Пространство и Бытие. Сборник статей. Теоретические работы (Д. В. Михалевский, 2017)

I

Современный уровень развития понятия социальное пространство в значительной мере определяют работы П. Бурдье, который исходил из возможности представить социальный мир в форме многомерного пространства, построенного по принципам дифференциации и распределения, сформированным совокупностью действующих свойств. В рамках своей концепции Бурдье ввел понятие агент, как альтернативу понятиям субъект и индивид, используемых в структуралистском и феноменологическом подходах, соответственно. Бурдье наделил агента таким важным свойством как габитус, выполняющим функцию посредника между объективными структурами и индивидуальными действиями, являясь одновременно результатом интериоризации внешних условий и средством экстериоризации бессознательных схем восприятия и действия, осуществления индивидуальных практик.

Агентов и группы агентов Бурдье определял по их относительным позициям в пространстве. Агенты наделены свойствами, которые придают их обладателям силу, влияние и власть[19]. Последние понимаются в самом общем виде – как способность добиваться результатов. В объективированной форме эти свойства выполняют функцию капиталов, которые выступают как центры силы. Таким образом, социальное пространство, в интерпретации Бурдье, можно описать «как поле сил, точнее, как совокупность объективных отношений сил, которые навязываются всем входящим в это поле и несводимы к намерениям индивидуальных агентов или же к их непосредственным взаимодействиям»[20]. Подобная трактовка позволяет дифференцировать социальное пространство по различным категориям. Универсальность характера сил, на которую указывал еще Флоренский[21], а также качественное разнообразие капиталов позволили Бурдье ввести понятие полей, которые в совокупности и составляют социальное пространство. От «основного» социального пространства поля отличаются только суженной типологией действующих в них сил, и потому нередко называются субпространствами, чем подчеркивается общность их природы. Такое строение социального пространства дало Бурдье основания предполагать возможности комбинации нескольких полей агентами, что соответствует различным вариантам срезов при анализе многомерного куба сложной информации.

Действительно, с одной стороны, П. Бурдье представил социальное пространство, как до него П. Сорокин[22], в виде, многомерного куба, в котором вместо положений рассматриваются капиталы, выступающие как центры силы. Поля в этом случае, фактически, являются сечениями или срезами такого многомерного куба по различным переменным, в качестве которых выступают, прежде всего, различные категории (включая культуру), которые Бурдье рассматривал как экономические понятия, подчиняющиеся правилам рынка. Но, с другой стороны, в концепции Бурдье, социальное пространство не является некоей «теоретически оформленной пустотой», в которой обозначены координаты агентов. Агенты, как тела и биологические индивиды, «занимают место». Это место, topos, может быть определено двояко: либо абсолютно, т. е. как локализация, в которой находится агент или предмет, где он существует, «имеет место»; либо – относительно, релятивно, как положение, ранг в порядке. Занимаемое место в таком случае, согласно Бурдье, может быть определено как площадь, поверхность и объем, который занимает агент или предмет: агенты «занимают» определенное пространство, а дистанция между их позициями – это тоже не только социальное, но и физическое пространство. В результате, социальное пространство представляет собой воплотившиеся физически социальные иерархии и классификации.

Социальное и физическое пространства, подчеркивал П. Бурдье, невозможно рассматривать в «чистом виде» – независимо друг от друга: «…Социальное деление, объективированное в физическом пространстве, функционирует одновременно как принцип видения и деления, как категория восприятия и оценивания, короче, как ментальная структура [выделено мной – Д. М.]»[23]. Если физическое пространство определяется по взаимным внешним сторонам образующих его частей, то социальное пространство определяется по различению позиций, которые его образуют – как структура социальных позиций.

Физическое пространство Бурдье понимал как социальную конструкцию и проекцию социального пространства, как социальную структуру в объективированном состоянии, как объективацию «прошлых и настоящих социальных отношений»[24]. Тем не менее, на уровне макросоциологических процессов, понимаемое таким образом физическое пространство обращается в абстракцию, редуцируясь, как говорил сам Бурдье, в физическую географию. В итоге, физическое пространство может рассматриваться либо как территория, либо как пустое местоположение материальных объектов – в классическом естественнонаучном смысле.

