Психологическая война. Теория и практика обработки массового сознания. Часть первая. Определение психологической войны и ее история (П. М. Лайнбарджер, 1948)

Психологическая война ведется перед началом боевых действий, в течение их и после окончания. Она не направлена против специалистов по психологической войне в стане противника; она не подчиняется законам, приемам и традициям войны и не зависит от территории, хода боевых действий или состава воюющих армий. Психологическая война – непрерывный процесс. Победа или поражение в этой войне проявляется только через несколько месяцев или даже лет после проведения той или иной операции. Тем не менее успех, который нельзя выразить никакими количественными показателями, может привести к победе в войне, а провал, ничем внешне себя не проявивший, может породить сокрушительный разгром.

Психологическая война не вписывается в обычные концепции войны. Военная наука точностью и определенностью своих выводов во многом обязана тому, что предмет ее изучения четко определен – это организация законного насилия. Офицеры или солдаты участвуют в массовом законном насилии против врага, который назначен им свыше. Развязывание войны, определение врагов или нейтральных сторон, заключение мира – все эти вопросы считаются политическими и не входят в круг обязанностей солдат. И даже в ходе войны солдаты вступают в бой только после того, как получают приказ от руководства страны, и после того, как враг определен командованием, имеющим на это полное право. И только в психологической войне природа боевых операций характеризуется полной неопределенностью.

Психологическая война, в силу самого характера методов и задач, начинается задолго до объявления боевых действий. Она продолжается и после их окончания. В психологической войне врага часто даже не называют по имени; большей частью действия прикрывают зовом родины, Богом, верой или сочувствующей делу прессой. Боец психологической войны сражается с противником, от которого никогда не получит ответа, – народом вражеской стороны. Этот боец не может нанести удар тому, кто ему противостоит, – бойцу психологической войны противника, однако тот только и ждет момента, чтобы дать ему сдачи. Ни победу, ни поражение в этой войне предопределить невозможно. Психологическая стратегия разрабатывается на грани ночного кошмара.

Для того чтобы дать определение этой загадочной составляющей обычной войны, можно применить метод Евклида, когда ученый переходит от одного определения к другому и вычленяет суть определяемого предмета с помощью логики. Интересно применить также исторический подход, описав развитие методов психологической войны на протяжении веков.

Однако самый продуктивный результат даст, пожалуй, сочетание логического и исторического подходов. В качестве конкретных примеров приведем случаи применения методов психологической войны начиная с древних времен и завершая окончанием Второй мировой войны.

Рис. 1. ОСНОВНАЯ ФОРМА ПРОПАГАНДЫ

Американская листовка, выпущенная во время высадки американских войск на Филиппинах. Их сбрасывали над населенными районами Филиппин, чтобы обеспечить помощь гражданского населения американской армии. Эту форму пропаганды можно отнести к типу акций, которые предназначены для воздействия на гражданское население («гражданские акции»).

Благодаря этому мы сможем вычленить задачи и приемы этой войны, а имея их в виду, более подробно и критично опишем операции Первой и Второй мировой войны. Если эту книгу прочитает историк или философ, он, конечно, решит, что со многими выводами можно поспорить, но при описания предмета, который с таким трудом поддается определению, это вполне простительно.

Рис. 2. НАЦИСТСКАЯ ЛИСТОВКА, НАПРАВЛЕННАЯ НА ПОДРЫВ БОЕВОГО ДУХА ПРОТИВНИКА

В таких листовках, которые разбрасывались на итальянском фронте в 1944 году, нацисты не призывают американских солдат совершать какие-либо действия. Задачей немцев было лишь подорвать боевой дух американцев, после чего к делу должна была подключиться пропаганда, призывавшая уже к конкретным действиям. Обратите внимание на A исключительно примитивный смысл этой листовки. В ходе Второй мировой войны нацисты были введены в заблуждение тенденциозными отчетами своей политической разведки и сильно переоценивали размах и силу американской оппозиции Франклину Д. Рузвельту. Они принимали жалобы обывателей за подстрекательство к бунту, поэтому такие листовки казались немцам очень действенными.

Надпись на листовке: «Уверяю вас снова, снова и снова – ни один американский парень не погибнет на чужой земле». Франклин Д. Рузвельт, 31 октября 1940 года.

Психологическая война и пропаганда стары как мир; но отдельными предметами изучения они стали только в наше время. Примеры их использования встречаются в тысячах книг, поэтому коротко рассказать о них невозможно. Многие читатели-военнослужащие, уйдя в отставку, могли бы заняться этим предметом. История пропаганды поможет не только пролить свет на доселе необъяснимые или незначительные события, но и лучше понять ход истории в целом. Однако существует целый ряд примеров, которые позволяют понять, какие методы психологической войны применялись в разные века.

Одним из древнейших примеров психологического воздействия на врага является использование Гедеоном светильников и кувшинов в крупной битве с мидийцами.

Об этой истории рассказывает нам седьмая глава Книги Судей. Войска Гедеона находились в худшем положении, чем противник. Мидийцы превосходили их в живой силе и собирались окончательно разгромить. На обычные методы ведения войны надежды было мало, поэтому Гедеон – действуя по наитию, чего обычно не позволяют себе современные полководцы, – решил пойти на хитрость, использовав современные ему методы оценки численности войск.

Рис. 3. ОДНА ИЗ САМЫХ УДАЧНЫХ ЛИСТОВОК ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Она была подготовлена в 1945 году для разбрасывания с самолетов В-29, бомбивших Японию. В ней указаны одиннадцать японских городов, важнейшие стратегические центры страны – цель американских бомбежек, которые должны быть уничтожены для подавления японского сопротивления. Листовка предназначалась для мирного населения и призывала японцев спасать свою жизнь. При этом она должна была создать американцам репутацию гуманных воинов, а также опровергнуть обвинения врага в том, что американская авиация бомбит японские города без разбора.

Отобрав три сотни солдат, он придумал, как вызвать смятение в стане врага. Тактика того времени требовала, чтобы на каждую сотню воинов приходился один человек со светильником и один трубач. Если дать тремстам воинам светильники и трубы, то враг подумает, что на него идет войско численностью 30 тысяч человек. А поскольку в те времена нельзя было включать и выключать свет, как сейчас, то надо было накрыть факелы кувшинами, чтобы достичь эффекта внезапности.

И Гедеон велел снабдить всех отобранных воинов светильниками и кувшинами. Кроме того, каждый солдат, помимо накрытого кувшином светильника, нес еще и трубу. Гедеон приказал этим воинам окружить вражеский лагерь. Затем по его команде – а он сам подал пример – все кувшины были разбиты, и воины громко затрубили в трубы.

Мидийцы в панике проснулись и, не понимая, что происходит, набросились друг на друга. Еврейский летописец искренне полагал, что разгром в лагере произошел по воле Бога. Потом мидийцы бросились бежать, а люди Израиля стали их преследовать. На какое-то время евреи избавились от угрозы со стороны мидийцев, позже Гедеон окончательно разгромил Мидию.

Этот метод психологического воздействия – использование необычных приспособлений для создания паники – применялся во всех странах Древнего мира. В Китае император Ван Ман, который захватил власть в результате переворота, решил однажды уничтожить племена гуннов с помощью войска, в состав которого входили крупные соединения колдунов, хотя правящий в ту пору император династии Хань считал, что привычные методы боевых действий более надежны. Задумка Ван Мана оправдала себя.

Рис. 4. ЛИСТОВКА – ПРОПУСК ДЛЯ СДАЧИ В ПЛЕН

Немцы любят, чтобы все их поступки оформлялись официальными документами, даже в самый разгар хаоса, катастрофы и разгрома. Союзники решили воспользоваться этим и напечатали специально для немцев несколько видов «пропусков для сдачи в плен», которые выглядят вполне официально. Это – один из таких «пропусков». Оригинал был напечатан красным шрифтом, точно таким же, как и на банкнотах, ä поэтому пропуск очень походил на премиальный купон на мыло. (Западный фронт, 1944–1945, выпущено штабом Верховного командования союзными экспедиционными силами.)

Надпись на пропуске:

«Этот пропуск, предъявленный немецким солдатом, свидетельствует о его искреннем желании сдаться. Его следует разоружить, тщательно осмотреть, накормить и, в случае необходимости, оказать ему медицинскую помощь, а также как можно скорее вывезти из опасной зоны». Подпись: Дуайт Д. Эйзенхауэр, главнокомандующий союзными экспедиционными силами в Западной Европе.

Но страсть Ван Мана к нововведениям была неистребима. В 23 г. н. э., пытаясь подавить мятеж, угрожавший смести его с трона, он собрал в императорских зверинцах всех зверей – тигров, носорогов, слонов – и приказал натравить их на врага. Но мятежники ударили первыми, убили императорского генерала Ван Суна, а животные в суматохе битвы набросились на армию самого императора, которую охватила паника. В то же время на поле битвы обрушился ураган, который внес еще большую сумятицу. Армия императора оказалась разбита, а военная пропаганда его противников была столь ликующей по тону и успешной, что главная задача всякой пропаганды «вывести из себя командующего вражескими войсками и лишить его возможности трезво мыслить» была решена с блеском. Вот что случилось с Ван Маном, когда он увидел, что враг наступает: «Император пал духом… Он стал много пить, ел одних устриц и пустил все на самотек. Он, будучи не способен разогнуться, спал сидя на скамье». В том же году Ван Ман был убит, и Китай прожил без экономических реформ до эпохи правления императора Ван Аньши (1021–1086), то есть целую тысячу лет. Если бы Ван Ман применил более успешные методы психологической войны, история Китая, возможно, пошла бы по другому пути[1].

Более успешное применение методов психологической войны отмечает Геродот, греческий историк: «Фемистокл, отобрав лучшие афинские корабли, отправился туда, где имелась пригодная для питья вода, и велел высечь на камнях надписи, которые прочитали ионийцы, прибывшие на следующий день на мыс Артемизий. Надписи гласили: «Люди Ионии, вы творите зло, воюя против своих отцов и помогая поработить Грецию. Поэтому вам лучше прийти к нам, а если вы не можете сделать это, то откажитесь от борьбы и убедите каринцев поступить точно так же. Но если это невозможно, если вы связаны суровой необходимостью, тогда в бою против нас сражайтесь как можно хуже, помня, что произошли от нас и что союз варваров, направленный против нас, был создан вами».

Эта листовка по содержанию очень похожа на листовки, которые во время Второй мировой войны были сброшены в расположение не слишком рьяно сражавшихся войск – итальянских частей, китайских марионеточных соединений и др. (Ср. этот отрывок с листовкой на рис. 5.) Обратите внимание, что авторы этого текста пытаются взглянуть на проблему глазами тех, кто будет его читать, сочувствуют им и заботятся об их благополучии. А предлагая каринцам воевать как можно хуже, Фемистокл проводит уже другую линию – черную пропаганду среди персов, которая должна заставить их подумать, что любой иониец, который сражается спустя рукава, тайно сочувствует афинянам. И этот прием соответствует всем современным стандартам боевых листовок.

Рис. 5. РЕВОЛЮЦИОННАЯ ПРОПАГАНДА

Когда происходит революция, а за ней начинается война, пропаганда становится инструментом, который одно правительство использует против другого. Эта листовка была выпущена Индийской освободительной армией японской марионетки Субхаса Чандры Боса в Сингапуре, который в 1943 и 1944 годах назывался Шонан. В листовке прямо не упоминаются японцы, так что это пример черной пропаганды. Ее тема проста – британцы объедаются, в то время как индийцы голодают. В ту пору этот аргумент был весьма убедительным. В Бенгалии разразился голод, но среди тысяч людей, умерших от истощения, не было ни одного белого.

Рис. 6. ПРОПАГАНДА ДЛЯ НЕГРАМОТНЫХ

Пропаганда приобрела в годы Второй мировой войны огромную аудиторию. Наиболее интересные изобретения в этом плане были сделаны сотрудниками Индийской радиовещательной компании и их японскими конкурентами. На изображенных здесь рисунках рассказана история на языке хиндустани (она записана буквами деванагарского алфавита) или на романизированном хиндустани. Брошюра предназначалась для индусов, которые могли читать обе формы шрифта, а картинки были нарисованы для неграмотных. Она начинается с изображения британского флага и заканчивается флагом конгресса, который был знаменем марионеточного прояпонского правителя Индии Субхаса Чандры Боса.

Другим методом древней военной пропаганды были политические разоблачения, которые, будучи заявлены в самом начале войны, цитировались потом в качестве юридического и этического оправдания той или иной стороны. В китайском романе Сан-Го-Джи, или «Романе о трех царствах», который, вероятно, прочитало больше людей, чем любое другое произведение художественной литературы, сохранился текст прокламации, которую выпустила группа мятежников, стремившихся восстановить власть династии Хань, накануне начала военных действий (ок. 200 г. н. э.). Текст этой прокламации представляет большой интерес, поскольку сочетает в себе несколько удачных пропагандистских методов: 1) точное обозначение врага; 2) обращение к «лучшим людям»; 3) сочувствие простым людям; 4) требование поддержать законное правительство; 5) заявление о своей силе и высоком боевом духе; 6) призыв к объединению и 7) обращение к религии. Выпуск прокламации был связан с весьма сложной официальной церемонией.

«Для дома Хань наступили тяжелые времена – связи императорской власти ослабли. Вождь мятежников, Дун Чжо, воспользовался этим, чтобы сотворить зло, и на благородные семьи обрушилась беда. Простой люд погряз в жестокости. Мы, Шао и его соратники, опасаясь за сохранность имперских прерогатив, собрали войско для спасения Государства. Сейчас мы клянемся напрячь все свои силы и применить всю полноту власти, которой мы облечены. Несогласованных или эгоистичных действий быть не должно. Пусть же тот, кто нарушит эту клятву, лишится своей жизни и не оставит потомства. Да будут в этом свидетелями Всемогущие небеса и Всеобщая Мать-земля и просвещенные духи наших предков».

В истории любой страны можно найти примеры подобных воззваний. Те случаи, когда их сознательно использовали наряду с боевыми действиями, можно с полным правом назвать великой пропагандой.

В определенном смысле опыт прошлого, к несчастью, может пролить свет на будущее. В течение двух последних мировых войн возрастала роль идеологии, или политической веры (определение идеологии дается ниже), как ведущей силы в войне, а роль холодного расчета, называемого дипломатией, уменьшалась. Войны стали более кровожадными и менее джентльменскими; к человеку в них относились не как к живому существу, а как к фанатику. К обычной преданности солдата своей части или армии – не важно, на чьей она воюет стороне, на правой или неправой, – добавилась преданность какому-нибудь изму или лидеру. Таким образом, современные войны стали напоминать войны за веру. Поэтому очень полезно рассмотреть психологические методы, применявшиеся в ходе войн христиан с мусульманами и протестантов с католиками. Это поможет вычленить те проблемы, которые подходят в психологическом и военном отношении к нашему времени. С какой скоростью можно обратить завоеванный народ в свою веру? При каких обстоятельствах можно доверять честному слову врага? Как уничтожить еретиков (по-нынешнему «людей, ведущих подрывную деятельность»)? Есть ли в вере врага слабые стороны, которые в подходящее время можно будет использовать против него? Как следует писать о предметах, священных для врага, но неприемлемых для нас?

В ходе распространения исламской веры и расширения империи были созданы такие формы пропаганды, которые нельзя не учитывать и в наше время. Магомет, например, утверждал, что веру других людей не следует уничтожать насилием, поскольку одной только силы недостаточно, чтобы изменить умы людей. Если бы это было верно, то в Германии никогда бы не удалось уничтожить нацизм, а у людей демократических стран, захваченных тоталитарными режимами, не было бы надежды, что они смогут приспособиться к требованиям новых хозяев, а приспособившись, смогут потом вернуться к свободным принципам. В реальной жизни военачальники Магомета и его последователи применили два принципа долговременной психологической войны, которые актуальны и сейчас.

Рис. 7. ПРОПАГАНДА С ПОМОЩЬЮ ГАЗЕТНЫХ НОВОСТЕЙ

Новости – один самых эффективных методов психологической обработки врага. Одна из этих газет выпускалась для немецких войск, оккупировавших Эгейские острова; вторая – немцами для американцев во Франции. Из них обеих газета союзников [на немецком языке] делалась более профессионально. Обратите внимание, как отделяются обращения от статей, как отделяются друг от друга колонки новостей, а также на указание вверху, сделанное на греческом языке, что эта газета предназначена для немцев.

Человека можно быстро обратить в другую веру, если поставить его перед выбором – обращение или смерть. Так можно быстро устранить неподдающихся. Чтобы помочь человеку перейти в новую веру, надо заставить его участвовать в общественных церемониях и освоить формальный язык этой веры. Необходимо также ни на минуту не выпускать новообращенных из виду, чтобы они не вернулись к прежней вере. Но формальное обращение станет искренним только в том случае, если все средства информации перестанут упоминать о прежней вере.

Если для быстрого массового обращения людей требуются крупномасштабные и жестокие военные меры, то нужного результата можно достичь и другим путем – сохранив прежнюю религию, но установив многочисленные привилегии для последователей новой веры. Пусть люди завоеванной страны отправляют обряды и обычаи своей прежней веры скромно и у себя на дому. Участие же в общественной жизни – политической, культурной или экономической – возможно только для тех, кто принял новую веру. При таких условиях потомки несогласных с новыми порядками через несколько поколений обратятся в новую веру, желая стать богатыми, образованными и могущественными, а к последователям старой будут относиться с подозрением, и у тех не будет ни власти, ни силы.

