Психологические основы профессиональной деятельности. Хрестоматия. Раздел II. Методология и теория психологии профессиональной деятельности (В. А. Бодров, 2007)

1. Два подхода в психологии – две схемы анализа

Последние годы в советской психологии происходило ускоренное развитие отдельных ее ветвей и прикладных исследований. В то же время теоретическим проблемам общей психологии уделялось гораздо меньше внимания. Вместе с тем советская психология, формируясь на марксистско-ленинской философской основе, выдвинула принципиально новый подход к психике и впервые внесла в психологию ряд важнейших категорий, которые нуждаются в дальнейшей разработке. Среди этих категорий важнейшее значение имеет категория деятельности.

< …> Характерное для наших дней интенсивное развитие междисциплинарных исследований, связывающих психологию с нейрофизиологией, с кибернетикой и логико-математическими дисциплинами, с социологией и историей культуры, само по себе еще не может привести к решению фундаментальных методологических проблем психологической науки. Оставляя их нерешенными, оно лишь усиливает тенденцию к опасному физиологическому, кибернетическому, логическому или социологическому редукционизму, угрожающему психологии утратой своего предмета, своей специфики. Не является свидетельством теоретического прогресса и то обстоятельство, что столкновение различных психологических направлений потеряло сейчас свою прежнюю остроту: воинствующий бихевиоризм уступил место компромиссному необихевиоризму (или, как говорят некоторые авторы, «субъективному бихевиоризму»), гештальтизм – неогештальтизму, фрейдизм – неофрейдизму и культурной антропологии. <…> Научный синтез разнородных комплексов, добытых психологических фактов и обобщений, разумеется, не может быть достигнут путем их простого соединения с помощью общего переплета. Он требует дальнейшей разработки концептуального строя психологии, поиска новых научных теорий, способных стянуть разошедшиеся швы здания психологической науки.

При всем многообразии направлений, о которых идет речь, общее между ними, с методологической точки зрения, состоит в том, что они исходят из двучленной схемы анализа: воздействие на рецепирующие системы субъекта → возникающие ответные → объективные и субъективные → явления, вызываемые данным воздействием.

Схема эта с классической ясностью выступила уже в психофизике и физиологической психологии прошлого столетия.

<…> Неудовлетворительность этой схемы заключается в том, что она исключает из поля зрения исследования тот содержательный процесс, в котором осуществляются реальные связи субъекта с предметным миром, его предметную деятельность. Такая абстракция от деятельности субъекта оправдана лишь в узких границах лабораторного эксперимента, имеющего своей целью выявить элементарные психофизиологические механизмы.

<…>Принципиальные трудности, создаваемые в психологии двучленной схемой анализа и тем «постулатом непосредственности»[31], который скрывается за ней, породили настойчивые попытки преодолеть ее. Одна из линий, по которой шли эти попытки, нашла свое выражение в подчеркивании того факта, что эффекты внешних воздействий зависят от их преломления субъектом, от тех психологических «промежуточных переменных» (Е. Ц. Толмен и другие), которые характеризуют его внутреннее состояние. В свое время С. Л. Рубинштейн выразил это в формуле, гласящей, что «внешние причины действуют через внутренние условия»[32]. Конечно формула эта является бесспорной. Если, однако, под внутренними условиями подразумеваются текущие состояния субъекта, подвергающегося воздействию, то она не вносит в схему S→R ничего принципиально нового.

<…> Введение понятия промежуточных переменных, несомненно, обогащает анализ поведения, но оно вовсе не снимает упомянутого постулата непосредственности. Дело в том, что хотя переменные, о которых идет речь, и являются промежуточными, но только в смысле внутренних состояний самого субъекта. Сказанное относится и к «мотивирующим факторам» – потребностям и влечениям.

<…> Особо следует выделить попытки решить проблему, идущие со стороны так называемой культурологии. Признанный основоположник этого направления Л. Уайт[33] развивал идею «культурной детерминации» явлений в обществе и в поведении индивидов. Возникновение человека и человеческого общества приводит к тому, что прежде прямые, натуральные связи организма со средой становятся опосредствованными культурой, развивающейся на базе материального производства <…>. При этом культура выступает для индивидов в форме значений, передаваемых речевыми знаками-символами. Исходя из этого, Л. Уайт предлагает трехчленную формулу поведения человека: организм человека x культурные стимулы → поведение.

<…> Совсем другая линия, по которой шло усложнение анализа, вытекающего из постулата непосредственности, была порождена открытием регулирования поведения посредством обратных связей, отчетливо сформулированным еще Н. Н. Ланге[34].

Уже первые исследования построения сложнодвигательных процессов у человека, среди которых нужно особенно назвать работы Н. А. Бернштейна[35], показавшего роль рефлекторного кольца с обратными связями, дали возможность по-новому понять механизм широкого круга явлений.

За время, которое отделяет нас от первых работ, выполненных еще в 30-е гг., теория управления и информации приобрела общенаучное значение, охватывая процессы как в живых, так и неживых системах.

<…> Понятия современной теоретической кибернетики образуют очень важную плоскость абстракции, позволяющую описывать особенности структуры и движения широчайшего класса процессов, которые с помощью прежнего понятийного аппарата не могли быть описаны. Вместе с тем исследования, идущие в этой новой плоскости абстракции, несмотря на их бесспорную продуктивность, сами по себе не способны дать решение фундаментальных методологических проблем той или иной специальной области знаний. Поэтому нет нечего парадоксального в том, что и в психологии введение понятий об управлении, информационных процессах и о саморегулирующихся системах еще не отменяет упомянутого постулата непосредственности.

Вывод состоит в том, что, по-видимому, никакое усложнение исходной схемы, вытекающей из этого постулата, так сказать, «изнутри» не в состоянии устранить те методологические трудности, которые она создает в психологии. Чтобы снять их, нужно заменить двучленную схему анализа принципиально другой схемой, а этого нельзя сделать, не отказавшись от постулата непосредственности.

Главный тезис, обоснованию которого посвящается дальнейшее изложение, заключается в том, что реальный путь преодоления этого, по выражению Д. К. Узнадзе, «рокового» для психологии постулата открывается введением в психологию категорий предметной деятельности.

Выдвигая это положение, нужно сразу же уточнить его: речь идет именно о деятельности, а не о поведении и не о тех нервных физиологических процессах, которые реализуют деятельность. Дело в том, что вычленяемые анализом «единицы» и язык, с помощью которых описываются поведенческие, церебральные или логические процессы, с одной стороны, и предметная деятельность, с другой, не совпадают между собой.

Итак, в психологии сложилась следующая альтернатива: либо сохранить в качестве основной двучленную схему – воздействие объекта изменение текущих состояний субъекта (или, что принципиально то же самое, схему S R), либо исходить из трехчленной схемы, включающей среднее звено («средний термин») – деятельность субъекта и соответственно ее условия, цели и средства, звено, которое опосредствует связи между ними.

С точки зрения проблемы детерминации психики эта альтернатива может быть сформулирована так: мы встаем либо на позицию, что сознание определяется окружающими вещами, явлениями, либо на позицию, утверждающую, что сознание определяется общественным бытием людей, <…>.

Но что такое человеческая жизнь? Это есть совокупность, точнее, система сменяющих друг друга деятельностей. В деятельности и происходит переход объекта в его субъективную форму, в образ; вместе с тем в деятельности совершается также переход деятельности в ее объективные результаты, в ее продукты. Взятая с этой стороны, деятельность выступает как процесс, в котором осуществляются взаимопереходы между полюсами «субъект – объект».

2. О категории предметной деятельности

Деятельность есть молярная, не аддитивная единица жизни телесного, материального субъекта. В более узком смысле, т. е. на психологическом уровне, это единица жизни, опосредованной психическим отражением, реальная функция которого состоит в том, что оно ориентирует субъекта в предметном мире. Иными словами, деятельность – это не реакция и не совокупность реакций, а система, имеющая строение, свои внутренние переходы и превращения, свое развитие.

Введение категории деятельности в психологию меняет весь понятийный строй психологического знания. Но для этого нужно взять эту категорию во всей ее полноте, в ее важнейших зависимостях и детерминациях: со стороны ее структуры и в ее специфической динамике, в ее различных видах и формах.

<…> Психология человека имеет дело с деятельностью конкретных индивидов, протекающей или в условиях открытой коллективности – среди окружающих людей, совместно с ними и во взаимодействии с ними, или с глазу на глаз с окружающим предметным миром – перед гончарным кругом или за письменным столом. В каких бы, однако, условиях и формах ни протекала деятельность человека, какую бы структуру она ни приобрела, ее нельзя рассматривать как изъятую из общественных отношений, из жизни общества. При всем своем своеобразии деятельность человеческого индивида представляет собой систему, включенную в систему отношений общества. Вне этих отношений человеческая деятельность вообще не существует. Как именно она существует, определяется теми формами и средствами материального и духовного общения, которые порождаются развитием производства и которые не могут реализоваться иначе, как в деятельности конкретных людей.

Само собой разумеется, что деятельность каждого отдельного человека зависит при этом от его места в обществе, от условий, выпадающих на его долю, от кого, как она складывается в неповторимых индивидуальных обстоятельствах.

<…> Основной, или, как иногда говорят, конституирующей, характеристикой деятельности является ее предметность. Собственно, в самом понятии деятельности уже имплицитно содержится понятие ее предмета.

<…> При этом предмет деятельности выступает двояко: первично – в своем независимом существовании, как подчиняющий себе и преобразующий деятельность субъекта, вторично – как образ предмета, как продукт психического отражения его свойств, которое осуществляется в результате деятельности субъекта и иначе осуществиться не может.

<…> Развитие предметного содержания деятельности находит свое выражение в идущем вслед развитии психического отражения, которое регулирует деятельность в предметной среде.

Всякая деятельность имеет кольцевую структуру: исходная афферентация → эффекторные процессы, реализующие контакты с предметной средой → коррекция и обогащение с помощью обратных связей исходного афферентирующего образа. Сейчас кольцевой характер процессов, осуществляющих взаимодействие организма со средой, является общепризнанным и достаточно хорошо описан. Однако главное заключается не в самой по себе кольцевой структуре, а в том, что психическое отражение предметного мира порождается не непосредственно внешними воздействиями (в том числе и воздействиями «обратными»), а теми процессами, с помощью которых субъект вступает в практические контакты с предметным миром и которые поэтому необходимо подчиняются его независимым свойствам, связям, отношениям. Последнее означает, что «афферентатором» управляющим процессами деятельности, первично является сам предмет и лишь вторично – его образ как субъективный продукт деятельности, который фиксирует, стабилизирует и несет в себе ее предметное содержание. Иначе говоря, осуществляется двойной переход: переход предмет → процесс деятельности и переход деятельность → ее субъективный продукт. Но переход процесса в форму продукта происходит не только на полюсе субъекта. Еще более явно он происходит на полюсе объекта, трансформируемого человеческой деятельностью; в этом случае регулируемая психическим образом деятельность субъекта переходит в «покоящееся свойство» ее объективного продукта.

На первый взгляд кажется, что представление о предметной природе психики относится только к сфере собственно познавательных процессов; что же касается сферы потребностей и эмоций, то на нее это представление не распространяется. Это, однако, не так.

Взгляды на эмоционально-потребностную сферу как на сферу состояний и процессов, природа которых лежит в самом субъекте и которые лишь изменяют свои проявления под давлением внешних условий, основываются на смешении, по существу, разных категории, на смешении, которое особенно дает о себе знать в проблеме потребностей.

В психологии потребностей нужно с самого начала исходить из следующего капитального различения: различения потребности как внутреннего условия, как одной из обязательных предпосылок деятельности и потребности как того, что направляет и регулирует конкретную деятельность субъекта в предметной среде. «Голод способен поднять животное на ноги, способен придать поискам более или менее страстный характер, но в нем нет никаких элементов, чтобы направить движение в ту или другую сторону и видоизменять его сообразно требованиям местности и случайностям встреч»[36],– писал И. М. Сеченов. Именно в направляющей своей функции потребность и является предметом психологического познания. В первом же случае потребность выступает лишь как состояние нужды организма, которое само по себе не способно вызвать никакой определенно направленной деятельности; ее функция ограничивается активацией соответствующих биологических отправлений и общим возбуждением двигательной сферы, проявляющимся в ненаправленных поисковых движениях. Лишь в результате ее «встречи» с отвечающим ей предметом она впервые становится способной направлять и регулировать деятельность.

Встреча потребности с предметом есть акт чрезвычайный. <…> Этот чрезвычайный акт есть акт опредмечивания потребности – «наполнения» ее содержанием, которое черпается из окружающего мира. Это и переводит потребность на собственно психологический уровень.

Развитие потребностей на этом уровне происходит в форме развития их предметного содержания. Кстати сказать, это обстоятельство только и позволяет понять появление у человека новых потребностей в том числе таких, которые не имеют своих аналогов v животных «отвязаны» от биологических потребностей организма и в этом смысле являются «автономными»[37]. Их формирование объясняется тем, что в человеческом обществе предметы потребностей производятся, а благодаря этому производятся и сами потребности[38].

Итак потребности управляют деятельностью со стороны субъекта, но они способны выполнять эту функцию лишь при условии, что они являются предметными.

<…> Не иначе обстоит дело с эмоциями и чувствами. И здесь необходимо различать, с одной стороны, беспредметные стенические, астенические состояния, а с другой – собственно эмоции и чувства, порождаемые соотношением предметной деятельности субъекта с его потребностями и мотивами. Но об этом нужно говорить особо. В связи же с анализом деятельности достаточно указать на то, что предметность деятельности порождает не только предметный характер образов, но также предметность потребностей, эмоций и чувств.

Процесс развития предметного содержания потребностей не является конечно, односторонним. Другая его сторона состоит в том, что и сам предмет деятельности открывается субъекту как отвечающий той или иной его потребности. Таким образом, потребности побуждают деятельность и управляют ею со стороны субъекта, но они способны выполнять эти функции при условии, что они являются предметными.

3. Предметная деятельность и психология

То обстоятельство, что генетически исходной и основной формой человеческой деятельности является деятельность внешняя, чувственно-практическая, имеет для психологии особый смысл. Ведь психология всегда, конечно, изучала деятельность, например деятельность мыслительную, деятельность воображения, запоминания и т. д. Только такая внутренняя деятельность, подпадающая под декартовскую категорию cogito, собственно, и считалась психологической, единственно входящей в поле зрения психолога. Психология, таким образом, отлучалась от изучения практической, чувственной деятельности.

Если внешняя деятельность и фигурировала в старой психологии, то лишь как выражающая внутреннюю деятельность, деятельность сознания.

<…> Еще в 30-х гг. С. Л. Рубинштейн[39] указывал на важное теоретическое значение для психологии мысли Маркса о том, что в обыкновенной материальной промышленности мы имеем перед собой раскрытую книгу человеческих сущностных сил и что психология, для которой эта книга остается закрытой, не может стать содержательной и реальной наукой, что психология не должна игнорировать богатство человеческой деятельности.

Вместе с тем в своих последующих публикациях С. Л. Рубинштейн подчеркивал, что, хотя в сферу психологии входит и та практическая деятельность, посредством которой люди изменяют природу и общество, предметом психологического изучения «является только их специфически психологическое содержание, их мотивация и регуляция, посредством которой действия приводятся в соответствие с отраженными в ощущении, восприятии, сознании объективными условиями, в которых они совершаются»[40].

<…> Но это утверждение является по меньшей мере односторонним, так как оно абстрагируется от того капитального факта, что деятельность – в той или иной ее форме – входит в самый процесс психического отражения, в само содержание этого процесса, его порождение.

<…> Неправомерно считать, что внешняя предметная деятельность хотя и выступает перед психологическим исследованием, но лишь как то, во что включены внутренние психические процессы, и что собственно психологическое исследование движется, не переходя в плоскость изучения самой внешней деятельности, ее строения. <…> Деятельность необходимо вступает в практические контакты с сопротивляющимися человеку предметами, которые отклоняют, изменяют и обогащают ее. Иными словами, именно во внешней деятельности происходит размыкание круга внутренних психических процессов как бы навстречу объективному предметному миру, властно врывающемуся в этот круг.

Итак, деятельность входит в предмет психологии, но не особой своей «частью» или «элементом», а своей особой функцией. Это функция полагания субъекта в предметной действительности и ее преобразования в форму субъективности.

<…> Усложнение деятельности и, соответственно, усложнение ее психической регуляции ставит чрезвычайно широкий круг научно-психологических проблем, из числа которых следует прежде всего выделить вопрос о формах человеческой деятельности, об их взаимосвязи.

4. Соотношение внешней и внутренней деятельности

Старая психология имела дело только с внутренними процессами – с движением представлений, их ассоциацией в сознании, с их генерализацией и движением их субститутов – слов. Эти процессы, как и непознавательные внутренние переживания, считались единственно составляющими предмет изучения психологии.

Начало переориентации прежней психологии было положено постановкой проблемы о происхождении внутренних психических процессов. Решающий шаг в этом отношении был сделан И. М. Сеченовым, который еще сто лет тому назад указывал, что психология незаконно вырывает из целостного процесса, звенья которого связаны самой природой, его середину – «психическое», противопоставляя его «материальному». Так как психология родилась из этой, по выражению И. М. Сеченова, противоестественной операции, то потом уже «никакие уловки не могли склеить эти разорванные его звенья». Такой подход к делу, писал далее И. М. Сеченов, должен измениться. «Научная психология по всему своему содержанию не может быть не чем иным, как рядом учений о происхождении психических деятельностей»[41].

Дело историка – проследить этапы развития этой мысли. Замечу только, что начавшееся тщательное изучение филогенеза и онтогенеза мышления фактически раздвинуло границы психологического исследования. В психологию вошли такие парадоксальные с субъективно-эмпирической точки зрения понятия, как понятие о практическом интеллекте или ручном мышлении. Положение о том, что внутренним умственным действиям генетически предшествуют внешние, стало едва ли не общепризнанным. С другой стороны, т. е. двигаясь от изучения поведения, была выдвинута гипотеза о прямом, механически понимаемом переходе внешних процессов в скрытые, внутренние; вспомним, например, схему Д. Б. Уотсона: речевое поведение → шепот → полностью беззвучная речь[42].

Однако главную роль в развитии конкретно-психологических взглядов на происхождение внутренних мыслительных операций сыграло введение в психологию понятия об интериоризации.

Интериоризацией называют, как известно, переход, в результате которого внешние по своей форме процессы с внешними же, вещественными предметами преобразуются в процессы, протекающие в умственном плане, в плане сознания; при этом они подвергаются специфической трансформации – обобщаются, вербализуются, сокращаются и, главное, становятся способными к дальнейшему развитию, которое переходит границы возможностей внешней деятельности. Это, если воспользоваться краткой формулировкой Ж. Пиаже, переход, «ведущий от сенсомоторного плана к мысли»[43].

<…> В советской психологии понятие об интериоризации («вращивании») обычно связывают с именем Л. С. Выготского и его учеников, которым принадлежат важные исследования этого процесса. Последовательные этапы и условия целенаправленного, «не стихийного» преобразования внешних (материализованных) действий в действия внутренние (умственные) особенно детально изучаются П. Я. Гальпериным[44].

Исходные идеи, которые привели Выготского к проблеме происхождения внутренней психической деятельности из внешней, принципиально отличаются от теоретических концепций других современных ему авторов. Идеи эти родились из анализа особенностей специфически человеческой деятельности – деятельности трудовой, продуктивной, осуществляющейся с помощью орудий, деятельности, которая является изначально общественной, т. е. которая развивается только в условиях кооперации и общения людей. Соответственно Л. С. Выготский выделял два главных взаимосвязанных момента, которые должны быть положены в основание психологической науки. Это орудийная («инструментальная») структура деятельности человека и ее включенность в систему взаимоотношений с другими людьми. Они-то и определяют собой особенности психологических процессов у человека. Орудие опосредствует деятельность, связывающую человека не только с миром вещей, но и с другими людьми. Благодаря этому его деятельность впитывает в себя опыт человечества. Отсюда и проистекает, что психические процессы человека (его «высшие психологические функции») приобретают структуру, имеющую в качестве своего обязательного звена общественно-исторически сформировавшиеся средства и способы, передаваемые ему окружающими людьми в процессе сотрудничества, в общении с ними. Но передать средство, способ выполнения того или иного процесса невозможно иначе, как во внешней форме – в форме действия или в форме внешней речи. Другими словами, высшие специфические человеческие психические процессы могут родиться только во взаимодействии человека с человеком, т. е. как интерпсихологические, и лишь затем начинают выполняться индивидом самостоятельно; при этом некоторые из них утрачивают далее свою исходную внешнюю форму, превращаясь в процессы интрапсихологические[45].

К положению о том, что внутренние психические деятельности происходят из практической деятельности, исторически сложившейся в результате образования основанного на труде человеческого общества, и что у отдельных индивидов каждого нового поколения они формируются в ходе онтогенетического развития, присоединялось еще одно очень важное положение. Оно состоит в том, что одновременно происходит изменение самой формы психического отражения реальности: возникает сознание – рефлексия субъектом действительности, своей деятельности, самого себя.

<…> Таким образом, процесс интериоризации состоит не в том, что внешняя деятельность перемещается в предсуществующий внутренний «план сознания»; это процесс, в котором этот внутренний план формируется.

<…> Исследование формирования умственных процессов и значений (понятий) как бы вырезает из общего движения деятельности лишь один, хотя и очень важный его участок: усвоение индивидом способов мышления, выработанных человечеством. Но этим не покрывается даже только познавательная деятельность – ни ее формирование, ни ее функционирование. Психологически мышление (и индивидуальное сознание в целом) шире, чем те логические операции и те значения, в структурах которых они свернуты. Значения сами по себе не порождают мысль, а опосредствуют ее, так же как орудие не порождает действия, а опосредствует его.

На позднейшем этапе своего исследования Л. С. Выготский много раз и в разных формах высказывал это капитально важное положение. Последний оставшийся «утаенным» план речевого мышления он видел в его мотивации, в аффективно-волевой сфере. Детерминистическое рассмотрение психической жизни, писал он, исключает «приписывание мышлению магической силы определять поведение человека одной собственной системой»[46]. Вытекающая отсюда положительная программа требовала, сохранив открывшуюся активную функцию значения, мысли, еще раз обернуть проблему. А для этого нужно было возвратиться к категории предметной деятельности, распространив ее и на внутренние процессы – процессы сознания.

Именно в итоге движения теоретической мысли по этому пути открывается принципиальная общность внешней и внутренней деятельности как опосредствующих взаимосвязи человека с миром, в которых осуществляется его реальная жизнь.

<…> Сейчас на наших глазах происходит все более тесное переплетение и сближение внешней и внутренней деятельности: физический труд, осуществляющий практическое преобразование вещественных предметов, все более «интеллектуализируется», включает в себя выполнение сложнейших умственных действий; в то же время труд современного исследователя – деятельность специально познавательная, умственная – все более наполняется процессами, которые по форме своей являются внешними действиями. Такое единение разных по своей форме процессов деятельности уже не может быть интерпретировано как результат только тех переходов, которые описываются термином «интериоризация внешней деятельности». Оно необходимо предполагает существование постоянно происходящих переходов также и в противоположном направлении, от внутренней к внешней деятельности.

<…> Взаимопереходы, о которых идет речь, образуют важнейшее движение предметной человеческой деятельности в ее историческом и онтогенетическом развитии. Переходы эти возможны потому, что внешняя и внутренняя деятельность имеют одинаковое общее строение. Открытие общности их строения представляется мне одним из важнейших открытий современной психологической науки.

Итак, внутренняя по своей форме деятельность, происходя из внешней практической деятельности, не отделяется от нее и не становится над ней, а сохраняет принципиальную и притом двустороннюю связь с ней.

5. Общее строение деятельности

Общность макроструктуры внешней, практической деятельности и деятельности внутренней, теоретической позволяет вести ее анализ, первоначально отвлекаясь от формы, в которой они протекают. Идея анализа деятельности как метод научной психологии человека была заложена, как я уже говорил, еще в ранних работах Л. С. Выготского. Были введены понятия орудия, орудийных («инструментальных») операций, понятие цели, а позже и понятие мотива («мотивационной сферы сознания»). Прошли, однако, годы, прежде чем удалось описать в первом приближении общую структуру человеческой деятельности и индивидуального сознания[47].

<…> До сих пор речь шла о деятельности в общем, собирательном значении этого понятия. Реально же мы всегда имеем дело с особенными деятельностями, каждая из которых отвечает определенной потребности субъекта, стремится к предмету этой потребности, угасает в результате ее удовлетворения и воспроизводится вновь, может быть, уже в совсем иных, изменившихся условиях.

Отдельные конкретные виды деятельности можно различать между собой по какому угодно признаку: по их форме, по способам их осуществления, по их эмоциональной напряженности, по их временной и пространственной характеристике, по их физиологическим механизмам и т. д. Однако главное, что отличает одну деятельность от другой, состоит в различии их предметов. Ведь именно предмет деятельности и придает ей определенную направленность. По предложенной мной терминологии предмет деятельности есть ее действительный мотив[48]. Разумеется, он может быть как вещественным, так и идеальным, как данным в восприятии, так и существующим только в воображении, в мысли. Главное, что за ним всегда стоит потребность, что он всегда отвечает той или иной потребности. Итак, понятие деятельности необходимо связано с понятием мотива. Деятельности без мотива не бывает; «немотивированная» деятельность – это деятельность не лишенная мотива, а деятельность с субъективно и объективно скрытым мотивом.

Основными «составляющими» отдельных человеческих деятельностей являются осуществляющие их действия. Действием мы называем процесс, подчиненный представлению о том результате, который должен быть достигнут, т. е. процесс, подчиненный сознательной цели. Подобно тому как понятие мотива соотносится с понятием деятельности, понятие цели соотносится с понятием действия.

<…> Выделение целей и формирование подчиненных им действий приводит к тому, что происходит как бы расщепление прежде слитых между собой в мотиве функций. Функция побуждения, конечно, полностью сохраняется за мотивом. Другое дело – функция направления: действия, осуществляющие деятельность, побуждаются ее мотивом, но являются направленными на цель. Допустим, что деятельность человека побуждается пищей; в этом и состоит ее мотив. Однако для удовлетворения потребности в пище он должен выполнять действия, которые непосредственно на овладение пищей не направлены. Например, цель данного человека – изготовление орудия лова; применит ли он в дальнейшем изготовленное им орудие сам или передаст его другим и получит часть общей добычи – в обоих случаях то, что побуждало его деятельность, и то, на что были направлены его действия, не совпадают между собой; их совпадение представляет собой специальный, частный случай, результат особого процесса.

Выделение целенаправленных действий в качестве составляющих содержание конкретных деятельностей естественно ставит вопрос о связывающих их внутренних отношениях. Как уже говорилось, деятельность не является аддитивным процессом. Соответственно действия – это не особые «отдельности», которые включаются в состав деятельности. Человеческая деятельность не существует иначе, как в форме действия или цепи действий. Например, трудовая деятельность существует в трудовых действиях, учебная деятельность – в учебных действиях, деятельность общения – в действиях (актах) общения и т. д. Если из деятельности мысленно вычесть осуществляющие ее действия, то от деятельности вообще ничего не останется. Это же можно выразить иначе: когда перед нами развертывается конкретный процесс – внешний или внутренний, то со стороны его отношения к мотиву он выступает в качестве деятельности человека, а как подчиненный цели – в качестве действия или совокупности, цепи действий.

Вместе с тем деятельность и действие представляют собой подлинные и притом не совпадающие между собой реальности. Одно и то же действие может осуществлять разные деятельности, может переходить из одной деятельности в другую, обнаруживая таким образом свою относительную самостоятельность. Обратимся снова к грубой иллюстрации: допустим, что у меня возникает цель – прибыть в пункт N, и я это делаю. Понятно, что данное действие может иметь совершенно разные мотивы, т. е. реализовать совершенно разные деятельности. Очевидно и обратное, а именно, что один и тот же мотив может конкретизоваться в разных целях и соответственно породить разные действия.

В связи с выделением понятия действия как важнейшей «образующей» человеческой деятельности (ее момента) нужно принять во внимание, что сколько-нибудь развернутая деятельность предполагает достижение ряда конкретных целей, из числа которых некоторые связаны между собой жесткой последовательностью. Иначе говоря, деятельность обычно осуществляется некоторой совокупностью действий, подчиняющихся частным целям, которые могут выделяться из общей цели; при этом случай, характерный для более высоких ступеней развития, состоит в том, что роль общей цели выполняет осознанный мотив, превращающийся благодаря его осознанности в мотив-цель.

Одним из возникающих здесь вопросов является вопрос о целеобразовании. Это очень большая психологическая проблема. Дело в том, что от мотива деятельности зависит только зона объективно адекватных целей. Субъективное же выделение цели (т. е. осознание ближайшего результата, достижение которого осуществляет данную деятельность, способную удовлетворить потребность, опредмеченную в ее мотиве) представляет собой особый, почти не изученный процесс. В лабораторных условиях или в педагогическом эксперименте мы обычно ставим перед испытуемым, так сказать, «готовую» цель; поэтому самый процесс целеобразования обычно ускользает от исследователя.

<…> Вместе с тем выделение и осознание целей представляет собой отнюдь не автоматически происходящий и не одномоментный акт, а относительно длительный процесс апробирования целей действием и их, если можно так выразиться, предметного наполнения. Индивид, справедливо замечает Гегель, «не может определить цель своего действования, пока он не действовал»[49].

Другая важная сторона процесса целеобразования состоит в конкретизации цели, в выделении условий ее достижения. Но на этом следует остановиться особо.

Всякая цель объективно существует в некоторой предметной ситуации. Конечно для сознания субъекта цель может выступить в абстракции от этой ситуации, но его действие не может абстрагироваться от нее Поэтому помимо своего интенционального аспекта (что должно быть достигнуто) действие имеет и свой операционный аспект (как, каким способом это может быть достигнуто), который определяется не самой по себе целью, а объективно-предметными условиями ее достижения Иными словами, осуществляющееся действие отвечает задаче; задача – это и есть цель, данная в определенных условиях. Поэтому действие имеет особое качество, особую его «образующую» а именно способы, какими оно осуществляется. Способы осуществления действия я называю операциями.

Термины «действие» и «операция» часто не различаются. Однако в контексте психологического анализа деятельности их четкое различение совершенно необходимо. Действия, как уже было сказано соотносительны целям, операции – условиям. Допустим что цель остается той же самой, условия же, в которых она дана, изменяются – тогда меняется именно и только операционный состав действия.

