II
По прибытии в N, ранним утром, пассажиры поезда разбрелись кто куда. На улице еще было темно, когда Михаил, поглядев расписание автобусов, расположился на деревянной скамейке в зале ожидания. Народа кроме него там было четыре человека.
Щелкнув замком, он раскрыл портфель – единственный свой багаж. Достав оттуда потрепанную, с грязно-желтыми разводами, книгу, и несколько плотно исписанных формулами листов бумаги, он погрузился в изучение. Иногда, не отрывая мысли, он смотрел несколько секунд в сторону, а затем вновь переводил взгляд обратно.
Миновало около часа. Начали уходить первые автобусы, и в зале настало заметное оживление. К освещенной двумя лампами вокзальной кассе подошел резко, при каждом своем шаге, покачивающийся мужчина. Он просунул в окошко паспорт в какой-то неприметной темно-синей обложке, и твердо сказал сидевшей там женщине:
– Мне просто деньги.
– Мужик, ты что, заблудился?! – послышался бойкий окрик с другой стороны окна кассы.
– Мне перевод получить нужно.
Мужчина был среднего роста, и большой глубокий шрам на его левой щеке мгновенно бросался в глаза.
– Здесь автовокзал, мужик… – осудительно выговорила женщина. – Иди, проспись.
Он молча забрал паспорт и поковылял к выходу.
– Это Колька, бедняга, – повернулся к Михаилу сидевший рядом рыбак с большой бородавкой под глазом. – Десять лет за кражу отсидел. Дочка его у родителей выросла, а жена пропала бесследно. Да и не жена она, а так… Ребенка своего под нож пустили – жить им не на что было…
Вслед за мужчиной, сложив книгу с бумагами в портфель и купив билет до Игнатьева, вышел на улицу и Михаил. Уже светало… В автобусе он сел рядом с проходом и откинулся на спинку сиденья. Так, в полудреме, прошел весь путь. Лишь изредка он открывал глаза и поглядывал на дорогу через лобовое стекло автобуса. На Игнатьевом повороте стоял указатель: до села оставалось полкилометра влево по залатанной изношенной дороге. Монастырь же, куда направлялся Михаил, стоял на окраине села – это еще километра полтора до Яршева озера.
Погода была пасмурная, но здесь, на природе за городом, особенно чувствовалось живое дыхание весны. На дороге серели большие лужи, подмерзающие ночью и вновь разливающиеся на теплом дневном воздухе. Дорога скользила под ногами, и Михаил шел мелкой осторожной поступью, чтобы не упасть. Заливаясь глуховатым лаем, выбежала на дорогу черная дворовая собачонка – все это было близко́ душе Михаила, вызывало и сладость, и слезную горечь в предчувствии скорого расставания.
Он миновал мостик через небольшую речушку. Дорога дальше поднималась в гору, и Михаил остановился у стекающего сверху ручейка, с журчанием уходящего под снег за обочину дороги. Он наклонился, и, опустив пальцы в его весенний ледяной поток, смочил затем свой лоб и щеки. «Так и жизнь наша», – подумал Михаил, – «проходит с журчанием и, скрывшись, вдали от людских взоров таинственно сливается со своим Творцом», – и двинулся дальше. Вот перед его взглядом предстала на пригорке небольшая скромная обитель. Там, за ней, Михаил знал, откроется вид на очаровательное по своей красоте Яршево озеро.
Вновь перейдя всю ту же вытекающую из озера речушку, он ступил за ограду монастыря.
– Здравствуйте. В гостиницу как пройти? – спросил он у сторожа.
– В гостиницу? Денег, что ли, много, что девать некуда? Хе-хе, – усмехнулся сторож. – Сейчас узнаем, – и принялся искать номер в своем телефоне.
– Я сюда не деньги считать приехал.
– Понимаю. Но ты цены сравни. У нас в […] ночь двести пятьдесят стоит, а здесь так с три короба дерут. У-ух!.. Алло, Наталья! Мужчина здесь прибыл. Принять сможешь? Ага. Вот туда проходи, – он указал Михаилу на отдельно стоящее облезлое темно-желтое здание, – вторая дверь отсюда.
Конец ознакомительного фрагмента.