Пролог
Священные знаки
Ближе к финалу описываемых событий
1
Голова слетела с плеч и в тонкой сеточке брызг подкатилась к ступенькам помоста, застеленного толстой ворсистой тканью. В тот момент, когда окровавленный лоб коснулся ткани, на еще живом лице расцвела счастливая и нежная улыбка. Дрогнули уголки губ, и улыбка, замерев, осталась навсегда. Разнесся ритуальный возглас, исполненный высоким женским голосом:
– Он нашел! Будь славен путь Ищущих Его и освобождения!
Многоустый Акил, тот, кто шествует рядом с пророком, предводитель славных сардонаров, поднял взор к священной тверди небес и радостно вскинул руки.
В этот восход начался праздник Священного червя, или Гареггойо, и день обещал стать насыщенным зрелищами, красочными и кровавыми обрядами и жертвенными песнопениями у столпа Символа веры. По случаю наступления празднества Акил с самого утра находился в прекрасном расположении духа и смеялся, запрокидывая голову, показывая тесно посаженные белые зубы. А чего бы ему не смеяться? Ведь Он явно благоволит тем, кто на протяжении сотен и сотен лет был верен и непоколебим. Ибо как иначе можно объяснить, что те, кто давно считался мелкой, ничего не значащей сектой, как возглашали эти погрязшие в ереси и высокомерии святоши, «вошью на теле мира и Храма», ныне встали практически вровень с ними. И Акил был совершенно уверен, что это вровень только пока…
Впрочем, сейчас было время не рассуждать, а праздновать. Акил опустил руки и повернул голову. Перед ним стоял молоденький воин в узких кожаных штанах, шнурованных на щиколотках и левом бедре, и с приятной улыбкой пропускал острейшее лезвие через собственную руку Проверив таким образом клинок на собственной плоти, он легко и умело подхватил отрубленную голову на кончик сабли и бросил ее в котел, из которого, словно танцующие завороженные змеи, тянулись, извиваясь и распадаясь на кольца, несколько струек металлически поблескивающего дыма. Акил неспешно выговорил:
– Ну, Илам, каков он, мир без боли?
Юноша, рассматривающий свою изуродованную ритуальным проколом руку, тонкую, мускулистую, с по-детски гладкой и нежной кожей, ответил со смешком:
– Как всегда, мудрый Акил, светел, как имя Леннара, жаждущего Избавления!
При упоминании этого имени Акил оскалил зубы и, чуть привстав на своем месте, заговорил нараспев и с тем отстраненным выражением, что безошибочно свидетельствовало – сейчас он вещает не от своего имени, а от имени божества:
– «Те, кто внимает мне тайно или явно! Сколь долго должен я изнывать в темнице тела, избранного теми, кто ищет унизить меня? Темница бога – разрушь ее. Убей бога – освободи бога!»
В этот момент в толпе, начинающейся у края помоста, послышалось недовольное ворчание, а затем кто-то торжественно возвестил:
– К тебе гонец с донесением, многоустый Акил, подлинный победитель лже-Храма, заклинатель слов, шествующий рядом с пророком!
Акил нахмурился. То, что вождя сардонаров назвали не только по имени, но и с приложением всех действующих сакральных эпитетов, говорило о важности принесенного гонцом сообщения. Несколько десятков человек, присутствующих в одном зале с Акилом, одновременно обратили свои взгляды к темному арочному проему в ребристой стене. Оттуда и должен был войти объявленный гонец. Пещеры Пустоты издревле служили убежищем многим поколениям беглецов, но сейчас они почти официально стали столицей сардонаров. Впрочем, Акил знал: пока больше из-за того, что Храм был слишком занят борьбой с Ним, но это только пока…
Акил жестом приказал впустить того, кто принес важные вести. В сводчатый зал, в котором восседал Акил, один из двух соправителей сардонаров, скачущей походкой вошел человек в длинной мокрой накидке, рябой, с длинным шрамом, тянущимся через все лицо. Его так и звали… впрочем, мудрому Акилу совершенно недосуг интересоваться этим именем. И как показали последующие стремительные события, он был полностью прав.
