Вы здесь

Прощай, красавица. 10 (Рэймонд Чандлер, 1940,1967)

10

– Четыре минуты, – произнес голос. – Пять, возможно, шесть. Должно быть, они действовали быстро и бесшумно. Он даже не пикнул.

Открыв глаза, я увидел над собой холодную звезду. Я лежал на спине, меня мутило.

– Может, даже немного дольше, – произнес голос. – Возможно, целых восемь минут. Должно быть, они сидели в кустах, прямо возле машины. Этот тип сразу же струхнул. Небось ему посветили фонариком в лицо, и он потерял сознание от страха. Баба.

Голос умолк. Я приподнялся на колено. Боль пронзила меня от затылка до лодыжек.

– Потом один из них сел в машину, – снова послышался голос, – и стал ждать твоего возвращения. Другие опять спрятались. Видимо, они догадались, что ехать один он побоится. Или когда говорили по телефону, что-то в его голосе насторожило их.

Я одурело балансировал на четвереньках и прислушивался.

– Да, конечно, так и было, – произнес голос.

Это был мой голос. Приходя в сознание, я говорил сам с собой. Подсознательно пытался разобраться в случившемся.

– Заткнись, идиот, – сказал я и умолк.

Вдали урчали моторы, вблизи трещали цикады и раздавались характерные протяжные ии-ии-ии древесных лягушек. Мелькнула мысль, что теперь эти звуки уже никогда не покажутся мне приятными.

Я оторвал руку от земли, попытался стряхнуть с нее прилипший листок шалфея, потом вытер ее о плащ. Ничего себе работенка за сотню долларов. Полез во внутренний карман плаща. Конверта с деньгами, разумеется, не было. Полез в карман пиджака. Бумажник оказался на месте. Интересно, там ли еще моя сотня. Сомневаюсь. Слева под мышкой ощущалось что-то массивное. Пистолет в наплечной кобуре.

Любезное обхождение. Мне оставили пистолет. Любезное в особом смысле – все равно что зарезать человека, а потом закрыть ему глаза.

Я ощупал затылок. Шляпа была на месте. Не без труда я снял ее и ощупал голову. Добрая старая голова, я к ней привык. Теперь она стала немного побольше, немного помягче и более чем немного чувствительнее.

Но удар оказался не столь уж сильным. Спасла шляпа. Пользоваться головой я еще мог. На годик ее, наверное, хватит.

Я оперся правой рукой о землю, приподнял левую и взглянул на часы. Светящиеся стрелки, насколько я мог разобрать, показывали 10:56.

Звонок раздался в 10:08. Марриотт говорил около двух минут. Еще минуты через четыре мы вышли из дома. Время идет очень медленно, когда ты действительно чем-то занят. Я хочу сказать, что в считаные минуты можно сделать очень много. Разве это я хочу сказать? Да черт с ним, что бы я ни хотел сказать. Люди получше меня и те не собирались говорить столько. Ладно, я хочу сказать, что было примерно 10:15. Ехали сюда мы около двенадцати минут. 10:27. Я вышел, спустился в лощину, провел там самое большее восемь минут и вернулся, чтобы получить по башке. Минута ушла на то, чтобы упасть и стукнуться лицом о землю. При этом я ободрал себе подбородок. Он побаливал. Чувствовалось, что на нем содрана кожа. Поэтому я и догадался. Нет, видеть его я не мог. Незачем мне его видеть. Это мой подбородок, и я знаю, ободран он или нет. Может, вы хотите что-то сказать? Ладно, помолчите и не мешайте мне думать. Что с…

Часы показывали 10:56. Значит, я пробыл без сознания двадцать минут.

Двадцать минут сна. Хорошей дремоты. За это время я прозевал шайку и лишился восьми тысяч. Что же тут такого? За двадцать минут можно потопить корабль, сбить три-четыре самолета, провести две казни. Можно умереть, жениться, потерять работу, найти другую, выдернуть зуб, удалить гланды. За двадцать минут можно даже подняться утром с постели. Можно получить стакан воды в ночном клубе – как мне кажется.

