Простые ответы на вечные вопросы. Жизнь жительствует ( Сборник, 2012)

Истина

Среди нескольких вопросов, давно названных «проклятыми», есть и вопрос о существовании истины. Конечно, можно зарыть голову в песок скептицизма и сказать, что все относительно, нет ничего абсолютного и никакой истины нет. Но разве не плод рассудочной нечистоплотности – говорить, что отсутствие истины и есть самое истинное утверждение?

На самом деле, истины нас окружают везде. Истина того, что мы живем; истина, что этот мир – не иллюзия нашего сознания, а действительно существует; в конце концов, истина, что дважды два четыре. Но почему же таким притягательным остается взгляд скептика, почему так и тянет сказать: «Эти истины есть, а Той Самой Истины – нет»!?

Очевидно, что, когда мы вслед за Понтием Пилатом задаем вопрос: «Что есть истина?», – мы говорим не о правильности математических аксиом, о чем-то ином. Разве разбросанные повсюду многообразные истины не выстраиваются в единую цепочку, в крепкую нить, плетущую какой-то неведомый узор – и быть может, узор со смыслом? Только вот кто его плетет, да и приятен ли глазу будет этот узор? Может, пусть лучше сама наша жизнь – как она есть, со всеми светлыми и неприглядными сторонами, и станет челноком истины, снующим взад-вперед, рисуя карту нашей судьбы? Ведь тогда не будет малодушного желания скрыться от пугающей своей категоричностью Истины с большой буквы. Потому что, если она есть, она имеет непосредственное отношение к каждому человеку?

Ответ мы слышим из уст блаженного Августина: «Любя что-то другое (неистинное), люди хотят, чтобы то, что они любят, оказалось истиной, – поэтому они ненавидят истину из любви к тому, что почитают истиной».

Само слово «истина» происходит от глагола «быть»: истина – это «естина» – то, что действительно есть. Но о чем можно сказать, что оно действительно существует? Ведь у любого предмета или явления есть свой источник – ничто не самобытно в этом мире! Поэтому когда на горе Синай сквозь громы и молнии Моисей слышит голос Бога – «Аз есмь Сый», то есть: «Я есть Тот, Кто Есть», – он слышит голос Самой Истины.

«Чтобы прийти к Истине, – пишет священник Павел Флоренский, – надо отрешиться от самости своей, надо выйти из себя; а это для нас решительно невозможно, ибо мы – плоть. Но… как же в таком случае ухватиться за Столп Истины? – Не знаем и знать не можем. Знаем только, что сквозь зияющие трещины человеческого рассудка видна бывает лазурь Вечности. Это непостижимо, но это – так. И знаем, что “Бог Авраама, Исаака, Иакова, а не Бог философов и ученых” приходит к нам, приходит к одру ночному, берет нас за руку и ведет так, как мы не могли бы и подумать».

Истина, как ее видит христианское откровение, – это вовсе не какой-то бессмысленный и безразличный закон бытия огромного часового механизма под названием Вселенная. У Истины есть свое лицо, Ее глаза пристально смотрят в человеческие сердца, осталось ли в них еще хоть что-то, сродное с Ней? Ее взгляд строг – но любящ: ведь у Истины человеческое лицо – это лик Богочеловека – Христа. Истина – это «Незабвенность, не слизываемая потоками Времени, это Твердыня, не разъедаемая едкою Смертью, это Существо существеннейшее, в котором нет Небытия нисколько»[30]. И эта Истина рядом, она никогда не иссякнет, несмотря на то что множество лжеистин стараются ее заслонить, внушить, что они-то и есть та Самая Главная Истина Бытия. Только бы не устать отыскивать в хаосе лживых дел и слов человеческих, в этом смешении правды и лжи ту Истину, которая одна и может спасти.

Протоиерей Павел Великанов

Жизнь

В этих строчках Александр Пушкин вместил целую бездну вопросов, издревле не дававших покоя мыслящему человечеству. Что есть жизнь? Что делать человеку в этой жизни? Где ее источник? Возможно ли человеку познать замысел Творца о своей судьбе? Есть ли какой-то смысл в наших стремлениях и страстях, в невыносимой боли и несправедливости земной жизни? Те же «проклятые» вопросы с неменьшей силой и дерзостью бросал своему Создателю древний библейский страдалец Иов.

Но с каждым днем времена меняются, и теперь такого рода раздумья о смысле жизни для многих покажутся глупым чудачеством. Когда уж тут задумываться о «высоких материях», если с утра до ночи надо крутиться, добывать кусок хлеба, «на жизнь зарабатывать»! Но если мы подчиняемся суете, потому что нам надо «зарабатывать на жизнь», не стоит ли крепко задуматься, в чем она, наша жизнь, на которую мы «зарабатываем», в жертву которой приносим все, что у нас есть? Быть может, это просто отговорка и вся цель нашей жизни в беге по замкнутому кругу, в пустой гонке за теми, кто рядом?

