4
Я не знал, что делать. Бежать – глупо. Но еще глупее – стоять и пялиться на эту бедную, до смерти напуганную девушку. Она, того и гляди, в обморок упадет. Глаза как две бирюзы, губы дрожат. Руки так сцепила, что побелели костяшки пальцев. Господи, чем так напугал?! Волком своим? Здесь что, волков не видели?! Очень я в этом сомневаюсь. Судя по собаке, живущей у кузнеца, они должны наличествовать в этом мире. Просто так волкодавов не держат.
Через несколько секунд послышался треск ветвей, и на берег вышел еще один персонаж. Дед. Дремучий, как и весь этот мир. Длинные седые волосы доходили до плеч. Аккуратно подстриженная борода и кустистые брови. Загорелое лицо напоминало мореный дуб или старинную бронзу. Хромой, но двигался быстро. Крепкий старик. Уважаю таких. Они и живут стремительно, и умирают стоя.
Одежда простая, под стать одежде девушки. Точнее – под стать этому миру. Коричневые брюки из грубой ткани и мягкие кожаные сапоги, доходящие до середины икр. Серая рубашка с распахнутым воротником. Сверху наброшен жилет из черной овчины. Широкий кожаный пояс с кошелем и двойными ножнами. Два ножа. Тот, который поменьше размером, похож на мою финку. Большой – вроде охотничьего кинжала с тяжелой гардой из желтого металла.
Кстати, креста на нем не заметил. Еще бы он здесь был! На шее у старика висел интересный амулет или оберег – кому как больше нравится. В форме ромба. Судя по всему – из серебра. Растительный орнамент, похожий на переплетенные листья. Металл потемнел от времени и потускнел. В середине виднелся грубый осколок черного камня.
Что, слишком быстро все разглядел? Работа у меня такая – на разные мелочи внимание обращать. Поэтому и замечаю все быстро. Работа… Где она теперь, эта работа?..
Дед что-то коротко сказал женщине, но меня (видимо, сослепу) не заметил. Когда девушка не ответила, он понял, что дело нечисто, и оглянулся. Сначала слеповато прищурился, а потом разглядел меня, и ситуация повторилась. Да еще как!
Старик замер. Потом что-то невнятно прохрипел и попятился, словно увидел дьявола. Закрывая своим телом молодую женщину, он повторял какую-то короткую, как выстрел, фразу. Извините, я даже приблизительно не повторю. Я просто не понимал, что происходит и что мне сделать, чтобы они хоть немного успокоились.
Да, этот мужчина в прошлом был воином. Это заметно. Он был смертельно испуган, но не сломлен. Он закрывал собой женщину и готовился умереть, вцепившись в меня старческими руками. Он даже мертвым не отпустит. Нет, нам такие повороты ни к чему.
Улыбаться бессмысленно. Что-то говорить – тоже. Главное – не делать резких движений. Эти люди так напуганы, что лучше не провоцировать. Поэтому я спокойно надел жилет, застегнул его, взял сумки. Перекинул через плечо и повернулся, чтобы уйти. Уже подходя к кустам, оглянулся.
Старик как стоял, так с места и не сдвинулся. За его плечом застыла девушка. Как два каменных изваяния. Только лошадь, невидимая из-за кустов, коротко всхрапнула и зазвенела упряжью.
Из долины выйти не получилось. Вдали, между двумя горными хребтами, виднелся распадок. Я туда не дошел. Силы таяли, словно этот мир питался моей кровью. Шел, как сомнамбула, бесцельно переставляя ноги. Даже жилет не снял, хотя любой здравомыслящий человек спрятал бы эту одежду подальше, чтобы не пугать местных. Ведь убьют к черту, как исчадие ада. Брел по полю и пытался разложить ситуацию по полочкам. Получалось плохо.
Монах, увлеченный своим внутренним миром, даже не посмотрел на меня. Скользнул взглядом, и все. Поэтому и рисунка не заметил. Кузнец тоже не видел – жилет был испачкан в глине. Кто будет рассматривать грязного оборванца? Вы, люди, оставшиеся по ту сторону мира, часто смотрите на бомжей, бредущих по улице? То-то и оно. Вы брезгливо отводите глаза в сторону, опасаясь, что у вас попросят немного денег.
