науки в другую, а об их интеграции с ней, с ее сложившимися системой знаний и категориальным аппаратом, с присущей им спецификой в соответствии с предметом исследования.

Для психологической науки в силу не только ее философского происхождения, но и, прежде всего, особого положения в современной системе наук как центра и связующего звена между всеми областями познания человека (Б. М. Кедров, Б. Г. Ананьев, Ж. Пиаже и др.), наиболее типичным и активно используемым является второй из обозначенных выше способов расширения понятийного аппарата. Этим во многом объясняется тот факт, что проблема понятий и их адекватного использования всегда была и продолжает оставаться одной из самых «больных» и острых для психологии. Речь идет, прежде всего, о присущей ей терминологической несогласованности и путанице, о многозначности и размытости многих используемых понятий и терминов, когда они трактуются либо очень широко, либо слишком узко, об их неопределенности и метафоричности, о фактах «удвоения» понятий и небрежности применения в отдельных текстах, и, наконец, о самой правомерности использования некоторых из них в системе психологического знания.

В контексте темы нашего исследования последние из обозначенных выше терминологических проблем предполагают ответы на вопрос о том, насколько правомерно появление в последние годы в системе современного психологического знания термина «психологическое здоровье» наравне с однокоренным, близким ему по содержанию и давно используемым в науке – «психическое здоровье»?[5] Не является ли это пресловутым «удвоением» понятий? И если не является, то какая специфическая реальность стоит за этим первым термином, делая его равноправным и в то же время содержательно отличным от другого?

Предваряя ответы на поставленные и другие связанные с ними вопросы, необходимые для научного обоснования термина «психологическое здоровье» в его соотношении с психическим, обратим внимание на тот факт, что сам обозначаемый им феномен уже давно зафиксирован в обыденном сознании в таких фигуральных выражениях, как «душа» поет, ликует или, напротив, болит, стонет, вопиет, вызывая в нас нестерпимое желание выговориться, «излить себя», выплеснуть все, что накопилось внутри. И тогда собеседником может оказаться случайный встречный, лишь бы захотел выслушать обо всем наболевшем, о волнующих нас чувствах, мыслях, желаниях. Эти и им подобные выражения часто встречаются не только в обыденной речи, но и в художественных произведениях, особенно в русской классической литературе с той целью, чтобы передать внутреннее состояние героев, когда «на душе у них», по выражению А.П. Чехова, «не ладно» и даже «кошки скребут» и хочется «больше говорить о самом себе, чем о чем-либо другом», говорить о своих глубоких разочарованиях и обманутых надеждах, о потрясениях любви, как и о внутренней опустошенности и несостоявшейся жизни, бессмысленности и бесперспективности существования и т. д. или, напротив, о таких состояниях души, «что хочется и плакать, и громко петь» и даже «весь мир обнять» (Чехов, 1985, с. 109).

Не вызывает сомнений, что все описанные выше и аналогичные им состояния «души» обозначают нечто более тонкое и сложное, чем здоровая или нездоровая психика с точки зрения медицины, поскольку затрагивают ценностно-мировоззренческий уровень бытия человека, его полноценное или неполноценное существование как личности со всеми ее моральными принципами, идеалами, смысловыми образованиями, верованиями и гармонией с окружающим миром. С позиций психологии здоровья они могут рассматриваться, на наш взгляд, как проявления уже не столько его психического, сколько психологического здоровья.

Термин «здоровье», являющийся исходно базовой категорией медицинской науки с ее более чем тысячелетней историей, уже давно используется и в психологической науке, как, впрочем, и во многих других областях знания, приобретая все новые оттенки и аспекты, что еще больше затрудняет его общее определение. Одновременно с научным термином это понятие глубоко проникло сегодня и в массовое сознание, став одним из самых употребляемых слов в нашей обыденной речи, с содержанием которого большинство людей справедливо связывает наивысшую жизненную ценность. «Разве здоровье – не чудо?» (А. П. Чехов) Конечно, да! Несмотря на широкую распространенность и востребованность этого термина в условиях современной жизни, большинство людей вряд ли задумывались над его определением и могли бы сколько-нибудь удовлетворительно и кратко раскрыть связанное с ним содержание. Впрочем, эта задача представляет большие трудности не только для рядовых носителей языка, но и для специалистов по проблемам здоровья, большинство из которых обычно воздерживаются от его конкретных определений. Те же определения, которые иногда встречаются в литературе, в большинстве своем вызывают справедливые замечания по разным основаниям и все еще далеки от того, чтобы стать общепринятыми.

Чаще всего в литературе, в том числе и психологической, в качестве базового и наиболее авторитетного приводится определение здоровья, содержащееся в Уставе Всемирной организации здоровья (ВОЗ). Здоровье определяется в нем как такое состояние человека, которое характеризуется, во-первых, отсутствием болезней и, во-вторых, полным физическим, умственным и социальным благополучием.

Прежде всего, вызывает неудовлетворенность используемый здесь негативный способ определения здоровья через нездоровье или, выражаясь конкретнее, как отсутствие болезней, а также простое перечисление разных видов благополучия без какого-либо содержательного наполнения этого понятия. В то же время уже само включение понятия «благополучие» с его четко выраженным позитивно-оздоровительным значением для жизнедеятельности человека в определение здоровья в качестве его атрибутивного признака представляется нам вполне правомерным, особенно если речь идет, как в данной статье, о психологическом здоровье и соответствующем ему психологическом или субъективном благополучии. Это делает необходимым обратиться к рассмотрению проблемы благополучия в интересующем нас аспекте.

Благополучие как многомерный психологический конструкт и новая исследовательская тема привлекло внимание западных психологов гуманистической ориентации еще в конце 1960–начале 1970-х годов. С тех пор интерес к нему не ослабевал, достигнув своей высшей точки на рубеже 1980–1990-х годов. В отечественной психологии работы в основном обзорно-ознакомительного характера по этой проблеме стали появляться лишь в последние годы (Шамонов, 2004; Шевеленкова, Фесенко, 2005; Созонтов, 2006).

Обращение в числе первых известных западных ученых-гуманистов (А. Маслоу, К. Роджерс, Г. Олпорт, Э. Фромм, В. Франкл, Дж. Бюдженталь и др.) к такой генерализованной проблеме, как благополучие, способной охватить широкую область позитивно выраженных состояний и характеристик личности (счастье, удовлетворенность жизнью, положительная аффективность, здоровье, мужество, моральность в значении стойкости духа и т. д.), было в известной мере «обратной реакцией» на психоаналитическую ориентированность мировой психологической науки, в которой преобладающее внимание на протяжении многих десятилетий уделялось изучению негативных, болезненных проявлений психической жизни.

В то же время анализ истоков зарождения и последующего развертывания исследований по этой новой для психологии личности проблеме указывает одновременно и на прямую связь этих исследований с общесоциологической концепцией «качество жизни». Эта концепция была выдвинута и стала активно разрабатываться учеными США в 1960-е годы применительно к новому, постиндустриальному этапу развития страны. Предполагалось, что в наступающую эпоху постматериализма главной заботой общества станет уже не простое физическое выживание, а благополучие людей с четко выраженным психологическим содержанием, связанным с позитивными чувствами, удовлетворенностью жизнью и устойчивым уровнем счастья. Не отрицая возможной идеологической и пропагандистской составляющей этой концепции[6], за что она, прежде всего, подвергалась критике со стороны советских ученых (Попов, 1977; Тодоров, 1980), подчеркнем содержащуюся в ней новую стратегию исследования и оценок социально-психологических процессов, связанную с переориентацией внимания ученых с внешних факторов и показателей жизни людей на субъективные индикаторы. В соответствии с этой стратегией акцент ставится уже не столько на сам по себе, например, уровень потребления и материального благосостояния граждан, равно как и не на их семейное положение как таковое, профессиональную работу, то или иное проведение досуга, участие в делах сообщества и его различных неформальных объединений и т. д., а на то, как все это воспринимается и оценивается самими людьми, насколько каждый из них чувствует себя при этом психологически комфортно, испытывает чувство удовлетворенности и позитива, считает себя счастливым человеком.

Можно обладать – и это стало особенно очевидно в условиях постиндустриального развития западных стран и, прежде всего, США – многими внешними атрибутами счастливой жизни и тем не менее не чувствовать себя соответствующим образом. На этот психологический парадокс человеческого бытия указывал еще Монтень, когда писал, что человек страдает не столько от того, что происходит, сколько от того, как он оценивает происходящее. На преодоление этого парадокса и была нацелена с самого начала концепция «качество жизни», раскрывающая внутренне «ощущаемое качество» («Perceved Quality») жизни индивида. Психологическая ориентированность этого понятия для многих исследователей первого поколения представлялась настолько важной и принципиальной, что они нередко прямо определяли «качество жизни» как «внутреннюю удовлетворенность» или «чувство субъективного благополучия личности» (Campbell, Converse, Rodgers, 1976; Rodgers, Converse, 1975).

Таким образом, на основании проведенного нами анализа соответствующей литературы имеются достаточные основания утверждать, что развернувшиеся в западной психологии с начала 1980-х годов исследования по проблеме психологического благополучия имели в своем основании социологическую концепцию «качества жизни», поднявшую, в свою очередь, волну конкретных исследований этих «ощущаемых качеств жизни». Качество жизни – это качество индивидуальной жизни с позиций самого индивида, т. е. определение того, как жизнь им самим воспринимается, ощущается и оценивается. Осознаваемый эффект такого личностного и позитивно окрашенного восприятия своей жизни и есть субъективное благополучие. В нем фиксируется, прежде всего, мера психологической «вписанности» человека в окружающий мир, в его ближайший социум, степень их гармоничности и адекватности друг другу.

В более ранних психологических работах по благополучию эта мера описывалась, прежде всего, в таких наиболее очевидных и значимых «ощущаемых качествах жизни», как счастье, позитивная аффективность (эмоциональность), удовлетворенность жизнью, которые в большинстве случаев рассматривались и как основные составляющие психологического благополучия (Bradburn, 1969; Diner, 1984).

Среди более поздних работ по психологическому благополучию, направленных на дальнейшее уточнение содержания, критериев, а также возможную операционализацию этого понятия, наибольшую известность получили исследования К. Рифф (Ryff, 1989; Ryff, Keyes, 1995). Ею разработан прошедший успешную проверку на надежность и валидность подробный опросник «Шкалы психологического благополучия», состоящий из 87 пунктов, направленных на раскрытие мыслей и чувств респондентов относительно себя и своей жизни. Эти пункты в равной пропорциональности распределены между шестью шкалами, которые определяют структуру субъективного благополучия. Такими его структурными единицами, по версии данного автора, являются: наличие цели в жизни, личностный рост, самопринятие, автономия, положительное отношение с другими, управление окружающим. Содержательный анализ этих шкал показывает, что большинство из них не только пересекаются, но и по своему общему смыслу совпадают с теми характеристиками и чертами личности, которые обычно включаются в опросники по диагностике и измерению таких основных и более обобщенных, как уже отмечалось, составляющих субъективного благополучия, как чувство удовлетворенности жизнью и счастье.

Из обозначенных единиц шестимерной шкалы субъективного благополучия К. Рифф наибольший интерес представляет для нас шкала «личностный рост» как наиболее полно раскрывающая содержание того феномена, который обозначается нами понятием «психологическое здоровье».

«Личностный рост» – относительно новое для психологии личности понятие, в содержании которого просматривается связь с древнегреческим термином «эвдемония»[7]. Главным здесь является потребность в саморазвитии, переживание и ощущение своего развития как процесса совершенствования себя и своих личностных качеств. Предполагается также и осознание полноты самореализации в различных сферах жизни, вера в способность к постоянному целенаправленному развитию, доставляющему чувство радости и внутреннего удовлетворения. Это и непрекращающийся процесс самопознания и расширения кругозора, и открытость жизненному опыту, а также интерес к жизни как непрерывному процессу обучения, возмужания и неизбежных перемен, возможности стать более сильным и способным ко многому.

Итак, анализ работ ведущих зарубежных авторов по психологическому благополучию дает нам основание сделать вывод о том, что это понятие по своему основному смыслу и главным характеристикам является аналогом или максимально приближено к тому, что, по другой терминологии, которой придерживаемся и мы, не менее правомерно определить как психологическое здоровье. Конечно, есть своя логика в том, что термин «здоровье», следуя давней традиции, продолжает использоваться в западной психологической литературе в основном по отношению к психосоматике человека, характеризуя качество его психического (mental) или физического (physical) состояния в соответствии с установленными нормативными показателями. Поэтому нет ничего удивительного в том, что для обозначения четко определившегося в жизни западного общества в1960-е годы, как уже отмечалось выше, феномена позитивно-устойчивого состояния человека, связанного, однако, не с его психосоматическим здоровьем, а с полноценным функционированием и развитием как личности, ученые ввели в научный лексикон уже другое, хотя и очень близкое ему по смыслу, обыденное слово «благополучие» (англ. well-being)[8], добавив к нему определение «психологическое» (psychological) или равнозначное «субъективное» (subjective)[9]. Тем самым оказалось излишним использование в соответствующей англоязычной литературе словосочетания «психологическое здоровье»[10], которое в ней сегодня действительно практически не встречается, в отличие от отечественной литературы, где за последние десять лет оно оказалось востребованным и стало появляться все чаще (Дубровина, 2004; Шувалов, 2012; Яссман Л., Ясманн О., 2009; Портнова, Иванова 2009; и др.).

Несмотря на, казалось бы, содержательную и смысловую равнозначность терминов «психологическое благополучие» и «психологическое здоровье» более предпочтительным для обозначения соответствующего феномена представляется нам последний термин.

Во-первых, в отличие от однополярного благополучия термин «здоровье» является парной категорией, выступающей в одной связке с противоположным по знаку термином «болезнь». Болезнь – это нежелательные сбои и пагубные по своим последствиям изменения в различных системах человека, нарушающие нормальное функционирование и снижающие качество и продолжительность жизни. И такая изначальная парность термина «здоровье», предполагающая его потенциальную соотнесенность с болезнью, делает это понятие содержательно богаче благополучия, так как учитывает возможность возникновения в процессе жизни различных, связанных с болезнью деформаций, аномалий, отклонений от соответствующих нормативных показателей. Это, в свою очередь, предопределяет постановку практической проблемы профилактики и предупреждения болезней и связанную с ними необходимость вести здоровый образ жизни.

Во-вторых, единым термином «здоровье» по вертикальной цепочке связываются между собой все уровни существования и бытийности человека, не отделяя его высший, личностно-смысловой уровень от двух нижележащих. Тем самым реализуется один из важнейших методологических принципов психологической науки – принцип целостности (системности) человеческой психики.

В-третьих, для русского сознания смысл слова «благополучие» прочно связывается с материальным достатком, обеспеченностью, успешностью, на что указывают все известные нам авторитетные словари русского языка. Использование в русскоязычной среде этого слова в других, отличных от обозначенных выше значений, характеризующих, прежде всего, жизнь в довольстве и спокойствии, противится «чувству языка» в российской ментальности, порождая своеобразный «языковый» диссонанс. И этот языковый фактор было бы также неправомерно игнорировать, отдавая предпочтение тому или иному термину в научных исследованиях.