Заслуживает ли названия жизни это бессмысленное чередование рождений и смертей, эта однообразная смена умирающих поколений? Красота и целесообразность в окружающей нас природе, вложенная Создателем в каждый вид живых существ, способна вызвать лишь содрогание при взгляде на бессмысленность их существования. Ведь вся эта изумительная целесообразность рассчитана на ту единственную цель, которая никогда не достигается, – цель сохранения жизни. Чтобы продолжаться, одна жизнь должна стать пищей для другой, хищник должен съесть свою жертву. Побеждает тот, кто съест больше всего других и чье существование будет продолжаться как можно дольше, – вот каков суровый «закон жизни»…

А что же человек? Если он – дитя природы, не выходит ли, что в его жизни царит тот же самый «закон джунглей», только прикрытый фиговым листком цивилизации? Не давай «сожрать» себя, умей использовать других, живи дольше, чтобы вместить в свою жизнь побольше развлечений и удовольствий, попросту будь «разумным эгоистом» – вот и вся «сермяжная правда». Значит, единственная «реальная» мерка человеческой жизни – это просто количество приятно проведенного времени?

Едва ли, считал философ Николай Трубников. Ведь тогда «библейский Мафусаил со своими восемьюстами лет жизни заметно выигрывает перед Христом с Его тридцатью тремя годами… Человеческая жизнь, измеренная мерой вечности, приобретает иную размеренность и иной смысл. Мера вечности переводит страх смерти… в страх предвечный, страх лишенной смысла смерти, заставляющий нас преодолевать и творить, придающий жизни ее единственно достойный человека смысл».

Так в чем же состоит смысл человеческой жизни? Очевидно, каждый должен прийти к ответу самостоятельно, ибо жизнь – не задачник по арифметике, и в ней не бывает подсказок на последней странице. Но ответы, запечатленные в духовном опыте великих и святых людей, могут стать для нас бесценными ориентирами на этом пути. В поэтической переписке с Пушкиным святитель Филарет, митрополит Московский, ответил на это так:

А.В. Черняев

Счастье

В одном из своих воспоминаний Иван Ильин записал следующее: «Когда мне стукнуло восемь лет, бабушка подарила мне на елку красивую тетрадь в синем сафьянном переплете и сказала: “Вот тебе альбом, записывай в него все, что тебе покажется умным и хорошим; и пусть каждый из нас напишет тебе что-нибудь на память”… Вот было разочарование!.. Мне так хотелось оловянных солдатиков, они даже по ночам мне снились… И вдруг – альбом. Какая скучища… Но дедушка взял мою сафьянную тетрадь и написал на первой странице: “Если хочешь счастья, не думай о лишениях; учись обходиться без лишнего”… Да, хорошо ему было говорить: “Не думай”… А мне было до слез обидно… это была прямая насмешка надо мною и над моими солдатиками. Но позднее… И потом еще много спустя… У меня было так много лишений в жизни…И всегда, когда мне чего-нибудь остро недоставало или когда приходилось терять что-нибудь любимое, я думал о сафьянной тетради и об изречении деда. Я и сейчас называю его “правилом счастья”, или “законом оловянного солдата”»[35].

Много слов сказано о счастье, много исписано страниц, однако так и остается оно загадкой. У каждого поколения есть свой «рецепт» счастья, каждая эпоха не сомневалась в том, что именно ей удалось найти этот затерявшийся ключ от Эдема: разве не ради счастья вершились судьбы народов и цивилизаций? Но всегда счастье так и оставалось неразгаданной, а может, даже и роковой загадкой для человечества.

В 306 г. до Р.Х. на окраине Афин странствующий философ по имени Эпикур купил сад. Над его входом он поместил вывеску: «Гость, тебе будет здесь хорошо. Здесь удовольствие – высшее благо». Так впервые было сформулировано право, которое позже войдет во все политические лозунги, – «право человека на счастье», понимаемое как синоним удовольствия во всем. Это эпикурово счастье с юмором описал Саша Черный:

Какая пропасть лежит между этими словами и словами Христа о человеческом счастье! Для Христа счастливы – по-славянски блаженны – те, кто, с точки зрения эпикурова счастья, и есть самые несчастные, – нищие духом, искатели правды, чистые сердцем, кроткие и немстительные миротворцы, гонимые и угнетаемые со всех сторон. Что это, издевка над самым сокровенным в человеке? Да, если бы их сказал философ, уютно устроившись в кресле перед камином. Но когда каждым Своим словом Христос поднимался на Свою Голгофу, на Свой Крест… вряд ли Распятая Любовь стала бы так играть словами!..

Истина, открытая Христом, проста: не ищи счастья для себя, ищи его для других – и тогда оно само найдет тебя. Ведь на самом-то деле счастье не зависит от внешних условий: главное условие и в то же время главный тормоз для счастья – сам человек.