Сейчас я превратился в бомжа. Бездомного и безродного бродягу, угодившего в чужой мир. Хотелось жрать и спать. Зря я умывался. Судя по всему, начала подниматься температура. Ночи здесь холодные, а земля сырая.
Вскоре подошел к какой-то скале, которая высилась над окрестностями как сторожевая башня. Хищные у нее формы. Она похожа на клык. Каменная глыба высотой метров сорок. Нечто, похожее на якутские кигиляхи. Но их там много, а эта скала была одиночкой. У ее подножия валялись обломки камней, росли деревья, перемешанные с кустами. По гранитной стене змеился зеленый плющ.
Подул ветер, и начало холодать. Я набрал дров, нарезал веток для постели и забрался поглубже в заросли. Хватит с меня встреч на сегодня. Надо отлежаться. И найти что-то пожрать. Срочно. На двух шоколадках и фляге с коньяком долго не протянешь.
Вечером я услышал вой волков. Впервые в этом мире. Значит, волки здесь есть. Живут, серые бестии. Я сидел у костра, кашлял и смотрел на огонь. Иногда проваливался в вязкое забытье, похожее на ужасный бред. Мне привиделись испуганная девушка и ворон. Большой черный ворон, сидящий напротив меня и ждущий моей смерти. На его левой лапе блестело серебряное кольцо. Блеск был таким ярким, что глаза не выдерживали сияния. Накатывалась тяжелая волна боли, и мир исчезал.
Рядом с ними сидел пес, похожий на исчадие ада. Размером с ирландского волкодава, но тело более мощное. Сильное, покрыто длинной черной шерстью с редкими серыми прядями. Они свисали по бокам клочьями и напоминали шрамы от удара охотничьим бичом. Все это венчала косматая голова с обрывками ушей и горящими глазами, которые светились холодным злым огнем. Широкие челюсти были плотно усажены острыми клыками.
Этот пес спокойно смотрел на меня и тоже чего-то ждал, Наверное, когда же наконец я сдохну! Попытался отмахнуться от этого видения, но оно, как липкая паутина, обвило мое сознание, унося в бесконечную темноту. Там даже костра не было видно. Он походил на маленькую звезду, сияющую на небе. На небе, освещенном светом трех лун.
Проснулся ближе к полудню. В совершенно разбитом состоянии и мокрый от пота. Ерунда какая-то. Так не бывает. Мне часто доводилось спать на земле, и ни разу после этого не болел. Даже банальная простуда для меня – это что-то из ряда вон выходящее. А тут возьми и свались. Накрыло, как мыша веником. Или это что-то необъяснимое, не подходящее под все земные понятия.
Я разжевал несколько таблеток, запил остатками воды и привалился к дереву. От дерева шел густой пряный аромат. Нечто похожее на запах сандала. Губы были сухими, а лицо пылало. Плохи твои дела, господин Вьюжин. Очень плохи! Внутренний голос согласился с этим заявлением. Он, как видите, оказался закоренелым пессимистом. А я и не знал. Думал, он только баб оценивать умеет. И то – в «прикладной» форме.
Мысли путались. Что-то хреновый из меня попаданец получался. «Нет в тебе духа авантюризма», – ехидно заметил внутренний голос и умолк. Видимо, задумался о нашей общей и, увы, нелегкой судьбе. Надо было что-то делать. Еду искать, например. Я попытался встать и почувствовал, как сильно ослабел за ночь. В глазах мелькали огненные круги, а любое движение отдавалось тяжелым, раздирающим грудь кашлем. Приехали…
Через час я все-таки собрался и отправился дальше. Не подыхать же здесь, у этой скалы. К распадку, разделяющему горные хребты, добрался часа через три. Мое движение нельзя было назвать ходьбой. Я молча брел, не понимая, куда иду. Видел распадок вдалеке и двигался к нему. Не могу объяснить это состояние. Новый мир высасывал все силы. Словно вампир, дорвавшийся до моего горла. В ушах шумело, гулко стучало сердце. Бред…
Долина в этом месте сужалась. Начали появляться небольшие рощи и перелески. Луга сменились холмами предгорья. Тяжело дыша, я поднялся на очередную возвышенность и осмотрелся.