С учетом высказанных выше соображений и в соответствии с одной из принятых в психологии понятийных триад «организм – индивид – личность» представляется вполне логичным рассматривать и здоровье человека на трех уровнях: соматическом (организм), психическом (индивид) и психологическом (личность).

1. Соматическое (физическое) здоровье – это здоровье человека как природного индивидуума (особи), связанного с нормальным функционированием его биологических систем и отдельных органов: сердечно-сосудистой, эндокринной, желудочно-кишечной, опорно-двигательной и др. Этот базисный уровень здоровья/нездоровья человека – объект внимания и предмет исследования классической, традиционной медицины, представляющей собой, по определению Б.Г. Ананьева, «обширную систему теоретических и прикладных дисциплин» (Ананьев, 1969, с. 54.). В разработанной им и гуманистически ориентированной системе наук о человеке медицине отводится фундаментальная роль, современный этап развития которой ученый правомерно связывает с необходимостью все большего смещения акцентов и превращения ее в науку о здоровье, гигиене и профилактике заболеваний, а не только о болезнях и их лечении.

2. Психическое здоровье – это здоровье человека как индивида (целостный организм), наделенного не просто совокупностью природных свойств и материальным субстратом соответствующих состояний и процессов, но и психикой как продуктом деятельности мозга, которая является высшей точкой в эволюционном развитии живых систем. С этих позиций здоровая психика – это не только адекватная условиям жизни психическая деятельность человека, но одновременно и его здоровая (соответствующая определенным нормам) нервная система, как и здоровые функциональная организация и строение мозга.

И, напротив, психические нарушения (заболевания), связанные с перцептивными, аффективными, когнитивно-мнемическими, волевыми, двигательно-исполнительскими и другими изменениями психических функций и процессов, – это одновременно и невротические нарушения, многие из которых имеют врожденный или генетически обусловленный характер. Поэтому не лишено оснований по отношению к этому уровню проявления здоровья/нездоровья человека наряду с термином «психический» использовать и более уточняющий – «нервно-психический», особенно когда речь идет не столько о здоровье, сколько о психических и психогенных заболеваниях. В целом этот уровень представляет область интереса общей психологии – в широком понимании, а в случаях патологии более предметно и с целью лечения изучается медицинской психологией, в частности, такими ее специализированными разделами, как клиническая психология и патопсихология.

Одновременно с этими дисциплинами в теории и практике современной медицины большое место заняла психотерапия как психологическое лечебное воздействие на больного, «стремящаяся путем воздействия на сознание человека устранять различные виды аномалий в его душевной жизни» (Бассин, Рожнов и др., 1975, с. 716). Такими аномалиями выступают, прежде всего, стрессы, тревожность, различные фобии, депрессивные состояния и т. д., распространенность которых многократно возросла и сдвинулась в сторону более молодого возраста за последние десятилетия.

3. Психологическое здоровье – это здоровье человека как личности, являющейся продуктом общественных отношений и социального развития. В этом своем общественно-историческом, личностном качестве человек обладает, как известно, не только различными психологическими структурами, динамическими образованиями и чертами характера, но и нравственностью как своей сущностной характеристикой, поэтому психологическое здоровье/нездоровье личности – это одновременно и ее нравственное здоровье/нездоровье, данное в субъективных актах сознания и переживания. Важнейшим индикатором нравственного аспекта психологического здоровья выступает совесть, точнее, то, что принято называть «голосом совести» – чистая, спокойная совесть, с одной стороны, и «угрызения совести», с другой.

В соответствии с предложенным и самым общим пониманием психологического здоровья как соотнесенного с высшими, нравственно-смысловыми «этажами» психической организации человека[11], оно представляет область интересов психологии личности и, прежде всего, таких ее новых направлений и разделов, как позитивная и нравственная психология. Его практическая, лечебно-профилактическая часть включает в себя различные варианты психологического консультирования, направленные на оказание необходимой коррекции, поддержки и помощи клинически здоровым людям, оказавшимся в критических ситуациях и с медициной непосредственно не связанных. Этим консультированием занимаются не врачи в традиционном смысле слова, как в классической психотерапии, а специально подготовленные к соответствующей практической работе психологи. И обращено оно не к симптомам и болезням, а к личности с ее нравственно-ценностным вектором развития и бытия в мире и возможными от него отклонениями и деформациями, вызванными «невозможностью реализации внутренних необходимостей своей жизни (мотивов, стремлений, ценностей и пр.)» (Василюк, 1999).

О необходимости расширения зоны влияния и форм приложения психотерапии, предполагающих своеобразную ее «социологизацию» и включающих в себя не только врачебные, но и воспитательные мероприятия, писали в свое время известные отечественные ученые-психиатры Ф. М. Бассин, В. Е. Рожнов и др. Главное значение для такой, по их терминологии, «социально-ориентированной психотерапии», выходящей за рамки клиники и проникающей в область повседневной практики, приобретает личностный фактор, знание законов, по которым личность формируется, взаимодействует с окружающим миром. К объектам ее внимания и лечебно-воспитательного воздействия, выходящим за рамки медицины в узком понимании, они относили наряду с алкоголизмом и наркоманией и такие собственно личностные аномалии, антиобщественные наклонности и «уродливые отклонения от норм морали», как суеверия, агрессивность и жестокость, сексуальная распущенность и лживость, безделие и эгоизм, недисциплинированность на работе и разболтанность в быту, душевная выхолощенность, циничное, равнодушное отношение ко всему, что определяется словами «ко мне не относится» (Бассин, Рожнов, Рожнова, 1975, с. 722). Не являясь выражением расстройства психики в традиционном, медико-психиатрическим понимании, многие из этих аномалий практически здоровых людей являются потенциально, не без оснований полагали Ф. М. Бассин с соавт., предпосылками или предвестниками значительно более серьезных психических отклонений. Такие аномалии можно рассматривать как скрытую, субклиническую форму патологии, способную косвенным и отдаленным образом подготавливать болезни и при наличии соответствующих условий переходить в явную патологию.

Сегодня наглядным и одним из наиболее успешных примеров неклинической терапии, о необходимости которой писали и которую пытались использовать в своей практике многие известные отечественные психологи-психиатры, терапии, имеющей под собой серьезное теоретическое обоснование, является метод «позитивного лечения». Именно так назвал свою систему «оздоровления и повышения благополучия людей» известный американский психолог, основатель позитивной психологии М. Селигман (Селигман, 2006, с. 184). Эта система задумывалась и создавалась им в противовес широко практикуемой американскими психологами уже многие десятилетия традиционной психотерапии с ее неоправданно завышенным вниманием к лекарственным препаратам, способным лишь восполнить дефицит того или иного химического компонента в мозгу и оставляющим самих пациентов, по существу, безучастными в своем лечении. «Занимаясь исцелением больных, – пишет Селигман, – врачи-психотерапевты совсем забыли, что их помощь нужна и здоровым…, чтобы помочь людям развить положительные свойства характера и достичь того, что Аристотель называл «благой жизнью»» (Селигман, 2006, с. 9). Для этого нужна была, по справедливому убеждению ученого, новая позитивная наука, важнейшим терапевтическим фактором которой должны выступать не внешние условия, не воздействия извне, а собственные волевые усилия самого пациента, его личностный выбор, внутренняя дисциплина, творческая деятельность по развитию и реализации своих индивидуальных достоинств и добродетелей.

Для определения и уточнения этих индивидуальных добродетелей и достоинств, являющихся главным объектом внимания позитивных психологов, группой специалистов-единомышленников был разработан научный классификатор позитивных свойств характера, который мог бы стать ориентиром и базовой основой для соответствующих исследований. Аналогом для него послужил диагностико-статистический справочник психических заболеваний (ДСС-3), выпущенный в свое время Национальным институтом психического здоровья США в качестве основного пособия для постановки точного диагноза и последующего лечения. Разработанный по этой модели, но применительно к задачам позитивной психологии, этот справочный классификатор положительных черт характера включает в себя шесть универсальных, присущих людям любой национальности и культуры и напрямую связанных с моралью добродетелей и двадцать четыре индивидуальных достоинств, через которые эти добродетели проявляются в практике жизни.

В своих работах М. Селигман предлагает различные способы, упражнения и тесты, в том числе и разработанные не только им, но и другими представителями позитивной психологии, позволяющие каждому желающему, во-первых, выявить и измерить свои индивидуальные достоинства и, во-вторых, развить и использовать их в повседневной жизни. Именно успешная реализация индивидуальных достоинств, как вполне обоснованно считает ученый, способна не только ослабить разрушительное влияние отрицательных эмоций и поднять настроение, но и принести духовное удовлетворение, сделать свою жизнь более счастливой и осмысленной. В этом и состоит, на наш взгляд, залог психологического здоровья личности.

В соответствии с этими исходными теоретическими положениями цель терапии в позитивной психологии, построенной на совершенно других принципах, чем традиционная, на что ученый постоянно обращает внимание, не просто лечить, поднимая самочувствие пациента, образно говоря, с отметки минус шесть до минус два, а помогать людям выявить и развить в себе положительные черты характера с тем, чтобы максимально задействовать их во всех сферах жизни, поднимая самочувствие с отметки плюс три до плюс восемь.

Из большого числа разработанных М. Селигманом методов позитивного лечения наибольшую известность и практическое применение во многих странах мира получила его подробная программа помощи людям, страдающим пессимизмом, и способная научить их оптимистическому отношению к жизни (Seligman,1990).

Подводя итог проведенного выше теоретического исследования и отвечая на вопрос, вынесенный в заголовок статьи, можно сделать вывод, что психологическое здоровье – не миф и не метафора, а реальная проблема современной психологии личности, связанная с такими аспектами ее наличного бытия, которые не охватываются и не совпадают с понятием «психическое здоровье». Речь идет не об удвоении понятий, а о расширении проблемного поля общенаучного понятия «здоровье», наполнении его личностным, нравственно-смысловым содержанием.

Литература

Ананьев Б. Г. Человек как предмет познания. Л.: Изд-во Ленинградского ун-та, 1969.

Бассин Ф. М., Рожнов В. Е., Рожнова М. А. Психологическая теория личности и психотерапия // Соотношение биологического и социального в человеке. М.: Наука, 1975. С. 716–734.

Братусь Б. С. Аномалии личности. М.: Мысль, 1988.

Василюк Ф. Е. Проблема критической ситуации // Психология экстремальных ситуаций / Сост. А. Е. Тарас, К. В. Сельченок. Минск: Харвест, 1999.

Джидарьян И. А. Представление о счастье в российском менталитете. СПб.: Алетейя, 2001.

Дубровина И. В. (ред.). Практическая психология образования: Учебное пособие / Под ред. И. В. Дубровиной. СПб.: Питер, 2004.

Лебединский М. С. Проблема соотношения социального и биологического в аспекте психотерапии // Соотношение биологического и социального в человеке. М.: Наука, 1975. С. 707–715.

Маслоу А. Мотивация и личность. СПб., 2001.

Монтень М. Опыты. Кн. 2. М.-Л., 1960.

Осин Е. Н. Чувство связности как показатель психологического здоровья и его диагностика // Психологическая диагностика. 2007. № 3. С. 22–40.

Попов С. И. Проблема «качества жизни» в современной идеологической борьбе. М.: Политиздат, 1977.

Портнова А. И., Иванова М. Г. Психологическое здоровье и зрелость личности как цели возрастно-психологического консультирования // Психология человека в современном мире. Том 3. Материалы Всероссийской юбилейной научной конференции, посвященной 120-летию со дня рождения С. Л. Рубинштейна. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2009. С. 98–105.

Селигман М. Новая позитивная психология. М.: София, 2006.

Созонтов А. Е. Гедонистический и эвдемонистический подходы к проблеме психологического благополучия // Вопросы психологии. 2006. № 4. С. 105–114.

Тодоров А. С. Качества жизни. Критический анализ буржуазных концепций. Пер. с болг. / Под ред. С. И. Попова. М.: Прогресс, 1980.

Чехов А. П. Соч. в 18 т. М.: Наука, 1985. Т. 9.

Шамонов Р. М. Психология субъективного благополучия личности. Саратов, 2004.

Шевеленкова Т. Д., Фесенко В. П. Психологическое благополучие личности (Обзор основных концепций и методологическое исследование) // Психологическая диагностика. 2005. № 3. С. 95– 130.

Шувалов А.В. Здоровье личности: методологический и мировоззренческий аспекты // Современная личность: Психологические исследования. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2012. С. 76–99.

Эммонс Р. Психология высших устремлений: мотивация и духовность личности / Пер. с англ. под ред. Д. А. Леонтьева. М.: Смысл, 2004.

Яссман Л.В., Яссман О.Ю. Психологическое здоровье как критерий духовной эволюции человека // Психология человека в современном мире. Т. 6. Материалы Всероссийской юбилейной научной конференции, посвященной 120-летию со дня рождения С. Л. Рубинштейна. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2009. С. 337–346.

Antonovsky A. The Sense of Coherence as a Determinant of Health // Advances, Institute for Advancement of Health. 1984. V. 1. № 3. P. 37–50.

Bradburn N. M. The structure of psychological Well-being. Chicago: Aldine, 1969.

Campbell A., Converse P., Rodgers W. The Quality of American Life. Perceptions, Evaluations and Satisfactions. N. Y., 1976.

Campbell A. The sense of Well-Being in America: Recent patterns and trends. N. Y., 1981.

Diner E. Subjective Well-Being // Psychol. Bull. 1984. V. 95. № 3. P. 542–575.

Inglehart R. Culture shift in advanced industrial society. Princeton, N. J.: Princeton University Press, 1990.

Maslow A. N. Self-Actualizing People: A Study of Psychological Health // Personality Symposia: Symposium 1. N. Y.: Grune & Stratton, 1950.

P. 11–34. Newell M. The Quality of Life. Sydney, 1972.

Paloutzian R. F., Kirkpatrick L. A. Introduction; The scope of religious influences on personal and Societal well-being // Journal of Social Issues. 1995. № 51. P. 1–11.

Rodgers W. L., Converse P. E. Measures of the Perceived Overall Quality of Life // Social Indicators Research. 1975. V. 2. № 2.

Ryff C. D. Happiness is everything, or is it? Explorations on the meaning of psychological well-being // Journal of Personality and Social Psychology. 1989. V. 57. P. 1069–1084.

Ryff C. D., Keyes C. L. The structure of psychological well-being revisited // Journal of Personality and Social Psychology. 1995. V. 69. № 4. P. 719–

727. Ryff C.D., Singer B. The contours of positive human health // Psychological Inquiry. 1998. № 9. P. 1–28.

Seligman M. E. P. Learned Optimism. N. Y.: Simon & Schuster, 1990.