Ф.М. Достоевский красочно показал это своими героями. Болезненно-обнаженной, но по-детски чистой и искренней душе князя Мышкина всякая тварь открывалась своей небесной стороной; очарованный этим, он спрашивал: «…Неужели на самом деле можно быть несчастным? О, что такое мое горе и моя беда, если я в силах быть счастливым?..».

Но эти проблески подлинного, неземного счастья увидят только те глаза, которые подняты к небу; только сердце, полюбившее отдавать себя без остатка, может познать то блаженство, которое заповедал Христос:

Протоиерей Павел Великанов

Судьба

«Да, игра – это бой, схватка с невидимым, но могучим и коварным противником – вечно усмехающимся над человеком слепым роком; это дерзкий вызов случаю, отчаянная попытка своей собственной волей изменить круг предначертанности. И разве же не были в этом смысле игроками и Магомет, и Наполеон? Разве не поставили они на карту и собственную жизнь, и жизни миллионов людей, круто изменив привычный ход истории? А Гомер и Шекспир? Да и сам Достоевский разве не переступил черту судьбы, предуготовившую ему путь военного чиновника, но он поставил на “Бедных людей” и выиграл. Ведь выиграл же? И ад мертвого дома прошел – теперь он чувствовал неодолимое желание пройти и ад рулетки, этой игры с жизнью. Потому что это действительно ад или, вернее, один из кругов его, образ и символ преисподней. Жизнь, совесть, честь, любовь – все бросается в общее, крутящееся пекло колеса рулетки, перемешивается с франками, талерами, слитками золота, тысячами, сотнями тысяч, может быть, и с миллионом – и… мгновения ожидания – адское колесо крутится, крутится, и кажется, в нем сосредоточена сейчас вся вселенная со всеми своими страстями, надеждами и возможностями, но остановилось – и тут самый страшный, самый критический миг: кто выиграл, кто проиграл – ты или рок? Что на что обменяно?..»[40]

В музеях древнего искусства можно встретить изображение одной из античных богинь. Молодая женщина куда-то катится на крылатом колесе. Ее глаза закрывает повязка, в руках – рог изобилия. Это богиня древних римлян Фортуна, богиня удачи. Римляне полагали, что удача человека не зависит ни от каких других причин, кроме как от случайности. А значит, любое счастье капризно и недолговременно. Летит по миру Фортуна с закрытыми глазами и сыплет на кого попало из рога изобилия свои дары. Вот они попали на тебя… но «колесо Фортуны» повернулось, и богиня уже далеко…

Судьба слепа и мрачна: ей безразличен обреченный. Нет ей дела до трудов и потов, человеческих грехов или добродетелей, ведь она – богиня Случая и Хаоса. Сергей Аверинцев рассказывает, как воспринималась судьба в языческом мире: «Судьба не просто скрыта в некоей темноте, но сама есть темнота, не высветленная никаким смыслом, – и притом именно в качестве несвободы. Для того, кто верит в нее, судьба – реальность, но в ней нет никакой “истинности”, а поэтому ее можно практически угадывать методами гадания, ведовства, но ее невозможно познать, ибо в ней принципиально познавать нечего»[41].

В древнем мире, где господствовало язычество, понимали, что раз судьба неразумна, то «подглядеть» или «подслушать» ее можно, только на время перестав быть личностью. Так вещала от имени судьбы дельфийская Пифия, когда приходила в состояние транса. Какая бездна лежит между такими прорицаниями и словами ветхозаветных пророков, от которых требовалось не только осознание происходящего, но предельное мужество предстоять Богу и открывать Его волю даже ценой собственной жизни! Именно поэтому большинство прорицателей, ворожей и гадалок – женщины, для которых легче переступить порог сознательного. Если библейский пророк видит все в мировой перспективе, то вещания Пифии ограничиваются только конкретной ситуацией: ведь все равно не в силах человека изменить свой рок. Его можно только подсмотреть в запретную щелочку.

Судьба есть «суд», точнее – «приговор», но не Суд Божий как действие Высшей Справедливости, но как суд, увиденный глазами человека. Судьба есть нечто неотвратимое, бессмысленное, жестокое и непреклонное. Как сказал Сенека, «судьба ведет послушного и силой влечет непокорного»…

Самый смелый вызов культу судьбы был брошен верой в Единого Бога. В библейском понимании жизнь мира есть открытый и свободный диалог Творца и творения, в котором нет места судьбе. Уже первые христиане знали, что воды крещения смывают полученную при рождении печать созвездий и освобождают из-под власти судьбы. Так постепенно в христианском мире судьба осталась лишь в народных верованиях и суеверных обычаях.

