Протоколы сионских мудрецов. Фальшивка и ее использование. II. Распространение «Протоколов» в мире: запуск, остановки, новые подъемы (Пьер-Андре Тагиефф, 2011)

1.1. Роль газеты Times в 1920 г.

Именно лондонская Times, известная своей серьезностью и умеренностью, произвела 8 мая 1920 г. «мировой запуск “Протоколов”» и разоблачила их как программу Pax judanca, адского «Заговора евреев против христианства», как напишет два года спустя Юрбен Гойе[74]. 17 ноября 1921 г. этот самый Гойе уточнял:

Times 1920 года известила мир о «Протоколах» как доказательстве ужасного еврейского заговора против народов[75].

Неподписанная передовица (ее автором был У. Стид)[76] имела следующий заголовок: «Еврейская опасность» [The Jewish Peril], памфлет, вызывающий беспокойство. Требуется расследование»[77]. Статья начиналась следующими словами:

До настоящего времени Times не придавала значения этой странной книжке [ «Протоколам»]. Однако же ее распространение идет полным ходом, и ее чтение способно встревожить думающую публику. Никогда ранее какую-либо расу или религию не обвиняли в столь зловещем заговоре[78].

Уже 20 мая 1920 г. Ю. Гойе не скрывал своего крайнего удивления:

Times объявляет еврейскую опасность. […] Наконец Times потрясена.

Вплоть до директорства Норсклиффа [sic] газета была цинично проеврейской. Ныне она делает попытки быть независимой[79].

Тема «еврейской опасности» и, более точно, тема всемирного еврейского заговора попадала в круг вопросов, подлежащих обсуждению, то есть приемлемых, даже достойных уважения. А главное, тематика «Протоколов» могла теперь найти широкий отклик, ее распространение выходило, таким образом, за пределы узкого круга обычных потребителей антиеврейской духовной пищи. «Протоколы», выходившие из круга, предназначенного для патентованных антисемитов, были, таким образом, поставлены на путь их будущего превращения в «бестселлер». Роже Ламбелен прекрасно понял в 1921 г., что создается условие культурной приемлемости «Протоколов»:

Явно представляется, что еврейская опасность, о которой свидетельствовало такое количество симптомов и фактов, по-настоящему открылась для широкой публики лишь тогда, когда появился перевод фрагмента русской книги, попавшей в каталог Британского музея в августе 1906 г.; эта книга называлась «Великое в малом и Антихрист как близкая политическая возможность. Записки православного» (2-е издание, исправленное и дополненное. Царское Село, 1905). Перевод ее был напечатан в декабре 1919 г. издательством Eyre and Spottiswoode под названием «Еврейская опасность: Протоколы сионских мудрецов». На эту книгу в Англии долго не обращали бы внимания, если бы одному редактору Times не пришла в голову мысль посвятить ей статью и дать на нее самую подробную рецензию, которую можно резюмировать в одном тревожном вопросе: «Если эта книга есть выражение истины, то не уцелели ли мы от германского мира лишь для того, чтобы испытать на себе условия еврейского мира?»[80]

Мысль об очевидности еврейского заговора была тогда усвоена настолько, что газета La Croix посвятила 7 октября 1920 г. статью «еврейской опасности», начав ее с перечисления уже стандартизированных признаков: «Об этом снова говорят. Значительное участие евреев в большевистской революции, признанными вождями которой они являются; место, занимаемое ими в политических и финансовых конгрессах; связи, которые они имеют почти повсюду с официальными лицами; особое расположение к ним в Палестине со стороны английского правительства, – все это снова привлекает внимание к еврейской опасности, о которой, как кажется, забыли, испытывая страх перед германской опасностью. […] В своем значительном большинстве народ Израиля перестал поклоняться истинному Богу и поклоняется Сатане.

Передовица Times, несмотря на ее осторожные нюансы[81], отныне будет постоянно являться гарантией подлинности – или дополнительным доводом в пользу тезиса о подлинности документа – в околопротокольных книгах о всемирном еврейском заговоре, созданных распространителями и обработчиками «Протоколов» в самых различных контекстах; для антисемитских агитаторов предгитлеровской эры, отмечает Л. Поляков, «эта статья обозначила нулевой год их Хиджры»[82]. Вот факт, относящийся к распространению «Протоколов», который часто игнорировали позднейшие историографы, сосредоточившиеся на национал-социалистическом феномене: эксплуатация «Протоколов» нацистами будет лишь одной из превратностей (но наиболее заметной) в процессе глобализации ударной брошюры, и она могла бы остаться только сравнительно секретным оружием (например, пропагандистским инструментом, который точечно применялся некоторыми русскими белогвардейцами в период с 1917 по 1921 г.).

Из легитимирующей передовицы Times был прежде всего взят анализ «Протоколов» в форме их резюме; из анализа, который бесчисленное количество раз воспроизвели профессиональные антисемиты[83], был затем взят ряд риторических вопросов, поднимавших с ловкой осторожностью тему «еврейской опасности» и сосредоточенных на аргументе о «волнующих совпадениях», который отсылал читателя к «пророческой» силе, выявляемой благодаря тексту. Это «пророческое» содержание парадоксально, ибо «Сионские мудрецы» рассказывают о том, что они сделали, описывают то, что они делают и что будут делать. Истинностное значение «Протоколов» будет им приписано их распространителями, в частности, с помощью аргумента, утверждающего, что история развертывается в соответствии с планами какого-то активного и сверхмощного меньшинства. Это парадокс, поскольку они обращаются к пророческому свойству в мире, где сама идея пророчества лишена смысла: судьба и Провидение в современности как бесконечном процессе секуляризации и упразднения трансцендентностей заменены могуществом человеческой воли, а также воли действующих меньшинств, которые составляют собственно современный аспект конспирационистского видения, выражаемого «Протоколами» и проистекающего из их толкования.

Резюме в газете Times из семи пунктов – «скрупулезно точное», по оценке Ю. Гойе[84], – распространители и комментаторы «Протоколов» немедленно начинают цитировать и использовать. Оно быстро совершит путешествие вокруг антисемитского мира или, скорее, поможет создать антисемитский мир, тот мир, в котором мы частично живем – иногда этого не зная – в начале XXI в.

Анонимный журналист из Times так оправдывал их представление и анализ на ее страницах:

Так каковы же максимы, которые формулируют «Протоколы» и в которых английским читателям приходится разбираться самостоятельно, поскольку никакого публичного обсуждения этой темы не было? Взятые в целом, указанные максимы содержат следующие мысли…[85]

20 мая Ю. Гойе, следивший за англосаксонскими публикациями по рассматриваемому вопросу, дает в La Vieille France перевод, который вскоре станет образцом в антисемитской литературе на французском языке:

1) Существует и существовала многие века международная политическая организация евреев.

2) Как представляется, дух этой организации – традиционная, извечная ненависть к христианству и титаническое стремление господствовать над миром.

3) На протяжении веков преследуется цель разрушить национальные государства и заменить их международным еврейским владычеством.

4) Метод, применяемый для ослабления, для разрушения существующих политических государств, состоит в том, что им вспрыскивают идеи, приводящие к их распаду, следуя умело рассчитанному движению от либерализма к радикализму, а затем к социализму, к коммунизму, наконец, к анархии, к re-ductio ad absurdum уравнительных принципов. В течение этого времени Израиль остается невосприимчивым к разъедающим доктринам…

5) Политические догматы, развивающиеся в христианской Европе, ее политика и демократические установления вызывают равное презрение со стороны Старейшин, или Мудрецов, Израиля. Для них управление является тонким и тайным искусством, усвоенным лишь благодаря традиционной культуре и данным очень узкой элите в некоем оккультном святилище…

6) Согласно этой концепции управления массы представляют собой лишь жалкое стадо; и политические вожаки гоев почти так же слепы, как их скот, являются простыми куклами в руках Старейшин Израиля; чаще всего эти вожаки коррумпированы, вечно беспомощны, их легко укрощают с помощью лести, угроз или шантажа в пользу еврейского [sic] владычества.

7) Пресса, театр, биржа, наука, закон, находящиеся в руках тех, кто владеет всем золотом мира, – это инструменты для запугивания общественного мнения, деморализации молодежи, подстрекательства к порокам, для разрушения идеалистических устремлений (христианская культура), для насаждения культа чистогана, материалистического скептицизма, циничной тяги к удовольствию[86].

Это «авторизованное» резюме «Протоколов» полностью процитирует на страницах L’ Action française Леон Доде[87], который горячо будет рекомендовать прочесть французскую версию «Протоколов», опубликованную Ю. Гойе в декабре 1920 г.[88] 11 февраля 1921 г. L’ Action française в неподписанной статье под заголовком «Еврейский вопрос» в «Обзоре печати» откликается на публикаторские несчастья Ю. Гойе, это новое доказательство того, что евреи завладели прессой и информацией:

[…] Евреи имеют обыкновение навязывать свое господство прессе. Ю. Гойе заметил на страницах La Vieille France, что все газеты, посвящающие целые колонки непристойным, антисоциальным или антифранцузским книгам, отказались поместить объявление об издании им «Протоколов», чтобы не потерять еврейскую милостыню и рекламу. Вот почему в их племени возникает волнение, когда независимые литераторы решаются сорвать маску с еврейского заговора.

Данный аргумент периодически появляется в антиеврейских публикациях: доказательство существования еврейского заговора видят в усилиях евреев, направленных на то, чтобы не допустить распространения сведений об этом заговоре. Применение указанного аргумента к случаю «Протоколов» само собою разумеется: подлинность документа якобы доказывают попытки евреев остановить его распространение, в частности применяя по отношению к нему стратегию «молчания, которое убивает».

1.2. Свидетельство Александра дю Шайла (май 1921 г.)

1.3. Отклики на свидетельство Александра дю Шайла

Свидетельство Александра дю Шайла очень стесняло безусловных защитников «Протоколов»; ими была разработана аргументация для самозащиты, которая состояла в том, чтобы порочить всех критически или скептически мыслящих людей, осмелившихся поставить под сомнение подлинность документа, указывая на еврейское происхождение этих людей или на их связи с евреями. Однако А. дю Шайла являлся более близким к русским антисемитам, чем к евреям-большевикам, воином, добровольно вступившим в Белую армию. Защититься от него с помощью риторического пояса безопасности было невозможно. Поэтому в ход пошла другая тактика: необходимо было опорочить его моральный облик, представить дю Шайла сомнительным свидетелем. Эту задачу взяла на себя Л. Фрай, предъявившая противоположное свидетельство (вероятно, внушенное) некой «русской дамы, госпожи Фермор, якобы знавшей дю Шайла в России. Этого человека она обрисовала как «авантюриста»[123], карьериста и приспособленца, готового на любое отречение от собственных слов ради достижения своих целей. Отсюда – предположение о том, что этот недостойный гой мог стать большим евреем, чем сами евреи… Данное предположение названная госпожа Фермор доказывает, прибегая к аналогии:

[Он] показал себя более ортодоксальным, чем сам патриарх. […] Именно благодаря ему я узнала о существовании книг Дрюмона, о которых он отзывался в высшей степени похвально; он рекомендовал мне познакомиться с этими книгами, чтобы иметь возможность судить, насколько евреи завоевали Францию, и он предсказывал ту же судьбу России. […]. Каков же было мое изумление, когда я прочитала его сегодняшние обвинения против Дрюмона, сочинения которого он называет провокационными и лживыми. А между тем он так ими раньше восхищался![124]

Таким образом, самое точное свидетельство об обстановке, в которой появились «Протоколы», смогло превратиться в доказательство еврейского всемогущества с помощью простого рассуждения: А. дю Шайла – приспособленец, который всегда переходит на сторону установившейся «ортодоксии»; а поскольку эта ортодоксия является еврейской, А. дю Шайла будет выражать еврейскую ультраортодоксию, ставя под сомнения «Протоколы». Итак, с помощью гоя А. дю Шайла еврейская сила смогла нанести «удар». Дальше Лесли Фрай не пойдет, не возьмет на себя труд обсуждать тот или иной пункт свидетельства: достаточно разглядеть на нем тень «невидимой руки». Сотрудница Генри Форда и монсеньора Жуэна заключала и продолжала рассуждения с безмятежностью, свойственной тому, кто уверен в своем доказательстве:

Не удовлетворившись – с полным правом – результатом этих усилий по дискредитации «Протоколов» и будучи не в состоянии получить подпись какого-либо известного автора-гоя, чтобы подкрепить ею свои бредни, евреи придумали другое средство: добиться одобрения со стороны одной из самых видных газет, которое не могло бы не произвести впечатления на широкую публику[125].