Двадцать минут сна. Это долго. Особенно в холодную ночь под открытым небом. Меня начала пробирать дрожь. Я все еще стоял на коленях. От запаха шалфея меня замутило. Липкая трава, с которой пчелы собирают мед. Мед сладкий, очень сладкий. В желудке забурлило. Я стиснул зубы и едва удержал рвоту. На лбу выступил холодный пот, но дрожь все-таки не прекращалась. Я встал на одну ногу, потом на обе и, слегка пошатываясь, выпрямился. Чувствовал я себя будто ампутированная конечность.

Я медленно обернулся. Машины не было. Пустая грунтовая дорога тянулась вверх по отлогому склону к мощеной улице, к началу Камино-де-ла-Коста. Слева в темноте виднелся белый барьер. Над невысокой стеной кустов светилось тусклое зарево, должно быть огни Бэй-Сити. Правее и ближе – огни клуба «Бельведер».

Подойдя к тому месту, где стоял автомобиль, я достал тонкий фонарик и направил луч света на землю. Почва представляла собой красный суглинок, очень твердый в сухую погоду, но погода была не очень сухой. В воздухе висел легкий туман, и на поверхности осело достаточно влаги, чтобы разглядеть, где стояла машина. Я обнаружил очень слабые следы толстых десятислойных покрышек. Не сводя с них луча, я наклонился, и от боли у меня закружилась голова. Я отправился по этим следам. Футов десять они шли прямо, потом резко уходили влево. Но назад не сворачивали. Они шли к просвету с левой стороны белого барьера. Там я их потерял.

Я приблизился к барьеру и направил луч на кусты. Свежесломанные побеги. Я вышел на извилистую дорогу. Почва здесь была мягче. Опять следы толстых покрышек. Я спустился до поворота и оказался на краю окруженной кустарником лощины.

Машина была там, хромовые украшения и глянцевое покрытие поблескивали даже в темноте, красные хвостовые фонари засверкали под лучом фонарика. Внутри тихо, темно, все дверцы закрыты. Я подошел, скрипя зубами при каждом шаге. Открыл заднюю дверцу и направил внутрь луч фонарика. Пусто. И на переднем сиденье тоже. Зажигание выключено. Ключ висел на тонкой цепочке. Ни разорванных чехлов, ни поцарапанных стекол, ни крови, ни трупов. Все аккуратно и чисто. Я захлопнул дверцу и медленно обошел машину, ища хоть какие-то следы и не находя ничего.

Внезапный шум заставил меня замереть.

Над кромкой кустов рычал мотор. Я подскочил не больше чем на фут. Фонарик выпал. Пистолет сам собой оказался в руке. Свет фар поднялся к небу, потом опустился. Судя по шуму, машина была небольшой. Мотор гудел натужно, как всегда во влажном воздухе.

Свет фар опустился еще ниже и стал ярче. Машина ехала вниз по грунтовой дороге. Проехав две трети пути, остановилась. Вспыхнул фонарь, повернулся в сторону, на миг задержался и погас. Машина тронулась. Я вынул из кармана руку с пистолетом и присел за автомобилем Марриотта.

Небольшой двухместный автомобиль неопределенных очертаний и цвета скользнул в лощину и развернулся так, что свет фар пронизывал кусты насквозь. Я торопливо опустил голову. Автомобиль остановился. Мотор заглох. Фары погасли. Тишина. Потом распахнулась дверца, и легкая нога коснулась земли. Снова тишина. Даже цикады умолкли. Потом луч света прорезал темноту в нескольких дюймах над землей. Он двигался из стороны в сторону, и я не успел спрятать ноги. Луч замер на моих ступнях. Тишина. Луч поднялся и снова скользнул по капоту.

Послышался смех. Девичий. Напряженный, натянутый, как струна мандолины. Странно было слышать его в такой обстановке. Белый луч снова опустился под машину и замер на моих ступнях.

Раздался голос, пронзительный, но не очень:

– Эй вы, там! Выходите с поднятыми руками, и чтобы в них ничего не было. Иначе буду стрелять.