Но ведь как соблазнительна вера в судьбу! Если все предначертано фортуной, нет ни вины, ни греха, и можно позволить себе что угодно! Если есть судьба, значит, нет никакой свободы и ответственности! Сколько было погублено жизней – глупо, безрассудно – тех, кто вверял себя прихотливому водительству судьбы, слагая со своих плеч Богом данное бремя свободы! Ведь с судьбой нужно сражаться не за игральным столом или гороскопом: это ее излюбленное место, там она царствует! Человек выходит на настоящую брань, когда начинает противостоять хаотическому, бессмысленному, безличностному – и прежде всего в себе самом. Поэтому и даны человеку заповеди как абсолютные ориентиры, вырывающие из обреченности на грех. Там, где действует Бог, судьба уже не может подступиться.

Протоиерей Павел Великанов

Призвание

В этом классическом хайку – японском трехстишии – нельзя не услышать глубокой скорби о жизни, приведшей в никуда.

Предначертание, призвание – не слишком популярная сегодня тема для размышлений. Современник давно уже привык к «ситуативному мышлению». Сегодня в большой цене умение в мгновение ока решить любую появившуюся проблему. А вот суметь увидеть всю жизнь разом, как на ладони, – и начало ее, и неизбежный конец – едва ли увеличит доходность предприятия или поможет в продвижении по служебной лестнице.

Да и есть ли оно, это призвание? Разве не каждый человек – кузнец своего счастья? Куют, стучат молотами, пот градом сыпет – да только никак выковать не могут. А может, стоит остановить этот грохочущий механизм по массовому производству счастья и послушать тишину; быть может, тогда мы услышим чей-то Голос?

Ведь призвание – от глагола «звать». Чей же это голос? Едва ли наш собственный. Бога? А почему нет? Но вот вопрос: Бог действительно нас куда-то зовет или всего лишь Своим перстом выводит линию жизни в камне обстоятельств: хочешь – иди по этой колее; не хочешь – тебя раздавят идущие сзади?

С другой стороны, призвание – значит приглашение. На которое можно ответить отказом. Много званых, а мало избранных (Мф. 20, 16). Точнее, не званных Богом – нет. Но почему так мало услышавших и последовавших?

Нередко под «призванием» понимают склонность или способность к какому-то виду деятельности, как правило, творческой. «Писать стихи – его призвание!» – поэтому он считает, что имеет право забыть о таких банальных вещах, как супружеская верность или отеческий долг…

Однако среди значений этого слова есть еще одно: призвание – это предназначение, миссия данного человека, определенная не им самим, а свыше.

Христианское Откровение свидетельствует однозначно: Богу от человека не нужно ничего. Потому он и Бог, что ни в чем не нуждается. Призвание человека – это определенное задание, необходимое самому человеку, которое дается в первый момент его появления в раю. И это задание – точнее, задача – очень проста: быть счастливым самому и через это сделать ликующим и торжествующим в непрекращающемся празднике бытия все мироздание.

И где же оно, это счастье? Оно и везде, и в то же самое время нигде: «Мы ищем счастия по сторонам, по векам, по статьям, а оное везде и всегда с нами… – пишет Григорий Саввич Сковорода, самобытный малороссийский мыслитель. – Нет его нигде затем, что оно везде есть. Не ищи его нигде, если не сыщешь везде. Оно преподобное солнечному сиянию, отвори только вход ему в душу твою»[43]. Но дверь души отворяется усмирением хаотических и призрачных желаний и обретением мира душевного. А что такое мир душевный, как не «сродность», следование своей природе, точнее – Божественному замыслу о человеке, тому идеалу, соответствовать которому и было предначертано человеку еще до сотворения мира:

«Нужно узнать свою природу, вслушаться в себя, понять, что именно мне, а не кому-нибудь другому; нужно и смело определиться в жизни сообразно истинным влечениям своего духа. Все то для тебя худая пища, что не сродная, хотя бы она и царская»[44]. Именно здесь – в несродности – и видел Сковорода причину всех бед и в каждом человеке, и в обществе. Найди свою призванность, обрети сродную себе стать – и когда оно найдено, все остальное прилагается.

Удивительное дело: Бог влагает в человека грандиозные способности, но при этом категорически отказывается вторгаться в человеческую жизнь. Христианское Откровение изображает Бога совсем не как властного диктатора, требующего безоговорочного подчинения. Вовсе нет! Гораздо ближе образ великодушного Отца, Который раскладывает перед Своими детьми невероятное количество различных красок, карандашей, цветного пластилина, музыкальных инструментов, конструкторов – бери, что хочешь, к чему сама устремится душа твоя! Но взяв карандаш в руки, не ломай его, а постарайся нарисовать то, что тебя изумило, и нарисовать так, чтобы твой рисунок принес другому радостную улыбку. И Бог никуда не уходит, стоит рядом, чтобы видеть, какие картины получатся у Его детей.