Подход П. Бурдье получил развитие в работах отечественных исследователей. Так А. Ф. Филиппов определяет социальное пространство как «порядок социальных позиций, например, статусов, сосуществующих таким образом, что занятие одной позиции исключает занятие другой»[25]. Так же, как и Бурдье, Филиппов сближает физическое и социальное пространства, полагая, что на первое проецируется принцип распределения и соотнесения социальных позиций. Тем самым, физическое пространство вновь представляется производным от пространства социального. Так же, как у Бурдье, этот вывод вытекает из рассуждений в рамках уровня микросоциологии, откуда следует, что социология пространства имеет дело с «пространством тел»[26]. В качестве пространства, в этом случае, понимается «все, что входит в пределы наглядного созерцания [выделено мной – Д. М.]»[27]. Это принципиально важный, на наш взгляд момент, позволяющий выявить специфику подхода, которая остается не высказанной автором. Далее Филиппов констатирует, что «здесь перемещения и движения тела сопряжены с дорефлексивным и притом столь же социальным, сколь и „натуральным“ представлением пространства [выделено мной – Д. М.]»[28]. Подобный – микросоциологический – подход, по мнению Филиппова, «облегчает объяснение квазинормативной (точнее, более фундаментальной, нежели нормы) значимости пространственных классификаций. Но это объяснение работает лишь для обозримого пространства и при отсутствии рефлексии [выделено мной – Д. М.]»[29]. Необходимо обратить особое внимание на связь «пределов наглядного созерцания» или «обозримого пространства» с «дорефлексивным» представлением пространства, как условия «работы объяснения». В этой связи требуется сделать некоторое разъяснение.

Дело в том, что в данном контексте речь идет об эффекте ближней зоны, который фактически никак не учитывается в современных исследованиях пространства в рамках философии и социологии. На этот эффект восприятия пространства обратил внимание академик Б. В. Раушенбах в ходе выполнения космических программ, и проведенный им комплексный анализ обнаружил, что различия между ближней и дальней зонами определяются психофизиологией человека. Достаточно сказать, что на небольших расстояниях человек видит в слабой обратной перспективе, в то время как на больших – в прямой. Еще Э. Мах не только указывал на существование ближней зоны, но и фактически точно назвал размеры: «Зрительное пространство скорее похоже на построения метагеометров, чем на пространство Евклида. Оно не только ограниченно, но кажется имеющим весьма тесные пределы. Один опыт Платона показывает, что последовательный зрительный образ не увеличивается уже заметно, если проецируется на поверхность, постепенно отступающую от глаза далее 30 метров расстояния»[30]. Эффект ближней зоны объясняет, почему в традиционной культуре шаман может залезть по дереву на небо, а боги, жившие на Акрополе, действительно представляли собой небожителей – в обоих случаях «высота неба» совпадает с радиусом ближней зоны, в которой была сосредоточена жизнь. Следует обратить внимание также на то, что «пространство», как самостоятельный феномен, на небольших расстояниях не воспринимается, для него нужен навык дальновидения. Тем самым разговор о «пространстве» применительно к ближней зоне, представляющей собой совокупность разрозненных предметов, оказывается некорректным. «Дорефлексивное» представление составляет специфику мыслительных механизмов, ответственных за восприятие ближней зоны.

Таким образом, пределы «наглядного созерцания», о котором говорит Филиппов, совпадают с ближней зоной, ограничивающей жизнедеятельность традиционного общества, а также большинства людей в период истории Древнего мира. Потому для них характерны «абсолютно социальная» форма бытия и «натуральное» представление пространства. Показательно, что к примеру Древней Греции обращались и П. Бурдье, и М. Хайдеггер. И в этой связи следует вспомнить О. Шпенглера, который определял древнегреческую картину мира как точечную[31].