Оба этих принципа в свое время помогли исламу широко распространиться на земле. В годы Второй мировой войны они широко применялись нацистами – первый на территории Польши, Украины и Белоруссии, второй – в Голландии, Бельгии, Норвегии и других западных странах. Возможно, они снова станут востребованными. Осуществление первого принципа связано с большими трудностями и большой кровью, но зато результатов можно достичь очень быстро. Осуществление второго надежно как паровой каток – он сметает на своем пути все. Если христиан, демократов или прогрессивных людей – как бы мы ни называли свободных людей – поставить в такие условия, что из-за своих убеждений они лишатся всех привилегий и подвергнутся позору, и если у них будет возможность по своему желанию принять новую религию, чтобы каждый, кто хочет, мог перейти на сторону победителей, то победившая сторона, рано или поздно, обратит в свою веру тех, кто способен создать для нее какие-нибудь проблемы. (Вильфредо Парето, вероятно, назвал бы это «племенем новой элиты»; на языке современных марксистов это можно назвать «использование для управления кадров, выросших в семьях исторически подавляемых классов»; а на языке практической политики это звучит как «отделение умных парней от оппозиции для того, чтобы они сами смогли заняться рэкетом».)

Психологическая война другого завоевателя прошлого оказалась настолько эффективной, что ее результаты сказываются по сей день. До сих пор считается, что величайший завоеватель всех времен и народов – Темуджин, или Чингисхан, – совершил свои захваты с помощью «бесчисленных орд» диких татарских всадников, которые покорили мир одним своим числом. Однако недавние исследования показали, что редконаселенные районы Центральной Азии не могли дать такого количества воинов, которое сумело бы подчинить себе густонаселенные страны за пределами Монголии. Империя Чингисхана была построена на очень удачных нововведениях – использовании высокомобильных сил и отлично налаженной разведки, а также координации стратегии захвата доброй половины мира и применении пропаганды во всех ее формах. Монголы сражались с войсками династии Сун в Китае и Священной Римской империей в Пруссии. Эти страны отстояли друг от друга на расстоянии четыре тысячи миль (6,5 тыс. км), и одна из них не знала о существовании другой (до них доходили только слухи). При планировании своих походов монголы опирались на данные разведки и специально распускали слухи, преувеличивая свою численность, глупость и жестокость. Их не волновало, что будут думать о них враги, – главное, чтобы они испугались. Европейцы называли легкую кавалерию татар, наносившую смертельные удары по врагу, которая была весьма немногочисленна, «несметной» ордой, потому что на улицах европейских городов об этом шептали монгольские шпионы. Большинство европейцев до сих пор не может поверить в то, что силы монголов, которые обрушились на них семьсот лет назад, были относительно невелики, но командовали ими умные и холодные головы.

Рис. 8. СЕКРЕТНОЕ ОРУЖИЕ МОНГОЛОВ Чтобы облегчить себе завоевание других народов, монголы использовали слухи и страх. Придя к власти, они для подавления воли покоренных народов к сопротивлению широко применяли демонстрацию силы. На этой французской гравюре изображен военный отряд на спинах четырех слонов. Предполагается, что таких чудищ использовал Хубилайхан, правнук Чингисхана и друг венецианского купца Марко Поло. Конечно, использовать такое сооружение в бою было невозможно, но оно очень подходило для демонстраций во время парадов, и само упоминание о нем было фактором проводимой монголами психологической войны.

Для того чтобы напугать врага, Чингисхан использовал даже его собственных шпионов. Когда они попадали ему в руки, он внушал им, как сильно его войско. Пусть первый европейский биограф Чингисхана расскажет своими словами, как хан запустил в Хорезм «пчелиный рой»:

«И историк, чтобы описать их силу и число, заставляет шпионов, которых правитель Хорезма подослал в их лагерь, произнести такие слова: все они, говорят шпионы султану, настоящие мужчины, энергичные и выглядят как борцы. Они дышат только войной и кровью и так сильно рвутся в бой, что генералы с трудом могут их удержать; хотя они и проявляют нетерпение, но держат себя в границах строгого подчинения командирам и безраздельно преданы своему хану; они довольствуются любой пищей и не интересуются, какую тварь им приходится есть, в отличие от мусульман [магометан], так что поддержание их сил не доставляет особых хлопот; они не только едят свиную плоть, но и волков, медведей и собак, когда нет никакого другого мяса, не задумываясь о том, что можно есть, а что запрещено. Необходимость поддерживать жизнь в своем теле избавляет их от того отвращения, которое магометане испытывают ко многим животным. Что касается их числа (заключают они), войско Чингисхана похоже на саранчу, которую невозможно пересчитать.

На самом деле этот принц, осмотрев свое войско, обнаружил, что оно насчитывает семьсот тысяч человек…»[2]

Шпионаж в наши дни – как и в древние времена – приносит свои плоды в том случае, если с его помощью удается понизить боевой дух врага. Правитель и люди Хорезма, несмотря на то что они ожидали нападения бесчисленных орд пожирателей волков, оказали монголам ожесточенное сопротивление, но оставили инициативу в руках Чингисхана и были обречены.

Но какой бы удачной ни была стратегическая и тактическая пропаганда монголов, они так и не смогли решить проблему подчинения себе покоренных народов. Они не сумели добиться искренней преданности этих народов, в отличие от китайцев, которые изгоняли побежденных с принадлежавших им земель и заселяли китайцами, или мусульман, которые обращали жителей покоренных стран в ислам, монголы просто поддерживали закон и порядок, собирали налоги, и несколько поколений сидели на вершине мира. Потом народы, покоренные ими, восстали, и их власти пришел конец.

Листая страницы истории в поисках примеров, мы доходим до Джона Мильтона, автора «Потерянного рая» и других бесценных книг англоговорящего мира, и узнаем, что он ослеп, отдавая все свое время и силы психологической войне Кромвеля. Он не обращал внимания на предостережения докторов и в конце концов утратил зрение. Но самое грустное во всей этой истории заключается в том, что его методы пропаганды оказались совершенно неудачными.

Мильтон стал жертвой распространенной ошибки – он, пункт за пунктом, опровергал взгляды врага, давая ему возможность опровергать его аргументы и усиливать свои позиции. Мильтону надо было дать убедительное изложение своей веры, которое стало бы поучительным для сторонников короля. Он был латинским секретарем Совета Английского Содружества, которое – для его современников в Европе – было совершенно новой, пугающей и мятежной формой правления. Англичане казнили своего короля по приговору проведенного без всякой подготовки суда, после чего в стране воцарилась диктатура Кромвеля. Их оппоненты нападали на них сразу с двух сторон. Сторонники монархии называли англичан кровавыми убийцами короля (а в те времена такое обвинение было не менее страшным, чем в наши дни обвинение в анархизме или свободной любви); а сторонники порядка и свободы называли жителей Британии рабами тирании. Француз по имени Клод де Сомез (по-латыни Клавдий Сальмазий) написал книгу, в которой подверг англичан резкой критике, и Мильтон, по-видимому, потерял голову от гнева и лишился способности рассуждать здраво.

В двух своих книгах, направленных против Сальмазия, Мильтон совершил все ошибки, которые можно было совершить. Он обрушил критику на личность своего врага. Он писал ужасно длинными предложениями. Он выливал на Сальмазия потоки грязи, каких не найдешь больше ни в одном произведении мировой литературы. Он подробнейшим образом описывал пороки и недостатки Сальмазия. Он поливал грязью всех и вся. В наши дни эти его книги читают люди, готовящиеся сдать экзамены на звание доктора философии, и то только потому, что они входят в программу. Никто другой к ним не прикасается. Мы не можем сказать, имели ли творения Мильтона какое-либо влияние на умы людей того времени. (В этих книгах, написанных Мильтоном на латыни, но сейчас переведенных на английский, военные, которым надоела их однообразная брань, могут найти множество выражений, способных сильно обогатить их словарь.) Разочарованный Мильтон после этих произведений обратился к поэзии, и мировая литература пополнилась новыми шедеврами.

Выражения, которые использовала пропаганда XVII века, были весьма оскорбительными и грубыми. К сожалению, это становится характерным и для XX века. Следующие эпитеты очень напоминают те, которыми Американский легион награждает коммунистов, а коммунисты – польских демократов. А ведь эти выражения взяты из книги о квакерах, которую написал Мильтон! Уже в ее названии мы находим такие перлы: «…описание… новых квакеров, из которых можно узнать об их многочисленных высказываниях, опасных действиях, безбожных преступлениях, попытках критиковать гражданские правительства в церкви и в общественной жизни людей, а также их дурацких играх, смехотворных поступках и поведении, от которых у любого трезвомыслящего христианина голова пойдет кругом, и которые смерти подобны, и которые представят нам медленно разлагающиеся трупы их фанатичных идей…»

Рис. 9. ЧЕРНАЯ ПРОПАГАНДА БРИТАНСКОГО ПОДПОЛЬЯ, 1690 год

Когда Вильгельм Оранский отобрал у застенчивого негодяя Иакова II английскую корону, он столкнулся с оппозицией роялистов, которая осталась преданной Стюартам. Этот плакат относится к ранней форме черной пропаганды. Он также служит примером расположения материала в хорошо знакомой читателю форме – в виде купеческой таблицы дебета и кредита.

Рис. 10. ЛИСТОВКА ТАЙНОЙ АМЕРИКАНСКОЙ ПРОПАГАНДЫ, НАПРАВЛЕННОЙ НА АНГЛИЙСКИЕ ВОЙСКА

Люди, читавшие великий роман Чарльза Диккенса «Барнаби Рудж», должны знать, что в годы Американской революции в Англии велась активная антикатолическая пропаганда. В этой американской листовке тема независимости американских штатов не затрагивается, поскольку англичане были едины в непринятии этой независимости. Вместо этого авторы стремились разложить британские войска с помощью критики католицизма (оригинальный источник неизвестен; листовка хранится в архиве военного департамента. Она появилась, вероятно, в 1775 году).

На первых страницах книги автор обвиняет квакеров в непристойности, разврате, организации общественных беспорядков, участии в заговорах, в богохульстве, подрывной деятельности и безумии. Демонстрируя дурные манеры в пропаганде, Мильтон вполне соответствовал духу своего времени. Очень жаль, что он не сумел подняться над требованиями своей эпохи.

В исторических трудах можно найти многочисленные примеры использования пропаганды как в военных целях, так и в дипломатии, но они мало что дадут, если их представить как простые истории. Следует вычленить культурные факторы; дать реальную оценку сложившейся военной ситуации. Кроме того, следует очень осторожно относиться к статьям, опубликованным в прессе с целью пропаганды. Только тогда примеры станут поучительными для нас. Вот наиболее интересные темы:

Методы психологической войны, которые применяли пираты Карибского моря для того, чтобы вселить страх в души своих потенциальных жертв.

Использование лошадей Кортесом для приведения ацтеков в ужас, а также эксплуатация мексиканских легенд о справедливом боге в целях подчинения индейцев.

Полный провал турецкой психологической войны в военной кампании 1683 года, из-за которого туркам пришлось положить на поле боя много людей и лишиться вожделенной гегемонии в Центральной Европе.

Методы пропаганды, применявшиеся британской Ост-Индской компанией при завоевании Индии. Эти методы помогли сломить сопротивление индийцев, хотя они имели подавляющий численный перевес в живой силе.

Система превентивной психологической войны, которую создали сёгуны Токугава после 1636 года. Она позволила организовать такой строгий контроль над умами японцев, какого не смогла достичь ни одна другая система цивилизованного мира.

Полевая психологическая война маньчжур, которые сумели завоевать Китай, несмотря на то что на одного маньчжура приходилось 400 китайских солдат. Захватчики использовали страх для ликвидации численного превосходства китайцев.

Пропаганда феодалов Европы против восставших крестьян, которая обвиняла крестьян в анархии, убийствах, жестокости и безнравственности. Инквизиция – метод психологической войны с еретиками в Испанской империи.

Агитационные воззвания французских революционеров.

Первоначальное использование ракет и воздушных шаров для создания психологического эффекта.

Начало издания листовок как вспомогательного средства в военных действиях.

Приведенный перечень тем еще ждет своих исследователей – сотрудников военных штабов или гражданских историков. Сбор материалов и создание научной теории психологической войны – задача весьма сложная.

Психологическая война играла огромную роль в годы Американской революции. Пропагандистская кампания вигов, которая привела к восстанию колоний против Британии, велась очень активно и со знанием дела. Боевые действия начались после того, как мирному населению были розданы листовки, призывающие жителей к борьбе за независимость. Американские войска в битве при Банкер-Хилл использовали одно из самых ранних средств пропаганды на поле боя (см. рис. 11). Эта листовка доходила до сердца каждого солдата. Она должна была сыграть на острых классовых противоречиях между британскими офицерами и солдатами. Для убеждения авторы использовали страх; язык листовки очень доходчив. Даже в наши дни эта листовка может служить классическим примером удачной полевой пропаганды.

Рис. 11. ЛИСТОВКА, ПРИЗЫВАВШАЯ СОЛДАТ ВРАЖЕСКОЙ АРМИИ ДЕЗЕРТИРОВАТЬ

Такие листовки разбрасывали во время битвы при Банкер-Хилл. Эта листовка оказалась бы действенной и в наши дни. Никто не знает, кто ее создал, никто, однако, не утверждал, что это фальшивка. В современной терминологии такие листовки называют «серой» пропагандой. Дезертирам в ней обещают богатство, пищу, здоровье и высокий экономический статус. Сложные политические проблемы не обсуждаются – о них просто не говорят.

Надписи на листовке:

Перспектива Банкер-Хилл.

I. Семь долларов в месяц.

II. Свежая пища в изобилии.

III. Хорошее здоровье.

IV. Свобода, досуг, богатство и в будущем хорошая ферма.

Банкер-Хилл.

I. Три пенса в день.

II. Протухшая солонина.

III. Цинга.

IV. Рабство, нищета и нужда.

Американцы широко использовали возможности прессы. Когда владельцы газет стали сползать на сторону лоялистов, их предупредили, чтобы они придерживались патриотического курса. Когда же лоялисты стали угрожать закрыть ту или иную газету, им было поставлено на вид, что приостановка публикаций будет рассматриваться как измена Америке. Виги до начала военных действий и их последователи – патриоты военного периода – были искренне заинтересованы в выпуске газет, благодаря которым их идеи становились известны людям и быстро распространились по стране. В умении запугивать и контролировать газетчиков они превзошли британцев, газеты которых расходились только в больших городах, являвшихся британскими цитаделями в ходе войны. Политическая пропаганда, экономические аргументы, рассказы о ходе боевых действий и зверствах британцев – все это было пущено в ход.

Рис. 12. ДЕНЬГИ КАК СРЕДСТВО ПРОПАГАНДЫ

а и б – две японские купюры в 10 песо, на обратной стороне (а) имеют надписи, сделанные американцами и высмеивающие японцев; в – купюра в 5 рупий, которая имела хождение в Бирме во время японской оккупации; г – на захваченных деньгах Отдел психологической пропаганды во время Филиппинской кампании печатал свои лозунги и сбрасывал эти деньги на позиции врага; д – деньги революционной Франции. Обратите внимание на революционные лозунги на них; е – знаменитая русская купюра в 10 000 рублей с призывами к мировой революции на семи языках.

Сам Джордж Вашингтон, командующий континентальными войсками США, проявлял живой интерес к военной пропаганде и своими справедливыми и умеренными мерами создавал прочную основу для действий пропагандистов-патриотов.

На ход некоторых войн оказали огромное влияние определенные книги – американская война как раз относится к их числу. Книга Томаса Пейна «Здравый смысл» (широко разошедшаяся по стране в виде брошюр) воспламенила американское общественное мнение, словно костер. В ней обозначены некоторые принципы американского образа мышления, а смелые, но весьма здравые революционные идеи изложены таким понятным языком, что даже консерваторы, входившие в состав патриотических сил, не могли не использовать ее для своей пропаганды. «Здравый смысл» стал классикой американской литературы, но и в истории этот труд занимает не последнее место – это была «книга, которая выиграла войну». Большую пользу принесли и авторы других брошюр, среди которых ведущую роль сыграл небезызвестный нам Сэм Адамс.

Успехи американцев в войне с Мексикой были гораздо скромнее. Мексиканцы вели успешную психологическую войну против своего северного соседа, и дело кончилось тем, что американский артиллерист-изменник под городом Мехико уничтожил большое число американских солдат. Истории обеих стран рассказывают нам о многочисленных случаях предательства и перехода на сторону врага, имевших место в обеих армиях.

В годы Гражданской войны психологической войной занимался и Линкольн, и главы Конфедерации, стремясь приобрести союзников как в Англии, так и в других странах Европы. Создание северянами негритянских полков, за которыми в конце войны последовали планы конфедератов создать свои негритянские части, не стало таким крупным пропагандистским достижением, каким могло бы стать, потому что обе стороны относились к этому отрицательно. Кроме того, обе стороны плохо понимали цели этой войны (кроме, конечно, главной задачи северян – объединения страны и главной цели южан – создания самостоятельного государства). Сказывалось и то, что в бою Север и Юг придерживались политики «пусть все останется как было».

В конце XIX века Британия вела две войны, которые показали, какое влияние на ход военных действий может оказать психологическая война. Британия завоевала Бирму и земли буров. Бирманцев было больше, чем буров, они населяли более крупную страну, и (если бы у них были такие лидеры, как у японцев в ту пору) они могли бы создать более крупную и более сильную армию. Но Бирма была завоевана Британией в ходе войны, которая проходила тихо и бесславно. Ни одна страна мира не пришла на помощь бирманцам. Им даже не пришлось сдаваться. Британцы просто завершили военные действия в самой середине войны, объявив, что бирманского правительства больше не существует, и сделав одностороннее заявление о том, что Бирма вошла в состав Индийской империи. Политическая смерть Бирмы наступила 1 января 1886 года, и об этом быстро забыли.