Истинное призвание человека – отыскать Царствие Божие, которое малым семенем лежит в каждом сердце. Только у одного – под грудой житейского хлама, у другого – под вязкой мутью греховной нечистоты, у третьего – испепеляемое зноем зависти и похоти. А ведь именно в нем, в этом малом зерне, посеянном не нами, и сокрыт ключ к нашему счастью.

Протоиерей Павел Великанов

Успех

Жизненный успех… Эту идею один дизайнер мастерски воплотил в плакате, выложив черной икрой по красной: «Жизнь удалась!..» Так и маячит этот плакат перед глазами, так и захлестывает душу волна негодования и обиды…

Когда зависть овладевает сердцем неудачника, так легко переступить ту невидимую, тонкую грань – грань преступления и греха, за которой удача даже начинает преследовать человека!

Когда герой Гоголя Петрусь за свое материальное благополучие заплатил сначала жизнью невинного мальчика, а потом и своей душой, все дарованные блага оказались лишь пустой бутафорией страшной трагедии, трагедии всей жизни: «Начали жить Пидорка да Петрусь, словно пан с панею. Всего вдоволь, все блестит… Однако же добрые люди качали слегка головами, глядя на житье их. “От черта не будет добра, – поговаривали все в один голос. – Откуда, как не от искусителя, пришло к нему богатство? Где ему было взять такую кучу золота? Отчего вдруг, в самый тот день, когда разбогател он, Басаврюк пропал, как в воду?” Ведь в самом деле, не прошло месяца, Петруся никто узнать не мог. Сидит на одном месте, и хоть бы слово с кем. Все думает и как будто бы хочет что-то припомнить… Иной раз, когда долго сидит на одном месте, чудится ему, что вот-вот все сызнова приходит на ум… и опять все ушло. Кажется: сидит в шинке; несут ему водку; противна ему водка. Кто-то подходит, бьет по плечу его… но далее все как будто туманом покрывается перед ним. Пот валит градом по лицу его, и он в изнеможении садится на свое место…»[49]

Колесо фортуны переменчиво, и прав мудрец: не наше то, что нам дано фортуною. Но удача не только прихотлива – она коварна, уверяет Сенека: «Избегайте всего, что подбросил вам случай! С подозрением и страхом остановитесь перед всяким случайным благом! Ведь и рыбы, и звери ловятся на приманку сладкой надежды! Вы думаете, это дары фортуны? Нет, это ее козни. Кто из вас хочет прожить жизнь насколько возможно безопаснее, тот пусть бежит от этих вымазанных птичьим клеем благодеяний, обманывающих нас, несчастных, еще и тем, что мы, возомнив, будто добыча наша, сами становимся добычей. Погоня за ними ведет в пропасть. Исход высоко вознесшейся жизни один: паденье. К тому же нельзя и сопротивляться, когда счастье начинает водить нас вкривь и вкось. Или уж плыть прямо, или разом ко дну! Но фортуна не сбивает с пути: она опрокидывает и кидает на скалы»[50].

Единственное, над чем фортуна не властна, – это душа человека. Библейский пример многострадального Иова показывает, что при всей чудовищной могущественности диавол так и не смог прикоснуться к его душе: лишенный семьи и всего состояния, весь покрытый язвами проказы, несчастный и презираемый всеми, Иов так и не возроптал и не проклял Бога. Он обладал тем сокровищем, которое невозможно отнять, – сокровищем веры и праведности. Своими безропотными страданиями Иов показал, что любит Бога вовсе не ради тех благ, какие имел от Него: поэтому и вернулось к нему впоследствии еще большее благоденствие.

Но все-таки главный успех в жизни – эта такая жизнь, за которую не стыдно. Ведь все успехи и неудачи – лишь только разноцветные мазки на одном полотне нашей жизни, которые и создают тот самый образ, тот лик, с которым мы уходим в вечность.

Смерть и есть главный экзаменатор успеха: мнимого, ради чужих завистливых глаз, или же настоящего, переходящего в вечность.

«Мир ловил меня, но не поймал». Эта эпитафия на могильном камне самобытного малороссийского философа Григория Сковороды и есть лучшее свидетельство успешности пройденной жизни, устремленной к главной цели – жизни, не растраченной понапрасну:

Протоиерей Павел Великанов

Воздержание

Знаменитый английский писатель Честертон как-то задумался над причиной непреходящей популярности книги «Робинзон Крузо». Одна ли романтика приключений и борьбы за жизнь так вдохновляет читателя? Ответ Честертона весьма необычен: «Эта книга будет жить вечно, потому что она воспевает радость пределов… Робинзон Крузо – человек на маленьком островке с немногими пожитками, спасенными из моря (лучшее в книге – список спасенных вещей). Опись – величайшая из поэм. Кухонный нож становится сокровищем – ведь море могло отнять и его. В праздные или тяжелые минуты полезно взглянуть на кочергу или книжную полку и подумать, как она обрадовала бы тебя на необитаемом острове. Но еще лучше – помнить, что все вещи едва уцелели, все спасено от крушения. Каждый родившийся на свет пережил ужасное приключение – он мог не родиться»[52].

