Глава 2
В следующие три месяца еще три высоко квалифицированных специалиста при обстоятельствах, которые могли и должны были поднять тревогу, но не подняли, исчезли. Один, также как Берг просто пропал в неизвестном направлении, очевидно, следую своей прихоти. Двое других исчезли, официально сославшись на мало убедительные обстоятельства, которые только усилили гнев Байтса и Лейдлера. Последний решил, что по этому поводу надо что-то делать. В свободной стране каждый может оставить работу и искать другую без того, чтобы его арестовали за недостаточную откровенность или заставили сделать операцию.
Потом пришла очередь Ричарда Брансома. Мир начал для него распадаться в пятницу, тринадцатого. До этого дня он жил в приятном удобном мире, не обращая внимания на некоторые недостатки этого мира. В нем были случайности, рутина, скука и соперничество, страх и тысяча и одна разные другие события, которые переживает каждый человек. Но жизнь надо прожить. Жизнь полна мелочей, которые мы принимаем как должное и почти не замечаем, пока они вдруг не исчезнут.
Каждое утро в восемь десять отходил поезд. Те же лица, на тех же сиденьях, тот же шелест разворачиваемых газет, тот же гул голосов при разговоре. Или вечерняя дорога домой вдоль обсаженной деревьями аллеи, где всегда можно встретить какого-нибудь соседа, чистящего газон на лужайке. Щенок, прыгающий вокруг тебя перед твоим крыльцом. Улыбающееся, раскрасневшееся от кухонной жары лицо Дороти, приглашающей в дом, когда двое детей виснут у тебя на руках и просят сделать что-то для них смешное и веселое.
Вот это и есть малюсенькие, но ценные крупицы, из которых и состоит обычный день. И вот разом они теряют свою реальность. Они расплываются и становятся размытыми, они маячат как нетвердые признаки, не решившие идти ли им дальше или остановиться. Они покинули его, оставив в ужасном умственном одиночестве. Он ринулся за ними с желанием догнать их, их, которых разжигали его шокированный мозг, догнал их, но они тут же исчезли снова.
Все началось с нескольких слов. Он возвращался домой в холодный вечер, который нес в себе явные намеки приближающейся зимы. Тонкие слои тумана плавали в приближающихся сумерках. Как всегда, он должен был пересесть с поезда на поезд, и для этого ему надо было двадцать минут подождать на платформе. Следуя своей обычной привычке, он прошел в буфет, чтобы выпить за это время кофе. Он сел на стул за стойкой с правой стороны и сделал заказ, который он делал уже бесчисленное число раз.
– Черный кофе, пожалуйста.
Рядом с ним сидели два человека, крутили в руках чашечки с кофе и вели несвязную беседу.
Они выглядели как ночные шоферы-"дальнобойщики", собирающиеся вскоре приступить к своим обязанностям. Один из них говорил со странным непонятным акцентом, который Брансом не мог определить.
– Шансов пятьдесят на пятьдесят, – сказал тот, что говорил с акцентом, – даже если это было сделано вчера. Полиция никогда не раскрывает более половины убийств. Они сами в этом признаются.
– Не знаю, – возразил другой. – Цифры могут врать. На пример, сколько раз они прихватывают кого-нибудь, кто совершил более одного преступления, к примеру, дюжину?
– Что ты хочешь этим сказать?
– Смотри, давай будем рассуждать о вещах как они происходят на самом деле, а не как они должны быть. Никого не наказали за убийство, это будет начальный факт. Парня допустим, приговорили к смерти совсем за другие грехи. Но они знают, что он убийца, а доказать этого не могут. А они должны доказать, иначе им его не прихватить.
– Ну?
– Но он, возможно, замешан в нескольких других убийствах, о которых они не знают, или не могут их доказать. Все эти убийства остаются нераскрытыми. Но что толку, если они и сумеют их на него повесить? Никакого! Они не могут казнить его несколько раз. Когда заплатит за свое убийство, он заплатит за все сразу. Он заплатит за определенное преступление, которое они раскрыли, – говорящий задумчиво отхлебнул кофе, – этот факт никогда не опубликовывался и никогда о нем не скажут. Но если бы он был обнаружен, то мы бы увидели, что шанс для убийцы остаться безнаказанным – двадцать из ста.