Буры же всполошили весь мир. Они наладили контакты с немцами, ирландцами, американцами, французами, голландцами и со всеми другими нациями, которые были недовольны политикой Британии. Буры громко заявили о своем стремлении воевать с англичанами и часто повторяли его. Они развязали диверсионную войну, и бурское слово commando вошло в международный язык военных. Они засылали в тыл английских войск небольшие отряды, которые устраивали там большой шум. Вести об их действиях пресса разносила по всему миру. Когда же они в конце концов признали себя побежденными, то добились от англичан больших уступок, а репутация Британии в мире оказалась подмоченной.

Никто не помнит о бирманцах, зато все помнят буров. Буры использовали все средства, имевшиеся в их распоряжении; они сделали все, что могли. Они даже захватили в плен Уинстона Черчилля.

Эти примеры показывают, что роль военной пропаганды и связанных с ней операций не такая уж маленькая или незаметная, какой могла бы показаться. Их нельзя считать историей, но можно рассматривать как повод для написания исторических трудов. Современный опыт – это совсем другая тема. Мы перейдем к ней после определения понятия психологической войны, без которой не обходится ни одна современная армия.

Психологическая война, в широком смысле этого слова, включает в себя применение достижений науки психологии в ходе боевых действий. В более узком смысле психологическая война заключается в использовании пропаганды против врага совместно с такими военными оперативными действиями, которые дополняют пропаганду. Пропаганду же, в свою очередь, можно назвать организованным убеждением людей с помощью ненасильственных действий, а саму войну, среди прочих вещей, можно назвать насильственным методом убеждения. Таким образом, когда американские бомбардировщики разрушают японский город, это делается для того, чтобы заставить японцев прекратить сопротивление путем лишения их средств ведения войны и одновременно нанесения такого ущерба, который заставит их сдаться. Если после бомбежки мы разбрасываем листовки с призывами прекратить борьбу, то пропаганду можно считать продолжением убеждения – менее жестоким и обычно менее эффективным, но все-таки неотъемлемым средством единого процесса, целью которого является прекращение вооруженного сопротивления врага.

И война, и психология появились очень давно. Они такие же древние, как и сам человек. Война, будучи более простым и более практичным методом, имеет древнюю письменную историю. А вот то, что мы сейчас называем психологией, когда-то было частью религии, этики, литературы, политики или медицины. Современная психологическая война сознательно использует методы современной научной психологии в качестве своих инструментов.

В годы Второй мировой войны враги Соединенных Штатов были более фанатичными, чем народ и руководители США. В результате этого американцы могли использовать любое подходящее психологическое оружие, которое подсказывала их наука и их собственный опыт. Американцам не надо было оглядываться на имперские мифы, на принципы фюрера или какую-нибудь другую негибкую, фанатичную философию. У врага было одно преимущество – его армия и народ были преданы идее; зато у американцев было другое преимущество – народ, обладавший критическим складом ума, и никакие идеологические штампы не мешали им разрабатывать свои пропагандистские операции. Возможность использовать новейшие достижения психологической науки смело и оперативно – это очень важное дело. Научный характер психологии позволяет американцам опережать врага, попавшего в ловушку своих догм, врага, который обязан проверять, соответствуют ли методы его пропаганды идее превосходства арийцев над неарийцами или гегелевской философии истории.

Люди, не имеющие научных знаний по психологии, тоже могут проводить эффективную пропаганду. Человеческое прикосновение, изобретательный ум, обаяние – все это мы находим в произведениях талантливых писателей. Томас Пейн не читал трудов Фрейда или Павлова, однако его аргументы в защиту революции отражали все насущные потребности людей, которые описаны во всех современных учебниках по психологии. Но война не может, выражаясь современным языком, ждать, когда появится талантливый пропагандист. Поэтому наука психология призвана помочь способному, но не гениальному государственному деятелю или офицеру проводить свою работу систематически и с помощью планирования своих действий получать такие же результаты, каких одаренный человек добивается с помощью своего таланта.

Чем же психология может помочь военным?

В первую очередь психолог может привлечь внимание солдат к тем элементам человеческого мышления, о которых многие просто не подозревают. Он может подсказать, как превратить вожделение в презрение, индивидуальные опасения в трусость, сомнения в недоверие, а предрассудок – в ярость. Он укажет, что этого можно добиться, воздействуя на подсознание человека. (Во время Второй мировой войны при организации психологической войны был использован такой факт. Когда китайские дети в первые три года жизни ходят под себя, их никто за это не упрекает, а вот японских детей, если они сделают это не там, где нужно, ругают и наказывают. Подробнее об этом рассказывается в гл. 9.)

Во-вторых, психолог может, с помощью своих методов, узнать, что на самом деле чувствует враг. Самые сокрушительные поражения в мировой истории случились из-за того, что противник неправильно оценил боевой дух своего врага. Используя обычные статистические методы и анкеты, психолог может опросить небольшую группу военнопленных и по результатам этого опроса сделать вывод о состоянии умов всей вражеской армии в данный период. Если у него под рукой нет военнопленных, он может получить нужный результат, проанализировав прессу и другие средства пропаганды, которыми власти врага снабжают свои войска и мирное население. Выяснив мнение врага и определив, высок ли боевой дух его солдат, психолог может составить обоснованный прогноз того, как будет действовать вражеская армия в тех или иных условиях.

И в-третьих, психолог сумеет помочь организаторам психологической войны осознать важность своего дела и не впадать в крайности. Самая опасная вещь в пропагандистской работе заключается в том, что пропагандист варится в своем собственном соку. Эта стерильная и малоэффективная среда может привести к полному провалу пропаганды как пропаганды. Поучая кого-то, особенно противника, человек испытывает истинное удовольствие. Пропагандист, особенно во время войны, имеет возможность говорить врагу то, что он о нем думает, или высмеивать его слабость. Но если заявить, например, нацистам, что «вы, немцы, просто стая кровожадных обезьян, а ваш Гитлер – выживший из ума придурок, ваши женщины лентяйки, дети – полудурки, ваша литература – сплошная тарабарщина, а кухня – отвратительна» и т. д., то это заставит немцев сражаться еще решительней. Пропагандист может сообщать врагу только те вещи, которые тот способен принять; он должен держать свои эмоции под замком. И психолог подскажет ему, как быть объективным, систематичным и сдержанным. Для армейских пропагандистов не важно, как сильно командир дивизии ненавидит врага; для того чтобы психологическая война дала свои результаты, он должен думать, как убедить противника, хотя в душе может мечтать о его полном уничтожении. Ненависть солдата не всегда бывает продуктивной – одним она помогает, а другим – мешает. Его главная задача – подавить сопротивление врага, не важно, какими методами, военными или другими. Но когда солдат становится пропагандистом, он может испытывать нужду в советах психолога, как держать свои чувства в узде и не позволять им влиять на работу.

И наконец, психолог работает со средствами информации – радио, листовками, громкоговорителями, людьми, распускающими слухи, солдатами, которые возвращаются домой, и др. Он может подсказать, когда и как использовать то или иное средство. Он может, в сотрудничестве с пропагандистами и разведчиками, спланировать использование всех имеющихся психологических ресурсов. Он поможет так спланировать проведение пропагандистских акций, чтобы они соответствовали военной, экономической и политической ситуации в стране.

Но психологу совсем не обязательно присутствовать при этом самому. Ему не надо иметь степень доктора медицины или философии и несколько лет учиться в аспирантуре. Он присутствует в написанных им учебниках, проводит курсы повышения квалификации для офицеров-пропагандистов, рассказывает на радио о самых последних средствах пропаганды. Конечно, хорошо было бы всегда иметь его под рукой, особенно в штабе высшего командования, но это не обязательно. Без психолога можно обойтись, без методов научной психологии – нет.

Можно вести пропаганду, руководствуясь только житейским опытом. Но только гению удается при этом добиться нужных результатов. Психологическая война может стать эффективной, научной по духу и развитой, как умение преподавать, только в том случае, если четко сформулированы основные идеи этой войны, определены ее цели, всегда находятся под рукой ее инструменты, а все операции подвергаются проверке жизнью, но на основе научных методов. Из всех других наук психология больше других способна дать пропагандисту, хотя антропология, социология, политология, экономика, география и другие науки тоже вносят свой вклад; но только психология может назвать потребности других.

Пехотный офицер не должен знать природу всей войны, чтобы найти себе применение. Он должен знать традиции, военное дело, четко представлять себе идею, за которую сражается, и соблюдать дисциплину. Сунь-цзы, Вегеций, Фридрих Клаузевиц и множество других авторов, писавших о войне, определили место солдата в войне и объяснили, какой она должна быть.

Никто не знает, изменятся ли традиционные представления о войне с появлением атомного оружия; но, хотя оружие и новое, применять его по-прежнему будут люди. Мотивы войны и человеческая слабость остались теми же самыми, что и в древние времена, какими бы современными и разрушительными ни были средства, находящиеся сейчас в руках военных.

Всем сейчас хорошо известно, что такое война, но что такое психологическая война, можно понять только в связи со всем процессом. Это не простое средство, которое можно использовать только в особых случаях. Психологическая война в наши дни пронизывает все поры военных и разведывательных организаций во всем мире.

Психологическая война – часть обычной войны. Самое простое и наиболее понятное определение войны – любой войны, в любом месте и в любое время – это официально разрешенная борьба между людьми. Поединки, убийства и иногда даже схватки больших групп встречаются и в мире животных, но войн они не знают. Все живые существа дерутся, но только люди объявляют, ведут и заканчивают войны, и делают это только в отношении других людей.

Формально войну можно определить как «взаимное применение насилия вооруженными группами людей».

Если это не взаимное насилие, это не война, поскольку убийство людей, которые не защищаются, нельзя назвать войной, это резня, бойня или наказание.

Если группы, принимающие участие в боевых действиях, не являются частью народа, то это тоже не война. Даже наши враги в годы Второй мировой войны хорошо понимали эту разницу, потому что они не знали, когда гнев за нарушение прав людей обрушится на их головы. Чтобы стать народными, воинские части должны быть законными, то есть сформированными государством. Согласно международным традициям, боевым частям достаточно иметь приемлемый минимум бойцов, заявить о себе и обозначить цель, которая должна быть политической. Если вы убьете своего соседа, вы станете обыкновенным убийцей, но если вы сколотите группу из двадцати или тридцати человек, наденете им на левую руку красную повязку, заявите, что ваша цель – свергнуть правительство Соединенных Штатов, и только после этого убьете своего соседа как контрреволюционера, мешавшего установлению нового порядка, тогда вы можете поздравить себя с тем, что вы развязали войну. (А это означает, что вас казнят не как простого убийцу, а как предателя и бунтовщика.)

И наконец, война должна означать насилие. Согласно законам всех современных государств, от Исландии до Йемена, экономическое, политическое или моральное давление – это не война. Война – это легализация от имени государства таких вещей, которые в мирное время не позволяется делать никому. Кстати сказать, даже в военное время вы не имеете права убивать врага, если у вас нет на это разрешения государства. Если вы своими руками убьете своего японского кредитора или даже застрелите японского солдата, не будучи одетым в форму, вас законным образом казнят за убийство по приговору американского или вражеского суда. (Такие обвинения предъявлялись немцам и японцам после войны. Они убивали мирных людей, которых даже состояние войны не давало им права убивать.)

Правительства в современном мире очень ревностно относятся к сохранению своей монополии на насилие. Война – высшее проявление этого насилия, а современная война – не простое возвращение в эпоху варварства. Если бы война была простой кровавой оргией, чем-то вроде поры в жизни человека, когда он сходит с ума и принимается резать горло другим людям, тогда не нужны были бы никакие генеральные штабы. Как раз наоборот, современная война – как функция современного общества – это отражение политических противоречий, которые ее породили. Битва в наши времена – это формальная, церемонная и технически сложная операция. Вы должны убивать только тех, кого нужно, так, как нужно, правильно рассчитав время, в нужном месте и ради провозглашенных вами целей. Иначе вы испортите все представление, хуже того, вы проиграете.

Почему же вы должны сражаться тем или иным способом, здесь, а не там, сейчас, а не потом? Ответ прост – вы сражались против людей. Задача вашей борьбы – заставить их думать по-другому. Фигурально выражаясь, Вторая мировая война, которую мы выиграли, была своего рода рекламной кампанией, целью которой было заставить японцев полюбить американцев и их образ жизни. Американцев они не полюбили, но те показали японцам, что их ждет, если они не полюбят янки, и японцы прекратили сопротивление.

Есть люди, которые не поддаются никаким уговорам. Тогда их надо убить или нейтрализовать другими способами – изоляцией или тюремным заключением. (Впрочем, некоторые нацисты, включая, возможно, и самого фюрера, считали людей других стран упертыми и не поддающимися ни на какие убеждения, и погибли, потому что не могли заставить себя уступить. На Тихом океане пришлось убить многих японцев еще до того, как они прислушались к нашему мнению.) Но такова природа человека – большинство людей прекращают борьбу только в том случае, если понимают, что находятся на грани уничтожения. Эта грань достигается после того, как произойдут две вещи.

Либо разгромленная нация лишится чувства организации, но сумеет найти подходящих лидеров и методы руководства и прекратит сопротивление из-за того, что не сможет больше сражаться единым фронтом. Это случилось с американскими южанами в апреле 1865 года. Президент и члены кабинета Конфедерации американских штатов сели на поезд в Ричмонде. По пути они превратились в беглецов. С ними самими и с людьми, которые их окружали, что-то случилось, и мистер Дэвис перестал считать себя президентом, а подчиненные уже не выполняли его приказы. То же самое произошло и в Германии в апреле 1945 года, лишь адмиралу Дёницу удалось сохранить свой авторитет.

Либо побежденная нация сохранит чувство организации и сможет использовать политические органы страны для того, чтобы войти в контакт с врагом, завершить войну и выполнить требования победителей в ходе организованных мер. Это случилось, когда Британия признала независимость Америки, когда Финляндия подписала договор, навязанный ей Россией, и когда сдалась Япония.

Иногда эти два сценария переплетаются. Народ хочет мира, но тут выясняется, что враг не желает признавать их правительство. Или победители думают, что уничтожили правительство врага, но выясняется, что появилась новая организация – такая же, как и прежняя, хотя и носит слегка изменившееся название, но в ней по-прежнему задают тон старые лидеры и старые идеи.

Однако всем понятно, что, чем бы ни закончилась война, она велась для того, чтобы противник изменил свою психологию. Значит, войны ведутся с психологической целью; если это не так, значит, это война на уничтожение. Такие бывают редко. На земле нет ни единого народа, идеи и язык которого не были бы известны американцам. А там, где есть возможность коммуникации, всегда есть вероятность того, что одна из противоборствующих организаций (правительств) – которая уже вступила в переговоры с завоевателями, чтобы выяснить, готовы ли стороны воевать и дальше, – будет сотрудничать и дальше на условиях, выгодных победителю. Поскольку организации состоят из людей, а люди стараются делать дела по-человечески, в умах тех индивидуумов, которые составляют правительство, или в умах других людей, у которых хватит сил, чтобы сбросить это правительство, должны произойти определенные изменения.

Тот факт, что войны ведутся против человеческих умов, а не против их тел, подтверждается высказываниями военных писателей всех времен. Фраза Карла фон Клаузевица о том, что «война есть продолжение политики другими средствами», – это просто современное выражение истины, известной еще во времена Античности. Война – это средство убеждения – неэкономическое, опасное и очень неприятное, но весьма эффективное в тех случаях, когда все другие средства оказываются бесполезными.

Идеология – это система глубоко укоренившихся верований, касающихся фундаментальных вопросов человеческой жизни. Идеология играет определенную роль и в психологической войне. Различия в верованиях, которые не затрагивают фундаментальных вопросов, обычно определяются как различия во мнениях. Вы верите в необходимость крупных пошлин, а я – в то, что пошлины вообще не нужны. Вы верите в то, что существует один мир, а я в это не верю. Вы поддерживаете республиканцев, а я – демократов. Но, несмотря на все эти различия, мы верим в то, что зарплата должна выплачиваться в деньгах, что для создания семьи надо обязательно зарегистрировать свой брак или обвенчаться. Мы верим в то, что большая часть промышленных или личных товаров должна находиться в частной собственности, мы доверяем правительству, верим в то, что большинство всегда право, в то, что выборы должны быть демократическими, верим в свободу слова и т. д.

Если же наши различия во мнениях столь велики, что мы не можем договориться по одному из политических вопросов, тогда это уже не различия во мнениях, а различие идеологий. Идеология затрагивает сами основы нашей жизни. Вы, возможно, не захотите жить в одном городе со мной; мы не можем чувствовать себя безопасно в присутствии друг друга; каждый из нас может опасаться за то влияние, которое другой окажет на нравственный облик людей, живущих вместе с нами в одном городе. Если бы я был нацистом, а вы – демократом, вы, возможно, не хотели бы, чтобы мои дети жили рядом с вашими. Если бы я верил, что вы – хороший человек, но поддались влиянию Сатаны, и при этом знал, что вы не имеете права голосовать, что вам нельзя доверить имущество, что вам нельзя поручить командование солдатами, что вы в целом агрессивны и опасны, вам было бы очень трудно общаться со мной.

Во время религиозных войн вовсе не метафизические теории заставляли протестантов и католиков уничтожать друг друга как еретиков. В XVII веке протестанты прекрасно понимали, что будет с ними, если верх возьмут католики, а католики знали, что ждет их в случае прихода к власти протестантов. В обоих случаях новые правители, боясь своего свержения, казнили прежних правителей и использовали дыбу, виселицу и тюрьмы для борьбы с контрреволюцией. Люди, не разделявшие их идеологию, не имели права на свободу. И если противник не хочет уважать вашу личную безопасность, то вы, в свою очередь, не должны уважать его собственность, свободу слова и безопасность. Абсолютным минимумом любой идеологии является признание, что человек, живущий на идеологически однородной территории (то, что нацистский генерал Хаусхофер, вслед за Рудольфом Кьелленом, называл геопсихической зоной), будет уважать личную безопасность и другие права индивидуумов, живущих на одной с ним территории.