В особенно наглядной форме несовпадение действий и операций выступает в орудийных действиях. <…> Например, можно физически расчленить вещественный предмет при помощи разных орудий, каждое из которых определяет способ выполнения данного действия. В одних условиях более адекватным будет, скажем, операция резания, а в других – операция пиления; при этом предполагается, что человек умеет владеть соответствующими орудиями – ножом, пилой и т. п. Так же обстоит дело и в более сложных случаях. Допустим, что перед человеком возникла цель графически изобразить какие-то найденные им зависимости. Чтобы сделать это, он должен применить тот или иной способ построения графиков – осуществить определенные операции, а для этого он должен уметь их выполнять. При этом безразлично как, в каких условиях и на каком материале он научился этим операциям – важно другое, а именно, что формирование операций происходит совершенно иначе, чем целеобразование, т. е. порождение действий. Действия и операции имеют разное происхождение, разную динамику и разную судьбу. Генезис действия лежит в отношениях обмена деятельностями; всякая же операция есть результат преобразования действия, происходящего в результате его включения в другое действие и наступающей его «технизации». Простейшей иллюстрацией этого процесса может служить формирование операций, выполнения которых требует, например, управление автомобилем. Первоначально каждая операция, например переключение передач, формируется как действие, подчиненное именно этой цели и имеющее свою сознательную «ориентировочную основу» (П. Я. Гальперин). В дальнейшем это действие включается в другое действие, имеющее сложный операционный состав, например в действие изменения режима движения автомобиля. Теперь переключение передач становится одним из способов его выполнения – операцией, его реализующей, и оно уже перестает осуществляться в качестве особого целенаправленного процесса: его-цель не выделяется. Для сознания водителя переключение передач в нормальных случаях как бы вовсе не существует. Он делает другое: трогает автомобиль с места, берет крутые подъемы, ведет автомобиль накатом, останавливает его в заданном месте и т. п. В самом деле: эта операция может, как известно, вовсе выпасть из деятельности водителя и выполняться автоматом. Вообще судьба операций – рано или поздно становиться функцией машины[50].

Тем не менее операция все же не составляет по отношению к действию никакой «отдельности», как и действие по отношению к деятельности. Даже в том случае, когда операция выполняется машиной, она все же реализует действия субъекта. У человека, который решает задачу, пользуясь счетным устройством, действие не прерывается на этом экстрацеребральном звене; как и в других своих звеньях, оно находит в нем свою реализацию. Выполнять операции, которые не осуществляют никакого целенаправленного действия субъекта, может только «сумасшедшая», вышедшая из подчинения человеку машина.

Итак, в общем потоке деятельности, который образует человеческую жизнь в ее высших, опосредствованных психическим отражением проявлениях, анализ выделяет, во-первых, отдельные (особенные) деятельности – по критерию побуждающих их мотивов. Далее выделяются действия – процессы, подчиняющиеся сознательным целям. Наконец, операции, которые непосредственно зависят от условий достижения конкретной цели.

Эти «единицы» человеческой деятельности и образуют ее макроструктуру. Особенность анализа, который приводит к их выделению, состоит в том, что он не пользуется расчленением живой деятельности на элементы, а раскрывает характеризующие ее внутренние отношения. Это отношения, за которыми скрываются преобразования, возникающие в ходе развития деятельности, в ее движении. Сами предметы способны приобретать качества побуждений, целей, орудий только в системе человеческой деятельности; изъятые из связей этой системы, они утрачивают свое существование как побуждения как цели, как орудия. Орудие, например, рассматриваемое вне связи с целью, становится такой же абстракцией, как операция, рассматриваемая вне связи с действием, которое она осуществляет.

Исследование деятельности требует анализа именно ее внутренних системных связей. Иначе мы оказываемся не в состоянии ответить даже на самые простые вопросы, скажем: имеем ли мы в данном случае действие или операцию? К тому же деятельность представляет собой процесс, который характеризуется постоянно происходящими трансформациями. Деятельность может утратить мотив, вызвавший ее к жизни, и тогда она превратится в действие, реализующее может быть, совсем другое отношение к миру, другую деятельность; наоборот, действие может приобрести самостоятельную побудительную силу и стать особой деятельностью; наконец, действие может трансформироваться в способ достижения цели, в операцию, способную реализовать различные действия. Подвижность отдельных «образующих» системы деятельности выражается с другой стороны, в том, что каждая из них может становиться более дробной или, наоборот, включать в себя единицы, прежде относительно самостоятельные. Так, в ходе достижения выделявшейся общей цели может происходить выделение промежуточных целей в результате чего целостное действие дробится на ряд отдельных последовательных действий; это особенно характерно для случаев когда действие протекает в условиях, затрудняющих его выполнение с помощью уже сформировавшихся операции. Противоположный процесс состоит в укрупнении выделяемых единиц деятельности Это случай когда объективно достигаемые промежуточные результаты сливаются между собой и перестают сознаваться субъектом.

Соответственно происходит дробление или, наоборот, укрупнение также и «единиц» психических образов: переписываемый неопытной рукой ребенка текст членится в его восприятии на отдельные буквы и даже на их графические элементы; позже в этом процессе единицами восприятия становятся для него целые слова или даже предложения.

<…> Выделение в деятельности действий и операций не исчерпывает ее анализа. За деятельностью и регулирующими ее психическими образами открывается грандиозная физиологическая работа мозга. Само по себе положение это не нуждается в доказательстве. Проблема состоит в другом – в том, чтобы найти те действительные отношения, связывающие деятельность субъекта, опосредствованную психическим отражением, и физиологические мозговые процессы.

Соотношение психического и физиологического рассматривается во множестве психологических работ. В связи с учением о высшей нервной деятельности оно наиболее подробно теоретически освещено С. Л. Рубинштейном, который развивал мысль, что физиологическое и психическое – это одна и та же, а именно рефлекторная отражательная деятельность, но рассматриваемая в разных отношениях и что ее психологическое исследование является логическим продолжением ее физиологического исследования[51]. Рассмотрение этих положений, как и положений, выдвинутых другими авторами, выводит нас, однако, из намеченной плоскости анализа. Поэтому, воспроизводя некоторые из высказывавшихся ими положений, я ограничусь здесь только вопросом о месте физиологических функций в структуре предметной деятельности человека.

Общепризнанно, что применение марксистского учения о деятельности к анализу психики человека сыграло огромную роль в становлении советской психологии. Общеизвестно также, что формирование марксистской психологии протекало в условиях острой борьбы с парадигмами (как модно стало сейчас говорить): бихевиоризма, пытающегося свести все богатство человеческой жизни к элементарной схеме «стимул – реакция»; фрейдизма, утверждающего в качестве основы всех форм поведения человека обусловленные инстинктами неосознаваемые процессы, рассматривающего жизнь человека как непрерывную борьбу с обществом, которое контролирует эти инстинкты; когнитивизма, изучающего психические процессы безотносительно к реальной жизни человека в их внутренней – взятой самой по себе логике.

В марксистской психологии сформировался подход, согласно которому объективное изучение человеческой психики требует анализа реальной социально-исторически развивающейся деятельности человека. Только на этом пути возможно понять качественное отличие психики человека от психики животных, раскрыть сущность сознания, изучить действительные взаимоотношения сознательного и бессознательного, выявить объективные закономерности развития человеческой психики.

Однако было бы очень наивно думать, что простое «приклеивание» термина «деятельность» к изучаемым психическим явлениям продвигает психологию вперед. Напротив, использование категории «деятельность», обладающей большой объяснительной силой, без понимания ее сути ничего иного, кроме путаницы и схоластики, дать не может.

Между тем сейчас нередко этой категорией в психологических исследованиях пользуются столь широко, вкладывают в нее столь различное содержание, что возникает опасение ее размывания, «размазывания» и в конце концов отхода от завоеванных позиций.

Говорят о «деятельности человека» и «деятельности животных», «деятельности внешней» и «деятельности внутренней», «деятельности сенсорных систем», «деятельности нервной системы», «деятельности сознания», «деятельности перцептивной», «деятельности мнемической» и т. д. и т. п.; даже способности объявляются «деятельностями». Попробуйте классифицировать те виды деятельностей, о которых пишут в психологии, и вы обнаружите картину, исключительную по пестроте, несогласованности и противоречиям.

Понятие «деятельность» начинает поглощать вес другие понятия, относящиеся к психике не только человека, но даже и животных. Беда, конечно, не в том, что один и тот же термин применяется к разным «вещам» (хотя бы и следовало разграничить эти разные «вещи» терминологически). Гораздо хуже то, что, опираясь на многозначность этого термина, иногда используют его как основание концепций, в которых содержание понятия «деятельность», определенное для одного круга явлений, переносят – иногда без всяких изменений, иногда слегка трансформировав его, – на другой, качественно иной круг явлений.

Деятельность – категория общественно-историческая

Не рассматривая всех используемых значений слова «деятельность», отметим, что в самом широком из них оно эквивалентно термину «активность» и безусловно может использоваться при описании и анализе очень многих явлений. В этом широком значении оно часто используется и в психологии.

Если речь идет только о том, чтобы подчеркнуть активность психических явлений (в противоположность пассивности, которую вряд ли кто-нибудь сейчас отстаивает), то нужно признать, что включение термина «деятельность» в психологические концепции дает не слишком уж много. Однако дело-то ведь не в этом – не просто в подчеркивании активного характера тех явлений, которые изучаются психологией. Действительный смысл перестройки советской психологии на основе марксизма состоит в том, что она в анализе и объяснении психических явлений использует учение о деятельности как общественно-исторической категории (или, точнее, о том классе реальностей, которые отражаются в этой категории).

Марксистское учение о деятельности сложилось в процессе формирования материалистического подхода к объяснению жизни общества и научного изучения закономерностей его развития. Деятельность – это категория исторического материализма. В этом ее значении категория деятельности и была первоначально использована в советской психологии (Б. Г. Ананьев, П. П. Блонский, Л. С. Выготский, К. Н. Корнилов, А. Н. Леонтьев, А. Р. Лурия, С. Л. Рубинштейн, А. А. Смирнов, Б. М. Теплов и др.). В процессе ее психологического осмысливания был сформулирован принцип единства психики и деятельности, согласно которому человеческая психика формируется, развивается и проявляется в деятельности. Однако позднее понятие «деятельность» стало неправомерно расширяться и в некоторых направлениях исследований постепенно отождествилось с понятием «активность», а принцип единства психики и деятельности заменен принципом их тождества.

Если рассматривать деятельность как общественно-историческую категорию, то необходимо сказать (и подчеркнуть), что она изучается многими, если не всеми общественными (а частично естественными и техническими) науками. Поэтому вряд ли у психологии есть основание претендовать здесь на монополию. Она является лишь одной из фундаментальных областей научного знания, изучающих деятельность. Собственное продвижение психологии в изучении деятельности неизбежно и существенно зависит от успехов, достигаемых другими науками. Общие подходы, схемы и концепции, разработанные в психологии для описания и изучения деятельности, должны быть соотнесены с теми, которые сложились в других – пограничных с нею науках. Это соотнесение необходимо прежде всего для того, чтобы выявить тот специфический аспект в изучении деятельности, который составляет предмет именно психологического исследования. Понятно, что такая задача весьма трудна, особенно если иметь в виду сказанное выше о многозначности самого термина «деятельность» и его произвольном расширительном использовании. Ее решение, конечно, требует специального теоретического исследования. В данной статье мы ограничимся лишь некоторыми общими соображениями о подходе к решению этой задачи.

Когда речь идет о психологическом изучении деятельности, то обычно имеется в виду деятельность индивида, или индивидуальная деятельность. Во всяком случае большинство теоретических концепций и схем, а также эмпирических (включая экспериментальные) описаний относятся именно к этому объекту исследования. Лишь в последние годы под влиянием прежде всего запросов практики объектом психологического исследования становится также совместная, групповая (в том числе коллективная) деятельность.

<…> В результате неправомерного отождествления деятельности индивида и деятельности общества в психологическом анализе совершенно упускается из виду взаимодействие индивида с другими людьми; индивид нередко рассматривается как стоящий один на один с предметом деятельности. Весь сложный процесс деятельности развертывается внутри отношения «субъект – объект», а точнее, «единичный субъект – объект». Индивидуальная деятельность рассматривается как замкнутая система, обладающая самодвижением, которое порождает перцептивные, мнемические и иные процессы, формирует сознание индивида в его личность.

<…> Между тем в действительности любая индивидуальная деятельность неразрывно связана с деятельностью общества, любой индивид – с другими людьми. Она представляет собой лишь момент, составную часть совместной деятельности людей в обществе, их взаимодействия. Вне общественных связей и отношений индивидуальная деятельность просто не может существовать. Даже Робинзон, оказавшись на необитаемом острове, организовал свою жизнь в соответствии с теми нормами, правилами, принципами и т. д., которые сформировались у него в процессе жизни в обществе. Находясь один на один с природой, он как бы утверждал общественную сущность человека.

Поскольку индивидуальная деятельность есть лишь составная часть деятельности общества, ясно, что и анализ ее должен начинаться не с абстрактно взятого отношения «единичный (индивидуальный) субъект – объект», а с изучения функций этой индивидуальной деятельности в системе общественной жизни, в системе взаимодействий данного индивида с другими людьми, в том «социальном контексте», в который эта деятельность включена.

<…> Требование рассматривать индивидуальную деятельность в социальном контексте можно реализовать, определяя, например, ее место в производственном процессе (если речь идет о производственной деятельности), а соответственно и ее связи с деятельностями других людей. Можно изучать ее в плане отношения к сложившимся системам норм (и нормативов) или в плане зависимости от технологии, которая определяется, как известно, уровнем технического и экономического развития общества. Можно рассмотреть ее и в плане межличностных отношений, психологического климата и т. д. и т. п.

С нашей точки зрения главное здесь – это изучение индивидуальной деятельности в системе общественных отношений, сложившихся в данном обществе на данной ступени его исторического развития.

<…> Для индивида общество – это не просто некоторая социальная среда. Он – член общества. Он включен в систему общественных отношений непосредственно своей деятельностью. Свойства индивида как субъекта деятельности (включая психологические) формируются и развиваются в процессе его «движения» в этой системе. Поэтому и его деятельность не может быть понята без анализа того, как именно он включен в общественные отношения (подробнее см. Ломов Б. Ф. 1981).

Таким образом, аморфное понятие «социальный контекст» деятельности индивида раскрывается как система исторически развивающихся общественных отношений: экономических, гражданских, политических, идеологических и т. д., в которые он непосредственно включен и функцией которых является его индивидуальная деятельность (практическая или теоретическая, производственная или непроизводственная и т. д.).

Здесь мы подходим к вопросу о классификации видов человеческой деятельности. При абстрактном рассмотрении деятельности только в плане схемы «субъект – объект» предлагаются классификации, в которых выделяются, например, такие деятельности, как преобразующая, познавательная, коммуникативная и т. п.

В психологии, если она ограничивается этой схемой, создаются классификации, выделяющие, например, ориентировочную и исполнительскую деятельность. Виды деятельности классифицируют также по относительной роли в ней тех или иных процессов (сенсорная, интеллектуальная, моторная) и т. д.

Деятельность является многомерной, и любое из ее измерений может быть использовано как основание классификации. Поэтому в принципе возможно создать очень много разных классификаций, каждая из которых будет отражать какую-то определенную сторону деятельности. Конечно, для решения некоторых специальных вопросов упомянутые выше (и другие возможные) классификации удобны и могут быть полезны. Нужно, однако, отметить, что классификации, основания которых выводятся из абстрактного, рассматриваемого внеисторически, отношения «субъект – объект» не раскрывают и не дают возможности раскрыть процесс дифференциации деятельностей. В лучшем случае они «берут» лишь некоторую застывшую картину. Между тем основой действительной, реальной классификации деятельностей, их дифференциации в ходе исторического процесса является развитие производительных сил общества и производственных (и всех иных общественных) отношений. Именно этим определяется предмет, средства и содержание деятельностей.

<…> Как известно, исходным и основным видом деятельности является трудовая. Характеризуя труд, К. Маркс писал: «Процесс труда… есть целесообразная деятельность для созидания потребительных стоимостей, присвоение данного природой для человеческих потребностей, всеобщее условие обмена веществ между человеком и природой…» (Маркс К., Энгельс Ф., Соч. 2-е изд. Т. 23). Люди начинают с того, чтобы есть, пить и т. д., т. е. удовлетворять свои потребности.

<…> Утверждение об определяющей роли общественных отношений в формировании и развитии человека как субъекта деятельности никоим образом не означает, что его нужно рассматривать как некоторый пассивный «слепок» этих отношений. Напротив, это утверждение подразумевает активность человека. Дело в том, что сами-то общественные отношения не существуют вне действий людей (вне взаимодействий между ними). Как отмечал В. И. Ленин, общественные отношения складываются из действий конкретных личностей. Раскрывая движение человека в системе общественных отношений, мы вместе с тем раскрываем уровень и направленность его активности.

Итак, деятельность есть категория общественно-историческая. Ее психологическое исследование предполагает понимание того, как в той или иной деятельности проявляется система исторически сложившихся общественных отношений. Анализируя деятельность, необходимо рассматривать ее в системе общественных отношений, в связи с процессами производства, обмена, потребления, с отношением собственности на средства производства, с гражданским и политическим строем, с развитием культуры, идеологии, пауки и т. д., т. е. в контексте всей совокупности общественной жизни, а это значит, что психология в разработке проблемы деятельности необходимым образом должна сотрудничать с другими общественными науками. Не опираясь на разрабатываемый ими широкий контекст, невозможно проникнуть в механизмы формирования мотивации и целеобразования; трудно также найти подход к решению многих других проблем, возникающих в психологическом исследовании деятельности.

Психологические аспекты изучения индивидуальной деятельности

Виды и формы деятельности, существующие в данном обществе, определяются уровнем развития его производительных сил и системой сложившихся общественных отношений (прежде всего их основы – производственных отношений). Но эти деятельности не есть функционирование некоего абстрактного «социума», они выполняются живыми конкретными людьми, индивидами, членами данного общества.

Психологию, как уже отмечалось, и интересует прежде всего деятельность индивидов, или индивидуальная деятельность.

Как следует из всего, сказанного выше, деятельность на уровне индивидуального бытия (и на других уровнях) выступает как форма существования общественных отношений, притом специфика этой формы определяется тем, какое место в системе общественных отношений занимает данный индивид. Будет ли он иметь возможность выбирать деятельность соответственно своему призванию или эта деятельность будет ему навязана (он займется ею по принуждению), будет ли он иметь доступ к средствам развития и в какой мере, зависит в конце концов от типа общественных отношений, сложившихся в данном обществе. От этого зависит также и то, к каким общественным отношениям он будет причастен; окажется ли он ограниченным только деятельностью производственной или сможет участвовать также в деятельности в области культуры, политики, идеологии и т. д. Но в любом случае, выполняя ту или иную деятельность, индивид реализует в ней определенную общественную функцию.

Та или иная деятельность, которой начинает заниматься индивид определяется не потребностью индивида самой по себе, а общественной потребностью или, может быть, точнее: общественной потребностью, трансформированной, преобразованной в потребность индивида. Сами законы развития индивида могут быть поняты только в контексте законов развития общества.

Что же в индивидуальной деятельности интересует психологию? Исследуя индивидуальную (и совместную) деятельность, естественно, прежде всего определяют ее предмет, средства и условия, в которых она протекает. Но когда индивид приступает к выполнению той пли иной деятельности, для него и предмет, и средства, и условия обычно выступают как заданные. Они не являются и предметом психологического исследования.

Нередко психические явления, возникающие и разливающиеся в процессе выполнения индивидом деятельности, рассматриваются как ее продукты. Однако это определение – не более чем метафора. Действительным продуктом любой, в том числе и индивидуальной, деятельности является преобразованный в ходе ее выполнения предмет, материальный или идеальный (хотя бы опосредованно – через деятельности других людей). Важно подчеркнуть, что в оценке продукта деятельности главное – его общественная значимость (какую общественную потребность эта деятельность удовлетворяет). Это наиболее очевидно, когда мы обращаемся к производственной деятельности, продуктом которой является потребительная стоимость, т. е. предмет (или часть предмета), удовлетворяющий ту или иную общественную потребность.

<…> Что же все-таки исследуется психологией в индивидуальной деятельности? Не предмет, не средства, не условия, не продукт. Тогда что же? Говоря очень кратко, объектом ее анализа является индивид как субъект деятельности. Предмет, средства, условия и продукт деятельности интересуют ее лишь постольку, поскольку позволяют понять характеристики субъекта деятельности. Но субъект деятельности (в том числе и индивидуальный) изучается не только психологией. А что же интересует психологию?

Деятельность, как справедливо подчеркивал А. Н. Леонтьев (1959, 1975), – это реальная связь субъекта с объектом, в которую необходимым образом включена психика. Выполняя ту или иную деятельность, индивид должен воспринимать, запоминать, думать, быть внимательным; в деятельности у него возникают те или иные эмоции, формируются и проявляются волевые качества, установки, отношения и т. д. Такая деятельность, при выполнении которой человек не воспринимает, не мыслит, не переживает, – такая деятельность просто не может существовать. Если у индивида нет побуждающих к деятельности мотивов, если он не имеет цели, если он не воспринимает тех предметов (или их моделей), с которыми и при помощи которых он действует, если он не помнит, что и как надо делать, то деятельность не состоится, хотя бы и были налицо и предмет, и средства, и все необходимые условия. Короче говоря, в деятельности формируется, развертывается, проявляется так или иначе вся система процессов, состояний и свойств, которые принято обозначать как психические.

Ф. Энгельс писал: «…никак не избегнуть того обстоятельства, что все, что побуждает человека к деятельности, должно проходить через его голову: даже за еду и питье человек принимается вследствие того, что в его голове отражаются (выделено нами. – Б. Л.) ощущения голода и жажды, а перестает есть и пить вследствие того, что в его голове отражается ощущение сытости. Воздействия внешнего мира на человека запечатлеваются в его голове, отражаются в ней в виде чувств, мыслей, побуждений, проявлений воли, словом – в виде „идеальных стремлений“» (Маркс К., Энгельс Ф., Соч. 2-е изд. Т. 21, С. 290).

Психология как раз и «берет» в деятельности тот аспект, который связан с изучением различных форм, видов и уровней субъективного отражения объективной действительности действующим человеком.

Она исследует закономерности формирования и развития их системы как «внутреннее условие» (в том смысле, в котором употреблял этот термин С. Л. Рубинштейн), как одну из важнейших характеристик субъекта деятельности и в этом плане, как необходимую «составляющую» деятельности. Деятельность, рассматриваемая безотносительно к ее субъекту (например, при ее алгоритмическом описании), никакими психологическими характеристиками, конечно, не обладает. Ими обладает только субъект деятельности.

<…> Психологию интересует прежде всего то, каковы роль и место системы процессов психического отражения в деятельности индивида (или группы людей), будь то деятельность трудовая «или» любая иная: С одной стороны, она рассматривает деятельность как детерминанту системы психических процессов, состояний и свойств субъекта. С другой – она изучает влияние этой системы на эффективность и качество деятельности.

В психологическом анализе деятельности важнейшее место принадлежит понятиям мотива и цели. Немотивированной, так же как и нецеленаправленной, деятельности просто не может быть. Мотив и цель образуют своего рода «вектор» деятельности, определяющий ее направление, а также величину усилий, развиваемых субъектом при ее выполнении. Этот вектор выступает в роли системообразующего фактора, который организует всю систему психических процессов и состояний, формирующихся и развертывающихся в ходе деятельности.

Когда речь идет о мотивах деятельности человека (и его поведения в целом), то имеются в виду некоторые субъективно переживаемые побуждения к деятельности. Для субъекта его мотив выступает как непосредственная побудительная сила, как непосредственная причина его поведения.

<…> В анализе потребностей как основы мотивов надо исходить не из абстрактно взятого индивида, а из того, как он включен в систему общественных отношений и каким образом эта система отражается в его (индивидуальной) голове.

Чтобы раскрыть мотивационную сферу индивида (ее состав, строение и динамику), необходимо рассмотреть его связи и отношения с другими людьми.

В общем виде мотив есть отражение потребности, которая действует как объективная сила, объективная закономерность, выступает как объективная необходимость. Потребности людей диктуют их поведение с такой же властностью, как сила тяготения – движения физических тел. Определенная сложившаяся в данном обществе система общественных отношений объективно определяет, детерминирует и развитие, строение, динамику мотивов тех или иных групп людей и мотивационную сферу каждого индивида.

<…> Переход от одного уровня мотивации к другому определяется не законами спонтанного развития, как думал Maslow, а развитием отношений и связей индивида с другими людьми. Возникнет ли, например, у данного конкретного индивида «потребность в самоактуализации», определяется вовсе не тем, удовлетворена ли его «аффилиативная потребность» и «потребность в престиже», а тем, как развиваются его взаимоотношения с другими людьми (в частности, в какие общности он включается в процессе своего развития в обществе).

Источники так называемой борьбы мотивов, о которой так много пишут в психологии, вряд ли могут быть раскрыты без анализа того, в какие именно общности людей и каким образом включается данный индивид. За борьбой мотивов стоит различие потребностей тех общностей, которым принадлежит данный индивид.

В индивиде, в его мотивационной сфере как бы пересекаются потребности тех общностей, которым он принадлежит. Здесь создается сложнейшая картина динамической системы мотивов; этим определяется их взаимоотношение – согласованность или противоречия мотивов и т. д.

<…> Формы отражения потребностей чрезвычайно разнообразны. Например, общественная потребность может отразиться в голове индивида и как желание, и как чувство долга, и как интерес, и как стимул и т. д.

Вопрос о том, как в мотивационной сфере индивида отражаются общественные потребности, имеет исключительно большое значение для педагогической практики (подробнее см. Ломов Б. Ф., 1981).

Являясь внутренним побуждением к деятельности, мотив тем не менее не определяет полностью ее конкретных характеристик. Один и тот же мотив может реализоваться в разных деятельностях. Неверно представлять себе дело таким образом, что потребность (даже отраженная в голове индивида, т. е. ставшая мотивом) может быть удовлетворена одним и только одним способом. Однозначной жесткой связи между потребностью и способом се удовлетворения нет.

То, как будет складываться деятельность, исходящая из какого-либо мотива, определяется целью. Важно подчеркнуть, что в связи с одним и тем же мотивом могут формироваться (и реально формируются) разные пели. В этой связи можно говорить о «поле целей», связанных с тем или иным мотивом. Мотив как бы «поливалентен». Если мотив лишь побуждает к деятельности, то цель «конструирует» конкретную деятельность, определяя ее характеристики и динамику.

Мотив относится к потребности, побуждающей индивида к деятельности, цель – к предмету, на который деятельность направлена.

Под целью мы понимаем идеальное представление человеком – субъектом будущего результата деятельности, которое предшествует ее выполнению, определяя характер и способы действий. Иначе говоря, цель выступает как феномен опережающего отражения.

Сформировавшаяся цель реализуется в актуальной деятельности. При этом психологическая сложность деятельности зависит от того, насколько цель отдалена от предмета, т. е. от «расстояния» между наличным предметом и предполагаемым результатом, а также от тех средств (и уровня владения ими), которыми человек располагает. В очень простых случаях достижение цели требует выполнения сравнительно небольшого числа действий. Но обычно деятельность реализуется как система последовательно развертывающихся действий, каждое из которых решает частную задачу и может быть рассмотрено как некоторый «шаг» по направлению к цели. Являясь высшим регулятором деятельности и оставаясь устойчивой (иначе деятельность прервется), цель с каждым таким «шагом» трансформируется, выступая каждый раз как конкретная задача. Анализ механизмов сохранения цели и ее непрерывных трансформаций по ходу деятельности составляют одну из важнейших проблем психологического исследования.

Говоря о формировании и реализации цели, важно подчеркнуть, что она не привносится в индивидуальную деятельность извне (во всяком случае, когда речь идет о развитых формах деятельности), а формируется самим индивидом. И вместе с тем она не является результатом спонтанного, не зависящего от социальных обстоятельств, развития этого индивида. Процесс целеобразования в индивидуальной деятельности определяется в конечном счете уровнем развития общества. В этот процесс неизбежно включается (хотя индивид этого может и не осознать, да и обычно не осознает) тот опыт, который накоплен человечеством и который данный индивид ассимилирует в процессе обучения и воспитания (в широком смысле).

Цель, конечно, формируется под необходимым влиянием общественных требований, норм, законов и т. д., но не сводится к ним.

<…> Нужно отметить, что в психологическом анализе деятельности мотив и цель часто не расчленяются, а иногда и просто отождествляются. Между тем «спектр» их взаимоотношений весьма широк: от более или менее полного соответствия – до их значительного расхождения и даже противоречия. Дело в том, что в реальной жизни предмет, могущий удовлетворить ту или иную потребность индивида, обычно не совпадает с продуктом его деятельности. Это связано с общественным характером индивидуальной деятельности и определяется прежде всего разделением труда. К. Маркс отмечал, что продукт труда конкретного работника выступает как потребительная стоимость не для него самого, а для других людей, т. е. он является предметом потребности других людей. И напротив, продукты труда других людей служат удовлетворению потребностей данного конкретного работника. Таким образом, цель его деятельности (например, производство некоторой потребительной стоимости) не определяется непосредственно его индивидуальным мотивом (и стоящей за этим мотивом индивидуальной потребностью). Отношение мотива и цели опосредствуется общественными отношениями: прежде всего сложившейся в данном обществе системой производства, обмена и потребления и их соотношениями. Если речь идет об индивидуальной деятельности, то, для того чтобы разобраться, как связаны ее мотивы и цели, нас, конечно, должно в первую очередь интересовать положение конкретного индивида, выполняющего данную деятельность в этой системе.

Обсуждаемые выше вопросы относятся главным образом к личностному аспекту изучения субъекта деятельности. Исследуя формирование и развитие мотивов и целей, мы неизбежно обращаемся к психологическим характеристикам личности.

Однако личностный аспект (и уровень) в изучении субъекта деятельности – важнейший в ее психологическом анализе, но не единственный.

Другой аспект и другой уровень изучения – это анализ динамики сенсомоторных, перцептивных, мнемических, интеллектуальных и иных психических процессов (особенно их взаимосвязей), а также психических состояний в реальной деятельности индивида.

Советская психология располагает богатейшими данными, показывающими особенности протекания психических процессов в условиях реальной деятельности человека (ее различных видов). Пожалуй, нет нужды излагать эти данные, так как они хорошо известны. Отметим лишь один момент. Вектор «мотив – цель», являясь высшим регулятором деятельности, определенным образом организует и включенные в нее психические процессы. Именно этот вектор выступает в роли детерминанты избирательности восприятия, уровня концентрации внимания, оперативного извлечения информации из памяти и способов ее преобразования в мышлении. Он определяет в конце концов и динамику психических состояний (правда, она изучена еще недостаточно: значительно менее, чем динамика психических процессов).

Но проблема соотношения вектора «мотив – цель» и психических процессов имеет и другую сторону, которая, к сожалению, в психологии не изучается вообще. Дело в том, что мотив и цель не представляют собой нечто, стоящее вне (или над) психическими процессами. Они формируются в процессах восприятия, представления, мышления; существенное значение в их формировании имеют мнемические процессы.

Как показывают экспериментальные исследования, любой психический процесс включает момент антиципации, т. е. опережения текущих событий; в нем отражаются не только состояние объекта в данный момент времени, но и тенденции его изменения (см. Ломов Б. Ф., Сурков Е. Н., 1980). Именно этот момент и реализуется в целеобразовании: ее эффекты являются как бы материалом для построения цели. Особенно большая роль в формировании цели принадлежит мышлению, обладающему наибольшими (по сравнению с другими процессами – сенсомоторным, перцептивным и т. д.) прогностическими возможностями, дальностью и глубиной опережения.