– Пусть будет так, – согласился тот, что говорил с акцентом. – Но как они утверждают, это было совершено лет двадцать назад. Это дает преступнику кое-какую фору.
– А как ты оказался замешан в этом?
– Я же говорил тебе. Вода подымала это большое дерево. Оно очень низко склонилось над дорогой. Заставило меня даже пригнуть голову, когда я проезжал мимо. Через несколько минут я встретил патрульную полицейскую машину. Я остановил ее и предупредил их о том, что пятьдесят тонн готовы перекрыть дорогу. Они поехали туда посмотреть.
– А потом?
– Затем полицейский пришел в кантору и спросил меня. Он сказал, что дерево спилили и увезли. А вот под корнями нашли человеческие кости, принадлежащие женщине, убитой около двадцати лет назад. Что они ждут какого-то эксперта, который осмотрит эти кости, – говорящий отхлебнул кофе, посмотрел нахмурившись на стену и продолжил. – Он сказал, что у нее пробит череп. При этом он уставился на меня, как будто я и есть тот кадр, которого они ищут. Он спросил меня, сколько лет я езжу по этой дороге и не видел ли я там кого-нибудь или что-нибудь подозрительное.
– А ты ему ничего и не сказал, – усмехнулся второй.
– А я и не мог ему ничего сказать. Он записал мой адрес на случай, если я им еще понадоблюсь. Может быть, они теперь будут за мной следить, когда я буду проезжать через Бельстон. Это все, что получил за заботу об обществе.
Бельстон!
БЕЛЬСТОН!
Человек, слышавший все это и сидевший на другой стороне прилавка, уставился в свою чашечку кофе. Чашка опустилась вместе с рукой, как будто из руки внезапно утекла вся сила. БЕЛЬСТОН! Чашечка чуть не упала. Он не дал ей упасть, только собрав всю свою силу и поставил ее аккуратно на блюдечко, затем соскользнул со стула и медленно вышел. Шофера не заметили как он удалился. Он медленно шел, коленки дрожали, в спине пробегал холодок, голова кружилась.
Я РИЧАРД БРАНСОМ, ВЫСОКОКВАЛИФИЦИРОВАННЫЙ МЕТАЛЛУРГ, ГОСУДАРСТВЕННЫЙ СЛУЖАЩИЙ. МНЕ ДОВЕРЯЕТ МОЕ НАЧАЛЬСТВО. УВАЖАЮТ ДРУЗЬЯ И КОЛЛЕГИ, МЕНЯ ЛЮБИТ МОЯ ЖЕНА, ДЕТИ И ДАЖЕ ЩЕНОК. ПРЕЖДЕ ЧЕМ МЕНЯ ПОСТАВИЛИ НА СЕКРЕТНУЮ РАБОТУ, МЕНЯ ПРОВЕРЯЛИ ЛЮДИ, КОТОРЫЕ СПЕЦИАЛЬНО ОБУЧАЛИСЬ ЭТОМУ. МОЕ ДЕЛО ЧИСТОЕ. МОЯ РЕПУТАЦИЯ БЕЗУПРЕЧНА. НА МНЕ НЕТ НИ ОДНОГО ПЯТНА!
НЕТ ПЯТНА?
БОЖЕ, ПОЧЕМУ МЕРТВЫЕ ВСТАЮТ ИЗ СВОИХ МОГИЛ И ВМЕШИВАЮТСЯ В ДЕЛА ДРУГИХ? ПОЧЕМУ ОНИ НЕ ЛЕЖАТ В СВОИХ МОГИЛАХ И НЕ ДАЮТ ЖИВЫМ ЖИТЬ В МИРЕ И ПОКОЕ?
Он стоял и пустыми глазами смотрел на подходящий поезд, которого он до этого ждал, и сейчас не осознавал его приближения. Ноги сами внесли его в вагон, в котором он обычно ездил. Он шел как слепой. Он непонимающе огляделся, сел на свое обычное место и все это как во сне, не понимая, что делает.
ПОЧЕМУ Я УБИЛ ЭЛАЙН?