В наше время мы наблюдали, как испанцы все меньше и меньше доверяли друг другу, и для того, чтобы одна из групп населения смогла почувствовать себя в безопасности, потребовалась ожесточенная гражданская война, продолжавшаяся много лет. За четыре года Испания из республиканской страны превратилась в диктатуру. Конечно, ни в том ни в другом случае правительство не имело единодушной поддержки населения, но для того, чтобы контролировать большую часть страны, оказалось достаточным сформировать однородное правительство и создать единую систему обучения. Другие страны мира имеют разную степень идеологической сплоченности. Скандинавия казалась всем весьма однородной, пока немецкое вторжение не выявило скрытые и не видные глазу разногласия, благодаря которым во главе Норвегии встал Квислинг. В России, Италии и Германии из идеологии сделали фетиш. В этих странах попытались четко определить, что есть ортодоксия, а что – ересь. Это было сделано для того, чтобы контролировать образ мыслей всего народа страны. Но большинство стран мира страдает от довольно сильной идеологической путаницы или нестабильности основных верований. У этих стран не только нет средств для исправления сложившегося положения, но они даже не ищут их.

Процесс образования осуществляется обычно в специальных учреждениях, где люди передают своим детям чисто практическую информацию, необходимую в современной жизни. Кроме того, детей обучают тому, что нужно, чтобы стать хорошими людьми, гражданами, христианами или последователями других вер. В демократических государствах идеологическую нагрузку несет лишь незначительная часть образовательного процесса; в других частях, на уровне мнений, правительство контролирует идеологию только с помощью различных запретов – например, законов, карающих непристойное поведение, богохульство, подрывную деятельность и др.

В идеологизированных государствах, целью которых является формирование единого мировоззрения у всех жителей страны, процесс образования насыщен агитацией и строго регулируется, поэтому население живет в условиях постоянной психологической войны. Еретиков казнят или заставляют замолчать какими-нибудь другими способами. Исторический материализм или марксистская «объективность», народ, фашизм или «новая демократия» объявляются критериями добра и зла, даже в не связанных с идеологией отраслях знания. Образование и пропаганда превращаются в непрерывное промывание мозгов. И когда подобные государства начинают воевать с государствами, у которых нет такой мощной пропагандистской машины, либеральные страны оказываются в проигрыше, поскольку не имеют опыта в административном и механическом аспектах пропаганды. Образование и психологическая война – это все равно что ледник и лавина. В обоих случаях умы людей будут затронуты, но скорость и методы совершенно разные.

Умение торговать тоже связано с психологической войной. Пропаганду часто называют особым искусством нашего времени – умением продать свой товар с помощью печати, радио и телевидения. Это неудачное сравнение появилось из-за неумелой американской пропаганды за морем в начальный период Второй мировой войны. Некоторые из американских пропагандистов совершенно не понимали природу психологической войны.

Преданность своей стране в годы войны обеспечивает идеология, а не мнения. Человек, оставаясь во всех других аспектах порядочным гражданином, никогда не захочет, чтобы его страна потерпела поражение. Желание сдаться – даже сама мысль о возможной сдаче – это всегда трагедия для всякого ответственного, пребывающего в здравом уме человека. Немец, желавший рейху поражения, считался в Германии предателем, точно так же, как любой американец, мечтавший о выходе США из войны и об уничтожении американских евреев, считался бы предателем в своей стране. И эти желания никак нельзя сравнивать с выбором зубной пасты, дезодоранта или сигарет.

Реклама в мирное время достигает больших успехов потому, что она не затрагивает главного; выбор, который делает покупатель, для него не так уж и важен, он важен продавцу. Сигареты «Кэмел» и сигареты «Олд коин» – это всего лишь сигареты, человек все равно станет курить, даже если их не будет. Так что ему по большому счету не важно, какие покупать. Если «Кэмел» связан в его мозгу только с табаком, а «Олд коин» подсознательно вызывает в памяти настойчивый образ ножек актрисы, которая их рекламирует, то он выбирает «Олд коин». Поэтому в 1941–1942 годах большая часть американской пропаганды напоминала рекламу, поскольку американцы в своей повседневной жизни не могли без нее обойтись.

Тем не менее искусство продавать в определенном смысле помогает военной пропаганде, знакомя аудиторию с нужными идеями в прессе и по радио. В результате этого чужая реклама может достичь умов американцев только в условиях конкуренции с местной. Иностранной рекламе очень трудно привлечь внимание американцев, которые живут в окружении почти бесконечной коммерческой рекламы очень высокого качества. Коммунистическая и фашистская партии никогда не привлекут внимания общественности в Соединенных Штатах, если ограничатся только проведением своих «собраний», на которые является человек триста, или развешиванием нескольких дюжин плакатов в метро. Чтобы политический пропагандист добился внимания публики, он должен превзойти рекламу мыльных опер, прохладительных напитков и переплюнуть купающихся красоток, рекламирующих сырой пенсильванский или светлый табак. Поэтому чужая пропаганда либо проходит незамеченной, либо камуфлируется, стараясь стать похожей на местную рекламу и использовать все существующие средства массовой информации. Крикливая коммерческая реклама делает американцев глухими к пропаганде даже своего собственного правительства и в определенной степени снижает их бдительность. Но в то же самое время эта реклама воздвигла настоящую Великую стену в умах американцев, делая их невосприимчивыми к иноземным и сомнительным призывам, благодаря чему Соединенные Штаты никогда не поддаются идеологическому вторжению из-за моря.

Психологическая война и пиар различаются по аудитории, на которую они направлены. Психологическая война направлена на врага, а связи с общественностью призваны воздействовать в основном на аудиторию в своей стране. Но и те и другие оказывают влияние на нейтралов, иногда довольно большое, что сильно мешает делу. В некоторых странах военной пропагандой и пиаром занималось одно и то же учреждение, вроде японского Дзёхо кёку (см. гл. 10). По традиции, связи с общественностью в американской армии и военно-морском флоте основываются на следующих идеях: новости должны быть полными, насколько это позволяет военная цензура; они должны сообщаться своевременнно и в интересной форме; они должны укреплять доверие народа к своим вооруженным силам; и их тон (не менее важный, чем содержание) не должен способствовать повышению боевого духа врага. Эти идеи оправданны при правильном использовании прессы, но они могут ослабить военную пропаганду, если ей противостоит энергичный и изобретательный противник.

Отличить пиар от психологической войны, когда они используют одно и то же средство массовой информации, невозможно. В ходе Второй мировой войны Управление военной информации (УВИ) разработало подробные планы передачи новостей с фронта для различных аудиторий. К несчастью, сотрудники этого учреждения предполагали, что враг будет слушать только станции УВИ и что американские пресс-релизы, подготовленные армией и флотом для других стран, останутся им незамеченными. И, когда радио в Нью-Йорке или Сан-Франциско передавало сообщение о какой-нибудь битве или сражении, подготовленное специалистами по военной пропаганде, а офицеры-пиарщики армии и флота выдавали совсем другой взгляд на эти события, пресса и радио врага выбирали то, что им больше подходило, или цитировали оба американских источника, подчеркивая их противоречия.

Во всех современных армиях, в дополнение к службе связей с общественностью, имеются службы по поддержанию боевого духа. В них работают офицеры или наемные служащие, которые организуют досуг солдат, снабжают их образовательными материалами и материалами, повышающими их политическую грамотность, а также другими материалами, привлекающими внимание. Главная цель этих служб – свести на нет психологическую войну врага. Занимая внимание солдат своими программами, они не дают врагу возможности воздействовать на их умы. В годы Второй мировой войны радиослужба Вооруженных сил США создала глобальную сеть радиовещания для американцев и стала главным средством американской пропаганды во всем мире. Естественно, народы вражеских стран и союзников больше доверяли передачам, которые были предназначены для американцев, чем тем, которые были разработаны специально для них. В прошлую войну американские службы по поддержанию боевого духа с негодованием отвергали заявления о том, что они являются главными средствами пропаганды, совершенно справедливо утверждая, что их аудитория ждет от них простой информации, простых новостей и простого просвещения, без всякого пропагандистского подтекста. Тот факт, что на полях сражений все виды коммуникаций являются пропагандой, не всегда принимается во внимание, и мало кто знает, что только в одном или двух случаях, когда ситуация была критической, служба пропаганды и службы по поддержанию боевого духа координировали время подачи своих материалов и договаривались, на что надо сделать основной упор.

Следует, однако, отметить, что, как ни называй пропаганду, она все равно будет весьма лакомым куском, а убежденность пропагандиста в том, что он совсем не пропагандист, очень сильно льстит самолюбию. Службы по поддержанию боевого духа снабжали американские вооруженные силы новостями, развлечениями и книгами. У этих служб, помимо всего прочего, была большая паразитирующая аудитория – люди по всему миру слушали американские радиопередачи, читали американские журналы и покупали на черном рынке американские книги в бумажных переплетах. (Когда американский департамент информации и образования начал ввозить в Китай свежие издания, студенты Лиентского университета в Кунь-Мине, Юннань, возликовали. Много лет изолированные от всего мира, они могли теперь наслаждаться хорошими американскими книгами.)

Службы по поддержанию боевого духа не воспользовались возможностью вбить в головы американских солдат и своих иностранных слушателей некоторые наиболее эффективные аспекты американской психологической войны, но, не желая признаваться даже самим себе, что тоже являются пропагандистами, они только выиграли. Поскольку в Соединенных Штатах нет серьезных внутренних психологических расхождений, основные мероприятия этих служб автоматически совпадали с функциями психологической войны, просто потому, что в обеих этих службах работали дисциплинированные американцы-патриоты.

В немецкой и советской армиях службы по поддержанию боевого духа входили в состав скоординированной пропагандистской машины, которая занималась организацией психологической войны и связями с общественностью, а также руководила работой прессы и радио и народным образованием. В японской армии службы по поддержанию боевого духа в основном занимались удовлетворением физических и душевных потребностей солдат (снабжая их угощениями, открытками с картинками, амулетами, которые приносят удачу) и почти не имели отношения к передаче новостей и еще меньше – к официальной пропаганде.

В свободных странах работу всех средств массовой информации даже в годы войны скоординировать невозможно. Пресса, театр, кинематограф, частично радио, книжные издательства будут работать, как и прежде. Все эти частные организации являются неиссякаемым источником материала для новостей и других средств психологической войны. С помощью щадящей, но хорошо продуманной связи с цензурой органы психологической войны вполне могут осуществлять контроль над неправительственными материалами и не допустить, чтобы в вашем тылу циркулировали наиболее открытые формы вражеской пропаганды.

Новости становятся пропагандой, когда человек, сообщающий их, делает это с определенной целью. Даже если репортеры, редакторы и писатели не ставят перед собой никаких пропагандистских задач, источники этих новостей (человек, дающий интервью, друзья корреспондентов и т. д.) могут передавать новости прессе с совершенно определенной целью. Хорошо известны случаи, когда правительственные чиновники передавали сведения, полученные от своих соперников, в газеты и снабжали журналистов записанными во время разговора или после него материалами, что в данном случае является пропагандистским трюком. Поэтому психологическую войну следует планировать с учетом того, что гражданские средства коммуникации никуда не денутся и будут действовать безо всякой координации. В планах следует заранее предусмотреть возможность неожиданных ситуаций, иногда приносящих большой вред, которые возникнут из-за проведения частных операций на том же самом поле. Боевые офицеры могут очистить дорогу от гражданских машин для пропуска военных частей, идущих на поле боя, но офицеру, занимающемуся психологической войной, нужно самому прокладывать себе путь сквозь передачи гражданского радио и другие средства массовой информации, контролировать которые он не может.

Психологическая война также очень тесно связана с дипломатией. Это – неотъемлемый элемент стратегической дезинформации. В вопросах медицины психологической войне помогает опыт санитарной службы. Если в войсках одной из воюющих стран распространяется какая-то болезнь, то она же появится и в войсках другой стороны. Если американцев заедают вши и клопы, то те же самые насекомые отравят жизнь и врагу. В этом случае можно сообщить солдатам противника, насколько эффективней американские службы справляются с насекомыми. И наконец, психологическая война тесно связана с вопросом содержания военнопленных и с защитой своих собственных солдат, попавших в плен к врагу.

Но психологическая война является отдельной отраслью общей войны, хотя она связана со многими науками и перекрывает все другие функции войны. Ее можно разделить на три части: общую схему психологической войны, противодействие операциям психологической войны врага и проведение своих собственных тактических операций. Каждой из этих частей в этой книге посвящен особый раздел. В любом случае следует помнить, что психологическая война – это не закрытая операция, которую можно провести втайне, а как раз наоборот, психологическая война, чтобы достичь нужного результата, должна стать частью повседневной жизни и борьбы той аудитории, на которую она направлена.

Психологическая, или пропагандистская, война стремится достичь своих целей без применения военной силы. В отдельные периоды истории пропаганда считалась занятием весьма неблагородным[3]. Солдату гораздо естественнее полагаться на свое оружие, а не на слова, и после Первой мировой войны многие не хотели совершенствовать это оружие – пропаганду – несмотря на то, что сам Людендорф считал ее самым большим достижением союзников. Тем не менее в годы Второй мировой войны психологической войной занялись многие американские офицеры армии и флота, и ряд самых лучших операций был проведен без помощи гражданских лиц или спонсорской помощи (например, капитан Дж. А. Бурден, служивший в Гуадалканале, писал свои собственные листовки, готовил тексты публичных обращений и разбрасывал все это сам с выделенного ему самолета морской авиации. Он делал это с бреющего полета, пока японцы не сбили его, и он не утонул в море. Он, возможно, что-то слышал об УВИ, но гражданское население о нем ничего не знало).

Теперь о психологической войне знают все. И в будущем главная проблема будет заключаться не в том, достойное это дело или нет, а в том, чтобы сделать ее более эффективной. Поэтому мы даем здесь определения этой войны не для того, чтобы уяснить, что это такое, а для того, чтобы сделать ее более удобной и оперативной. Что представляет собой психологическая война, мир узнал в годы Второй мировой войны.

Вы не найдете объяснения, что такое психологическая война, в словарях. Каждый может попытаться сам придумать ее определение. «Психологическую войну» и «военную пропаганду» можно определить так:

во-первых, решив, о чем мы говорим в данной ситуации, книге, беседе или исследовании;

во-вторых, выявив, какие органы выполняют данную задачу и какова сфера их ответственности;

и в-третьих, определив результаты, которых мы хотим достичь в ходе спланированных нами мероприятий.

Иными словами, офицер штаба нуждается в одном определении этого понятия, а боевой офицер – в другом. Политический лидер будет использовать еще более широкое определение, чем военные. Фанатик даст свое собственное определение или – что более вероятно – целых два определения: одно (например, «помощь демократии» или «пробуждение масс») для своей собственной пропаганда:, а другое (вроде «распространение лжи», «продажная пресса» или «опиум для народа») для пропаганды противника[4]. Даже военные не могут дать определенное понятие «пропаганды», которое подходило бы для всех случаев жизни, поскольку военные операции изменяются, а военные определения необходимы для создания системы передачи команд.

Первый метод определения хорош для исследовательских целей – он помогает разложить политико-милитаристскую ситуацию на понятные компоненты. Второй метод – организационный – применяется тогда, когда имеется организация, которая поможет пояснить определение, например: «Пропаганда – это то, чем занимаются в УВИ и ОСС». Третий метод, оперативный или исторический, полезен для оценки ситуации после того, как операция завершилась; так, историк может сказать: «Вот как поступали немцы, думая, что занимаются пропагандой».

Поскольку первым уроком всякой пропаганды является обоснованное недоверие, было бы глупо и абсурдно верить тому, что нам говорят о пропаганде. Пропагандисты, которые служат во всех армиях и правительствах мира, являются большими специалистами по оправданию своей работы, да и мы сами посчитали бы их очень странными, если бы они не рассказывали нам о том, какое замечательное дело они делают. Пропаганду нельзя оценивать теми же мерками, которыми мы оцениваем другие дела. Следует оценивать ту роль, которую она сыграла в военных операциях, поскольку в военное время она является их частью.

Слово «пропаганда» возникло от названия департамента в Ватикане, который занимался распространением веры. Определений понятия «пропаганда» множество. Наиболее интересные критические, аналитические и исторические труды на эту тему были написаны в Америке Уолтером Липпманом, Гарольдом Ласуэллом и Леонардом Дубом, но и многочисленные авторы в других странах внесли свой вклад в исследование этого вопроса. Некоторые из их работ представляют большой интерес. Чтобы объяснить, чему посвящена наша книга, приведем следующее определение пропаганды: «Пропаганда – это планомерное использование любых форм коммуникаций для того, чтобы оказать влияние на умы, чувства и поступки группы населения с четко обозначенной целью».

Это определение можно назвать широким, поскольку под него подпадают и призывы покупать зубную пасту «Антидент», и вера в теологический принцип полного погружения (это означает, что если вы хотите креститься, то должны полностью погрузиться в воду), призывы покупать цветы для своих дядюшек ко Дню дядюшек, а также давать пощечины японцам, бороться с фашистами в своей стране или делать все, чтобы ваши подмышки приятно пахли. Все это пропаганда в широком смысле слова. Но поскольку военное и военно-морское министерства никогда не объединяли корпус капелланов, систему военных магазинов, кампании по обеспечению безопасности и борьбу с венерическими болезнями в определение «пропаганда», следует сузить это определение, исключив из него те формы, которые обслуживают личные или неполитические потребности людей. Суженное определение звучит так: «Пропаганда – это планомерное использование любых форм общественных или массовых коммуникаций для того, чтобы оказывать влияние на умы и чувства определенной группы населения с четко обозначенной общественной, военной, экономической или политической целью».