В сложившейся ситуации А. Ф. Филиппов вынужден констатировать, что понятие «социальное пространство» утрачивает глубину и контекстуальный характер, переходя в разряд абстрактных социологизмов, не отражающих сущностные тенденции социальной реальности. В стремлении разрешить эту проблему, он предпринимает попытку расширить социологический подход за счет понятий, заимствованных из других социальных и гуманитарных наук, включающих социальную психологию, социальную географию, семиотику, социальную антропологию. Здесь имеются в виду территория, личная территория, исключительность пространства, область манипуляций, практическая схема, место, регион, локал и проч. Но эта попытка только усугубляет ситуацию и увеличивает трудности понимания социального пространства.

В работе 2002 г. Филиппов высказывает мнение, что «переживание подлинности пространства – это единственное, что делает обращение к нему чем-то иным и большим, нежели исследование образов и схем пространства как частного случая в общей культурной картине мира»[32]. И далее он предупреждает: «Но само это переживание подлинности может оказаться не подлинным, точнее говоря, противоположность подлинного и не подлинного рискует утерять смысл в той же мере, в какой не только физическая география, но и вообще любой более или менее внятный способ концептуализации местности может быть интерпретирован как социальный и культурный феномен»[33].В результате мы наблюдаем смешение реляционного характера социального пространства и классической монистической трактовки «физического» пространства внешнего мира. Трудности, с которыми сталкивается А. Ф. Филиппов, приводят его к мысли о том, «социологии пространства» как теории среднего уровня быть не может[34].

Таким образом, если П. Бурдье декларировал эмпиризм своей исследовательской позиции и потому мог пренебречь возникающими противоречиями, то для А. Ф. Филиппова, стремящегося решить теоретическую проблему социологии пространства на уровне философских обобщений, конфликт между представлениями о социальном и физическом пространствах становится неразрешимым препятствием. Еще более усугубляет ситуацию неудачная попытка связать пространственные представления на уровнях микро- и макросоциологии.

Разрешение отмеченной коллизии может быть найдено в контексте логики развития научной мысли, а именно в результате замены габитуса микроструктурами, формирующимися на более глубоком уровне развития психики.

II

Для преодоления выявленных ограничений и недостатков существующих концепций формирования социального пространства и его структур предлагается рассмотреть пространственную модель человека. C помощью этой модели будет осуществлена экспликация понятий, используемых в социально-философских интерпретациях социального пространства и проанализирован возможный механизм взаимодействия феноменов, отражаемых этими понятиями. Такая модель должна включать два четко обособленных друг от друга пространства: внешнее и внутреннее, а также сознание, как психический комплекс механизмов мышления, обеспечивающий взаимосвязь и взаимодействие этих пространств. Тем самым мы переходим на уровень анализа когнитивной структуры, рассматриваемой с позиций освоения и формирования социального пространства, чтобы затем абстрагироваться от данных психологии и достичь максимального возможного уровня абстракции. Рассматривая модель, включающую механизм индивидуального сознания, следует учитывать, что, как писал Э. В. Ильенков, «„ум“ – это не „естественный дар“, а результат социально-исторического развития человека, общественно-исторический дар, дар общества индивиду»[35]. Конкретизируем характеристики компонентов, входящих в состав пространственной модели человека.

Жизнедеятельность человека протекает в мире, который является внешним по отношению к человеку. Но в этом внешнем мире человек ориентируется на основании когнитивной модели. «То, что мы всегда знаем о мире, и то, чем мы непосредственно располагаем, – это содержания сознания, – справедливо писал К.-Г. Юнг. – Мы непосредственно живем исключительно в мире образов»[36]. Сказанное совпадает с позицией Э. Гуссерля, который полагал, что, если мы хотим адекватно описать трансцендентный предмет, то надо эту трансценденцию представить как компонент имманентного смысла предметности. Знание о трансцендентном предметном мире возможно только как знание о конструируемом посредством сознания трансцендентальном смысле этого мира. Соответственно, в контексте предлагаемой к рассмотрению модели, внешнее пространство понимается как воспринимаемый фрагмент реальности, форма которого определяется развитием человека как социального существа и потому связана с «социальностью». Трактуемое далее таким образом понятие «внешнее пространство» – это субъективная реальность, являющаяся социально-психологическим отражением бытия в сознании.