Вагон был как всегда полон. Рядом с ним и вокруг него сидели все те же лица. Он приветствовал их при входе обычным кивком головы и они были готовы как всегда поболтать с ним о пустяках.
Человек, сидевший против него, Фамилоу, свернул свою вечернюю газету, пихнул ее в карман, откашлялся и сказал:
– Сегодня был прекрасный день, я думаю вы со мной согласитесь. За последнее время погода компенсирует нам... – он осекся и продолжил уже громче. – Вы плохо себя чувствуете, Брансом?
– Я? – Брансом вздрогнул. – Нет, все в порядке.
– Вы плохо выглядите, – сообщил Фамилоу. – Вы такой бледный, как будто вас побелили, – он наклонился в сторону и хихикнув, легонько толкнул локтем Коннели, человека, сидевшего рядом с ним. – Слышишь, что говорю? Брансом такой бледный, как будто его побелили.
– Да, выглядит он плоховато, – согласился Коннели, не собираясь восхищаться чужим остроумием. Он отодвинул в сторону свои колени. – Не стошните на мои колени.
– Все нормально. Со мной все в порядке, – слова прозвучали какими-то чужими.
ПОЧЕМУ Я УБИЛ ЭЛАЙН?
Фамилоу оставил эту тему и начал жаловаться на бога и на падение деловой активности.
Все это время он смотрел на Брансома своими бесцветными глазами слегка вытаращенными. Казалось, что он все время ожидает, что произойдет что-то неприятное. Коннели тоже ожидал чего-то, правда, не в таком явном виде. У них был вид людей, которые не по своей воле были вызваны оказать первую помощь человеку, катающемуся в припадке по полу.
Поезд продолжал громыхать колесами по рельсам, разговор заглох, и все трое сидели, чувствуя себя не в своей тарелке. Никто не пытался возобновить разговор. Наконец за окном показалась полоса огней, которая замедлилась, и поезд остановился. В туманной темноте на платформе послышались голоса. Кто-то в голове поезда с грохотом вез сундук. Коннели и Фамилоу не отрывали выжидательного взгляда от Брансома, который, казалось, совершенно не замечал их внимания.
В конце концов Фамилоу наклонился и похлопал Брансома по колену.
– Если вы, конечно, не переехали, то это ваша станция.
– Да? – Брансом недоверчиво посмотрел на него.
Он поднял занавеску и уставился в окно.
– Действительно! – он схватил свой портфель и ринулся в проход. – Должно быть я просто задремал.
Когда он выходил из вагона, то услышал, как Коннели сказал:
– Задремал с кошмарами, наверное.
Затем он оказался на платформе, наблюдая, как отходит поезд. Ярко освещенные вагоны один за другим проезжали мимо него. Он мог видеть в окнах пассажиров, которые болтали между собой, читали газеты и покачивались в полудреме. Ни у кого не было настоящих причин для волнения. Их головы были заняты лишь вполне тривиальными мыслями. Что у них будет сегодня на обед? Чувствовали желание провести тихий спокойный вечер перед телевизором и задумывались, хочет ли Мабл тоже провести вечер дома, или куда-нибудь сходить? Они были ленивы и благодушны, каким был и он сам по дороге домой до сегодняшнего дня.
Но сейчас началась охота, и дичью в ней был Брансом. Стоя один, если не считать этих проезжающих вагонов, он испытывал настоящий страх преследования. Это было не какое-нибудь ощущение приключения, как можно было бы сказать. Это было разбивающее мысли психическое состояние, которое он никогда не испытывал. И в конце этого бега на длинную дистанцию стоял приз для победителя – электрический стул. Он мог представить со всей отчетливостью этот стул, и это видение в нем вызывало головокружение.