И вот невидимая сила ищет крупную газету с прочно установившейся репутацией: почему бы не Times? Таким образом, при конспирационистском видении все критические доводы, все доказательства плагиата, касающиеся «Протоколов», представляются в качестве еврейских маневров и уловок. Итак, достаточно свести к «еврейской афере» любой формальный или фактический аргумент, чтобы его опровергнуть.

1.4. Задушенное свидетельство и забытый фальсификатор: княгиня Екатерина Радзивилл и Матвей Головинский

Действительным автором подделки является Матвей Головинский – такую гипотезу сформулировали некоторые участники расследования и прямые свидетели уже в начале 20-х гг., но она не была включена в острые споры, развернувшиеся в первые месяцы 1920 г., вслед за публикацией «Протоколов» на немецком и на английском языках. И тем более названную гипотезу не приняли во внимание историографы «Протоколов»[126], заметное исключение здесь составила прекрасная работа Джона Куртисса (1942); и лишь в конце 1990-х гг. русский историк Михаил Лепехинсмог установить на основе длительного изучения архивов[127], что именно Головинский являлся главным составителем «Протоколов», фабрикация текста которых ему была поручена его другом Рачковским, руководителем русского политического сыска за рубежом[128].

Между тем уже в 1921 г. две прямые свидетельницы, княгиня Екатерина Радзивилл и Генриетта Юрблю, четко указали на Головинского как на истинного изготовителя подделки, который трудился над ней в Париже, в частности в Национальной библиотеке в 1900 и в 1901 гг. под руководством Рачковского и его агентов (в особенности Анри Бинта, каждодневно следившего за ходом работы фальсификатора). Только лишь даты, названные двумя свидетельницами, не соответствуют исторической действительности в том виде, в каком ее можно восстановить сегодня, благодаря новым архивным изысканиям, проведенным Михаилом Лепехиным. Ошибка в датировке, допущенная Генриеттой Юрблю и Екатериной Радзивилл, относящаяся в одном и в другом случае к коротким эпизодам из частной жизни, в целом мало примечательным, произошедшим примерно двадцать лет назад, легко объяснима: обе свидетельницы grosso modo, не входя в детали, спутали дату изготовления фальшивки с датой ее публикации Сергеем Нилусом. Княгиня Радзивилл в своем свидетельстве, имевшем форму статьи («Протоколы сионских мудрецов»), напечатанной 15 марта 1921 г. в Revue mondiale (после первого ее появления в American Hebrew 25 февраля названного года), дала следующие уточнения относительно того, что, по ее тогдашним убеждениям, входило в обстоятельства фабрикации фальшивки:

В 1904 г. России пришлось пережить все несчастья войны с Японией и увидеть бури первой революции, наложившей свою печать на царствование Николая II. […] Снова стояла задача сделать иностранцев виновниками потрясений, которые происходили повсюду. Как раз в этот момент одному мелкому чиновнику из Департамента полиции […] пришла в голову мысль о том, что предоставляется хорошая возможность еще раз обвинить русских евреев во всех несчастьях, которые, как было слишком хорошо видно, грозили обрушиться на империю. Намерения […] многих высших чиновников Министерства полиции и внутренних дел заключались в том, чтобы изобразить евреев как некую всемирную опасность и приписать им мрачные замыслы, свергнуть все установленные правительства, что оправдало бы крайне жестокие репрессии, которые намеревались предпринять против них. С этой целью в Париж были направлены три индивида, точнее, два, ибо третий, знаменитый Рачковский, имеющий зловещую славу, уже там находился, выполняя обязанности шефа русской тайной полиции во Франции; в эту группу входили некий Манасевич-Мануйлов[129], получивший позднее печальную известность как шпион […], а также некий Матвей Головинский, человек, который также имел довольно сомнительную репутацию, но отличался от своих коллег значительной эрудицией. Этот Головинский был сыном одной дамы, жившей в Уфимской губернии, там она владела большим поместьем, граничившим с моими землями, туда я иногда приезжала. […]. Я жила тогда в квартире на Елисейских Полях в Париже, куда он однажды пришел к вечеру и где мне представился. У меня не было никаких подозрений относительно его принадлежности к русской тайной полиции, и я встретила его, как встретила бы любого другого деревенского соседа. Он посещал меня в течение всей зимы этого 1905 г. (1904/1905 г.), его видели и люди, входившие в небольшой кружок моих знакомых, собиравшихся у меня. Однажды днем или вечером, не помню, Головинский рассказал нам, что приехал в Париж по заданию русского правительства вместе с Мануйловым, который в то время служил в Министерстве внутренних дел, и что эта миссия заключалась в изготовлении так называемых Protocols, которые обобщили бы все материалы о еврейской деятельности на протяжении веков и представили бы израильтян в качестве великой опасности, угрожающей нашей европейской цивилизации и всем царствующим династиям. Вспоминаю, что мы посмеялись над этой комбинацией, которая показалась нам более нелепой, чем что-либо другое, и это глубоко обидело Головинского. Он очень гордился замечательным делом, в котором сотрудничал, и уверял нас в том, что в один прекрасный день этот документ революционирует мир. Не раз он показывал нам его рукопись, тетрадь желтоватого цвета, с большой чернильной кляксой на первой странице. Следующей весной, то есть в начале 1905 г., Сергей Нилус […] опубликовал эти знаменитые Protocols в качестве приложения к своему мистическому сочинению. Однако книга не имела успеха.

Генриетта Юрблю, светская дама, дочь француженки и американца, убежденная антисемитка, долгое время посещавшая кружок княгини Радзивилл в Париже, подтвердила в своем интервью для American Hebrew (№ 16, 4 марта 1921 г.) «утверждения» этой женщины и уточнила:

«Отчеты» [тайных собраний сионских мудрецов] – это произведение трех агентов русской тайной полиции: Рачковского, Манасевича-Мануйлова и Головинского, целью которых было сделать евреев козлами отпущения, виновниками революции 1905 года.

Интервьюер излагает высказывания г-жи Юрблю, резюмируя их, а затем цитирует этого свидетеля, упомянувшего некоторые детали, которые стало возможным проверить лишь недавно (такие, как посещения Национальной библиотеки), благодаря архивным документам, обнаруженным М. Лепехиным:

Когда мадам Юрблю попросили рассказать что-либо о подробностях изготовления фальшивки, она улыбнулась, вспомнив агента тайной полиции, который щеголял в аристократических домах как герой хитроумного заговора, имевшего целью обмануть царя и уничтожить евреев. Он очень гордился своим произведением, сказала г-жа Юрблю. Он приходил к княгине Радзивилл, жившей на Елисейских Полях, прямо из Национальной библиотеки, где готовилась компиляция. Он приносил рукописные листки. Вспоминаю день, когда он явился с законченной работой. Она была написана по-французски, разными людьми, на пожелтевшей бумаге, завязана белой лентой. На первой странице было большое бледное чернильное пятно.

«Заключая свое интервью, г-жа Юрблю дополнила его следующим воспоминанием:

«Я антисемитка […]. Когда я услышала разговоры об этих «Протоколах сионских мудрецов», то немедленно приобрела книгу. Мне никак не приходило в голову, что она каким-либо образом связана с моими парижскими друзьями. Но как только я ее открыла, то сразу же сказала себе: «Ага! Я снова встречаю моего друга Головинского». Нет никакого сомнения […]: документ Головинского и «Протоколы» – это одно и то же».

Выводы из этих свидетельств сделал журналист Владимир Львович Бурцев, прославившийся своими расследованиями, большой знаток Департамента полиции и тайных русских служб (именно Бурцев разоблачил Азефа, полицейского агента, проникшего в революционные круги). Он написал в своей газете «Общее дело» 14 апреля 1921 г.:

То, что «Протоколы» являются мошенническим подлогом, не может вызывать ни малейшего сомнения. Цель их ясна: приписать евреям возможно большее количество преступлений и оправдать таким образом еврейские погромы.

Следовало, однако, уточнить психополитическое объяснение: конечно же целью этой фальшивки было оправдание антиеврейского насилия, которое представляли в качестве законной реакции на «еврейскую программу завоевания мира»; но главное, с помощью этого оправдания предполагалось пустить в ход стратегию отвлечения, состоявшую в том, чтобы приписать все беды России банде этнически определенных заговорщиков.

1.5. Поворот газеты Times (август 1921 г.): «Конец “Протоколов”» и первые реакции профессиональных антисемитов

Как мы видели, именно весьма уважаемая лондонская Times «запустила», если можно так выразиться, 8 мая 1920 г. «Протоколы», даровав марку легитимности понятию «еврейская опасность», обычно интерпретируемому как «иудео-большевистская опасность». «Протоколы» следовало, согласно этой газете, принять всерьез, сделать предметом углубленного обсуждения, а их откровения – проверить путем изучения. И эта же самая Times в следующем году опубликовала 16, 17 и 18 августа статьи Филипа Грейвса, своего корреспондента в Константинополе, показавшего, что текст «Протоколов» представляет собой грубый плагиат «Диалога в аду между Макиавелли и Монтескьё», давно забытого памфлета[130] Мориса Жоли против «деспота» Наполеона III, который был напечатан в 1864 г. в Брюсселе. Вслед за тремя статьями Ф. Грейвса в газете появилась передовица, недвусмысленно озаглавленная «Конец “Протоколов”»[131]. Неподлинность «Протоколов» была отныне вещественно доказана, их апокрифический характер прочно установлен. Спустя несколько лет Роже Ламбелен с иронией и недоброжелательностью вспомнит этот эпизод:

Комитет по печати, учрежденный еврейскими организациями в Лондоне для борьбы с тем, что называли «новым антисемитизмом», задыхался от усталости, когда Times вдруг известила об удивительном открытии. С тайной, скрывавшей происхождение «Протоколов», было, таким образом, покончено. Памфлет действительно являлся подделкой, forgery; Израиль мог ликовать, благодарить Иегову: его врагов смели, уничтожили…[132]

В самом деле, на открытия и на доказательства Times во Франции немедленно и с энтузиазмом откликнулись непосредственно заинтересованные круги, которые не без наивности поверили в то, что с обманом навсегда покончено[133]. Тем не менее Морис Верн, руководитель Школы высших религиозных исследований Сорбонны, публикует 21 августа 1921 г. в L’Ere nouvelle статью, в которой, полагая, что плагиат установлен, призывает тщательно следить за превратностями фальшивки, так как, по его убеждению, «антисемитизм возрождается»[134]. В свидетельстве А. дю Шайла (напечатанном в La Tribune Juive 11 мая 1921 г.) содержались решающие подробности об отношениях между мистиком Сергеем Нилусом, скорее наивным человеком, и Петром Рачковским, энергичным и циничным полицейским, а также о сложных интригах, которые плелись вокруг царя и имели своей целью заставить его поверить в то, что либеральная модернизация страны являлась лишь дьявольской хитростью евреев, желавших погубить старую Россию. Однако, несмотря на обилие свидетельств, отсутствовали вещественные доказательства факта фабрикации фальшивки службами охранки, связанными в Париже с антисемитами и оккультистскими кругами. Для этого необходимо было выявить прототип, которому следовали при плагиате[135]. Статьи Ф. Грейвса принесли наконец решающие доказательства: оригинальный текст, с которого списывали фальсификаторы, в конце концов обнаружился. В конце лета 1921 г. могло показаться, что миф о всемирном еврейском заговоре был в конце концов проанализирован, а сатанинская легенда сведена к жалкой полицейской махинации, которая в силу различных обстоятельств (Великая война, большевистская революция и вызванная ею контрреволюционная реакция) вылилась в ложь, распространившуюся по всему свету. Сам Жак Бенвиль на страницах L’Action française без колебаний признал факт плагиата[136].

Таким образом, La Tribune Juive в своем выпуске от 2 сентября 1921 г. напечатала статью, обобщающую открытия Ф. Грейвса, за которой следовало письмо Исраэля Зангвилла в Times, опубликованное этой газетой 20 августа. Название статьи было таким же: «Конец Сионских протоколов»:

Times поместила серию статей своего корреспондента в Константинополе, который сделал интересное открытие, дополняющее разоблачения Tribune Juive и окончательно закрывающее дискуссию о пресловутых «Протоколах сионских мудрецов».