Актуальность и необходимость проведения психологических исследований, связанных с различными аспектами здоровья человека как субъекта жизни, не вызывает сомнения. Об этом свидетельствует, в частности, тот факт, что тема «Психологическое здоровье» признана сегодня одной из приоритетных среди разрабатываемых психологических проблем. Это является еще одним подтверждением того, что современная отечественная психология, постулируя направленность научной мысли на служение обществу, прогрессу, формированию новых потребностей, общественных целей и ценностей человеческой жизни, обратив особое внимание на разработку проблем нравственной психологии, безусловно, связанных с темой психологического здоровья, не поддерживает идею этической нейтральности науки. Однако следует отметить, что вопрос о соотношении науки и этических ценностей продолжает оставаться дискуссионным, несмотря на растущее осознание обществом социальной роли и последствий научных исследований. Сторонники идеи ценностной (этической) нейтральности науки фактически рассматривают ее не как часть цивилизационного процесса, а как самоцель, которая отвергает человека с его интересами и культурными, ценностными потребностями. Это приводит к игнорированию тех сторон социокультурной и духовной жизни, которые не поддаются научной рационализации, к абсолютизации идеи «чистой истины», а также утрате целостности человеческого знания (Кольцова, 2008, с. 41). Идеи ценностной нейтральности науки близки сциентизму как мировоззренческой позиции, в основе которой лежит представление о научном знании в качестве наивысшей культурной ценности и достаточного условия ориентации человека в мире[12].

Научная разработка учеными-психологами проблемы психологического здоровья позволяет преодолеть фрагментарность знаний в той области психологии, которая ближе всего стоит к изучению ее изначального, исторически первого предмета – души. Обращение к этой теме позволяет вернуть психологии то, что она почти потеряла, вооружившись исключительно объективными методами и средствами изучения субъекта и его психики. В XX в. неоднократно раздавались сетования на то, что раньше психология была наукой о душе, а теперь стала наукой о ее отсутствии. Уже в начале XX в. на это обращали внимание и историк В.О. Ключевский, и его современники – философы, психологи. Можно сказать, что психология действительно пожертвовала душой ради научной объективности субъективной науки. В одной из своих публикаций об этом оригинально сказал В.П. Зинченко: «Выражаясь современным языком, в младенческой душе психологии завелась сциентистская червоточинка, которая выела душу изнутри. Вначале это казалось остроумным методическим приемом: отойти от души, вооружиться объективными средствами исследования, чтобы потом взять ее приступом. Но в соответствии с еще не известным психологии того времени правилом произошел „сдвиг мотива на цель“. Психологи увлеклись материей, психическими функциями, реакциями, рефлексами, поведением, ориентировкой, позднее – мозгом, нейронами и многими другими не менее интересными и полезными предметами. О душе они вовсе забыли, а если вспоминали, то искали не там, где потеряли» (Зинченко, 2000, с. 79; курсив мой. – Т. Г.). Но «потеря души» далеко не безобидна и для науки психологии в целом, и для психологов в частности. А.А. Ухтомский нарисовал картинку того, что можно ожидать с внедрением в психологию, и особенно в психологию личности, исключительно объективных методов изучения: «Будет царство немое и глухое, ибо никто никого понимать не будет при уверенности, что каждый для себя все понимает!» (Ухтомский, 1997, с. 171).

При обращении к проблеме психологического здоровья нам представляется адекватным и естественным опереться на теорию личности Т. А. Флоренской, ведущими понятиями которой являются «идеал», «безграничное стремление к совершенству», «совесть», «духовное развитие», «доминанта на Другом» (по А.А. Ухтомскому) и «вненаходимость» (по М. М. Бахтину), «духовное Я» и «наличное Я» (Флоренская, 2006; Воловикова, 2011, 2012; Колпакова, 2013). Т. А. Флоренская предложила метод духовно-ориентированного диалога в педагогике, психологии, психотерапии и разработала его основные принципы (Флоренская, 1994, 2001а). Тем самым она вернула в научную психологию не только ее основной предмет – душу, но и постулат о троичности состава человека: дух, душа и тело, который был в силу целого ряда политических и социальных причин искажен в советской психологии. Опираясь на православные традиции в отечественной психологии, Т. А. Флоренская, наглядно показала, что нарушение иерархии в системе дух – душа – тело неизменно ведет к болезни, повреждению психологического, психического и физического здоровья человека (Флоренская, 2001б).

Разработка проблемы психологического здоровья и укоренение в научном лексиконе этого термина дает дополнительную возможность ученым и практикам в области психологии сделать акцент на изучении духовно-нравственных детерминант личности как субъекта жизни. С нашей точки зрения, духовно-нравственный аспект является системообразующим фактором психологического здоровья личности. Фактически проблема психологического здоровья становится «мостиком», связующим звеном между отечественной дореволюционной, советской и современной психологией в той ее области, которая всегда была связана с проблемами духовности, морально-нравственными, ценностными аспектами развития и формирования личности (Галкина, 2013). Концепцию Т. А. Флоренской можно считать фундаментом современной нравственной и этической психологии (Воловикова, 2011). Предпосылками основных разрабатываемых ею идей стали работы А. А. Ухтомского (1996, 1997), М. М. Бахтина (1979), а также труды в рамках святоотеческого подхода к пониманию законов душевной и духовной жизни.

Концептуально-терминологический анализ основных понятий

Проведение концептуально-терминологического и сравнительного анализа понятий, употребляемых в статье, представляется необходимым в свете введения в научный оборот термина «психологическое здоровье» и проведения специальных научных исследований в рамках этой проблемы.

Проблема психологического здоровья личности, безусловно, связана с более широкой – здоровья человека в целом. Сложность ее разработки и анализа заключается, в частности, в том, что ученые и практики зачастую не разграничивают понятия «психологическое» и «психическое» здоровье, употребляют в качестве синонимов психологического здоровья такие термины, как «душевное», «духовное», «личностное», «нравственное» здоровье. При этом существует большое количество различных определений этих видов здоровья, в которых достаточно трудно разобраться, однозначно определив, к какому все же виду здоровья относится то или иное определение.

Г.С. Никифоров с соавт. выпустил фундаментальный труд – учебник «Психология здоровья» (2006), посвященный этому новому, интенсивно развивающемуся направлению исследований. В книге подробно обсуждаются основные этапы становления психологии здоровья в зарубежной и отечественной психологической науке. Здоровье трактуется как системный феномен, что позволяет авторам этого пособия затронуть чрезвычайно широкий спектр вопросов, связанных с определением таких понятий, как физическое, психическое, социальное, душевное, духовное и другие виды здоровья, а также выделить их критерии. Авторы затрагивают важнейшие вопросы психологического обеспечения разных видов здоровья и долголетия человека. Ряд разделов книги Г. С. Никифорова близки теме настоящей статьи: «идея системности в толковании понятия здоровья», «психологические факторы здоровья», «физическое здоровье, его оценка и самооценка», «духовное бытие и смысл жизни личности», «психологическая устойчивость личности и вера как ее опора», «религиозная ориентация», «душевное здоровье и культура». Г. С. Никифоров, анализируя психическое здоровье, уделяет особое внимание его критериям и отмечает, что психически здоровой личности принадлежит гармоничность, консолидированность, уравновешенность, а также такие составляющие ее направленности, как духовность, ориентация на саморазвитие, обогащение своей личности (Психология здоровья, 2006). Отметим, что Г.С. Никифоров рассуждает и о «душевном здоровье» (имея в виду «психологическое здоровье»), которое, по его мнению, можно рассматривать как характеристику человека, определяющую его способность справляться со сложными (главным образом неблагоприятными) обстоятельствами жизни, сохраняя оптимальный эмоциональный фон и адекватность поведения. Согласно выводу Никифорова, душевное здоровье – это, прежде всего, гармония человека с самим собой. Концепция душевного здоровья Г.С. Никифорова опирается на разработанную Б.Г. Ананьевым теорию индивидуальности: индивидуальность – это относительно замкнутая система, «встроенная» в открытую систему взаимодействия человека с миром (Ананьев, 1969, 1980). Именно согласованность мотивов, целей и ценностей человека с требованиями окружающей среды и внутренними возможностями самого человека рассматривается как условие душевного (= психологического) здоровья (Психология здоровья, 2006).

До появления «Психологии здоровья», говоря о психологических исследованиях, связанных со здоровьем субъекта, прежде всего, имелись в виду работы, посвященные проблеме психического здоровья. Данная проблема имеет давнюю традицию исследований и, как следствие, солидные наработки в самых различных областях науки и практики, имеющих к ней непосредственное отношение: в медицине, психологии, педагогике, философии, социологии. Анализ проблемы психического здоровья позволяет констатировать, что существует много подходов к ее пониманию. Сам термин «психическое здоровье» неоднозначен. Он связывает медицину и психологию, причем как в научном, так и в практическом плане. Проблема психического здоровья имеет самое тесное и прямое отношение к психосоматической медицине, возникшей на пересечении медицины и психологии, в основе которой лежит постулат о том, что соматическое нарушение у субъекта так или иначе связано с изменениями в его психическом (душевном, духовном) состоянии. Вариантов взаимосвязи и влияния здесь много, но, подчеркнем, что для нас самое важное заключается в том, что взаимовлияние «духа» и тела признается теперь как учеными, так и практиками.

В «Энциклопедическом словаре медицинских терминов» (1984) нет статьи «психическое здоровье», есть просто «здоровье». Важно то, что этим термином обозначается состояние полного душевного, физического и социального благополучия, а не только отсутствие болезней и физических дефектов. Из этого определения следует, что здоровье субъекта характеризуется полнотой проявления жизненных сил, ощущения жизни, всесторонностью и долговременностью социальной активности, способностью к социальной адаптации и гармоничностью развития личности и т. д. Дать исчерпывающее определение понятию «здоровье» в настоящее время представляется проблематичным и, как верно указывает А. В. Шувалов, это остается делом будущего, но при этом автор выделяет ряд общих положений в отношении здоровья, с которыми трудно не согласиться (Шувалов, 2012, с. 77–78). Наиболее важными из них нам кажутся следующие положения: здоровье является одной из базовых ценностей в жизни людей; здоровье – это сложный, многомерный феномен, отражающий модусы человеческой реальности: телесное существование, душевную жизнь и духовное бытие (в соответствии с этим, возможна оценка соматического, психического и личностного, иначе – психологического здоровья человека. Важнейшим положением является утверждение о том, что «на сегодняшний день безусловно признается эффект взаимовлияния «духа», «души» и «тела» на общее состояние здоровья человека» (Шувалов, 2012, с. 77; курсив мой. – Т. Г.). Важным здесь является также и положение о том, что здоровье – это культурно-историческое, а не узко медицинское понятие (там же). В прошлом вопросами совершенствования природы человека, его здоровьем (в самом широком смысле как триединства и взаимовлияния духа, души и тела) занималась религия. В различных религиозных учениях можно обнаружить достаточно проработанные системы психического и духовного здоровья и роста. К сожалению, в современном мире человеку стало почти чуждо понятие совершенствования. Утрачено и понимание того, что саморазвитие, рост собственной личности – это помощь не только себе, но и окружающим. Поскольку человеческая жизнь – высшая ценность общества, то совокупность свойств, качеств, состояний человека есть ценность не только самого человека, но и общества. Именно это превращает здоровье каждого индивида в общественное богатство. Во многих религиях, в том числе и в христианской, исходили из положения о том, что человек обязан стремиться к здоровью, ибо здоровье – не эгоистическая цель, а долг перед окружающими.

Человек еще не до конца осознал, что достижения в области материальной культуры не способны дать ощущение полного счастья («Богатство становится бременем, когда оно накоплено»). Эти достижения – лишь фон, на котором строится счастье познания себя, других, расширения и углубления межчеловеческих связей, проникновения в тайны природы и «вечные» тайны бытия (Психология здоровья, 2006). Известный специалист в области здорового образа жизни Поль Брэгг как-то остроумно заметил, что за деньги можно купить кровать, но не сон; еду, но не аппетит; лекарство, но не здоровье; дом, но не домашний очаг; книги, но не ум; украшения, но не красоту; роскошь, но не культуру; развлечения, но не счастье; религию, но не спасение.

Говоря о здоровье, как культурно-историческом понятии, мы можем заметить, что в каждом веке был свой идеал человека. Наше время создает суррогаты идеала в виде преуспевающего, «беспроблемного человека», умеющего хорошо приспосабливаться. Г. С. Никифоров с соавт. пишет, что в противоположность этому «психология здоровья» как направление психологической науки предполагает формирование гуманистического идеала (Психология здоровья, 2006). Подчеркивается, что сегодня наука и религия начинают успешно интегрироваться именно в пространстве самосовершенствования человека в общем стремлении привести человека к идеалу. Более того, это пространство синтезирует как отдельные направления (школы) в психологии, философии, так и сами религии, будь то восточные или западные конфессии. Свидетельство этому в западной психологии – разрастающееся движение трансперсональной психологии, включающей то ценное, что наработано в области достижения человеком внутренней гармонии и гармонии с окружающим миром (там же).

Другим свидетельством этому в современной отечественной психологии является создание особых дисциплин – христианской (православной) психологии, психологической антропологии, изучающей психологию человека в ее специфике (Начала христианской психологии, 1995; Братусь, 1998, 2000; Слободчиков, Исаев, 2000; Слободчиков, Шувалов, 2001; Слободчиков, 2012 и др; Шувалов, 2011, 2012 и др.).

Термин «психическое здоровье» был введен Всемирной организацией здравоохранения (ВОЗ). В докладах специалистов ВОЗ сказано, что нарушения психического здоровья связаны как с соматическими заболеваниями или дефектами физического развития, так и с различными неблагоприятными факторами и стрессами, воздействующими на психику и связанными с социальными условиями (Дубровина, 2004). Эксперты ВОЗ, опираясь на результаты многочисленных исследований в различных странах, показали, что нарушения психического здоровья гораздо чаще встречаются у детей, страдающих от недостаточного общения со взрослыми и их враждебного отношения к ним, а также у детей, растущих в условиях семейного разлада, обмана, лжи. Подчеркивается, что именно в детстве проблемы психического здоровья имеют более прямую связь с окружающей обстановкой и социальной ситуацией, чем в другие возрастные периоды (там же). Установленным считается факт, что в основе возникновения широкого круга соматических и психосоматических заболеваний детей лежит деформация системы их отношений с окружающими, в первую очередь, с родителями.

В психологической литературе есть разные толкования термина «психическое здоровье». Развернутые определения «психического здоровья» с его критериями можно найти в некоторых современных словарях и энциклопедиях (см., например: Головин С.Ю. Словарь практического психолога, 1998; Анцупов А. Я., Шипилов А. И. Словарь конфликтолога, 2006; Жмуров В.А. Большая энциклопедии по психиатрии, 2010; и др.).

Обобщив разные определения «психического здоровья» и проанализировав выделенные авторами критерии, можно сказать, что психическое здоровье чаще всего рассматривается как состояние душевного благополучия, характеризующееся отсутствием болезненных психических явлений и обеспечивающее адекватную условиям окружающей действительности регуляцию поведения и деятельности (Дубровина, 2004). Таким образом, психически здоровым следует считать человека, у которого нормально развиты психические функции, отмечается физиологическое, духовное и социальное благополучие, а также сохранена способность адекватной адаптации к окружающей природной и социальной среде, активной производственной и духовной деятельности. Это определение достаточно часто используется в научных исследованиях, посвященных вопросам, связанным с психическим здоровьем. Однако, по мнению некоторых авторов (И. В. Дубровиной, Г. С. Никифорова, Б. С. Братуся, В. И. Слободчикова, Е. И. Исаева, Г. А. Цукерман и мн. др.), оно нуждается в уточнении.

