Тысячи камней
– Вот. Займись делом. Все эти камни, нужно собрать.
Их тут тысячи. На неделю работы. Ровно столько пишется картина мира.
Битые, смазанные, разной величиной и оттенком белого кирпича. Обломки чьей-то войны. Целые. Цельностью своей делятся со мной и ровно ложатся на плоскость. Выстраиваю пирамидой и после каждой выкуриваю победную сигарету.
Что это за место? Куда я попал? Маленькое стекольное производство на краю деревни из трех домов. Мимо меня каждые десять минут курсируют говновозки. Сутки через трое. Согласен.
Похоже, это последняя моя работа. Чем ещё можно заняться, после того, как ты собирал камни в Оманово? Я шел к ним долго и нашел их в том месте, там, где я один, сторож бьющегося стекла о разбитые временем камни.
Все началось тогда. Тогда я тоже был один. Лежал в больнице под капельницами. Мне было пять. И в утешение была мне подброшена книга « Кот в сапогах». Я разглядывал картинки и спрашивал себя, как это сделано. Кто этот человек, чьи картинки спасают меня от боли одиночества? И в тот момент я понял, чем я должен заняться, чтоб не свихнуться от скуки. Я уже понимал, куда я попал. Поэтому я не задавал вопросов, как другие дети. Как только они возникали, я находил ответ. Пускай детский и не осмысленный, но свой. Так я задал себе первый серьезный вопрос: « Кто такой художник?» Вопрос простой, но отвечаю на него я только сейчас, когда таскаю эти белые кирпичи и складываю на полеты пирамидкой. Более бесполезным делом, как это, я не занимался. А значит, это, то самое место и время, для осознания своего места во времени.
Моя первая картина мира, как и всякая другая, любого маленького человека, случилась со мной как раз в той больнице, ибо страдания очерчивают путь в бесконечность. Она, эта картина ограничивалась окном и была монохромной по цветовому содержанию, как и всякая первая картина мира человека, который пробует этот мир на прочность от своего прикосновения. Структура её была весьма проста: заснеженный пригорок, на нем графитовой массой стоял мертвый заваленный забор, а за ним почерневшие от упадка и боли деревянные домики или скорее сараи, где держать можно только свиней. И вся эта прелесть вываливалась на меня, любителя острых ощущений. Ничего страшней я тогда, в пятилетнем возрасте не видел. Эта картина разъедала мне душу, хотелось выть от одиночества наедине с этим ужасом. Если бы я тогда знал, что это называлось Россией и что это всё было моей Родиной, я никогда бы не вышел из этой больнице. Болел бы до состояния триколора, изучал бы цветовую гамму больничной палаты, пока не выкачали бы из меня всю кровь. Собственно, этим я и занимался. Следующая моя картина была уже цветной и слезной. В конец обезумев от долгого ожидания своих родителей, я взобрался на подоконник и кричал слово «мама» в залитое каплями дождя окно. Я пытался расщепить красный цвет на оттенки, пытаясь угадать в каком из них одета моя мама в дип ред или пинк. Все сливалось в глазах от слез на окне и в моих глазах. Я терял маму и себя в своей одержимости найти её форму сквозь свои пятилетние наблюдения. Я находил её, приглядывался в глубину всей её сути и снова терял. Её, вообще, в тот день, там, за окном не было. Ко мне на подоконник присоединилась маленькая девочка. Я давно положил на неё глаз, хотел приударить, но она в свою очередь достала большую деревянную ложку и со всей своей крохотной дури влепила мне по лбу. Тогда -то у меня что-то и умерло внутри.
Я вышел из больницы прозревшим, другим человеком со своим видением всего, что происходило вокруг и уже знающим в какой жопе я нахожусь. Единственного, чего я не знал, как из неё выбраться. Но что-то мне подсказывало, что рисовать каракули и есть тот правильный путь, где я могу оставить свой след, как свидетель всего этого кошмара, и в то же время, вылезть из него незаметно и не запачкавшись.