Есть одна существенная разница в том, как воспринимает мир современный человек и человек доиндустриальной эпохи. Наш современник, как правило, потребитель: «хотеть» и «иметь» стали понятиями, которые во многом определяют содержание жизни. «Будем есть, пить и веселиться, ибо завтра умрем! Ведь один раз живем!» – такова простецкая философия потребителя. Но вот парадокс: именно там, где создаются наиболее благоприятные условия для жизни в свое удовольствие, в странах с самым высоким уровнем жизни – самый же высокий процент самоубийств и психических заболеваний! Что это, пресыщение хорошей жизнью? А разве жизнью можно пресытиться?

Мы давно перестали задумываться над тем, нужен ли нашей жизни комфорт? Ответ вроде не вызывает сомнений. Но стоит открыть какую-нибудь сказку, как уверенность в правильности нашего ответа улетучивается. В сказке всегда говорится: «Ты будешь жить в золотом и изумрудном дворце, если не скажешь: “корова”» или «Ты будешь счастлив с дочерью короля, если не покажешь ей луковицу». Мечта всегда зависит от запрета. Все великое и немыслимое зависит от маленького отказа. Все чудесное и прекрасное возможно, если что-то одно запрещено. Открыл ларчик – разлетятся беды, забыл слово – погибли города, зажег лампу – улетит любовь. Сорви цветок – и люди обречены. Съешь яблоко – и пропала надежда на Бога. Такова радость человека; счастье продлится, пока вы не сделаете чего-то, что вы можете сделать в любую секунду, часто не понимая, почему этого делать нельзя.

Вот, оказывается, почему комфорт поглотил ключ к нашему счастью – мы забыли, что наша жизнь и все, чем мы ее наполняем, ценны лишь в той мере, в какой они стоят нам усилий, борьбы и труда. Не то, что получаем, действительно дорого для нас, а то, что отдаем! Отнимите у жизни усилие, борьбу и труд, и – как бы вы ни сделали жизнь богатой удобствами и даровыми благами – вы отнимете и весь интерес и всю ценность ее[53].

У комфорта, этого притягательного и коварного спутника современности, есть серьезный враг – воздержание:

Умение довольствоваться малым у всех народов считалось едва ли не главным признаком мудреца. Но в воздержании есть еще одна глубина, и эту глубину знает вера.

Вся трагическая история грехопадения началась именно с невоздержания: в раю было все, что доставляло счастье человеку, но это было «счастье-подусловием»: не нарушай Запрета, не подходи к Древу познания добра и зла. Это и было воздержание как принцип человеческой жизни, принцип подчинения низшего – высшему, материального – духовному, человеческого – Божественному.

Но соблазн победил: стремление испытать неизведанное, стать богами помимо Бога оказалось сильнее доверия и любви к своему Творцу – и Ева ела запретный плод, и дала Адаму, и он ел… Только вот богами не стали, а увидели свою наготу: отныне плоть царствует над духом, отныне богом становится удовольствие.

В религиозной жизни особо выделенным периодом воздержания является время поста. Постящийся воздерживается не только от тяжелой пищи, но и от развлечений, ненужных удовольствий, всего, что тянет душу вниз, к земному.

Пост по-иному организует жизнь человека, освобождает ее от несущественного, лишнего, способствует раскрытию лучших качеств человеческой души.

Протоиерей Павел Великанов

Свобода

«Дорогой сын, я все-таки решил написать тебе это письмо, хотя, знаю, письма давно уже не в моде. Но то, что ты сказал вчера по телефону, меня глубоко задело.

Знаю – ты и не думал меня обижать. Просто эта фраза прозвучала так естественно, так органично из твоих уст, что я, поверь, правда, расстроился. Даже не нашлось слов для ответа. “Если Бог есть, Ему мое раболепство не нужно. И вообще, свобода для меня важнее истины!”