Я не двинулся.

Луч дрогнул, словно дрогнула рука, державшая фонарик, и опять медленно пополз по капоту. Голос снова резанул мне слух:

– Послушайте, незнакомец. Обе ваши ноги на виду. У меня десятизарядный автоматический пистолет. Я стреляю без промаха. Что скажете?

– Поднимите пистолет вверх – иначе вышибу его! – прорычал я. Голос мой напоминал треск отдираемых с курятника планок.

– Скажите, какой суровый джентльмен. – В голосе послышалась дрожь, приятная легкая дрожь. Потом он снова стал твердым. – Выхо́дите? Считаю до трех. Смотрите, какая у вас защита – двенадцать толстых цилиндров, может быть даже шестнадцать. Но вашим ногам достанется. А чтобы кости лодыжек зажили, требуются годы и годы. Иногда они так и не…

Я неторопливо встал и глянул в луч фонарика:

– Когда мне страшно, я тоже говорю без умолку.

– Не… не подходите. Кто вы?

Я вышел из машины и направился к девушке. Остановился в шести футах от стройной темной фигуры с фонариком. Луч фонарика не дрожал.

– Ни с места, – резко приказала девушка. – Кто вы?

– Где же ваш пистолет?

Она сунула его в луч света. Ствол глядел мне в живот. Это был крохотный пистолетик, похожий на малокалиберный кольт.

– Ах вот какой, – сказал я. – Это игрушка. И в нем не десять зарядов. Шесть. Это просто-напросто пугач, с ним только охотиться на бабочек. Стыдно лгать так беззастенчиво.

– Вы в своем уме?

– Я? Меня оглушил бандит. Возможно, я слегка тронулся.

– Это… это ваша машина?

– Нет.

– Кто вы?

– Что вы разглядывали со своим фонарем?

– Так-так. Отвечаете вопросом на вопрос. Чисто мужская манера. Разглядывала человека.

– У него не белокурые волнистые волосы?

– Сейчас нет, – негромко ответила девушка. – Возможно, и были… прежде.

Меня это потрясло. Такого я почему-то не ожидал.

– Я его не видел, – запинаясь проговорил я. – Спускался по следам шин с фонариком. Сильно ему досталось?

И шагнул к ней. Маленький пистолет уставился на меня, луч фонарика не дрогнул.

– Успокойтесь, – тихо сказала она. – Возьмите себя в руки. Ваш друг мертв.

С минуту я ничего не говорил. Потом выдавил:

– Что ж, давайте подойдем поглядим на него.

– Давайте постоим здесь не двигаясь, и вы расскажете мне, кто вы и что произошло.

Голос звучал твердо. Страха в нем не было.

– Меня зовут Филип Марло. Я детектив. Частный.

– Вот как – если это не ложь. Докажите.

– Я достану бумажник.

– Нет уж. Держите руки на месте. С доказательствами пока подождем. Так что у вас произошло?

– Может быть, он жив.

– Мертв, не сомневайтесь. У него проломлен череп. Рассказывайте, мистер. Побыстрее.

– Я же сказал, – возможно, он жив. Давайте посмотрим.

С этими словами я шагнул вперед.

– Еще один шаг, и я продырявлю вас! – резко сказала девушка.

Я сделал еще шаг. Луч фонарика дернулся. Видимо, она шагнула назад.

– Вы очень рискуете, мистер, – послышался ее негромкий голос. – Хорошо, идите вперед, я следом. У вас больной вид. Если бы не это…

– Вы бы меня застрелили. Я получил удар по голове. От этого у меня всякий раз под глазами появляются синяки.

– Милое чувство юмора – как у служителя морга, – чуть ли не простонала девушка.

Я отвернулся от света, и он тут же упал мне под ноги. Мы прошли мимо ее автомобиля, обычной маленькой машины, чистенькой, блестящей под звездами, видневшимися сквозь туман. Вышли на дорогу, миновали поворот. Шаги ее раздавались за моей спиной, фонарик освещал мне путь. Не было слышно ни звука, кроме наших шагов и ее дыхания. Своего я не слышал.