Однажды к корреспонденту явился некий «Х», русский подданный, православный, убежденный монархист, с давних пор интересовавшийся еврейским вопросом. Во время своего пребывания на юге России, во времена Деникина, г-н «Х» попытался, в частности, выяснить, существовали ли в стране, в которой он жил, «масонские» организации, подобные описанным в «Протоколах». Ему удалось обнаружить существование одной-единственной ложи, но она была монархистской!

Некоторое время назад г-н «Х» приобрел в Константинополе у бывшего офицера охранки, бежавшего из России, кучу старых книг. Среди них был немного потрепанный томик без названия; корреспондент Times называл его просто «боевой книгой», она была издана в Женеве примерно в 1860 г. Первый же взгляд на нее убедил г-на «Х» в том, что это сочинение послужило образцом для грубой подделки, результатом которой явились «Протоколы».

Сразу же скажем, что редакция Times, благодаря подсказкам своего корреспондента, обнаружила в Британском музее экземпляр второго издания этой книги. Она называлась «Диалог в аду между Макиавелли и Монтескьё, или Политика Макиавелли в XIX веке»; ее написал парижский адвокат-публицист Морис Жоли; во втором издании книги, появившемся в Брюсселе, указано, что правительство Наполеона III отдало Жоли под суд за публикацию данного произведения, его автор был приговорен к тюремному заключению сроком на 18 месяцев. Оба издания идентичны. «Диалог» являлся памфлетом против политического режима Наполеона III. В 25 диалогах книги характеризовались полицейская и финансовая система Второй империи, [градостроительная] «османизация» в Париже, внешняя политика Наполеона, его отношения с Церковью и с прессой, а также с тайными обществами. Макиавелли в этих диалогах изображает Наполеона III и от его имени представляет в циничных формулировках теорию и практику наполеоновско-макиавеллистского правительства. Монтескьё играет более скромную роль, он задает вопросы, выражает удивление и иногда отпускает короткие реплики.

Сама по себе эта книга никак не связана с еврейским вопросом. Но, сопоставляя ее с «Протоколами», читатели обнаружили обширный, грубый и довольно небрежный плагиат. Автор его прибегнул к очень простому способу: вся сложная система рассуждений Макиавелли отнесена на счет «Сионских мудрецов»; ряд страниц «Диалогов» обнаруживается в почти неизменном виде в «Протоколах»; сохранены многие сравнения, примеры, выражения. Диалоги № 1–17 соответствуют «Протоколам» № 1–19, за небольшими исключениями. «Протокол» № 18 составлен из частей диалогов № 17 и 25. Последние пять «Протоколов» (№ 20–24) не являются буквальными воспроизведениями «Диалогов», но усеяны текстовыми заимствованиями. Объясняется это тем, что последняя часть «Диалогов» труднее поддается адаптации, относящейся к еврейскому вопросу; в этой части книги речь идет о подробностях финансовой политики Второй империи, тогда как в «Протоколах» говорится о финансовом будущем современных государств. Плагиат особенно очевиден в «Диалогах», посвященных средствам борьбы против внешних и внутренних врагов, деспотизму и хитрости как методам действий правительства, аморальности как их основе. Корреспондент Times приводит большое число примеров буквальных или почти буквальных заимствований из «Диалогов».

В обеих книгах отрицается концепция права, она заменяется концепцией выгоды. Пассажи о методах борьбы с Россией также полностью скопированы. Макиавелли – Наполеон излагает свою систему налогов на книги, имеющую целью заставить авторов выпускать пухлые тома, высокая цена которых будет ограничивать их распространение. Частью «Протоколов» стала также характеристика журналистики как франкмасонской организации, члены которой связаны профессиональными секретами.

Макиавелли объясняет, что народ не выносит режима свободы и охотно подчиняется тирании. В «Сионских мудрецах» говорится то же самое и в тех же выражениях, но не о народе вообще, а о народе христианском. Обе книги проповедуют энергичную борьбу против папского трона, чтобы в подходящий момент выступить в качестве защитника святынь. Как же был совершен плагиат и кто являлся его действительным автором? Корреспондент Times не знает, каким путем женевские «Диалоги» проникли в Россию. Он явно не знаком с историей, описанной Александром дю Шайла, и предполагает, что книгу привезли в Россию корсиканцы, которые служили в тайной полиции Наполеона, а после его падения перешли на службу в дворцовую охрану царя или в его тайную полицию. Но корреспондент Times, излагая данную гипотезу, вспоминает также о роли, сыгранной Алексеем Николаевичем Сухотиным. Как известно, в предисловии к одной из своих книг Нилус заявил, что рукопись «Протоколов» послал ему из Парижа А.Н. Сухотин, который позднее был вице-губернатором Ставрополья. В связи с этим Times заметила, что на переплете экземпляра «Диалогов», посланного в редакцию газеты ее константинопольским корреспондентом, были оттиснуты инициалы А.С. Газета предположила – не без оснований, – что именно этот экземпляр, принадлежавший Сухотину, и послужил материалом для плагиата. Очень возможно, заметила Times, что эту книгу Сухотину дал Рачковский в Париже вместе с рукописью поддельных «Протоколов».

Подводя итоги своего открытия, корреспондент Times приходил к следующим заключениям:

1) «Протоколы» являются плагиатом женевских «Диалогов».

2) Они были изготовлены реакционными дворцовыми кругами для борьбы против либералов и для оказания давления на царя.

3) Плагиат был сфабрикован в спешке и небрежно.

4) Некоторые части «Протоколов» не были заимствованы из «Диалогов» и, без сомнения, дописаны благодаря русской тайной полиции[137].

Спустя десять лет Л. Фрайограничилась следующим замечанием, сделанным с напускной иронией:

Все евреи приветствовали обнародование этой великой новости, пришедшей из Константинополя, и их пылкий энтузиазм не менее показателен, чем следующее письмо Сиониста [речь идет о письме И. Зангвилла, которое мы цитируем ниже]. […] После этого «Протоколы» были до определенного времени забыты. Корреспондент Times хочет уверить нас в том, что в Protocols и в «Диалогах» встречаются похожие или даже идентичные места, мы это охотно допускаем. Мы даже идем дальше: в некоторых протоколах, относящихся ко времени диаспоры, имеются пассажи, идентичные нескольким пассажам Protocols»[138].

Письмо И. Зангвилла, появившееся 20 августа 1921 г.[139], свидетельствует одновременно о двух вещах: отныне установилось убеждение в том, что «Протоколы» являются политико-полицейской подделкой; дискуссия перемещается к вопросам установления личности фальсификаторов, их истинных намерений, а также личности проводников и распространителей «Протоколов», их мотиваций. Для получения точных ответов на эти вопросы придется ждать публикации замечательного исследования Анри Роллена, напечатанного в 1939 г. под заголовком «Апокалипсис нашего времени»[140]. Письмо же Зангвилла выглядело следующим образом:

Месьё, Ваш константинопольский корреспондент, который оказал услугу миру, преследуя вплоть до источников «Протоколы сионских мудрецов» – ибо они были старательно изданы повсюду, – пишет: «Нет ясного представления о том, как «Протоколы» попали в Россию. В вашей редакционной статье вы, однако, предполагаете, что «Протоколы» были сфабрикованы под руководством Рачковского, шефа русской тайной полиции в Париже. Г-н А. дю Шайла, француз, изучавший в 1910 г. теологию в Санкт-Петербурге, входивший в 1918 г. в главный штаб армии донских казаков, свидетельствовал на страницах парижской Tribune Juive (№ от 14 мая 1921 г.), что Нилус лично рассказал ему о том, что «Протоколы» послала ему из Парижа его подруга г-жа К., которая получила их от генерала Рачковского. Г-н дю Шайла полагает, подтверждая таким образом еще одно из ваших предположений, что курьером, доставившим рукопись из Парижа, являлся Александр Сухотин. Он увидел сам манускрипт, который, будучи написанным на весьма дурном французском языке и рукой различных людей, заставлял думать о полной причастности к этому делу отделения русской полиции. Тот факт, что «Женевские диалоги» были приобретены одним из бывших его сотрудников, дополняет картину.

То, что публикация 1905 г. имела своей целью утопить русскую революцию в потоке еврейской крови – это я, как и вы, подтверждаю. Но выясняется, что в 1902 г. увидело свет предварительное издание книги в форме приложения к перепечатке одного мистического сочинения Нилуса. Мотив, который скрывает более свежая публикация, бросает новый любопытный свет на бывший царский двор, ибо эта публикация являлась козырем в игре, которую там повели в пользу Нилуса, для дискредитации лионского мистика Филиппа, властью которого над царем была недовольна великая княгиня Елизавета. Зная, что Нилуса прочили на место Филиппа, Рачковский, как полагали, хотел снискать себе расположение Нилуса, предоставив ему важное оружие для борьбы с русским либерализмом[141].

Сожалею, что ваш корреспондент в своем заключении предполагает, что фрагменты «Протоколов», отсутствующие в «Женевских диалогах», могли предоставить евреи, шпионившие за своими единоверцами, ибо эта надуманная гипотеза приносит свет надежды значительному числу газет по всей Европе, которые живут лишь «Протоколами». Ваш корреспондент ошибается также, когда думает, что эта историческая фальшивка причинила только моральный ущерб. Г-н дю Шайла считает, что она подтолкнула к невиданным погромам на Украине, о которых в Западной Европе почти ничего не знают. Что касается самого Нилуса, то он представляется фанатичным мистиком, довольно честным человеком, если только его не предает казуистика, как в том случае, когда его спросили, могут ли «Протоколы» быть фальшивыми, и он ответил: “Если бы они и являлись таковыми, Господь, который мог вещать через Валаамову ослицу, мог также вложить истину в уста лжеца”»[142].

Если можно вместе с Н. Коном считать, что оба лица, Рачковский и Нилус, «определенно приняли участие в интриге против Филиппа и [что] возможен даже был их сговор с целью использования «Протоколов» в совместных интересах», и это совместимо с гипотезой Зангвилла, то невозможно доказать предположение, в соответствии с которым «Протоколы» были «специально изготовлены для очернения Филиппа в глазах царя». Действительно, хотя Филипп являлся сторонником мартинизма и целителем, в «Протоколах» нет никакого упоминания о возможной роли мартинистов или целителей в еврейском заговоре[143].

Одним из самых громких откликов на «Протоколы», если говорить о франкоязычной прессе, было выступление бельгийского иезуита Пьера Шарля (он родился 3 июля 1883 г. в Брюсселе и умер 11 февраля 1954 г. в Лувене). Свою религиозную хронику в журнале La Terre Wallonne, «католическом и регионалистском ежемесячнике Шарлеруа», П. Шарль посвятил 15 ноября 1921 г.[144] вопросу о «Протоколах», прямо атаковав монсеньора Жуэна, хотя католическая легитимность последнего, как кажется, была обеспечена поздравлениями в его адрес от Папы Бенедикта XV, отметившего те «мужество» и «стойкость», с которыми этот священнослужитель защитил «права Католической церкви против сект, враждебных религий». В апреле 1922 г. П. Шарль публикует в La Terre Wallonne вторую статью о «Протоколах», озаглавленную «Нечистый еврей»[145]; в ней он отвечает на некоторые выпады в свой адрес и доказывает, сравнивая тексты (идя по стопам Ф. Грейвса), что «Протоколы» в своей основной части представляют собой плагиат «Диалога в аду» Мориса Жоли. В статье, которую П. Шарль напечатает в январе 1938 г. в Nouvelle Revue Theologique, он лишь разовьет и актуализирует статьи 1921 и 1922 гг.[146]

Роже Ламбелен, который только что опубликовал перевод «Протоколов» по версии Нилуса, ответил на критику статьей «Морис Жоли и “Протоколы”», появившейся 17 декабря 1921 г. в Revue hebdomadaire[147]. Сделав целый ряд уступок противнику, он ограничился в основном тем, что подчеркнул остающуюся долю неясности (относительно личности редактора или редакторов) и пророческую ценность, присущую документу:

Что следует вывести из этого собрания плагиатов, сопоставления текстов, сравнения идей? Times не испытывает колебаний. Газета утверждает, что «Протоколы» явились изобретением русской полиции для провоцирования погромов и борьбы с политикой либералов. Непосредственной целью брошюры было, как кажется, удаление от двора француза по имени Филипп, гипнотизера и гадателя, который приобретал влияние на царя и на царицу [The Times, 18.08.1911]. […] Позволили ли разоблачения Times найти верное решение этой таинственной проблемы? Сегодня, как и вчера, их автор остается неизвестным. […] Наконец, эта книга предсказала мировую войну, вильсоновский мир, возрастающее влияние Израиля. […] Морис Жоли был талантливым писателем, его «Диалог в аду» привлекателен, но имеет сегодня лишь ретроспективную ценность, поскольку Наполеон III потерял свой трон более пятидесяти лет назад. «Протоколы» не обладают такими же литературными достоинствами, но они представляют огромный интерес, сохраняют актуальность, содержат серьезные предупреждения и позволяют дотронуться пальцем до опасных угроз[148].