Он не мог избежать этих мыслей и в то же время не мог ничего придумать. Выйдя со станции, пройдя по улице и завернув за угол, он продолжал идти, совершенно не представляя себе, где он. Автопилот, который находился у него в голове, взял управление на себя и вел его домой по хорошо известному маршруту. Он видел ярко освещенные окна соседей. Раньше эти окна наводили на мысли о жизни, протекающей повсюду, теперь он смотрел на них как на просто огни, потому что мысли его были о смерти. Кости, которые могли и должны были перейти в другое столетие. Кости, которые должны были остаться под корнями до тех пор, пока не пройдет столько времени, что связать эти кости с настоящим будет невозможно. В этой цепи случайностей, казалось, есть какое-то дьявольское упрямство, которое хотело направить всю цепь случайностей в направлении определенного виновного. Из миллиона деревьев только одно, вполне определенное, должно было наклониться и начать охоту на человека.
На встречу ему попался молодой Джимми Лингстром, таща за веревку маленький грузовик ярко красного цвета.
– Здравствуйте, мистер Брансом, – крикнул он.
– Здравствуй, – механически ответил Брансом, забыв прибавить "Джимми", как делал всегда.
Он механически пошел дальше, как робот.
Пару месяцев назад он заполнял однообразные часы какого-то путешествия, чтением одного из сенсационных журнальчиков о преступлениях. Кто-то забыл этот журнальчик на сидении в поезде и Брансом подобрал его из любопытства и начал перелистывать. Одна из правдивых историй в этом журнале рассказывала, как собака во время прогулки выкопала кости руки с золотым кольцом. И отталкиваясь от этой маленькой детали шаг за шагом, адвокаты и детективы, разъезжали по всему свету и собирали и складывали кусочки джигсо в течении двух лет. И вдруг видна стала вся картина во всей своей неприглядности и человек пошел на электрический стул через четырнадцать лет после совершения преступления.
А теперь вот это. Где-то недалеко находится большая контора, в которой работают ученые ищейки, и они уже изучают жертву. Определяют примерную дату убийства, пол, вес, рост и множество других деталей, которые понятны только специалистам. Распутывание паутины лжи началось, а окончание этой процедуры зависит только от времени.
Его пульс участился от таких мыслей. Как настанет конец? Дома, на работе или может быть вот так сейчас, по дороге домой или на работу? Возможно, дома, и этого он боялся больше всего. В своем мозгу, возбужденным происходящим, он легко мог представить себе эту сцену. Дороти пойдет откроет дверь и впустит двух или больше суровых мужчин с грубыми лицами и будет стоять с широко раскрытыми глазами, пока один из них будет говорить.
– Ричард Брансом? Мы из полиции. У нас есть ордер на ваш арест, и мы должны вас предупредить, что все, что вы сейчас скажете, может...
Визг Дороти. Дети плачут и пытаются выставить полицию за дверь. Щенок повизгивает от симпатии к нему и ищет укромное местечко. А полиция уведет его, они пойдут рядом с ним, с обеих сторон от него, чтобы он не убежал. Поведут его от Дороти, от детей, от щенка, от дома, от всего, что для него так дорого. И это навсегда, навсегда, навсегда.
Его прошиб холодный пот, несмотря на ветреный вечер, когда он обнаружил, что вот уже пятьдесят ярдов, как он пошел собственный дом. Развернувшись на одном каблуке, он вернулся, поднялся на крыльцо, и как пьяный начал беспорядочно шарить в карманах в поисках ключа.
Как только он вошел в дом, дети с визгом бросились к нему и начали на него прыгать. Каждый визг казался ему особенно пронзительным и ударял по нервам, такого он еще никогда не испытывал. Щенок повизгивал и крутился у него под ногами, заставляя его постоянно спотыкаться. Ему потребовалось собрать всю свою волю, чтобы не реагировать на визг и водворить на лицо фальшивую улыбку. Он погладил две растрепанные головки. Он погладил и похлопал по двум мягким щечкам, осторожно переступил через щенка и, сняв пальто, шляпу, повесил их на вешалку.
Дети сразу заметили, что что-то не в порядке. Они замолчали, отошли в сторону и мрачно наблюдали за ним, зная что у него какие-то неприятности. Он попытался развеселить их, но теперь ему это уже не удалось. В свою очередь, они не сделали ничего, что могло бы его успокоить. Даже сам их взгляд говорил как бы о том, что они знают, что на нем лежит какое-то проклятие.
Из кухни послышался голос Дороти:
– Это ты, дорогой? Ну как прошел день?
– Беспокойно, – признался он.