Существует большое количество различных концепций психического здоровья. С точки зрения системного подхода нам представляется наиболее проработанной концепция психического здоровья, предложенная Б. С. Братусем.

Он полагает, что психическое здоровье следует рассматривать не как однородное образование, а как образование, имеющее сложное уровневое строение (Братусь, 1988, с. 72). Братусь выделяет три уровня психического здоровья: 1) психофизиологический, который определяется особенностями внутренней мозговой, нейрофизиологической организации актов психической деятельности (нижний уровень); 2) индивидуально-исполнительский (или индивидуально-психологический), который характеризуется способностью человека строить и использовать адекватные способы реализации смысловых устремлений (средний уровень); 3) личностный (или личностно-смысловой) уровень, который определяется качеством смысловых отношений человека (высший уровень). Ученый полагает, что задача последнего уровня состоит в строительстве системы смысловой ориентировки в мире, стержнем которой является общий смысл жизни, неуничтожимый фактом физической смерти. Было показано, что поиск и обретение такого рода предельных смыслов придает завершенность личности, делает ее зрелой, устойчивой и продуктивной. Каждый из перечисленных уровней имеет свои собственные закономерности развития и функционирования и, несмотря на тесное единство с другими, обладает определенной автономией.

В ряде работ психическое здоровье соотносится с переживанием психологического комфорта и дискомфорта, который, в свою очередь, возникает в результате фрустрации различных потребностей как взрослого, так и ребенка, приводящей к депривации.

Й. Лангмейер и З. Матейчек указывают, что практически для каждой депривационной ситуации характерно неудовлетворение нескольких важных потребностей ребенка, которые у разных детей и в разные периоды развития находятся в различных взаимоотношениях (Лангмейер, Матейчек, 1984). Однако эти авторы подчеркивают, что каждый ребенок для своего здорового развития нуждается в первую очередь в теплоте чувств, любви и честности по отношению к нему. Запомним эти слова. Мы к ним еще вернемся. Если ребенок окружен любовью, симпатией, искренностью чувств, имеет эмоциональную опору в лице близких людей, то это часто возмещает отсутствие других элементов в его воспитании. Основное патогенное значение для нарушения развития и характера ребенка имеет недостаточное удовлетворение аффективных потребностей, т. е. эмоциональная, аффективная депривация.

Следует подчеркнуть, что в конце XX в. представления о «психическом здоровье» в мировой науке в значительной степени основаны на данных о том, что практически в каждом человеке и, несомненно, в каждом новорожденном ребенке заложено активное стремление к здоровью, тяга к развитию, к актуализации человеческого потенциала (Васильева, Филатов, 2001).

Близка к этой точке зрения позиция представителей гуманистической психологии и отдельных ее направлений, исходящих из того, что центральным объектом исследования в области психологии здоровья должна выступать здоровая личность. Психически здоровой личности естественно присущи позитивные силы: потребность в доброте, дружелюбии и самоактуализации, в способности к здоровой адаптивности и ориентации на самого себя (К. Роджерс, А. Маслоу, Ф. Перлз и др.).

Понятие «психическое здоровье» появилось раньше, чем понятие «психологическое здоровье» и фигурирует в работах и концепциях многих ученых, начиная еще с древности (Алкмеон, Цицерон, стоики и др.). Цицерон, например, говорил, что болезни мысли губительнее и встречаются чаще, чем болезни тела. Это утверждение особенно актуально для нашей эпохи перемен, связанных с многочисленными стрессовыми ситуациями.

В конце 1990-х годов, осмысливая содержательную суть работ, связанных с решением различных проблем психического здоровья, психологи (прежде всего в области психологии образования, занимающиеся, в частности, вопросами психологической службы в школе) пришли к необходимости введения в научный лексикон термина «психологическое здоровье». Если термин «психическое здоровье» имеет отношение, прежде всего, к отдельным психическим процессам и механизмам, то термин «психологическое здоровье» относится к личности в целом. Он находится в тесной связи с высшими проявлениями духа и позволяет выделить собственно психологический аспект проблемы психического здоровья в отличие от медицинского, социологического, философского и др. (Дубровина, 2004).

Отметим, что в ряде работ современных отечественных психологов представлено целостное видение сущности того, что обозначается терминами «психическое здоровье» и «психологическое здоровье» (Братусь, 1988, 1998, 2000 и др.; Демина, Ральникова, 2000; Дубровина, 2004; Психология здоровья, 2006; Пахальян, 2005; Соколова, Сергиенко, 2007; Слободчиков, Исаев, 2000; Шувалова, 2011, 2012; и др.).

Перейдем к рассмотрению понятия осознание.

Осознание – это феномен еще более удивительный, чем сознание. Это наивысшее развитие сознания. Если сознание поднимается над фактами и различает их, то осознание поднимается над сознанием и различает, что же оно делает. Осознание – это понимание своего сознания. Человек, понимающий свое сознание, получает возможность управлять им, изменять в нужном направлении. Это путь коррекции собственного восприятия для приведения его к гармонии. Осознание – это реальная возможность изменить себя, очистив от мучительных стереотипов восприятия и остановив хаос мыслей. Внутренняя работа начинается с осознания. Нужно осознать все свои особенности, хитрости приспособления к миру. Объективно проанализировать, как они формируют отношения с людьми; попробовать понять, какие внутренние противоречия, конфликты мешают жить. Осознание – основной метод самосовершенствования, а самосовершенствование ведет к здоровью, понимаемому в самом широком смысле как физическое, психическое и психологическое.

Когда человек осознает свое поведение, он может менять его. Все, что надо на первых порах делать, – это отслеживать и останавливать себя, имея при этом нравственный ориентир, которым фактически являются духовные ценности, данные человечеству в десяти заповедях. Постепенно будут меняться оценки того, что происходит: «хорошо» и «плохо» будут становиться более осознанными, а значит, и более объективными. Как следствие, будут меняться реакции на мир, и от этого будет меняться поведение, становясь все более и более нравственным, соответствующим абсолютным ценностям, а значит, и более здоровым. Осознание – это путь не только к психологическому, но и к физическому здоровью.

Осознать – это не просто понять или согласиться, но уже и принять то, что необходимо душе. Мы полагаем, что одним из перспективных и адекватных методов осознания, используемых в психологии и психотерапии, является диалогический подход Т.А. Флоренской, основанный на принципе взаимодействия. Можно осознавать самому. А можно в силу своей неспособности (физической, психической и т. п.) на определенном этапе своего душевного и духовного развития опереться на другого человека (в данном случае психолога, психотерапевта), который, используя свой профессиональный опыт, может понять внутренние душевные процессы клиента лучше, чем он сам. В этом случае осознанность специалиста может постепенно передаваться пациенту, способствуя тому, что он шаг за шагом встает на путь к своей целостности и выздоровлению. Но психологу здесь важно быть крайне осторожным и не вмешиваться в процесс осознания, который должен происходить у каждого самостоятельно. Работу по осознанию, обращению к своей совести, к своему духовному Я может совершать только сам человек, а психолог должен поддерживать, помогать ему в этом нравственном выборе. Психолог может только уловить или чуть усилить слабый голос духовного Я человека и его совести, не поддерживая контраргументы наличного Я (т. е. действие различных психологических защит). Но выбор в пользу духовного Я или наличного Я все равно остается за самим человеком. И именно в этом заключается мастерство психолога, а не в навязывании своего мнения и давлении на клиента.

Осознание – это видение того, что происходит во внутреннем и внешнем мире. Осознание происходит как вспышка, как квантовый скачок сознания, когда человек начинает глубоко видеть, что же с ним происходит на самом деле. И здесь правильно сказанное слово в диалогическом взаимодействии, общении может стать той самой необходимой и долгожданной подсказкой, ведущей личность к переходу на другой уровень духовного развития.

В своем обычном состоянии осознание развито очень слабо. Оно просыпается лишь в те редкие моменты, когда ситуация требует новых способов реагирования, которым человек не обучен. Например, в период трудного освоения чего-то нового, когда надо контролировать каждое свое действие. Или в кризисной ситуации, когда надо призывать себя идти вперед и не сдаваться, и думать о том, что надо делать. Или после сильного потрясения, когда для успокоения требуется ясное понимание того, что произошло и как жить дальше.

Итак, осознавать себя – это значит видеть свою личность как бы со стороны, объективно, т. е. такой, какая она есть. И одно это уже начинает менять нашу личность. Потому что, когда мы наблюдаем и оцениваем себя с определенной точки зрения (желательно нравственной), мы уже можем менять то, за чем наблюдаем[13].

Осознание – согласованность внутреннего и внешнего, согласованность мыслей, чувств и действий. Только осознание и принятие противоположных сторон своей личности приведет нас к видению их в единстве противоположностей. Осознанность – это, прежде всего, путь к целостности, а значит, к исцелению (здоровью).

Надо научиться быть в состоянии наблюдателя, когда мы можем увидеть, как появляется мысль, как она вызывает определенные эмоции и чувства, как дальше за мыслью следует действие. Человек «видит» (т. е. осознает на всех трех уровнях – ментальном, эмоциональном, физическом) свои шаблоны поведения, стереотипные реакции, то, что сначала является привычкой, а потом становится характером.

Осознание – это словно поворот внимания внутрь себя. Мы начинаем видеть себя, свои представления о себе, видеть, что говорим об одном, а на самом деле происходит совсем другое. Мы начинаем видеть, что наши методы, реакции и стереотипы не работают так, как мы хотим. Мы видим то, что делаем и к чему это приводит. И наша жизнь начинает меняться без каких-то дополнительных усилий. Мы прилагаем только одно усилие – беспристрастное, безотождествленное наблюдение.

Развивать осознание – значит учиться управлять своим вниманием. Самому определять, о чем надо думать, а что не стоит того, чтобы тратить силы. Проникать вниманием в собственный внутренний мир и регистрировать его направленности. Это снижает власть деструктивных привычек, ослабляет их. Со временем появляется возможность по своему решению убирать патологические стереотипы восприятия и контролируемо направлять свои мысли – самому создавать программы для себя. Человек становится тем, кто делает, и перестает быть тем, кого делают, перестает быть механизмом по выполнению чужих команд.

Нельзя отворачиваться от проблем, наоборот, надо смотреть прямо и думать, что можно сделать в данной ситуации. Ситуация отпустит, когда будет выучен урок, когда душа получит новый опыт и тем самым станет сильнее. Она для этого притягивала проблемы. Для нее информация о том, что человек победил внешний мир, важнее всего, потому что эта информация создает спокойствие, уверенность в себе, гармонию.

Осознание – это видение того, как ты действуешь, о чем думаешь, к чему стремишься.

Теоретические и методические аспекты проблемы психологического здоровья

При обсуждении проблемы психологического здоровья нам могут стать опорой те исследования, в которых затронуты, с одной стороны, вопросы полноты и богатства развития личности (здесь можно опереться на концепцию А. Маслоу), а с другой стороны, целостности личности и стремления к бесконфликтности существования ее основных компонентов – наличного Я и духовного Я (это концепция Т. А. Флоренской).

Так, в работах А. Маслоу (1999, 2009 и др.) в основном речь идет о двух составляющих психологического здоровья, это самоактуализация (или самореализация) и стремление к гуманистическим ценностям.

А. Маслоу говорил о необходимости стремления людей быть «всем, чем они могут», развивать весь свой потенциал через самоактуализацию. Необходимое условие самоактуализации, по его мнению, – нахождение человеком верного представления о самом себе. Для этого нужно прислушаться к «голосу импульса», поскольку большинство из нас чаще прислушиваются не к самим себе, а к голосу папы, мамы, к голосу государственного устройства, вышестоящих лиц, власти, традиций и т. д. (Маслоу, 2009). Но одного верного представления о себе недостаточно. Человек должен реализовать то, что заложено в нем природой, а перестройка общества должна вестись путем создания для людей возможностей для их самоактуализации и самореализации.

А. Маслоу считал стремление к гуманистическим ценностям необходимым условием здоровой личности. Он полагал, что самоактуализирующейся личности присущи такие качества, как принятие других, автономия, спонтанность, чувствительность к прекрасному, чувство юмора, альтруизм, желание улучшить человечество, склонность к творчеству (Маслоу, 2009). Фактически здесь перечислены признаки, черты творческой личности. Творчество же, понимаемое в самом широком смысле как взаимодействие, ведущее к развитию (Пономарев, 1976), – важнейшая составляющая жизни любого человека, стремящегося к познанию себя, окружающего мира и стоящего на пути самосовершенствования.

Занимаясь умственным, психическим и физическим развитием ребенка, беспокоясь о здоровье и гигиене его тела, мы часто забываем о его духовном развитии. Важно помнить, что духовное развитие – это не достоинство, а образ жизни. В. Франкл писал, что «духовность человека – это не просто его характеристика, а конституирующая особенность: духовное не просто присуще человеку наряду с телесным и психическим, которые свойственны и животным. Духовное – это то, что отличает человека, что присуще только ему и ему одному» (Франкл, 1990, с. 93). Духовное напрямую связано с системой ценностей человека.

Духовность можно понимать как особое эмоционально-нравственное состояние личности, как такое сознание человека, которое ориентировано на абсолютные, объективные духовно-нравственные ценности, такие как любовь, добро, совесть, красота, творчество, истина и др. Это ценности, фактически выраженные в десяти заповедях, связанных с христианским взглядом на мир и место человека в нем. Мишель Фуко называл духовностью тот поиск, ту практическую деятельность, тот опыт, посредством которого субъект осуществляет в самом себе преобразования, необходимые для достижения истины.

Взрослые нечасто задумываются над тем, ради каких ценностей будет жить в будущем сегодняшний малыш, ребенок, подросток, юноша, в чем он будет находить смысл своего существования. Задача родителей, педагогов, психологов, всех служб, задействованных в воспитании ребенка, – создать такие психолого-педагогические условия, которые обеспечивали бы духовное развитие каждого ребенка, его душевный комфорт, что является основой психологического здоровья личности.

Проведение исследования определенных аспектов проблемы психологического здоровья целесообразно базировать на теории личности Т. А. Флоренской и разработанном ею методе духовно-ориентированного диалога. Введение в психологию понятий духовное Я и наличное Я, использование диалогического подхода (диалогического общения), являющегося по своей сути «субъект-субъектным», основанным на принципе взаимодействия (в противовес монологическому принципу, монологическому общению, в котором человек – объект воздействия), явилось важнейшим шагом как в методологическом и методическом аспекте, так и в практическом. Использование Т. А. Флоренской принципа взаимодействия в психологическом консультировании является закономерным явлением, но это с точки зрения сегодняшней психологии. А в 1980–1990-е годы это был смелый новаторский ход, подобный концепции творчества Я. А. Пономарева, также предложившего (и что интересно, примерно в это же время, но чуть раньше – в середине 1970-х годов) принцип взаимодействия вместо доминировавшего тогда в научных исследованиях принципа деятельности (Пономарев, 1976, 1983).

