Римма Выговская
Машинистка-надомница издательства “Физматгиз”
Мы познакомились в начале 60-ых, через моего мужа Льва Андреевича. Веня был очень красивый и обаятельный до ужаса.
В годы активного нашего общения с Венедиктом мы жили в коммуналке на Варшавском шоссе, в 14-метровой комнате. У нас было двое детей, и поэтому я старалась работать больше дома, брала подработку – печатала на машинке. Веня у нас часто бывал.
Однажды пришел и говорит:
– Знаешь, у меня страшно болит голова.
А у меня самой бывали сильные мигрени, и я предложила сделать то же, что делал мой муж, когда я мучилась головной болью: он наливал горячую воду в тазик и мыл мне ноги. Веня согласился. Я посадила его на стул, принесла горячей воды и вымыла ему ноги.
Не понимаю сейчас, каким образом – тогда ведь не только мобильников, но и обычного телефона у нас не было – мы договаривались о встречах, но мы с Веней очень часто встречались у станции метро “Добрынинская” и ехали к нам. Вот однажды мы так встретились и поехали на Варшавку. По дороге я говорю: Веня, давай зайдем в магазин, надо чего-нибудь купить. Он согласился, мы вошли в магазин, и он купил бутылку водки, потом еще одну, потом еще и еще. Я говорю:
– Дай мне денег, закуску купить.
Он мне отвечает:
– Не дам. Закуска – это забота баб.
– Ну, так дай мне взаймы.
– А взаймы я не даю никогда.
Теперь и не помню, как это все обошлось.
А однажды, встретившись таким же образом, мы ехали опять к нам, и Веня говорит:
– Ты знаешь, Выговская, я вчера зарплату получил. Имею право что-нибудь себе купить. У вас тут есть магазин, где продаются пластинки?
– Есть, только тогда придется проехать мимо дома.
– Так что ж, мы ведь потом вернемся.
Поехали, входим в магазин “Культтовары”. А Веня был в черном пальто, – хорошее пальто, но очень мятое, и рукава были Вене коротковаты (в общем, сейчас бы сказали, что похож был Веня на бомжа, но тогда такого слова не употребляли), – идем в отдел пластинок. За прилавком стоит молодой продавец, ухоженный, завитой, прекрасно одетый, и с таким презрением он на Веню посмотрел. Веня спросил пластинку Малера – и в одну секунду все изменилось: продавец преобразился, позвал Веню за прилавок, они там с полчаса копались, разговаривали. Веня себе что-то выбрал, был очень доволен. Продавец, провожая нас, сказал:
– У меня редко бывают такие покупатели. У Вени было в обычае никогда и ни на какой вид транспорта не брать билетов. Я ему сказала, что привыкла, когда еду с мужчиной, к тому, что он покупает мне билет. А Веня мне:
– Считай, что я не мужчина.
– Возьми мне билет.
– Не буду. Ты поступай, как хочешь, а я билетов не покупаю.
1962 или 1963 год мы встречали вместе: он снимал тогда комнатку в Орехове-Зуеве. Маленький домик, в комнате кровать с ситцевым пологом, из-за которого все время выпрыгивал семилетний хозяйкин сын. Гости разговорчивые, закуски и выпивки полно. Веничка восседает во главе стола и молчит. Все речи обращены к нему, а он в ответ лишь головой кивает, как король. Рядом со мной оказался молодой меломан, который все пытался мне “объяснить” Стравинского, но я ему сказала, что музыку я люблю слушать, а не “объяснения” по ее поводу – он и замолк. Но с Веней потом они очень оживленно и интересно говорили о Стравинском.
Мы с Веней никогда не беседовали о литературе, политике, религии или философии, а только на бытовые темы. У меня уже был годовалый сын, когда сынишка родился и у Вени. Мы, разумеется, отдавали одежку для малыша, и Веня всегда говорил:
– Выговская, это безвозмездно.
У нас был фотоаппарат “Смена”, мы делали им снимки старшего сына Мити. Когда у Вени появился Венедикт-младший, он выменял у нас этот фотоаппарат на какую-то книгу, чтобы фотографировать своего малыша.
Мы с ним часто говорили о детях. Когда Вениной внучке Насте исполнилось 4 года, он с гордостью сообщил мне, что Настя знает все матерные слова. Я заметила, что мои дети матом не ругаются.
– Напрасно. Это ваше большое упущение.
Лев Андреевич однажды сумел раздобыть томик Фета – с книгами тогда плохо было, – к нам пришел Веня. Когда он уехал, я книги не обнаружила. В следующее появление Вени у нас я спросила:
– Это ты Фета увел?
– Конечно. Зачем он тебе? Что ты в поэзии понимаешь?
– Верни.
– У меня его уже нет, кто-то стащил.