– Мне, – дрожащим голосом начал гонец, и подпрыгнула предательская дряблая нотка, – стало известно, многоустый Акил, что Обращенные готовятся уйти через шлюз в Великую пустоту. Мне известно время, когда Леннар будет в шлюзе во главе горстки своих людей. Ведомо, что Обращенных будет не больше сотни, а то и меньше. Правда, среди них ожидается около трети свирепых наку, личной охраны великого Леннара… Но уверен, и четырежды уверен я, что твои гареггины, о Акил, совладают с ним, как совладали они с лучшими из Ревнителей Горна!
– Откуда эти вести? – спросил Акил, не глядя на гонца. – Верен ли твой источник?
– Верен, мудрый! И вот еще что… – Из приглушенных хрипловатых ноток голоса гонца выткался шепот: – В твоем воинстве засел лазутчик. Он гораздо ближе к тебе, чем ты думаешь.
– Кто он?
– Я назову тебе и его. Я также поведаю тебе о времени и о месте, где великий Леннар с ближними… – Он понизил голос и сделал предостерегающий знак.
Акил велел соратникам отойти подальше. Выслушав тихую речь, многоустый удовлетворенно кивнул, встал и, спустившись по красиво забрызганным кровью ступеням, по мягкой ворсистой ткани ковра приблизился к вестнику, ожидавшему невиданной награды. Все знали, что сардонары не жалеют ни монет, ни иных богатств. На широких плечах вздрагивали складки плаща; обе руки Акила были под этими складками. Гонец, моргая, смотрел на вождя сардонаров.
– Хорошо, – мягко проговорил Акил. – Хорошо, – повторил он, выпрастывая из-под плаща правую руку и кладя ее на голову склонившегося к нему гонца, который сейчас же шепнул ему несколько слов на ухо. – Я доволен. Значит, теперь я буду знать, где и когда искать Леннара. Я давно хотел воздать нашему божеству высшие почести, но еще не был вытянут счастливый жребий, а теперь он явился, и я доволен. Благодарю тебя, гонец. Ты выдал мне нашего бога головой. Благодарю! Благодарю тебя.
И Акил, выбросив из-под складок плаща вторую руку с маленьким кинжалом, вонзил клинок в глаз гонца. Без единого звука гонец повалился к ногам Акила, сведя в агонии руки, словно хотел обнять колени могущественного сардонара. Акил остался на месте. Спокойно и величественно он дождался, пока перестанет вздрагивать еще теплое тело, а потом – почти неуловимым для глаза движением – вскинул перед собой скрещенные руки в священном жесте сардонаров и, поднеся к лицу стиснутые кулаки, произнес:
– Что я должен был сделать с человеком, который предал нашего бога? Предал, чтобы мы освободили Леннара из темницы его тела? Гонец, принесший весть такую страшную и такую прекрасную… Убийца! Предатель! Убийца!
Акил выкрикивал это, почти закрыв глаза, его веки вздрагивали, открывая узенькие полоски глазных яблок, а губы блестели, будто их жирно смазали маслом. Те, кто находился ближе к Акилу, придвинулись к нему, словно хотели согреться от того огня, от бушующего пламени, что сжигало тело их вождя экстазом завораживающих слов, дерганых, изломанных жестов и предчувствия неминуемого возмездия. Акил еще не закончил речь, а по всему огромному дворцу, по всем переходам, коридорам и галереям зашелестело, забилось и зашипело – одно и то же известие, одни и те же быстрые слова:
– Леннар! Акилу стало известно, где искать Леннара! Убей бога, освободи бога!..
2
Абу-Керим отряхнул с колен приставшую к ним пыль и крошки и вопросительно взглянул на стоявшего перед ним человека. Такие люди давно не появлялись в скромном убежище Абу-Керима. Гладко выбритый, в строгих брюках и скромной серой рубашке, гость до боли походил на среднеевропейского обывателя, сытого, равнодушного – такого, каким Абу-Керим желал бы видеть его мертвым у своих ног.