Таков был главный аргумент распространителей «Протоколов», выдвинутый против тех, кто оспаривал их подлинность, располагая доказательствами: аргумент «все происходит как если бы», находящийся по ту сторону критериев опровержимости. Именно аргумент о «смущающей» пророческой ценности «Протоколов» позволял легковерным умам принимать этот документ за «подлинный», а более требовательным умам – признаваться в своих сомнениях относительно доказательств этой «подлинности». Очевидно, Ламбелена вдохновляли статьи, появившиеся в Morning Post (24–27 мая 1921 г.) в качестве отклика на разоблачения Times:

Если документ не является подлинным, то это одна из самых невероятных подделок, ибо она с уверенностью предсказывает не только факт, но также способ и механизм великой революции еще до того, как та случилась[149].

В датированном февралем 1925 г. предисловии ко второму изданию «Протоколов» (у Грассе) Р. Ламбелен снова спорит с «еврейскими организациями», однако при этом не опровергает факты заимствований из памфлета Мориса Жоли, а также из других текстов:

Из того факта, что некоторые пассажи «Протоколов» копируют параграфы «Диалога в аду», вся еврейская печать и даже некоторые газеты, считавшиеся независимыми, сделали вывод, что маленькая книга, открытая Нилусом и Бутми, является подлогом, фальшивкой на том же основании, как и «Монита Секрета», которую когда-то приписывали иезуитам. Однако Морис Жоли являлся фанатичным республиканцем, трудно вообразить его участие в махинации против демократии и евреев. Но кто же смог воспользоваться памфлетом, чтобы превратить его в оружие войны, в боевую колесницу, управляемую антисемитами? Times и некоторые другие печатные листки дали волю своему воображению и включили в аферу гипнотизера Филиппа, великого князя Сергея Александровича[150], княгиню Радзивилл и в конце концов назвали отцами «Протоколов» троицу русских полицейских. Но эта атрибуция являлась еще только гипотезой, и никакое серьезное свидетельство не устанавливало их истинность. Оставаясь строго на почве исторической критики, следует признать, что происхождение «Протоколов» представляется загадочным и что его автор (или его авторы) по-прежнему неизвестен. Однако каковы бы ни были источники этого документа, его текст заслуживает внимания и оглашения. Без сомнения, некоторые его пассажи странным образом походят на отрывки из памфлета М. Жоли, другие имеют любопытные аналогии с наставлениями Вейсхаупта, написанными им для «иллюминатов». В «Протоколах» находят также идеи, высказанные Виндексом из высшей венты римских карбонариев, Бакуниным из альянса социалистической демократии, даже Лениным[151].

Как с точностью установили Норман Кон и Леон Поляков, а за ними Жан-Франсуа Муазан, интеллектуальное контрнаступление, начатое Филиппом Грейвсом, Люсьеном Вольфом и Германом Бернстайном, смогло остановить, по крайней мере на какое-то время, интенсивную антиеврейскую кампанию в Великобритании и в США, в центре которой были «Протоколы». Иная картина сложилась во Франции, в Польше и особенно в Германии[152], несмотря на критические исследования, которые там параллельно публиковались; антиеврейскую кампанию удалось лишь затормозить. А в 1933–1934 г. она возобновилась с новой силой.

2.1. Контраргументация профессиональных антисемитов: враждебное отношение евреев к «Протоколам» как доказательство их подлинности или их правдивости

Монсеньор Жуэн выявил в 1921 г. две «еврейские тактики» по отношению к «Протоколам»: их уничтожать, помешать их публикации или разоблачать как фальшивку; это, если следовать аксиоме «только правда ранит», якобы представляет собой косвенное двойное доказательство или подлинности, или правдивости документа:

Евреи сражаются с «Протоколами», сначала их запрещая, а затем их отрицая. Эта двойственная позиция предоставляет нам серьезные доказательства, касающиеся аутентичности знаменитого документа, и, во всяком случае, неоспоримую уверенность в его правдивости. Израиль запутывается в своих собственных сетях[153].

В 1924 г. Ю. Гойе таким же образом ставит проблему подлинности:

Пока вожди еврейской нации сохраняли надежду помешать опубликованию «Протоколов», они навязывали прессе во всех странах молчание об этом опасном деле. […] Когда же «Протоколы», несмотря на все эти усилия, были, наконец, опубликованы, правительство еврейской нации устроило чудовищную кампанию, чтобы оспорить подлинность документа[154].

Итак, первая «еврейская тактика борьбы с «Протоколами» якобы была направлена на их уничтожение действиями, как будто согласованными в международном плане:

Напомним, что в России тираж издания Нилуса 1917 г. был сожжен на одном вокзале, и еврей Керенский, пришедший к власти, приказал найти и уничтожить все экземпляры «Протоколов» в Петрограде и в Москве. В Польше попытались действовать так же, и переводчику пришлось скрывать свое имя, чтобы не поплатиться жизнью. Аналогичные попытки имели место в Германии и в Англии. Наконец, приводимая ниже статья нашего нью-йоркского корреспондента [Л. Фрай] является неопровержимым доказательством применения первой еврейской тактики против «Протоколов»[155].

Лесли Фрай заключала свою статью призывом бороться с еврейским владычеством (или, точнее, с иудео-британским владычеством) единственным для Соединенных Штатов способом – возвратить себе отобранную независимость:

Однако нельзя не признать, что Соединенные Штаты избежали владычества Британской империи лишь для того, чтобы попасть под иго сионистской империи; а поскольку сегодня эти две империи составляют одну, ибо тот, кто говорит «англичанин», говорит «еврей», то американцы очутились между Сциллой и Харибдой. А Независимость, во что ее превращают? […] «Протоколы», как и Вейсхаупт в своем Уставе иллюминатов, четко заявляют в частях, посвященных прессе, что евреям следует стать хозяевами литераторов и издателей, не забывая добавить, что будет задушен любой, кто попытается сопротивляться. Это верно. В конце концов, евреи поступили бы неправильно, если бы стеснялись, ведь они покупают рабов так дешево. Решительно, Америке нужна вторая Бичер-Стоу, чтобы написать «Хижину дяди Сэма» и предпринять новое усилие, с помощью которого белокожие и чернокожие американцы объединились бы ради совместного избавления от семитского захватчика, истинного развратителя, который всех их поработил[156].

Что касается монсеньора Жуэна, то из попыток запретить «Протоколы» он делает вывод о том, что эти попытки по меньшей мере говорят о правдивости документа:

Этот исторический обзор публикации «Протоколов» в Соединенных Штатах доказывает, что евреи придают важное значение их запрещению. В самом деле, если бы данный документ не имел бы никакой подлинности и не поражал бы своей правдивостью, то ничто не объясняло бы столь необыкновенное упорство, столь дорогостоящий подкуп и продолжение оскорбительных отпирательств[157].

Итальянский журнал Fede e Ragione рассуждал таким же образом, исходя из очевидности того, что «Протоколы» «от начала и до конца несут верный знак их подлинно еврейского происхождения», два стигмата «взятого в целом еврея», а именно – он «хитер, как старый лис, и легко возбудим, как молодая обезьяна»; евреи захотели, таким образом, уничтожить этот документ, который отражал их образ с невыносимым сходством:

Это объясняет приступ ярости синагоги и гетто, вызванный публикацией «Протоколов», приступ, соответствующий эндемической неврастении этого народа, приступ, побудивший его в самом Британском парламенте потребовать запрещения этой книги. […] В то время как всякие Рейнаки пытаются привести в замешательство публику, заявляя о ложности и абсурдности «Протоколов», Израиль позволяет поймать себя с поличным, предпринимая отчаянные попытки для того, чтобы исчезла эта… абсурдность. Действительно, он узнал свои собственные идеи, свой собственный стиль в документе, обнародованном Нилусом[158].

Вторая «еврейская тактика борьбы с «Протоколами» – отрицание – проявляется, по словам монсеньора Жуэна, прежде всего в форме «еврейского отрицания подлинности» документа:

Поскольку попытка запретить «Протоколы» провалилась, евреи стали отрицать их подлинность. Отрицать, даже прибегая ко лжи, всегда легко. Еврейские газеты всех стран подняли шум о подлоге, не предоставляя ни малейшего доказательства этого утверждения. […] Умные евреи ограничиваются отрицанием аутентичности «Протоколов». […] [Но] замешательство евреев так велико, что к отрицанию они добавляют ложь. […] Евреи прибегают сегодня к этому излюбленному оружию – лжи – в борьбе против публикации «Протоколов», из которых они могут почерпнуть метод и примеры. Иудео-масонская ложь, используемая и почитаемая у гуманистов, философов и франкмасонов, никогда не выставлялась у нас напоказ, так нагло, как в антикатолическом и антиобщественном развитии замысла, раскрытого благодаря «Протоколам». […] Разве не написано там уже в первом отчете: «Желающему править следует прибегать к хитрости и к лицемерию» [м-р Жуэн, изд. 1940 г. С. 341]? Этот принцип применяется для защиты плана Израиля[159].

Но само использование лжи, когда она признана в качестве таковой, соответствующей содержанию «Протоколов», которые сами советуют прибегать ко лжи, становится неопровержимым доказательством подлинности документа:

Отрицания, измышления, отвлекающие действия, вымыслы, слишком очевидные, чтобы кого-либо обмануть, послужили лишь оглашению и утверждению «Протоколов»[160].

Тактика отрицания выступает, во-вторых, в форме «еврейского отрицания правдивости «Протоколов». Монсеньор Жуэн особенно настаивает на этом пункте:

Центральный пункт еврейского вопроса – это правдивость «Протоколов». Никто в этом не сомневается. Не идя так далеко, как первое русское издание 1901 г.[161], этот документ содержит такие яркие события, начиная с войны 1914 года, что его правдивость очевидна, и, с другой стороны, откровения его столь неожиданны в своей совокупности, что их предсказание становится необъяснимым без глубокого знания еврейского плана в том виде, в каком мы его представили. Поэтому известные писатели, Рейнаки и Вольфы всех стран, пытаются убедить своих читателей первоначально в том, что нет ни малейшей идеи всемирного еврейского господства, а затем в том, что евреи не принимают решающего участия в большевизме, особенно в России. Факты опровергают эти два громадных измышления […]. Для ответа на первое измышление достаточно ознакомиться с небольшой английской книжкой «Евреи среди руководителей Антанты», а для ответа на второе измышление – с другой брошюрой: «Кто управляет Россией? Личный состав советской бюрократии»[162].

Именно этот антибольшевистский документ, цитируемый монсеньором Жуэном, лучше всего поясняет, каким образом дешифровальная решетка «Протоколов» немедленно была применена для анализа текущей истории: простой список раскрытых родовых фамилий и псевдонимов, разоблаченных как имена евреев, позволяет «верифицировать» основную гипотезу «Протоколов», а именно: современные революции являются лишь одним из инструментов еврейского завоевания мира.

Брошюра «Кто управляет Россией» была опубликована в 1920 г. в Нью-Йорке ассоциацией «Единство России». Эта брошюра, имевшая целью доказать, что «в русском государстве в настоящее время господствует еврейская нация», представлялась как раскрытие правды о большевистском режиме[163]:

На вопрос «Кто управляет Россией?» мы получаем решительный ответ, просто перечисляя высших чиновников безответственного правительства Советов. […] Может случиться так […], что в некоторых случаях лицо, названное русским, на самом деле оказывается евреем, или же наоборот. Но бесспорным остается следующее фундаментальное положение: советская бюрократия почти целиком находится в руках евреев и евреек, тогда как число русских, участвующих в правительстве Советов, до смешного невелико. Невозможно пройти мимо этого факта, который является торжественным предупреждением для всех стран и государств, причисляющих себя к христианским и верящих в национальные образы жизни, противоречащие безбрежному интернационализму, в котором еврейская нация выступает в качестве доминирующей силы[164].