Предложенный Т.А. Флоренской диалогический подход направлен, прежде всего, на достижение человеком цельности, сближение наличного Я с духовным Я, преодоление конфликта между этими двумя Я. Нарушение нравственных законов, игнорирование голоса совести – это корень болезней, и задача психотерапевта услышать и актуализировать в ходе диалога в человеке голос его духовного Я, тем самым помочь встать человеку на путь обретения цельности, путь исцеления, путь к здоровью, понимаемому в самом широком смысле (психологическому, психическому и физическому). Путь исцеления – это всегда духовный путь; болезнь, страдание – это знаки для человека о чем-то задуматься, что-то осознать в себе, переосмыслить, тем самым встать на путь восстановления своей цельности. Цельность, а иначе здоровье – это верная иерархия духовного, душевного и телесного. Если мы выбираем духовно-ориентированную психотерапию, то важно помнить об этой иерархии.

По мнению Т. А. Флоренской, нельзя было переносить принципы американской (западной) психологии и медицины в наши условия без поправок на особенности нашей действительности и специфики российского менталитета. Многие виды психотерапии себя уже давно исчерпали (в частности, психоанализ), и было неверным жестко «десантировать» их на российскую почву, причем тогда, когда на западе они уже подверглись серьезной критике и пересмотру основных положений.

В этом отношении интересно мнение В. Франкла: «У каждого времени свои неврозы… Сегодня мы, по сути, имеем дело уже с фрустрацией не сексуальных потребностей, как во времена Фрейда, а с фрустрацией потребностей экзистенциальных. Сегодняшний пациент уже не столько страдает от чувства неполноценности, как во времена Адлера, сколько от глубинного чувства утраты смысла, которое соединено с ощущением пустоты…» (Франкл, 1990, с. 24).

Неслучайно Р.М. Рильке говорил: «Не хочу лечиться психоанализом, потому что могу вылечиться от творчества».

В. Франкл в толковании идеи стремления к смыслу солидаризируется с Ш. Бюллер, согласно теории которой полнота, степень самоисполненности зависят от способности человека ставить такие цели, которые наиболее адекватны его внутренней сути. Такая способность называется у Бюллер самоопределением. Чем понятнее человеку его призвание (т. е. чем отчетливее выражено самоопределение), тем вероятнее самоосуществление. По Бюллер, именно обладание такими жизненными целями является условием сохранения психического (добавим – и психологического) здоровья. Интересно, что под самоосуществлением Ш. Бюллер имеет в виду осуществление смысла, а не осуществление себя или самоактуализацию.

В. Франкл в отличие от А. Маслоу писал, что самоактуализация – это не конечное предназначение человека. Он пишет, что «лишь в той мере, в какой человеку удается осуществить смысл, который он находит во внешнем мире, он осуществляет и себя…». И далее «человек возвращается к самому себе и обращает свои помыслы к самоактуализации, только если он промахнулся мимо своего призвания…» (Франкл, 1990, с. 59). Он считает, что смысл – это всякий раз смысл конкретной ситуации и нет такого человека, для которого жизнь не держала бы наготове какое-нибудь дело. Надо найти это дело, этот смысл, а у ребенка надо воспитывать готовность к нахождению смысла жизни (Франкл, 1990, с. 39–40).

По существу, эту же мысль высказывает и С. Л. Рубинштейн, говоря о том, что идеал – это идея, содержание которой выражает нечто значимое для человека, и идеальный человек – это человек, в котором реализованы все его возможности по приближению к идеалу (Рубинштейн, 2003). В этом отношении интересен фрагмент из работы Рубинштейна «Человек и мир» о роли и значении любви в жизни человека. Он писал, что «моральное отношение к человеку – это любовное отношение к нему. Любовь выступает как утверждение бытия человека. Лишь через свое отношение к другому человеку человек существует как человек…» (Рубинштейн, 2003, с. 387).

Т.А. Флоренская говорила, что у нас есть у нас особый орган (способ) психологического познания неповторимой индивидуальности Другого – это любовь. Научным эквивалентом этого слова является доминанта на собеседнике. Сформировать такую доминанту очень сложно, но люди, живущие по заповедям, легче формируют ее (Флоренская, 2006).

Диалогический подход Флоренской субъект-субъектен. Используя его в своей работе, важно помнить, что в каждом человеке есть духовное Я (= искра Божья, образ Божий), которое отличается от наличного Я. Наличное Я – эмпирическое Я, то, что есть в человеке на сегодняшний день, что исследует психология. Духовное Я может быть реализовано, а может и не быть. Проявляется оно у всех душевно нормальных людей в виде совести, в виде творческой интуиции, в бескорыстной любви. (Примеры мученичества доказывают иерархию духовного, душевного, телесного.)

Можно выделить три типа взаимоотношений между духовным Я и наличным Я: признание духовного Я наличным Я (т. е. диалог между ними), отрицание духовного Я и конфликт между ними.

Если удается пробудить осознание в человеке его духовного Я так, чтобы он это признал, увидел, принял, то он исцеляется от своего тяжелого состояния.

Подведем итог. Для того чтобы человек встал на путь исцеления, он должен начать осознавать в себе духовное Я и найти смысл в своей жизни, если он был ранее не найден или утерян. Должна появиться осознанная цель жизни. Тогда начнется путь к исцелению, путь к здоровью (как физическому, так и психическому, и психологическому).

Попробуем рассмотреть это на конкретном примере анализа одного случая из нашей практики консультирования с использованием диалогического метода Т. А. Флоренской.

Случай из консультационной практики автора

Ко мне на консультацию привели девочку примерно 11–12 лет с жалобами родителей на то, что она стала очень часто плакать и постоянно просить родителей, чтобы они отпустили ее, она не уточняла куда, зачем. Помимо этого, девочка стала очень часто болеть, проявлять апатию буквально ко всему, не хотела ни гулять, ни общаться с кем-либо, большую часть свободного времени лежала, отвернувшись к стене.

На этапе диагностики я попросила ее нарисовать рисунок «Моя семья», «Я и моя мама». Рисунки оказались очень диагностичными, показательными: на рисунке «Моя семья» девочка нарисовала маму, папу и себя между ними, но мама и папа смотрели в разные стороны, выглядели очень грустными, а девочка оторвалась от земли и поднималась на воздушном шарике вверх к солнцу, которое выглядывало из-за большой тучи. На рисунке «Я и моя мама» была изображена только взрослая женщина, одетая, как невеста. Девочки на рисунке не было. На все мои вопросы по поводу содержания рисунков девочка отвечала очень однообразно: хочу, чтобы они меня отпустили. А женщина на рисунке – это мама, и ей очень идет красивое белое платье. На вопрос «А ты где?», девочка ответила: «Я улетела, когда они мне разрешили».

После разговора с девочкой стало ясно, что надо разговаривать с родителями, что в семье явно какие-то серьезные травмирующие ребенка проблемы. Была сделана попытка провести диалог с мамой. Но попытка не удалась. Мама была совершенно закрыта и уверяла, что у них все нормально, что они очень любят дочь и страшно переживают, что с ней что-то не так.

Я показала маме рисунки и попросила ее комментарии. Она сказала, что дочка у них всегда была фантазеркой, еще с детства любила воздушные шарики и всегда просила их ей покупать. Ее ничего не насторожило в рисунке «Моя семья». Когда был показан рисунок «Я и моя мама», женщина сначала помолчала, потом покраснела и сказала, что это, наверное, дочка изобразила себя в будущем. От дальнейших комментариев она отказалась.

Когда пришел папа, мне показалось, что он пойдет на диалог и что-то мне пояснит. Он производил впечатление человека, находящегося в депрессии. После разговора с ним стало понятно, что мое первое впечатление не было обманчивым, и я прямо сказала ему, что, возможно, ему нужно обратиться к врачу, чтобы, помимо психотерапии, ему были бы назначены лекарства. Он, к моему удивлению, отреагировал совершенно спокойно и сказал, что уже пьет лекарства и ему сейчас уже лучше. Я попыталась выяснить причину его депрессии, но он мне достаточно резко ответил, что лучше бы я занималась его дочкой, а с собой он как-нибудь разберется сам. Я попыталась вызвать его на откровенность, сказав, что психологическое благополучие его дочери зависит от них с мамой и от их взаимоотношений, которые, возможно, не совсем простые. На это он сказал, что они очень любят свою дочь и хотят ей только добра. Увы, диалог в тот раз не состоялся. Они больше не пришли.

Прошло почти два года, и, к моему удивлению, мне позвонил папа и опять записался с дочкой на консультацию. За это время в их семье родилась малышка (они пытались таким образом спасти, сохранить семью…). Но отношения не наладились, малышку отдали бабушке, у которой ребенок находился практически все время. Мама на консультацию не пришла. Когда я увидела девочку, я едва сдержала слезы. Она была коротко пострижена, очень худенькая и почти прозрачная (по телефону папа мне сказал, что она очень больна, врачи поставили неутешительный и не оставляющий надежды диагноз – рак желудка). Я спросила папу, чем я могу помочь в этой уже почти безнадежной ситуации, и он сказал, что это дочка попросила, чтобы он ее привел ко мне. Когда они пришли ко мне, я попросила папу выйти. Девочка посмотрела на меня огромными грустными глазами (казалось, что только глаза и есть на ее лице) и тихим голосом сказала: «Я вас очень, очень прошу, упросите их, чтобы ОНИ меня отпустили». Я смотрела на нее, едва сдерживая слезы. Жизнь в ней едва теплилась. Я спросила ее: «Ты не хочешь жить, потому что больна, тебе больно… и ты просишь их отпустить тебя?». Девочка посмотрела на меня и отрицательно покачала головой. «Нет, не поэтому?». Она утвердительно кивнула. «Мама с папой ссорятся, и тебе это больно? Ты не можешь с ними жить? И поэтому ты их просишь отпустить тебя?». Но девочка перестала утвердительно качать головой и сказала: «Можно я приду к вам еще раз?». Я сказала, что, конечно, буду ее очень ждать.

На следующий день приехал ее папа и сказал, что это дочка настояла, чтобы он приехал и поговорил со мной. Выглядел он очень плохо. На мой вопрос он ответил, что его депрессия усилилась. Я сказала, что с депрессией одними таблетками не справиться, надо выяснить и устранить причину. Он сказал, что врач говорит ему то же самое. Я молчала. Молчание затянулось. Мы подняли глаза, взгляды встретились (тут я вспомнила о словах Флоренской, что вершиной диалога бывает молчание) и затем рискнула добавить: «По всей видимости, вы никого не любите, у тех, кто по настоящему любит, депрессии не может быть. Депрессия возникает у тех, кто зациклен на себе (эгоизм или эгоцентризм по Флоренской). А любящий человек думает о другом человеке, о том, кого он любит. И даже, если любимому человеку плохо, у него не опустятся руки и не будет депрессии, ему не до слез, ему надо помогать и спасать любимого… У вас очень серьезно больна дочь… Вы ее любите?» Повисла пауза и затем его как прорвало (А я опять вспомнила рассуждения Флоренской, что вовремя сказанное в диалоге слово может послужить той подсказкой, которая поможет обратить человека к его духовному Я).

Он очень много рассказал о себе, с огромной болью и стыдом сознался, что давно не любит свою жену, лжет самому себе, жене, дочери. Оправдывает себя, боится ответственности. Я спросила, какой ответственности, он напомнил фразу из «Маленького принца» – «Мы в ответе за тех, кого приручили». Он всю жизнь следовал этому правилу. Но что делать, если ты разочаровался в том, кого приручил? Куда бежать от жизни, которая превратилась в ад? От тебя ждут того, чего твое сердце не может дать… Он заплакал, как ребенок… Он почти закричал: «Я врал, врал всем, врал самому себе. Мне казалось, что я думаю о жене, о дочке. Что я несу за них ответственность. Но это ложь. Потому что я думал только о себе. Я думал, что жена стала чужим человеком, что она не понимает меня. Пытаясь быть ответственным за семью, я не был ответственен и честен перед самим собой. И поэтому ничего не получилось. На лжи нельзя построить жизнь» (вспомним 9-ю заповедь – «Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего», нарушение этой заповеди – это ложь в любом ее проявлении, осуждение ближних…). Он замолчал, а потом продолжил: «Если бы я действительно их любил, все было бы по-другому. Но я не любил. Я пытался все делать правильно, но без любви, и поэтому ничего не получилось. Вроде делал правильно, но не по правде. Я думал, что ответственность – это любовь, а оказалось наоборот – любовь – это ответственность…». Было ясно, что у меня с божьей помощью состоялся диалог с духовным Я папы и, возможно, дело пойдет к его исцелению, а там, может быть… но загадывать было еще рано…

Позже он мне рассказал, что у них еще проблема состоит в том, что жена не хочет, чтобы девочку лечили традиционные врачи, а обращается постоянно к разным специалистам в области экстрасенсорики, но девочке становится все хуже и хуже. Он попросил меня как-то повлиять на жену, чтобы она не противилась отдать девочку в больницу.

Встретившись с его женой, я попыталась установить диалог с ней. Она подтвердила теперь (в отличие от предыдущей встречи два года назад), что у них с мужем натянутые отношения, что он ее не понимает, что любовь прошла и т. д. Во всем она винила только мужа… Говорить с ней было трудно, казалось, что между нами глухая стена. Диалога не было. Было полное вытеснение духовного Я у этой женщины. Единственное, чего мне удалось добиться, – это уговорить ее отказаться пока от помощи экстрасенсов и лечить девочку в больнице. Она пообещала.

Затем состоялась последняя встреча с девочкой по ее же просьбе. Когда я ее спросила, по-прежнему ли она хочет, чтобы родители ее отпустили, она кивнула. Я как-то утвердительно – вопросительно сказала, что, наверное, ей так больно с ними жить, что она больше не может и хочет уйти, и посмотрела ей в глаза… Но в них была такая боль и отчаяние, что я поняла, что сказала сейчас не то, я вдруг осознала, что все неправильно поняла про нее… А она только тихо сказала: «Я их очень, очень люблю… а им так плохо… Пусть они меня отпустят… ИМ так будет лучше… Попросите их, пожалуйста…» И она заплакала… И тут у меня в голове пронеслась поразившая меня мысль, произошло озарение и сразу стало все ясно… Я ее спросила: «Ты что все знаешь про маму и папу, и их отношения?!».