– Аллах велик! Приветствую тебя.
– И тебе здравствовать, – спокойно кивнул Абу-Керим, встав к гостю вполоборота. – Зачем пришел?
– Я принес тебе интересные вести.
– Ну говори, раз дал себе труд приехать ко мне. Хочешь опиума? Я нынешние модные не употребляю… Вот немного старого доброго мескалина есть. Правда, слабенький он…
Посетитель не поддержал наркотическую тему. Он сказал:
– У меня есть для тебя заказ.
Абу-Керим, не поворачиваясь, ответил:
– Я больше не работаю. Я распустил свою группу. Я даже не знаю, где они сейчас.
– Зато я знаю. Не спеши с отказом. Это интересная работа. Это очень интересная работа, такой еще не было. Быть может, шанс получить именно такую работу никогда не появится ни у тебя, ни у кого бы то ни было из живущих. И это не просто красивые фразы.
– Ты слишком многословен.
– На предмет нашего разговора может не хватить никаких слов. Впрочем, возможно, ты и прав, уважаемый Абу-Керим. Или лучше называть тебя…
– Лучше называй меня моим нынешним именем. Ведь я же не называю тебя вообще никаким.
– Хорошо. Судя по твоей двери и еще некоторым признакам, ты не выходишь из дома вот уже около двух месяцев, не так ли? Я датирую время твоего своеобразного отшельничества шестью с половиной – семью неделями, приблизительно со Святого вечера благословения Аль-Бараа, когда Аллах принимает решение о судьбе каждого человека с учетом его благочестия и высказанных в молитвах просьб. У тебя вырваны телефонные провода и телевизионный кабель. И потому ты можешь оказаться одним из немногих, кто ничего не знает о том, что сейчас больше всего волнует весь мир.
– Меня не волнует весь мир. И еще больше меня не волнует то, что волнует этот мир. Я ясно изложил?
Гость медлил с ответом. Быстрым взглядом он окинул примечательное жилище Абу-Керима. Зрелище было в самом деле впечатляющим. Единственная комната имела вид совершенно чудовищный. Стены, обклеенные древними, лохматыми обоями, напоминающими чешую снулой рыбы, ощетинились усиками оборванных в нескольких местах телефонных проводов. Дополнительную эстетичность обоям придавали приколотые к ним портреты известных политических деятелей вперемешку с пучеглазыми неграми в чалмах и без, усатыми арабами в клетчатых платках, гологрудыми девицами всех мастей, а также издевательскими открытками на нескольких языках мира. Открытки были перемазаны кетчупом, что затрудняло восприятие, но усиливало визуальный эффект. Там и сям в стенах торчали дротики и метательные ножи, на которых непринужденно висели полотенца, нижнее белье, пара алюминиевых кружек и даже чудовищного вида огромный обшарпанный черный противогаз, похожий на звезду НБА Шакила О’Нила. Мебель, помимо длинного, низенького, в нескольких местах провалившегося дивана, отсутствовала. Из длинной и опасной темной щели, обозначающей вход в кухню, несло гарью. Но даже эта гарь не могла скрыть того факта, что на кухне что-то разлагается. За диваном виднелась массивная крышка люка, сколоченного из грубых тесаных досок. По полу тянуло сквозняком. У стен сквозняк был таким сильным, что перекатывал по грязному драному линолеуму несколько мутных ампул с отколотым горлышком. На валике дивана висел разложенный ноутбук, брошенный экраном вниз. На корпусе ноутбука стояла банка с мутной желтоватой жидкостью, издававшей едкий запах. В жидкости этой плавало что-то похожее на размокшую желтую бумагу, подпаленную с краев.
– Да, куда уж яснее, – сказал гость, и это был то ли ответ на уже изрядно подзабытый вопрос уважаемого Абу-Керима, то ли впечатление от увиденного. – Что ж…
– Я вижу, тебе не нравится мой дом, – сказал Абу-Керим. – Конечно, я мог бы купить себе особняк в квартале Дефанс. Или виллу на Лазурном. Но зачем? Роскошь – ненужный довесок к быту, а быт и без того утомителен. Выйдем на улицу. Ко мне не любят ходить в гости. В предпоследний раз у меня в гостях был один негр. Я подарил ему свой телевизор. В последний раз был он же, тогда я проломил ему башку. В третий раз он не приходил. Наверное, умер или поумнел. Вот, пришел ты.