Антибольшевистские пропагандистские брошюры, изготовленные подобным образом (в соответствии со стратегией антропонимического разоблачения), будут постоянно циркулировать в межвоенное время, а в пятидесятые годы они появятся снова. Насколько глубоко проникла эта обвинительная тема в общественное сознание – этот вопрос еще предстоит изучить, но можно утверждать, что благодаря своей идеологической приемлемости данная тема вышла далеко за пределы экстремистских, контрреволюционных, расистских или националистических кругов. Когда Жорж Бато на страницах Mercure de France посвящает обширную статью возрождению антисемитизма (январь 1921 г.), принимая позу отстраненного наблюдатели, то и он ссылается, не делая ни малейших принципиальных оговорок, на брошюру «Кто управляет Россией?»:

Так называемую новую Россию, которую вели в первый революционный период такие люди, как Львов, Гучков, Милюков, Маклаков, Алексеев, сменила Россия фантастичная и вырождающаяся, на этот раз действительно новая, хозяева которой объединяются вокруг Ленина, красного царя, это Троцкий, Зиновьев, Каменев, Радек, Литвинов и другие, носящие псевдонимы. Если совершенно неправильно утверждение о том, что все большевики являются евреями или что все евреи являются большевиками, то тем не менее бесспорно следующее: руководящие сферы большевизма, народные комиссары всех мастей рекрутируются в большинстве своем среди евреев, причем они составляют как минимум три четверти персонала [здесь дается ссылка на брошюру «Единства России»]. Поэтому совершенно справедливо утверждение, сделанное многими русскими патриотами, причем часто людьми передовых взглядов, о том, что Россия агонизирует сегодня под господством еврейской диктатуры и еврейского террора[165].

В многочисленных антикоммунистических брошюрах 1930-х гг., написанных «белыми» русскими или другими авторами, разоблачение «иудеобольшевизма» опиралось на то же самое длинное перечисление евреев, которые, выступая чаще всего под псевдонимами (имевшими целью замаскировать их еврейское происхождение), взяли власть в России с помощью Октябрьской революции. В 1931 г. издательство Baudiniere выпускает книгу Петровского «Россия под властью евреев», в которой этот автор следующим образом отвечает на вопрос «Кем являются эти большевики, управляющие Россией?»:

За исключением Ульянова (Ленина) и нескольких других русских предателей, а также какого-то количества поляков, литовцев и грузин, вся гражданская и военная администрация большевиков была образована из евреев и остается до сих пор еврейской в большей своей части. Троцкие, Зиновьевы, Литвиновы и им подобные – все они принадлежат племени Израиля и пытаются скрыть свою настоящую национальность, прибегая к русским псевдонимам. С началом революции и особенно после прихода большевиков все евреи России и мира устремились на помощь коммунистам, к желанному соблазну, который предлагала им Россия […] Невозможно было бы сомневаться в том, что еврейские банкиры снабжали деньгами русских революционеров в 1905 и в 1917 г. [дается ссылка на Якоба Шиффа]. Г-н Форд констатирует, что русская революция представляет собой не что иное, как чудовищную еврейскую спекуляцию с целью обеспечить переход всех капиталов в еврейские карманы. […] Руководящую роль евреев неоспоримо доказали даже высказывания еврейской прессы […]. Однако если у кого-либо сохранились сомнения относительно роли евреев в русской революции, то ему достаточно было бы лишь немного познакомиться с официальными списками персонала большевистских учреждений; эти списки по большей части включают в себя одних лишь евреев, среди которых […] можно увидеть и русское христианское имя. […] Итак, повторим: все события в России, начиная с прихода большевиков, это дело евреев[166].

Соединение в полемике понятий «евреи» и «большевики» («иудео-большевизм») само по себе способно к переформулированию путем замены таких выражений, как «финансовая верхушка», «банковская верхушка» или «анонимное и блуждающее богатство», термином «еврей (и)»; условием же превращения в абсолютное доказательство сговора между иудео-капитализмом и иудео-большевизмом является ссылка на какой-либо анекдотический факт, превращенный в легенду (антицаристская деятельность американского банкира Шиффа). Так, например, в апреле 1963 г. Анри Костон выпускает специальный номер своего ежемесячника Lectures Françaises, посвященный тайному союзу еврейского золота и революций: «Финансовая верхушка и революции»[167]. Он повторял в ней и обобщал критику, которая уже была ранее представлена более детально в следующих книгах: «Финансисты, которые управляют миром»[168], «Банковская верхушка и тресты»[169]. Объяснение происходящего тайным иудео-космополитическим финансированием расширено до бесконечности:

Роль финансовых сил в большевистской революции была не менее определяющей, чем в муссолиниевской и гитлеровской революциях. «Левые» писатели […] систематически замалчивали циничный альянс коммунистов и финансовой верхушки[170].

Какими бы ни были интерпретационные варианты объяснительной схемы, «невидимая рука», то есть манипулятивная сила, приписывается сущности, которую автор называет, прибегая к эвфемизму, «финансовой верхушкой»[171].

Свою брошюру 1963 г. Анри Костон[172] заключал следующими словами:

Бесспорным представляется то, что финансовая верхушка, которая вечно ловит рыбешку в мутной воде, поддержала группы, партии, революционеров, марксистов или революционеров-националистов, не рассчитывая присоединить их к святейшему капитализму, но желая их использовать или обезоружить.

Конспирационистское видение с самого начала включает в себя убеждение в том, что международная финансовая олигархия образует тайное мировое сверхправительство; антиеврейская традиция, закрепленная с помощью распространения «Протоколов», определяет тайных властителей мира в качестве евреев. Разоблачение международной еврейской плутократии выдается за объяснение, за действительное объяснение; привлекательность этого типа параллельного объяснительного дискурса связана именно с тем, что он противостоит официальному знанию, «конформистской» истории, образуя тем самым как бы альтернативное знание, не признанное «законной страной» по причине его истинностного значения и его разоблачительной силы, которая, как предполагается, стесняет «хозяев мира». Традицию, зафиксированную «Протоколами», можно рассматривать как параллельную историческую «науку» в рамках контркультуры, основанной на глобальном осуждении современного мира. О живучести этой конспирационистской контркультуры говорят уже названия самых последних французских пропагандистских брошюр, вдохновленных антииудео-масонской литературой с ее обширными заимствованиями из книг Костона (и более отдаленно – его медиаций и его обновлений «Протоколов»: «Истинные хозяева мира»[173]; «Великий Восток приказывает»[174]; Ж. В. [Жорж Вирбо, он же Анри Костон] – «Тайный мир Бильдерберга»[175]; Этьен Казанова и Жан-Луи Степанов – «Скрытое происхождение большевизма. Чем коммунисты обязаны евреям»[176]; «Новая международная синархия»[177]; Жорж Вирбо [А. Костон] – «…Но кто же правит Америкой?»[178]

2.2. Краткая типология встречных аргументов. Доказательства несмотря ни на что

Мы охарактеризовали выше одну из аргументативных стратегий, которые антисемиты-профессионалы выдвинули в ответ на обнаружение – путем критического текстового анализа, опирающегося на историческую филологию, – апокрифического характера «документа». Можно выделить шесть идеал-типических аргументативных позиций в литературе, созданной комментаторами «Протоколов». Причем некоторые из них ответили на демонстрацию плагиата соединением нескольких типических аргументов. Представим их, поднимаясь от самого простого к самому изощренному.

1) Подлинность «Протоколов» доказывается «еврейскими» попытками их уничтожить или установить их «фальшивость». Отрицание подлинности становится доказательством подлинности[179] или же доказательством того, что речь идет, по мнению евреев, о тайнах, которые должны оставаться абсолютно недоступными для их жертв, ибо если они будут предупреждены, то смогут избежать ловушек, расставленных «Сионскими мудрецами»[180].

Итак, «еврейская» или «объевреившаяся» пресса, когда ее выведут как таковую на чистую воду, не сможет более манипулировать умами[181]. Именно с краткого изложения этого аргумента Адольф Гитлер начинает посвященный «Протоколам» параграф в книге «Майн кампф»:

«Протоколы сионских мудрецов», которые евреи официально отрицают с такой яростью, бесподобным образом показали, насколько все существование этого народа опирается на постоянную ложь. «Это фальшивка», – не перестает плакаться Gazette de Francfort, и она стремится уверить в этом всю Вселенную; вот лучшее доказательство того, что «Протоколы» являются подлинными[182].

Рассматриваемый аргумент опирается на следующие два положения: «а) Дыма без огня не бывает»; б) «Ранит только истина».

Резкий поворот могущественнейшего Генри Форда в вопросе о подлинности «документа» защитники «Протоколов» истолковали первоначально как доказательство еврейской мощи, затем – как доказательство того, что «Протоколы», раскрывая указанную мощь, говорили правду, то есть являлись истинными. Сам Леон де Понсен, относившийся к «Протоколам» скорее сдержанно, тем не менее разделял конспирационистское видение. Вот что он писал:

Крупный промышленник Генри Форд во время знаменитой борьбы попытался пойти дальше. Он опубликовал в своей газете, Dearborn Independent, на эту тему большие статьи, из некоторых затем составил отдельные сборники. Евреи сразу же обрушились на Форда, яростно его атакуя. Против него были затеяны громкие судебные процессы, у него возникли финансовые трудности; в конце концов он чуть было не погиб в автомобильной катастрофе, в которой многие увидели покушение на его жизнь. Форд сдался и публично отказался от борьбы. В различной степени то же самое происходит почти повсюду в Европе[183].

Так евреи и, в более широком смысле, «Тайные силы революции»[184] продемонстрировали свою способность затыкать рот их самым могущественным врагам.

2) Защитники «Протоколов» утверждают, что существуют, по выражению В. Крейтца, «сверхобильные доказательства» их подлинности[185]; однако вслед за Готтфридом цур Беком этот автор приводит лишь одно доказательство, а именно: Морис Жоли сам был евреем, ему «сделали обрезание, и его нарекли Моисеем Жоэлем»[186]. И этого доказательства вроде бы достаточно для объяснения документа подлинно еврейским… «Моисей Жоэль» становится евреем-революционером, даже коммунистом, якобы предшественником Троцкого, следовательно, Сионским мудрецом или одним из их агентов. В августе 1921 г. эту тему подхватывает в Великобритании лорд Альфред Дуглас, ярый лондонский антисемит, который заявил, что сделал свое «открытие», знакомясь с мемуарами одного бывшего члена французского правительства, который якобы был «тесно связан с революционерами и с евреями, тянувшими за веревочки»[187]. В предисловии к восьмому изданию своей книги (31 августа 1923 г.) Готтфрид цур Бек пишет: «Он [Жоли] в действительности является предшественником Сионских мудрецов и дает нам прекрасный образец искусства еврейской конспирации. Автор этого диалога, Жоли-Жоэль, подготовил падение дома Бонапарта и восстание Коммуны 1871 года»[188]. «Диалог в аду» Жоли-Жоэля может быть, таким образом, реинтерпретирован как способ скрытой передачи планов завоевания евреями мира. И тогда «Протоколы» являются уже не плагиатом «Диалога», не простым раскрытием истинного «сионистского» послания, содержавшегося в книге Жоли, которое, по утверждению Ревентлов, смогло быть совершенно естественно воспринято как Теодором Герцлем, так и Ахадом Га’амом во время Первого сионистского конгресса, состоявшегося в Базеле в августе 1897 г.[189] Этот аргумент будет часто использоваться в национал-социалистской литературе, посвященной «Протоколам», в частности во время процесса в Берне (1934–1937); об этом свидетельствуют брошюры Эгона Фрейхерра фон Энгельгардта (1936) и Карла Бергмейстера (1937)[190]. Еще один тип доказательства: свидетельства авторов-евреев, которые сами утверждают, что «Протоколы» являются подлинными. И в этом случае охотно цитируются некоторые евреи-антисемиты, как это сделал, например, де Хекелинген в своем ответе преподобному отцу Шарлю[191].

3) Следующее доказательство подлинности «Протоколов» – это «еврейский дух», который якобы пропитывает их текст; именно так Ю. Гойе защищает тезис о «содержательной подлинности» «Протоколов», даже если их составитель не является (гипотеза, мнимая для Гойе) одним из «Сионских мудрецов»[192]. Главный аргумент заключается в том, что избрание Израиля интерпретируется как учреждение права на завоевание мира; отсюда – поиск предыдущих и подтверждающих «признаний» в талмудической литературе или в некоторых высказываниях «великих евреев», таких как Дизраэли или Ратенау, раскрывших по оплошности «тайны» Сиона[193]. Т. Фрич и А. Розенбергбудут настаивать на существовании «аналогий» между текстом «Протоколов» и текстами, испытавшими влияние еврейской традиции[194]. В Mein Kampf Гитлер также прибегнет к этому типу аргументации:

[ «Протоколы»] ясно и со знанием дела показывают нам то, что многие евреи способны совершать бессознательно. Главное – как раз это; совершенно не важно то, какому именно еврейскому мозгу принадлежат эти откровения; решающим является то, что они раскрывают с достоверностью, заставляющей содрогнуться, характер и деятельность еврейского народа, и, со всеми их ответвлениями, конечные цели, к которым он стремится[195].