Исследование целеобразования в плане анализа психических процессов ставит вопрос о том, в какой форме выступает цель, в голове субъекта. Она может выступать и как перцептивный образ, и как образ-представление, и как «логическая конструкция». В какой именно форме выступит цель, зависит от конкретных условий, в которых предстоит действовать субъекту. Конечно, было бы неверно полагать, что сенсомоторный, перцептивный, мнемический и интеллектуальный процессы каждый сам по себе определяет форму цели. Когда мы говорим, что цель выступает как перцептивный образ, то это вовсе не значит, что она связана только с восприятием. Конечно, ее формирование было бы невозможно без участия мышления, представления и памяти. В формировании цели участвуют так или иначе все уровни психического отражения. И в этом плане цель является системно-интегральным образованием, специфической формой опережающего отражения.

Еще большее значение имеет изучение психических процессов (их взаимоотношений и взаимопереходов) в исследовании структуры и динамики индивидуальной деятельности: прогнозирования хода событий, связанных с ее мотивами и целями, формирования концептуальных моделей и оперативных образов, принятия решений, трансформации цели в систему задач, переработки текущей информации, планирования деятельности, оценки результатов и коррекции действий. (Более подробно о структуре и динамике деятельности см. Береговой Г. Т. и др., 1978; Душков Б. Н и др., 1977).

Все вышеизложенное подводит нас вплотную к наиболее сложному и вместе с тем наиболее существенному для психологии вопросу – вопросу о соотношении деятельности и психики.

Одна из распространенных в советской психологии точек зрения состоит в утверждении, что психика есть деятельность, внутренняя деятельность, которая является производной от деятельности внешней (прежде всего предметно-практической). Эта внутренняя, психическая, деятельность имеет такое же строение, что и деятельность внешняя. Утверждается, например, что психические процессы строятся в соответствии с теми же принципами, но которым строится трудовое действие; психическое, таким образом, выступает как своеобразная модель материального действия. В этой, связи в качестве основного механизма формирования психического (психических действий) объявляется интериоризация (понятие, введенное в психологию П. Жанэ, но позднее существенно измененное). Если суммировать работы, выполненные на основе этой позиции, то можно дать упрощенную схему: сначала индивид выполняет некоторое действие с предметом (вещью); это действие является внешним (например, манипулирование с вещью), затем это действие интериоризуется, как бы «вращивается» в субъекта и становится внутренним, т. е. подлинно психическим действием. При этом происходит свертывание действия, его редукция и видоизменение. Иногда утверждается, что именно такими внутренними, интериоризованными и являются перцептивные, мнемические, умственные и другие психические деятельности (и действия).

<…> Любое внешнее действие опосредуется процессами, протекающими внутри субъекта, а внутренний процесс, так или иначе проявляется вовне. Задача психологии заключается не в том, чтобы их сначала разделить, а затем искать, как они связаны, а в том, чтобы, изучая «внешнюю сторону» деятельности, раскрыть «внутреннюю сторону», а точнее, понять реальную роль психического в деятельности.

Структура деятельности, любой деятельности – едина: она включает и внешнее, и внутреннее. При этом в разных видах деятельности внешнее и внутреннее сочетаются специфическим образом. Важнейшей задачей психологии в изучении деятельности является разработка такой теории, которая раскрывала бы эти внешнее и внутреннее в единой структуре, а также изучение тех специфических способов интеграции психических процессов, которые свойственны разным видам человеческой деятельности. Но тогда, если в структуре любой деятельности есть и внешнее и внутреннее, возникает сомнение в правомерности идеи интериоризации как основного механизма формирования внутренних (например, умственных) действий. Этим понятием «схватывается», по-видимому, лишь некоторый частный случай или специфический момент в развитии механизма психической регуляции деятельности.

<…> Есть ли основание рассматривать психику как особую деятельность, как интериоризованную «внешнюю» деятельность? Или иначе: есть ли основания распространять на психические явления (например, на психические процессы) схемы, сложившиеся при изучении различных видов исторически сложившихся деятельностей? Действительно ли такое распространение открывает пути анализа соотношения психики и деятельности? К сожалению, четкие критерии, позволяющие дифференцировать различные виды человеческой деятельности, еще не разработаны. Однако совершенно ясно, что понятие «психическая деятельность» не вписывается, например, в такой ряд понятий, как «деятельность производственная», «деятельность политическая», «деятельность научная» и т. д.

Но вместе с тем психика, психическое имеет отношение к любой из них, включена в любую из них.

Чтобы, например, рассматривать перцептивные, мнемические, интеллектуальные и иные психические процессы как особые виды деятельности, нужно прежде всего доказать, что каждый из них имеет специфический мотив, специфическую цель, специфический предмет и средства. В самом деле, имеет ли восприятие или мышление собственный мотив, отличный от того, который побуждает человека заниматься, например, наблюдательской или исследовательской деятельностью? Вряд ли такой мотив можно найти. Восприятие и мышление выступают не как самостоятельные виды деятельности, а как моменты реальной деятельности человека, как ее «составляющие». Они включены в деятельность и наблюдателя, и исследователя (и любую другую), обеспечивая отражение условий, предмета и средств этой деятельности, формирование мотивов и целей, выявление проблем и решение задач и т. д.

Деятельность наблюдателя нельзя сводить к восприятию, хотя восприятие в этой деятельности и играет особую роль; точно также нельзя сводить деятельность исследователя к мышлению. Задача психологии – разобраться в той специфической структуре психических процессов, которая характеризует некоторую определенную деятельность, а не сводить одно к другому.

По существу термины «перцептивная деятельность», «мнемическая деятельность» и т. д. имеют то же основание, по которому разделяются психические процессы.

Как показал еще И. М. Сеченов (1952), роль психических процессов в том и состоит, что они, являясь процессами отражения действительности, обеспечивают регуляцию деятельности, ее адекватность тем условиям, в которых она протекает.

Иначе говоря, основные функции психики в деятельности – когнитивная и регулятивная.

Изучая деятельность, психология раскрывает (во всяком случае должна раскрывать), как в процессе этой деятельности осуществляется субъективное отражение действительности и каков механизм психической регуляции этой деятельности. Ее задачей является также изучение влияния деятельности на развитие психических функций, процессов, состояний и свойств человека.

Совместная деятельность как проблема общей психологии

Из всего сказанного в предыдущих разделах статьи вытекает, что разработка общепсихологической теории деятельности вряд ли может быть построена полностью на основе изучения только той ее формы, которая определяется как индивидуальная. Психологические исследования должны охватить также и совместную деятельность.

К сожалению, в психологии совместная деятельность почти не изучается, на что мы уже не раз обращали внимание (Ломов Б. Ф., 1971, 1975, 1979). Лишь в последние годы она становится объектом исследования социальной психологии. Нужно, однако, отметить, что ее изучение важно для развития не только социальной психологии, но также и других областей психологической науки, общей теории психологии.

Понятие «совместная деятельность» – весьма широкое. Строго говоря, любая индивидуальная деятельность является составной частью деятельности совместной. Конечно, в научном анализе можно индивидуальную деятельность «вырезать» из общего контекста и рассматривать ее изолированно. Но при этом неизбежно картина становится неполной.

Когда мы пытаемся описать индивидуальную деятельность в ее «собственной замкнутой логике», т. е. рассмотреть ее как «замкнутую систему», неизбежно обнаруживаются «провалы», «нарушения», «белые пятна», «разрывы» в общей линии и т. п.

Значит, исходный пункт анализа индивидуальной деятельности состоит в том, чтобы определить ее место и роль в совместной деятельности, а соответственно и функцию данного индивида в группе. Только при этом условии можно понять особенности его мотивов, целеобразования и раскрыть структуру его деятельности (в том числе особенности взаимоотношений и динамики психических процессов).

<…> В совместной деятельности, так же как и в индивидуальной, психика выполняет когнитивную и регулятивную функции. Но как только мы обращаемся к анализу совместной деятельности, так сразу же сталкиваемся с проявлением еще одной функции психики – коммуникативной.

Существенным компонентом совместной деятельности является общение людей, в процессе которого осуществляется обмен знаниями, умениями, навыками, мотивами, целями, планами и т. д. и формируется субъект (совокупный субъект) этой деятельности. Без анализа общения невозможно раскрыть ее структуру и динамику.

Общение как бы пронизывает совместную деятельность, играя организующую роль.

В контексте совместной деятельности цель, формируемая каждым индивидом как членом группы, неразрывно связана с общей целью. Вопрос о том, как формируется общая цель, как соотносятся с ней цели индивидуальные, как происходят их взаимные трансформации, в психологии пока еще не изучен. Можно лишь в очень общей форме сказать, что процесс целеобразования в совместной деятельности существенно зависит от тех социальных условий, в которых она протекает. В подлинном коллективе цель (идеальное представление будущего продукта) формируется в результате творчества всех его участников, хотя вклад каждого из них и может быть различным. Поэтому цель здесь принимается всеми именно как общая и вместе с тем каждым – как «своя». По-видимому, иначе протекает процесс целеобразования в других общностях.

<…> Соотношение целей и мотивов в совместной деятельности, еще более сложно, чем в индивидуальной. Объединенные в ней индивиды могут иметь общую цель, но мотивы их могут быть и обычно бывают различными. Здесь возможны многообразные варианты: от совпадения мотивов участников совместной деятельности до их антагонизма.

«Переплетение» индивидуальных мотивов в совместной деятельности создает подчас весьма сложную картину, порождая множество разнообразных эффектов, например изменение индивидуальных мотивов и целей в условиях совместной деятельности, «обогащение» мотивационной сферы каждого из ее участников… или распад совместной деятельности в результате столкновения мотивов (впрочем даже при столкновении индивидуальных мотивов общая цель может быть сохранена). Межличностные отношения и раскрываются прежде всего именно в соотношении целей и мотивов людей, объединенных деятельностью.

В условиях совместной деятельности мотив индивида, включенного в нее, так или иначе соотносится с мотивами других ее участников и в силу этого он может изменять их. В этих условиях раскрываются некоторые новые стороны в динамике индивидуальных мотивов. Сложность «переплетений» мотивов в совместной деятельности создает, пожалуй, наибольшие трудности в руководстве этой деятельностью.

<…> Как известно, совместная (как и индивидуальная) деятельность предполагает планирование, которое осуществляется в процессе общения. Спецификация задач (не имеет значения, разрабатывается ли она группой или одним из ее участников) создает основу общего плана совместной деятельности. Такой план включает не только спецификацию и распределение задач и соответствующих действий, но также и их координацию. В ходе реализации совместной деятельности общий план выполняет прежде всего координирующую роль. Наряду с общим планом (и на его основе) каждый участник группы формирует свой индивидуальный план, хотя бы и очень простой. При этом любой индивидуальный план строится не только как план собственных действий, но с учетом предполагаемых действий других участников совместной деятельности, их содействия или противодействия (например, я должен выполнить действие «в» после того, как другой участник выполнит действие «а»; от того, как я выполню действие «в», зависит действие «с» и т. д.).

В ходе реализации совместной деятельности действия ее отдельных участников регулируются отражением не только того предмета, на который оно направлено, но также и отражением действий, выполняемых другими участниками, и тех изменений, преобразований предмета, которые ими осуществляются. Действие индивида строится, таким образом, не только соответственно предмету и задаче. Индивид «подстраивает» выполняемое им действие к действиям других людей. Это повышает уровень динамичности деятельности. В частности, «подстройка» проявляется в таком феномене, как синхронизация индивидуальных действий, т. е. в формировании общего темпа (и ритма) совместной деятельности. Каков механизм синхронизации и какие факторы на нее влияют – этот вопрос требует экспериментального исследования.

<…> Наконец, оценка результата выполненных индивидуальных действий также подчиняется тем требованиям, которые определяются «совместностью» выполняемой деятельности. В психологии достаточно подробно изучается вопрос о роли сигналов обратной связи, несущих информацию о результатах выполненного действия, в его оценке и коррекции; однако в основном эти исследования относятся к изолированно взятым индивидуальным действиям. Но как только мы рассматриваем эти действия в контексте совместной деятельности, сразу же обнаруживаются два важных момента: во-первых, оценка осуществляется по критериям (и нормам), принятым в группе, во-вторых, сигнал обратной связи здесь несет информацию не только об изменении предмета, но и об оценке результата действия (и самого действия) со стороны других людей. Таким образом, сигнал обратной связи «обогащен» дополнительной – и часто весьма существенной для индивида – информацией.

Эти моменты, конечно, есть (или могут быть) и в изолированно взятом, индивидуальном действии, но там они выступают в скрытой форме.

Вообще психологически содержание совместной деятельности (особенно если она является подлинно коллективной) значительно богаче индивидуальной. Каждый участник этой деятельности вносит в нее свой уникальный опыт, которым не обладает никто другой, кроме него. В процессе совместной деятельности как бы образуется общий фонд информации, которым пользуется каждый. Формируются своеобразные – и наиболее экономные – способы обмена информацией (хорошо сработавшиеся люди понимают друг друга «с полуслова»), приемы выполнения и координации действий. В целом уровень их регуляции становится более высоким. Возрастают и возможности решения задач.

Мы отметили лишь некоторые из вопросов, возникающих при изучении совместной деятельности, а также деятельности индивидуальной в контексте совместной. Дальнейшие исследования, несомненно, вскроют и новые вопросы <…>.

Литература

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 21. С. 269–317.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 188–321.

Абульханова-Славская К. А. Деятельность и психология личности. М., 1980.

Ананьев Б. Г. О проблемах современного человекознания. М., 1977.

Ананьев Б. Г. Человек как предмет познания. Л., 1968.

Анохин П. К. Философские аспекты теории функциональной системы. М., 1978.

Береговой Г. Т., Завалова Н. Д., Ломов Б. Ф., Пономаренко В. А. Экспериментально-психологические исследования в авиации и космонавтике. М., 1978.

Буева Л. П. Человек: деятельность и общение. М., 1978.

Давыдов В. В., Зинченко В. П. Принцип развития в психологии // Вопросы философии. 1980. № 12. С. 47–60.

Душков Б. А. и др. Основы инженерной психологии. М., 1977.

Забродин Ю. М. Проблемы разработки практической психологии // Психол. журнал. 1980. Т. 1. № 2. С. 5–18.

Каган М. С. Человеческая деятельность (опыт системного анализа). М., 1974.

Конопкин О. А. Психологические механизмы регуляции деятельности. М., 1980.

Крылов А. А. Человек в автоматизированных системах управления. Л., 1972.

Кузьмин В. П. Принцип системности в теории и методологии К. Маркса. М., 1980.

Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975.

Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. М., 1959.

Ломов Б. Ф. Состояние и перспективы развития психологии в СССР в свете решений XXIV съезда КПСС // Вопросы психологии. 1971. № 5. С. 3–19.

Ломов Б. Ф. О системном подходе в психологии // Вопросы психологии. 1975. № 2.

Ломов Б. Ф. Категории общения и деятельности в психологии // Вопросы философии. 1979. № 8. С. 34–47.

Ломов Б. Ф. Личность в системе общественных отношении // Психол. журнал. 1981. Т. 2. № 1. С. 3–17.

Ломов Б. Ф., Сурков Е. Н. Антиципация в структуре деятельности. М, 1980.

Пономаренко В. А., Завалова Н. Д. Структура и содержание психического образа как механизма внутренней регуляции // Психол. журнал. 1980. Т. 1. № 2.

Проблема общения в психологии / Отв. ред. Б. Ф. Ломов. М., 1981.

Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. М., 1973.

Сеченов И. М. Собр. соч. М.—Л., 1952.

Смирнов А. А. Современное состояние и развитие психологической науки. М., 1975.

Суходольский Г. В. Понятийная система психологической теории деятельности.// Психол. журнал. 1981. Т. 2. № 3. С. 12–24.

Психологические механизмы целеобразования / Под ред. О. К. Тихомирова. М., 1977.

Филиппов А. В. Вопросы психологии управления // Психол. журнал. 1980. Т. 1. № 2. С. 19–28.

Шадриков В. Д. Психологический анализ деятельности как системы // Психол. журнал. 1980. Т. 1. № 3. С. 33–46.

Теоретические проблемы психологии личности / Отв. ред. Е. В. Шорохова. М., 1974.

<…> Интенсивное развитие психологии как науки обусловлено возрастанием роли человеческих факторов в различных сферах жизни общества и связанными с этим потребностями общественной практики в данных о человеке. Такие задачи, как повышение производительности труда, совершенствование производства, разработка новой техники, воспитание и образование человека, охрана его здоровья, требуют научных знаний о возможностях и свойствах человека, закономерностях его развития (прежде всего психического), о психологическом складе личности, межличностных отношениях и т. д. (Ломов, 1974).

Синтезируя в определенном отношении достижения общественных, естественных и технических наук, психология выступает в роли основного звена в системе научных дисциплин, разрабатывающих проблему Человека. Вместе с тем возрастает потребность других наук в данных, накапливаемых психологией.

<…> Прогрессирующая дифференциация психологической науки вызвана объективной необходимостью: прежде всего теми задачами, которые ставятся жизнью, общественной практикой. При этом важно подчеркнуть, что в ней находит свое отражение и развитие основного объекта психологических исследований – Человека: обусловленное научно-техническим прогрессом и изменениями жизни общества развитие его бытия, тех новых отношений, в которые он включается, новых видов его деятельности. Именно в связи с этим возникли такие новые области науки, как психология управления, инженерная, авиационная и космическая психология.

<…> Дифференциации психологической науки противостоит другая, также общая со всеми иными науками тенденция развития – интеграция ее областей и направлений. В каждой из специальных областей психологии по мере исследования ее специфического предмета возникают проблемы, решение которых требует выхода за пределы этой области и обращения к данным, накапливаемым в других областях. Это легко показать на примере инженерной психологии. Основным предметом ее исследования является информационное взаимодействие человека и технических устройств в системах управления и контроля. Изучая процессы приема, переработки и хранения информации человеком, инженерная психология абстрагируется от многих психологических характеристик его деятельности. Такая абстракция, конечно, позволяет получать некоторые полезные результаты. Однако исследователи непрерывно сталкиваются с «нарушениями» выявленных закономерностей: человек далеко не всегда ведет себя так, как полагалось бы ему себя вести с точки зрения представлений об информационных системах. Так, при определении скорости приема и переработки информации человеком-оператором обнаруживается, что она зависит от многих факторов, таких, как особенности воспринимаемых сигналов, степень тренированности оператора, уровень его работоспособности, характер мотивации и др. Выступая в роли звена системы управления, человек остается человеком со всем присущим ему многообразием свойств, и эти свойства так или иначе проявляются в процессе его информационного взаимодействия с техникой. Нам не удается даже в самом стерильном лабораторном эксперименте «отсечь» те свойства, которые выходят за пределы представлений о человеке как звене информационной системы. Поэтому инженерная психология вынуждена обращаться к тем проблемам, которые разрабатываются в психологии и психофизиологии труда, в психофизике и даже в такой, казалось бы, далекой от инженерной психологии области, как социальная психология. Конечно, инженерная психология берет проблемы, разрабатываемые другими науками, под определенным углом зрения. Но важно то, что она в силу логики исследования вынуждена выходить в область этих проблем. То же самое можно сказать и о любой другой специальной области психологии. В процессе развития каждой из них формируются «цепочки» проблем, связывающие эти области между собой; в свою очередь, эти цепочки образуют сложную «сеть» проблематики, охватывающую всю систему психологических дисциплин.

<…> Связи между психологическими науками создают лишь предпосылки интеграции, в лучшем случае являются ее первой ступенью. Действительная интеграция предполагает раскрытие в массе специальных описаний, сложившихся в разных психологических дисциплинах и нередко противоречащих друг другу, того главного, общего и существенного в психических явлениях, что так или иначе проявляется при любом специальном подходе.

В конце концов все специальные области психологии смыкаются в «зонах» ее фундаментальных проблем, разрабатываемых в общей теории психологии.

Связь между общей теорией психологии и ее специальными областями двусторонняя: с одной стороны, общая теория «питается» данными, накапливаемыми в отдельных областях, с другой – отдельные области могут успешно развиваться лишь при условии развития общей теории.

Дифференциация и интеграция, по существу, являются двумя сторонами единого процесса поступательного развития науки.

В том, что психология подчиняется общим законам диалектики научного познания, ничего удивительного нет. Удивительно другое – чрезвычайная широта и многообразие связей психологии с другими науками. В этом с ней, пожалуй, не может сравниться никакая иная область научного знания. Одни ветви психологии смыкаются с физикой и химией, другие – с социологией и лингвистикой; в изучении одних аспектов психологических явлений она обращается к историческим наукам, в исследовании других – к биологическим, в исследовании третьих – к техническим и т. д.

<…> Однако, как бы широко ни разветвлялась психологическая наука, она не теряет (во всяком случае не должна терять) своей основной задачи – изучения природы психики, ее механизмов и управляющих ею закономерностей.

Многообразие областей психологии вызвано многообразием практических задач, которые перёд нею ставятся. Вместе с тем оно связано и с внутренними потребностями развития самой науки. Но оно было бы невозможно, если бы сам объект психологического исследования не обладал разнообразием качеств. По-видимому, возможность названного многообразия вытекает из самой природы психических явлений.

Основным (если не единственным) объектом психологических исследований является человек – сложнейшая из известных науке систем. Как отмечал И. П. Павлов (1951) «Человек есть, конечно, система (грубее говоря – машина), как и всякая другая в природе, подчиняющаяся неизбежным и единым для всей природы законам, но система, в горизонте нашего современного научного видения, единственная по высочайшему саморегулированию» (c. 194).

<…> Проблема Человека уже давно определилась в науке как комплексная (см., например, Б. Г. Ананьев (1968). Человек изучается и как продукт биологической эволюции, и как главный элемент производительных сил общества, и как носитель производственных (и всех других общественных) отношений. Он включен во многие системы реальной действительности. Связи и отношения человека с окружающим миром многообразны (С. Л. Рубинштейн (1973). А потому многообразны и его качества.

Одним из труднейших является вопрос об определении в этом многообразии тех качеств, которые составляют предмет психологического исследования.

Как утверждают философы, науке известны, три основные разновидности объективно взаимосвязанных качеств: материально-структурные, функциональные и системные (В. П. Кузьмин, 1974). Попытка рассмотреть психологические свойства как материально-структурные, характерная для вульгарного материализма, не привела к раскрытию их сущности. Крайним ее выражением явилась френология.

Более плодотворным оказался подход, рассматривающий психологические качества как функциональные. Собственно говоря, с понимания психологических качеств как функциональных и начинается развитие научной психологии. В частности, в русле этого подхода было сформулировано фундаментальное для развития психологии положение о том, что психическое выступает в роли регулятора поведения животных и человека (И. М. Сеченов (1952); A. H. Северцов (1922)).

Конечно, связи между психологическими науками создают лишь предпосылки или первую ступень интеграции. Действительная интеграция требует выявления в массе специальных описаний сложившихся в разных психологических дисциплинах и нередко противоречащих друг другу, того общего, что характеризует изучаемые психические явления.

Подход к изучению психических явлений в плане анализа их реальных функций в поведении и деятельности позволил выявить целый ряд существенных характеристик психики. Более того, он еще не исчерпал себя; исследования в этом направлении чрезвычайно важны для дальнейшего развития психологии, для понимания места и роли психического в системе явлений материального мира.

Вместе с тем изучение функций психики в жизни человека закономерно приводит к необходимости рассматривать его психологические качества в многообразии отношений к той сложной системе, в которой он живет и которая образует его мир. В исследовании психического обнаруживаются не только функциональные характеристики, но и модус системного качества.

Системные качества, <…> являясь интегральными, недоступны прямому наблюдению и могут быть выявлены только путем научного анализа тех систем, которым принадлежит человек и закономерностям которых подчиняется его поведение (и его жизнь в целом).

Как показал С. Л. Рубинштейн, человеческое бытие не есть нечто гомогенное. Ему присущи многоплановость, многоуровневость и многослойность (1973). Чтобы раскрыть все многообразие качеств человека и определить место, которое занимают среди них психологические качества, нужно рассмотреть совокупность систем, образующих бытие человека и являющихся основаниями его качеств, т. е. рассмотреть способ существования человека.

<…> Нужно отметить, что социальная система, служащая основанием социальных качеств индивида, является сложным образованием, которое включает множество подсистем разного уровня. Конкретный человек – компонент целого ряда таких подсистем. Так, он одновременно выступает как член семьи, член определенного трудового коллектива (или рабочей группы), как представитель определенного класса, определенной нации, народа, как гражданин государства, как участник тех или иных социальных институтов и процессов и т. д. Многообразие подсистем, в которые включен человек, обусловливает и многообразие его социальных качеств. Позиция, занимаемая данным, конкретным человеком в социальной системе (и ее подсистемах), определяет направленность его деятельности, ее содержание и способы, а также сферу и способы общения этого человека с другими людьми, т. е. образ его жизни, как члена общества.

Социальные качества не есть нечто внешнее по отношению к человеку, нечто подобное ярлыкам. В процессе деятельности и общения они становятся инцидентными психологическим качествам человека, психологическому складу его личности. Психологические свойства личности вне системы общественных отношений, в которую эта личность включена, просто не существуют (так же как не существует, например, стоимость товара вне его отношения к другим товарам и лежащему в их основе труду). В этом плане можно, пожалуй, говорить об определенной категории психологических качеств как об индивидуализированных (т. е. выступающих как свойства индивида) социальных качествах. Уникальность социальной позиции человека, образа его жизни и жизненного пути порождает и уникальность его личности. Важно отметить, что социальная система не только определяет психологические свойства личности, но и определенным образом влияет на развитие психических процессов.

<…> Подчеркивая ведущую роль социального способа существования человека, мы не должны забывать о том, что человек выступает и как природное существо, как организм.

Бытие человека не исчерпывается только деятельностью и общением, в ходе которых формируются его социальные и социально-психологические качества. Необходимая «составляющая» жизни, погруженная в ее основание, – это биологическое развитие.

<…> Центральным в изучении биологических оснований психических явлений стал в ходе развития науки вопрос о соотношении психических и нейрофизиологических процессов; это вполне естественно, поскольку субстратом психического является нервная система.

<…> Перспективным представляется подход, утверждающий принцип системности в анализе уже самих нейрофизиологических основ психики. Он развит в теории функциональной системы (П. К. Анохин (1968, 1973) и в теории динамической локализации психических функций (А. Р. Лурия, 1963). С позиций этого подхода целостные психические и элементарные нейрофизиологические процессы сопоставляются не прямо, а через анализ общемозговых системных механизмов, через системные процессы, объединяющие элементы в одно целое: в функциональную систему поведенческого акта. Психическое рассматривается здесь в связи с исследованием интеграции элементарных нейрофизиологических процессов.

Таким образом, психическое в отношении к нейрофизиологическому выступает как системное качество: оно реализуется в динамике функционирования мозга как целостной системы, а не во множестве отдельных элементов (как ‘полагает, например, «экранная» концепция психического образа).

Вместе с тем если иметь в виду дальнейшее развитие системного подхода, то нужно отметить, что данных, которые накапливаются в исследованиях только нервной системы, для понимания соотношений биологического и психологического недостаточно. Для психологии важно исследование закономерностей функционирования также всех других систем (точнее, подсистем) человеческого организма (мышечной, сердечно-сосудистой, гуморальной и др.) в их взаимосвязях, т. е. физиологии человеческого организма как целого. Конечно, было бы грубой ошибкой пытаться понять психологические качества как обусловленные генетически. Но нельзя не учитывать того факта, что таковыми являются многие свойства субстрата психики.

<…> Человек не только, живет в физической среде. Он сам является физическим телом и, как таковое, обладает рядом физических качеств в их специфическом земном выражении. На первый взгляд может показаться, что физические качества человека не имеют никакого отношения к психологии. Однако когда мы обращаемся к анализу механизмов психической регуляции предметно-практических действий (манипулирование предметами, перемещение человека в пространстве и т. п.), мы не можем не учитывать эти свойства. Особенно острой необходимость такого учета стала в связи с развитием авиационной и космической психологии. Известно, что во время полета человека в самолете и космическом корабле возникают изменения восприятия, координации движений, ориентировки в пространстве и оценки времени. Понять эти изменения без анализа той новой системы физических взаимодействий (или отношений), в которую включается человек в условиях, например, космического полета, вряд ли возможно.

<…> Единство психики как системы выражается в ее общей функции; являясь субъективным отражением объективной действительности, она выполняет функцию регуляции поведения. На разных уровнях развития жизни эта функция реализуется по-разному. У животных она выступает как момент приспособления организма к окружающей среде, у человека реализуется в сознательной целенаправленной деятельности, изменяющей среду; в этих условиях она опосредствуется социальными факторами.

Сама природа психического такова, что в процессе ее исследования мы сталкиваемся с необходимостью рассмотрения ряда разнопорядковых отношений: отношение отражения к отражаемому объекту (отражение как образ объекта, понимаемый в широком смысле), отношение отражения к его носителю (отражение как функция мозга), отношение отражения к поведению (отражение как регулятор поведения). Все эти отношения реализуются в едином процессе, динамика которого зависит от конкретных условий его протекания. Таким образом, из самой сути психических явлений вытекает необходимость сочетания нескольких планов анализа.

<…> Трудность исследования психических явлений состоит в том, что они не образуют некоторой замкнутой системы, существующей изолированно от других систем материального мира. Попытки рассматривать психологические качества в отрыве от физической, биологической и социальной систем, которым принадлежит человек, искать их основания в них самих неизбежно заводят в тупик. Однако, являясь специфическими качествами, раскрывающимися в процессах субъективного отражения действительности и регуляции поведения, они не сводимы ни к физическим, ни к биологическим, ни к социальным (и ни к каким иным) качествам человека.

Невозможно вырвать психические явления из тех множественных отношений, в которых они реально существуют, рассмотреть их самих по себе, и в то же время требование изучать их как целостные, не сводимые ни к одному из этих отношений создает для исследователя огромные трудности. Не’ случайно в психологии (пожалуй, как ни в какой другой науке) так часто возникают дискуссии о ее предмете. При этом наблюдаются две одинаково бесперспективные тенденции.

Одна из них связана с попытками поиска одного-единственного основания для всего многообразия психических явлений, для всей их системы (например, попытки вывести психику целиком из биологической или из социальной системы). Этот путь, как правило, ведет к различным видам редукционизма; к подмене психологического биологическим, физиологическим, социологическим и т. п.

Вторая тенденция – попытки понять психическое как нечто существующее вне систем других явлений. При этом предметом психологии иногда объявляется то, что остается еще не выясненным в ходе развития других наук (своеобразный «остаток» их поступательного развития). При таком подходе предмет психологии суживается до весьма ограниченного круга явлений (например, «значащих переживаний» – Ф. В. Бассин, 1971), а все остальное из того грандиозного «здания», каким является система психических качеств человека, выбрасывается и «отдается на откуп» другим наукам.

По существу, в обоих случаях предмет психологии выхолащивается, а ее право на статус самостоятельной науки ставится под сомнение.

Нам представляется, что природа психического может быть понята только на основе системного подхода, т. е. рассмотрения психического в том множестве внешних и внутренних отношений, в которых оно существует как целостная система. Только на основе системного подхода могут быть объединены многочисленные области психологической науки.

Было бы, однако, ошибкой полагать, что простое рядоположение данных, накапливаемых в разных областях психологической науки, и есть реализация системного подхода (а с таким пониманием системного подхода мы иногда встречаемся). Действительная задача заключается в том, чтобы понять закономерные связи между этими данными.