С этими словами Абу-Керим снял со стены противогаз, похожий на О’Нила, и надел его. Довольно внушительная борода нисколько не помешала этому эксцентричному поступку.
– Он не мешает мне слушать, – прозвучал приглушенный голос хозяина дома. – Я всегда хожу в нем на улицу. Хочешь мескалина? Еще есть квалюдес. Да, и опиум. А в Аравии, помню, мы делали отличную вещь на основе вытяжки из человеческой поджелудочной железы. Или из надпочечников – забыл вот… Но сейчас, извини, ничего такого нет.
– Нет, спасибо, – вежливо отказался человек в серой рубашке, ничуть не смущаясь поведением и предложениями Абу-Керима. – Пойдем поговорим. Ты ведь говорил, что заставить тебя вернуться к работе может только нечто чрезвычайно интересное, яркое. Вроде официального заказа Моссада или гласа с неба.
– Что, из Моссада?..
– Нет, с неба, – то ли в шутку, то ли всерьез ответил гость. – Речь пойдет о священном знаке. Это мы с тобой можем толковать происходящее сколь угодно вольно. Но те, кто верит безоговорочно и неистово… Болваны! Словом, пройдемся.
Они гуляли по заполняющемуся сумерками опасному иммигрантскому кварталу около получаса. На противогаз никто из редких прохожих не обращал внимания. На содержание разговора тоже: говорили по-русски. Только дважды прерывали беседу двух мужчин. Жертв почти не было…
Во время этого разговора гость Абу-Керима несколько раз показывал пальцем в нездоровое темно-серое небо, туда, где висел кривой тощий рог убывающей луны.
Наконец вернулись в дом. Тут в руках гостя Абу-Керима невесть откуда возник невзрачный черный чемоданчик, который он положил к ногам хозяина дома и пояснил:
– Тут все, что потребуется. Деньги на расходы, документы, визы. Контакты. Необходимая информация. Все.
– Я понял.
Человек в серой рубашке уже совсем было вознамерился уходить, как вдруг Абу-Керим, догнав его на выходе из дома, придержал рукой за плечо и, почти насильно развернув к себе, размеренно произнес:
– Вот что. Я сначала полагал, что мне необязательно знать сейчас, заказ есть заказ, и дополнительные сведения ни к чему. Я уверен, что ответ на мой вопрос легко узнать не только из содержимого этого чемоданчика, но все же… Я не дикий бербер из пустынь Алжира и не обезьяна, которая только что спрыгнула с африканской пальмы, перебралась в Марсель или Париж по французской иммиграционной визе и приняла ислам. Все-таки я учился в Москве и в Нью-Хейвене… Что там такое на самом деле?
– Я больше удивлялся, отчего ты до сих пор не задавал этого вопроса. Там, на орбите Луны, огромный корабль пришельцев. То, что мы условно называем звездой, – по-моему, элемент освещения корпуса или фрагмент силового защитного поля, что у них уж там в ходу? Сейчас близится новолуние, а вот еще несколько дней назад этот корабль можно было видеть невооруженным глазом. Такая маленькая тень на фоне освещенной поверхности Луны, маленькая тень, настоящие размеры которой страшно представить…
Абу-Керим давно ничему не удивлялся, а если и проклевывалось в нем это редкое для него чувство, то ни единым жестом или мимическим движением не проявлялось. Вот и сейчас он кивнул и поднял глаза к небу, туда, где рядом с серпиком тающей луны едва заметно мерцала тщедушная зеленовато-бледная звездочка.
– Грядут интересные времена, – наконец сказал он, возвращаясь к дивану и пинком отправляя ноутбук в угол, а потом склоняясь головой к диванному валику.
– О, не сомневаюсь, уважаемый, – немедленно отозвался гость.