Нет, я не собираюсь снова жаловаться на то, что у нас с тобой разные взгляды на жизнь. Просто мне показалось, что чья-то чужая ложь была тобой усвоена так легко, что, вероятно, ты и сам не заметил, как попался на крючок. Да-да, тот самый крючок свободы, о котором, помнишь, у Юры Кузнецова:

Тебя мутит от того, что верующих называют ’’рабами Божиими”? Ты считаешь, что ты господин собственной жизни, что без веры ты только и можешь быть свободным? О, если бы так!.. Я вижу, кому-то надо было в твоей головушке перепутать два разных понятия – свободы и вседозволенности. Ты думаешь, что свободный человек – это тот, кто может делать все, что хочет? Какая глупость! Да все эти ’’хотения” и ’’желания” уже известны наперечет. И что, в этом свобода? Пить, гулять, блудить, а дальше – грабить, насиловать, убивать? А потом с тоски повеситься? Вижу, вижу, как ты морщишься. Но если твоя вздорная свобода встанет на чьем-то пути, такого же ’’свободолюбивого”? И получится, как у Цветаевой:

Да, не кривись, милый мой: та, которую ты называешь ’’свободой”, поначалу представляется Благородной Дамой, а оказывается шлюхой. Более того: все больше убеждаюсь, что тот, кто думает, что может все, на самом деле ничего толком делать не будет. В лучшем случае будет играться жизнью, как пультом телевизора, перелистывая удовольствия одни за другими и тем самым убивая – именно убивая! – время. Вместе с жизнью…

Неужели ты не понимаешь, что абсолютно свободным все равно никогда не будешь? Ведь ты не можешь не есть, не пить, не дышать – станет худо, и все твое свободолюбие быстро закончится.

Да, прав был Великий Инквизитор – свобода действительно самое невыносимое бремя для человека! Поэтому так легко и загоняется человеческое стадо в туннель стандартных удовольствий и развлечений: там уже все за тебя решили, где плакать, где смеяться! И эту жизнь в туннеле порока ты называешь свободой?

Нет, милый мой, свобода начинается тогда, когда у тебя появляется настоящая власть. Только не та, о которой ты подумал, – я говорю о власти сказать себе: ’’Нет!”, когда тебе чего-то сильно хочется. Ты попробуй так походить хотя бы один денек, наперекор себе, делать не то, что хочется, а то, что действительно надо. Увидишь, как начнет тебя раздирать во все стороны! Пойми, что ценность внешней свободы, на которой ты просто зациклился, ничто по сравнению с внутренней! Твоего деда как таскали по этапам, как гноили на Беломорканале – и за что? За то, что был кулаком? Работать любил? Так смотри же – он свою веру через весь этот ад пронес! Кем он вышел? Неудачником? Высыльным? Бесперспективным? Победителем! Его ведь так и не сломили! Вот это человек! Вот это настоящая свобода от всего внешнего и мимолетного! Вот это действительно ”раб Божий”! Пойми, быть рабом Божиим – это не раболепствовать и заискивать перед Большим Начальником – Богом, а работать Ему, делать все с поднятой к небу головой, вслушиваясь в голос Того, Кому ты обязан всем, что есть у тебя. В таком ’’рабстве” сияет подлинная, высшая свобода: свобода распоряжаться тем, что тебе дано, распоряжаться по своему усмотрению, творчески, умело. Только не наглеть и не сходить с ума. Для этого и голова – кверху, к Богу, чтобы знал свое место.

Человеческая свобода – это дорога к Богу. И опять: только дорогой свободы идет Бог к человеку. Беда, когда дарованную свободу человек по своей злобе или неразумию превращает в произвол и вседозволенность. Знаешь, на что похоже? Родители отлучились из дома и детям наказали: ’’Смотрите, играйте, но чтобы к нашему приходу был порядок!” А они, глупые, – родителей-то не было – пожар в доме устроили! Вся наша свобода – определиться, слушаться ли Бога, жить ли по-Божиему или стать Ему врагом, делая все, что вздумается. Но ведь и расплата будет!

Прости, что так резко. Тебя, вероятно, захватила какая-то прихоть, вот и захотел свободы от семьи, от заповедей, которые ты называешь ’’дремучими предрассудками”. Поверь – если есть истина, то ты, конечно, можешь сказать ей решительное ’’нет! да здравствует свобода от истины!” – но это-то и будет настоящее рабство греху и служение лжи. Если действительно хочешь свободы, а не просто пытаешься фиговой заплаткой ’’свободы” скрыть наготу своего греха, живи по-Божиему, по заповедям, люби Бога и людей – и вот тогда делай, что хочешь! Не греши, люби истину – и твоя свобода всегда будет с тобой!»

Протоиерей Павел Великанов

Творчество

Какие это удивительные минуты – тихо стоять и смотреть, как из-под кисточки маленького человечка выплывают облака, кривенькие рожицы с улыбкой, приветливо выскочившей за контуры лица, и, конечно, это бушующее море, неодолимо перетекающее с края альбомного листа на только что вытертый стол… Кому, как не им, этим пришельцам из другого мира, мира чистоты и непосредственности, ведома радость творчества! Разве это не чудо – легким мановение руки, держащей волшебную палочку кисти, рождать целые миры?