Таково «духовное» доказательство подлинности «Протоколов», которое встречается в различных вариантах. Так, Жан Дро утверждал в 1942 г., что «Протоколы» – это «Талмуд, приспособленный к сегодняшним обстоятельствам»[196]; что касается Юлиуса Эволы, то и в 1953 г. он продолжает видеть еврейскую печать на документе, но возвращает нас скорее к современному иудаизму:

Можно было бы без труда показать, что даже если бы «Протоколы» являлись фальшивкой, а их авторы – агентами-провокаторами, то и в этом случае они отразили бы типические идеи Закона и духа Израиля[197].

4) Подлинность «Протоколов» доказывается далее ссылками на их пророческую силу или предсказательную ценность. Аргумент сводится к тому, что ход истории интерпретируют как процесс, точно соответствующий плану «Сионских мудрецов»; перечисляется ряд исторических фактов, произошедших со времени опубликования документа в 1905 г. и якобы имевших характер осуществлявшихся пророчеств. При этом Гойе входил в детали:

Великая война действительно вышла из Базельского конгресса (1897), она была сознательно подготовлена и развязана сообщниками еврейской нации ради осуществления еврейского замысла[198].

Точно так же были предсказаны Декларация Бальфура (ноябрь 1917 г.), большевистская революция, не говоря уже о создании Лиги Наций. Монсеньор Жуэн, заимствуя в 1922 г. один из доводов Morning Post[199] в защиту тезиса о подлинности «Протоколов», писал:

Будучи или не будучи фальшивыми, «Протоколы» остаются пророчеством, осуществившимся в России, пробующим себя в Индии, испытываемым в Венгрии, в Австрии и в Баварии, движущимся к Западу с такой скоростью, какую трудно себе представить[200].

Гитлер более чем согласен, по примеру большинства комментаторов «Протоколов», что этот тип доказательства следует считать самым решающим, поскольку оно освещает всю современную историю, ставшую, наконец, понятной благодаря видению «невидимой руки», которая эту историю направляет:

Наилучший способ оценить эти откровения – сопоставить их с фактами. Если перебрать исторические факты последнего столетия в свете этой книги, то сразу же понимаешь, почему еврейская печать поднимает подобный крик. Ибо в тот день, когда эта книга станет настольной для народа, можно будет считать, что еврейская опасность предотвращена[201].

Короче говоря, знание, предоставляемое «Протоколами», само по себе представляет власть: выявить тайны врага значит его ослабить.

Более тонкий вариант аргумента встречается у авторов, которые, следуя за Джованни Прециози (1921), отделяют вопрос о «подлинности» от вопроса о «правдивости» (или «достоверности», если идти за Рене Геноном)[202]. При таком различении можно принять филологическое доказательство неаутентичности (факт плагиата книги Жоли и т. д.)[203], спасая в то же время главное, а именно: убеждение в том, что «вся направленность современного мира отвечает «плану», составленному и навязанному какой-то таинственной организацией», как пишет Генон в своей рецензии (январь 1938 г.) на переиздание итальянского перевода текста Сергея Нилуса с предисловием Юлиуса Эволы[204]. Документ физически может быть фальшивым, но духовно – истинным; таким образом, предполагается, что какой-то текст может обладать метаподлинностью, высшей или глубокой истинностью, хотя являться при этом плодом манипуляции фальсификаторов. В 1953 г. Эвола продолжает защищать идею, в соответствии с которой «ценность документа, как рабочая гипотеза, бесспорна», ибо

ОН показывает различные аспекты всемирной подрывной деятельности – причем многие из них должны были вырисовываться и утверждаться немало лет спустя после его публикации – в соответствии с каким-то целым, в котором они находили их достаточные причины и их логическое соединение[205].

Даже тогда, когда начиная с 1922 г. идеологи «Аксьон франсэз» вместе с Жаком Бенвилем стали поддерживать вывод о неподлинности документа, такай правоверный сторонник Морраса, как Мари де Ру, мог (в сентябре 1938 г.) обходить аргумент относительно фальшивости «Протоколов», чтобы восхититься их пророческой силой:

Группа израильтян устроила когда-то в Базеле [sic] судебный процесс против одного издателя «Протоколов сионских мудрецов», чтобы установить их неподлинность. Фальсификация очевидна, но не менее очевидна древность, и остается констатировать, что автор задолго до войны вложил в уста этих Мудрецов признания, которых никогда не делают, но которые с пророческой точностью описывали процессы, превратившие нас позднее в их невольных свидетелей[206].

Как кажется, главное находится именно здесь: придавая документу высшую аутентичность (скажем, духовную или интеллектуальную), оставляют за пределами вопрос о материальной аутентичности, поставленной историческими и филологическими науками. Таким образом, если защитникам и пользователям «Протоколов» следует их читать и осмысливать, то делать это надо потому, что они утверждают принцип понятности развертывания современной истории, которое, в силу своего соответствия различным этапам, предусмотренным планом мирового владычества, является доказательством ценности («подлинности» или «истинности») документа. Л. Фрай следующим образом резюмировала свою аргументацию в пользу подлинности «Протоколов»:

Нилус и Бутми опубликовали названный документ без комментариев. Поэтому своим успехам он обязан исключительно следующим факторам:

1) Характеру очевидности, которую содержит в себе этот документ.

2) Логике рассуждения, выраженного в простых и ясных терминах.

3) Объяснению, которое он дает международной политике.

4) Тому факту, что события, которые там предсказаны, уже давно произошли[207].

5) Пятый этап аргументации фактически представляет собой дополнительную аргументацию; она появляется отнюдь не в одиночку, ее функция состоит или в расчистке поля для доказательства подлинности, или в открытии возможности распространяться тайне, что идет на пользу презумпции подлинности или «достоверности». Так, например, Г. де Врис де Хекелинген вводит следующий пассаж в ответ достопочтенному отцу Шарлю:

О. Шарль убежден, что «Протоколы» являются фальшивкой. Это его право. Но почему бы не обсудить факты, на которые я опираюсь, когда констатирую, что доказательство этой подделки никогда не было представлено[208].

Эта релятивизация «мнений» о «Протоколах» позволяет возобновить дискуссию, как если бы доказательство плагиата не было предъявлено. И автор-антисемит берется за «установление подлинности» «Протоколов», приводя предостережения, сделанные «христианскому миру» «обращенными евреями» (цитируется лишь один из них, бывший раввин Драх)[209]. Мы видим здесь тот же самый тип «ремня безопасности», который встретили в статье, посвященной «Протоколам» и напечатанной в 1967 г. в Lectures françaises, журнале, основанном Анри Костоном; ее автор рисует фигуру сомнения, колеблясь между двумя тезисами – или подчеркивая отсутствие доказательств подлинности (известна стратегия, состоящая в том, чтобы требовать вещественных доказательств, представить которые по различным причинам невозможно), или внешне соглашаясь с тем, что неподлинность является столь же сомнительной, как и подлинность[210].

Еще один вариант аргументативной позиции состоит в том, что на какой-то срок допускается неподлинность документа, но в то же время признается, что он не лишен интересных положений. Образчиком такого подхода является рецензия Анри Мазеля на переиздание «Протоколов», осуществленное Гойе (февраль 1927 г.). Выразив первоначальное свое удивление тем, что «одна и та же вера в Бога порождает столько враждебности и что еврейский монотеизм не может ужиться ни с мусульманским монотеизмом, ни с христианской Троицей, как, впрочем, и с античным многобожием», Мазель сразу же пускается в спор:

В качестве подтверждения этой непримиримости приводят «Протоколы сионских мудрецов», которые только что вновь опубликовал с обширными комментариями г-н Ю. Гойе и где кипит особая гордыня, питающая лишь презрение и ненависть ко всему, что является не твоим. Впрочем, ничто не подтверждает подлинность этого документа, и те, кто ее допускают, подобно господину аббату Жуэну в его книге «Иудео-масонская опасность», представили лишь утверждения без серьезных доказательств; следовало бы установить, что речь идет именно о копиях записей заседаний Базельского конгресса 1897 г., которые якобы были похищены неизвестно каким образом и благодаря посредничеству русского дворянина, князя Сухотина [sic], попали к русским публицистам С. Нилусу и Бутми. Для получения более пространных сведений можно, следовательно, допустить, что эти документы являются ненастоящими, но что они, подобно историческим фразам, имеющим, конечно, апокрифический характер, обладают большой ценностью, и можно задаться вопросом о том, не содержит ли эта программа еврейских притязаний, хотя и составленная каким-то недоброжелателем, взгляды, которые следует рассмотреть[211].

Допуская неподлинность документа, Мазель, таким образом, открывает дискуссию, выдвигая идею о том, что могло сойти в данном контексте за осторожную, разумную или умеренную позицию лишь из-за уступок, которые делаются разоблачителям «Протоколов».

Не веря глупостям тех, кто повсюду видит черную руку иудействующих масонов, не веря даже тому, что именно евреи задумали и осуществили большевистскую революцию, невозможно отрицать, с одной стороны, что евреи господствуют в финансах, а они сами господствуют в мире, и с другой стороны – что евреи оказывают на эволюцию мира влияние, не всегда совпадающее с этническими и этическими традициями народов, которые оказывают им гостеприимство […][212].

В той мере, в какой можно было бы градуировать интенсивность и систематичность утвердившегося антисемитизма[213], приведенный пассаж Мазеля поддается интерпретации как пример «умеренного» антисемитского дискурса и в этом качестве является показателем идеологической приемлемости антисемитских взглядов во Франции 1920-х гг.

6) Наконец, свидетельством подлинности «Протоколов» становится отсутствие материальных признаков этой подлинности, или отсутствие ясных и решающих доказательств – предельный парадокс. Аргумент в его самой изощренной форме состоит в том, что постулируется следующее: действительно серьезная тайная организация «никогда не оставляет позади себя письменных документов»[214]. В этих условиях подлинность документа может быть лишь подлинностью по духу, что возвращает нас к варианту доказательства № 4. И тогда не исключены избыточные интерпретации, например антисемитская, отвлекающие действия, сознательно вызванные псевдоеврейским характером документа, предназначение которого – запутать следы, ведущие к действительным «неизвестным высшим лицам». «Протоколы» вроде бы сами превращаются в инструмент «оккультной войны». Через призму названного документа решается, таким образом, следующая задача: «почувствовать силы, для которых современный иудаизм мог быть лишь инструментом[215], даже жертвой «тактики козла отпущения»[216].

3.1. Риторические вопросы Times и их будущее. Французский пример

Статья, опубликованная в газете Times 8 мая 1920 г., содержала постановку ряда весьма показательных, иногда лукавых, скажем, риторических вопросов, способных косвенным образом утвердить темы, могущие показаться скандальными или просто шокирующими. Эти вопросы, играющие на недомолвках, касающиеся «еврейской опасности», будут цитироваться и использоваться антиеврейской пропагандой в не меньшей мере, чем стандартное резюме «документа»:

Что же означают эти «Протоколы»? Являются ли они подлинными? Если да, то какое недоброжелательное собрание состряпало эти планы и радуется именно сейчас их осуществлению? Являются ли они фальшивкой? Но каким образом объяснить тогда эту таинственную ноту пророчества, пророчества, отчасти сбывшегося, отчасти сбывающегося? И не сражались ли мы в течение этих трагических лет с целью сломать и вырвать с корнем секретную организацию всемирного господства Германии лишь для того, чтобы обнаружить за ней другую организацию, более опасную, ибо более засекреченную? И не избежали ли мы, напрягая каждый мускул нашего национального тела, Pax Germanica лишь для того, чтобыпопасть под владычество Pax Judaica? «Сионские мудрецы» – в том виде, в котором они нарисованы в их «Протоколах», – ни с какой точки зрения не являются более мягкими хозяевами, чем могли бы ими быть Вильгельм II и его приспешники[217].