<…> О системном характере психических явлений говорилось еще на заре развития психологии как самостоятельной науки (см., например, Эббингауз (1902). Но в то время почва для их системного анализа еще не была подготовлена. Потребовался длительный путь развития науки, связанный с ее дифференциацией, накоплением экспериментальных данных, отработкой методов анализа, проверкой различных подходов и схем, прежде чем такая почва созрела.

Правда, еще и сейчас трудно определить конкретные пути системного анализа психических явлений. Однако можно наметить некоторые общие требования. Не претендуя на их полное описание, отметим лишь наиболее важные с нашей точки зрения.

Во-первых, когда мы рассматриваем психические явления в какой-либо одной системе координат и абстрагируемся от их других измерений, то, естественно, мы выявляем только какой-то один ряд свойств, получаем как бы срез в какой-то одной плоскости. Такая абстракция, конечно, правомерна в целях научного познания, но нужно всегда помнить, что это абстракция, которая позволяет схватить лишь одну сторону психических явлений. Понять по этому срезу изучаемое явление в целом так же невозможно, как невозможно восстановить сложное объемное тело по изображению одной-единственной его проекции на плоскость.

<…> Современные данные позволяют утверждать, что психические явления по существу своему многомерны, и именно как к многомерным мы и должны к ним подходить.

Во-вторых, система психических явлений многоуровневая и, по-видимому, строится иерархически. Она включает ряд подсистем, обладающих различными функциональными качествами. Можно выделить три основные неразрывно взаимосвязанные подсистемы: когнитивную, в которой реализуется функция познания; регулятивную, обеспечивающую регуляцию деятельности и поведения; коммуникативную, формирующуюся и реализующуюся в процесса общения человека с другими людьми.

В свою очередь каждая из этих подсистем может быть расчленена далее. Так, когнитивная система, наиболее изученная в психологии, включает сенсорно-перцептивный, представленческий и рече-мыслительный уровни. К сожалению, регулятивная и особенно коммуникативная подсистемы изучены пока еще очень слабо.

<…> Важнейшим условием выявления взаимоотношений между разными подсистемами в каждом конкретном случае является определение «системообразующего фактора» (П. К. Анохин, 1968, 1973; В. П. Кузьмин, 1974 или «системообразующих компонентов» (В. С. Тюхтин, 1972). (Имеется в виду тот фактор, благодаря которому различные механизмы объединяются в целостную функционально-динамическую систему.)

В исследовании психического как системы наиболее распространенным является путь от ее, так сказать, нижних этажей к вышележащим (от сравнительно элементарных подсистем к более сложным). Но продуктивным может быть и другой путь – от верхних (организующих) уровней и подсистем к нижележащим (обслуживающим). Например, в изучении деятельности путь от «вектора мотив – цель» к анализу механизмов, лежащих в ее основе.

Многоуровневость психического заставляет полагать, что управляющие им закономерности имеют разный порядок. Существуют, по-видимому, закономерности общие, действующие на всех уровнях и во всех подсистемах. Их действие для разных уровней (подсистем) в силу различия условий проявления различно. Но имеются также и специфические закономерности, относящиеся к данному уровню (подсистеме).

В-третьих, при описании психологических свойств человека важно иметь в виду множественность тех отношений, в которых он существует. Этим обусловливается разнопорядковость его свойств. К сожалению, вопрос об их порядках еще не разработан. Нередко при описании свойств в один ряд попадают характеристики чувствительности анализаторов, свойств нервной системы и темперамента, черт характера, способностей и т. д. Конечно, во всем этом имеются некоторые общие признаки. Но, и это важно подчеркнуть, основания этих признаков различны. Возникает поэтому необходимость разработки системы многомерной классификации психологических свойств, что составляет специальную научную задачу.

Можно, по-видимому, говорить о таких свойствах, которые являются собственными свойствами индивида (понятие «собственные свойства», конечно, относительно). Это свойства, так сказать, первого порядка. В. Д. Небылицын обозначал их как натуральные, природные. Вероятно, к ним можно отнести характеристики чувствительности анализаторов, свойств нервной системы, оцениваемых по параметрам силы, динамичности и баланса нервных процессов (Б. М. Теплов, 1960; В. Д. Небылицын, 1966 и некоторые другие). Кстати, исследования В. Д. Небылицына показали, что следует выделять общие и парциальные свойства нервной системы. Он отмечает также необходимость различения ее первичных и вторичных свойств. Конечно, упомянутые свойства можно отнести к психологическим только с некоторой натяжкой. Они являются психофизиологическими или даже, скорее, физиологическими, но лежащими в основании свойств собственно психологических.

Вероятно, следует также выделить свойства системные, которые существуют лишь постольку, поскольку индивид принадлежит к определенной системе. Так, вряд ли было бы правильно относить к категории свойств первого порядка те, по которым характеризуются способности человека. Эти свойства более высокого порядка. Их основания раскрываются только через анализ деятельности индивида (причем общественно-исторически сложившейся деятельности, которой овладевает индивид). Вне этой системы говорить о способностях бессмысленно.

В свою очередь свойства этого порядка могут быть разделены на моносистемные и полисистемные. Первые из них раскрываются через анализ некоторой одной определенной системы (социальной или биологической). Вторые требуют исследования многих и часто при этом различных по природе систем, в которые включен индивид. К полисистемным относятся, по-видимому, черты характера, поскольку в них проявляются системы отношений, реализуемых не только в деятельности, но и в общении, при этом в разных видах деятельности и в разных формах общения.

Таким образом, выявляется как бы пирамида свойств. К сожалению, пока еще не имеется удовлетворительной концепции, раскрывающей систему психологических свойств различных порядков, основания каждого из них и их соотношения. Разработка такой концепции является, с нашей точки зрения, одной из актуальнейших задач психологической науки.

Системный подход требует несколько иного (чем тот, с которым мы часто встречаемся) понимания и детерминации психических явлений. В психологии довольно широкое распространение получило линейное представление о детерминизме («линейный детерминизм»). Имеется в виду стремление представить причины и следствия в виде одномерной цепочки. Это представление, взятое из классической механики, наиболее отчетливо выступает в бихевиористских концепциях. Между тем такое представление нельзя признать удовлетворительным. В анализе причинно-следственных связей должны учитываться многомерность и многоуровневость психических явлений (о чем выше уже шла речь).

Наконец, системный анализ требует рассматривать явления в их развитии. Принцип развития в советской психологии уже давно утвержден как один из основных. Поэтому рассматривать его специально нет необходимости. Отметим только, что иногда процесс психического развития рассматривается односторонне (например, только в социальном плане). Между тем это многосторонний процесс. В ходе развития происходит изменение его детерминант, смена системных оснований, и это выражается в том, что на разных стадиях развития формируются разные системы психологических качеств. Так, на самых ранних стадиях онтогенеза развитие подчинено биологическим закономерностям, и именно они определяют формирование определенной системы качеств. Если социальные основания как-то и выступают здесь, то лишь опосредствованно, как факторы, внешние по отношению к самому процессу развития. Позднее же они приобретают все большее значение и, наконец, превращаются в ведущие детерминанты развития. Это не значит, однако, что биологические закономерности перестают играть в психическом развитии какую-либо роль. Линия биологического развития продолжается в течение всей жизни человека, но она как бы «уходит в основание» этой жизни. По-видимому, соотношения биологического и социального оснований в психическом развитии складываются по-разному на разных его стадиях и применительно к разным уровням.

Мы рассмотрели лишь некоторые вопросы, относящиеся к системному подходу в психологии, попытались показать его необходимость для современного периода ее развития и наметить некоторые общие требования. Ряд положений сформулирован лишь в тезисной форме и требует дальнейшей разработки. Многое еще остается неясным: критерии, по которым можно судить об уровнях психических явлений как системы; принципы построения их многомерной классификации, способы определения оснований психологических качеств и др. Дальнейшая разработка системного подхода и методов системного анализа потребует еще немалых усилий. Но мы убеждены, что этот подход должен стать инструментом синтеза многочисленных специальных областей психологии и дальнейшего развития ее общей теории.

Литература

Ананьев Б. Г. Человек как предмет познания. Л.: Изд-во ЛГУ, 1968.

Анохин П. К. Биология и нейрофизиология условного рефлекса. М.: Медицина, 1968.

Анохин П. К. (ред.). Принципы системной организации функций. М.: Наука, 1973.

Бассин Ф. В. О развитии взглядов на предмет психологии // Вопросы психологии, 1971, № 4.

Кузьмин В. П. Проблемы системности в теории и методологии К. Маркса. Ч., 1974.

Кузьмин В. П. Принципы системности в теории и методологии К. Маркса. Автореф. докт. дис. М., 1974.

Ломов Б. Ф. Психологическая наука и общественная практика. М., 1974.

Лурия А. Р. Мозг человека и психические процессы. М., 1963.

Небылицын В. Д. Основные свойства нервной системы человека. М., «Просвещение», 1966.

Павлов И. П. Избранные произведения. М.: Госполитиздат, 1951.

Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. М.: Изд-во АПН СССР, 1973.

Северцов А. Н. Эволюция и психика. М., 1922.

Сеченов И. М. Избранные произведения. Т. 1. М.: Изд-во АН СССР, 1952.

Теплов Б. М. Исследование свойств нервной системы как путь к изучению индивидуально-психологических различий / В кн. «Психологическая наука в СССР». Т. II. М., 1960.

Тюхтин B. C. Отражение, системы, кибернетика. М., 1972.

Еbbinhaus H. Griindzuge der Psychologie. Leip.. Veit, 1902.

Все психологические теории можно расположить в интеллектуальном, вообще духовном «пространстве» между двумя крайними полюсами, так что эти теории либо находятся на одном из них, либо отчасти примыкают к нему, либо занимают как бы промежуточное положение. Первый полюс – это идущая от Библии очень общая идея «Вначале было слово (логос и т. д.)», второй – это противопоставленная ей в «Фаусте» Гёте тоже весьма общая мысль о том, что «Вначале было дело». Дело знаменует собой деятельность, изначально практическую, затем также и теоретическую, осуществляемую только субъектами, т. е. не животными, не машинами, не Богом. Основоположником наиболее систематически разработанной в психологии теории деятельности является российский психолог и философ Сергей Рубинштейн (1889–1960). Первый этап ее разработки представлен в его рукописях и статьях 1916–1922 гг. Более точно его концепция называется субъектно-деятельностной (Абульханова, 1976; Брушлинский, 1996; Психологическая наука…, 1997). Различные другие варианты психологической теории деятельности разработали также российские психологи М. Я. Басов, А. Н. Леонтьев, Б. М. Теплов, А. А. Смирнов, Б. Г. Ананьев, П. Я. Гальперин, В. В. Давыдов и многие-многие другие. Деятельностную «парадигму» в психологии, социологии, философии, педагогике и т. д. развивают теперь некоторые специалисты также и в других странах.

<…> В настоящее время в новых исторических условиях продолжается развитие субъектно-деятельностной концепции. Например, в течение последних 10 лет в нашей стране психология субъекта становится все более актуальной (и, к сожалению, даже модной) отраслью психологической науки, хотя, как мы видели, впервые она начала развиваться – прежде всего С. Л. Рубинштейном – еще в 1910–30-е годы. Субъект – это свободный человек, свободные люди. Следовательно, систематическое и всестороннее развитие такой психологии (инициированное на рубеже 1980-90-х годов в Институте психологии АН СССР – ныне РАН) возможно лишь в условиях свободы научного творчества, столь характерной теперь для всей нашей науки.

Любой человек не рождается, а становится субъектом в процессе своей деятельности, общения и других видов активности. Субъект – это человек, люди на высшем (индивидуализированно для каждого из них) уровне активности, целостности (системности), автономности и т. д. Для субъекта окружающая действительность выступает не только как система раздражителей (с которыми он взаимодействует на уровне реакций) и сигнальных раздражителей, но прежде всего как объект действия и познания, а другие люди выступают для него тоже как субъекты. Поэтому высший уровень является здесь таковым по отношению 1) к предшествующим (т. е. до-субъектным) стадиям индивидуального и исторического развития, а также 2) по сравнению со всеми остальными определениями людей (как личностей, индивидов, индивидуальностей и т. д.). Это, разумеется, не означает, что, став субъектом, человек перестает развиваться. Развитие субъекта, личности, вообще человека продолжается на протяжении всей жизни.

Субъект – это всеохватывающее, наиболее широкое понятие человека, обобщенно раскрывающее неразрывно развивающееся единство всех его качеств: природных, социальных, общественных, индивидуальных и т. д. Личность, – напротив, менее широкое и недостаточно целостное определение человеческого индивида. Например, в психологии, как известно, очень тщательно и систематически исследуются различные черты личности, так или иначе связанные с ее природными и социальными свойствами: экстраверсия – интроверсия, тревожность, ригидность, импульсивность и т. д. Однако личность как целостная система при этом не раскрывается. А во многих (но не во всех) отечественных теориях личности на передний план выдвигаются ее социальные, а не природные качества. Так, в новейшем издании «Краткого психологического словаря» (1999) зафиксированы два определения: «Личность – 1) человек как субъект социальных отношений и сознательной деятельности; 2) определяемое включенностью в социальные связи системное качество индивида, формирующееся в совместной деятельности и общении» (с. 187). При этом специально отмечено, что «в российской психологии человека как личность характеризует система обусловленных жизнью в обществе отношений, субъектом которых он является» (там же).

При всей важности такого понимания личности нельзя не учитывать и того, что ряд фундаментальных для человека личностных психических свойств (например, способности) имеют весьма значимые для своего развития природные предпосылки. Это прежде всего наследственные, генетические задатки, которые непосредственно, существенно, но не фатально определяют формирование способностей в процессе деятельности, общения и других видов активности людей. А ведь подлинно внутреннее в онтогенезе начинается с этих задатков и именно они составляют исходные, самые первые внутренние условия, в процессе взаимодействия которых с самыми первыми внешними причинами и начинается возникновение человеческой психики.

В данной связи мне представлялось очень важным в начале 1970-ых годов теоретически разработать гипотезу о возникновении человеческой психики не после, а даже до рождения младенца, т. е. в конце внутриутробного периода его жизни (см. мою статью в сборнике «Теоретические проблемы…», 1974). В течение последних примерно 20 лет за рубежом проведено много успешных экспериментальных исследований данной проблемы. И теперь на основании результатов указанных исследований можно считать, что эта гипотеза подтверждается. Поскольку самые первые, элементарные психические (сенсорные) явления начинают формироваться у человека в конце его внутриутробного (пренатального) развития, то даже в этом случае зарождающаяся психика будущего младенца является, на мой взгляд, простейшим, но уже неразрывным единством природного и социального.

Сделанный вывод существенно отличается от широко распространенных точек зрения, согласно которым человеческий младенец в момент рождения – это животное или полуживотное, которое лишь потом становится человеком (в частности, благодаря обучению и воспитанию происходит очеловечивание, «гоминизация» психики ребенка). Такие точки зрения недостаточно учитывают то важнейшее обстоятельство, что будущий младенец уже при зачатии по самой своей природе является специфически человеческим, т. е. не нуждающимся в очеловечивании. В ней изначально заложены необходимые наследственные (генетические) и врожденные (внутриутробные) основания для развития именно человека, а не животного. Весьма отчетливо это обнаруживается, например, в закладке, пренатальном и постнатальном формировании специфических качеств коры головного мозга, которые обеспечивают единство природного и социального в сложнейшем процессе овладения речью (таковы, в частности, нейроны «слов», т. е. нервные клетки, избирательно активизирующиеся в ответ на некоторые особенности звуков речи, определенных слов и т. д.

<…> В своей целостности (системности) природа человека, его биология, физиология и т. д. изначально специфичны, т. е. прежде всего непрерывно взаимосвязаны с социальностью. А потому в психике людей уже с момента ее возникновения в онтогенезе нет ничего, что было бы только природным (но не социальным), или, напротив, только социальным (но не природным). Она всегда – нерасторжимое единство природного и социального.

В самом широком смысле социальность – это изначально непрерывные взаимосвязи (производственные; чисто духовные и т. д.) между людьми во всех видах активности, независимо от степени их общественной полезности, нравственной оценки и значимости: будь то высшие уровни творчества, противоправного поведения и др. (стало быть, последнее не может быть асоциальным вопреки широко распространенным взглядам). Эта социальность всех взаимодействий человека с миром (с обществом, с природой, с другими людьми и т. д.) – его индивидуальности, свободы, ответственности и т. д. Любой человек, выходя за пределы уже достигнутого уровня культуры и развивая ее дальше, делает это именно во взаимодействии с культурой, опираясь на нее даже в процессе преодоления ее ограниченности на тех или иных направлениях общественного прогресса. Качественно новый вклад в развитие всей культуры человечества вносят прежде всего выдающиеся деятели науки, искусства, политики, религии и т. д.

Субъектом столь неразрывного, недизъюнктивного единствам природного и социального (культуры) становится человек по мере того, как он – будучи еще ребенком, подростком и т. д. – начинает выделять себя (не отделять!) из окружающей действительности и; противопоставлять себя ей как объекту действия, познания, созерцания и т. д. Первый существенный критерий становления субъект та – это выделение ребенком в возрасте 1–2 лет в результате предшествующих сенсорных и практических контактов с реальностью наиболее значимых для него людей, предметов, событий и т. д.; путем обозначения их простейшими значениями слов. Следующий наиболее важный критерий – это выделение детьми в возрасте 6–9 лет на основе деятельности и общения объектов благодаря их обобщению в форме простейших понятий (числа и т. д.).

Субъект в своей деятельности, духовности и т. д. – это субъект созидания, творчества, инноваций. Любая его деятельность хотя бы в минимальной степени является творческой и самостоятельной (Рубинштейн, 1997). Труд может быть деятельностью, но может и не быть ею (когда он – монотонный, принудительный и т. д.).

Новейшие психологические исследования показывают; как конкретно разные типы личностей и групп становятся субъектами (К. А. Абульханова, А. Л. Журавлев, Е. А. Сергиенко, В. И. Слободчиков, их сотрудники и др.).

Творчество неразрывно связано с мышлением, но, конечно, не сводится к нему. Любое мышление хотя бы в минимальной степени является творческим, продуктивным, а потому неправомерно разделять его на репродуктивное (ср. конвергентное) и творческое (ср. дивергентное). Оно всегда – искание и открытие, создание, созидание чего-то существенно нового (по отношению к данному субъекту), поскольку мышление уже с раннего детства изначально возникает и укореняется в повседневной жизни каждого человека. В таком смысле и маленький ребенок, и большой ученый открывают для себя много нового, но обычно лишь во втором случае это новое может стать таковым и для всего человечества. Отсюда значительное сходство и принципиальное различие между разными уровнями и типами мышления, вообще творчества (см. эксперименты К. А. Абульхановой, Д. Б. Богоявленской, А. В. Брушлинского, М. И. Воловиковой, В. Т. Кудрявцева, Н. Н. Поддъякова, Я. А. Пономарева, В. В. Селиванова и др.).

Изначальная, хотя бы минимальная творческость мышления проявляется во взаимосвязи проблемной ситуации и задачи, в существенных различиях между требованием (вопросом) задачи, искомым и целью мыслительной деятельности и т. д. На высших уровнях бытия человека (свобода, совесть и т. д.) возникают и развиваются наиболее сложные способы саморегуляции. А потому обратные связи здесь хотя и необходимы, но совершенно недостаточны – вопреки традиционной точке зрения. Вследствие творческости и недизъюнктивности мышления как предельно пластичного, гибкого процесса мыслительная деятельность людей качественно отличается от искусственного интеллекта.

Тесты, характеризующие интеллект, часто парадоксальным образом противоречат показаниям тестов, диагносцирующих креативность. Этот парадокс свидетельствует о существенных расхождениях между психологией мышления и психологией интеллекта и объясняется прежде всего тем, что во втором случае нередко выявляется не столько мышление, сколько знание (неадекватно понимаемое как репродуктивное мышление?!). При всей важности тестов они не раскрывают психическое как процесс, но четко фиксируют лишь некоторые из его результатов.

Изучение у субъекта психического как процесса особенно необходимо для исследования духовности. Духовное, а также душевное, идеальное и т. д. существуют не сами по себе и не как надпсихическое, не как «третий мир» К. Поппера, а только как качества психического у людей. Психика нематериальна (ср. с информацией, которая, по Н. Винеру, не есть материя и энергия). Впервые возникая у животных, психика существует у людей как важнейшее свойство субъекта, поскольку лишь человек есть неразрывное единство материального и духовного. Психология раскрывает нематериальность духовного и вообще психического (с позиций науки), но с существенно иной точки зрения то же делает и богословие. Духовность не сводится к религиозности.

Все вышесказанное можно обобщить в уточненной формуле детерминизма, преодолевающей обе противоположные друг другу крайние точки зрения на движущие силы исторического процесса и, в частности, психического развития людей: а) бытие определяет сознание (материализм); б) сознание, вообще психическое определяет бытие (идеализм). При новом подходе к проблеме детерминации не бытие и не психическое сами по себе формируют поведение человека и определяют ход истории, а люди, находящиеся внутри бытия и обладающие психикой, творят историю. В процессе своей деятельности (трудовой и т. д.) люди все глубже познают, переживают, преобразуют, развивают реальную действительность (природу, общество, самих себя), все полнее и адекватнее раскрывая и используя ее объективные закономерности, стремясь выявить и преодолеть свои ошибки и заблуждения. В меру этого они сознательно и бессознательно, рационально и интуитивно прокладывают свой жизненный путь. Решающую роль играет творчество, осуществляемое учеными, политиками и т. д., поскольку в истории объективные закономерности формируются и действуют «через» людей, в их политической воле, поступках, делах. Раскрепощение и дальнейшее развитие такой политической воли – одно из важнейших условий, реформирования России на рубеже XX и XXI веков.

Литература

Абульханова К. А. О субъекте психической деятельности. М., 1973.

Брушлинский А. В. Субъект: мышление, учение, воображение. М. – Воронеж, 1996.

Краткий психологический словарь. Ростов-на-Дону, 1999.

Психологическая наука в России XX столетия. М., 1997.

Теоретические проблемы психологии личности. М., 1974.

В отечественной психологии разработан ряд плодотворных концепций деятельности и методических подходов к ее изучению. Это прежде всего работы общетеоретического плана С. Л. Рубинштейна, А. Н. Леонтьева, Б. М. Теплова, Б. Г. Ананьева, К. А. Абульхановой-Славской, В. Н. Мясищева, Г. В. Суходольского, Е. Б. Старовойтенко, а также исследования, выполненные в русле психологии труда и инженерной психологии К. К. Платонова, Б. Ф. Ломова, Д. А. Ошанина, В. П. Зинченко, В. Ф. Рубахина, А. А. Крылова, Г. М. Зараковского, В. А. Пономаренко, В. П. Дружинина, А. В. Карпова. Большой вклад в понимание психофизиологической сущности трудовой деятельности внесли работы И. М. Сеченова, И. П. Павлова, А. А. Ухтомского, Н. А. Бернштейна, П. К. Анохина, В. Б. Швыркова. Сущностному раскрытию деятельности, выводящему на уровень социально-философского понимания, способствовали работы Н. А. Бердяева, М. Н. Бахтина, В. П. Кузьмина, В. В. Давыдова. Важным моментом в изучении деятельности явилось осознание ограниченности традиционных методов ее изучения и применение новой методологии системного подхода.

В чем же состоит предмет психологического изучения деятельности?

Рассматривая данный вопрос, С. Л. Рубинштейн писал: «Анализ психических механизмов деятельности приводит к функциям и процессам, которые уже были предметом нашего изучения. Однако это не означает, что психологический анализ деятельности целиком сводится к изучению функций и процессов и исчерпывается ими. Деятельность выражает конкретное отношение человека к действительности, в котором реально выявляются свойства личности, имеющие более комплексный, конкретный характер, чем функции и аналитически выделенные процессы» (1958, с. 135).

Вместе с тем, как отмечал А. Н. Леонтьев, «ограничение изучения деятельности внутренними психическими процессами и состояниями субъекта было бы односторонним. Такой подход абстрагируется от того капитального факта, что деятельность в той или иной ее форме входит в самый процесс психического отражения, в само содержание этого процесса – его порождение» (1972, с. 91). Следовательно, в предмет психологического изучения деятельности должны быть включены внешние предметные действия субъекта.

Анализируя проблему соотношения деятельности и психики, Б. Ф. Ломов отмечал, что любая деятельность имеет внешнюю и внутреннюю стороны и они связаны между собой неразрывно. «Разделение деятельностей на внешние и внутренние – это искусственное разделение. Любое внешнее действие опосредуется процессами, протекающими внутри субъекта, а внутренний процесс так или иначе проявляется вовне. Задача психологии заключается не в том, чтобы их сначала разделить, а затем искать как они связаны, а в том, чтобы, изучая „внешнюю сторону“ деятельности, раскрыть „внутреннюю сторону“, а точнее, понять реальную роль психического в деятельности» (1981, с. 16–17).

Таким образом, задача психологического изучения деятельности заключается в том, чтобы раскрыть систему ее теоретических начал, раскрыть, как в процессе целенаправленной активности личности происходит практическое преобразование объективного мира, каков механизм психической регуляции деятельности, как в процессе деятельности изменяется сам человек, как деятельность влияет на развитие возможностей человека и на завершение его природы и как сама деятельность принимает индивидуальный характер.

При изучении теоретических основ деятельности целесообразно представить деятельность в виде идеальной модели. Выделение такой модели может рассматриваться как теоретическое (или содержательное) обобщение (Давыдов, 1972), которое позволяет свести разнообразные виды и формы профессиональной деятельности к определенному теоретическому конструкту, в котором отражены общие для любой деятельности компоненты и их связи. В дальнейшем этой идеальной моделью можно пользоваться при анализе любой конкретной деятельности, рассматривая ее как частную.

Важным исходным пунктом для разработки такой модели является понятие функциональной физиологической системы (Анохин, 1975). На основании комплекса экспериментальных работ, связанных с развитием теории функциональных систем в различных физиологических направлениях, П. К. Анохиным была предложена универсальная модель работы мозга и сформулированы центральные механизмы целостных приспособительных актов любой степени сложности. Ведущими в построении функциональных систем выступают закон результата и закон динамической мобилизации структур, обеспечивающих формирование функциональной системы и получение данного результата.

Исходя из принципа психофизического единства, можно предположить, что в качестве теоретической модели деятельности должна служить функциональная психологическая система деятельности. В рассматриваемой модели прежде всего следует выделить принцип функциональности. Он означает, что система строится из уже имеющихся психических элементов путем их динамической мобилизации в соответствии с вектором цель-результат.

Любая профессиональная деятельность предстает перед учеником в форме нормативно-одобренного способа деятельности. В процессе освоения профессии человек «распредмечивает» нормативный способ, превращая его в индивидуальный способ деятельности. Внутренней, интимной стороной овладения профессией является формирование психологической системы деятельности на основе индивидуальных качеств субъекта деятельности путем их реорганизации, переструктурирования исходя из мотивов деятельности, целей и условий. Потребности человека, его интересы, мировоззрение, убеждения и установки, жизненный опыт, особенности отдельных психических функций, нейродинамических качеств, свойств личности являются исходной базой для формирования психологической системы деятельности.

Несомненно, что индивидуальные качества, из которых строится функциональная система, сами в процессе деятельности не остаются неизменными, а под влиянием требований деятельности приходят в движение, приобретая черты оперативности, тонкого приспособления к этим требованиям (Ошанин, 1977).

Второй принцип, который необходимо отметить, – системность проявления индивидуальных качеств деятельности. Они выступают не изолированно, а объединяются в систему деятельности.

Какие же основные компоненты функциональной системы деятельности можно выделить? Анализ теоретических работ и эмпирический анализ различных видов деятельности позволяют представить следующие основные функциональные блоки:

• мотивов деятельности;

• целей деятельности;

• программы деятельности;

• информационной основы деятельности;

• принятия решений;

• подсистемы деятельностно важных качеств.

Перечисленные функциональные блоки выделены в качестве составляющих психологической системы деятельности по той причине, что отражаемые в них структуры являются основными компонентами реальной деятельности. Поскольку данная система служит эвристическим средством исследования деятельности, ей присуща некоторая условность. Так, например, разнесенность отдельных блоков вовсе не означает их онтологическую автономность. Естественно, что все блоки психологической системы деятельности теснейшим образом взаимосвязаны и выделить их можно лишь для исследовательских целей. Так, процессы принятия решений, информационного обеспечения деятельности пронизывают всю деятельность, включены во все блоки. При анализе структуры реальных межблоковых связей психологической системы деятельности обнаруживается, что каждый блок находится в теснейшей взаимосвязи со всеми другими блоками, что блоки фактически взаимопроникают друг в друга. По-видимому, отдельные структурные компоненты деятельности, зафиксированные нами в функциональных блоках, принципиально не могут быть изолированы и выделены как автономные в онтологическом плане. Вероятно, справедливо предположение, что невозможность расчленения есть следствие системной, неаддитивной природы деятельности. В свете этого выделяемые блоки представляют собой как бы отдельные аспекты функционирования психологической системы деятельности, описывающие в совокупности ее качественную системную специфику.

Общая архитектура функциональной психологической системы деятельности представлена на рис. 1.

Предложенная модель призвана помочь рассмотрению реальных психических процессов, реализующих деятельность. Эта структура отражает лишь принципиальные моменты архитектоники функциональной системы деятельности, дает общее представление о деятельности и позволяет рассматривать как систему совокупность психических явлений, реализующих деятельность, в их взаимосвязи.

Продуктивность предложенной модели подтверждается проведенными исследованиями профессиональной деятельности операторов, станочников, наладчиков, водителей и т. д. Модель позволяет выявить общие компоненты и связи в многообразных частных формах профессиональной деятельности. Попытки ее применения к изучению учебной деятельности (на этом мы остановимся в главе 2) также оказались успешными.

Рис. 1. Общая архитектура психологической системы деятельности.

Психологическая система для каждого вида деятельности, которую осваивает человек, появляется не одномоментно, а формируется в соответствии с закономерностями системогенеза. Знания этих закономерностей раскрывает сущность научения в процессе освоения профессии.

Далее мы рассмотрим содержание отдельных компонентов идеальной модели, их формирование и развитие в процессе системогенеза профессиональной деятельности.

Литература

Анохин П. К. Очерки по физиологии функциональных систем. М.: Медицина, 1975.

Давыдов В. В. Виды обобщения в обучении. (Логико-психологические проблемы построения учебных предметов). М.: Педагогика, 1972.

Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М.: Политиздат, 1972.

Ломов Б. Ф. К проблеме деятельности в психологии // Психол. журн. 1981.Т. 2. № 5. С. 3—22.

Ошанин Д. А. Концепция оперативности в инженерной и общей психологии. М.: Наука, 1977. С. 131–145.

Рубинштейн С. Л. О мышлении и путях его исследования. М.: Изд-во АН СССР, 1958.

Рассматривая некоторые общие механизмы развития адаптации как особого вида реакции приспособления организма к изменениям внешней и внутренней среды, мы говорили о том, что здесь наблюдается неразрывная связь физиологических и психологических процессов, совместная работа которых обуславливает достижение цели адаптационного процесса. Можно сказать, что расчленение психического от физиологического есть чисто дидактический, педагогический прием, способствующий созданию некоторой абстрактной классификационной схемы этого процесса.