Она кивнула и сказала: «Понимаете, я всё, всё слышу, о чем они думают, о чем мысленно и вслух говорят, они у меня в голове… ИМ плохо… очень плохо… ИМ больно… Я должна им помочь!». Я была так потрясена, что не могла произнести ни слова. Это было страшно: ребенок хочет умереть, чтобы подарить своим родителям шанс на счастье! Она хочет уйти из жизни, чтобы освободить их! Она хочет дать им шанс жить в правде и любви! Она хочет дать им шанс разобраться в себе… Это ее подарок. Драгоценный подарок от маленького человека, который больше всего на свете любит своих родителей и думает, что может сделать их счастливыми, только освободив их от себя! Наверное, у меня все было написано на лице или же девочка действительно могла слышать или читать мыли, но когда я подняла голову и спросила ее, правда ли это, она улыбнулась и почти радостно кивнула, сказав: «Теперь вы все знаете и сможете их уговорить…». Я не смогла сдержаться и заплакала, а она, подойдя ко мне, погладила меня по плечу и сказала: «Не надо, не плачьте, правда страшит, но с ней не страшно…».

Позже я поговорила с ее родителями и рассказала, что их дочка хочет умереть не потому, что ей больно и она тяжело больна, а потому, что она хочет прекратить обман, огромную ложь, которая отравляет их жизнь. Они каждый день убеждали себя, что живут вместе «ради дочки», а она это слышала… и, видя, как им плохо, хотела их освободить… Развязать им руки… И маму поэтому нарисовала в белом платье невесты… Папа плакал… Мама согласилась отдать девочку в больницу… Девочке сделали операцию… Надежд почти не было, но она выглядела значительно лучше и была почти радостна, когда я ей сказала, что смогла объяснить родителям, почему она просит их отпустить ее. Она благодарно улыбнулась мне на прощание…

Мне рассказывал один мой друг, который много лет прожил в Индии, что он узнал там от местных, что если человек действительно не хочет жить, ему не нужно прибегать к самоубийству, он умрет без всяких внешних причин, сам. Тело человека живет до тех пор, пока его душа хочет продолжать свое земное существование, пока он видит в своей жизни смысл… Если же человек теряет желание жить, не видит в этом смысла, его тело, словно по команде, начинает разрушаться…

Прошло несколько месяцев. И я совершенно случайно узнала от людей, пришедших ко мне на консультацию и знавших эту семью, что произошло…

Через несколько дней после операции, родители, возвращаясь на машине домой из больницы попали в ужасную автомобильную катастрофу и погибли… А девочка… Девочка начала выздоравливать (!), повергнув всех врачей в шок и заставив в очередной раз убедиться в существовании ЧУДА… Она стала жить с бабушкой и маленькой сестрой…

Я с ней случайно встретилась спустя, наверное, два года. Ей было уже 15 лет, и она держала за руку девочку лет 4–5. Выглядела она хорошо и даже заподозрить, что она была так больна, было невозможно… Когда я ее спросила, как она живет, она ответила: «У меня есть смысл и цель в жизни: я помогаю бабушке растить сестренку… Я их очень люблю, и я им очень нужна, ведь одна – маленькая, а другая старенькая…».

Хочется еще раз сказать, что осознание – это духовный путь, ведущий к исцелению, а осознание смысла и жизненной цели – гарантия психологического и физического здоровья субъекта.

Заключение. Перспективы исследований по проблеме психологического здоровья

Итак, диалогическое общение – это творческий процесс. Правильно найденное слово и осознание, осмысление ситуации, своей проблемы приходят вместе. Диалог направлен на единство людей, это духовно ориентированный подход. В диалоге нет никакого насилия, воздействия. Корень всех грехов – это самость и гордыня в человеке. Самость удаляет наличное Я от духовного Я, разделяет людей между собой, разрушает любовь. Путь исцеления – это всегда духовный путь.

Современная психология личности занимается изучением наличного Я, выделяя в нем реальное Я и идеальное Я. Иногда при неадекватном отражении реального Я возникает идеализированное Я. Современная психология практически не занимается исследованием духовного Я (актуализация которого лежит в основе психологического здоровья). Выявление (диагностика) и актуализация духовного Я, психологическая работа по сближению наличного Я и духовного Я – базис духовно-ориентированной, нравственной психологии. Решение этих вопросов – путь к решению проблемы не только психологического, но и физического здоровья субъекта.

Критерии, показатели развития духовного Я лежат в плоскости абсолютных человеческих ценностей (это духовно-нравственные ценности: любовь, совесть, честность и т. д.), выраженных, в частности, в десяти заповедях. Борьба со страстями, связанными в христианстве с семью смертными грехами (гордость, сребролюбие, блуд, гнев, чревоугодие, зависть, уныние), – одно из возможных направлений в решении проблемы психологического здоровья. Один из путей, методов исследования проблемы психологического здоровья – это изучение социальных представлений о составляющих духовное Я и о факторах (= грехах), мешающих его актуализации.

Исследование проблемы эгоизма, эгоцентризма, аутизма (как примеров монологического развития личности) имеет прямое отношение к проблеме психологического здоровья личности. Выявление факторов, способствующих и, наоборот, препятствующих развитию этих качеств личности на разных этапах онтогенеза, – тоже важнейшая задача в решении проблемы психологического здоровья.

Все исследования, связанные с нравственностью и духовнонравственным развитием личности, нам представляются перспективными в плане разработки проблемы психологического здоровья субъекта.

Проблема психологического здоровья детей теснейшим образом связана с проблемой их психологической безопасности. Обеспечение психологической безопасности ребенка нацелено, прежде всего, на его успешное психическое развитие, которое, в свою очередь, является залогом психического и психологического здоровья растущей личности. Психологическая безопасность – одно из главным условий не только психического и психологического здоровья, но и физического. Проблемы психологического здоровья и психологической безопасности логически и содержательно связаны.

В рамках проблемы психологического здоровья нам представляется перспективным проведение исследований, связанных с проблемой творческого развития детей и взрослых, с выявлением и актуализацией их творческого потенциала (искра божья есть в каждом человеке), поскольку осознание себя и своих творческих возможностей может вести человека не только к радости самореализации, самоосуществления, но и, что самое важное, к духовно-нравственному развитию.

Исследования, связанные с изучением и помощью людям с ограниченными возможностями здоровья, научное обоснование создания специальных структур, в частности, инклюзивных театров[14]и научная разработка проблемы инклюзии[15] – важнейшее направление среди различных исследований по проблеме психологического здоровья. Творчество не знает границ и «инклюзивный театр» может изменить отношение человека к самому себе, своим детям и миру вокруг себя, что, безусловно, является важнейшей составляющей психологического здоровья личности и населения в целом.

В данной статье мы попытались осветить только некоторые из аспектов сложнейшей проблемы психологического здоровья. Так, показано, что процесс осознания и нахождения смысла может рассматриваться, как один из важнейших путей к психологическому и физическому здоровью субъекта, а метод духовно-ориентированного диалога можно использовать в подобных ситуациях консультирования как один из адекватных методов исследования и коррекции.

Чрезвычайно актуальны слова А.А. Ухтомского об условии научной плодотворности, связанной не только с умственным трудом, но также с трудом при работе над своим сердцем: «Наука не может пойти плодотворно, пока внутренняя горница человека не вычищена» (Ухтомский, 1996, с. 50).

Литература

Ананьев Б. Г. Человек как предмет познания. Л.: Изд-во ЛГУ, 1969.

Ананьев Б. Г. Избранные психологические труды. М.: Педагогика, 1980. Т. I.

Анцупов А.Я., Шипилов А.И. Словарь конфликтолога. СПб.: Питер, 2006.

Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979.

Братусь Б. С. Аномалии личности. М.: Мысль, 1988.

Братусь Б. С. Психология. Нравственность. Культура. М.: Менугрер росиздательство, 1998. С. 6–15.

Братусь Б. С. Русская, советская, российская психология. М.: Флинта, 2000.

Васильева О. С., Филатов Ф. Р. Психология здоровья человека: эталоны, представления, установки: Учебное пособие. М.: ИЦ «Академия», 2001.

Воловикова М. И. Нравственная психология: задачи, методы и современное состояние // Проблемы нравственной и этической психологии в современной России / Отв. ред. М. И. Воловикова. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2011. С. 21–39.

Воловикова М. И. Научное наследие Т. А. Флоренской в перспективе актуальных проблем современной психологии // Альманах Научного архива Психологического института: Челпановские чтения 2011. Вып. 6 / Под общ. ред. В. В. Рубцова. М.: ПИ РАО; МГППУ, 2012. С. 25–33.

Галкина Т.В. Психологическое здоровье личности: духовно-нравственный аспект // Человек, субъект, личность в современной психологии. Материалы Международной конференции, посвященной 80-летию А. В. Брушлинского. Том 2 / Отв. ред. А. Л. Журавлев, Е. А. Сергиенко. М.: Изд-во: «Институт психологии РАН». 2013. С. 398–402.

Головин С. Ю. Словарь практического психолога. Минск: Харвест, 1998.

Демина Л.Д., Ральникова И.А. Психическое здоровье и защитные механизмы личности: Учебное пособие. Барнаул: Изд-во Алтайского ун-та, 2000.

Дубровина И. В. Введение в практическую психологию образования // Практическая психология образования: Учебное пособие. 4-е изд. / Под ред. И. В. Дубровиной. СПб.: Питер, 2004.

Жмуров В. А. Большая энциклопедии по психиатрии. М.: Джангар, 2010.

Зинченко В. П. Алексей Алексеевич Ухтомский и психология (К 125летию со дня рождения) // Вопросы психологии. 2000. № 4. С. 79–

97. Колпакова М. Ю. Введение в диалогическую психологию. М.: «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2013.

Кольцова В. А. Рыцарь психологии (к юбилею А. В. Брушлинского) // Личность и бытие: субъектный подход. Материалы научной конференции, посвященной 75-летию со дня рождения членакорреспондента РАН А. В. Брушлинского, 15–16 октября 2008 г. / Отв. ред.: А. Л. Журавлев, В. В. Знаков, З. И. Рябикина. М.: Издво «Институт психологии РАН», 2008. С. 40–43.

Лангмейер Й., Матейчек З. Психологическая депривация в детском возрасте. Прага: Авиценум, 1984.

Маслоу А.Г. Дальние пределы человеческой психики. СПб.: Евразия, 1999.

Маслоу А.Г. Мотивация и личность. СПб.: Питер, 2009.

Начала христианской психологии. Учебное пособие для вузов. М.: Наука, 1995. Пахальян В.Э. Развитие и психологическое здоровье. СПб.: Питер, 2005.

Пономарев Я. А. Психология творчества. М.: Наука, 1976.

Пономарев Я. А. Методологическое введение в психологию. М.: Наука, 1983. Психология здоровья: Учебник для вузов / Под ред. Г. С. Никифорова. СПб.: Питер, 2006.

Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. Человек и мир. СПб.: Питер, 2003.

Слободчиков В. И. Духовно нравственные основы становления человека // Развитие психологии в системе комплексного человекознания / Под ред. А. Л. Журавлева, В. А. Кольцовой. Ч. 2. М.: Издво «Институт психологии РАН», 2012. С. 247–250.

Слободчиков В.И., Исаев Е.И. Основы психологической антропологии. Психология развития человека: Развитие субъективной реальности в онтогенезе: Учебное пособие для вузов. М.: Школьная пресса, 2000.

Слободчиков В.И., Шувалов А.В. Антропологический подход к решению проблемы психологического здоровья детей // Вопросы психологии. 2001. № 4. С. 91–105.

Соколова О. А., Сергиенко Е. А. Динамика личностных характеристик женщин в период беременности как фактор психического здоровья матери и ребенка // Психологический журнал. 2007. Т. 28. № 6. С. 69–81.

Ухтомский А. А. Интуиция совести. СПб.: Петербургский писатель, 1996. Ухтомский А. А. Заслуженный собеседник: этика, религия, наука. Рыбинск: Рыбинское подворье, 1997.

Флоренская Т.А. Диалог как метод психологии консультирования (Духовно-ориентированный подход) // Психологический журнал. 1994. Т. 15. № 5. С. 44–56.

Флоренская Т.А. Диалог в практической психологии: Наука о душе. М.: Владос, 2001а.

Флоренская Т.А. Диалоги о воспитании и здоровье: Духовно ориентированная психотерапия // Духовно-нравственное воспитание. № 3. М.: Школьная пресса, 2001б.

Флоренская Т.А. Мир дома твоего. Человек в решении жизненных проблем. М.: Русский Хронограф, 2006.

Франкл В. Человек в поисках смысла. М.: Прогресс, 1990.

Шувалов А. В. Антропологический подход к проблеме психологического здоровья // Вопросы психологии. 2011. № 5. С. 3–16.

Шувалов А.В. Здоровье личности: методологический и мировоззренческий аспекты // Современная личность: Психологические исследования / Отв. ред. М. И. Воловикова, Н. Е. Харламенкова. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2012. С. 76–99.

Энциклопедический словарь медицинских терминов. В 3 т. М.: Советская энциклопедия, 1984. Т. 1.

Актуальность психологии здоровья в России доказывается выходом практически одновременно нескольких монографий с одним и тем же названием – «Психология здоровья» (Васильева, Филатов, 2005; Секач, 2005; Ананьев, 2006; Психология здоровья, 2008). Это название в рамках данной дисциплины возникло недавно, поскольку ранее эта область исследования в нашей стране чаще всего относилась к валеологии (от лат. термина valeo – быть здоровым). Сторонники этой дисциплины стремились превратить ее в целостную науку о человеке (Баксанский, Лисеев, 2001). А потому и в монографиях, посвященных психологии здоровья, сохранился подход, соответствующий валеологии, существенно контрастирующий с подходом, предлагаемым Европейским обществом психологии здоровья. Поскольку под одним названием в разных странах понимаются разные подходы к решению проблем здоровья, представляется важным очертить европейский подход, чтобы в дальнейшем принять точку зрения европейского общества или продолжать разрабатывать собственные пути решения важнейшей проблемы здоровья.[16]

Генеральный директор Международной организации здоровья Г.Х. Брандтланд (World…, 2002) в своем докладе, объединяющем информацию из многих стран мира, сообщил, что наиболее опасные риски для здоровья современных людей обусловлены высоким давлением крови, высоким уровнем холестерина в ней, чрезмерным употреблением табака и алкоголя, перееданием и недостаточной физической активностью. Следовательно, основные проблемы здоровья связаны с поведением, не соответствующим физиологии человека.

Эта проблема обусловлена тем, что тело человека не меняется уже несколько тысячелетий, тогда как информационная нагрузка на мозг меняется. Образно говоря, мозг современного человека находится в теле неандертальца. Но неандертальцы, встречаясь с проблемой, начинали либо драться, либо убегать. Современный человек во время стресса лежит, сидит, ест, курит и т. д. Следствием такого неадекватного поведения для тела, подготовленного к физической нагрузке, и становится большинство заболеваний, которые ныне называются болезни адаптации (к стрессу): ишемическая болезнь сердца, сахарный диабет, язвы желудочно-кишечного тракта, рак и т. д. С этой позиции изменить уровень здоровья населения можно, повлияв на его поведение (Николаева, 2008).

Существует несколько теоретических подходов, направленных на изменение поведения человека. Одно из возможных оснований для классификации разных моделей состоит в том, рассматривают ли они поведение как некоторый континуум состояний или, напротив, видят в нем существенные разрывы.