И автор передовицы продолжал в том же духе, утверждая, что документ правдоподобен, ставя коварный вопрос, легитимирующий тезис о подлинности «Протоколов»:

«Как показывает внутренний анализ, они, как кажется, написаны евреями, для евреев или представлены в форме лекций или заметок, сделанных евреями, для евреев. Если дело обстоит таким образом, то при каких обстоятельствах они были написаны и к какой ситуации внутри еврейского мира они должны были его подготовить?»[218]

Теперь, в 1920 г., Ю. Гойе мог довольствоваться формулированием «альтернативы», допущенной почтенной Times:

«– Или «Протоколы» действительно являются произведением Старейшин Израиля, тогда все, что можно сказать, замыслить, сделать против евреев, становится законным, необходимым, неотложным.

– Или же «Протоколы» есть дело рук некоего фальсификатора, но этот фальсификатор был необыкновенно прозорливым человеком, поскольку он описывал уже с 1906 г. и очень детально все события, находящиеся «на пути осуществления» в Центральной и Западной Европе»[219].

В 1925 г., в своем переиздании «Протоколов» Гойе добавлял, зачеркивая, таким образом, альтернативу: «Эта гипотеза о вдохновенном пророке отнюдь не является правдоподобной»[220]. И теперь читатель сам мог легко сделать вывод…

Анри Костон, осуществивший издание «Протоколов» в конце 30-х гг. (фактически – в 1938 г.) под заголовком «Еврейская опасность: Полный текст Протоколов сионских мудрецов»[221], будет его распространять (через «Центр действия и документации», CAD, который он организует в марте 1941 г.) во время немецкой оккупации с помощью La Libre Parole («органа французского антииудейства»), которым Костон руководил (как и «Службой национальной пропаганды», OPN, располагавшейся по тому же адресу: 5, rue Cardinal Mercier, Paris-9). В указанной книге, в кратком (неподписанном) предисловии буквально воспроизводятся отрывки из передовицы Times, которую превратил в пропагандистский текст Ю. Гойе, непосредственный предшественник и наставник Костена. Упомянув «сенсационную статью», появившуюся в этой газете «8 мая 1921 г.» (sic; профессиональный антисемит обнаруживает здесь свой весьма невысокий профессионализм: ошибается на целый год!), анонимный автор предисловия пишет:

Мы извлечем из нее несколько блестящих пассажей: «Что означают эти «Протоколы»? Являются ли они подлинными? Не кучка ли преступников разработала эти дьявольские планы? Не испытывает ли она сегодня радость, видя их осуществление? Являются ли они фальшивкой? Но как тогда объяснить этот пророческий дар, позволивший описать события, их предвосхищая? И не сражались ли мы в течение этих ужасных лет против германского империализма лишь для того, чтобы столкнуться сегодня с еще более грозной Державой? Как! Не спаслись ли мы ценой громадных усилий от Pax GERMANIA [sic] лишь для того, чтобы попасть затем под иго PAX JUDAICA?» Times заключает статью следующими словами: «Если «Протоколы» действительно являются произведением Мудрецов Израиля, то все, что можно будет сказать, предпринять и осуществить против евреев, становится законным, необходимым и неотложным!» Между тем все то, что написано в «Протоколах», реализуется: сделайте вывод![222]

На последней полосе обложки «Еврейской опасности» в варианте Костона можно было прочесть информацию о «работах по еврейству и франкмасонству», «имеющихся в продаже у г-на А. Костона», со следующим уточнением: «Посылайте заказы и средства А. Костону, директору OPN»[223]. В списке предлагаемых трудов можно было увидеть две знаменитые фальшивки, написанные Ю. Гойе под псевдонимом «Исаак Блюмхен», – «Еврей вам говорит (Право высшей расы)» и «Даешь Францию» – брошюру П. Милеса («Еврейство…»), две книжки Жака Плонкара – «Разоблаченный еврей (признания евреев, взятые из еврейской прессы» и «Почему я против евреев», – а также серию книг и брошюр директора Анри Костона: «Знаменитые франкмасоны», «Евреи против Франции», «Еврейский сговор», «Франция – еврейская колония», «Тайны франкмасонства»[224].

К этому списку скоро надо будет добавить новые сочинения того же автора: «Двести семей» (P.: OPN, 1938); «Евреи и их преступления» (P.: OPN, 1938); «Евреи во Франции» (P.: CAD, 1941, Cahiers de la France nouvelle, № 1); «Когда франкмасонство правило Францией» (P.: CAD, 1941, Cahiers de la France Nouvelle, № 2); «Америка, бастион Израиля» (P.: CAD, 1942, Cahiers de la France Nouvelle, № 3); «Еврейская финансовая верхушка и тресты» (P.: Ed. Jean Renard, 1942)4 «Франкмассонство при III Республике» (P.: CAD [конец 1942 г. или 1943 г.]) и т. д.

Завершая чтение «24-го заседания» «Протоколов» в варианте Libre Parole/OPN, можно было не удивляться, встретив следующее рекламное объявление:

«Если вы поняли серьезность еврейской опасности, приходите к нам! Служба Национальной Пропаганды […] находится в вашем распоряжении»[225].

Когда в апреле 1944 г. появится на свет злобная антиеврейская брошюра «Я вас ненавижу!»[226] (150 страниц, 500 документов, абсолютно сенсационная книга, читаем мы на первой странице обложки), не вызовет удивления ни сообщение о том, что статьи и документы для данной публикации собрал Анри Костон, директор CAD[227], ни подписанная им вводная статья на тему, самую дорогую для него, которую он профессионально эксплуатировал всю свою жизнь[228]: «От Талмуда до “Протоколов”. Еврейский план господства появился не вчера». Статья открывается обращением к среднему французу или, если употребить язык Дрюмона, к рядовому «арийцу», человеку наивному, которого легко обмануть, в особенности если его враг, подобно еврею, не объявлен, принадлежит к невидимой чужой «расе».

Средний француз, впитавший в себя христианство, не в состоянии вообразить, что существуют другие расы людей, имеющие совершенно отличные от его собственных и даже противоположные представления о добре и зле. Христос сказал ВОЗЛЮБИТЕ ДРУГ ДРУГА, эту максиму восприняли европейские народы, и поэтому средний француз совершенно наивно полагает, что имеет здесь дело с универсальным моральным принципом. Конечно, этот француз знает, что в глубине Африки сохранились негры, отнюдь не практикующие любовь к ближнему, и они доходят до того, что лакомятся самими вкусными кусками мяса, отрезанными от какого-либо путешественника или миссионера, заблудившихся в их краях. Но ведь это дикари. Как же мог бы он подозревать, что каждодневно, на улице, в театре или на стадионе, встречается с другими людьми, прекрасно приобщившимися к культуре, но исповедующими взгляды, которые не слишком отличаются от каннибальских, хотя и более лицемерны. И однако же это чистая правда: еврей ненавидит нееврея – гоя, как он называет его на своем ивритском жаргоне, – столь же сильно, если не сильнее, чем негр-людоед из глубин Африки. Но эта ненависть еврея к арийцу отличается от последней из названных тем, что она умело культивируется, поддерживается, развивается в душах маленьких израильтян, тогда как ненависть Момбутту к цивилизационному человеку имеет чисто животный и инстинктивный интерес. С помощью своего лицемерия еврей смог долгое время прятать от неевреев истинные чувства, которые вдохновляют весь народ Израиля. Библия, упоминающая о бесчисленных избиениях, виновниками которых были сыновья Авраама и Иакова, дает лишь слабое представление об этой ненависти, которой четыре тысячи лет. Именно в Талмуде следует искать свидетельства этой неприязни, этой враждебности по отношению к гою. Это собрание религиозных и общественных законов иудейства нельзя сравнить ни с одной из священных книг других религий. Талмуд – не только догматический трактат, он является также КНИГОЙ ЕВРЕЙСКОЙ МОРАЛИ. Именно в Талмуде израильтяне черпают доводы в пользу своей религиозной, национальной и этнической исключительности, превратившей их в индивидов, четко отличающихся от других людей, соседствующих с ними, исключительности, в которой они черпают непомерную гордыню и страсть к владычеству, хорошо нам известные[229].

Повторив основные антиеврейские клише и стереотипы, распространявшиеся классиками антиталмудизма[230], А. Костон представляет «манифест», с которым в 1860 г. основатели Всемирного еврейского альянса «обратились к евреям всего мира» в качестве «замечательного, но сжатого изложения плана еврейского владычества, который необходимо было значительно развить и доработать в знаменитых «Протоколах сионских мудрецов», составленных примерно сорок лет спустя»[231].

Затем Костон включает в брошюру набор выдержек из «Протоколов»; это прекрасный образчик ортодоксального дискурса по данному вопросу, употребляемого в кругах антисемитов-профессионалов:

Не стоит говорить о том, что «Протоколы» сразу же были отвергнуты евреями, которые дошли до того, что в 1935 г. затеяли в Берне судебный процесс против швейцарских издателей книги, воспроизводившей основные пассажи этого документа. Но им не повезло, так называемые фальсификаторы были оправданы, поскольку евреям не удалось доказать, что «Протоколы» являются подделкой, а адвокаты защиты, напротив, показали, что начиная с 1905 г. – даты издания на русском языке (зарегистрированного в лондонском Британском музее в 1906 г.) – все события, которые произошли: война, русская, венгерская и германская революции, экономический кризис – были предсказаны и описаны в этой так называемой фальшивке. 80-страничные «Протоколы» не уместились бы в одном выпуске этого журнала. Но да будет нам позволено, однако, извлечь из них несколько показательных пассажей, напомнив, что речь идет о плане, составленном в 1897 г.[232]

Краткую комментируемую аналогию в тексте, опубликованном весной 1944 г. (!), заключает последний призыв к мобилизации против «евреев и их “союзников”»:

Авторы «Протоколов» доходят до того, что желают войны ради скорейшего наступления всемирной еврейской Революции: «Интенсификация вооружения и увеличение полицейских сил существенны для реализации планов, упомянутых выше… Во всей Европе и с помощью Европы, на других континентах нам следует вызывать мятежи, раздоры и взаимную враждебность…» А вот прямая угроза: «Мы должны быть в состоянии ответить на любое сопротивление войной с соседями той стране, которая осмелится стать на нашей дороге; но если и соседи эти, в свою очередь, задумают стать коллективно против нас, то мы должны дать отпор всеобщей войной…» Прежде всего надо покорить Европу: «Короче говоря, для доказательства того, что все правительства неверных Европы нами покорены, мы продемонстрируем нашу власть одному из них при помощи преступлений, насилия, то есть режима террора, и в том случае, если бы они все восстали против нас, то мы ответили бы американскими, китайскими или японскими ружьями…» Япония, сознающая опасность, не вошла в поле зрения Израиля. Напротив, она поднялась против его претензий на мировую диктатуру. Но разве еврейский план не реализовался частично в том, что касается Америки Ф. Рузвельта, еврея по происхождению, и Китая Чан Кайши? Разве не были предоставлены американские и китайские ружья в распоряжение Израиля для борьбы с врагом евреев Гитлером и с арийской Европой? Эта война представляет собой заключительную фазу тысячелетней борьбы, которую иудейство ведет против нееврейских народов. Не будет ли означать победа евреев и их «союзников» полное закабаление нашей планеты «Сионскими мудрецами». Француз, желаешь ли ты стать рабом еврея?[233]

Еще долго будут удивляться тому, что какому-то Костону удалось избежать максимального наказания, тогда как столько других писателей и журналистов, менее вовлеченных по сравнению с ним в антисемитизм, призывающий к убийствам, и в активный литературный коллаборационизм, подверглись преследованиям и понесли суровые наказания – от тюремного заключения до смертной казни. Костон мирно завершил наполненную событиями жизнь, регулярно переиздавая свои многочисленные работы 50-х и 60-х гг., конечно, в более презентабельном виде, но содержавшие все ту же теорию о всемирном еврейском заговоре – иудео-плутократическом, иудео-большевистском и иудео-масонском одновременно; костонизм есть синтетизм…[234]

3.2. Костон и его последователи: «Протоколы» сегодня

Во втором томе своего «Словаря французской политики» (1980 г.; 1-е издание – 1972 г.), этого памятника недоброжелательного полицейского каталогизирования слухов, представленных в качестве откровений и конспирационистских интерпретаций, Арни Костон посвящает одну из статей «Протоколам»[235], в свою очередь воспроизведя знаменитое резюме Times в переводе Ю. Гойе[236]. Идеологическое наследование весьма показательно, поскольку в ряде отношений Костон являлся продолжателем дела Гойе – фанатичного подстрекателя, врага иудео-масонства, полупамфлетиста и полуархивиста. Представленные Костоном как «удивительный документ» «Протоколы» продолжают быть таковыми на заре 80-х гг., их пророческая ценность не перестает волновать, и это причина, по которой их подлинность «израильтяне» поставили под сомнение. Поскольку данная статья характерна для новой антиеврейской риторики, иллюстрируя, в частности, стратегии псевдонейтральности, намеков и косвенных утверждений, свойственных символическому антисемитизму, то ее следует прочитать внимательно. Статья начинается с исторического представления документа, излагается как правдоподобный тезис о «сионистском» происхождении «Протоколов», а затем цитируется, словно совершая какой-то академический ритуал, аналитический текст из газеты Times:

«Протоколы сионских мудрецов». Это название дано «письменным отчетам» о заседаниях, которые, как кажется, проходили за кулисами сионистского конгресса в Базеле в 1897 г. Этот документ указывает, как должны были бы действовать евреи для обеспечения гегемонии Израиля над миром. «Протоколы» впервые были опубликованы в России в начале века. Один экземпляр русского издания 1905 г. был депонирован в Британском музее (Лондон) 10 августа 1906 г. После Первой мировой войны работа была переведена и получила распространение в Западной Европе, а затем во всем мире. На английском языке Protocols of the Learned Elders of Zion впервые увидели свет в Лондоне, в компании типографов британского правительства Eyre and Spotter-woode Ltd. Times поместила в своем номере от 8 мая 1920 г. резюме этого удивительного документа» [далее воспроизводится указанное резюме в переводе Ю. Гойе][237].