Это можно назвать повседневным определением термина «пропаганда», поскольку оно приводится в большинстве гражданских учебников для вузов. Что же касается военной пропаганды, то необходимо добавить к нему еще несколько слов, говорящих о том, что пропаганда направлена исключительно против врага:

«Военная пропаганда – это планомерное использование всех форм коммуникации для того, чтобы оказывать влияние на умы и чувства противника, а также нейтральных и дружественных групп за границей, с четко определенной стратегической или тактической целью».

Заметим, что если коммуникация не спланирована заранее, то пропагандой ее назвать нельзя. Если американский лейтенант высунет голову из башни танка и прокричит японцам, прячущимся в укрытии: «Эй вы, чертовы обезьяны, выходите оттуда, иначе мы вас прикончим!» – это может сработать, а может и нет, но в техническом смысле – это не пропаганда, поскольку лейтенант не планировал применить эту форму коммуникации заранее и решил оказать влияние на умы и чувства японцев спонтанно. Если бы он тщательно обдумал свои слова и сказал бы по-японски: «Приказываем противнику прекратить сопротивление; в противном случае американская армия заранее сожалеет о неизбежных последствиях применения ею огнемета», то его призыв (правда, с большой натяжкой) можно было бы назвать пропагандой.

Кроме того, у пропагандистской акции должна быть цель. Этот пункт не зря включили в определение, поскольку общение, как в годы войны, так и в мирное время, очень часто осуществляется ради удовольствия говорящего, а не ради того эффекта, который оно должно оказать на слушателей. Во время Второй мировой войны процветали такие виды коммуникации: посылка японцам карикатур, на которых они были изображены в смешном виде, коверканье немецкого языка, обзывание итальянцев привычными, но неприятными кличками. Те, кто занимались этим, получали массу удовольствия, но мало кто понимал, зачем он это делает. На самом деле это сильно раздражало врага и укрепляло его стремление продолжать борьбу. (Устрашающие крики были хороши в эпоху древних войн, когда воевали примитивным оружием, но в современной военной пропаганде они – большая роскошь. Запланированное раздражение врага, конечно, играет свою роль – маленькую и особую. Но применяется этот вид психологической войны довольно редко).

Понять, что такое психологическая война, очень легко, если считать ее простым использованием пропаганды в военных целях, как явствует из следующего определения: «Психологическая война включает в себя использование пропаганды против врага совместно с другими операциями военного, экономического или политического характера, если это потребуется».

В этом смысле «психологическая война» – очень успешная операция, проведенная в годы Второй мировой войны под руководством Объединенного комитета начальников штабов. Отделы психологической войны были созданы на всех основных театрах боевых действий, и американские военные усвоили доктрины этой войны.

Существует, однако, еще несколько смыслов, в которых используется термин «психологическая война». Один из таких весьма неприятных смыслов стал известен во время немецкого завоевания Европы – это война, проводимая психологическими методами. Для американцев психологическая война служила дополнением к обычным военным операциям и велась с помощью средств массовой информации; для нацистов это было осуществление политической и военной стратегии с помощью достижений психологической науки. Для американцев это была модификация традиционных военных методов с помощью эффективного и великодушного использования нового оружия; для немцев же это была трансформация процесса войны в целом. Это очень важное различие, которое требует отдельного анализа.

Для обозначения страшной, ужасающей стратегии Гитлера в период с 1935 по 1941 год было придумано много названий. Один автор, Эдмонд Тэйлор, назвал ее «стратегией террора», написав книгу под этим заглавием (Бостон, 1940), а еще – «войной нервов». Другой автор, Ладислас Фараго, политический журналист, начавший свою карьеру в качестве представителя пятой колонны стран оси на Ближнем Востоке и закончивший ее сотрудником американского отдела, который занимался планированием психологической войны в военно-морском флоте, выпустил книгу под названием «Немецкая психологическая война: полный критический обзор с аннотациями и библиографией» (Нью-Йорк, 1941). В этом труде он привел краткое изложение сотен немецких книг по вопросу психологии и войны. Большая часть этого материала была посвящена методам обучения персонала, психосоматической медицине и другим аспектам психологии, не имеющим никакого отношения к пропаганде, но сама книга в целом является впечатляющей демонстрацией тех гигантских усилий, которые приложили немцы, чтобы подвести под свою войну научную основу. За этим трудом быстро последовали другие книги и статьи, посвященные «изобретениям» немцев.

Когда ажиотаж немного улегся, выяснилось, что эти «изобретения» можно объединить в две группы:

во-первых, превосходную или казавшуюся превосходной синхронизацию политических, пропагандистских, карательных и военных акций;

во-вторых, широкое использование достижений современной психологической науки в своих военных операциях.

Немцы перед войной и в начальный период войны задали темп, а Объединенные Нации в своей психологической войне пытались не отстать от них, хотя усилия обеих сторон различались по силе и характеру.

При завоевании Европы немецкий Генеральный штаб, несомненно, занимался анализом общественного мнения. Однако выяснилось, что по большей части немцы строили этот анализ на своих предположениях и догадках, которые, правда, во многих случаях попали прямо в яблочко. В то время людям казалось, что нацисты вывели точную формулу, которая позволяла им безошибочно определять, когда та или иная страна готова будет пасть к их ногам. Немцы проводили свой блицкриг, который имел мощное экономическое, психологическое и военное обоснование, пока Гитлер не столкнулся с более сильным противником. Немецкая «дипломатия драматического устрашения» в полной мере использовала угрозу войны, благодаря чему Чехословакия без единого выстрела отдала немцам Судеты, а через полгода признала над собой власть тирана. Немцы выжимали из угрозы начать войну все, что могли, а когда она действительно начиналась, специально старались сделать ее как можно более ужасной. Очевидно, психологи подсказали немецкой политической и военной разведке, как составить реальный прогноз общественного мнения, сложившегося в той или иной стране, а их анализ антинацистской пропаганды был превосходен. Прибавьте сюда великолепно разработанные стратегические и тактические военные операции, и вы поймете, что в завоевании Европы не последнюю роль сыграла психологическая война.

Формулу психологической войны можно отыскать не в трудах психологов, а в книгах по конституционному праву. Тоталитарная война является результатом диктатуры, ибо только тотальная власть может тотально координировать все нужные действия. «Секретное оружие» Германии – это та власть, которую немцы отдали Гитлеру демократическим путем, и то, как он использовал эту власть – хитро, беспощадно и весьма эффективно. В Германии действиями людей руководили специалисты, а специалистами руководил фюрер. Немцы поразили мир своим холодным расчетом в отношении начала агрессии, но не потому, что талантливые психологи Германии придумали новое психологическое оружие, а потому, что в руках этого мрачного политического урода были сосредоточены все ресурсы рейха. Даже в годы войны ни один американский президент не имел такой власти, какой обладал Гитлер в мирное время. Члены американского правительства, армейские и военно-морские начальники, комментаторы прессы и все другие люди имеют возможность обсуждать политику, высказывать свое мнение и вытаскивать на свет божий всевозможные политические уловки. Так это и должно быть. И те же самые причины, которые обеспечили психологическому оружию Германии такой успех в начале войны, привели ее к полной и безоговорочной капитуляции в 1945 году: мощный бюрократический аппарат, плохо информированное общество, централизованная пропаганда и тайное планирование политики.

Подобная психологическая война, когда боевые действия ведутся в интересах кучки людей, фанатично стремящихся к власти, когда координируется все до мельчайших деталей, а целью войны является политическое и моральное порабощение противника, в условиях демократии совершенно немыслима. Даже императорской Японией нападение на Пёрл-Харбор планировалось в условиях строжайшей секретности как чисто военная операция. Те японцы, которые могли бы заявить совету фельдмаршалов и адмиралов, что необъявленное нападение на США приведет лишь к объединению всех слоев американского общества против Японии, конечно же ничего не знали о планируемом рейде на Пёрл-Харбор. Как показывают доклады Джозефа Грю, американского посла в этой стране, у японцев еще сохранился их прежний парламентский дух, поэтому военным надо было обмануть не только иностранцев, но и общественность самой Японии. В западных диктатурах за общественностью присматривали элитные войска, секретная полиция и партийные организации, и это тоже является частью психологической войны. Гитлер мог «включать» и «выключать» военный дух немцев; японцы же не осмеливались делать это в широких масштабах. Для довоенной Японии «психологическое оружие» было чересчур диктаторским средством; властям же Соединенных Штатов его никогда не заполучить. После начала войны американцы могли поразить врага такими вещами, как бомбежки, вызывавшие мощные пожары, бомбардировщики дальнего действия и атомные бомбы, но они не могли начать войну без объявления. И сейчас Соединенные Штаты не могут и никогда не смогут поразить врага неожиданным началом агрессии, ибо этого не допустит американская конституция. Если бы все другие нации думали так же, то мир был бы гораздо прочнее.

Немецкая психологическая война, в смысле войны, ведущейся психологическими методами, больше зависела от политической обстановки, чем от психологии. Отсутствие единства среди ее будущих жертв, самоуспокоенность стран, пока еще не затронутых войной, демонстрация новых видов вооружения в бою, использование тягот войны для полного подавления пацифизма, удобное географическое расположение Германии на пересечении европейских дорог – все эти факторы обеспечили успех немецкой войне нервов. Но подобное психологическое оружие способно принести победу только в случае войны диктатуры с демократией; там же, где демократические правительства чутко реагируют на все происходящее, сохраняют бдительность и отвечают на происки агрессора жесткими мерами, диктатуры не добьются никаких результатов.

Психологическим оружием, которое дает наилучший результат в ходе войны, является поэтому не гитлеровская война нервов, а англо-американская пропаганда и тщательно разработанная стратегия ее применения. Пусть тот, кто выступает за применение Америкой войны нервов, только попробует ее начать! Он недалеко уйдет, поскольку комментаторы тут же опубликуют в газетах совершенно секретный график мероприятий этой войны, юристы быстро найдут ему место среди нарушителей международного права, члены его организации опубликуют его мемуары или обнародуют свои разногласия с ним в самый разгар операции. Дело закончится тем, что противник, которого он хотел напугать, просто посмеется над ним. Конечно, в американской политической и военной системе есть место и для психологического оружия, но это место весьма скромное, а методы его ограничены требованиями морали, законом и привычками американцев.

Мы уже приводили выше определения термина «пропаганда». Осталось только объяснить ряд других технических и профессиональных терминов, употребляющихся в этой области. Пропаганда состоит из следующих пяти элементов:

1. Источник (включая средства массовой информации).

2. Время.

3. Аудитория.

4. Тема.

5. Задачи.

Эти факторы приведены в порядке своей значимости для специалистов и позволяют провести анализ пропагандистских материалов в том случае, когда под рукой этих специалистов нет. Эти пять факторов легко запомнить по начальным буквам И-В-А-Т-З. Последний фактор, задачи, оценивает предполагаемый результат, которого стремится достичь враг путем распространения той или иной информации.

Не вдаваясь в подробности анализа методов полевой пропаганды (он будет описан в гл. 7), попробуем с помощью этих факторов определить ряд второстепенных видов военной пропаганды. Наиболее важным фактором является источник. Если источник открыт и всеми признан, то правительство, выпускающее тот или иной пропагандистский материал с целью ознакомления с ним международной общественности, должно делать это с определенным достоинством, заранее просчитав, какой эффект он произведет. Если же источник ложный, то правительство или командование армией должно убедиться, что фальшивка сделана так, чтобы никто об этом не догадался. Работа с этими двумя источниками требует разного подхода. В первом случае материал должен исходить от ответственных общественных деятелей, предпочтительно людей, пользующихся авторитетом в мире, которые смогут наиболее эффективно использовать свое влияние и возможности, предоставляемые правительством. Использование открытых источников обычно (но не всегда) предполагает, что сам распространитель материалов верит в их правдивость. Сфабрикованные же источники должны изготовляться специалистами с извращенным воображением, умеющими экспромтом выдавать фальшивки и способными на всякие проделки, но при этом дисциплинированными людьми, хорошо понимающими, что нельзя выдавать врагу военные тайны. Во время Второй мировой войны Соединенные Штаты очень удачно смешивали эти источники и оперировали ими в различных случаях, породив три следующих типа пропаганды:

Белая пропаганда исходила из открытого источника, обычно от правительства или какого-нибудь правительственного агентства, включая военное командование разных уровней. Этот тип пропаганды связан с открытыми психологическими операциями.

Серая пропаганда никак не обозначала свой источник.

Черная пропаганда исходила из ложного источника. Этот тип связан с тайными операциями психологической войны.

Пример белой пропаганды показан на рис. 4 (с. 16). Эта листовка оформлена таким образом, чтобы все сразу поняли, что это – официальный документ, выпущенный британскими и американскими властями. Рамка на ней почти такая же, как и на денежных купюрах; в глаза сразу же бросаются печати этих стран, а подписи генерала, командовавшего экспедиционным корпусом, подтверждают, что на обещания, данные в этом документе, можно положиться.

Листовка, изображенная на рис. 38 (с. 220), тоже была подготовлена командованием англо-американских войск. Ее задача была той же самой – заставить немецких солдат сложить оружие. Но в данном случае ничто не говорит о том, что это документ союзников, наоборот, было сделано все возможное, чтобы скрыть его источник. Немецкие солдаты, прочитавшие его, должны были думать, что он был напечатан в Германии. В годы войны применялись оба типа пропагандистских материалов, поскольку один дополнял другой, но их нужно было держать подальше друг от друга.

Что касается пропагандистского радиовещания, то разница между тайным и открытым была еще больше. В годы Второй мировой войны эфир над Европой был заполнен передачами, которые велись открытыми и тайными радиостанциями. Британцы обращались к немцам с помощью Би-би-си, не пытаясь скрыть от них этот факт. Но они вещали на Германию и с помощью подпольных станций, которые выдавали себя за станции, организованные нацистами в коммерческих целях, немецкие армейские станции, а также станции борцов за свободу. Немцы, в свою очередь, передавали в Соединенные Штаты свои официальные новости по-английски, но они также пытались сделать вид, что вещание ведет американская радиостанция, которая принадлежит изоляционистам и расположена на Среднем Западе. В ряде случаев противоборствующие стороны использовали одну и ту же радиостанцию для передач белой и черной пропаганды. Например, радио «Сайпан» при американцах большей частью передавало хорошо всем знакомые программы из Сан-Франциско, но время от времени его брало напрокат УВИ, и оно превращалось в «японскую» радиостанцию (правда, при таких условиях «черное» радио не могло долго оставаться черным).

Если говорить о времени воздействия, то пропаганду можно разделить на стратегическую и тактическую. Стратегическая направлена не на достижение немедленного результата, а на то, чтобы подавить волю врага, изменить его психологию, а такое воздействие может продолжаться несколько месяцев. Примером стратегической пропаганды служит листовка, изображенная на рис. 19 (с. 155), которая рассказывает немцам о том, что их ждет в будущем. Тактическая пропаганда направлена на достижение немедленного результата и обычно затрагивает небольшой отрезок времени. Только в некоторых случаях, например при разбрасывании листовок среди солдат, попавших в окружение, ожидаемый результат может быть достигнут только по истечении некоторого времени. Обе эти формы пропаганды можно определить так:

Стратегическая пропаганда направлена на вооруженные силы врага, на народ вражеской страны и население оккупированных территорий в целом и – в сочетании со стратегическим планированием – предназначена для достижения желаемого результата через несколько недель, месяцев или лет.

Тактическая пропаганда направлена на конкретную аудиторию, обычно четко обозначенную, и осуществляется для поддержки боевых действий в той или иной местности.

Можно также разделить пропаганду на оборонительную и наступательную, в зависимости от того, направлена ли она на защиту каких-то идей или, наоборот, на подавление их. Перед началом Второй мировой войны это различие казалось очень важным, но опыт боевых действий почти на всех фронтах показал, что в повседневных военных мероприятиях оно не столь уж и значимо. Пропаганда так тесно связана с новостями и оценкой общественного мнения, что сложный предоперационный анализ проводить просто некогда. Тщательное планирование очень часто заводит в тупик; различие между наступательными и оборонительными акциями в повседневной работе не имеет никакого значения. Тем не менее все-таки укажем, в чем заключается это различие.

Оборонительная пропаганда предназначена для оказания поддержки социальной или какой-либо другой акции общества. (Самым ярким примером является советская пропаганда, которая стремилась доказать преимущества пятилеток.)

Наступательная пропаганда имеет целью прервать то или иное социальное действие, которое кажется пропагандисту вредным, и способствовать тому действию, которое кажется ему желательным, либо с помощью революционных средств (внутри одного и того же общества), либо международных, то есть дипломатическими или военными средствами (между различными обществами).

Еще одна классификация основана на целях, которых стремится достичь пропагандист или группа пропагандистов в отношении людей, с которыми он работает. Эти разновидности, как и различия между наступательной и оборонительной пропагандой, являются не практическими, а чисто теоретическими и редко указываются в практических разработках, хотя более продуманные планы ссылаются на них.

Конверсионная пропаганда направлена на то, чтобы заставить людей изменить свое эмоциональное и практическое отношение к одной группе и начать поддерживать другую.

Разделяющая пропаганда предназначена для того, чтобы внести раскол в группу, поддерживающую врага, и, нарушив единство ее рядов, ослабить этого врага. (Так поступали союзники, стараясь заставить немецких католиков думать в первую очередь о том, что они католики, а уж потом что они немцы.)

Консолидирующая пропаганда направлена на мирное население оккупированных территорий. Ее цель – заставить население подчиняться распоряжениям командования оккупантов и проводимой им политике.