Он прошел на кухню, поцеловал ее и на какое-то время поддался слабости. Он обнял ее чуть-чуть слишком сильно и держал в руках чуть-чуть слишком долго, как будто хотел сказать, что никогда с ней не расстанется.
Она немного отодвинулась от него, внимательно посмотрела на него, и ее изогнутые брови нахмурились.
– Что-нибудь серьезное, Рич?
– Что серьезное?
– То, что у тебя в голове.
– Нет, меня ничего не тревожит, – соврал он, – просто пара сложностей, на работе. Со всеми этими проблемами сойдешь с ума, но за это мне и платят деньги.
– Ну, – сказала она с сомнением, – постарайся не поддаваться этому. Дом – это то место, куда люди уходят от всего этого.
– Знаю, – согласился он, – но от них не так просто избавиться. Может, некоторые и могут отбросить их сразу же после выхода из лаборатории, но у меня так не получается. Даже дома мне надо еще около получаса, чтобы избавиться от них окончательно.
– Но тебе за такую переработку не платят.
– Мне и так платят достаточно.
– Ты этого заслуживаешь, – сказала она определенно, – лучшие головы заслуживают лучшей платы.
Он похлопал ее по щеке.
– Они знают это, моя милая. Но на свете есть куда лучшие головы, чем моя.
– Ерунда, – ответила она, ставя под миксер миску. – У тебя просто появился комплекс неполноценности. Ты меня просто удивляешь.
– Нет, – возразил он, – хорошая голова достаточно хороша, чтобы увидеть еще более хорошую голову. В институте есть такие, которые достойны широкой известности, поверь мне. Умные люди, Дороти, очень умные. Хотел бы я быть таким же компетентным, как они.
– Ничего, если ты еще не такой, то скоро обязательно станешь, – заверила Дороти.
– Надеюсь.
Он задумался. "Будешь", сказала она. Будущее время. Это имело смысл еще вчера, но не сегодня. Его будущее было отобрано чужими руками, медленно, по кусочкам, частичка за частичкой. До того дня, скоро или рано...
– Ты какой-то вялый сегодня. Голоден?
– Не очень.
– Обед будет готов через несколько минут.
– Хорошо, дорогая. Я как раз за это время помоюсь.
По дорогу в ванную он стянул с себя рубашку и начал мыться, как будто таким образом хотел смыть всю черноту у себя на голове. В его голове была паутина, каждый раз, как он наклонялся над раковиной, его слегка качало в сторону.
Поспешно вошла Дороти.
– Я забыла сказать тебе, там есть сухое и теплое полотенце... ой, Рич, ты где-то рассадил себе руку.
– Я знаю, – он взял из ее рук полотенце и начал промокать себе шею и груди, потом согнул руку, чтобы посмотреть на ссадину на локте. Локоть побаливал. – Упал на ступеньках в Бринагане сегодня утром. Рассадил локоть и ударился затылком.
Она ощупала его затылок, запустив свои тонкое пальцы ему в волосы.
– Да, там здоровая шишка.
– И не говори. Очень больно, когда до нее дотрагиваешься.
– Рич, ты так можешь сломать себе шею. Там очень крутые ступеньки. Как же это случилось?
– Сам не знаю, – он кончил вытираться и взял рубашку. – Я спускался по ним так же как и тысячу раз до этого. И вдруг нырнул прямо вниз. И не поскользнулся, и не запнулся. Не помню, чтобы плохо себя чувствовал, головокружение там или еще что. Просто взял и полетел прямо на землю. Навстречу поднимались два парня, они видели как я пошатнулся, кинулись ко мне и сумели подхватить меня. Я думаю, если бы не они, все было бы гораздо хуже.
– Ну, а потом?
– Я, видимо, вырубился на какое-то время, потому что, когда пришел в себя, я уже сидел на ступеньках, а один парень хлопал меня по щеке и спрашивал: – "С вами все в порядке, мистер?". Я с трудом поднялся на ноги, ноги у меня дрожали и пошел дальше. Надо сказать, я чувствовал себя очень глупо.
– Ты ходил к доктору?