Внутреннее, духовное пространство – это внутренний мир человека. Такое представление является очевидным на уровне здравого смысла, однако в литературе по его поводу высказываются самые различные мнения. Встречающиеся определения охватывают, по сути, весь спектр представлений о человеке, сводя воедино бессознательно-эмоциональную и сознательно-рациональную составляющие. Чаще всего под внутренним миром понимается мыслительная модель[37], что объясняется их объединением в рамках понятия «психика». Подобная «интегративная» позиция встречала немало возражений: «Существуют такие воззрения, в которых „душевное“ цели ком ограничивается сознанием, – писал К.-Г. Юнг. – Сегодня, однако, мы вряд ли можем согласиться с подобным ограничением»[38]. «…Душа и тело – это пара противоположностей, – писал он в другой работе, – и они как таковые являются выражением некоего существа, природу которого нельзя познать ни из материального проявления, ни из внутреннего непосредственного восприятия»[39]. Это мнение также разделял лауреат Нобелевской премии К. Лоренц. Указывая на единство души и тела, он отмечал их сущностное различие: «Я думаю, что эта пропасть [между душой и телом – прим. Д. М.] непреодолима не только для нынешнего состояния наших знаний. Даже при самом утопическом их приращении мы не приблизились бы к решению проблемы тела и души. Своеобразные закономерности переживания в принципе невозможно объяснить с помощью физико-химических законов или законов, которым подчинена структура нейрофизиологического аппарата, какой бы сложной она ни была»[40].

Представители психологической школы (Г. Зиммель, О. Шпенглер, П. Флоренский, П. Слотердайк и др.) в качестве внутреннего пространства понимали душу человека. С. М. Белозеров, посвятивший проблеме организации внутреннего мира человека и общества объемное исследование, полагает, что «внутренний мир любого человека действительно представляет собой особое психическое пространство»[41]. Обосновывая этот тезис, автор ссылается на внеположенность, как необходимый признак пространственности, и связность – как признак достаточности. «Как и в любом пространстве, – пишет Белозеров, – в психологическом действуют силы взаимодействия»[42].

Сознание в данном контексте будем понимать, в соответствии с идеями М. К. Мамардашвили и А. М. Пятигорского, как набор механизмов мышления, что позволяет «не приписывать сознанию чего бы то ни было как со стороны субъекта, так и со стороны объекта»[43]. Сознание обрабатывает информацию, которая поступает из двух доступных человеку источников: внешнего и внутреннего пространства. «Функция сознания заключается не только в том, чтобы воспринимать и узнавать через ворота разума мир внешнего, но и в том, чтобы творчески пере водить мир внутреннего во внешнее»[44]. Тем самым при посредстве структур сознания обеспечивается интериоризация внешней реальности, которую П. Бурдье называл «внешними условиями», и экстериоризация внутренних «схем восприятия и действия».

В таком случае, отвлекаясь от других функций, сознание можно представить в качестве фильтра, выделяющего некоторые области, доступные человеку в текущий момент времени, которые и являются внешним и внутренним пространствами рассматриваемой модели. Первое – внешнее пространство – есть социально-психологическое отражение внешнего мира. Второе – внутреннее пространство – формируется также путем выделения («вырезания») «фрагмента», но на этот раз в пространстве коллективной психики, поскольку, согласно К.-Г. Юнгу, «сознательная личность есть более или менее произвольно выбранный фрагмент коллективной психики»[45]. А на то, что инструментом, «вырезающим» такой фрагмент, является именно сознание, К.-Г. Юнг указал в другой работе: «Сознание представляется необходимым предусловием „Я“. Однако без „Я“ немыслимо также и сознание»[46]. В основе такой «фильтрации» лежат механизмы обработки информации, реализуемые на разных этапах развития. Характеристики этих пространственных областей определяются спецификой (в том числе «производительностью») механизмов сознания, что может быть оценено как пропускающая способность такого фильтра.