Контрпропаганда занимается опровержением каких-то конкретных утверждений или тем вражеской пропаганды. (Когда японцы обвиняли американцев в зверствах, то американцы сразу же приводили примеры японских зверств.)

За исключением этих терминов, которые уже прочно укоренились в литературе, посвященной пропаганде, другие классификации можно не принимать во внимание. Основное различие в видах пропаганды зависит от ее задачи, а не от содержания.

Что касается пропаганды в районах с неустойчивым правительством, таких как дарланистская Северная Африка, то Вторая мировая война показала, что между военным и гражданским населением могут возникнуть трения (см. также гл. 6, посвященную Второй мировой войне). В этих районах всякая военная операция требовала четкого знания, как правительство США относится к органам управления в той или иной местности. Находятся ли Соединенные Штаты в состоянии войны с ними или нет? И тому подобное. В этом случае фундаментом для пропаганды становилась политика, особенно если местные власти сами занимались пропагандой. Командование американскими войсками должно было решить, какие политические обещания оно может давать, а какие – нет. В этом смысле задача у американцев была гораздо сложнее, чем у британцев, которые имели Комитет политической войны – орган, который согласовывал внешнюю политику страны с нуждами пропаганды. Можно ли было американцам обещать Алжиру освобождение от французской зависимости? Или защиту сиамцам, которые перешли на сторону американцев и были готовы свергнуть власть японцев? Или людям из Яньаня, которые хотели, чтобы Америка в ответ на их поддержку лишила власти генералиссимуса Чан Кайши? Или индонезийцам, которые могли выступить против японцев и уже выступили против голландцев? Ответы на эти вопросы не входили в компетенцию пропаганды. Пропагандистские акции зависели от решения этих вопросов, но люди, занимавшиеся пропагандой, решать их не имели права.

Таким образом, политическая война, в административном смысле, является деятельностью более высокого уровня, чем пропаганда. Ее можно определить следующим образом: «Политическая война заключается в выстраивании национальной политики таким образом, чтобы эта политика помогала пропаганде или боевым действиям, не важно, относится ли это к прямым политическим связям правительства или к его связям с организациями, которые имеют политический характер».

Выстраивание политики обычно не относится к компетенции армии или флота, хотя правительство может обращаться к их командованию за советом или с приказом провести соответствующую военную операцию. Ярким примером использования политического оружия стало провозглашение президентом Рузвельтом принципа «безоговорочной капитуляции», сделанное им в Касабланке экспромтом. Этот принцип повлиял не только на американскую пропаганду, но и показал американским генералам, какой капитуляции следует добиваться от Германии.

Психологическую войну следует изучать не только как таковую, но и рассматривать вопрос о том, какие ограничения налагает на нее жизнь. Существует четыре вида ограничений:

1) политические ограничения;

2) ограничения, налагаемые требованиями безопасности;

3) ограничения, налагаемые прессой;

4) ограничения, связанные с персоналом.

Но, как и все прочие, ограничения, перечисленные нами, могут помешать работе только тех людей, которые не имеют смелости или способностей превратить помехи в достижения. Пропаганда зависит от политики даже при определении врага в районе боевых действий, однако если с умом использовать политические цели, то можно добиться отличных результатов. Службы безопасности имеются во всех армиях мира, но цена, которую приходится платить за секретность, оправдывается огромной пользой, которую она приносит. Кроме того, выборочная и гибкая цензура дает и дополнительные преимущества. Средства массовой информации – то есть те инструменты, с помощью которых осуществляется пропаганда, – главные орудия психологической войны. Они ограничивают ее размах, но в то же самое время без них она была бы невозможна. И, как и во всякой великой операции, успех в огромной степени зависит от людей, которые ее осуществляют.

Все эти вопросы заслуживают отдельного обсуждения. Почти во всех случаях мы будем ссылаться на опыт Второй мировой войны. И в новых методах борьбы, как и в большинстве других вопросов, вторым по значению после опыта идет здравый смысл.

Политика оказывает огромное влияние на содержание психологической войны. Отношения двух воюющих сторон вовсе не прерываются, наоборот, в годы войны они становятся еще более интенсивными и болезненными, хотя и ненормальными. Каждая сторона проявляет живейший интерес к своей противнице, к событиям, которые происходят в ней, и к ее слабым сторонам. Во время Второй мировой войны армейские службы, правительство и народ Соединенных Штатов думали о Японии гораздо больше, чем за двадцать лет мирного времени. Имена японских деятелей становились сенсацией. Цели японцев и их слабые стороны были объектом ненависти – и наряду с ней – объектом самого пристального изучения.

Каждая из воюющих сторон пыталась обернуть интересы врага во благо себе. Пропагандисты этих стран старались преподносить противнику такие новости, какие он хотел услышать, но в такой форме, которая позволила бы снизить его боевой дух, создать недоверие к его политике и заставить различные группировки у него в тылу враждовать между собой. Пропагандисту иногда кажется, что пропаганда дает ему такие возможности, каких не имеет никто другой, и пользуется ими, хотя национальная политика запрещает это. Пропагандист, который в своем стремлении достичь цели забывает об ответственности, часто губит свою репутацию.

Сотрудники немецкого радио, которые в своих программах на Восточную Европу усиленно подчеркивали антикапиталистический характер национал-социализма, вскоре обнаружили, что Би-би-си выбирает из их программ самые грубые высказывания и транслирует их слушателям Западной Европы, где немцы выставляли себя борцами с большевизмом и защитниками частной собственности. Американцы нападали на немцев за то, что они сотрудничают с японскими макаками; японцы передавали их высказывания китайцам, которых тоже возмущало это прозвище. Но самым знаменитым примером пропаганды, ударившей рикошетом по ее автору, стала известная фраза Джеймса Блейна о любителях рома, папистах и бунтовщиках, из-за которой, вероятно, он и проиграл Гроверу Кливленду президентские выборы 1884 года. Эту фразу использовал республиканский священник из Нью-Йорка в борьбе против демократов, подчеркнув, что мокрые (противники сухого закона), католики и южане имеются и в Демократической партии. (Может быть, фраза Блейна и содержала долю истины, но никому не понравились употребленные им эпитеты. Это высказывание сыграло определенную положительную роль, поскольку оно вдохновило республиканцев на борьбу, но урон, нанесенный им, оказался гораздо большим – оскорбленный противник с удвоенной силой ринулся в бой. Кроме того, многие люди, остававшиеся в стороне от политических склок, тоже почувствовали себя оскорбленными.)

Однако трудно бывает сохранить равновесие между внутренней политикой и психологической войной на полях сражений. Чем ближе к врагу находится офицер-пропагандист, тем сильнее ему хочется заставить его подчиняться. Зачем ломать себе голову, как поаккуратнее сформулировать несколько фраз, когда твои слова могут спасти людей, технику и время? К сожалению, фраза, которая помогла одержать победу на поле боя, может вызвать раздражение в тылу, а враг, несомненно, подхватит ее и использует в своих целях. Аналогичным образом, пропаганда среди мирного населения может повредить фронту. Делайте все возможное – экономьте жиры! – этот лозунг кажется совершенно бессмысленным для солдат.

Мы хотим продемонстрировать это на примере пропагандистской проблемы, с которой столкнулись американцы, говоря о японском императоре. Американскому правительству очень помогло бы, если бы радио и газеты называли его макакой, свиньей, сумасшедшим, знахарем или как-нибудь еще; некоторые люди так и делали. Но, если бы это правительство разрешило оскорблять японского императора, чтобы вызвать к нему ненависть среди американцев, то японцы были бы крайне возмущены. В результате Америка потеряла бы гораздо больше, чем приобрела. Если бы русские пообещали – и в одном случае, как нам известно, они так и сделали – обеспечить немцам хорошее питание и теплую зимнюю одежду, – то нацисты рассказали бы об этом мирному населению России, которое сильно возмутилось бы, узнав, что Сталин заботится о том, чтобы немцы не мерзли и не голодали, в то время, когда простые люди умирают с голоду. Работая с врагом, очень полезно описывать, в каких прекрасных условиях содержатся его военнопленные, но аудитория в тылу этого не поймет. Для своей аудитории иногда бывает полезным изображать солдат противника как безумцев, не знающих жалости, как животных в человеческом обличье, как жестоких дегенератов и т. д., но если эти описания попадут в руки врага, то его пропагандисты непременно сообщат об этом народу своей страны, и их автор только пострадает от этого.

Более того, специалисты, занимающиеся психологической войной, не должны забывать, что ее конечной целью является успешное завершение обычной войны. Для этого нужно, чтобы боевые действия были прекращены, а нации возобновили мирные отношения, хотя и на новой основе. Пропаганда, которая слишком много обещает врагу, разъярит и союзников, и население в тылу. И наоборот, пропаганда, призывающая к кровавой мести, наносит вред сторонникам мира во вражеском лагере, если таковые имеются. Ни одна из великих держав, участвовавших во Второй мировой войне, не давала никому точных обещаний, как будут проходить границы государств после нее. Они отделывались лишь общими фразами, помня, что конкретное обещание обрадует одну сторону, но возмутит другую; более того, не получив никаких обещаний, эти стороны будут только сильнее сражаться. Если бы французы не знали, что получат после войны Эльзас, то они воевали бы гораздо активнее, но, если бы им пообещали Эльзас, они стали бы считать, что дело улажено, и начали бы просить отдать им что-нибудь еще. А тем временем другие страны, тоже зарившиеся на Эльзас, огорчились бы или потеряли интерес к делу. Поэтому вопрос о послевоенных границах был очень выгоден для пропаганды.

Президент Рузвельт, стремясь вывести США в мировые державы, пообещал Китаю Маньчжурию, корейцам – Корею, в свое время, а французам – сохранение Французской колониальной империи. Более никаких конкретных обещаний он не давал. Англичане в годы Первой мировой войны пообещали Палестину одновременно арабам и евреям (что только ухудшило и без того непростую ситуацию) и в результате породили кризис, который не удалось разрешить и много лет спустя.

Другая, тоже очень важная связь пропаганды с политикой проявляется в определении природы врага. В ходе боевых действий очень легко (большую часть времени) сказать, кто твой враг. Это человек в чужой форме, говорящий на другом языке, имеющий другой цвет кожи и своеобразные особенности психики. В психологической войне определить, кто твой враг, не так просто. Опытный пропагандист попытается убедить вражеских солдат, что его враг – не они, а кто-нибудь другой – король, фюрер, элитные войска, капиталисты. Он создает такие ситуации, в которых можно сказать: «Мы воюем не с вами». (Но после сильных бомбежек или минометных обстрелов такое лучше не говорить.) Мы воюем с тем-то и тем-то, которые вас обманули. Самой эффективной оказалась в этом плане советская пропаганда в годы Второй мировой войны. Еще до конца войны она создала целую галерею реакционных немецких генералов, выступающих на стороне русских, и внушила немцам, что дилетант Гитлер погубил прекрасную немецкую армию в ходе непрофессионально подготовленных военных кампаний. А незабвенный лозунг Иосифа Сталина «Гитлеры приходят и уходят, а народ Германии, а государство германское – остается» дал русской пропаганде возможность заявлять, что враг советской армии вовсе не Германия, а нацизм. Это было превосходное психологическое оружие, поскольку русские уже выдвинули пропагандистский тезис о том, что простые люди (рабочие и крестьяне) автоматически – благодаря принадлежности к классу трудящихся – находятся на стороне государства рабочих России. Таким образом, за бортом осталось не так уж много немцев.

Для успеха психологической войны полезно называть врагом:

1) правителя той или иной страны;

2) правящую группу этой страны;

3) таинственных вредителей;

4) любое конкретное меньшинство.

Не следует определять врага слишком широко. Однако если указать конкретного врага, то противник, в случае исчезновения (например, смерти или если состав правящей группы немного изменится) правителя, может начать переговоры о мире. Именно боязнь того, что немецкие генералы запросят мира, а также желание сохранить ненадежный антинемецкий союз оккупированных стран заставили Соединенные Штаты и Британию признать своим главным врагом не нацизм, а Германский рейх. Что касается Японии, то американцы называли своим врагом милитаристов и «фашистов» этой страны, а за ними и капиталистов, не трогая императора и народ, чтобы было с кем заключать мир.

Если психологическая война ведется с определенной политической целью, то политика может стать помощницей, а не ограничением. Пропагандист в этом случае может представлять политическую систему своей страны в самом радужном свете. Он может отвешивать комплименты лидерам противника или тем группам, которые вполне могут победить (хотя он не должен награждать их «поцелуем смерти», которым нацисты отметили некоторых выдающихся американских изоляционистов, слишком сильно расхваливая их). Он может пообещать противнику созданную им самим утопию.

Если же политика носит оборонительный и неуверенный характер, борется за правое дело, но слишком вяло, то пропагандистам не следует допускать грубых ошибок. В ходе Второй мировой войны американцы не могли заявлять, что они борются с однопартийными государствами, потому что их самый сильный союзник (Россия) была как раз однопартийной страной. Американцы не могли критиковать политику уничтожения свободного предпринимательства, проводимую правительствами Японии и Германии, потому что среди союзников была социалистическая страна. Не могли пропагандисты США обрушиваться и на расизм, поскольку национальный состав населения этой страны был причиной существования в ней расистских течений. В каждом пропагандистском учреждении имеется длинный перечень тем, которые лучше не затрагивать (обычно их никто не фиксирует, оставляя возможность сотрудникам самим решать, что можно, а что нельзя). И стоит только нарушить этот перечень, как ответный удар не заставляет себя ждать.

И наконец, в ходе психологической войны не следует давать обещаний, которые нельзя выполнить. Во время Второй мировой войны правительство США мало что кому обещало, но отдельные люди давали совершенно невыполнимые обещания. Они говорили такие вещи, которые подразумевали, что голландцы получат назад свою страну и империю, что индонезийцы станут сами управлять своей страной, а все страны, включая Японию, получат доступ к полезным ископаемым Индонезии. Вполне вероятно, что эти американцы добавляли, что они «надеются», «ожидают» или «думают», что правительство США выполнит их обещания. Однако все эти слова были совершенно неуместны, особенно первые два утверждения. Нью-йоркский банкир Джеймс Варбург написал книгу под названием «Незаключенный договор», в которой указывал, что в течение войны США обещали все и всем (он служил в УВИ и, вероятно, знает, о чем говорит) и для того, чтобы выполнить хотя бы часть этих обещаний, надо проводить мудрую, великодушную и продуманную внешнюю политику. Обещания проигравшей стороны быстро забываются; она может списать их и начать свою внешнюю политику с чистого листа. Но обещания победителя помнят все, и ему надо выполнять их, иначе его сторонники от него отвернутся.

Офицер, занимающийся психологической войной, не может ничего обещать людям на оккупированной территории, партизанам, воюющим на стороне его страны, подпольщикам, а также солдатам противника, если его слова не подкрепляются дословной цитатой из речей главы правительства или министров. Кроме того, обещания одних офицеров могут не совпадать с обещаниями других. (В Китае одни американские офицеры говорили китайским коммунистам, что они – прекрасные люди, и США, несомненно, предоставят им материальную помощь, а также моральную поддержку в их борьбе с Чан Кайши. Одновременно другие офицеры заявляли членам китайского правительства, что США не собираются в ближайшее время признавать это правительство и вообще вмешиваться в китайские дела. Китайцы выслушивали эти противоречивые обещания и не могли решить, кто такие американцы – дураки или лжецы. Похожие вещи происходили и в ходе общения американцев с французами, сербами и поляками.) Офицер, находящийся на фронте, не должен обещать населению свободных выборов и других свобод, защиты трудовых прав и даже снабжения продуктами питания, если тыловые службы не могут подвезти их в самое ближайшее время. А если редактор на радио или люди, пишущие листовки, пообещают нечто такое, что не подкреплено позицией правительства или не оправдано политической ситуацией, то это можно назвать безответственным подходом к своему делу. Если пропагандист допустит какой-нибудь ляп, то его страну назовут страной лжецов.

Другой разновидностью ограничений являются ограничения, возникающие в связи с необходимостью сохранять государственные секреты.

Сам характер психологической войны угрожает сорвать планы тех, кто просто помешан на секретности. Органы безопасности созданы для того, чтобы не допустить врага к полезной информации, а пропаганда, наоборот, предназначена для того, чтобы снабжать врага разными сведениями. Безопасность заботится о том, чтобы противник не узнал точных цифр, пропаганда же должна использовать качественную, свежую и истинную информацию, иначе ей никто не будет верить. Требования секретности предполагают, что армейские и военно-морские новости будут придерживаться до тех пор, пока не будет выяснено, что известно противнику; пропаганда же требует, чтобы новости были сообщены врагу еще до того, как это сделают его собственные средства информации, что поможет вызвать недоверие к ним. Требования безопасности не позволяют допускать к средствам информации сомнительных личностей, тесно связанных с противником; а вот офицеры-пропагандисты ищут людей, которые хорошо знают врага, могут разговаривать с ним сочувственным тоном и вызвать тем самым интерес к своим словам, а также людей, которые хорошо знают культуру вражеской нации.

Очень часто, и это вполне понятно, офицеры, ведущие психологическую войну, переходят дорогу офицерам безопасности. Во время Второй мировой войны остроту этого конфликта удалось снизить путем создания специальной организации, которая занималась цензурой. Управление цензуры Соединенных Штатов под руководством Байрона Прайса проводило спокойную, умеренную и разумную цензуру всех материалов. Сотрудники этого управления верили, что американская публика совсем не глупа, и позволяли ей знакомиться с плохими новостями, за исключением тех случаев, когда в дело вмешивались службы безопасности или Белый дом. О работе этого учреждения рассказано в прекрасной книге Теодора Купа «Оружие молчания». Из этой книги явствует, что цензура существовала для того, чтобы в обществе не возникало панических и других вредных настроений.