<…> В зависимости от вида адаптогенного фактора, особенностей его взаимодействия с человеком, от исходного состояния человека, имеющихся у него врожденных приобретенных программ, и возможностей их активации, особенностей сочетания природных и социальных факторов среды, определяющих выбор стратегии адаптационного процесса и ряда других факторов <…>, роль и соотношение физиологических и психологических механизмов могут меняться, что в принципе и определяет одно из главных характеристик индивидуальной стратегии адаптации. Большую роль в этом играет и то, на какой стадии развития адаптации находится организм в данный момент, что послужит темой специального анализа в главе, посвященной динамике адаптации.

В одних случаях участие психологических компонентов адаптационного процесса может сводиться к обеспечению превентивных реакций, избавляющих организм от необходимости развития адаптации, что реализуется в ряде поведенческих реакций, т. н. осознанного референдума; в других – формируется, сочетанная с физиологическими механизмами реакция, при которой ряд требований, предъявляемых к организму условиями его взаимодействия с адаптогенным фактором, обеспечивается соответствующими адекватными физиологическими механизмами, а ряд других – психологическими механизмами, слитыми друг с другом в единую последовательность.

Нередки ситуации, когда психологические реакции играют роль своеобразных усилителей, модуляторов, обеспечивающих развитие физиологических механизмов адаптации и позволяющих продолжать необходимую деятельность в таких условиях, когда защитные механизмы организма, например, такие, как усталость, боль, или чувство нежелания выполнять ту или иную деятельность или другие, требуют ее прекращения. В этом отношении хорошо известна роль таких психологических качеств, как мотивация, воля, направленность и даже таких, как социальная обязанность или конформность поведения, направленного на принятие за образец поведения лидера или коллектива.

Наконец, возникают адаптационные ситуации, когда адаптогенным началом выступает только психологический фактор или комплекс факторов, связанный с каким-либо этапом жизни и деятельности человека, адекватный ответ организма заключается в формировании соответствующего психологического состояния, настроя или, если использовать концепцию К. Левина, – психологического поля. Такие коллизии часто составляют предмет рассмотрения в возрастной психологии (например, период начала контакта со сверстниками в раннем возрасте, период учебы и др.), хотя какое-то участие физиологических механизмов можно найти и здесь, и, конечно, их проявления и анализ являются основной задачей социальной психологии, которая, по сути, почти целиком посвящена изучению психологических механизмов адаптации к специфическим условиям и требованиям социальной среды. Однако и здесь физиологические механизмы могут играть роль сопутствующего или поддерживающего фактора: «Любовь и голод правят миром» (Гете). Как правило, это реализуется через потребность и условия жизнедеятельности.

Если отвлечься от конкретики З. Фрейда, то в основе его теоретического мировоззрения также лежит принцип социальной адаптации, что затем блестяще было развито в работах Юнга.

Такое превалирование психологического компонента в ряде адаптационных процессов делает оправданным существование понятия «психологическая адаптация», использование которого не предусматривает серьезного исследования его физиологических механизмов.

Таким образом, формируются несколько типичных вариантов участия психических процессов в адаптационных механизмах:

• психологические механизмы адаптации человека к природной среде;

• психологические механизма адаптации к социальным условиям;

• психологические механизмы адаптации к комбинации природной и социальной среды, одним из вариантов которой является адаптация к условиям катастроф Помимо этого существует еще одна, исключительно психологическая форма адаптации, которая возникает как саморазвитие, самоусовершенствование, самораскрытие.

Можно говорить еще об одном, очень сложном виде адаптации, которая фигурирует в литературе как адаптация к экологическим условиям и которая, по нашему мнению, затрагивает философско-мировоззренческие проблемы взаимоотношения человека и Вселенной (Медведев, Алдашева, 2000).

Помимо сказанного, есть еще одна существенная черта психологической адаптации, которая отсутствует или почти отсутствует в физиологической адаптации. Дело в том, что основная цель физиологических механизмов адаптации заключается в приспособлении человека к изменяющимся условиям внешней среды, т. е. рассматривается ситуация, при которой пусковым стимулом является воздействие среды. Психологическая адаптация не исключает этот вариант, но и обеспечивает другую сторону взаимодействия – возможность активного преобразования этой среды с целью оптимизации для человека ее условий. Примечательно и то, что такая активность может быть направлена не только на преобразование среды, но и на сохранение ее параметров, а задача уравновешивания решается использованием технических средств защиты.

Это приводит нас к предположению о близости проблемы экологического сознания к проблеме психологической адаптации (Медведев, Алдашева, 2000), поскольку обе они отражают разные стороны взаимоотношения человека и среды. Вопросы адаптации среды к человеку имеют давнюю историю и возникли, вероятно, с появлением сознания вообще. С одной стороны это было осознание единства человека и природы, т. е. имело гносеологическую природу, а с другой, явилось отражением осознания экономической, материальной зависимости человека от природных ресурсов. Вероятно, этим объясняется наличие со времен глубокой древности различного рода табу и запретов в первобытной культуре, наличие в ней сакральных ритуалов и установлений, связанных не только с потреблением продуктов природы, но и сохранением ее возобновляемых ресурсов.

По нашему глубокому убеждению любой процесс адаптации в той или иной мере всегда является процессом социальным, а, следовательно, и психологическим, и задача исследователя – выявить это психологическое и определить его значимость для достижения как постоянных, так и временных целей. Физиологам, изучающим проблему взаимодействия человека с природными факторами в условиях «чистого», лабораторного эксперимента хорошо известна зависимость получаемых результатов от настроения испытуемого, степени его мотивации, заинтересованности даже в таких исследованиях, как, например, влияние повышенного содержания углекислого газа во вдыхаемом воздухе на характеристики внешнего влияния.

<…> Однако, прежде чем перейти к дальнейшему и сформулировать определение понятия психологической адаптации, следует на какой-то период вернуться понятию о программах деятельности. Мы уже говорили о том, что деятельность человека развертывается по двум типам программ – осознанным и неосознанным. Неосознанные программы, особенно те, которые имеют генетическое происхождение, по-видимому, обеспечивают физиологические процессы, связанные с внутренними механизмами поддержания гомеостаза, т. е. выполняют задачи организации достижения постоянных целей благодаря регуляторным воздействиям главным образом на вегетативные системы, а осознанные программы связаны с временными целями и обуславливают внешнюю деятельность, в том числе и ту, которая направлена на преобразование среды, активное или пассивное.

Конечно, такое деление во многом условно и в ряде случаев имеются осознанные программы, направленные на охрану гомеостатического равновесия, и ряд неосознанных программ, выполняющих задачу достижения временной цели путем воздействия на среду. В дальнейшем, в ряде разделов мы коснемся различных форм поведенческих реакций, обеспечивающих адаптацию к воздействиям внешней среды, вызывающим нарушения или отклонения гомеостазированных показателей. Хорошо известны и безусловно-рефлекторные двигательные реакции, обеспечивающие защиту от внешних природных раздражителей в виде реакций избегания или устранения.

Если рассматривать, как это было сказано выше, сознание широко, включая сюда и его невербализованные формы, то это приводит нас к выводу о том, что реализация всех осознанных программ осуществляется благодаря наличию общей программы в виде концептуальной модели деятельности. Она состоит, во-первых, из сформированного образа наличной ситуации, но не в виде прямой фотографии, а как однозначный, инвариантный, освобожденный от случайных признаков и корригированный оперативной памятью, на основе актуализации энграмм из долговременной памяти, т. е. прошлого опыта, образ. На картине этого образа сказывается и анализ реальных, существующих в данной ситуации, связей, образов, связанных и не связанных с возможной деятельностью. Во-вторых, в концептуальную модель входят сформулированная в сознании цель и задачи, решаемые в процессе ее достижения, и, в-третьих, модель предусматривает выбор стратегии предполагаемой деятельности. Таким образом, концептуальная модель выступает как прогностическая модель, т. е. включает не только образ наличного временного среза, но и’ предполагаемые будущие изменения. Отсюда можно сделать важное предположение о том, что любое функциональное состояние включает элементы прошлого, настоящего и будущего. <…> Вероятно, этим так же можно объяснить упомянутую ранее избыточность в работе мозговых структур. В процессе реализации программы деятельности происходит динамическая смена состояний, при которой элементы прошлого исчезают, элементы настоящего становятся прошлым, а элементы будущего – настоящим. В зависимости от характера цели или стратегии ее достижения прогнозные элементы концептуальной модели могут сужаться или расширяться, включая все более и более дальнюю перспективу, что требует от других структур готовности включиться в программу.

О физиологических механизмах, лежащих в основе концептуальной модели, мы знаем сравнительно немного, хотя известно, что нарушения работы нейронов приводят к перестройке или невозможности построения полностью адекватной концептуальной модели. На это указывает ряд психических заболеваний, связанных с нарушением нейромедиаторных систем. Так, известна попытка связать ряд нарушений психики при шизофрении с функцией некоторых эндорфинов. Данные, полученные при изучении действия ряда препаратов, получивших общее название психотомиметиков, легли в основу поиска так называемых модификаторов поведения, (что противоречит многим моральным принципам), лишающим человека возможности формировать адекватные концептуальные модели и подчиняющим его внешним воздействиям, заставляющим реагировать лишь по стандарту биологических закономерностей, не поддающихся социальной коррекции и выключающих из сознания мировоззренческие, волевые и морально-этические компоненты.

<…> Довольно большая литература, посвященная выявлению функциональной неоднородности правого и левого полушария не дает возможности уверенно различать их функции, хотя чаще высказывается предположение, что левое полушарие формирует нечто вроде абстрактной концептуальной модели, главными элементами которой являются отношения и знак отношений между ключевыми компонентами модели, а правое – формирует на этой основе конкретную модель, учитывающую имеющиеся в наличной и прогнозируемой ситуации качественные и количественные характеристики реальных признаков.

В формировании и реализации концептуальных моделей принимает участие еще один механизм, который был вначале назван нами как «формальный анализатор», хотя более привычным стало использование термина «детектор». В принципе оба названия не очень удачны, так как в основе этих механизмов лежит не анализ, а контроль за протеканием некоторых формальных характеристик программы вне зависимости от конкретного содержания и семантики реализуемой деятельности. Этот контроль осуществляется, по-видимому, благодаря сопоставлению характеристик входа в систему, самой системы и выхода из нее.

Не учитывая хронологической последовательности описания отдельных детекторов разными авторами, укажем на некоторые, на наш взгляд самые важные для разбираемой нами проблемы результаты. Р. Гранитом (1973) был обнаружен детектор, который регистрирует отношение поведения к цели и корригирует реализацию программы двигательного поведения по мере изменения его отношения к цели, которое вошло в литературу как детектор цели. Е. Н. Соколов (1958) описал детектор новизны, вероятно, осуществляющий поиск программы реагирования и индуцирующий построение такой программы в случае ее отсутствия в долговременной памяти. Н. П. Бехтерева (1974) описала наличие весьма важного детектора, регистрирующего ошибки в деятельности и осуществляющего в случае их появления коррекцию программы или повторение неправильно осуществленного ее элемента. Автор высказала предположение, что некоторые структуры мозга имеют и свои собственные детекторы ошибок.

Нами (Медведев, 1982) был описан детектор стастастичности, который регистрирует динамику изменения стохастичности в процессе реализации плана решения. Другой вид стохастического детектора анализирует вероятностную структуру среды перед принятием решения, активируя программу, адекватную наиболее вероятной предполагаемой ситуации. Анализируя некоторые клинические случаи синдрома навязчивых состояний, а также предложенную Миллером и соавторами (1965) схему «ТОТЕ» (в предложенной авторами схеме отсутствует элемент, позволяющий выйти из бесконечно продолжающегося цикла), нами было сделано предположение о наличии специального on-off – аннализатора, задачей которого является определение момента остановки одного дискретного элемента программы, уже выполнившего свою задачу и включение следующего.

Такое знакомство с основными положениями теории концептуальной модели позволяет нам дать определение психологической адаптации как процесса создания в сознании человека концептуальной модели, включающей образ воздействия, его объективную и субъективную значимость последствий взаимодействия с человеком с учетом возможных ответных реакций со стороны объекта, стратегию и тактику ответных реакций и формирование на основе этого образа состояния, обеспечивающего соответствующие действия человека. Психологическая адаптация предполагает формирование субъективной цели как варианта осознанного решения возникшей проблемы с учетом личностных характеристик. Эта особенность психологической адаптации обусловливает ее многообразие, связанное, с одной стороны, с параметрами воздействующего фактора: его физической природой, интенсивностью, длительностью, фронтом нарастания, химическими и информационными особенностями; а с другой, с субъективной оценкой этих параметров. На картине психологической адаптации сказываются физиологические и психологические особенностей личности, ее тренированность, опыт, наличие средств искусственной защиты, индивидуальная и общественная социальная значимость и т. п.

Здесь важно подчеркнуть, что среди большого числа психологических компонентов, составляющих структуру личности, для развития процесса адаптации большое значение приобретает такая, редко упоминаемая характеристика, как оценка человеком своих физиологических возможностей.

<…> Формирование в сознании человека образа воздействия является очень сложным процессом, который не всегда может быть изучен посторонним наблюдателем. Трудности такого изучения связаны с тем, что этот образ не всегда существует в вербализованном виде, особенно в той его части, которая связана с рядом деталей этого образа, он может быть ложным или замаскированным посторонними, не имеющими отношения к сущности ситуации, факторами. Такая картина характерна для большинства ситуаций, связанных с воздействием некоторых социальных факторов, требующих не физиологической, а социальной адаптации.

Большинство авторов, рассматривая происхождение и «внешний вид» этого образа, связывают его, по крайней мере, в эмоциональной части, с образом угрозы, предполагающим возможность разрушительного действия на человека или на общество. Наиболее последовательно эта идея прослеживается в работах известного психолога Р. Лазаруса (1970), исследующего проблемы эмоциональной напряженности и стресса.

На наш взгляд в этих работах имеется весьма существенная ошибка, заключающаяся в том, что упущен второй, очень важный вид образа, который можно назвать образом соответствия, наличие которого благоприятствует условиям жизни и деятельности человека или человечества в целом. Дело даже не в том, что наличие этого образа меняет условия формирования адаптации (некоторые исследователи даже не предполагают необходимость в ряде случаев адаптации к благоприятным условиям.

<…> В принципе, согласно понятийной концепции А. Валлона, эти два образа должны быть неразрывно связаны друг с другом, образ угрозы создается как антитеза образу соответствия, и, наоборот, образ соответствия строится на базе противопоставления образу угрозы. Это значит, что эти два образа всегда присутствуют в процессе взаимодействия человека с внешней средой, и психологическая адаптация строится на основании их сопоставления. В одних случаях они четко вырисовываются в сознании в виде концептуальной модели действительности, на основе которой строятся планы и структура поведения, а в других – они находятся где-то на периферии невербализованного сознания, и процесс адаптации осуществляется по каким-то общим рецептам, репродуктивным реакциям, чаще всего базирующимся на общих закономерностях реагирования человека в стохастическом мире, ориентированных на появление наиболее вероятного события. Это очень важная в теоретическом плане особенность, по нашему мнению, обусловливающая появление при любых формах адаптации реакций антигипоксической защиты.

Если параметры, характеризующие отношения человека и внешней среды, не выходят за какие-то граничные условия, определяемые физиологическими, психологическими, в том числе, и социальными особенностями, то формирующийся в сознании образ воздействия является смазанным и выступает в сознании лишь в виде неопределенного ощущения. В противоположность общему мнению, что в такой ситуации более четко проявляется реакция на образ угрозы, по нашим данным, большую активность вызывает образ соответствия, побуждая человека к поиску ситуации, при которой этот образ становится более четким и определенным. Если физические или информационные параметры воздействующего фактора превышают установленные границы, в формирования образа воздействия включается и вербализованная часть сознания, и возникает ощущение дискомфорта, связанное или с наличием угрозы, или с необходимостью усилить образ соответствия. Этот образ, как правило, включает черты реально действующего фактора, однако видоизмененные сознанием в соответствии с рядом условий, например, степенью знакомства с этим фактором, опытом прошлого взаимодействия, исходным функциональным состоянием человека, даже особенностями работы сенсорных систем и т. п. Образ угрозы также определяет формирование ответной реакции, начиная с такой общей оценки, как самочувствие и кончая сложнейшей картиной стратегии индивидуального или коллективного поведения с целью устранения этого фактора или нивелирования его влияния. Последняя задача выполняется с помощью адаптации организма, в том числе и психологической.

Очень важно подчеркнуть, что формируется реакция не столько на фактор, реально существующий, или на его реальные параметры, сколько на образ, представление об этом факторе. Как известно из литературы, имеется большое количество данных, подтверждающих правоту этого утверждения, начиная со специального научного направления, разрабатывающего проблемы, так называемого «плацебо-эффекта», изучающего различного рода суггестивные влияния, и кончая чрезвычайно интересным феноменом, названном нами как «опережающая адаптация», о котором речь пойдет ниже.

Конечно, как образ угрозы, так и образ соответствия формируются на определенной базе, и на этот процесс влияет ряд факторов. С позиции теории конструктов, о которых речь шла в начальных главах, как один, так и другой образы являются конструктами, открытость которых определяется величиной и значимостью их влияния на человека, а также такой характеристикой, которая получила название ожидания. Ее смысл заключается в том, что образованный в сознании конструкт, взаимодействуя с другими, уже имеющимися конструктами, получает возможность установления таких связей, которые предполагаются нашим представлением (т. е. теорией) о его месте во взаимодействующих с нами структурах мира.

Литература

Бехтерева Н. П. Нейрофизиологические аспекты психической деятельности Л.: Наука, 1974.

Гранит Р. Основы регуляции движений. М.: Наука, 1973.

Лазарус Р. Теория стресса и психофизиологические исследования // Эмоциональный стресс. Л.: Медицина. 1970.

Медведев В. И. Функциональные состояния головного мозга человека // Механизмы деятельности мозга. Л.: Наука, 1982.

Медведев В. И., Алдашева А. А. Экологическое сознание. М.: Логос, 2000.

Миллер Д., Галлантер Ю., Прибрам К. Планы и структура поведения. М.: Наука, 1965.

Соколов Е. Н. Восприятие и условный рефлекс. М.: МГУ, 1958.

Понятие деятельности играет ключевую роль в психологии труда как научной дисциплине, выполняя ряд важнейших функций. Во-первых, именно деятельность, точнее ее главный тип – трудовая деятельность, является основным предметом психологии труда. Тем самым понятие деятельности выполняет предметообразующую функцию по отношению к психологии труда. Во-вторых, понятие деятельности имеет не только психологическое содержание, а является междисциплинарной категорией, поскольку деятельность изучается во многих науках (экономике, социологии, философии и др.). В силу этого посредством данной категории синтезируются знания ряда наук, что позволяет выделять интегративную функцию понятия деятельности – функцию обобщения научных знаний. В-третьих, именно психологическое содержание индивидуальной деятельности является своеобразной квинтэссенцией всего трудового процесса, а многие важнейшие психологические закономерности проявляются в ней наиболее полно, рельефно и целостно. В связи с этим, деятельность выполняет и важную методическую функцию, объективно выступая не только основным предметом, но и своеобразным средством – методом изучения важнейших общепсихологических закономерностей. В-четвертых, деятельность имеет и еще одну важную особенность: она характеризуется двумя сторонами – внешней (наблюдаемой, эксплицитной) и внутренней (скрытой от непосредственного наблюдения, имплицитной), объективной и субъективной. Они, не являясь тождественными по содержанию, тем не менее, закономерно взаимосвязаны, что и делает возможным раскрытие психологического содержания по его внешним проявлениям и психологическое исследование в целом. Тем самым деятельность выполняет и методологическую функцию.

<…> B настоящее время существует очень много различных определений деятельности, в том числе и психологии. Одним из наиболее удачных является следующее определение деятельности: деятельность – это форма активного отношения субъекта к действительности, направленная на достижение сознательно поставленных целей и связанная с созданием общественно значимых ценностей или освоением социального опыта. <…> В приведенной дефиниции более общей категорией, с помощью которой определяется деятельность, выступает общепсихологическое понятие отношения. Оно является синтезом всей системы взаимодействий человека с миром; включает и рационалистические, и эмоциональные, и межличностные, и многие иные аспекты. Максимально общий характер понятия отношения, позволяя преодолеть недостатки рационалистических определений деятельности, одновременно создает основу для охвата всех ее реальных аспектов, а также всех разновидностей деятельности, ее типов и даже классов.

Деятельность – это <…>, во-первых, отношение продуктивного типа, по определению предполагающее получение некоторого результата. Однако он может быть представлен не только в виде какого-либо продукта (изделия, ценности и др.), но и в виде освоения человеком тех или иных знаний, умений, иных форм социального опыта. Тем самым данное определение указывает на наличие трех основных типов деятельности: собственно трудовой, игровой и учебной. Во-вторых, деятельность – это такое отношение, которое регулируется осознаваемой целью как идеальным образом будущего результата. Цель выступает в качестве системообразующего фактора деятельности, т. е. главного критерия для определения ее содержания, структуры и динамики.

<…> Два рассмотренных специфических признака, через которые определяется деятельность, позволяют раскрыть основные общепсихологические свойства (атрибуты) деятельности. С одной стороны, это свойства активности, продуктивности (результативности), осознаваемости, социальной обусловленности.

С другой стороны, существуют и иные, также важнейшие общепсихологические свойства деятельности:

– предметности – направленности деятельности на преобразование или освоение определенного «внешнеположенного» по отношению к субъекту объекта, который выделяется им в качестве предмета своей целенаправленной активности;

– адаптивности, т. е. способности деятельности к гибким перестройкам и трансформациям при изменении внешних и внутренних условий ее реализации;

– системности, согласно этому свойству деятельность предстает не рядоположенной суммой своих компонентов, а их организованной целостностью. При этом особо важно то, что у деятельности как целостности возникают такие новые свойства, которых нет ни у отдельных ее компонентов, ни у их простой суммы, – так называемые системные качества деятельности. Следует подчеркнуть, что деятельность является одной из наиболее сложных среди известных в настоящее время систем, в силу чего и ее познание, и ее изучение должны осуществляться на адекватной методологической основе – принципах системного подхода.

Так, именно системность деятельности обусловливает существование двух ее основных планов – внешнего (предметно-действенного) и внутреннего (собственно психологического). Внешний раскрыт гораздо лучше и полнее, чем внутренний, одновременно не является в строгом смысле предметом собственно психологического изучения, а выступает вспомогательным, хотя и крайне важным для него. Без рассмотрения объективированного содержания трудовой деятельности ее психологическое изучение и понимание невозможны. В связи с этим, существует важная проблема, сформулированная в русле психологического анализа деятельности: оптимальной пропорции внешней – объективированной – характеристики деятельности и характеристики ее внутреннего – собственно психологического – содержания. Такая пропорция устанавливается на основе соблюдения двух важнейших общепсихологических принципов. Первый – принцип единства психики и деятельности, согласно которому внешние и внутренние компоненты деятельности представляют собой нерасторжимую целостность и должны взаимообъясняться друг через друга. Второй – принцип двухэтапности психологического изучения деятельности. Согласно ему, анализ деятельности должен включать два сменяющих друг друга этапа – анализ ее содержания и анализ ее психологических механизмов. Первый этап связан с характеристикой объективного содержания деятельности, второй – с анализом субъективного, собственно психологического содержания. Эти принципы являются в настоящее время своеобразными императивами и задают общую направленность изучения любой деятельности.

Внешняя характеристика деятельности (прежде всего профессиональной) осуществляется через понятия субъекта и объекта труда, предмета, условий и средств деятельности.

Предмет труда – совокупность вещей, процессов, явлений, с которыми субъект в ходе деятельности практически или мысленно взаимодействует.

Средства труда – совокупность орудий, способных усилить возможности человека распознавать особенности предмета труда и воздействовать на него.

Условия труда – система социальных, психологических, санитарно-гигиенических и физических характеристик деятельности.

Внутренняя характеристика деятельности предполагает описание процессов и механизмов ее психической регуляции, ее структуры и содержания, а также операционных средств ее реализации.

Свойство системности деятельности как наиболее обобщенная, интегративная характеристика позволяет лучше понять и предмет ее психологического изучения. Поскольку деятельность является чрезвычайно сложной системой, то и ее психическая регуляция должна быть аналогичной – сложной, комплексной, многоаспектной. В силу этого, предметом психологического изучения деятельности выступает не какой-либо частный план исследования и даже не их совокупность, а, по существу, вся психологическая проблематика, но взятая в ее «деятельностном измерении». Психология деятельности – это психология в целом, преломленная сквозь специфичность содержания и структуры деятельности, поэтому предметом психологического изучения деятельности выступают психологические компоненты, которые побуждают, направляют и регулируют активность субъекта и реализуют ее в исполнительских действиях, а также свойствах личности, через которые эта активность реализуется.

Системность организации деятельности наиболее полно и явно проявляется в особенностях ее структуры. Понятие структуры (от лат. struere – строю) используется для обозначения особенностей строения, внутренней организации того или иного объекта, процесса, явления. Определение структуры – это раскрытие основных компонентов и изучение связей между ними. Познание практически любого объекта, а не только деятельности почти всегда начинается с попыток решения именно этой задачи. Установление содержания и структуры какого-либо объекта во многом тождественно его познанию как такового.

<…> К настоящему времени в психологии профессиональной деятельности сложились два основных способа решения данной проблемы. Первый из них условно обозначают как структурно-морфологическую парадигму психологического анализа деятельности. Согласно данному подходу, основным структурным компонентом деятельности является действие, а организация деятельности в целом трактуется как иерархия систем действий разного уровня сложности. Второй подход обозначают как функционально-динамическую парадигму психологического анализа деятельности. Он, являясь более современным и совершенным, базируется на следующем основном положении. Деятельность в силу своей исключительной сложности не может основываться и не основывается на каком-либо одном (унитарном) компоненте, например действии. Она предполагает необходимость нескольких качественно разнородных психологических компонентов – своих единиц. Они закономерно взаимосвязаны между собой и образуют целостную психологическую структуру деятельности. Эта структура динамична, а ее функционирование и есть процесс деятельности. Указанные подходы не взаимоисключают друг друга и уж тем более не антагонистичны. Они, скорее, взаимодополняют друг друга, поскольку второй из них является, по существу, развитием и углублением первого (хотя и его частичным отрицанием).

В том случае, если в качестве единицы деятельности (ее основной психологической ячейки) берется действие, ее психологическая структура принимает вполне определенное строение – уровневое. Оно наиболее подробно раскрыто в психологической теории деятельности А. Н. Леонтьевым. Согласно этой теории, деятельность построена на основе структурно-уровневого принципа, который конкретизируется в двух основных положениях: во-первых, общая структура деятельности образована качественно различными уровнями, формами активности человека; во-вторых, эти уровни иерархически соподчинены и образуют целостную систему. Различают три основных уровня организации деятельности: операций, действий и автономной деятельности. Второй из этих уровней – действий, занимая срединное, т. е. центральное, место в общей структуре деятельности, наиболее важен для понимания психологических особенностей деятельности и ее строения.

Действие – это основная единица структуры деятельности, представляющая собой произвольную, преднамеренную активность, которая направлена на достижение осознаваемой цели. С психологической точки зрения действие обладает двумя основными атрибутивными характеристиками. Первая заключается в том, что любое действие имеет не только цель как таковую, но и цель, обязательно несовпадающую с общими целями всей деятельности. Имеет место феномен расхождения целей действий и деятельности, лежащий в основе всей структуры деятельности. Конкретные формы и способы активности субъекта определяются не непосредственно целями всей деятельности, не потребностями и мотивами ее субъекта, а целями отдельных действий и условиями, в которых они реализуются.

Вторая основная особенность действия состоит в его осознаваемом, произвольном характере. Само свойство осознаваемости собственной активности возникает именно в силу того, что имеет место расхождение целей действия и деятельности. Активность субъекта начинает строиться как сложно-опосредованная и, следовательно, требующая осознаваемого контроля. В психологических исследованиях установлено, что благодаря свойству осознаваемости действие сохраняет и воспроизводит (мультиплицирует) все главные психологические особенности деятельности в целом. Оно, как и деятельность, характеризуется свойствами целенаправленности, произвольности, предметности, активности, осознаваемости, адаптивности, системности и др. Стоит, однако, сделать лишь один шаг «вглубь» и перейти к более дробной единице – неосознаваемым операциям, как оказывается, что эти единицы уже не будут адекватно воспроизводить указанные основные характеристики деятельности.

Л. С. Выготский разделял способы анализа деятельности на компонентный и элементный. Компонент – это та мельчайшая часть целого, которая еще имеет свойства самого этого целого; элемент – это та часть, из которой состоят компоненты, а, следовательно, и само целое, но у которой отсутствуют свойства целого. Например, для воды ее компонентом будет молекула, поскольку она является носителем качеств жидкости, а элементами – атомы водорода и кислорода; они уже утрачивают специфику целого (жидкости) и являются газами. Поэтому психологический анализ деятельности должен быть именно компонентным (а не элементным); лишь тогда он будет и достаточно детализированным, и одновременно содержательно наполненным, воспроизводящим в своих результатах все богатство исходного анализируемого целого.

Сходная, получившая еще более глубокую теоретическую проработку точка зрения сформулирована другим крупнейшим отечественным психологом – С. Л. Рубинштейном. Он считал именно действие «подлинной единицей», «ячейкой», «клеточкой» человеческой деятельности, в которой наиболее явно и ярко проявляются все основные психологические особенности не только деятельности, но и личности в целом. Он указывал, что в действии, как в «клеточке» деятельности, представлены зачатки всех сторон психики и что все стороны психики выступают в тех взаимосвязях, в которых они реально существуют в действительности.

В отличие от действий, психологические операции соотносятся не с теми или иными осознаваемыми целями (и подцелями), а с условиями их достижения. При этом следует различать внешние и внутренние условия. Внешние условия – это система объективных параметров среды, в которой реализуется та или иная цель. Внутренние условия – это совокупность тех ресурсов (знаний, умений, компетентности и т. д.), которыми располагает субъект. Если совокупность внешних и внутренних условий такова, что она необходима и достаточна для реализации того или иного действия, то оно имеет тенденцию автоматизироваться и переводиться на неосознаваемый (так называемый фоновый) уровень регуляции. Действие, представленное без свойства осознаваемости, переведенное на автоматизированный уровень регуляции, – это и есть психологическая операция. И наоборот, если условия (как внешние, так и внутренние) усложняются, то уже сформированная операция не только может, но и должна дезавтоматизироваться, переводиться на осознаваемый уровень, т. е. трансформироваться в действие.

Высший уровень – собственно деятельность – выделяется А. Н. Леонтьевым на основе того, что данный уровень соотносится не с целями и тем более не с условиями их достижения, а непосредственно с мотивами личности, с системой ее доминирующих потребностей. Согласно данной теории, сама деятельность как таковая (отдельная автономная деятельность) как раз и выделяется на основе критерия наличия у нее какого-либо самостоятельного, специфического мотива. Мотив и деятельность суть взаимополагающие понятия; немотивированной деятельности не может быть просто по определению. Мотив деятельности непосредственно связан с ее предметом и даже определяется им, в силу чего возникает свойство предметности деятельности. Оно рассматривается как основное свойство деятельности; беспредметной деятельности, так же как и немотивированной, быть не может. Как отмечает А. Н. Леонтьев, выражение «беспредметная деятельность» лишено смысла. Деятельность только кажется беспредметной, но научное исследование деятельности требует раскрытия ее предмета. Причем предмет деятельности выступает двояко: как подчиняющий себе и преобразующий предметную деятельность и как образ предмета, как продукт психического отражения.