И вот уже рука сама тянется к кисти, но быстро возвращается на свое место: рисовать плохо – стыдно, а хорошо все равно не получится. Только почему-то в сердце остается странное щемящее чувство… Как хорошо, что рука вовремя спохватилась! Ведь творить – значит обличать, придавать лик, лицо, тому, что еще не появилось. Но разве искусство не есть обличение прежде всего себя самого – так же, как театральная маска в греческом театре вовсе не скрывала, а, напротив, раскрывала во всей полноте трагическую личность актера, срывая с него приросшую личину обыденности и пошлости? Любое творение есть рождение на свет, отделение от себя самого какой-то части целого. Однако появиться из-под кисти художника, пера писателя или композитора могут не только отзвуки божественных созвучий, но и адская сарабанда!

Мир был создан Богом как Его песня, Его поэма, Его картина. Здесь каждый мазок кисти, каждый аккорд были густыми от переполнявших энергий гармонии, мудрости и красоты. И вот этот совершенный мир преподносится в дар человеку – отдается весь, без остатка, в его власть: словно в огромный театр с труппой актеров и множеством декораций вводится юный режиссер-постановщик. Но состоится ли премьера или актеры разбегутся, декорации растащат и здание опустеет?..

Божественное Откровение свидетельствует, что Адам не справился с возложенным на него призванием стать творцом с малой буквы – он не устоял перед дьявольским соблазном прослыть великим Маэстро сразу, без всякого труда, купив этот титул ценой непослушания. И остался нагим. И было очень стыдно и больно…

Но не лишил Бог падшего человека творческих способностей: только как они стали теперь редки и мелки, будучи отравлены грехом! Словно смутное воспоминание, слабый отблеск былой райской славы свидетельствуют нам о мире ином шедевры мирового искусства. Что такое поэзия? Разве не попытка вернуть слову его исконную глубину, присущую ему красоту звучания? Неужели созвучия музыки только лишь убаюкивают слух, а не зовут присоединиться к сонму голосов, поющих исполненную восхищения песнь Богу? А балет, эта тоска по прекрасному и гармоничному человеческому телу, нетронутому порчей греха и похоти, так много говорящему каждым жестом? Разве не первозданный свет разлит на полотнах картин – сияние красоты непреходящей, вечной, а значит – божественной?

Когда творчество замыкается на себе самом, превращается в «искусство ради искусства», оно становится молитвой в никуда. Оторвав человека от бренной земли, оно все кружит и кружит его в небе, но, не имея цели, снова опускает обратно. В ту же грязь. Тот же серый день. Ту же пустоту, еще более разбередив и так больную душу. И как по-другому несется ввысь молитвенная песнь под расписными сводами белокаменного храма!..

Протоиерей Павел Великанов

Наказание

В ночь на 13 ноября 1970 г. невероятный по силе тайфун обрушился на прибрежные районы Восточного Пакистана. Ветер, скорость которого достигала 240 км/ч, поднял пятнадцатиметровую волну, которая прошла над цепью густонаселенных островов. Сметая все на своем пути, она ударила по побережью и вместе с ураганным ветром принесла катастрофические разрушения. Были сорваны мосты, разрушены магистрали, уничтожены целые поселки. В океанской пучине погибло около миллиона человек, а десять миллионов оказались без крова. Подобные катаклизмы происходят едва ли не каждый год. Но если есть Бог, то зачем Он допускает такие беды?

Древние римляне видели не только в народных, но и в личных несчастьях месть богов. «Счастлив был бы Рим, – пишет Лукиан, – и благословенны были бы его жители, если бы боги прикладывали столько же сил, заботясь о людях, сколько они прикладывают, чтобы отомстить им».

Таков ли Бог христиан? Можно ли сказать о Нем, что Он мстит человеку за его грехи, наказывая его и в этой жизни, и в будущей? А может, никто никого не наказывает – просто каждый сам расплачивается за свои ошибки? Но если пристальнее посмотреть вокруг, нельзя не заметить, что между грехом и наказанием нет равновесия: преступники порой благоденствуют, а на праведных то и дело обрушиваются беды. Если бы не было Бога, а был лишь некий универсальный закон бытия – такой же формальный, неизменный, безразличный, как закон земного тяготения, – вот тогда была бы прямая зависимость между грехом и наказанием. Но там, где появляется Бог как Личность, взыскующая Своего Друга – человека, там отношения выстраиваются уже по-иному.

В Божественном наказании, как его видит христианство, Бог выступает не в качестве карателя или тем более мстителя. Ведь главное, что движет Им, – любовь к человеку. Наказания Господня, сын мой, не отвергай, – увещевает Премудрый Соломон, – и не тяготись обличением Его; ибо кого любит Господь, того наказывает и благоволит к тому, как отец к сыну своему (Притч. 3, 11–12). Ему вторит многострадальный Иов: Блажен человек, которого вразумляет Бог, и потому наказания Вседержителева не отвергай, ибо Он причиняет раны и Сам обвязывает их; Он поражает, и Его же руки врачуют (Иов 5, 17–18).

Конец ознакомительного фрагмента.