Типичная модель, рассматривающая поведение как континуум состояний – теория планируемого поведения (Ajzen, 1991), тогда как типичной моделью, представляющей поведение в виде стадий, является транстеоретическая модель (Cialdini еt аl., 1992).

Теория планируемого поведения широко используется для предсказания разнообразного социального поведения, включая поведение здоровья. Согласно этой концепции, ближайшими детерминантами поведения являются интенции (намерения, желания). Интенции отражают индивидуальное решение приложить усилие к выполнению определенного поведения. Предполагается, что они являются функцией:

• индивидуального отношения к планируемым изменениям поведения (например, их положительная или отрицательная оценка);

• субъективных норм, которые определяются тем, как индивидуум воспринимает то, что ожидают от него значимые другие и ближайшее окружение в отношении данного типа поведения;

• восприятия контроля данного вида поведения (собственное ощущение человека того, насколько легко или трудно изменить это поведение).

Каждый из этих компонентов имеет различный вес в процессе предсказания изменения поведения. Автор теории (Ajzen, 1991) предположил, что только восприятие контроля над собственным поведением обеспечивает точную картину фактического контроля, и именно оно будет влиять на поведение непосредственно. Он думал, что субъективные нормы – самый слабый предиктор изменения поведения. Последние данные свидетельствуют о том, что это верно для простых ситуаций изменения поведения. Некоторые исследователи выделяют дополнительно нормативные компоненты (Cialdini еt аl., 1990):

• инъюнктивные нормы (касающиеся одобрения или неодобрения социально близки других);

• дескриптивные нормы (касающиеся того, что ближайшие другие делают);

• моральные нормы (описывают, что правильно или неправильно делать).

Теории, базирующиеся на стадиях (Sutton, 1997), предполагают, что изменение поведения не является непрерывным процессом, но представляет собой серию качественно отличающихся стадий. Согласно этим теоретическим представлениям, барьеры, встающие перед людьми, пытающимися поменять свое поведение, будут отличаться на различных стадиях. Эти модели, следовательно, предполагают, что воздействие будет наиболее эффективным, если оно соответствует определенным стадиям изменения поведения индивидуума. Число стадий различается в разных моделях, но все они, тем не менее, предполагают обязательное деление людей на три категории:

• те, кто еще не решил изменять свое поведение,

• те, кто решил изменить поведение,

• те, кто уже вовлечен в процесс изменения поведения.

Привлекательность моделей, опирающихся на представление о стадиях, состоит не только в том, что они интуитивно и теоретически выглядят более достоверными, но и в их очевидной способности объяснять неэффективность воздействий, обращенных на большие группы людей, такие, как использование средств массовой информации (Lichtenstein, Glasgow, 1992). Они предполагают, что подгонка воздействия под стадию, на которой в процессе изменения поведения находится человек, будет более эффективным действием по сравнению со способом «один размер для всех».

Транстеоретическая модель наиболее широко используется среди стадиальных моделей и является теоретическим основанием, примененным к различным типам поведения, например, к курению, физическим упражнениям, диете (Sutton, 1997). Эта модель приобрела популярность среди практиков, врачей и исследователей и используется для формирования дизайна воздействия, позволяя соединить источники воздействия из разных областей (Littelle, Girvin, 2002).

Транстеоретическая модель распределяет людей по пяти различным стадиям:

1) до возникновения намерения, когда у человека еще не появилось желания изменить свое поведение в течение последующих 6 месяцев;

2) намерение, во время которого человек решил изменить свое поведение в течение ближайших 6 месяцев;

3) подготовка, при которой ожидается изменение поведения в ближайшем будущем (не позднее 1 месяца) и делаются шаги, чтобы подготовиться к этому;

4) действие, во время которого целевое поведение модифицируется не менее чем в течение 6 месяцев;

5) поддержание, во время которого изменение закрепляется и распространяется за пределы 6 месяцев.

Первые три стадии являются мотивационными, тогда как последующие две стадии действенны по своей природе. Прогресс при движении от стадии к стадии кажется логичным, хотя возврат на более ранние стадии может иметь место на любой из них. Чтобы идентифицировать изменения на каждой стадии транстеоретическая модель предполагает, что существует 10 процессов изменений (Prochaska еt аl., 1988). Это активности, в которые люди вовлечены, чтобы преодолеть барьеры, с которыми они встречаются на каждой стадии, что в конечном итоге позволяет достичь запланированного состояния. Например, изучение информации о результатах изменения поведения (осознание проблемы), поиск поддержки и помощи от других (помогающее взаимоотношение), самопоощрение в связи с изменением поведения (самоподкрепление) – это активность, благоприятная с точки зрения движения по стадиям 1–4. Таким образом, теория предполагает, что эффективность различных процессов изменений будет варьировать в соответствии с движением человека по стадиям и готовности к изменениям (Prochaska еt аl., 1992).

Транстеоретическая модель также включает серии промежуточных и заключительных измерений, чувствительных к величине изменений от стадии к стадии. Эти измерения имеют положительные и отрицательные результаты, полученные с помощью соответствующих шкал (Velicer еt аl., 1998). Шкала «Баланс решений» отражает относительный вес положительных и отрицательных изменений. Шкала самоэффективности представляет уверенность людей в том, что они смогут изменить поведение в сторону здоровья, откажутся от поведения, ведущего к риску для здоровья, и не станут возвращаться на более ранние стадии (Velicer еt аl., 1990). В общем изменения на разных стадиях представляют центральную организующую конструкцию транстеоретической модели, а процесс изменения концептуализируется как совокупность независимых переменных, в которых есть факторы, способствующие эффективному поведению, и факторы, ему противостоящие, тогда как самоэффективность и искушение вернуться к прежнему поведению представляются в модели как промежуточные зависимые результаты (DiClemente, 2003; Velicer еt аl., 1998).

Сейчас есть предложение пересмотреть каждый из основных конструктов теории планируемого поведения, выделяя по 2 подкомпонента. В этом варианте теории планируемого поведения каждый из ее параметров делится на инструментальный и аффективный компоненты, т. е. субъективные нормы – на инъюнктивные и дескриптивные; поведенческий контроль – на восприятие трудности (или самоэффективность) и восприятие контрольных компонентов. Этот вариант предполагается назвать «двухкомпонентной моделью теории планируемого поведения».

Подобное автоматическое удвоение каждого компонента свидетельствует скорее о попытке втиснуть бесконечное разнообразие вариантов изменения поведения в упрощенный конструкт.

Возможно, более сложным решением будет не удваивать компоненты, а попробовать в каждом сложном случае проанализировать причинную цепь параметров, предопределяющих будущее поведение или описывающих прежнее. Более того, необходимо ввести временную шкалу, как это предлагается стадиальными теориями (Cialdini et al., 1990). Эти теории предполагают, что поведенческие изменения не являются постоянным процессом, но представляют собой серию качественно отличающихся стадий. Это означает, что проблемы, с которыми сталкиваются люди в попытке изменить свое поведение, будут отличаться на различных стадиях в процессе изменения (Prochaska, Velicer, 1997).

Следовательно, будущая теория, нацеленная на предсказание результата по формированию здорового образа жизни, кроме уже имеющихся положений в теории планируемого поведения, должна включать:

• стадию процесса изменения (размышление по поводу изменения поведения, начало изменения поведения, процесс изменения поведения);

• суть изменения (восстановить здоровое поведение или создать поведение, которым человек не обладал ранее);

• функцию изменения: меняет ли человек поведение для себя или для того, чтобы улучшить поведение другого (в этом случае обязательным компонентом будут характеристики этого другого человека);

• возраст человека;

• осознанность отношения к здоровью, что можно оценить, описав внутреннюю картину здоровья (Некрасова, 1984).

Возможно, столь обширные дополнения приведут к тому, что будут созданы отдельные теории для каждого из предполагаемых пунктов.

Литература

Ананьев В. А. Основы психологии здоровья. Кн. 1. Концептуальные основы психологии здоровья. СПб.: Речь, 2006.

Баксанский О. Е., Лисеев И. К. Философия здоровья. М.: ИФ РАН, 2001.

Васильева О. С., Филатов Ф. Р. Психология здоровья. Феномен здоровья в культуре, в психологической науке и обыденном сознании. М.: Мини Тайп, 2005.

Некрасова Ю. Б. Групповая эмоционально-стрессовая психотерапия в коррекции психических состояний заикающихся // Вопросы психологии. 1984. № 2. С. 75–82.

Николаева Е. И. Психофизиология. Учебник для вузов. М.: Пер Сэ, 2008. Психология здоровья: Учебник для вузов / Под ред. Г. С. Никифорова. СПб.: Речь, 2008.

Секач М. Ф. Психология здоровья. Учебное пособие для вузов. М.: Академический проект – Гаудеамус, 2005.

Ajzen I. The theory of planned behavior // Organizational Behavior and Human Decision Processes. 1991. V. 50. N2. P.179–211.

Bridle C., Riemsma R. P., Pattenden J., Sowden A. J., Mather L., Watt I. S., Walker A. Systematic review of the effectiveness of health behavior interventions based on the transtheoretical model // Psychology and Health. 2005. V. 20. N 3. P. 283–301.

Cialdini R. B., Reno R. R., Kallgren C. A. A focus theory on normative conduct: Recycling the concept of norms to reduce littering in public places // Journal of Personality and Social Psychology. 1990. V. 58. № 6. P. 1015–1026.

DiClemente C. C. Addiction and change: How addictions develop and addicted people recover. N. Y.: Guilford, 2003.

Lichtenstein E., Glasgow R. E. Smoking cessation: What have we learned over the past decade? // Journal of Consulting and Clinical Psychology. 1992. V. 60. P. 518–527.

Littelle J. H., Girvin H. Stages of change: A critique // Behavior modification. 2002. V. 26. P. 223–273.

Prochaska J. O., Velicer W. F., DiClemente C. C., Fava J. Measuring process of change: Application to the cessation of smoking // Journal of Consulting and Clinical Psychology. 1988. V. 56. P. 520–528.

Prochaska J. O., DiClemente C. C., Norcross J. C. In search of how people change. Applications to Addictive Behavior // American Psychologist. 1992. V. 47. P. 1102–1114.

Prochaska J. O., Velicer W. F. The transtheoretical model of health behaviour change // American Journal of Health Promotion. 1997. V. 12. P. 38–48.

Sutton S. Transtheoretical model of behavior change / A. Baum, S. Newman, J. Weinman, R. West, C. McManus (Eds). Cambridge handbook of psychology, health and medicine. Cambridge: Cambridge University press, 1997.

Velicer W. F., Prochaska J. O., Fava J., Norman G. J., Redding C. A. Smoking cessation and stress management: Application of the transtheoretical model of behavior change // Homeostasis. 1998. V. 38. P. 216–233.

Velicer W. F., DiClemente C. C., Rossi J. S., Prochaska J. O. Relapse situations and self-efficacy: an integrative model // Addictive Behavior. 1990. V. 15. P. 271–283.

World Health Organization. World Health Report. 2002. URL: http://www. who.int/whr/en [2002. November. 6] (дата обращения: 25.04.2014).

Задача настоящей статьи состоит в том, чтобы, опираясь на опыт православной традиции, изложить с богословской точки зрения суть святоотеческого понимания здоровья и связанных с ним важных антропологических идей.

1. Термин «здоровье» и его значение в Священном Писании

Термин здоровье ὑγίεια (или ὑγεία, производное от него ὑγιαίνω – быть здоровым) используется в Ветхом Завете более 30 раз, но всегда в одном значении – как отсутствие физических болезней или, точнее, как отсутствие отклонений от привычных норм и состояний человека. Например: «И сказал ему (Иаков Иосифу. – В. Л.): пойди, посмотри, здоровы ли братья твои и цел ли скот, и принеси мне ответ» (Быт. 37: 14).

В Новом Завете слово «здоровье» также используется в смысле «отсутствие отклонений от привычных норм и состояний человека», но Господь Иисус Христос употребляет его и в новом значении: «Книжники и фарисеи, увидев, что Он ест с мытарями и грешниками, говорили ученикам Его: как это Он ест и пьет с мытарями и грешниками. Услышав [сие], Иисус говорит им: не здоровые имеют нужду во враче, но больные; Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию» (Мар. 2:16–17). Сам Иисус Христос говорит: праведники – это и есть здоровые люди, а грешники – это больные, т. е. здоровье – это, прежде всего, категория духовно-нравственная. Эту мысль Господь повторил, когда исцелил человека, 38 лет лежавшего в парализованном состоянии: «Иисус встретил его в храме и сказал ему: вот, ты выздоровел; не греши больше, чтобы не случилось с тобою чего хуже» (Иоан. 5: 14). Здесь Он указывает внутреннюю причину болезни – грех и призывает исцеленного человека не грешить, чтобы болезнь не возобновилась в худшей форме. Ясно утверждается, что в основании болезней лежат греховные причины.

Более того, Господь укоряет тех людей, которые надеются продлить свою жизнь за счет материального благополучия, питания и условий жизни. Он говорит прямо: «Жизнь человека не зависит от изобилия его имения» (Лук. 12: 15). Учитывая все сказанное, можно сделать вывод, что согласно Евангелию, здоровье человека основывается не столько на физических факторах, сколько на духовно-нравственных.

Эта идея здоровья человека как свободы от греха и приобщения к святости является основополагающей в христианской традиции, для православного богослужения и церковных таинств. Например, в таинстве Елеосвящения, совершаемого для исцеления больных, бóльшая часть молитвенных обращений к Богу – это просьбы о прощении ведомых и неведомых грехов человека и значительно меньшая часть – просьбы о физическом исцелении. Снова этим ясно свидетельствуется, что главной причиной утраты здоровья является греховная жизнь, нарушение духовно-нравственных принципов бытия.

2. Основные подходы к пониманию истоков нравственности в человеке

Феномен нравственного поведения человека является предметом изучения не только в богословии, но и в психологии, и в философии, поэтому было бы весьма интересно соотнести эти знания, что может стать темой для крупного исследования. В данной статье пока представлена попытка лишь обозначить основные подходы к раскрытию данной темы.

1) Нравственность как обобщенный социально-культурный опыт

В философии нравственное поведение человека очень часто рассматривается как нечто субъективное, как некий этический опыт, передаваемый из поколения в поколения. Такое понимание происхождения нравственности заложено в трудах классиков европейской философии.

Гегель считал, что нравственность – это «в себе и для себя сущие законы и учреждения» (Гегель, 1990, с. 200). Марксистское учение гласит: «Если человек черпает все свои ощущения, знания и т. д. из внешнего мира и из опыта, приобретаемого от этого мира, то надо, стало быть, так устроить окружающий его мир, чтобы человек получал из этого мира достойные его впечатления, чтобы он привыкал к истинно человеческим отношениям, чтобы он чувствовал себя человеком. Если правильно понятый личный интерес есть основа всякой нравственности, то надо, стало быть, позаботиться о том, чтобы интересы отдельного человека совпадали с интересами человечества» (Маркс, 1906, с. 87–88).

Нравственность рассматривается как продукт социальной эволюции человека. Она помогает человеческим сообществам выживать.