После этой характеристики содержания «Протоколов», ставшей отныне классической, «Словарь» Костона кратко напоминает о спорах относительно подлинности документа, ставя на одну и ту же доску обе стороны конфликта интерпретаций, «израильтян» и «антисемитов». В данном случае речь идет, кроме того, о стратегии полемического дискурса, используемой, параллельной историографией конспирационистского типа, имеющей целью представить в качестве легитимной гипотезу, с научной точки зрения ложную, притворно занимая нейтралитет по данной проблеме. Основное самооправдание этого способа полемической аргументации состоит в том, что предполагается существование двух антагонистических концепций, одна из которых является официальной и «конформистской», а другая – нецензурируемой и «неконформистской», причем эта последняя характеризует параллельную, или альтернативную, историографию, раскрывающую «секреты», которые до сих пор тщательно хранились «оккультными силами», направляющими ход истории. Теперь читателю остается сделать простой вывод: закулисные хозяева мира – это те же самые персонажи, которые подвергают цензуре или запрещают документы, содержащие откровения относительно их оккультной деятельности. У этих людей два имени: «израильтяне», эвфемизм, употребляемый осторожными антисемитами; «евреи», «жиды», чтобы называть их без прикрас (так называет их, например, небезызвестный аббат Буайе, цитируемый в качестве интеллектуального авторитета). Применение к «израильтянам» схемы наложения само собою разумеется:

Мы видим, что речь здесь идет о серьезных обвинениях, очень серьезных. Понятно, что израильтян обеспокоила эта публикация. Впоследствии Times поставила под сомнение подлинность «Протоколов». «Она уступила давлению еврейских финансистов Сити», – подняли крик антисемиты. «Она лишь признала свою ошибку», – ответили израильтяне. И эти последние попытались доказать, что речь идет о махинации, замышленной царской полицией. Один из агентов русской Охранки составил этот документ, вдохновляясь книжкой, напечатанной в Париже во времена Второй империи, – «Диалогом в аду между Монтескьё и Макиавелли» [sic], автором которой являлся адвокат-республиканец Морис Жоли, друг Адольфа Кремьё. В этом сочинении Монтескьё, представляющий политику, основанную на праве, беседует с Макиавелли, олицетворяющим политику, опирающуюся на силу, то есть политику Наполеона III. Произведение Жоли написано хорошо, в живом стиле: это блестящий памфлет. Напротив, «Протоколы» отличают тяжеловесность и запутанность. Между двумя этими текстами «лежит целый мир. Преследуемая цель, предложенный план, обозреваемое поле действия – все различно», – пишет аббат Буайе в исследовании, которое он посвятил «Протоколам» несколько лет назад («Последние времена… Перед концом света», 1965). Однако же в этих двух текстах мы обнаруживаем много пассажей, похожих друг на друга настолько, что невозможно предположение, в соответствии с которым оба автора якобы случайно наткнулись на одни и те же слова, на одни и те же обороты речи. Речь идет не только об изречениях общераспространенных, которые всякий образованный человек может перебирать в своей голове, но об одинаковых образах, совокупностях идей, цифрах. Тогда одно из двух: или автор «Протоколов» нашел нечто из своих идей в книге Мориса Жоли, или же оба черпали из общего источника. Евреи – и это понятно – отчаянно ухватились за первую гипотезу[238].

Филологическое доказательство плагиата сводится с тех пор, по словам Костона, к позиции, принятой в официальных и «конформистских» кругах, следуя «гипотезе», «отчаянно» поддерживаемой «евреями» и эффективно навязываемой ими, – доказательству их реальной мощи. Теория плагиата, дают нам понять, это еврейская теория. Перед заключением статьи ее автор называет несколько французских изданий «Протоколов», чтобы представить судебный процесс в Берне как полный провал «еврейских сообществ», пытавшихся заставить суд принять «их» доказательство апокрифического характера «Протоколов»:

Протоколы были переведены на французский, на немецкий, на итальянский, на испанский, затем почти на все языки. Во Франции издатель Грассе выпустил в свет перевод, сделанный Роже Ламбеленом; издательство Vieille France опубликовало перевод Юрбена Гойе; журнал Revue international des Societes Secretes напечатал перевод монсеньора Жуэна; La Libre Parole осуществило три издания книги в период с 1933 по 1938 г.; во время оккупации еще один тираж подготовил «Центр антибольшевистских исследований», руководимый Ш.-Л. Лекоком и А. Шоме и являвшийся пропагандистским подразделением «Комитета антибольшевистского действия» П. Шака. Еврейские общины выступили с протестами, но только в Швейцарии они перенесли спор в зал суда. Швейцарская антикоммунистическая организация, опубликовавшая немецкий перевод «Протоколов», предстала перед судом в Берне. Этот орган в своем приговоре, вынесенном 14 мая 1935 г., осудил издателей книги, воспроизводившей «Протоколы», и квалифицировал данное произведение как «безнравственную литературу»; однако апелляционный суд Берна отменил 1 ноября 1937 г. первый приговор: было признано, что закон о непристойных произведениях неприменим к этой книге и что поэтому «Протоколы» не попадают под действие закона. Ни в суде первой инстанции, ни в апелляционной палате их члены не высказались по сути дела[239].

Статья «Протоколы…» завершается по стандарту, принятому при их первых представлениях в начале двадцатых годов (Гойе, Жуэн, Прециози и др.), – минимизацией роли филологического аспекта подлинности и обращением к аргументу относительно волнующей пророческой ценности документа:

«Протоколы» – удивительный документ, независимо от того, являются ли они подлинными или поддельными. Ибо они описывают, начиная с 1905 г., то, что должно было совершиться в мире в течение первой половины нашего века[240].

На основе ряда предположений, содержащихся в статье, ее непредупрежденный читатель сам придет к выводу о том, что пророческий характер «Протоколов» можно объяснить лишь следующим: они действительно раскрывают намерения и план могущественного тайного меньшинства, которое совпадает с «невидимой рукой», направляющей современный ход мировой истории.

В февральском выпуске за 1991 г. ежемесячного журнала Lectures Françaises, основанного в 1957 г. Анри Костоном, мынаходим в рубрике, удачно названной «отклики и слухи», часть антологии, посвященной «Протоколам»[241], которая позволяет понять одновременно две вещи: тезис о плагиате исходит лишь из «израильских» (или «еврейских») организаций, он подхвачен «политико-медийной» Францией, то есть правящими политическими кругами; цензура, поражающая «русский документ», навязана указанными организациями, начиная с декрета Маршандо 1939 г. и кончая декретом Жокса от июня 1990 г. «Отклики и слухи» воспроизводят основную аргументации костоновского «Словаря», но выделяют (как способ реактуализировать статью) косвенное «доказательство» правдивости, даже подлинности документа, которое якобы представляют собой повторяющиеся попытки запретить распространение «Протоколов». Большая часть их пропагандистов фактически прибегнула к пресловутой очевидности здравого смысла: «только правда ранит»; это посылка рассуждения, которое продолжается следующим образом: «Итак, евреев оскорбило содержание «Протоколов», следовательно, они говорят правду о евреях».

Чтобы подкрепить свои слова, защитники «документа» вновь обращаются к авторитету почтенного аббата Буайе:

Министр внутренних дел недавно наложил запрет на некоторое количество публикаций, рассматриваемых им в качестве расистских или антисемитских (подчеркнуто в тексте). В частности, он подписал постановление, запрещающее продажу и распространение во Франции «Протоколов сионских мудрецов». Сделал это министр на основе закона, позволяющего запрещать во Франции любую публикацию иностранного происхождения. Однако «Протоколы сионских мудрецов», опубликованные во Франции уже в 1920 г. монсеньором Жуэном и Юрбеном Гойе, – два различных перевода английского издания, – затем в 1926 г. [sic; 1921 г.] Роже Ламбеленом в издательстве Грассе, – все это переводы книги, появившейся в России в начале века; один экземпляр книги (на русском языке) с 1906 г. хранится в Британском музее в Лондоне. Фактически после декрета Маршандо (1939 г.), запретившего все произведения, вредные для евреев, «Протоколы» исчезли с прилавков книжных магазинов, их невозможно найти даже у букинистов. Г-н аббат Жан Буайе довольно давно напечатал книгу «Конец света» [sic: «Последние времена перед концом света»], в ней он подверг серьезной критике этот русский документ. Он рассказывал о процессе, который израильские организации затеяли против швейцарского издателя «Протоколов» в 1935 г. Суд в Берне, не высказываясь относительно подлинности труда, осудил его как безнравственную литературу. Судьи сочли, что совершенно аморально объяснять, как можно завладеть миром[242].

В остальной части «отклика-слуха» содержалась попытка делегитимизировать вопрос о подлинности «Протоколов», при этом тезис о неподлинности полностью приписывался «еврейским организациям», как если бы он представлял собой лишь реакцию их самозащиты, вполне понятную, но ставшую благодаря мощи указанных организаций официальной истиной, государственным положением:

Являются ли «Протоколы» подлинными или поддельными? Чтобы защититься от обвинений, выдвинутых против них издателями и читателями этого произведения, еврейские организации заявили, что его текст был подделан, целиком сфабрикован царской полицией. Именно данный тезис все еще преобладает в печати и в официальных объяснениях. Советским властям было бы нетрудно дать разъяснения уже в 1920-х годах. Действительно, архивы русской империи попали в руки Ленина и его друзей в 1917–1918 гг.; семьдесят лет назад они были использованы для раскрытия закулисной стороны русских займов. Под заголовком «Гнусная продажность французской прессы» издательство Французской коммунистической партии напечатало переписку и доклады, найденные в архивах различных царских министерств. В тот момент, когда советский режим обнародовал закон, предусматривавший смертную казнь за любой акт антисемитизма, – тогда очень большое число евреев входило в новое правительство, – нормальным делом с его стороны явилась бы публикация архива Охранки относительно происхождения «Протоколов», если, как утверждалось, они представляли собой фальшивку, изготовленную царской тайной полицией. Эта публикация не была предпринята. Так что мы остаемся в состоянии неуверенности и невозможности высказаться в пользу подлинности или неподлинности «Протоколов». Антисемиты утверждают, что они верны, поскольку большая часть событий, упомянутых в этом сочинении, осуществилась в течение времени, прошедшего после его публикации. Еврейские организации отвечают, что речь идет о грубой фальшивке, план которой был взят из книги Мориса Жоли, друга Адольфа Кремьё, «Диалог в аду между Монтескьё и Макиавелли» [sic] (ср.: Dictionnaire de la politique française, tome II, P. 553, 554). Спор не закончен[243].

Такова операция, характерная для символического антисемитизма, который мы вновь обнаруживаем в ином обличье, в ревизионизме фориссоновского типа: поставить лицом к лицу «антисемитов» и «израильтян» (или «еврейские организации») как законные стороны в необходимом споре. Что касается учеников Р. Фориссона, то они требуют «дебатов» между «ревизионистами» и сторонниками «искоренения».