Являясь высшим в общей структуре деятельности, этот уровень одновременно интегрирован в еще более сложную систему – систему личности. В связи с этим, деятельность рассматривается как «молярная неаддитивная единица жизнедеятельности» субъекта, личности. Иными словами, личность – это своеобразная система ее деятельностей – того, что она может, чего она хочет и в чем она проявляет себя другим людям.

Три охарактеризованных уровня, являясь важнейшими, в то же время не исчерпывают собой все иерархии реально существующих макроуровней в структуре деятельности. Проведенные в последние годы исследования показали, что возможно (и необходимо) выделение также и иных уровней организации деятельности. В частности, уровень операций требует детализации и выделения уровня так называемых функциональных блоков, т. е. таких психофизиологических единиц, реализующих действия и отдельные движения, которые, в отличие от операций, практически недоступны дезавтоматизации. В диапазоне между уровнем действий и деятельности также обнаружен качественно специфический уровень организации, обозначенный понятием инфрадеятельностного уровня. Он специфичен тем, что по степени сложности своей организации (по технологии) равнозначен сложности самой деятельности в целом; однако формально он ей нетождественен, поскольку не имеет самостоятельного мотива.

Согласно второму основному подходу (функционально-динамическому), психологическую структуру любой деятельности образует устойчивый, постоянный набор ее основных компонентов. Все они объективно необходимы для реализации деятельности, а их совокупность обозначается понятием инвариантной психологической структуры деятельности.

Основными компонентами инвариантной структуры деятельности являются: мотивация, целеобразование, информационная основа деятельности, антиципирование (прогнозирование) ее результатов, принятие решения, планирование, программирование, контроль, коррекция, а также оперативный образ объекта деятельности, система индивидуальных качеств субъекта и совокупность исполнительских действий. Взятые в статике, т. е. в тех структурных психологических образованиях, которые их обеспечивают, эти компоненты являются основными «кирпичиками» деятельности. Но взятые в динамике – функционировании – они же являются основными регулятивными процессами реализации деятельности.

Все указанные основные структурные компоненты деятельности представлены в реальной деятельности в виде сорганизованной и скоординированной целостности, т. е. в таком виде, который является оптимальным с точки зрения достижения целей деятельности. Цель, интегрируя все компоненты деятельности, переводит их в так называемый режим взаимодействия в плане ее достижения. Тем самым совокупность основных компонентов деятельности предстает уже не только как их определенная структура, но и как целостная система. Для ее обозначения в психологии сложилось понятие психологической системы деятельности.

Психологическая система деятельности (ПСД) – это целостное единство психических структур субъекта и их всесторонних связей, которые побуждают, программируют, регулируют и реализуют деятельность и которые организованы в плане выполнения функций конкретной деятельности.

Любая ПСД формируется на базе индивидуальных качеств субъекта деятельности путем их построения, переструктурирования, исходя из мотивов, целей и условий деятельности.

Процесс формирования ПСД обозначается понятием системогенеза. В ходе данного процесса определяется компонентный состав системы, устанавливаются функциональные взаимосвязи между компонентами и происходит развитие отдельных компонентов в плане обеспечения достижения цели <…>.

Литература

Выготский Л. С. Собр. соч. в 6-ти тт. Т. 2.

Зинченко В. П., Мунипов В. М. Основы эргономики. М., 1982.

Карпов А. В. Психологический анализ трудовой деятельности. Ярославль, 1988.

Климов Е. А. Психология труда. М., 1998.

Конопкин О. А. Психологические механизмы регуляции деятельности. М., 1982.

Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975.

Ломов Б. Ф. Методологические и теоретические проблемы психологии. М., 1984.

Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. М., 1946.

<…> В психологии во 2-й половине XX столетия возникла проблема «совладания» личности с трудными ситуациями, которой в настоящее время в разных странах посвящено большое количество эмпирических и теоретических исследований. Психологи работают над выявлением конструктивных, неконструктивных и самопоражающих стратегий в драматических жизненных условиях. Определяются личностные характеристики, которые либо способствуют, либо препятствуют индивиду совладать с ситуациями, заключающими в себе угрозу человеческим ценностям: жизни, здоровью, самоуважению, смыслу существования.

В отечественной психологии вопросами поведения и переживания людей в экстремальных ситуациях занимаются представители психологии труда. Но в общей психологии и психологии личности эти вопросы не получают своей разработки, поскольку, с моей точки зрения, в них не сформировалась соответствующая система понятий. А между тем с трудными проблемами, бедами и несчастиями, приводящими к психосоматическим расстройствам, люди встречаются в разных сферах своего бытия, на всем протяжении индивидуального жизненного пути. Число сложных ситуаций значительно возросло в наше время – в период общественно-исторических потрясений, ломки прежнего уклада жизни, переоценки ценностей. Эта историческая ситуация – причина возникновения многих трудноразрешимых проблем, с которыми люди ранее не сталкивались в своей жизни. Поэтому самым неотложным и актуальным является изучение того, каким образом человеку удается справиться с жизненными трудностями, с неожиданными негативными событиями, к каким стратегиям прибегают люди, чтобы совладать с ними или предотвратить порождаемые ими эмоциональные нарушения.

Прежде чем начать анализ того, как человек ведет себя в трудных для него ситуациях и что он переживает, укажем на некоторые методологические просчеты большинства исследований, речь о которых пойдет в данной статье. Первый недостаток заключается в фрагментарности подхода: то или иное событие рассматривается изолированно от ситуаций, предшествующих ему, и от состояния человека, в котором он находился незадолго до случившейся беды. Между тем психологи, пользующиеся лонгитюдным методом, нередко обнаруживают, что непредвиденные, меняющие судьбу события часто случаются с людьми, которые уже в течение нескольких месяцев были в депрессивном состоянии либо страдали иными психосоматическими нарушениями (Shrout P. E., Link B. G., Dohrenwend B. B. et al., 1989).

<…> В 70-е годы внимание психологов привлекало в основном поведение человека в экстремальных ситуациях, однако в 80-е годы R. Lazarus и A. De Longis (1983) весьма критически отозвались о «драматизирующей направленности» разработки проблемы совладания в ущерб обычным неприятностям людей в их трудовой, учебной, семейной жизни. R. Lazarus даже ввел понятие «повседневные неприятности» (Daily hassles), вносящие иногда непропорционально большой вклад в биографический стресс и дезадаптацию личности. За последнее десятилетие сделан ряд попыток выделить основные стрессогенные ситуации в трудовой деятельности (ролевая неопределенность, ролевая перегрузка и недогрузка, ролевой конфликт, «трудное начальство», использование умений и способностей не в полной мере и др.), в семье (рассогласование потребностей супругов, напряженные отношения с детьми, феномен «опустевшее гнездо» и др.), а также в сфере здоровья.

Но, к удивлению психологов, определить степень трудности, стрессогенности различных ситуаций оказалось очень нелегко. Одно и то же событие у разных людей может вызвать резкое противодействие, породить негативные чувства или пройти почти незамеченным. Согласно выдвинутому К. Левином принципу психологического единства личности и окружающего ее мира, личность и событие взаимно преломляются, в зависимости от психологической переработки индивидом разных обстоятельств жизни они вызывают у него разные переживания и реакции.

<…> Второй методологический недостаток при разработке проблемы совладания – это упрощенное определение трудных жизненных ситуаций: они понимаются как обстоятельства жизни, требующие от индивида таких действий и условий, которые находятся на границе его адаптивных возможностей или даже превосходят имеющиеся у него резервы.

С моей точки зрения, в таком определении жизненных трудностей не учитывается главное – та ценность, которая в определенных условиях может быть потеряна или уничтожена. Это обстоятельство и делает ситуацию стрессовой. Для того чтобы сохранить, защитить, утвердить данную ценность, субъект прибегает к различным приемам изменения ситуации. При этом чем более значительное место в смысловой сфере личности занимает находящийся в опасности объект и чем более интенсивной воспринимается личностью угроза, тем выше мотивационный потенциал совладания с возникшей трудностью.

В последнее время психологи, которые работают над проблемой совладания, также вводят в свою теоретическую систему понятия, синонимичные понятию ценности. Известный немецкий психолог X. Томе в ряд своих главных понятий, таких, как «когнитивные репрезентации», «субъективное жизненное пространство» и «техники» жизни, ставит концепт «темы бытия». Содержание «темы» он описывает как центральные устремления личности, ее главные интересы или же как объекты, обладающие высокой личностной значимостью для индивида (Thomae H., 1980).

<…> В качестве позитивной методологической тенденции отметим растущее стремление психологов когнитивно-феноменологической ориентации учитывать в исследованиях «приватный опыт», рассматривать трудные ситуации глазами самого субъекта, с точки зрения его «внутренней ситуации». До недавнего времени активность человека по преодолению жизненных трудностей изучалась в рамках когнитивно-поведенческой парадигмы, представители которой с позиций внешнего наблюдателя анализировали то, как человек воспринимает и оценивает свои трудности, как связан уровень самооценки с приемами совладания, какими способами можно усилить мотивацию индивида в особо трудных условиях и т. д. Критическими для этих исследований были вопросы о том, почему разные люди весьма различно воспринимают одни и те же ситуации, почему они, обладая приблизительно равным набором стратегий, выбирают неодинаковые приемы разрешения трудных проблем. Пытаясь ответить на данные вопросы, психологи начали переходить к иной парадигме. Все представители призывают анализировать сложные ситуации и действия в них индивида с позиций его собственного внутреннего мира (Snyder C. R. et al., 1087), «внутренней реальности» (Joneff-Bulman R. et al., 1987, c. 135). Они исходят из положения о том, что человек на протяжении всей своей жизни строит, перестраивает и достраивает глубоко личностную «теорию» мира, включая и его самоконцепцию. Весь опыт жизни, а также предвосхищаемое будущее закрепляется в минитеориях в виде систем значений и значимостей, убеждений и ценностей – они-то и регулируют восприятия и представления человека, определяют интерпретацию окружающего мира и действия в нем субъекта. Свою теорию индивид стремится сделать упорядоченной, взаимосогласованной – теорией предсказуемого и понятного мира. Личностной концепции благополучного мира соответствует и концепция себя как удачливого и неуязвимого. Стремясь поддерживать позитивные представления, люди игнорируют неблагоприятную информацию о себе, стараются дискредитировать источник информации, понижающий самооценку, и даже, по данным А. Н. Baumgardner, R. M. Arkin [10], прибегают к разным формам самообмана.

<…> L. Perloff пишет, что индивиды «мотивированы верить в справедливый и упорядоченный мир, в котором люди получают то, что заслужили, и заслуживают то, что получают, – мир, в котором плохие вещи не случаются с хорошими людьми» (Perloff L., 1987, c. 220).

Зная такую личностно-мировоззренческую «теорию» человека, можно представить себе, сколь разрушительным будет воздействие на него неожиданного тяжелого события. Не вписываясь в личностную «теорию», негативное событие приводит к разрыву сложившихся в сознании систем значений, к разрушению субъективного жизненного мира (assumptive world). Глубоко укоренившиеся отношения к миру должны быть перестроены. Однако сознание под влиянием сильного аффекта резко сужается, оно концентрируется лишь на негативных аспектах события. В результате человек оказывается неспособным воспринять те характеристики события и те включающие его связи, которые могли бы помочь ему изменить ситуацию к лучшему. Выработка более эффективной саморегуляции и социальная помощь будут способствовать уменьшению травмирующего воздействия на человека трудной ситуации. Но лишь сам субъект в силах изменить свою индивидуальную «теорию», сделать ее более реалистичной, переосмыслить выпавшее на его долю несчастье как неотъемлемую часть жизни, а не как незаслуженное наказание судьбы. Основное, чему учится индивид на таких болезненных примерах, – это выработке главной стратегии: антиципировать и предотвращать трудные жизненные ситуации.

Из ценностно-смысловой «теории» личности, которая является основой психологической переработки, возникают те или иные стратегии совладания. Травмирующие события в жизни людей неожиданны, и на эту внезапность человек реагирует сначала на сенсорном уровне – состоянием оцепенения, которое быстро сменяется особой активностью личности, получившей в психологии название «когнитивное оценивание». Это процесс распознавания особенностей ситуации, выявление негативных и позитивных ее сторон, определение смысла и значения происходящего. С появлением значения возникают качественно определенные эмоции. По словам Lazarus, именно «эмоция является ответом на значение» (Lazarus R. S., 1991, C. 824). Объектом когнитивного оценивания выступают также способности и возможности человека, его функционально-энергетические резервы. От уровня развития механизма когнитивного оценивания, его гибкости, от способности человека с разных точек зрения рассматривать трудную ситуацию и прибегать к приемам переоценки зависит правильный выбор стратегии совладания с травмирующим событием. Успешность когнитивного оценивания зависит от уверенности человека в своей способности контролировать окружающий мир, умения регулировать негативные чувства и аффекты, от способности актуализировать весь свой жизненный опыт и уверенности в помощи других людей. Главным результатом когнитивного оценивания является заключение человека – подконтрольна ли ему ситуация или он не сможет ее изменить. В том случае, если субъект считает ситуацию подконтрольной ему, он использует конструктивные, преобразующие ситуацию стратегии.

Приняв решение о возможности позитивного изменения трудной ситуации, субъект начинает формировать ее как проблему: он определяет конечную и промежуточные цели, намечает план решения, определяет способы достижения цели. Иногда он прибегает к «когнитивной репетиции»: проигрывает в уме свои действия и их возможные последствия, расставляет приоритеты.

<…> Конструктивно преобразующая стратегия жизни не обязательно предполагает использование практических действий, их могут заменить вербальные формы реагирования. Так, в сфере труда, решая проблему «трудное начальство», многие работники пытаются методом убеждения, аргументации, разъяснения изменить мнение управляющего и тем самым ликвидировать конфликтную ситуацию (Latack J., 1986).

Во многих случаях продолжительные, но неудачные попытки практически преобразовать травмирующую ситуацию приводят человека к тому, что все его ресурсы и резервы оказываются почти исчерпанными. В подобных условиях происходит перестройка и содержательно-смысловой, и энергетически динамической сферы сознания. Наблюдается предельное оскудение ценностного содержания сознания. Деятельность, обычно полимотивированная, начинает побуждаться лишь той единственной ценностью, которая составляет суть проблемы (Е. Д. Туманов). Человек пытается также сформировать новую систему психической саморегуляции. Как пишет Л. Г. Дикая (1990), в поведении человека на какое-то время центральное место занимает саморегуляция, а не конструктивная деятельность. При направленности на актуализацию процессов самосознания именно саморегуляция становится самостоятельной деятельностью, со своим мотивом, целью, образом состояния. <…> Но может случиться, что проблема так и окажется нерешенной. В таком случае субъект, вынужден признать, что потерпел неудачу. Однако неудача сама по себе представляет тягостное событие в жизни личности. На смену одной трудной ситуации приходит другая. Неудача заставляет отказаться от той ценности, ради которой человек мобилизовал все свои силы. Кроме того, поражение влечет за собой снижение самооценки, требует пересмотра позитивных представлений о себе. В таких случаях некоторые индивиды прибегают к приему «коррекции своих ожиданий и надежд». Но этот прием обедняет будущее личности и отнюдь не поднимает ее самоуважения. Тогда в действие вступает широко распространенная стратегия, ориентированная на восстановление позитивного отношения к себе, чувства личного благополучия. Этот прием часто используется людьми, попавшими в безвыходное положение. Такая «техника» жизни получила название «идущее вниз сравнение» (Wills Th. A., 1987). Применяя ее, человек сравнивает себя с людьми, находящимися в еще более незавидном положении.

<…> По отношению к себе он может прибегнуть и к идущему вверх сравнению – вспомнить о своих успехах в других областях и ситуациях. Все эти приемы обесценивают неудачу, не требуют негативной перестройки отношения к себе и вписываются в личную теорию как незначительный биографический эпизод.

Однако не со всякой неудачей человек может совладать. Все зависит от ее психологической структуры. Если субъект сам поставил перед собой трудную задачу, спроектировал ее как часть будущей жизни, преисполнен уверенности в ее решении и для совладания с ней мобилизовал огромные силы, то поражение он должен пережить как крушение всей своей личности. Если он до этого не переживал крупных неудач, не попадал в бедственные положения, его сознание подобно сознанию студентов, живущих в своих субъективных благополучных жизненных мирах и не способных включить драматическое событие в содержание собственного сознания.

<…> Если иметь в виду, что факт неожиданности трудной ситуации усиливает ее негативную значимость для человека и порождает массу дополнительных отрицательных эмоций, препятствующих поиску успешных путей совладания, то будет понятно адаптивное значение специфической стратегии «антиципирующего совладения» и «предвосхищающей печали». Они позволяют людям психологически подготовиться к возможным нелегким испытаниям и заранее наметить способы предотвращения несчастливых поворотов судьбы <…>.

Активно преобразуя трудные жизненные условия, личность значительно изменяется, но изменения эти непреднамеренны и, как правило, неосознаваемы. Жизнь, однако, ставит личность в такие ситуации, когда только намеренное изменение ею своих особенностей может привести к благополучию. Изменить себя, не изменяя себе, – задача трудная, и человек вряд ли справился бы с ней, если бы у него, по справедливому замечанию F. Rothbaum (1982), мотивация приспособления была не менее мощной, чем побуждение перестроить мир.

Прежде всего личность может изменить свое отношение к ситуации, придать ей нетривиальный смысл. <…> Этот прием «позитивного истолкования» неприятного и морально тяжелого переживания все чаще используется в больничной практике: людям, которые с трудом переносили пребывание в госпитале, врачи помогали переосмыслить свою ситуацию как период отдыха, соблюдения диеты, время для размышлений. После такой терапии состояние пациентов значительно улучшалось (Longer F., 1977)

Часто источником весьма тягостных переживаний становятся личностные свойства самого человека. Такова, например, очень трудно изживаемая застенчивость. Для совладания с нею Ф. Зимбардо (1991) предлагает субъекту принять на себя определенную роль и вести себя в соответствии с этой ролью. Поскольку человек не идентифицирует себя с выбранной ролью, все допускаемые им промахи и неловкости он относит не к себе, а к выбранному персонажу, поэтому-то не чувствует смущения, не снижает самооценку и не ориентируется на мнения других. Ролевое поведение, как показывает Зимбардо, является одним из эффективных приемов совладания человека с некоторыми нежелательными чертами личности. Вместе с тем он выявляет любопытную закономерность – влияние роли на личность. Как бы ни отчуждал себя человек от разыгрываемой им роли, она все равно изменяет индивида как личность, Ссылаясь на свои работы

<…> Распространенной формой приспособительного поведения часто выступает идентификация личности с людьми более удачливыми, со «счастливчиками», с мощными организациями и объединениями. К такому приему прибегают люди, перенесшие много неудач и разочарований, причину которых они обычно видят в отсутствии у себя качества «удачливости». Идентифицируясь с преуспевающими людьми, «неудачники» как бы дополняют себя особыми способностями, а становясь функционерами авторитетных организаций, не только получают право говорить о «наших успехах» – они на самом деле начинают ощущать себя сильными и действуют более уверенно и успешно.

К этим вспомогательным приемам относятся «техники» борьбы с эмоциональными нарушениями, вызванными неустранимыми, с точки зрения субъекта, негативными событиями. Таковы уход или бегство из трудной ситуации, которые могут осуществляться не только в практической, но и в чисто психологической форме – путем внутреннего отчуждения от ситуации или подавления мыслей о ней. Субъекты «ухода» – это индивиды, пережившие много разочарований и неудач. Будучи достаточно способными, они отказываются от повышения по службе и заманчивых предложений. Свой способ поведения определяют «как последнюю линию защиты» (Thomae H., 1980). Избегание всех сомнительных ситуаций становится их личностной особенностью. <…> Итак, в определенных случаях «уход» может быть оправданной и «конструктивной» стратегией жизни. Бывают, однако, случаи, когда человек не может ни практически преобразовать проблему, ни уйти от источника опасности и страданий. Такие ситуации часто возникают в сфере здоровья. В подобных обстоятельствах индивид прибегает к «фокусирующимся на эмоциях» стратегиям – стратегиям психологической борьбы со своими негативными эмоциями и болезненными ощущениями. Он «не замечает» симптомов болезни, старается относиться с юмором к своему положению, надеется на помощь сверхъестественных сил. Эти приемы неконструктивны в том смысле, что не устраняют трудную проблему, но все же они адаптивны, поскольку облегчают психологическое состояние больного.

К распространенным приемам самосохранения относится «техника» отрицания – отказ признать, что произошло ошеломляющее, травмирующее событие (Lazarus R. S., 1987). Своеобразие отрицания заключается в следующем: люди знают, что произошло нечто ужасное, но они не переживают острых негативных чувств и ведут себя так, как будто ничего не случилось.

<…> R. Janoff-Bulman (1987) в ряде своих работ, а также М. J. Horowitz рассматривают отрицание как психологический барьер на пути разрушительного проникновения трагедии во внутренний мир человека, в его ценностно-смысловую концептуальную систему. Отрицание позволяет субъекту перерабатывать трагические ситуации малыми дозами, постепенно ассимилируемыми смысловой сферой личности. После ассимиляции запредельного для ума человека события меняются его сознание, отношения к миру, появляется новая оценка жизни и собственных возможностей, увеличивается пространство личного будущего в его сознании.

Если же люди, попав в безвыходную ситуацию, не хотят или не могут воспользоваться психологическими приемами самосохранения, они прибегают к самопоражающим стратегиям – наркомании, алкоголизму, суициду (Амбрумова А. Г. и др., 1981; Братусь Б. С., 1987).

В психологии выделяются три группы жизненных невзгод. Это повседневные неприятности; негативные события, связанные с различными периодами жизни и возрастными изменениями (неудачи при поступлении в вуз, понижение в должности, уход в отставку, переселение в дом для престарелых); непредвиденные несчастья и горести (опасная болезнь, невосполнимый ущерб, трагическая потеря). Однако в человеческой жизни есть ситуации, психотравмирующее воздействие которых не может измеряться обычными шкалами. Это войны, крупные катастрофы, стихийные бедствия. Имея пролонгированный характер, они меняют образ жизни людей, их сознание и личность. Тип этих изменений раскрывают исследования ветеранов разных войн: в Ливане, во Вьетнаме, в Персидском заливе (Hotfoll S. E. et al., 1991; Hezu A. M. et al., 1987; Solomon L., et al., 1988). Для всех ветеранов с посттравматическими нарушениями характерным стало отчуждение от общества, в которое они вернулись, которое казалось им сильно изменившимся и незнакомым. Для них реальным жизненным миром продолжал быть мир военных действий. Они заново продумывали свои боевые операции, порицали себя за неверные, по их мнению, решения и действия. Попытки поговорить с окружающими о своих удачах и ошибках не встречали понимания. В сновидениях бывших воинов постоянно возникали картины боев, они видели убитых и раненых. Иными словами, в сознании ветеранов жили два мира со своими особыми законами, и более живым оказывался мир войны, препятствующий полноценному вхождению этих людей в мирную действительность Постоянное отчуждение от общества, от тех дел, которыми занимались другие, порождало у них чувство беспомощности, ощущение, что весь мир вышел из-под их контроля. Для того чтобы соединить два жизненных мира, интегрировать разорванное сознание, бывших солдат стали посылать в воинские части, на маневры. Армия в мирное время начала восприниматься ими как специфическое продолжение жизни общества. Постепенно исчезла экзистенциальная пропасть между двумя личностными мирами, интегрировалось сознание. <…>

Многие психологи считают, что стратегии совладания ситуационно специфичны и особенности личности в их выборе играют небольшую роль. В то же время огромный массив исследований показывает, что специфика осмысливания и интерпретации трудных ситуаций, а также применение тех или иных «техник» жизни выступают индикатором разных типов личности. Анализ работ позволяет выделить по крайней мере два типа, отличающиеся друг от друга специфическим отношением к миру, убеждениями, самооценкой, когнитивными стилями, историей успехов и неудач. У них разные модели идентификации, они в разной мере прибегают к помощи других людей. Исследования показывают, что люди, предпочитающие конструктивно преобразующие стратегии, оказываются личностями с оптимистическим мировоззрением, устойчивой положительной самооценкой, реалистическим подходом к жизни и сильно выраженной мотивацией достижения. Люди же, уходящие от трудных ситуаций, прибегающие к механизмам психологической защиты, склонные к «идущему вниз социальному сравнению», воспринимают мир как источник опасностей, у них невысокая самооценка, а мировоззрение окрашено пессимизмом.

Какие же центральные личностные образования определяют специфику каждого типа и обусловливают кардинальное отличие типов друг от друга? С нашей точки зрения, это разные убеждения в своей способности контролировать и изменять окружающий мир, влиять на происходящие события и справляться с трудными ситуациями жизни. Тех, кто верит в свои силы, в способность контролировать и совладать, называют интерналами. Противоположны им экстерналы, они уверены в своей недееспособности и считают, что негативные события происходят либо по злой воле других, либо являются предначертанием судьбы.

<…> Кардинальной, имеющей большое социальное значение личностной чертой интерналов является их чувство ответственности за свои поступки и действия других людей. В отличие от них, экстерналы не считают себя ответственными даже за свои действия, которые они интерпретируют как навязанные извне.

<…> Интерналы с их чувством личной ответственности и верой в свою – способность справляться с негативными событиями преуспевают и в профессиональной деятельности. С. R. Anderson (1977) в своем лонгитюде изучал бизнесменов, потерпевших крах в результате сильного наводнения. Ученый выделил среди них группы экстерналов и интерналов. Через два с половиной года оказалось, что интерналы не испытывали острых негативных переживаний по поводу постигшего их несчастья. Они быстро восстановили свои предприятия, и их интернальность еще больше возросла. Экстерналы же тяжело переживали беду, медленнее налаживали свой бизнес и стали еще более экстернальными.

Многочисленные психологические исследования позволяют полнее воссоздать психологический облик этих двух типов личности. Интерналы, или конструктивно преобразующие, активные типы личности, воспринимают трудную проблему в совокупности ее положительных и отрицательных сторон, ее связях с другими событиями. Неопределенность условий побуждает их к поиску новой информации. Психологи выделили такую черту «совладающих» личностей, как сензитивность, – повышенную чувствительность к незаметным особенностям ситуаций, к отдаленным ассоциациям, помогающим справиться с трудностями. Уверенные в своих возможностях контролировать негативные события, они воспринимают мир как источник «вызовов», как возможность испытать свои силы. Неудачи не обескураживают интерналов, не снижают их самооценки, а используются в качестве полезной информации, свидетельствующей о необходимости изменить направление поисков решения. Стрессоустойчивость позволяет им сохранять здоровье даже в очень суровых условиях. В контексте этой проблемы нельзя обойти вниманием известные работы S. Kobasa с сотрудниками. Авторы выдвинули предположение, что высокие резервы сопротивления стрессу обусловлены особой личностной диспозицией человека. Это свойство получило название «hardiness», т. е. смелый, дерзающий, «крепкий орешек», стойкий. Утверждая положение о том, что свойства личности опосредствуют влияние ситуации, Kobasa пишет: «…личностные диспозиции могут влиять на процессы совладания и быть механизмом, с помощью которого личность оказывает буферное влияние на стрессовые события» (1982, с. 109). Твердость, крепость, сила противостояния (hardiness) – интегративное личностное качество, включающее, согласно Kobasa, три компонента. Первый – принятие на себя безусловных обязательств (commitment), ведущих к идентификации себя с намерением выполнить действие и с его результатом. Второй – контроль. Субъект контроля действует, чувствуя себя способным господствовать над обстоятельствами и противостоять тяжелым моментам жизни. Когнитивно оценивая даже трагические события, такие люди снижают их значимость и уменьшают тем самым психотравмирующий эффект. Обобщенная позиция субъекта целостной жизни обусловливает восприятие им любого стрессового события не как удара судьбы, влияния неподконтрольных сил, но как естественное явление, как результат действия других людей. Субъект уверен, что любую трудную ситуацию можно так преобразовать, что она будет согласовываться с его жизненными планами, окажется в чем-то ему полезной.

Третий компонент Kobasa называет «вызов» (challenge). Опасность воспринимается как сложная задача, знаменующая собой очередной поворот изменчивой жизни, побуждающий человека к непрерывному росту. Любое событие переживается в качестве стимула для развития собственных возможностей.

<…> Совсем иным выглядит тип личности, избегающий практически преобразовывать опасную ситуацию. По данным Kobasa, у них плохо развито самосознание, слабая структура представлений о себе, они не отвечают на «вызов» судьбы. Пугливые, с недостаточно развитыми процессами когнитивного оценивания, такие личности считают себя неспособными контролировать окружающий мир Они предпочитают уходить от тяжелых ситуаций или покорно их переносить, не пытаясь изменить. Не удивительно, что мировоззрение робких, отстраняющихся от мира людей часто окрашено пессимизмом. Избегая вступать в контакты с людьми, многие из них уходят в мир фантазий. Пожалуй, одна из главных характеристик, которая мешает им успешно жить в реальном мире, – это низкая мотивация достижения, которую они сами нередко интерпретируют как отсутствие способностей.

К этому типу «нестойких», «слабых» людей относятся, несомненно, люди с приобретенной (выученной) беспомощностью. Свойство беспомощности формируется обычно в раннем детстве, когда ребенок не имеет столь необходимых ему социальной поддержки, участия и одобрения.

<…> Личность одних становится буфером перед опасными ситуациями, она снижает стрессовую валентность тягостных событий. И даже когда на ее долю выпадает нелегкая жизнь, она умеет выделить светлые ее стороны и пользоваться ими, сохраняя удовлетворение своим бытием и чувство господства над ним. Совсем иная система убеждений и «техник» жизни характерна для тех людей, которые чувствуют себя беспомощными в мире и не способны его изменить. Тем не менее личности, относящиеся к «пассивному» типу, по данным F. Rothbaum et al. (1982), пытаются своеобразно контролировать свои взаимоотношения с миром: в случае «предиктивного» (предвидимого) контроля, предвосхищая наступление негативных событий, они спешат заранее уйти, замкнуться, предохранить себя от новых разочарований. В случае «викарного» (иллюзорного) контроля человек старается подчиниться могущественным другим, чтобы пользоваться плодами их усилий. Формой контроля выступает и интерпретация ситуаций. Но какое бы значение личность ни приписала ситуации, она принимает ее, не пытаясь изменить. Жизненный мир личности со столь своеобразным контролем является источником неверных мнений и нерациональных убеждений.

<…> Выявление типов личностей, предпочитающих при определенных условиях конкретные «техники» жизни, отнюдь не означает что именно человек определяет свое поведение в той или иной ситуации Мы придерживаемся принципа трансакции: свойства личности и особенности ситуации взаимно преломляются. В определенных ситуациях стрессоустоичивость, стойкость, реалистический подход и хорошо развитый механизм когнитивного оценивания позволяют личности гибко выбирать разные стратегии в меняющихся обстоятельствах. В тех же обстоятельствах у личности другого типа мгновенно возникают страх, предчувствие неудачи, сильно снижается мотив достижения – иными словами, человек не может стать буфером или модератором на пути стрессовой ситуации. Оценка ситуации как драматической, очень трудной вызовет не преобразующую стратегию, а уход, акцептацию события и коррекцию ожиданий В то же время личность типа «харди» также может избежать трудную ситуацию, но ради другой, более актуальной проблемы.