– Нет. Не было каких-либо оснований. Пара синяков и все. Я не привык бегать к докторам, каждый раз как я ударюсь и поцарапаюсь.
Она озабоченно оглядела его.
– Но, Рич, если с тобой случился такой обморок, то значит с тобой что-то не все в порядке и...
– Со мной все в порядке. Я настолько здоров, что вполне могу упасть с Большого Каньона и потом запрыгнуть туда обратно. Не надо беспокоиться о какой-то ссадине и шишке. Дети, пока не повзрослеют, получают такое постоянно, – он взял воротничок и галстук и начал одевать их. – Я просто о чем-нибудь задумался и оступился, что-нибудь подобное. Это научит меня смотреть, куда я иду. Давай забудем об этом. Хорошо?
– И все равно, я... – ее голос вдруг затих, на лице появилось озадаченное выражение, – что-то горит, – вскрикнула она и бросилась на кухню.
Он внимательно осмотрел себя в зеркале, пока завязывал галстук. Вытянутое аскетическое лицо, тонкие губы, довольно темные глаза, темные волосы. Маленький белый шрам на левом виске. Хорошо выбрит, хорошо одет. Через сколько времени они составят описание его наружности? Как долго до того момента, когда какой-нибудь писака, без галстука, постоянно жующий сигареты, напишет о нем статью с кричащим заголовком вроде: "Фантом-убийца из Куперкрик!"?
То, что смотрело на него из зеркала, никак не походило на лицо убийцы. Но его вполне можно изменить, особенно на фотографии с глазами, уставленными в камеру и с полицейским номером, висящим на шее. Каждый может выглядеть убийцей при таких обстоятельствах, особенно, когда глаза устали от яркого света и сам валишься с ног от бессонной ночи, проведенной на допросе.
– Обед готов!
– Иду, – отозвался он.
Ему совершенно не хотелось есть, но надо было пройти через всю эту процедуру обеда.
Тревога, звенящая у него в голове, отзывалась болью в животе. Но отказ от пищи мог вызвать еще больше нежелательных вопросов. Ему пришлось есть через силу.
Перед смертью не надышишься.
Смешно.
Когда человек видит свой конец, ему должно быть не до еды.
Он шел мимо охраны, как всегда в девять утра. Кивнул охранникам всех трех отрядов, переминаясь, подождал у каждой двери. По инструкции охранники должны были бы спросить его пропуск и изучать его несколько минут, несмотря на то, что хорошо знают его. Но это правило перестало быть строгим после того, как Каин взорвался, когда его шурин спросил у него его пропуск в семнадцатый раз за день. Теперь охранники только кивали знакомым. И бросались на тщательную проверку только к незнакомым для них лицам.
В раздевалке он снял пальто и шляпу, и повесил их в металлический шкафчик, потом натянул на себя рабочий халат темно-зеленого цвета с металлической круглой бляхой на груди. Затем он прошел по нескольким коридорам, мимо еще нескольких охранников и прошел через темно-зеленые двери. Дольше он прошел через хорошо оборудованную лабораторию и, наконец, дошел до большого помещения в глубине. Помещение по своим размерам напоминало авиационный ангар. Каин и Потер были уже там, они водили карандашами по чертежу, разложенному на скамейке, обсуждая что-то в устройстве, стоящем в центре зала.
Блестящий металлический объект, стоящий в центре зала, напоминал нечто среднее между автомобильным двигателем и длинноствольной зениткой. Но его вид не мог никого обмануть. Любой грамотный специалист-баллистик после краткого изучения мог понять назначение этого устройства. Ряд маленьких ракет, стоящих у основания устройства, выдавал его предназначение с головой – снаряды без гильз.
Предметом обсуждения Каина и Портера была опытная модель автоматической зенитки, очень эффективной за счет использования в ней жидкой взрывчатки. Эту взрывчатку можно было быстро закачать в ракету, ее можно было пропускать через форсунку, а ракета была снабжена электрическим детонатором. По чертежам эта установка могла выпускать шестьсот ракет в минуту на высоту около семнадцати тысяч футов. Но вот на испытаниях это не подтвердилось, установка нагревалась и траектория запуска становилась нестабильной.