Подобные взгляды на основания нравственности широко представлены и в психологии. Считается, что мораль и нравственность проистекают из здравого осознания принятых в обществе норм поведения, из усвоенных в детстве понятий о добре и зле. В генетической психологии Ж. Пиаже и у его последователя, создателя теории нравственного развития Л. Кольберга моральное развитие ребенка осуществляется через взаимодействие с семьей и обществом, проходя определенные стадии.

2) Нравственность как природный орган в человеке

Среди исследователей есть и такая точка зрения, что нравственность обусловлена не столько внешним влиянием, сколько происходит изнутри, т. е. имеет внутренние природные основания в человеке. Например, М. Хаузер, профессор антропологии и психологии Гарвардского университета, в 2006 г. опубликовал работу, в которой он обосновывает врожденность человеческой морали (Хаузер, 2008). Он использовал тест «неуправляемой вагонетки», который выявил существование у людей универсальных принципов нравственности. Независимо от вероисповедания, национальности, профессии и возраста подавляющее большинство людей (90 %) быстро давали однотипные ответы, руководствуясь, по сути, одинаковыми нравственными нормами. Автор утверждает, что нравственность присуща человеку генетически, т. е. существует своего рода «орган» морали. По мнению Хаузера, генетическая запрограммированность моральных категорий не отрицает разнообразия моральных систем в различных культурах. Человеку в отличие от животных с рождения дан своего рода моральный строительный набор, которым пользуются воспитатели, формируя удобную для конкретного общества систему морали. Но сама способность отделять добро от зла зиждется на универсальных принципах, укорененных в онтологии человека. Как он считает, природа поступила мудро, запрятав моральные нормы в подсознание. Мораль – такой же отдельный «орган» мозга, как родной язык человека. Ведь, во время разговора мы не думаем всякий раз, где поставить подлежащее, где – сказуемое.

Однако существует и критика теории Марка Хаузера о врожденности нравственности, где опять-таки отстаивается идея культурного происхождении нравственных норм (Rorty, 2006).

3) Нравственность как проявление метафизической реальности бытия

В философии эта идея восходит к учению Канта о «категорическом императиве». Это понятие было сформулировано в его труде «Основы метафизики нравственности» (1785). Он исходил из очевидного факта, что поступки людей постоянно оцениваются с позиций категорий добра и зла. Есть ли во внешнем мире образец, эталон добра или конкретная личность как носитель этого эталона? В видимом мире такой личности нет. Но почему же люди имеют представление о добре и зле? Кант сделал вывод, что это понятие дано нам свыше. Последовательный и непредвзятый анализ причин нравственного сознания неизбежно приводит к выводу, что есть Бог, который и является символом нравственного идеала, т. е. нравственность в человеке имеет метафизические основания.

В психологии также есть исследователи, которые осознают сверхъестественные причины нравственности человека. На мой взгляд, примером понимания нравственности как проявления духовных законов бытия может служить работа М. И. Воловиковой, которая отмечает: «Представление о неизменных нравственных основаниях нашего постоянно меняющегося мира восходит к Библии. На камне (скрижалях) были даны народу заповеди (10 законов поведения, обязательных для исполнения). На скрижалях сердца человеческого, в совести, записан внутренний нравственный закон (не противоречащий десяти заповедям). Но голос совести часто бывает слишком тихим (а звук телевизора слишком громким). Слышать его (и руководствоваться им) учили обычно с самых ранних лет. Этот навык (и в первую очередь именно он) в прежней культуре назывался образованием» (Воловикова, 2012, с. 44). Здесь указывается и Божественное происхождение нравственного закона, и как он реализуется в социальной среде. Но все же первичным признается именно Божественный закон.

Таким образом, в философии и психологии мы имеем 3 варианта ответов на вопрос об источнике нравственного поведения человека:

1) нравственность – это накопленный и оформленный моральный опыт, передаваемый из поколения в поколение через воспитание, социальные нормы и другие средства воздействия на человека;

2) нравственность – некий природный внутренний орган в человеке, который сформировался в ходе его развития и расположен на генетическом или нейрофизиологическом уровне (например, в каких-то отделах коры головного мозга) (Koenigs and others, 2007);

3) нравственность – проявление духовного, метафизического в жизни людей или, другими словами, как Божественный закон мира.

3. Понимание нравственности человека в православном богословии

Как же понимается причина нравственного, а значит и здорового поведения в христианстве? Прежде всего, в христианстве есть четкие понятия о добре и зле. Бог есть высшее благо, поэтому Его благая воля и есть добро для всех тварных существ. Делать добро – это осознанно осуществлять волю Божию, или Его заповеди, или добродетели – все это равнозначные выражения. Соответственно зло – это уклонение от воли Бога.

Учение о нравственности исходит из этих вероучительных предпосылок: Бог есть абсолютное Благо, Он есть всесовершенная Любовь и Истина, поэтому все, что творит Он, несет на себе печать Его благости и любви, что в Священном Писании выражено в прекрасных словах, произнесенных при завершении творения мира: «И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма» (Быт. 1:31). Эта божественная печать доброты и правды проявляется не только в красоте и удивительной гармонии Вселенной, но и в наличии в ней нравственных законов, которые не только в христианстве, но и во всех религиозных учениях мира признаются столь же объективными, как и законы физические. В самом общем виде эти законы устанавливают причинно-следственную связь между нравственным содержанием поступка и их природными последствиями: добро порождает совершенство и блаженство, а зло производит страдания, болезни и смерть.

Тварные существа, лишенные личностного начала, свободы и разума, детерминированы и не несут нравственной ответственности, как сказал об этом преп. Иоанн Дамаскин (VIII в.): «Бог, по Своему предведению, предопределяет то, что не находится в нашей власти» (Иоанн Дамаскин, 1992, с. 71).

Человек же создан по образу Божьему (Быт. 1: 27), т. е. наделен высшими Божественными свойствами: личностным началом, свободой, разумом, творчеством, могуществом, стремлением к добру. В отличие от неразумных тварных существ он может свободно самоопределяться в отношении как физических, так и нравственных принципов бытия, вплоть до их полного игнорирования и действий вопреки им. Однако, имея такой дар, человек несет на себе ответственность, навлекая на себя своим противоборством негативные последствия, независимо от того, признает или не признает он объективное существование нравственных принципов бытия.

Богообразность человека означает, что человек призван быть добрым – это его естественное состояние, соответствующее замыслу Божьему. Образ Божий воздействует на человека, понуждая его совершать поступки, которые логически не вписываются в принципы нижестоящего небогообразного мира. Воздействие совести – яркий пример энергийного проявления образа Божия в человеке.

Уклонение от добра для человека возможно, но оно становится причиной саморазрушения. Преп. Иоанн Дамаскин учит: «Следует принять к сведению то, что добродетель дана нам Богом вместе с нашей природой и что Он сам есть начало и причина всякого блага. И без Его содействия и помощи для нас невозможно ни хотеть, ни делать добра. Но в нашей власти или остаться в добродетели и последовать Богу, Который к ней призывает, или оставить добродетель, т. е. жить порочно и последовать дьяволу, который – правда, без принуждения – нас к этому призывает; ибо порок есть не что иное, как удаление от добра, подобно тому, как тьма есть удаление от света. Итак, оставаясь верными нашей природе, мы живем добродетельно; уклоняясь же от своей природы, т. е. от добродетели, мы приходим в противоестественное состояние и становимся порочными. Раскаяние есть возвращение, путем подвижнической жизни и трудов, из противоестественного состояния в состояние естественное и от дьявола к Богу» (Иоанн Дамаскин, 1992, с. 71). В этих словах ясно выражено, что добродетельность онтологически присуща человеку, естественна для него, но укоренена не в его физической природе, а в метафизической сфере его бытия – в богообразности человека. Отсюда следует важный вывод, что как образ Божий может быть поврежден, искажен, но неуничтожим в человеке, то и его тяга к добру также может быть подвержена деформациям, но полностью исчезнуть не может.

В православном учении нравственные принципы бытия описаны просто и ясно. Отвержение добра есть, по сути, отвержение Бога – источника жизни для всей Вселенной, поэтому такие поступки порождают страдания, болезни и смерть, что выражено в Священном Писании в кратких словах: «Сделанный грех рождает смерть» (Иак. 1: 15).

В православном понимании смерть физическая предваряется смертью духовной, и временная дистанция между ними может быть значительной. Адам умер духовной смертью, т. е. лишился вечной блаженной жизни в единстве с Богом в тот же день, когда и согрешил, а физически он умер через много лет. Духовная смерть сразу актуализирует процессы тления и смерти, прежде всего в виде физических и психических болезней человека. Помимо истории грехопадения, Библия преисполнена примеров, показывающих, что грех порождает духовную смерть, которая приводит к физическим страданиям, смерти и даже, как говорят в наше время, экологическим катастрофам: убийство Каином своего брата Авеля, гибель Содома и Гоморры, безумие царя Навуходоносора, наказание царя Давида за прелюбодеяние и т. д.

Из православного понимания причин нравственного поведения человека следует несколько выводов:

• нравственное поведение относится к богоустановленным принципам бытия мира и человека и укоренено на онтологическом уровне;

• добродетельная жизнь – это естественное состояние человека, греховная жизнь – неестественное состояние;

• нравственные основания бытия необходимо изучать и формулировать в предельном соответствии с Божественным откровением. Отчасти эту работу уже проделал для людей Господь Бог, когда предложил ветхозаветному человечеству 10 заповедей, но только к 10 заповедям нравственное поведение человека не сводится;

• нравственные законы во многом определяют физическое состояние человека, в том числе и его здоровье. Человек призван к их сознательному исполнению;

• они не подлежат произвольному изменению, игнорированию, ибо установлены Богом.

Теперь вернемся к описанным выше трем вариантам понимания нравственности в философии и психологии и сопоставим их с богословским подходом.

В первом случае, нравственность человека воспринимается как накопленный культурой и усвоенный конкретным человеком моральный опыт. Несомненно, что социокультурное влияние на моральное поведение – это факт, который невозможно отрицать, но если мы будем считать, что именно внешнее воздействие и воспитание человека более всего формируют его нравственность, то мы должны допустить возможность радикального изменения нравственных установок человека и общества. Более того, выглядят возможными, а в некоторых случаях и оправданными манипуляции нравственными категориями человека, ибо социокультурная среда – это явление изменчивое. Смена культурных парадигм происходит в истории все чаще, а значит, и нравственные установки людей должны адекватно и столь же радикально меняться. Но жизненный опыт не согласуется с таким представлением о нравственной изменчивости.

Приведем один пример. 7 ноября 2012 г. правительство Франции одобрило закон об однополых браках, согласно которому соответствующие лица могут не только официально регистрировать свое сожительство как семью, но и усыновлять детей. Против этого закона вышли на митинг более 1 миллиона граждан Франции. Люди восприняли этот закон как безнравственный и крайне опасный для общества. Подобных массовых выступлений Франция не знала уже десятки лет. Что вывело людей на улицы? Если придерживаться той точки зрения, что нравственное поведение определяется внешним социокультурным воздействием, то такой массовости выступлений не должно было быть. Французы как нация во все века не только чутко реагировали и подхватывали все культурные новшества, но и сами их формулировали для европейцев в разных сферах, по крайней мере, со времени взятия Бастилии. Культурное сознание каждого француза многократно «прокручено через мясорубку» либерализма, обильно «приправлено» толерантностью и красиво «упаковано» в политкорректность. Тогда откуда эти массовые возмущения, учитывая при этом то, что политическая власть и средства массовой информации находятся под контролем их противников? С богословской точки зрения, в данном случае произошло энергийное проявление богообразности людей, явила себя нравственная онтология человека, которая допускает вариации, но противится разрушению и извращению по сути. Таким образом, «культурно-наследственное» понимание причин нравственного поведения человека является неполным, ущербным и может спровоцировать и отчасти оправдать произвол, насилие и манипуляции в нравственной сфере. При таком подходе всегда можно смоделировать, хотя бы локально, необходимую культурную среду, позволяющую оправдать любой грех.

Что касается второй концепции – «физиологической», то с богословской точки зрения она выглядит интересной, потому что переводит причину нравственности во внутренний план бытия человека, но и здесь видятся определенные проблемы. Если действительно существует в человеке некий нравственный орган, то трудно удержаться от соблазна и не научиться им управлять, например, для того, чтобы лечить неврозы, которые часто возникают на нравственной почве. Можно было бы отключать его, например, у солдат, которые идут в бой, чтобы их потом не мучили угрызения совести, избавить их от психологического стресса и т. д. «Физиологический» подход к нравственности человека ученые пытались разрабатывать с середины 1920-х годов до начала Второй мировой войны в СССР, и приблизительно в то же время подобные работы велись и на территории Третьего рейха. В рамках этой концепции нравственная жизнь человека становится предметом манипуляций и деформаций, что крайне опасно.

Для третьего – «метафизического» подхода в понимании источника нравственности характерно несколько существенных моментов:

• восприятие нравственных принципов бытия как объективной реальности в жизни человека;

• нравственные законы можно изучать;

• их необходимо соблюдать.

Данный подход уже несовместим с манипуляциями в нравственной сфере, ибо метафизика находится за гранью привычных средств деятельности человека. В этом случае предлагается изучать нравственность и гармонично вписаться в нее, жить в соответствии с ней. Этот подход ориентирует исследователя на выяснение сути нравственных законов для последующего воплощения в жизнь ради истинной пользы человека. С богословской точки зрения именно такой подход видится самым перспективным.

В заключение отметим, что само по себе пристальное внимание к нравственному поведению человека не только в сфере богословия, но и психологии – весьма отрадный факт, который дарит надежду, что постепенно и реальное нравственное состояние нашего общества улучшится. Ибо там, где просыпается подлинный интерес к нравственности, происходит и нравственное возрождение.

Литература

Библия. Синодальное издание.

Воловикова М. И. Личность в пространстве современного мира: духовно-нравственные проблемы // Нравственность современного российского общества: психологический анализ / Отв. ред. А. А. Журавлев, А. В. Юревич. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2012. С. 42–59.

Гегель Г. Ф. Философия права. М.: Мысль, 1990.

Иоанн Дамаскин, преп. Точное изложение православной веры. М.: Центр по изучению религий, 1992.

Кант И.Соч. В 6 т. М.: Мысль, 1965. Т. 4. Ч. 2.

Маркс К. О французском материализме XVIII века. Приложение I к работе: Энгельс Ф. Людвиг Фейербах. СПб.: Типография Альтшулера, 1906.

Хаузер М. Мораль и разум. Как природа создавала наше универсальное чувство добра и зла. М.: Дрофа, 2008.

Koenigs M., Young L., Adolphs R., Tranel D., Cushman F., Hauser M., Damasio A. Damage to the prefrontal cortex increases utilitarian moral judgements // Nature. Advance online publication 21 March 2007.

Rorty R. Born to Be Good. 2006. URL: http://www.nytimes.com/2006/08/ 27/books/review/Rorty.t.html?_r=2&pagewanted=all& (дата обращения: 15.06.2014).