Психологическое своеобразие личности обусловливает неоднозначное влияние на нее трудных ситуаций, но ее типологические характеристики создают предпосылки для предсказания поведения и переживаний в условиях стресса и напряжения.

<…> Кроме проанализированных выше частных приемов совладания, человек должен развить у себя «метастратегические техники» жизни. Об одной из них уже упоминалось. Это способность предвидеть и предотвращать трудные ситуации, блокировать наступление негативных событий.

<…> Другая обобщенная «техника» заключается в способности своевременно распознавать неразрешимость определенных жизненных проблем и сконцентрировать свои усилия вокруг других, не менее насущных задач. Часто бывает так, что трудные обстоятельства, с которыми человек пытался совладать ценой неимоверных усилий, спустя время изменяются как бы сами собой – в результате исчезновения породивших их условий. Своевременность действий и поступков человека – важный компонент его мудрого отношения к жизни.

Анализируя основные приемы совладания, следует особо отметить, что совладание – это процесс, в котором на разных его этапах субъект использует различные стратегии, иногда даже совмещая их. При этом повторим еще раз, что не существует таких стратегий, которые были бы эффективными во всех трудных ситуациях. В этом отношении справедливы слова В. Е. Compas: «Ни один единственный стиль не является адаптивным для всех ситуаций» (1987).

<…> Некоторые психологи призывают учить людей эффективным приемам совладания. Учить борьбе с жизненными трудностями можно и нужно. Но какими приемами воспользоваться? И следует ли ими пользоваться вообще? Это в конечном счете решает сама личность. В каждой стратегии совладания заложено определенное отношение человека к миру. Абсолютизируя такие типы стратегий, как, например, активно преобразующие, контролирующие, мы сталкиваемся с парадоксом: преуспевающими часто становятся личности, которые добиваются многого в жизни, не считаясь с интересами и переживаниями других людей. В большом массиве исследований нам не встретились пока работы, в которых – применительно, скажем, к межличностным конфликтам – изучались бы «безусловное положительное отношение» (К. Роджерс), любовь, милосердие. В конечном счете это тоже конструктивные стратегии, но направленные на совершенствование нравственного начала личности. Их изучение – одна из перспектив дальнейших исследований.

Новые общественно-исторические условия, крупные поворотные периоды в жизни общества порождают новые трудные ситуации и приемы совладания с ними. В нашей стране происходят изменения в мировоззрении, пересмотр прежних ценностей и идеалов, частыми становятся акты гражданского неповиновения, обостряются межнациональные отношения. Как эти трудные социальные ситуации отражаются в сознании и поведении людей, на их переживаниях и действиях? Вот задачи, требующие от психологов логнитюдных и кросскультурных исследований.

Литература

Амбрумова А. Г., Тихонечко А. А., Бергельсон Л. А. Социально-психологическая дезадаптация личности и профилактика суицида // Вопросы психологии. 1981. № 4. С. 91–102.

Братусь Б. С. Актуальные проблемы психологического изучения и коррекции алкоголизма // Психологический журнал. 1987. Т. 8. № 2.

Дикая Л. Г. Становление новой системы психической регуляции в экстремальных условиях деятельности // Принцип системности в психологических исследованиях. М.: Наука, 1990. С. 103–114.

Зимбардо Ф. Застенчивость. М: Педагогика, 1991. С. 208.

Anderson С. R. Locus of control, coping behavior and performance in stress setting: A longitudinal study // J. Applied Psychol. 1977. V. 62. P. 446–451.

Baumgardner A. H., Akrin R. M. Coping with the prospect of social disapproval: Strategies and Sequelae / Ed. C. R. Snyder, С. Е. Ford // Coping with negative life events: Clinical and social psychological perspectives. N. Y., L.: Plenum Press, 1987.

Compas В. E. Coping With Stress During Childhood and Adolescence // Psychol. Bull. 1987. V. 101. № 3.

Hotfoll S. E., Spielberger Ch. D., Breznitz Sh. et al. War-Related Stress: Addressing the Stress of War and Other Traumatic Events // Amer. Psychol. 1991. V. 46. № 8.

Janeff-Bulman R., Timko Ch. Coping with traumatic events: the role of denial in light of people’s assumptive worlds / Ed. С R. Snyder, С. Е. Ford // Coping with negative life events: Clinical and social psychological perspectives. N. Y., L: Plenum Press, 1987.

Kobasa S. C., Maddi S. R., Kahn S. Hardiness and Health: A Prospective Study // J. Pers. and Soc. Psychol. 1982. V. 42. № 1.

LongerF. The illusion of control //J. Pers. and Soc. Psychol. 1977. V. 35. P. 185.

Latack J. Coping with Job Stress: Measures and Future Directions for Scale Development //J. Appl. Psychol. 1986. V. 71. № 3.

Lazarus R. S. Progress on Cognitive – Motivational – Relational Theory of Emotion // Amer. Psychol.

1991. V. 46. № 8. Lazarus R. S. Positive denial: the case for not facing reality // Psychology Today. 1987. November. P. 47–60.

Lazarus R. S., Anita De Longis. Psychological Stress and Coping in Aging // Amer. Psychol. 1983. V. 38. № 3.

Perloff L. Social comparison and illusions of invulnerability to negative life events / Ed. C. R. Snyder, С. Е. Ford // Coping with negative life events: Clinical and social psychological perspectives. N. Y., L: Plenum Press, 1987.

Rothbaum F., Weisz J. R., Snyder S. S. Changing the Self: A Two-process Model of Perceived Control // J. Pers. and Soc. Psychol. 1982. V. 42. № 1.

Shrout P. E., Link B. G., Dohrenwend B. D. et al. Characterizing Life Events as Risk Factor for Depression: the Role of Fateful Loss Events // J. Abnormal Psychol. 1989. V. 98. № 4.

Snyder C. R., Ford С. Е., Harris R. N. The effects of theoretical perspective on the analysis of coping with negative life events / Ed. C. R. Snyder, С. Е. Ford // Coping with negative life events: Clinical and social psychological perspectives. N. Y., L: Plenum Press, 1987.

Solomon L., Mikulincer M., Flum H. Negative life events, coping responses and combat-related psychopathology: A prospective Study // J. Abnormal Psychol. 1988. V. 97. № 3.

Thomae H. Das Individuum und seine Welt. Eine Personlichkeitstheorie 2., vollig neu bearbeitete Auflage // Verlag fur Psychologie. Dr. C. J. Hogrefe. Gottingen, Toronto, Zurich, 1980.

Wills Th. A. Downward comparison as a coping mechanism / Ed. C. R. Snyder, С. Е. Ford // Coping with negative life events: Clinical and social psychological perspectives. N. Y., L.: Plenum Press, 1987.

<…> В психологической науке проблема образа принадлежит к числу фундаментальных. Изучение формирования образа окружающей действительности в сознании человека, его функций в поведении и деятельности, его мозговых механизмов имеет исключительно большое значение для развития как общей теории психологии, так и теоретических позиций специальных психологических дисциплин. Разработка этой проблемы не менее важна и для решения прикладных задач, которые ставятся перед психологией общественной практикой, особенно когда речь идет о психологическом обеспечении процессов обучения человека, проектировании его деятельности, согласовании технических устройств (в первую очередь систем передачи информации) с характеристиками и возможностями человека <…>.

Когда речь идет об образе, естественно, возникает вопрос: образ чего? Имеется в виду отношение образа к чему – то другому, к тому, что принято называть оригиналом. Что же это за отношение?

С позиций, разработанных в советской психологии, это есть отношение отражения. Образ представляет собой отражение какого – либо объекта, предмета или события.

<…> Именно с освоения категории отражения в ее диалектико-материалистической трактовке и началось развитие советской психологии.

<…> В многочисленных экспериментальных и теоретических исследованиях была вскрыта отражательная сущность перечисленных процессов и выявлены их основные особенности (Б. Г. Ананьев (1960, 1961, 1980), С. В. Кравков (1978), А. Н. Леонтьев (1979), С. Л. Рубинштейн (1946), А. А. Смирнов (1966), Б. М. Теплов (1961) и др.). Сформулировано общее положение о предметности психического образа (любого уровня сложности), т. е. о его отнесенности к предметам объективной действительности. Именно эти предметы (и явления) выступают как содержание образа.

<…> В работе Б. Г. Ананьева мысль о предметности образа выражена так: «Нормальное практическое зрение основывается не на абстрактно – зрительной функции, а на предметности, ситуативности зрительного образа» (1960, с. 227).

С. Л. Рубинштейн же пишет: «Образ вообще, безотносительно к предмету, отображением которого он является, не существует» (1957, с. 34). По его мнению, под образом в собственном смысле надо разуметь отнюдь не всякое чувственное впечатление, а лишь такое, в котором явления, их свойства и отношения выступают перед субъектом как предметы или объекты познания.

Образ не представляет собой некоторого моментального снимка предмета. Его формирование – это сложный развертывающийся во времени процесс, в ходе которого отражение становится все более и более адекватным отражаемому предмету. При этом на каждой фазе процесса выявляются все новые свойства предмета и уточняются те, которые уже выявлены. В процессе отражения непрестанно происходит реконструкция образа в направлении повышения уровня его адекватности предмету (и в зависимости от целей деятельности, которые человек ставит перед собой). Этот процесс не является монотонным; в ходе его развития неизбежно возникают противоречия: например, между ощущениями разных модальностей, уровнями дифференциации и интеграции сенсорных данных, чувственными и рациональными осознаваемыми и неосознаваемыми компонентами познания, перцептивными и мнемическими образами, а также образами и воображением, образами и понятиями и т. д. В развертывании динамики образа возможны «зацикливания», отступления и искажения.

Решающая роль в преодолении противоречий, возникающих в процессе отражения, принадлежит деятельности субъекта.

Являясь отражением предметов (и явлений) объективной, т. е. существующей вне и независимо от сознания человека действительности, образ вместе с тем субъективен. В самом широком смысле слова субъективность образа означает его принадлежность субъекту.

<…> Поскольку психическое отражение формируется и развивается в процессе жизнедеятельности субъекта, «обслуживая» его как целостность, оно не может не быть субъективным. Эта субъективность по – разному проявляется в различных связях человека с миром и на разных уровнях психического отражения. Общим основанием разнообразных проявлений субъективности является то, что отражение человеком окружающего мира осуществляется с той специфической, обусловленной особенностями его жизнедеятельности (индивидуально – неповторимой) позиции, которую он в этом мире занимает.

Субъективность образа включает момент пристрастности, зависимости образа от потребностей, мотивов, целей, установок, эмоций человека и т. д. Образ формируется на базе опыта, который накопил человек, в той или иной мере ассимилируя этот опыт, что особенно отчетливо выражается в случаях, когда речь идет об образах, связанных с жизненно значимой для человека деятельностью. Поэтому для изучения образа методы кратковременных проб (тестов) недостаточны. Они должны дополняться данными, которые позволяли бы судить о том, как в изучаемом образе проявляется опыт человека, сложившаяся у него система установок, субъективных отношений, мотивов и целей <…>.

Многочисленные теоретические и экспериментальные исследования познавательных процессов позволяют выделить три основных уровня психического отражения: сенсорно-перцептивный, представлений, вербально-логический.

Эти уровни подробно рассмотрены в (Ломов, 1984), здесь дадим лишь их краткую характеристику, отметив те моменты, которые особенно важны для анализа деятельности.

Сенсорно – перцептивный уровень. В системе образного отражения этот уровень является базовым. Формируясь на самых начальных ступенях психического развития индивида, он не теряет своего значения в течение всей его жизни. Конечно, при переходах от одних возрастных ступеней к другим он изменяется, обогащается и трансформируется. Ощущение и восприятие как исходные формы образного отражения возникают при непосредственном воздействии предметов и явлений объективной действительности на органы чувств <…>.

Основная характеристика сенсорно – перцептивного отражения в том и состоит, что оно возникает в условиях непосредственного воздействия предметов и их свойств на органы чувств человека и развертывается в реальном масштабе времени. Человек воспринимает предмет в том месте, в котором тот находится, и в тот момент, когда тот действует на органы чувств. Формирующийся сенсорно – перцептивный образ выступает как «навязанный нашему уму извне» (Сеченов). В этом проявляется «непосредственность действительности» сенсорного отражения, на котором основано доверие к показаниям органов чувств.

<…> В процессе индивидуального развития у человека складывается определенная сенсорно – перцептивная организация (по Ананьеву), объединяющая совокупность органов чувств в целостную систему. Эта сложная система включает многообразные постоянные и переменные связи между сенсорными модальностями. На их основе формируются своеобразные функциональные органы (по Ухтомскому), обеспечивающие различные виды сенсорно – перцептивной ориентировки человека в окружающей среде.

К числу важнейших принадлежит та система связей между разными органами чувств, которая обеспечивает пространственную ориентировку. Ведущая роль в ней принадлежит зрительному анализатору, лабиринтному аппарату статокинестетического анализатора и кинестезии <…>, но включает и другие анализаторы.

<…> Второй уровень отражения – это уровень представлений. Представление как ощущение и восприятие – феномен образного отражения. Но если ощущение и восприятие какого – либо предмета или его свойства возникают только при его непосредственном воздействии на орган чувств, то представление возникает без такого непосредственного воздействия. В этом смысле оно является вторичным образом предмета. К уровню представлений относится широкий круг психических процессов, важнейший среди которых – образная память и воображение. Образная память – это фиксация и последующее воспроизведение образов, возникших при восприятии; воображение – творческий процесс, создание новых образов путем трансформаций и комбинаций тех, которые сохранились в памяти. По своему содержанию образ – представление, также как сенсорно – перцептивный образ, предметен. Но в отличие от ощущения и восприятия, которые «навязаны нашему уму извне» и в силу этого презентируются сознанию как жестко и однозначно отнесенные к объективной реальности, образ – представление имеет как бы самостоятельное существование в качестве феномена «чисто» психической деятельности. Он обладает значительно меньшей четкостью и яркостью, чем сенсорно – перцептивный образ, меньшей устойчивостью и полнотой. Но вместе с тем формирование представления – это новая ступень в прогрессивной линии развития когнитивных процессов. Здесь появляются элементарные обобщения и абстракции. На основе многократного восприятия предметов одной и той же категории происходит селекция их признаков: случайные признаки отсеиваются, а фиксируются лишь характерные и потому наиболее информативные. На уровне представлений предмет обособляется от фона, и в этой связи возникает возможность мысленно оперировать с объектом независимо от фона. При переходе от ощущения и восприятия к представлению изменяется структура образа объекта: одни его признаки как бы подчеркиваются, усиливаются, другие редуцируются. Иначе говоря, происходит схематизация предметного образа.

Существенной особенностью представления является его панорамность, дающая субъекту возможность как бы выхода за пределы наличной (актуальной) ситуации <…>.

При переходе от восприятия к представлению происходит преобразование сукцессивного перцептивного процесса в симультанный образ. То, что человек воспринимал последовательно, трансформируется в одновременную целостную умственную картину. В частности, как показал Н. Ф. Шемякин, при формировании топографических представлений «карта – путь» трансформируется в «карту – обозрение» (1940).

В процессе умственного развития человек овладевает также особыми способами мысленного оперирования представлениями: мысленного расчленения объектов и объединения их (и их деталей) в одно целое, комбинаций и рекомбинаций, масштабных преобразований, умственного вращения и др.

Уровень представлений имеет решающее значение при формировании образов – эталонов «когнитивных карт», концептуальных моделей, наглядных схем, планов и других «когнитивных образований», необходимых для выполнения любой деятельности.

Третий уровень когнитивных процессов – это вербально – логическое мышление, речемыслительный процесс. В отличие от первых двух, относящихся к образному отражению, чувственному познанию, этот уровень – уровень понятийного отражения, рационального познания. Решая ту или иную задачу на этом уровне, субъект оперирует понятиями и логическими приемами, сложившимися в историческом развитии человечества, в которых зафиксирована общественно – историческая практика. На уровне понятийного мышления как бы разрываются ограниченные рамки индивидуального опыта, а точнее: в индивидуальный опыт включается огромный багаж знаний, выработанных человечеством. Благодаря этому индивид как бы освобождается от «рабского подчинения изначальным „здесь“ и „теперь“» (Ж. Пиаже). Предметная область индивидуального познания на этом уровне приближается к той, которая раскрывается общественно – исторической практикой, т. е. становится практически безграничной. В процессе понятийного мышления человек оперирует абстракциями и обобщениями, зафиксированными в знаках и знаковых системах. Наиболее развитой и всеобщей знаковой системой является язык. Но в процессе понятийного мышления используются и другие исторически сложившиеся знаковые системы: математические, графические и других знаков, а также правил их применения.

В определенном отношении образная и понятийная формы психического отражения действительности противоположны. Они обычно и противопоставляются как чувственное и рациональное в познании, но в реальном когнитивном процессе органически взаимосвязаны: непрестанно переходят одна в другую.

Образ, регулирующий сознательную целенаправленную деятельность человека, включает так или иначе все три уровня психического отражения. Чтобы у человека сформировался такой образ, который обеспечил бы ему возможность эффективно действовать в различных ситуациях, находить в каждом конкретном случае адекватное решение, недостаточно только чувственных данных, т. е. сенсорно – перцептивной информации. Необходимо раскрыть значение этих данных, выявить существенное, общее, закономерное. Иначе говоря, с точки зрения требований деятельности образ становится только тогда, когда его «чувственная ткань» (термин А. Н. Леонтьева) органически объединяется со значением, т. е. когда чувственное и рациональное образует единый сплав. Образ, отражающий только то, что в данный момент непосредственно воздействует на органы чувств, не мог бы обеспечить целенаправленности действий; в этом случае окружающая среда полностью управляла бы поведением субъекта (такой случай можно представить только теоретически).

Но и образ, имеющий обедненную чувственную основу, также не может обеспечить эффективную регуляцию действий, особенно в сложных условиях.

Это значит, что при обучении человека какому – либо виду деятельности необходима определенная мера сочетания методов, формирующих чувственные и логические компоненты образа, его «чувственную ткань» и его «семантику».

Эффективность образа – в плане его регулирующей функции по отношению к деятельности субъекта – существенно определяется тем, насколько он обеспечивает антиципацию, т. е. опережающее отражение (по П. К. Анохину).

Проблема антиципации подробно рассмотрена в (Ломов, Сурков, 1980). Здесь отметим лишь, что антиципационные процессы свойственны всем перечисленным выше уровням отражения. Однако дальность антиципации на разных уровнях существенно различна. На сенсорно – перцептивном уровне она ограничена рамками актуального текущего действия. На уровне представлений появляется возможность антиципации также и в отношении потенциальных действий. На уровне вербально – логического мышления антиципация достигает своего наиболее полного проявления, ее дальность практически не ограничена. Антиципация этого уровня обеспечивает планирование деятельности в целом. При этом в вербально-логическом плане человек может достаточно легко и свободно переходить от настоящего к будущему и прошлому, от начального момента деятельности к конечному и от конечного к начальному и т. д.

Благодаря многоуровневости образа отражаемый в нем предмет (объект) презентируется человеку в многообразии своих свойств и отношений. Это в свою очередь обеспечивает возможность в ходе деятельности использовать то одно, то другое, то третье и т. д. свойство предмета или его отношение к другим предметам; возможность таких переходов – важнейшее условие творческих решений.

<…> Человек – оператор часто не имеет возможности воспринимать реальный объект, которым он управляет. Информация об объекте передается при помощи инструментальных сигналов в виде информационной модели. Образ этой модели, возникающий при ее восприятии, не совпадает, конечно, с образом реального объекта. При этом могут возникать противоречия между представлением и понятием, с одной стороны, и сенсорно – перцептивным образом – с другой. У человека-оператора возникает особое состояние: отчуждение от объекта управления, теряется чувство реальности физического объекта, которым он управляет. Сам процесс управления воспринимается им как «обнуление» абстрактных сигналов. Человек не управляет машиной (самолетом), а только «сводит стрелки», не представляя себе, какие реальные эволюции совершает самолет, какие процессы возникают в машине. Это происходит в связи с тем, что восприятию оператора представлен не реальный объект во всем многообразии его сенсорных свойств, а абстрактная модель объекта, воплощенная в обобщенной, но чувственно обедненной форме. Отчуждение от объекта управления, утрата непосредственности в восприятии и оценке его реальных свойств могут привести к снижению личностной значимости выполняемых действий и, отсюда, к притуплению ответственности, интереса и т. д., а в конце концов к снижению надежности.

Один из способов элиминации негативного влияния отчуждения – это формирование у оператора такого яркого, четкого и дифференцированного образа – представления, который позволял бы ему мысленно видеть за показаниями приборов реальные изменения управляемого объекта.

В условиях отчуждения особенно опасны нарушения привычных, ставших стереотипными связей между разными сенсорными модальностями.

Выше уже отмечалось, что стереотипизированные сенсорно – перцептивные компоненты образа, как правило, не осознаются. Однако они тотчас становятся предметом сознания, как только возникает нарушение или извращение рецепции внешних воздействий. Человек при этом способен дифференцировать отражаемый в понятиях реальный объект и специфическое состояние сенсорно – перцептивной сферы. Влияние на поведение человека несовпадения этих составляющих образа изучалось в специальных психологических экспериментах. Была выявлена возможность адаптации к искажению визуальных сигналов (псевдоскопическое восприятие и инверсия сетчаточного отображения) и показано, что адаптация заключается в восстановлении предметного содержания зрительного образа на фоне измененной «чувственной ткани», и происходит она в форме приобретения неких новых перцептивных новообразований, но не вместо старых, а наряду с ними.

Выявление механизмов регуляции действий человека в условиях изменения афферентации имеет принципиальное значение, например, для проектирования деятельности летчика, у которого в структуру образа пространственного положения самолета включаются необычные с точки зрения земных условий сенсорно – перцептивные компоненты, что провоцирует формирование неадекватного, ложного образа пространства, возникновение иллюзий пространственного положения. В этом случае происходит дезинтеграция уровней психического отражения. Чтобы преодолеть такую дезинтеграцию, т. е. снова привести в соответствие сенсорно-перцептивные, «представленческие» и понятийные компоненты образа, требуются специальные сознательные усилия. При этом важно, чтобы возникшее рассогласование между уровнями отражения и соответствующими им компонентами образа стало предметом специального субъективного анализа. Как известно, сенсорно – перцептивные компоненты образа чрезвычайно динамичны. Они изменяются при изменении освещенности (если речь идет о зрительном образе), ракурса наблюдения, состояния органов чувств и т. д. В то же время значение, фиксирующее предметное содержание образа, остается неизменным. Это и создает возможность сохранить адекватный образ при искажениях его сенсорно – перцептивных компонентов. При определенных условиях вербально – логический уровень отражения может выполнить организующую и регулирующую функцию в построении образа и его стабилизации. В процессе подготовки операторов, вынужденных работать в условиях, вызывающих необычные сенсорно – перцептивные эффекты, целесообразно обучать их методам самонаблюдения, формировать субъективную установку на осознание необычности «чувственной ткани» образа, с тем чтобы уменьшить вероятность возникновения ложного образа. <…> В любой деятельности значительная роль принадлежит процессам познания. Чем более полно познан предмет деятельности, тем большими возможностями располагает человек в отношении выбора средств и способов действий с ним. В любом конкретном действии знания о его предмете реализуются частично; само действие раскрывает этот предмет также лишь частично. Поэтому совершенствование деятельности необходимым образом должно включать познавательную активность. «Помимо непосредственного функционирования вещи, в предметном действии существенное значение имеет сознательная установка на созерцание, которая компенсирует ограниченность предметного действия в отношении восприятия», – писал Б. Г. Ананьев (1960, с. 27), подчеркивая не только наличие когнитивной составляющей предметного действия, но и сознательную направленность на нее человека, выполняющего это действие.

В процессе созерцания, а точнее целенаправленного наблюдения, развивается и обогащается образ, осуществляющий регуляцию деятельности. При формировании такого образа накапливается и как бы запасается впрок информация о предмете деятельности, средствах, способах и условиях ее выполнения. Эта информация может длительное время не использоваться, но в какой – то момент (например, в сложной ситуации) она окажется крайне необходимой. Одно из важнейших качеств личности мастера – это профессиональная наблюдательность, позволяющая ему непрестанно накапливать впрок информацию о предмете его деятельности <…>.

В общей психологии образ исследуется преимущественно как феномен когнитивной функции психики. Но функции психики не ограничиваются только познанием, не менее важна осуществляемая психикой регуляция деятельности (и поведения человека в целом). Эта функция выступает на первый план, как только мы обращаемся от общепсихологических исследований к исследованиям различных видов человеческой деятельности в плане психологии труда, спорта, инженерной психологии и т. п.

Психический образ является не просто звеном в цепи познавательных процессов – он выполняет функцию регулятора предметных действий, обеспечивая их адекватность предмету, средствам и условиям. В деятельности цель выступает для субъекта в форме образа будущего результата. Такой образ предваряет саму деятельность. На его основе формируются планы, стратегия деятельности, совокупность конкретных действий, операций и т. д. Психический образ будущего результата предстоящей деятельности как ее цель должен существовать для субъекта так, чтобы он мог оперировать с этим образом, видоизменять его в соответствии с наличными условиями. Но это возможно лишь в том случае, если образ осознается. Осознаваемый образ выступает в качестве идеальной меры, которая овеществляется в деятельности [81].

<…> Существенная роль в механизме регуляции деятельности принадлежит сличению образов, возникающих в процессе ее выполнения, с образом – целью, выступающей в качестве идеальной меры. Эта роль была впервые наиболее отчетливо раскрыта в теории функциональной системы, разработанной П. К. Анохиным (1975). <…> Аналогичная роль отводится сличению в теории физиологии активности Н. А. Бернштейна (1966).

<…> Д. А. Ошанин указывает на конфронтацию, сопоставление соотносящих и соотносимых оперативных образов как на механизм регуляции предметных действий (1973). Значение сличения оценки текущего состояния объекта с образом-целью, т. е. образом задаваемого будущего состояния объекта (состояния, которое должно быть достигнуто в результате действия) в психической регуляции деятельности, отмечается также в других работах.

Применительно к проблематике инженерной психологии разными авторами предложен ряд понятий, используемых для характеристики образа, регулирующего предметные действия оператора; три из них можно выделить как фундаментальные: «концептуальная модель», «оперативный образ» и «образ – цель». По содержанию они близки, но не тождественны. В каждом из этих понятий выделяются определенные характеристики образа, формирующегося у оператора и осуществляющего регулятивную функцию.

Пожалуй, наиболее емким является понятие концептуальной модели, в котором фиксируются момент отражения оператором объекта и ситуация управления во всей их полноте. Это понятие (conceptual model) было предложено английским психологом А. Т. Велфордом в 1961 г. на XIV Международном конгрессе по прикладной психологии. Автор раскрывает концептуальную модель как глобальный образ, формирующийся в голове оператора.

<…> Советская инженерная психология, в которой сложился подход к изучению психических явлений с позиции теории отражения, а в этой связи всегда подчеркивалась необходимость анализа не только внешней картины поведения (деятельности), но и внутренних субъективных процессов, быстро ассимилировала понятие «концептуальная модель». Наиболее полно оно раскрывается в работах В. П. Зинченко с сотрудниками (Эргономика…, 1970).

Концептуальная модель рассматривается как основное внутреннее средство (с нашей точки зрения точнее было бы сказать: компонент психологической структуры) деятельности, создаваемое в процессе обучения и тренировки. В эту модель включен жизненный опыт человека и знания, полученные при специальном обучении, а также сведения, поступающие в процессе управления. В содержание модели включается некоторый набор образов реальной и прогнозируемой обстановки, в которой происходит деятельность, знание совокупности возможных исполнительских действий, свойств объекта управления. Модель включает также широкое представление о задачах системы, мотивы деятельности, знание последствий правильных и ошибочных решений, готовность к нестандартным, маловероятным событиям. Концептуальная модель – это своеобразный внутренний мир оператора, который основан на большом количестве априорной информации о среде и который является относительно постоянным фоном действий человека и базой для принятия решений. Концептуальная модель характеризуется большой информационной избыточностью, причем актуализируется и осознается в тот или иной момент лишь то предметное содержание образа, которое требуется для решения конкретной задачи управления.

<…> Выявление концептуальной модели в деятельности оператора – существенный момент ее психологического анализа. Однако далее возникают вопросы о том, как эта модель «развертывается» в процессе деятельности и как регулируются конкретные действия.

В этой связи возникло понятие оперативного образа, предложенное Д. А. Ошаниным в 1973 г. В отличие от предварительно сформированной концептуальной модели это – специфический образ объекта, формирующийся в процессе выполнения конкретного действия. Оперативный образ может выступать и как образ очередного действия, отнесенный к задаче (в этом случае ведущей является регулятивная функция), и как образ, отнесенный к объекту (в этом случае когнитивная функция преобладает над регулятивной), и как преимущественно эффекторный образ (энграмма). Все упомянутые образы взаимосвязаны; их содержание динамично, непостоянно, иногда противоречиво. В регуляции предметного действия участвует не единственный образ, а их упорядоченная структурированная система, в которой каждый из них занимает определенное место и выполняет определенные функции. Оперативные образы могут отражать самую различную информацию об объекте (с точки зрения ее полноты, объективной существенности, личной значимости для субъекта и т. п.). Отсюда структуру психического образа (или образов), регулирующего предметное действие, можно представить как систему взаимодействующих, взаимопроникающих компонентов.

<…> Когда говорится об оперативном образе, то подчеркивается динамичность, изменчивость, текучесть, противоречивость образа, регулирующего конкретное действие, протекающее во времени и в пространстве. Основное внимание при этом уделяется механизмам регуляции конкретных действий через сопоставление (сличение, конфронтацию) соотносимых и соотносящих образов, упреждение в соотносящих образах текущего процесса.

<…> Третье инженерно – психологическое понятие «образ – цель» (Инженерная психология…, 1977) выражает отношение образа к тому результату, ради которого предпринимается деятельность. При этом заостряется внимание на осознаваемом субъектом его личном отношении к поставленной задаче. Постановка цели человеком – процесс, характеризующийся специфическим внутренним отношением между субъективным смыслом задачи для человека и ее объективным значением (термины «смысл» и «значение» здесь близки к той трактовке, которую давал им А. Н. Леонтьев). Цель не привносится извне, а формируется самим индивидом (Ломов, 1984).

В многообразии взаимосвязанных свойств образа выражается его системный характер. Он и должен изучаться как системный объект, а его отдельные свойства как проявления системных качеств. Именно образ-цель выступает как системообразующий фактор, организующий и направляющий всю совокупность процессов образного отражения. В цели, как и в мотиве, наиболее отчетливо проявляется системный характер психики; они выступают как интегральные формы психического отражения (Ломов, 1977) <…>.

Анализ состояния проблемы образа и полученных в этой области результатов позволил сформулировать несколько общих положений, использованных нами в качестве исходных посылок исследования, итоги которого излагаются в последующих главах данной книги <…>.