Для сотрудников, занятых в психологической войне, особо важно соблюдать требования секретности. Штатские специалисты – политические эксперты, писатели или специалисты-аналитики – часто имеют хорошее образование и очень артистичны. Им льстит тот факт, что они имеют доступ к секретной информации, а нарушая правила секретности, они испытывают огромное удовольствие, ибо могут показать «людям, которым доверяют», как много они знают. Перед этим искушением почти невозможно устоять. (Этим грешат даже военные.) Но в атмосфере повышенной секретности легко скатиться до откровенной пошлости – многие люди не могут устоять перед желанием похвастаться тем, сколько тайн под грифом «совершенно секретно» им известно. А там, где бок о бок работают военные и штатские, эта человеческая слабость стимулируется соперничеством. Даже в немецких пропагандистских организациях времен Второй мировой войны царила атмосфера сплетен и интриг.

Эти способы в условиях пропагандистской работы основаны на предосторожностях, которые диктует обычный здравый смысл, и заключаются в следующем:

1. Засекречивать следует только самый минимум информации. Гриф секретности присваивать только тем документам, которые действительно могут принести пользу врагу. Засекречиванием и рассекречиванием информации должны заниматься специально назначенные офицеры, которых учили это делать. (В годы Второй мировой войны многие штатские люди ставили гриф секретности по делу и без дела, в результате чего люди перестали обращать на него внимание. Автор этой книги однажды обнаружил секретный план союзников в столе у пожилой женщины – стенографистки в Вашингтоне. Она прятала его и другие бумаги в ящике стола, у которого не было ручки. Вытащить этот ящик можно было с помощью пилочки для ногтей – вот так охранялись важные военные секреты!)

2. Засекречивать следует полностью весь отдел, присваивая ему определенную степень секретности. Нельзя разрешать одним сотрудникам работать с секретными документами, а другим – нет, поскольку у людей, пользующихся этой привилегией, появится желание похвастаться своими знаниями, а те, кто лишен ее, будут сгорать от любопытства, которое в данной ситуации вовсе неуместно. Либо всему отделу, либо никому.

3. Нельзя засекречивать работу редактора. Цензура – это совсем другое дело. Чрезмерная секретность, давая отдельным офицерам дополнительную власть, которой они могут распоряжаться по своему усмотрению, может привести к тому, что офицер безопасности, руководствуясь своими литературными, артистическими или политическими вкусами и под предлогом сохранения тайны начнет запрещать те или иные материалы. Неизбежным следствием этого станет нарушение режима секретности и работы всего пропагандистского отдела. Местная цензура должна работать только в соответствии с политикой национальной и военной цензуры. А редактирование и оценка эффективности материалов, переданных по радио, или листовок, – это функция совсем других служб.

4. Секретность, касающуюся печатных материалов, соблюдать достаточно легко. Для проверки листовок существует служба G-2 или другие аналогичные службы. А вот соблюдение секретности на радио – это совсем другое дело. Опыт Второй мировой войны показывает, что «горячие» новости не могут ждать, пока их проверяют на содержание военных тайн, их тут же следует выпускать в эфир. Здесь надо применять два типа контроля, которые дополняют друг друга.

Связь работников радио с секретной службой должна быть круглосуточной, чтобы можно было быстро обработать новости, поступившие из районов боевых действий. Дежурный офицер безопасности должен понимать, что пропаганда имеет огромное значение для победы. Он должен также считать своим долгом защиту интересов радиостудии перед вышестоящим начальником, а не воображать себя начальником, который призван руководить работой ее сотрудников. И для этого есть весомые психологические причины. Если офицер безопасности будет относиться к работе этих людей с пониманием, то они будут охотно сотрудничать с ним. В противном случае он превратится в простого охранника официального статуса своей службы и своего собственного положения. От людей, пишущих тексты передач, требуется более высокий моральный уровень, чем от офицеров безопасности.

Надзор за соблюдением режима секретности можно осуществлять и с помощью технических средств. Офицерам безопасности вовсе не обязательно общаться с работниками радио. Они могут просто прослушивать радиопередачи. Но в этом случае персоналу секретной службы требуется иметь критический склад ума. В отличие от офицеров связи им не надо сотрудничать с пропагандистами. А поскольку им предстоит оценивать качество материалов после их выхода в эфир, они могут высказывать резкие критические замечания. (Большую часть 1942 года и весь 1943 год никто в Вашингтоне не знал, что на самом деле творится на радиостудии в Сан-Франциско. Штатские сотрудники, которые вели передачи на Японию, получали приказы сказать то-то и то-то, а политики в столице не знали, что передается в эфир. Однажды штатские пропагандисты сообщили командованию армии в Вашингтоне, что почти вся информация засекречена и радиопередачи бедны новостями. Только тогда руководство армии и флота, получив сведения от слушателей этого радио на островах Тихого океана, узнало, чем занимается УВИ.)

Таким образом, одни офицеры безопасности проверяют качество пропагандистских материалов во время их подготовки, а другие офицеры осуществляют надзор после их выхода в эфир. Обнаружив те или иные нарушения режима секретности, они передают по своим каналам рекомендации о том, кого надо наказать и что следует исправить. Ответственный за соблюдение режима руководитель лично осуществляет контроль за работой офицеров безопасности, связанных с радиопропагандой. Военный контроль за работой гражданских лиц должен находиться в руках офицера, который обладает способностью все подмечать, но мало говорить. Попытки офицеров безопасности выполнять роль пропагандистов привели к таким же крупным провалам, как и попытки пропагандистов следить за соблюдением секретности.

Бесполезно вести пропагандистское радиовещание на те районы, где нет радио. Не следует распространять книги среди неграмотных. Эти правила являются очевидными, но их нарушают очень часто. Люди, занимающиеся психологической войной, должны сначала с помощью достоверных разведданных убедиться в том, что их пропаганда достигнет тех групп, на которые она направлена, и только после этого начинать свои передачи новостей и проводить кампании по снижению боевого духа этих групп.

Смешно вести радиовещание на те районы, где огромные массы людей никогда не видели радио. Тем не менее в начальный период войны УВИ на коротких волнах передавало в Японию антияпонские передачи – мыльные оперы и концерты легкой музыки – и это несмотря на сообщения разведки о том, что коротковолновые радиоприемники имеются только у правительственных кругов и очень богатых людей. Таким образом, американские передачи слушали только японские военные и люди, близкие к правительству. Пропаганда оказывает влияние на людей, до которых она способна дойти, а не на тех, которые даже не знают о ее существовании, а для этого надо использовать средние волны. Тот факт, что вражеская контрпропаганда упомянула твой материал, не означает ничего, кроме дежурного обмена комплиментами. Приятно, конечно, узнать, что вражеские пропагандисты услышали твою передачу, но если тебя слушают лишь они, то это чересчур дорогое удовольствие, не приносящее пользы твоей стране.

(Тем не менее это действительно приятно. Весной 1941 года автор этой книги предложил радио Сан-Франциско подготовить передачу о том, что «американские любители искусства» надеются, что японцы вывезут из крупных городов книги и картины, которыми они дорожат. Это было намеком на то, что «воздушные налеты уничтожат ваше имущество, если вы не предпримете необходимые меры». Штатские сотрудники радио выпустили в эфир такую передачу, однако от японцев не последовало никакой реакции. Но четыре дня спустя радио Люксембурга (находившееся тогда под контролем нацистов) передало из Германии на всю Европу, что офицер «проклятого американского министерства авиации» сообщил японцам, что американцы собираются уничтожить памятники культуры их страны. Нацистский комментатор отметил, что такие действия типичны для далеких от цивилизации американцев. Эти слова привел диктор нью-йоркского радио. Автор, конечно, был польщен, узнав, что его идея обошла вокруг Земли, но усомнился, принесла ли она какую-нибудь пользу, кроме того, что потешила его самолюбие. Зато от нее был определенный вред – нацисты получили еще один повод поиздеваться над американцами.)

Средства массовой информации включают в себя:

1) радио на стандартных волнах;

2) коротковолновое радио;

3) громкоговорители;

4) листовки;

5) брошюры;

6) книги;

7) газеты.

Ограничения сводятся к тому, чтобы использовать нужное средство в нужное время. Радиопередачи надо вести только в том случае, если у противника имеются радиоприемники. Печатные издания надо разбрасывать только там, где хотя бы часть людей умеет читать. (УВИ в Китае, по просьбе штаб-квартиры передового эшелона Центрального бюро расследований (CBI), изготовило листовки с одними только картинками. Они были предназначены для представителей коренного населения горных районов Китая и Тибета и должны были дать им понять, что надо спасать сбитых американских летчиков. Вести радиопередачи в этих районах – это все равно что плевать в море. Никто из местных жителей не умел читать, и никто никогда не видел радио.) Число потенциальных слушателей или читателей надо вычислять по минимуму, учитывая политику врага, его интересы, обычаи людей, противоречия внутри вражеской армии или среди различных групп населения и другие факторы.

Бывают случаи, когда пропаганда выходит за рамки ограничений. Американцы и британцы разбрасывали над Берлином листовки. На каждой из них в углу стояли маленькие цифры, которые указывали, к какой серии относится эта листовка. Благодаря этому можно было собрать целые комплекты листовок. Немецкие власти запретили жителям поднимать их. Более того, они велели парням и девушкам из гитлерюгенда и гитлермеделя собирать и уничтожать их. Немецкая молодежь с радостью бросилась выполнять это указание – но слишком поздно! – школьники собирали листовки и по номерам составляли из них полные комплекты. Листовок с одними номерами было больше, чем с другими, и немецкие школьники рыскали по всему Берлину, стремясь создать у себя дома целые альбомы союзнических листовок. Отцы и матери, боявшиеся поднять листовку на улице из опасения, что их увидит гестапо, находили полные комплекты этих листовок в комнате своего маленького Фрица или маленькой Эрминтруды! Британские или американские пропагандисты не надеялись на такой ошеломляющий результат даже в самых смелых своих мечтах!

Еще одним требованием успешной психологической войны является наличие умелых работников. Ни один командующий не скажет, что его войска обеспечены воздушной поддержкой, увидев одни самолеты, – для боевых машин нужны обученные экипажи. Человек, взявший в руки микрофон, еще не является пропагандистом. Сотрудники, работающие на радио или с громкоговорителями, должны уметь хорошо говорить, и одного знания языка недостаточно. Пишущие сотрудники должны делать это на уровне профессиональных писателей. Однако от сотрудников не следует требовать, чтобы они превзошли самих себя, – часто стремление выглядеть профессионалом высокого класса портит все дело. (Японские дикторы одно время пытались говорить как настоящие американцы и широко использовали старомодные выражения 1920-х годов, давно уже вышедшие из употребления. Они добились совсем иного эффекта. Над их передачами просто смеялись. Уж лучше бы они говорили на обычном разговорном американском!)

Операции психологической войны должны подстраиваться не только под материальные возможности, но и под психологию тех людей, на которых они направлены. (В Китае автор этой книги работал вместе со специалистом по средневековому и современному японскому искусству. Тот писал листовки, которые должны были разбрасываться над городами вдоль реки Янцзы, где стояли японские войска. Этот человек писал чистым, изысканным японским слогом, но специалисты по китайскому и японскому языкам заметили нам: «Поймет ли простой японский солдат этот язык?» Какое-то время у нас не было человека, который знал простонародный японский, и нам приходилось отправлять наши листовки из Чунцина в Яньань, где их прочитывали японские коммунисты и присылали нам длинные послания с многочисленными исправлениями.)

Если политическая и военная ситуация позволяет, лучше всего дать свои материалы на проверку людям из стана врага – интернированным штатским или военным. Опытный пропагандист быстро поймет, кто из них работает честно, а кто нет.

Хорошо продуманные методы психологической войны часто помогают превратить недостатки в достоинства. Отсутствие хорошего оркестра заставляло пропагандистов составлять программы музыкальных передач таким образом: они записывали музыкальные передачи противника, а потом транслировали их обратно, добавив свои комментарии. Невозможность нанять людей, для которых язык врага был бы родным (например, выросшего в Японии японца или китайца с хорошим произношением), привела к заменам, которые в конечном счете оказались лучше оригинала. Бесполезно добиваться взаимопонимания с врагом, если вы не говорите на его языке так, как будто это ваш родной язык. Лучше сразу признаться, что вы – иностранец. Гораздо лучше создать образ противника, которому можно доверять, чем заставить людей поверить словам изменника. Зачастую попытка говорить на родном языке врага бывает менее удачной, чем искреннее признание своих недостатков.

На практике это означает следующее: выступающий по радио должен владеть языком врага в совершенстве, не важно, в письменной или устной форме, или он не должен делать никаких попыток скрыть свой акцент.

Что касается британских передач на Германию, например, то было обнаружено, что немцы предпочитают слушать дикторов, которые говорят по-немецки с британским акцентом, а не с венским или еврейским, который имели многие из них. Слушатели в Германии были так заражены нацистскими идеями и антисемитизмом, что ни один еврей, выступавший по радио, не вызывал у них доверия, не важно, какими бы убедительными ни были его аргументы или как бы красноречиво он ни говорил. Зато к речам тех дикторов, у которых звучали британские нотки, немцы прислушивались. Они готовы были слушать настоящих англичан, и, скорее всего, были бы разочарованы, если бы те вдруг заговорили на безупречном немецком.[5]

Более того, если диктор безупречно говорит на языке противника, у его слушателей возникает вопрос: «А как этот человек оказался в стане врага?» Изменник, в отличие от уроженца своей страны, вызывает неприязнь, поэтому изменнику надо быть очень талантливым человеком, чтобы преодолеть предубеждение своих соотечественников. Таким был лорд Хо-Хо, но он, по-видимому, обладал актерским талантом вкупе с гигантским даром убеждения, благодаря которому его слушатели верили, что хотя он и оказался на стороне врага, но искренне убежден в своей правоте. Прекрасный ведущий радиопередач, будь это ренегат, перешедший на сторону врага, или дружественно настроенный лингвист, в самом начале войны обычно вызывает у противника неприязнь, поскольку боевой дух этого противника очень высок, а население страны еще не задумывается над вопросом, какую сторону лучше принять. Только в конце войны или в тех случаях, когда люди теряют веру в победу своей страны, человек, который говорит им: «Приходите к нам! Видите? Я здесь, и мне хорошо» – имеет шанс быть услышанным.

Руководитель пропагандистского учреждения должен использовать своих людей с умом. Поручать человеку задания, с которыми тот не может справиться, – значит загубить талант, а может, и жизнь этого человека. От американского японца (нисея), который живет в Калифорнии, нельзя требовать, чтобы он говорил на японском языке едокко, насыщенном сленговыми словечками и выражениями. От солдата, имеющего языковое образование, нельзя ожидать, что он будет писать отличные тексты или станет хорошим радиокомментатором или актером только потому, что он хорошо говорит на языке врага. Если обычный человек возьмет в руки микрофон и почувствует, что у него есть аудитория (которая не может написать ему ругательные письма), то он начнет переоценивать результаты своей работы. Умный начальник старается видеть своих подчиненных такими, какими их видит враг; он хорошо знает, на что они способны. Если кто-то в совершенстве владеет языком противника, то слушатели будут подозревать, что он – изменник; если кто-то плохо говорит на этом языке, его будут считать «сапожником» или болваном. Тем не менее пропагандой занимаются живые люди, которые работают с текстами, написанными другими людьми, и, в зависимости от ситуации, надо использовать все их достоинства и недостатки. Поэтому долгосрочное планирование работы должно рассматривать имеющийся персонал как важный фактор при оценке ситуации.

Контрпропаганду можно считать ограничением в тех случаях, когда материальные силы врага растут. В этом как раз и заключается отличие психологической войны от других видов борьбы. Если идея, которую хотят донести до врага пропагандисты, принесет пользу, то оглядываться на то, что скажет противник, не обязательно. В условиях успешно развивающихся военных операций надо обращать внимание на вражескую пропаганду только в том случае, если она способна в чем-то помочь вашей. Иными словами, нужно замечать вражеские выпады только тогда, когда они содержат откровенную ложь или свидетельствуют о таком неприкрытом обмане своего собственного народа, что достаточно лишь немного подредактировать текст, и он станет годным для контрпропаганды. Основную же часть проблем трогать нельзя, особенно те, что касаются идеологии. Самых больших успехов пропаганда русских коммунистов и нацистов достигала в тех случаях, когда она касалась основных проблем повседневной жизни, когда же они пытались критиковать идеологию друг друга, то терпели полное поражение. Опровергать очень приятно, людям нравится возражать. Но самая лучшая пропаганда очень редко бывает контрпропагандой. Она использует просчеты врага, дискредитирует его достижения, но добивается успеха своими собственными средствами.

Но это вовсе не означает, что пропагандистская работа не нуждается в анализе. В каждом учреждении, занимающемся психологической войной, должна быть разведывательная группа, обслуживающая все операции. Если, например, враг обвиняет вас в том, что ваши летчики разбрасывают с самолетов отравленные конфеты (и подтверждает это, сбросив кое-где «ваши» конфеты, которые на самом деле были изготовлены и отравлены его ребятами, занимающимися черной пропагандой), не надо сразу объявлять его лжецом, ведь какое-то время вы не будете знать, разбрасывались ли такие конфеты или нет. Если командующий врага велел показать своим солдатам фотографии людей, которые сдались к вам в плен и были убиты (причем снимки весьма правдоподобны), не надо обращаться к этим солдатам с призывом сдаться, не послав им предварительно не менее правдоподобные снимки военнопленных, которые содержатся в хороших условиях. Если враг утверждает, что вы и ваши союзники грабите города и похищаете женщин, или обвиняет вашего союзника в том, что он ничего не делает, предоставив вам право сражаться в одиночку, было бы очень хорошо разбросать листовки, доказывающие, что обе ваших стороны воюют, активно помогая друг другу, или подготовить несколько радиопередач на эту тему.