С тех пор каждый раз, когда в моем доме появлялся Веня с кем-нибудь из своих приятелей, перед их уходом я их обыскивала, чтобы они не утащили какой-нибудь книги.
Как-то поздней осенью 69-го года к нам приехал Володюшка Муравьев вместе с Веничкой. Оба были очень возбуждены и о чем-то спорили. Оказывается, Веничка принес и дал почитать Володе рукопись своей поэмы “Москва-Петушки”. Прочитав ее, Володя сказал, что не отдаст Веничке рукопись, пока не снимет с нее копии. В то время скопировать что-либо можно было, лишь переписав от руки или напечатав на машинке. Я тогда работала машинисткой в издательстве “Физматгиз”, вот Володя и приехал ко мне с просьбой перепечатать поэму. Причем вредный Венька соглашался оставить рукопись (а это была большая тетрадь, типа конторской, в коричневом переплете) только до утра. Уложив детей (двух и пяти лет) спать, я села за машинку. Гостей выставила вон, чтобы не мешали, а дети привыкли спать под стук моей машинки. Митя, старший, даже иногда просил, если вдруг я не садилась печатать: “Мам, сядь, поработай немного, а то я уснуть не могу”. Вот и в этот раз я села “немного поработать” и печатала всю ночь. Венедикт словно под дверью стоял: явился через полчаса, как я перестала стучать на машинке.
Володя попросил меня сделать 5 экземпляров, я, конечно же, сделала для себя шестой, на папиросной бумаге. Венька потом долго ругал меня за большое количество опечаток. Но ведь я напечатала поэму за 8, причем ночных, часов, после целого дня работы на этой же машинке. А норма тогда у машинисток была 32 страницы в день. Позже Володя сказал мне, что именно мой экземпляр рукописи был отправлен за границу.
Потом Венька стал к нам приходить не один, а с компанией, и я ему как-то сказала, что ему одному мы всегда рады, а 10–12 человек в комнате с часто болеющими малышами как-то некстати. Мы поссорились. Я отказала ему от дома: выставила его среди ночи, и 10 лет мы не виделись. Лев Андреевич продолжал с ним общаться, но на стороне. Когда Веня уже болен был, в Центральном доме архитектора отмечался его день рождения, и Галя прислала нам пригласительные билеты, мы пошли. В фойе я подошла к нему:
– Здравствуй, Веня! Ты меня узнаешь?
Он очень обрадовался:
– И ты пришла?
Мы расцеловались.
Последний, как оказалось, для Вени новый год мы встречали вместе: они с Галей нас позвали в Абрамцево. Мы приехали с моей подругой Леной Лапиной в сопровождении двух собак, ее и нашей. Веня записал в дневнике, что приехал Кобяков с тремя суками. Он ошибся – сук было 4. Прибыли мы часов в десять, 31-го декабря. Там уже была Наташа Шмелькова с какой-то своей то ли подругой, то ли родственницей и Галина мать. Мы стали вместе наряжать елку во дворе, проводить свет, радио. Галя приготовила шампанское и бокалы. Встретили новый год у елки, выпили шампанского, а потом пошли в дом и сели за стол. Веня хотел сказать тост, но Наташа его все перебивала, и он замолчал. Жаль, он ведь так редко брал слово, а тут чувствовалось, что он хотел сказать что-то важное. Потом он и вовсе ушел из-за стола к себе, на второй этаж, и больше не спускался. Было как-то тягостно, и мы уехали с первой электричкой. На старый новый год Галя нас опять пригласила, сказав, что объявляется вторая попытка. Но 13-ое приходилось на какой-то будний день, и мы не поехали.
Вообще перед Галей я чувствую себя виноватой. Она, мне кажется, была единственной женщиной, которая для Вени очень многое сделала: попросту легализовала его. Она его очень любила. Галя была доброй, со странностями, конечно, но в ней не было агрессии, не было злобы. Володе Муравьеву она говорила, что умеет летать. Она очень тосковала после Вениной смерти. Мы к ней дважды приезжали в психиатрическую больницу, на Каширку. Галя сказала, что хочет с нами встретить новый год. Мы пообещали договориться с врачами и забрать ее к себе. Приехали, чтобы поговорить с врачами, а оказалось, что Галю выписали. Мы сдуру обиделись, что она нам ничего не сообщила, и не перезвонили ей. Нашли на кого обижаться – на больного-то человека… Потом узнали о Галиной гибели.
С Веней мы со Львом Андреевичем в последний раз виделись 26-го апреля 1990 года. Мы приехали в онкоцентр, потому что собирались на Смоленщину, где у нас был домик.
Веня уже был очень слаб. Мы привезли ему килограмм клюквы, и я сказала:
– Венька, там, знаешь, какие ландыши!
– Привези мне…
Я привезла. Привезла… и положила их ему в гроб.