Психический образ есть отражение объективной реальности и одновременно важнейшее звено в системе регуляции действий человека.

Образ предметен: он отнесен к существующим вне зависимости от сознания предметам, которые составляют его содержание; вместе с тем он субъективен по форме (не может быть отчужден, отделен от субъекта, поэтому он ситуативен и в нем проявляется пристрастность субъекта).

Формирование образа – активный процесс, в ходе которого осуществляется все более полное и глубокое «вычерпывание» информации из окружающей человека действительности. Содержание образа непрестанно обогащается, уточняется и корректируется.

Психический образ выступает как системное образование, характеризующееся многомерностью и многоуровневостью. Основными уровнями образного отражения являются сенсорно – перцептивный и «представленческий»; в него включаются также вербально – логические процессы, играющие существенную роль в контроле и интеграции сенсорных данных.

Образ формируется на основе интеграции данных всех сенсорных модальностей. В большинстве форм образного отражения ведущая роль принадлежит зрительной модальности (визуализация образа). Она обычно является ведущей и в деятельности человека – оператора.

Психический образ включает актуальные и потенциальные, осознаваемые и неосознаваемые компоненты.

В процессах восприятия и действия формируются функциональные органы, обеспечивающие образное отражение. Они включают жесткие и гибкие звенья. Благодаря образованию жестких и однозначных связей между рядами анализаторов (стереотипов) ориентировка в определенных свойствах среды (например, в пространстве) не требует сознательного контроля.

При определенных и довольно разнообразных условиях возможно рассогласование между разными сенсорными модальностями и разными уровнями психического отражения. В этом случае благодаря функционированию сложившихся стереотипов закономерно возникают искажения предметного содержания образа (иллюзии восприятия, ложные образы).

Осознание рассогласования между разными уровнями отражения – первое и важнейшее условие преодоления искажений образа. Сознательный контроль сенсорно – перцептивной информации является ведущим фактором в формировании нового функционального органа, который складывается не вместо, а наряду с уже существующим.

Цель деятельности оператора выступает в форме образа – представления; она выделяется человеком субъективно и осознанно и выступает в функции идеальной меры, которая осуществляется в деятельности.

Важнейшая роль в механизме регуляции действия (и деятельности) принадлежит процессам сличения образа текущей ситуации с образом – целью.

Перечисленные положения имеют общее значение для психологического изучения образа – одной из фундаментальных проблем психологии. Вместе с тем они выступают в роли теоретической опоры прикладных исследований и решения практических задач, в частности в области психологии труда и инженерной психологии.

<…> В инженерной (как, впрочем, и в других областях) психологии используются различные методы исследования психического образа. Однако все они строятся на принципах методологии психологического исследования и общих положений психологической теории образа.

Первый метод – анализ данных самонаблюдений. Сразу же отметим, что речь идет не об интроспекции как методе познания психических явлений путем их непосредственного восприятия, а о научном анализе данных самонаблюдения тех, кто оказывается в поле зрения исследователя. Поскольку образ – внутренний компонент деятельности и его содержание в той или иной степени осознано человеком, выполняющим предметную деятельность, постольку возможно и необходимо при его изучении использовать метод анализа данных самонаблюдения соответствующих специалистов. В этих данных так или иначе проявляется профессиональный и жизненный опыт специалистов, который, как отмечалось, является базальным компонентом образа. Они позволяют также судить о степени осознанности образа. Сбор и анализ данных, полученных в беседах, через высказывания, специальные анкеты и т. д., – один из важнейших методов получения материалов, характеризующих психический образ.

Второй метод – сочетание наблюдений за действиями оператора, в том числе объективно регистрируемыми его действиями (их процессом и результатами), с беседой о смысле и способе выполнения тех или иных действий, о внутренних причинах конкретных затруднений, ошибок и т. п. Этот метод включает, кроме наблюдения за действиями, естественный («полевой») эксперимент и эксперимент на моделирующих устройствах, в процессе которого проводится регистрация основных параметров деятельности.

Третий метод – лабораторный эксперимент, моделирующий фрагменты действий с целью проверки гипотез, выдвинутых на основании материалов, полученных другими методами.

Наконец, четвертый метод – контрольный эксперимент, в частности обучающий, дающий возможность проверить эффективность психологизированного варианта обучения или вообще направленный на оценку правильности практических рекомендаций, сформулированных на основании изучения содержания, структуры и функций психического образа, регулирующего конкретную деятельность.

Литература

Ананьев Б. Г. Психология чувственного познания. М.: Изд-во АПН РСФСР, 1960.

Ананьев Б. Г. Теория ощущений. Л.: Изд-во ЛГУ, 1961.

Ананьев Б. Г. Избранные психологические труды: В 2 т. М.: Педагогика. 1980.

Анохин П. К. Очерки по физиологии функциональных систем. М.: Медицина, 1975.

Инженерная психология: Теория, методология, практическое применение / Под ред. Б. Ф. Ломова. М.: Наука, 1977.

Кравков С. В. Взаимодействие органов чувств. М.: Изд-во АН СССР, 1948.

Леонтьев А. Н. Психология образа // Вестн. МГУ. Сер. 14. Психология. 1979. № 2. С. 3—13.

Ломов Б. Ф. О путях построения теории инженерной психологии на основе системного подхода // Инженерная психология. М.: Наука, 1977. С. 31–54.

Ломов Б. Ф. Методологические и теоретические проблемы психологии. М.: Наука, 1984.

Ломов Б. Ф., Сурков Е. Н. Антиципация в структуре деятельности. М.: Наука, 1980.

Ошанин Д. А. Предметное действие и оперативный образ: Автореф. дис. … д-ра психол. наук. М.: Изд-во АПН СССР, 1973.

Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. М.: Учпедгиз, 1946.

Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. М.: Изд-во АН СССР, 1957.

Смирнов А. А. Проблемы психологии памяти. М.: Просвещение. 1966.

Теплов Б. М. Проблемы индивидуальных различий. М.: Изд-во АПН РСФСР, 1961.

Шемякин Н. Ф. О психологии пространственных представлений // Учен. зап. ГНИИ психологии. 1940. Т. 1. С. 197–236.

Эргономика. Принципы и рекомендации. М.: ВНИИТЭ, 1970. Вып. 1.

1. Концепция интегральной индивидуальности В. С. Мерлина

В дифференциальной психологии, психофизиологии, психогенетике имеется немало содержательных теорий, освещающих проблемы индивидуальных различий. Как нам представляется, одной из наиболее удачных и широко используемых в отечественной психологии является концепция интегральной индивидуальности В. С. Мерлина (Мерлин, 1996).

<…> В теории интегральной индивидуальности им выделено три уровня индивидуальных свойств: уровень организма, уровень индивидно-личностных свойств, уровень субъекта социальных отношений.

На уровне организма биохимические свойства индивидуальности человека характеризуются уникальными для каждого организма особенностями обменных процессов, неповторимой структурой белка, тканей органов, пропорцией гормонов, выделяемых эндокринными железами. Общесоматические свойства индивидуальности отражают особенности его тела как биомеханической машины, вес, рост, мышечную массу, давление крови, объем легких, силу сокращения мышц, общее состояние здоровья человека, его общую трудоспособность, наличие хронических заболеваний. Здесь также рассматриваются особенности конституции: Э. Кречмер выделял такие типы конституции, как астеник, пикник, атлетик и диспластик; по У. Шелдону, существуют эндоморфный, мезоморфный и эктоморфный типы конституции.

Нейродинамические свойства характеризуют скорость возникновения, развития и протекания нервных процессов, их силу, лабильность и другие показатели.

<…> В системе индивидуально-личностных (по Мерлину, индивидуально-психических) свойств представлены темперамент и психические свойства личности. Темперамент рассматривается В. С. Мерлиным как вторичное индивидное свойство, характеризующее устойчиво повторяющиеся динамические особенности поведения человека.

Характер в системе интегральной индивидуальности понимается как индивидуально своеобразное сочетание устойчивых психических особенностей человека, задающих типичный для данного человека способ его поведения, эмоционального реагирования. Если темперамент отражает формально-динамическую сторону поведения и эмоциональных реакций человека, то характер связан с поступками человека, с содержательными особенностями отношения человека к жизненным обстоятельствам. Черты характера формируются прижизненно на фоне свойств нижележащих уровней интегральной индивидуальности. Они, по сути, представляют собой закрепленные устойчивые отношения человека к разным сторонам действительности. Характер в известной мере может быть изменен самим человеком в процессе самовоспитания или под влиянием изменений в организме человека, т. е. непроизвольно (например, у хронически больных людей).

Способности являются результатом развития задатков, это функциональные органы, обеспечивающие выполнение человеком определенных форм деятельности и освоение им новых знаний, умений и навыков.

В психологии термин личность используется в широком и узком понимании. В широком смысле личностью называют целостную психическую организацию человека, объединяющую в себе проявления способностей, характера и темперамента. В таком расширенном варианте слово «личность» оказывается тождественным слову «индивидуальность», это такое единство внутренних условий, через которые, как говорил выдающийся отечественный психолог С. Л. Рубинштейн, «преломляются все внешние воздействия» (Рубинштейн, 1999).

В узком смысле личностью называют некую неповторимую целостность, выполняющую роль высшего регулятора жизнедеятельности человека. Эта роль становится возможной благодаря самосознанию (Асмолов, 2001). Функция самосознания подчиняет «Я» человека его главным смысловым ориентациям, ценностям, идеалам. Основу, или ядро, личности составляет иерархия его мотивов, отражающих смысловые отношения человека к разным сторонам жизни. Эта иерархия (или соподчиненная структура) складывается постепенно по мере взросления ребенка, овладения им своим поведением, речью. Этот процесс особенно бурно протекает в подростковом возрасте, когда у человека формируются его убеждения, ценности, мировоззрение.

С нашей точки зрения, к уровню индивидуально-личностных свойств целесообразно добавить возрастно-половые свойства, которые детерминированы как биологическими процессами созревания, так и факторами социализации, психического развития. Половая принадлежность определяется комплексом телесных, репродуктивных, поведенческих и социальных признаков, определяющих человека как мальчика, юношу, мужчину или как девочку, девушку, женщину.

<…> Уровень социально-психологических свойств индивидуальности отражает специфику личностного и социального статуса человека, понимаемых как совокупность особенностей человека, вытекающих из его социальных ролей, его принадлежности к конкретным социальным группам (друзья, семья, трудовой коллектив, профессия) и социально-историческим общностям, или большим группам (этнос, класс, страна). Данный уровень индивидуальности В. С. Мерлин обозначает также термином «метаиндивидуальность», ибо здесь имеются в виду психологические характеристики взаимоотношений человека с окружающими его людьми. В. С. Мерлин считает, что метаиндивидуальность человека и ее свойства зависят как от требований, ожиданий социальной группы, так и от свойств интраиндивидуальности (относительно автономных от социального окружения). К интраиндивидуальности можно отнести свойства первого и второго уровней интегральной индивидуальности, а также те внутриличностные качества человека, которые определяют выбор им социальной роли, ее принятие личностью. По Мерлину, связь между личностным статусом и интраиндивидуальными свойствами человека – сложноопосредованная, не прямая.

Человек представляет собой целостное единство индивидуальных свойств разных уровней. В разных жизненных ситуациях могут быть особенно важными различные свойства. Главным основанием для выделения уровней интегральной индивидуальности служили для В. С. Мерлина содержательно-концептуальные предпосылки, представления о генезе и функциональной роли каждого из указанных свойств в жизнедеятельности человека. Дополнительным основанием были статистические связи между индивидуальными свойствами. В частности, свойства, относящиеся к разным уровням интегральной индивидуальности, оказались связанными много-многозначными связями, тогда как свойства одного уровня имели более выраженные однозначные связи.

2. Проблема индивидуального стиля в психологии

Понятие «стиль» фигурирует в житейском сознании для отображения индивидуального своеобразия процесса и результатов деятельности данного человека в отличие от других людей (стиль писателя, художника, способ работы профессионала). Это понятие имеет статус междисциплинарной категории, которая используется для фиксации не только индивидуальных, но и социально-типичных явлений (национальный стиль в одежде, стиль театральной школы, архитектурный стиль и т. д.) (Моросанова, 2001).

В психологии стиль имеет отношение главным образом к проявлениям индивидуальности. Понятие «стиль» впервые введено в психологический оборот Альфредом Адлером (1927) для объяснения своеобразия жизненного пути личности. Существование индивидуальных дефектов, физических ограничений в организме, психике, дефекты социальных взаимоотношений в семье создавали почву для угрозы пониженной или отрицательной социальной оценки личности. Защищая свое Я от сознания неполноценности, личность вырабатывает, согласно Адлеру, систему целей, которые она ставит перед собой, защищая свою социальную полноценность, при этом складывается определенный стиль жизни. Таким образом, жизненный стиль формируется вынужденно, и его возникновение детерминируется объективными особенностями организма, социальными условиями жизни, а не является чем-то случайным, произвольно выбранным.

Традиция рассмотрения стиля жизни как личностно обусловленной формы поведения сохранила свою актуальность и в настоящее время.

<…> Гордон Оллпорт (1937) использовал понятие стиля для обозначения некоторого единого личностного источника многообразных функциональных психических проявлений – черт личности, тождественных «диспозициям вооруженности» Вильяма Штерна (1921). Речь шла при этом о таких чертах личности, которые носили инструментальный характер, с их помощью личность добивалась поставленных целей (например, вежливость, постоянство, разговорчивость и т. п.).

В рамках когнитивной экспериментальной психологии второй половины XX в. понятие «стиль» стали применять для обозначения особенностей восприятия стимулов и реагирования, обусловленных индивидуально-личностными качествами человека. В работах американского психолога Виткина (1982) исследуются различные параметры когнитивных стилей. Опыт исследования когнитивных стилей в рамках этой школы, собственные исследования глубоко и разносторонне обсуждаются М. А. Холодной в ее книге «Когнитивные стили: о природе индивидуального ума» (2002). Она понимает когнитивные стили как вариант проявления познавательных способностей, точнее, как метакогнитивные способности, которые в отличие от вербального интеллекта (напрямую связанного с обучаемостью и продуктивностью в решении познавательных задач) отражают особенности управления субъектом процессом переработки информации. Когнитивный стиль определяется механизмами, организационными и структурными особенностями процессов переработки информации, формами контроля познавательных процессов, мотивацией, ценностными ориентациями субъекта познания.

К характеристикам когнитивных стилей (изучаемым в современной экспериментальной когнитивной психологии) относятся: полезависимость-поленезависимость субъекта, широта-узость категорий обобщения опыта, ригидный-гибкий познавательный контроль, фокусирующий-сканирующий контроль, степень открытости новому, неожиданному опыту, импульсивность-рефлективность познавательной деятельности, склонность к конкретной-абстрактной концептуализации, когнитивная простота-сложность субъекта познания.

В 1980-е гг. было обнаружено, что когнитивные стили специфичны в разных видах профессиональной деятельности. Так, Курочкин Н. И. (1986) установил, что врачи-рентгенологи существенно быстрее, чем рядовые испытуемые, не являющиеся специалистами в данной области, обнаруживают простые фигуры в сложных (методика «Включенные фигуры»). Среднее время обнаружения фигур у врачей-мужчин – 7,5 секунды, у врачей-женщин – 12,1 секунды, тогда как у неспециалистов соответственно – 15,5 секунды и 23,2 секунды (Холодная, 2002). Этот феномен может служить косвенным доказательством того, что когнитивные стили по своему генезу сродни способностям, которые развиваются из задатков при их актуализации в деятельности. Оказалось, что один человек может обладать разными когнитивными стилями, но в отношении разных объектов. Например, человек может проявлять когнитивную сложность в отношении марок автомобилей и быть когнитивно простым в восприятии людей, что подтверждает функциональную природу когнитивных стилей, их детерминированность мотивацией субъекта. Как и способности, когнитивные стили, вероятно, выступают проявлением «функционально-подвижных органов» (по А. А. Ухтомскому), которые формируются прижизненно и, однажды сложившись, оказываются в разной степени устойчивыми у разных людей. Сам процесс формирования когнитивных стилей и их функционирование при этом примерно на 50 % детерминированы наследственными факторами (Холодная, 2002).

<…> Для практики работы с персоналом, в связи с задачами карьерного консультирования важно иметь в виду экспериментально установленные связи между параметрами когнитивных стилей и некоторыми чертами личности. Так, например, установлено, что поленезависимые лица чаще обнаруживают зрелость личности, самодостаточность, устойчивость к внушению, критичность; полезависимые – чаще общительны, жизнерадостны, зависимы от группы, сложнее переносят ситуации неопределенности, так как с трудом могут эти ситуации переосмысливать (Холодная, 2002). Наличие такого рода неслучайных связей может быть использовано в психодиагностике личностных особенностей, слабо поддающихся контролю со стороны обследуемых, ибо тестовые задания носят нейтральный (с точки зрения направлений интерпретации результатов их выполнения) характер.

3. Исследования индивидуального стиля трудовой деятельности в отечественной психологии

В отечественной психологии проблема стиля деятельности рассматривается с 50-х гг. XX в. в работах В. С. Мерлина, Е. А. Климова и др. Для В. С. Мерлина индивидуальный стиль деятельности (учебной, спортивной, трудовой) как частный случай жизнедеятельности является системообразующим звеном, формирующим интегральную индивидуальность человека.

Индивидуальный стиль деятельности (ИСД) в широком понимании отображает всю систему отличительных признаков деятельности данного человека, обусловленную его индивидуально-личностными особенностями. ИСД проявляется на поведенческом уровне (доступном внешнему наблюдателю) в форме устойчиво повторяющихся приемов и способов деятельности, выбранных субъектом, в форме своеобразной временной организации действий, качественных особенностях продукта деятельности. Могут быть выделены и внутрисубъектные особенности ИСД (типичные стратегии деятельности, своеобразные особенности функционирования в деятельности, обусловленные свойствами индивидуальности, разная субъективная значимость компонентов деятельности, своеобразие форм сознательного контроля, саморегуляции действий, состояний (Климов Е. А., 1959, 1969; Моросанова В. И., 2001 и др.).

ИСД выполняет функцию приспособления человека к требованиям деятельности с учетом свойств его индивидуальности <…>.

Е. А. Климов (1959, 1969, 1996) исследовал ИСД у ткачих-многостаночниц в зависимости от выраженности у них свойств подвижности (инертности) нервных процессов.

<…> В результате исследования было установлено, что работницы, обладавшие подвижной нервной системой, достигали успеха в работе за счет быстрых движений при ликвидации возникших ситуаций остановки станка, обрыва нити. Они быстро устраняли возникшие неполадки; <…> они надеялись на свою расторопность, маневренность.

Стратегия ткачих с выраженной инертностью нервных процессов состояла в том, что они уделяли больше внимания подготовительным, предупредительным операциям, чаще осматривали работающие машины, чтобы скорректировать программу своей деятельности, старались избегать ситуаций профессиональной деятельности, требующей экстренного вмешательства.

Е. А. Климов отмечает, что эффективный стиль трудовой деятельности не формируется сам собой, дается нелегко, требует поисков.

<…> В работе В. А. Толочека приведены аналогичные примеры исследования тренеров высшей категории по борьбе, а также их воспитанников с точки зрения показателей силы-слабости и подвижности-инертности нервной системы. Оказалось, что высоких результатов достигают воспитанники, соответствующие своему [тренеру по типологическим свойствам нервной системы. В тех случаях, когда имеет место несоответствие стилей (из-за несоответствия типологических свойств нервной системы), между тренером и спортсменом развивается непонимание, конфликт, особенно ярко проявляющийся на высоких уровнях спортивного мастерства, когда спортсмен в большей мере опирается на собственный опыт, чем на указания тренера. Высококлассные тренеры строят работу со спортсменами обязательно с учетом их индивидуальных особенностей (Толочек, 2000).

Исследуя особенности профессиональной деятельности и социально-производственной среды, требования профессии к личности, индивидуальности, опыту субъекта деятельности, психолог может помочь в составлении индивидуализированных программ профессиональной подготовки, в ускорении и облегчении этапа начальной профессиональной адаптации, в преодолении трудностей профессионального становления, развития интерналов в самых разных видах труда. Примером может служить книга английских консультантов по управлению Майка Вудкока и Дейва Фрэнсиса «Раскрепощенный менеджер» (1991), в которой обсуждаются возможности приспособления менеджера к меняющимся условиям, требованиям профессии.

Внимание к труду управленцев с каждым годом растет не только за рубежом, но и в нашей стране. Индивидуальные свойства менеджера оказываются значимым фактором, ибо проявляются в особенностях саморегуляции (управлении собой) <…>, в системе ценностей и целей, направляющих активность менеджера, в стремлении к саморазвитию, открытости (закрытости) менеджера новому опыту, во всякого рода новациям; в умении и готовности решать проблемы, в выраженности творческого подхода к делу, в организаторских способностях и т. д. Свойства индивидуальности несут в себе преимущества и ограничения в работе менеджера, понимание природы, сущности этих ограничений и составляют основу программы их преодоления.

Всегда ли ИСД оказывается эффективным? Не всегда, в некоторых, указанных выше видах деятельности отдельным людям не удается выработать эффективный ИСД, так как они не обладают необходимыми свойствами индивидуальности. ИСД может оказаться неэффективным также и в том случае, если он выработан стихийно, с малым участием рефлексии субъекта, если ИСД сложился в определенной деятельности, но при изменении ее содержания, условий выполнения субъект не внес никаких корректив.

<…> Учитывая многообразие форм деятельности (в нашем случае – трудовой), можно прийти и к общему заключению: человек может обладать инвариантными особенностями деятельности, стихийно сложившимися в его прошлом опыте и проявляющимися в разных формах его активности. Если субъект деятельности пассивен, не проявляет выраженной заинтересованности в результатах труда, он будет действовать в новой профессиональной роли в соответствии со своим прошлым опытом, с ранее сложившимися операциональными установками, т. е. он будет обладать некоторым ИСД, но этот ИСД может быть неэффективным, неадекватным новой конкретной трудовой деятельности.

Неэффективные варианты ИСД особенно активно стали исследоваться в отечественной психологии последние 10–15 лет. Выявление подобных неоптимальных ИСД профессионалов является специальной задачей для психологов, занимающихся психологическим сопровождением профессионального становления личности, особенно на этапе начальной профессиональной адаптации (Дикая, 2002; Щедров, 1994).

ИСД может быть сформирован (по Мерлину) при условии существования в деятельности «зоны неопределенности» в выборе способов, приемов выполнения задач, форм временной организации деятельности. Если деятельность жестко регламентирована по способам и временному режиму выполнения, субъект деятельности вынужден действовать по предписанию и его продуктивность будет в большей мере зависеть от наличия у него требуемых деятельностью индивидуальных свойств, возможности приспособления его будут ограниченны. И наоборот, чем больше зона неопределенности, тем в большей мере успех деятельности будет определяться умением субъекта выбрать, создать максимально приспособленный для данной деятельности стиль поведения, в котором можно учесть собственные преимущества и недостатки и добиться эффективного выполнения поставленных целей.

Другим принципиальным ограничением формирования эффективного ИСД являются требования деятельности к трудно развиваемым способностям человека, обусловленным природными задатками (окраска голоса, тембр, музыкальный слух – для оперного певца; эмоциональная гибкость, выразительность мимики, особенности устной речи – для драматического актера; зрительная память, воображение – для художника и т. д.). Систематическое развитие, труд ученика при слабо выраженных способностях, природных данных в профессиях сферы искусства не всегда позволяет добиться требуемых результатов.

Наконец, деятельность может осуществляться в экстремальных условиях, в условиях дефицита времени, повышенной ответственности за результат, при этом от субъекта труда требуются природно обусловленные, трудно компенсируемые в случае недостаточности свойства индивидуальности (сильная нервная система, гибкость, подвижность нервных процессов и психических функций и пр.).

В этих условиях, как бы ни старался субъект, не обладая необходимыми свойствами индивидуальности, он не сможет быть эффективным работником.

Относительно устойчивый ИСД может сложиться у человека тогда, когда он будет обладать относительно устойчивыми свойствами индивидуальности. Как показывают исследования в области психологии развития, интегральная индивидуальность складывается в онтогенезе к подростковому возрасту, по мере завершения созревания структур мозга, нервной системы человека.

Является ли ИСД устойчивым образованием или он меняется в онтогенезе? ИСД как проявление особенностей функционирования человека может быть относительно устойчив на достаточно длительных отрезках онтогенеза (в течение нескольких лет) в зависимости от сохранения относительной устойчивости свойств индивидуальности, составляющих ядро ИСД. Разные свойства индивидуальности человека могут приобретать качества основных, или ядерных, в структуре ИСД в зависимости от функционального содержания выполняемой деятельности (иначе говоря, от требуемых от субъекта функций).

Так, типичный для человека ИСД в видах деятельности, предъявляющих особые требования к психодинамическим свойствам субъекта, будет относительно устойчивым в жизни человека до тех пор, пока будут сохраняться в качестве относительно устойчивых соответствующие свойства его индивидуальности. ИСД может быть связан со свойствами индивидуальности разных уровней, с некоей их совокупностью (например, с психодинамическими свойствами организма, особенностями его характера, свойствами памяти, интеллекта, свойствами метаиндивидуальности). Если указанные свойства индивидуальности меняются с возрастом или в результате специальной тренировки либо снижаются вследствие болезни, травмы, то и ИСД, обусловленный этими свойствами, будет изменяться (Мерлин B. C., 1986).

Данный вопрос отражает наши представления о пределах изменчивости функционирования человека, о вариативности способов его деятельности, их энергетической составляющей и о том, в какой мере субъект деятельности может осознанно выбирать приемы деятельности, временные и энергетические режимы функционирования, менять смысловые акценты в осуществлении отдельных задач, действий и деятельности в целом. Каждый человек, кроме того, выполняет не одну какую-либо деятельности он сталкивается с изменчивым многообразием деятельности Поэтому единый, типичный ИСД конкретного человека если и существует относительно продолжительное время, то, возможно в виде предпочитаемых форм занятий, активности, инвариантных способов самоорганизации деятельности.

<…> ИСД, согласно В. А. Толочеку (2000), является целостной системой психологических средств наилучшего (с точки зрения продуктивности деятельности и удобства, комфортности ее процесса для субъекта) уравновешивания своей индивидуальности с условиями и требованиями деятельности. Эта система включает в свой состав не только самые характерные, используемые действия, приемы, но и отвергаемые (как неудобные, некомфортные). Так, например, в изучении стилей спортивной борьбы им выделен силовой атакующий стиль, его приверженцы предпочитают обороняющегося, малоподвижного противника, атакующую тактику бой в ближней дистанции и отвергают контратакующую тактику атакующего, высокоподвижного противника, бой на дальней дистанции.

<…> В целом индивидуальный стиль деятельности понимается как гибкая, вариативно-изменчивая функциональная система, «имеющая определенные качественно-количественные границы» (Толочек, 2000, с. 151), в частности границы субъективно удобных и неудобных способов, режимов работы, границы эффективных и неэффективных приемов деятельности.

Как нам представляется, при относительном постоянстве содержания труда, условий и средств его осуществления у субъекта труда, стремящегося к достижению высоких результатов, может стихийно сформироваться эффективный ИСД. В сложных видах труда, особенно в тех случаях, когда мастерство профессионала состоит в его владении собой, формировании функциональных средств деятельности, достижение успеха требует от субъекта сознательной развернутой ориентировки как в самих выполняемых трудовых задачах, внешних средствах, так и в субъектных условиях их осуществления. Психолог может быть полезным помощником профессионала в его самопонимании, самодиагностике, выработке индивидуально оптимальных стратегий и тактик деятельности.

В. А. Толочек подчеркивает, что формирование ИСД опирается как на сознательные, так и на бессознательные механизмы пассивной и активной адаптации человека к среде, к деятельности (2001).

К сознательным механизмам формирования и реализации ИСД он относит проявления рефлексии и саморефлексии, саморегуляции своей активности, выбор способов деятельности; к бессознательным механизмам ИСД – формирование навыков и эмоциональное переживание удобства, предпочтения, легкости или, напротив, трудности, дискомфорта, сопровождающих процесс деятельности.

О. А. Конопкин и В. И. Моросанова (1989) исследовали личностные особенности саморегуляции деятельности, подобрав группы испытуемых с высокой степенью выраженности акцентуаций личности (истероидно-демонстративными, застревающе-педантичными, возбудимыми-импульсивными акцентуациями).

<…> Рассматривались проявления личностных особенностей испытуемых в отношении компонентов структуры саморегуляции целенаправленной профессиональной деятельности (целеполагания, моделирования деятельности, программирования ее выполнения, контроля и коррекции в процессе исполнения). В результате исследования выявлены типы регуляции деятельности: гармоничный и акцентуированный, эффективный и со сниженной эффективностью.

Оказалось, что эффективная саморегуляция деятельности доступна людям с проявлениями акцентуации личности. В первом случае регуляция и саморегуляция деятельности оказывались адекватными ее требованиям, успешными. Субъекты деятельности успешно достигали намеченных целей. Низкоэффективные стили регуляции у испытуемых с разными типами акцентуации были связаны с типичными трудностями, дефектами.

<…> О. А. Конопкин справедливо отмечает, что знание индивидуальных особенностей стиля саморегуляции деятельности необходимо учитывать как важные общие функциональные способности личности наряду с интересами, склонностями при выборе профессии <…>.

Литература

Асмолов А. Г. Психология личности: принципы общепсихологического анализа. М., 2001.

Вудкок М., Фрэнсис Д. Раскрепощенный менеджер. Для руководителя-практика: Пер. с англ. М., 1991.

Дикая Л. Г. Итоги и перспективные направления исследований в психологии труда в XXI веке // Психологический журнал. 2002. № 6.

Климов Е. А. Индивидуальный стиль деятельности в зависимости от I типологических свойств нервной системы. К психологическим основам научной организации труда, учения, спорта. Казань, 1969.

Климов Е. А. Индивидуальные особенности трудовой деятельности ткачих-многостаночниц в связи с подвижностью нервных процессов // Вопросы психологии. 1959. № 2 (или в кн.: Климов Е. А. Психология профессионала. М.; Воронеж, 1996.).

Климов Е. А. Психология профессионала. М.; Воронеж, 1996.

Конопкин О. А., Моросанова В. И. Стилевые особенности саморегуляции деятельности // Вопросы психологии. 1989. № 2.

Мерлин В. С. Очерк интегрального исследования индивидуальности. М., 1986. (или в кн.: Мерлин B. C. Психология индивидуальности. М., 1996.)

Моросанова В. И. Индивидуальный стиль саморегуляции: феномен, структура, функции в произвольной активности человека. М., 2001.

Рубинштейн С. Я. Экспериментальные методики патопсихологии. М., 1999.

Толочек В. А. Стили профессиональной деятельности. М., 2000.

Холодная М. А. Когнитивные стили: О природе индивидуального ума. М., 2000.

Штерн В. Дифференциальная психология и ее методические основы: Пер. с нем. М., 1998.

Щедров В. И. Формирование индивидуального стиля саморегуляции состояния в процессе обучения: Дис…. канд. психол. наук. М., 1994.

Stern W. Die differentielle Psychologie in ihren methodische Grundlagen. Leipzig, 1921.

Witkin H. A., Goodenough G. R. Cognitive styles: Essence and origins: Field dependence and field independence. N.-Y., 1982.