Так я выждал момент и сам в поиске своем материализовал своё желание. В один прекрасный день я узнал себя и осознал, что я- художник. Я долбанный творец того, что скрыто от простых глаз тех, которые не могут найти выхода из своей обычной жизни, захламленной ненужными вещами и понятиями о жизни, с её выдуманными ценностями, которые заставляют снова и снова играть в одну и ту же игру в дурака. Я показываю выход из неё. Я создаю мир, по своему образу и подобию, сравнивая его с миром обычных людей, делаю выводы, изучаю вас. Я знаю анатомию, не хуже врача и поэтому вам от меня не скрыться, а мне от вас. Я знаю все ваши пороки, привычки и потребности в жизни и даже смерти. Я изучал вас очень долго. За пару секунд до того, как вы ударите меня по лицу, я определю ваш психотип, только взглянув на ваше строение лица, мимику, жесты и походку, но будет уже поздно. Я даже знаю, что вы сейчас скажете, глядя на мою картину. А картин у меня очень много, начиная с доисторических времен, тогда, когда я провожал вас в последний путь. Я рисовал на скалах то, чем вы заслужили о себе память для своих потомков. Если вы действительно чего-то стоили, вытесывал вас из камня, сочинял стихи и музыку, танцевал для вас, чтобы вы вернулись туда, где вас уже ждут. Чтобы вы остались в памяти следующих поколений, я выражался вашим языком. Сначала языком охоты. Я сам такой же, как и вы, охотник и я знаю этот язык. Потом языком торговли. Я сам такой же торговец и я знаю его, потому что мне нужно было выжить в мире людей, где всё покупается и продается. А так как, всё покупается и продается, откуда- то пришла вера, что это не так. И я поверил так же, как и вы и уже создавал новое, то, что заставляло сомневаться в подлинности той прошлой жизни, которую вы вели с вашей мимикой, жестами и походкой с начала времен. Я забавлял вас сюжетами из вашей же жизни, мучил вас, показывая вам ваши грехи, а вы мучили меня. Показывал вам ваши добродетели и сомневался в них, потому что и вы в них сомневались. Я задавал вам вопросы на вашем языке, а вы мне разгневанно отвечали. И тогда я придумал свой собственный язык, язык художника и после этого вопросы стали задавать вы. И я отвечал на непонятном для вас языке своего искусства и вы слушали, потому что я знаю, как сказать, чтобы вы слушали. Я знаю, что изобразить, чтобы вы смотрели. Я знаю, что сыграть, чтобы вы слушали и смотрели. Потому что знаю, что вам нужно, но вы не всегда знаете, что нужно вам с вашим хламом. А я знаю, потому что прожил с вами тысячи лет и проживу столько же, если вы не разучитесь делать ошибки, предаваться греху, меняться, искать добродетель и терять её, любить жизнь и так же её ненавидеть, плакать и смеяться, падать и подниматься. Я долго живу среди вас, такой же обычной жизнью, что и вы. Я знаю вас, а вы меня. Вы меня тоже изучали, как и я вас. Поэтому, чтобы быть к вам ближе, я говорю с вами на одном безграничном языке чувств, безгранично о себе и о вас, о своей любви и вашей ненависти, только для вас. Это и есть искусство. Эта игра будет длиться вечно, пока художник не потеряет любовь. Ведь я говорю с вами на языке любви, которая не имеет границ, а значит и искусство мое безгранично повисло на ваших ушах и ваших глазах серебриться осколками любви, которую вы скоро потеряете, так что становитесь художниками. У вас есть руки, есть голова, есть ноги- становитесь художниками и вам, если выдержите, будет принадлежать весь мир. Если же мир вам не нужен, с вами будет вечная война, которой я питаюсь и после которой сейчас собираю камни.
– Чья это земля?
– Ваша.
– Чей это замок?
– Он ваш.