Прямо передо мной в небольшом распадке лежало озеро. Красивой овальной формы. На дальнем берегу виднелись ступени каменных террас, по которым бежал ручей. Он впадал в озеро десятком маленьких водопадов. На другом берегу стояла усадьба.
Два дома с «травяными» крышами и три хозяйственных постройки. Прочная изгородь из толстых жердей. Рядом с домом стояла оседланная лошадь. Невысокая, крепкая лошадка. Каурая, с длинной ухоженной гривой. По правую сторону от домов в большом загоне паслось еще четыре. Все как на подбор – одной масти. Рядом с кобылкой терся маленький жеребенок. Чуть дальше – десяток белых овец на лугу.
Какая мирная картина, скажете вы. И окажетесь правы. Но мне было наплевать на эти пасторальные красоты. У меня имелась серебряная монетка, и думаю, ее должно было хватить, чтобы купить хлеба. Про жилет я даже не думал. Одна из сумок, переброшенная через плечо, частично закрывала рисунок, да и мне, если честно, было глубоко наплевать. Нет, не потому что я весь из себя такой крутой и храбрый. Болезнь доконала. Забыл и про жилет, и про вчерашнюю встречу с «радушными» аборигенами.
Я начал спускаться вниз. Шел медленно, пытаясь собрать в кулак волю и оставшиеся силы. Сил оставалось немного. Они, как песок сквозь пальцы, утекали в эту, чужую для меня землю. Наконец добрался до ограды. Дошел, остановился и тяжело оперся на столб. Открылась дверь дома, и…
Черт бы тебя побрал, старик! Видит бог, я не хотел с тобой встречаться! И преследовать не собирался. В проеме мелькнула женская фигура, и за сгорбленной спиной деда появилась та самая, испуганная мной женщина.
Ничего не скажешь – долго не виделись! Только на этот раз дедок оказался подготовлен. В руках был арбалет. Потемневший от времени, но все еще смертоносный.
Дед поднял оружие и что-то крикнул. Было в этом крике нечто… обреченное. Словно он прекрасно знал, что убить меня не получится, но и другого выхода не видел. И ведь точно стрелять собрался, Робин Гуд хренов! Свистнул арбалетный болт и вонзился в столб, на который я опирался.
Промахнулся…
– Ну что же ты так, старик? – зло оскалился я. – Хоть бы стрелял точнее!
Он что-то пробормотал, но как-то неуверенно. Так и стоял на пороге своего дома с разряженным арбалетом в руках. Словно ждал чего-то. Чего именно? Что я в драку полезу? Сомневаюсь, что это хорошая мысль.
Потом старик начал исчезать, словно уходил в плотный туман забытья. Нет, это мое сознание давало сбои. Краски потускнели, начали расплываться, и я сполз на землю. Навалилась темнота, и этот проклятый мир перестал существовать…
Песня была красивой. Я слушал ее сквозь забытье. Не зная, ни где я нахожусь, ни что со мной будет. Но было спокойно. Несмотря на жуткий озноб, чередующийся с огненным жаром.
Песня лилась неспешно. И была чем-то чертовски знакома. Будто я уже слышал ее, и не один раз. В ней было все, чего можно ждать от этого сурового края. Тоска, надежда и готовность жить. Не знаю, о чем пела эта женщина, но мне кажется, про дороги. Дороги, которые разлучают людей, раскидывая их по суровым краям этого чужого мира. А может, как раз наоборот – про уютный огонь домашнего очага, когда за окнами бушует метель и беснуется северный ветер. Ветер дальних странствий, который не дает людям покоя. Во всех мирах и во все времена.