Итак, следует считать пропаганду противника лишь частью общей психологической войны и использовать ее как фон, позволяющий лучше оттенить ваши достижения. Стоит только дать ему понять, что инициатива принадлежит ему, как ваша пропаганда начнет тащиться за ним. Расскажите народу вражеской стороны то, что его пропагандисты не смогут опровергнуть. Пусть он не спит ночами, ломая себе голову, что противопоставить вашим доводам. Пусть доводит до белого каления офицеров своих органов безопасности, приводя цифры, которые порадуют вашу разведку, чтобы уверить свой народ в том, что все идет как надо. По-настоящему хорошая пропаганда не беспокоится о том, что говорит контрпропаганда. Она никогда не признает вражеского пропагандиста порядочным человеком. Он уже по определению лжец. Ваши слушатели и вы – единственные порядочные люди на земле.

В годы Первой мировой войны психологическое оружие, применявшееся до этого от случая к случаю, превратилось в ведущее и позже даже было названо оружием, которое выиграло эту войну. Это высказывание разошлось по всему миру, поскольку немцы любили говорить, что их убедили не побеждать, а бывшие пропагандисты союзников тешили себя мыслью, что именно они, благодаря своим умным действиям, привели союзников к победе, когда жестокая окопная война зашла в тупик. Если рассматривать психологическую войну в широком смысле, то становится ясно, что именно она определила исход Первой мировой войны. Политическое благоразумие союзников, Четырнадцать пунктов президента Вильсона, разочарование в кайзере и во всем том, за что он призывал сражаться, борьба поляков, народов Прибалтики, финнов, чехов, словаков и южных славян за независимость – все это сыграло свою роль в капитуляции Германии в 1918 году. Но неужели все это перевесило пушки, корабли, самолеты, танки и огромные армии? Кто знает? Это все равно что спрашивать у бегуна на длинные дистанции, что помогло ему одержать победу – сердце, легкие, ноги или голова. Поскольку война ведется всеми составляющими человеческой натуры и против нее – всем организмом, всеми умениями, разумом, эмоциями и другими компонентами – определить, какой вид оружия помог достичь цели, которая сама по себе является очень сложной, – капитуляции целой страны – практически невозможно. Только такое оружие, которое уничтожит все живое на Земле, сможет претендовать на решающую роль в победе.

В годы Первой мировой войны пропаганда получила широкое распространение, потому что средства массовой коммуникации стали к тому времени уже частью общественной жизни всех стран, участвовавших в этой войне. Толстые газеты, навязчивая реклама, тщательно подготовленная политическая популярность и манипуляции общественным мнением в других видах сделали свое дело – навыки, которые появились в мирной жизни, были с неизбежностью перенесены и на поля сражений. В целом средства психологической войны, которые применяли все воюющие страны, были эквивалентны неполитическим средствам их пропаганды довоенного времени. (Здесь было лишь одно исключение – особый талант большевистских лидеров позволил им создать более мощные средства пропаганды – как людские, так и материальные, – чем это было до 1914 года.)

Характерные черты разных народов почти не меняются в годы войны. Когда она начинается, заниматься переобучением, формировать совершенно новые навыки или развивать административные или оперативные умения, неизвестные в мирной жизни, у сформировавшихся ранее поколений уже поздно. Иногда, ценой огромных усилий, какому-нибудь народу удается создать на основе немногочисленных кадров новые крупные и эффективные организации в политической, военной, экономической и социальной областях. И даже в этом случае характер войны все равно будет определяться и окрашиваться опытом людей, ведущих эту войну. В 1914 году британцы имели одну из самых совершенных в мире систем передачи новостей, богатый опыт международного технического и коммерческого сотрудничества, подводный кабель для связи с Америкой, поэтому они смогли легко перестроить свою пропаганду на военный лад. У немцев была более регламентированная пресса, а сеть коммерческих и технических связей не такая разветвленная, как у англичан. Более того, Британия имела превосходную дипломатическую и консульскую службу; в аналогичных немецких службах был гораздо выше процент дилетантов и глупцов.

Так что с самого начала войны Британия заняла лидирующие позиции. Англичане называли немецкую пропаганду обыкновенной пропагандой, зато свою считали культурным явлением, литературой и новостями. Немцы, хваставшиеся, что они «культурная» нация, были вознаграждены за свою наивность тем, что в Британии немецкое слово Kultur стало синонимом скучного, педантичного высокомерия. Немцы имели ужасный обычай облекать свои непривлекательные эмоции в слова, и еще более ужасную привычку передавать эти слова в печать. Во многих случаях англичане просто дожидались очередного немецкого бахвальства или новых кровожадных заявлений и, обнародовав в газетах, пускали их путешествовать по всему миру. Английский язык постоянно пополнялся новыми словами: слово Strafe, например, пришло из немецкого обращения к Богу с просьбой покарать (strafe) Англию. «Гимн ненависти» первоначально был немецкой песней, написанной для немцев. Словом Hun (гунн) называл немецкого солдата сам кайзер Вильгельм, а в английском языке оно стало презрительной кличкой всех немцев. Более того, немцы опутали свою прессу и информационные службы такой мощной бюрократической сетью, какую не смогла превзойти ни одна страна мира. Да и национальный характер немцев в годы Первой мировой войны, несомненно, способствовал тому, что многие народы мечтали отомстить им.

Американская психологическая война в 1917–1919 годах использовала аналогичные британским средства: американскую прессу, уступавшую в то время только английской, церковь, Христианскую ассоциацию молодых людей и группы шатокуа (образовательная система для взрослых, применяющаяся на летних сборах учителей, получившая название от озера, где был проведен первый сбор. – Пер.). Кроме того, пропагандой занимались многочисленные частные клубы, которые процветали в условиях либеральной системы законов и обычаев. Другие нации тоже использовали организации, сложившиеся еще в мирное время. Японцы оказались очень находчивыми, но уже тогда им сильно мешало желание выглядеть «цивилизованной» страной и одновременно проводить экспансионистскую политику. Французы с большим профессионализмом приспособили своих военных и дипломатов к выполнению пропагандистских задач. Война шла на земле Франции, поэтому ее пропаганда могла опираться на ненависть народа к немцам и поддержку нейтральных стран. К словам из Парижа прислушивались. Китайцы, пережившие падение диктатуры Юань Шикая, после которого страна погрузилась в хаос, тем не менее сохранили дипломатический фронт и умело использовали все слабости противника. В 1915 году они вели свою частную войну с Японией. Поэтому они при всяком удобном случае упрекали союзников в том, что те не выступают единым фронтом против Японии.

Основные тяготы войны, как психологической, так и обычной, пали на ее главных участников – Британию, Германию, Россию и Соединенные Штаты. Революционные группы, превратившиеся в революционные правительства, играли второстепенную роль, потому что их внимание отвлекали другие дела. Правительство Республики Чехословакия возникло в Питтсбурге, Пенсильвания, в 1918 году, и сразу же включилось в психологическую войну. Однако сложные и дорогостоящие функции, такие как управление страной и участие в боевых действиях, оно получило позже.

В годы Первой мировой войны англичане совершили все те ошибки и получили уроки, которые выпали на долю США в годы Второй мировой войны. В 1914 году британское министерство иностранных дел создало Бюро военной пропаганды, но значительную часть работы выполняли частные учреждения (патриотические ассоциации) или второстепенные политические и военные эшелоны правительства и вооруженных сил, причем без какой-либо координации. Это так запутало дело, что в середине войны англичанам пришлось создать Управление информации, которое возглавил Джон Бьюкен (Бьюкена знают любители приключенческой литературы – он написал «Тридцать девять ступеней», «Утренние дворы» и другие первоклассные триллеры; он стал пэром лордом Твидсмуром и сделался генерал-губернатором Канады, которого канадцы очень любили). Бьюкен не всегда ладил с комитетом, которому подчинялся и который постоянно поучал его, как надо вести пропаганду.

Англичане, как и немцы, столкнулись с огромными организационными трудностями. Британцы быстро догадались, что надо разделить обязанности. Поэтому к концу войны у них было два отдельных пропагандистских агентства. Министерство информации под руководством лорда Бивербрука с полковником Бьюкеном, директором разведывательного отделения, занималось пропагандой среди гражданского населения за пределами Великобритании, а Национальный комитет содействия в достижении целей войны проводил пропагандистские операции среди населения своей страны. Военной пропагандой занимались и военные, и гражданские агентства. Англичанам потребовалось пять лет напряженного труда, жестоких столкновений и положительных политических решений, чтобы создать систему психологической войны, которая отвечала бы всем потребностям великой державы во время боевых действий. Они не позволили своей бюрократии помешать им вести корректную, сдержанную и высоконравственную пропаганду и не злоупотребляли крупными денежными средствами, которые им выделялись, а также доверчивостью людей, которым должны были внушить нужные им идеи.

Англичане показали пример, как надо координировать политическую пропаганду с передачей новостей и как установить надежную связь между политиками и главами оперативных органов и пиарщиками в вооруженных силах. Американцам даже в годы Второй мировой войны – при том, что система управления в США более молодая, более гибкая и крупная – вряд ли удалось достичь таких же успехов в координации действий всех учреждений пропаганды, каких добились англичане в Первую мировую войну. Координация пропагандистских акций или передачи новостей между американским правительством, армейским и флотским командованием, УВИ, УСС и казначейством достигалась в годы Второй мировой войны следующим образом: федеральное агентство пропаганды делало то, что должно было делать, а другие федеральные учреждения подключались позднее, проводя свои акции, если в таковых возникала нужда, только после действий главного агентства. Британия пыталась достичь этого в Первую мировую войну, согласовывая свою политику в отношении разных стран с политикой различных департаментов. Англичанам не удалось достичь полного успеха, но они многому научились. Конечный результат их пропаганды в большинстве случаев был таким, какого они и добивались.

После Первой мировой войны некоторые немецкие писатели приписывали успех британской пропаганды злодейской натуре англичан, которые легко обманывали доверчивых наивных немцев. Однако невротик и психопат, который прославился, погубив миллионы людей, думал совсем по-другому. В своей книге «Майн кампф» Гитлер заявил со всей категоричностью, что англичане проводили свою пропаганду профессионально, а немцы – нет. Гитлер презирал массы – это видно из его четких заявлений о том, что массы невнимательны, плохо понимают формальную логику, нуждаются в постоянном повторении одного и того же. Они писал: «[В Англии ]… пропаганда стала первоклассным оружием, в то время как у нас она была подачкой безработным политикам…» Немецкие националисты всех сортов сходились только в одном вопросе – когда они объясняли поражение своей страны воздействием вражеской пропаганды. Таким образом, они поддерживали миф, который опровергали уже в течение двух столетий, что Германию на поле боя разгромить нельзя. Экстремисты и разные проходимцы в рядах этих националистов создали теорию «удара в спину», которая утверждала, что непобедимую Германию предали евреи, социалисты и демократы, разлагавшие ее изнутри. (Схожие теории, гласящие, что пропаганда союзников была дьявольски изощренной, и бедные невинные немцы стали ее жертвой, или, наоборот, к этой пропаганде никто не прислушивался, а Германия сама решила покончить с войной, не помешали гитлеровцам использовать обе эти версии одновременно.)

В послевоенный период, в 1920-х годах в Германии разыгрывался другой спектакль – немцы восхваляли американскую пропаганду и называли ее главной причиной своего поражения, а американцы расписывали подвиги своих солдат.

Что касается кайзеровской пропаганды, то она началась с проклятий самодеятельности и бюрократии. Каждое из этих зол ослабляло Германию, но, соединившись, они становились для нее смертельными. Немецкие писатели и ученые в 1914 и 1915 годах выходили из себя, поливая грязью союзников; не имея никакого опыта в пиаре, они вызвали у народов этих стран глубокую неприязнь. Немецкие пропагандисты искренне верили в величие Германской империи; кроме того, немецкую прессу заполонили любители, не имевшие никакого понятия, как надо подавать новости или заниматься рекламой (в то время это были основные средства пропаганды среди мирного населения). Сильно ухудшало дело и то, что немецкие военные не обладали гибкостью ума, из-за чего немецкие коммюнике для прессы приводили в ярость даже читателей, настроенных против англичан. Пропаганда в заморских колониях Британии велась через плохо законспирированные каналы, в которых было много людей, занимавшихся шпионажем и саботажем. Неизбежные провалы сильно подмочили репутацию немецких агентов. Джордж Сильвестер Фирек, бывший самым активным сторонником Германии в обеих войнах, написал позже очень наивную, но весьма познавательную книгу о своей деятельности, озаглавив ее «Разбрасывая семена ненависти» (Бостон, 1930). (Ни один британский офицер, даже после войны, не опустился до такой безвкусицы.) Фирек хвалит англичан за их хладнокровие и умение работать; похвала из уст такого человека особенно приятна.

Если говорить серьезно, то немецкой пропаганде не хватало организации и морального напора. Подполковник Николаи, офицер немецкого имперского Генерального штаба, отвечавший за пропаганду, возлагал часть вины за это на прессу и пресс-офицеров армии рейха: «Ни один вид немецкой пропаганды практически не наносил никакого вреда противнику. В этом, по-видимому, виновата пресса и ответственные [за пропаганду] чиновники. Не смогли нам помочь и газеты, работавшие на другие страны, хотя они распространялись за рубежом, и к их мнению прислушивались. Газеты, проводившие другую политику (защищавшие милитаризацию), не получали помощи от правительства и не могли достичь единого результата… Вместо этого цель, которую преследовало правительство в своем руководстве прессой, была негативной – следить за тем, чтобы газетные публикации не нанесли вреда национальной политике».

Не развив эту тему в стройную теорию психологической войны, немецкий полковник делает вывод, в чем заключалась главная беда Германии в Первой мировой войне. В 1920 году он писал: «Враг утверждает, что он якобы просто копировал нашу фронтовую пропаганду, начиная свои кампании. Подобные утверждения – заведомая ложь. И все это делается ради того, чтобы стереть моральное пятно со своей победы…» Николаи никак не может избавиться от убеждения, что пропаганда – грязное дело, недостойное солдата, и что воюющие стороны поступили бы гораздо благороднее, если бы уложили на поле боя огромное число солдат, вместо того чтобы спасти их, убедив противника прекратить сопротивление. Однако далее он говорит правду: «Более того, мы не могли противопоставить фронтовой пропаганде врага столь же успешную пропаганду вовсе не из-за нравственных соображений, а по причине весьма серьезных практических препятствий. Никто из нас не владел (психологическими) методами нападения, благодаря которым пропаганда против вражеской армии становится эффективной, методами, которые противник находил в наших домашних условиях. Нам недоставало политической пропаганды, которая предшествует военной».

Но тому, чему немцы не смогли научиться в годы Первой мировой войны, они научились и применили в годы Второй. Немецкое имперское правительство в 1914 году заявило, что не сомневается в своей победе. Сила кайзера Вильгельма исходит не от народных масс, а унаследована им от его предшественников, вместе с немецкой армией, поэтому массам лучше не совать свой нос в дела кайзера. Гитлеровская Германия начала в 1939 году свою мировую войну после двух десятилетий тщательно продуманной, бессовестной и ожесточенной пропаганды в своей стране. Гитлеровцы пришли к власти, сначала расположив к себе простых людей, а потом запугав их, и нацистские лидеры, проводя политику террора или «войны, основанной на психологических методах», позже применили ту же самую политику и в международном масштабе. С помощью подобной тактики Гитлер завоевал Европу – он начал с лести, потом стал устраивать сцены и закончил холодной жестокостью. Это была тактика обитателя городских трущоб.

Знаменитая американская пропаганда, которой так боялись немцы, рождалась в двух агентствах. Гражданским учреждением был Комитет массовой информации, более известный как комитет Криля по имени его руководителя Джорджа Криля. Военным учреждением был Отдел пропаганды (или Психологический отдел) G-2, работавший при Генеральном штабе американских экспедиционных войск. Его возглавлял капитан Гебер Бланкенхорн.

Комитету Криля очень повезло – его шеф пользовался доверием президента и потому мог принимать участие в формировании политики США на самом высоком уровне. Благодаря этому координация работы комитета с работой других правительственных учреждений проходила на равноправной основе. Сам Криль считал, что вся работа его комитета должна сводиться к рекламе, и давал своим сотрудникам полную свободу действий. Круг вопросов, которыми занимался комитет, быстро расширялся. И, хотя его суммарный бюджет составил лишь малую часть того, что имело УВИ в годы Второй мировой войны, комитет Криля руководил большинством общественных мероприятий, которые были возможны в то время.

Передачей новостей занималось Бюро новостей в Вашингтоне. Оно предоставляло материалы, которые передавались в печать других стран. Огромное внимание уделялось домашней аудитории. Комитет Криля занимался всеми видами пропагандистской работы. Были созданы отделы, отвечавшие за выпуск плакатов, занимавшиеся рекламой, организовывавшие выступления под названием «Четырнадцатое сообщение» (во всех американских населенных пунктах с такими сообщениями выступали местные добровольцы), снимавшие фильмы. Другие отделы руководили работой различных женских организаций и информбюро; были отделы, отвечавшие за выпуск изданий на иностранных языках, за работу агентств печати и производство комиксов. Молодая, но уже крупная американская киноиндустрия стала очень мощным каналом пропаганды, поскольку американские пропагандистские фильмы демонстрировались не только в США, но и в других странах. Однажды комитет Криля заставил американских продюсеров пригрозить бойкотом швейцарским прокатчикам, которые отказались демонстрировать американские пропагандистские фильмы перед началом художественных.

Конец ознакомительного фрагмента.