Теперь они искали новые способы, при помощи которых можно было бы обойти эту трудность. Идея была прекрасной, но на практике в устройстве не срабатывало огромное количество мелочей, больше чем блох у блохастой собаки. Если недели или месяцы проб и ошибок, споров и поисков приведут к решению этой проблемы, то страна получит устройство, способное разорвать небо пополам.
Сейчас они находились в такой стадии, когда, кусая ногти, мучительно думали над единственной проблемой, как снизить нагрев установки, не снижая при этом темпа стрельбы. Это было не так уж невозможно, как это может показаться с первого взгляда. При последнем решении они пришли к много ствольной установке, стреляющей сериями. Но для последних испытаний установка была еще не готова.
Каин прекратил ворчать на Портера и повернулся к Брансому.
– Ну, вот еще один непризнанный гений, – сказал он. – Да будет Вам известно, мы пришли к решению проблемы.
– И какое же это решение? – спросил Брансом.
– Или же направляющий, или же корпуса ракет надо делать из сплава, создающего минимальное трение, – улыбнулся Каин, – как специалисту в области сплавов тебе и карты в руки. Так что, давай, дерзай!
– Очень хорошо, сделаю, конечно, если смогу.
– Но нам надо будет обскакать Хиндельмана, – заметил Портер, – если они смогут стабилизировать полет этих штук тем путем, каким собираются, то нашу штуку можно будет просто выбросить, – он махнул рукой в сторону установки. – Ракеты будут управляемыми, и тогда нам нужно будет создать простую стартовую установку и получится управляемая радарами базука.
– Я не специалист во взрывчатых веществах, но не понимаю, чем этот способ лучше нашего, – заметил Каин. – Но и это надо попробовать, – он четыре раза обошел вокруг установки. – Эта штука – жертва собственной эффективности. Нам надо найти способ какой-то, чтобы обрезать все пакости и в то же время не затронуть удовольствие. И чтобы мне в свое время не заняться литературой, тогда бы у меня была бы сейчас легкая жизнь.
– Установка должна быть много ствольной, – сказал Портер.
– Это значит признать поражение. А я не хочу признавать поражение, да и ты, я думаю, тоже. Нет, сдаваться нельзя. Я строил эту штуку. Это – моя жизнь. Это – моя любовь. И пусть идут к чертям все критики. – Он не заметил сочувствия в глазах Брансома. – Вот ты бы выбросил предмет своей любви только из-за того, что он приносит тебе много хлопот?
Когда он увидел, что Брансом при этих словах побледнел и, не отвечая отошел в сторону, помолчав несколько минут, спросил Портера удивленно:
– Я что-нибудь не так сказал? Черт побери, я так и не понял, то ли он хочет выброситься в окно, то ли броситься на меня. Я никогда не видел его таким. Я что, что-нибудь не так сказал?
– Ты, наверное, наступил на его любимую мозоль.
– Какую мозоль? Я только сказал...
– Я слышал, что ты сказал. Я слышал тебя прекрасно. Очевидно, это для него что-то значит, что-то очень важное, что его очень трогает. Может, у него дома неприятности. Может, они поругались с женой, и в запарке он пожелал ей смерти?
– Он никогда не сделает такого. Я его хорошо знаю. Он не такой, чтобы поддаваться эмоциям, даже дома.
– Может, его жена? Некоторые женщины могут впасть в истерику из-за любого пустяка. Может, жена довела его до того, что ему свет не мил?
– Я думаю, он в таких случаях просто умолкает и не будет подливать масла в огонь. В последний раз на курорте он просто собрал чемодан и уехал.
– Да, я тоже думаю так о нем, – согласился Портер. – Но мы можем и ошибаться. Никто не может сказать, что можно ожидать от человека в критической ситуации. Любая неожиданность может вызвать совершенно неожиданную ситуацию. Здоровенный мужчина начинает, как страус, зарывать свою голову в песок, в то время, как хилый мужичонка совершает героические подвиги...
– Да Бог с ним, – сказал нетерпеливо Каин, – пусть он сам решает свои собственные проблемы, а нам хоть бы на половину сократить свои собственные.
И вернувшись к чертежам на скамейке, они снова принялись обсуждать устройство.