Рассмотрим некоторые особенности механизма обработки информации. В книге «Чудо языка» немецкий филолог В. Порциг писал: «Когда речь идет о психических процессах, мы говорим не только о внешнем и внутреннем, но также о том, что происходит „выше и ниже порога“ сознания, о подсознании, о переднем и заднем плане, о глубинах и слоях психики. Пространство вообще служит моделью для всех не наглядных отношений…»[47]. Здесь на первый план выводится структура мышления как сложного комплекса, в котором психоанализ выделяет несколько уровней, значительную роль отводя бессознательному. В последнем выделяются, прежде всего, «коллективное (не- или сверхличное) бессознательное», представляющее собой, как писал К.-Г. Юнг, объективно-психическое, а также «личное бессознательное», имеющее субъективно-психический характер[48].

Для мозга свойственно экономить свои «вычислительные возможности». А потому важная информация запоминается, в то время как все второстепенное забывается. Кроме того, повторяющиеся события и реакции на них постепенно уходят в бессознательное, обеспечивая человеку существенную экономию вычислительных ресурсов. Для описания этого механизма, Э. Гуссерль ввел термин «седиментация», что значит «выпадение в осадок» опыта в виде стереотипов. Э. Шредингер назвал этот механизм «опытом нахождения в изменяющейся среде», высказав также мысль о том, что сознание «связано с обучением живой субстанции; ее ноу-хау (Können) бессознательно»[49]. Тем самым, сознание «стремится избавиться» от мыслительной функции, передавая ее в подсознание, что представляется нам как механизм интуиции.

Но прежде разнообразных механизмов выпадения информации «в осадок», наверх из бессознательного развивается само сознание, процесс формирования которого проходит как на уровне онтогенеза, так и на уровне филогенеза. К.-Г. Юнг писал: «Наше сознание развилось и вышло – как исторически, так и индивидуально – из темноты и сумерек изначальной бессознательности. Посему имеются психические процессы и функции, которые были задолго до того, как наличествовало Я-сознание. „Иметь мысли“ – существовало прежде, чем человек сказал: „Я осознаю себя думающим“»[50]. Действительно, «тот факт, что ребенок воспринимает еще до того, как начать мыслить, тот факт, что вначале он приписывает свои мечты вещам, а свои мысли – другим, образуя вместе с ними что-то наподобие единого целого совместной жизни, где их перспективы еще не различаются, – эти факты генезиса не могут так просто игнорироваться философией, исходя из требований собственного анализа, – отмечает М. Мерло-Понти. – Мышление не может игнорировать своей видимой истории и должно ставить проблему генезиса собственного смысла»[51]. Как показал К. Лоренц, это метафизическое предначало, в действительности, определяется опытом, накопленным в результате поколений эволюции и хранящимся в коллективном подсознательном[52].

Итак, бессознательное играет существенную роль в обработке информации на всех стадиях жизни человека, на что наука обратила внимание в XX в. Поэтому необходимо учитывать его роль наряду с сознанием. Сразу следует сказать, что эффективность этих механизмов обработки информации существенно различна. Более эффективный механизм обеспечивает обработку более интенсивных потоков информации и, соответственно, большие субъективные размеры пространств, которые доступны человеку. Эта мысль вполне очевидна: человек начинает жизнь освоением пространства колыбели и заканчивает, нередко полагая себя «человеком мира». Повторим еще раз: подобная тенденция верна как для онтогенеза, так и для филогенеза. Р. Пенроуз в книге «Большое, малое и человеческий разум» приводит шкалу размеров, которыми оперирует человек[53]. Пользуясь ею как одним из возможных объективных критериев, можно сделать соответствующие оценки для разных периодов истории.

Рассматриваемый процесс можно трактовать в контексте соразмерности человека осваиваемым им масштабам пространства: «Понимание есть в принципе нахождение меры между мной и тем, что я понимаю, – соизмеримость»[54]. И пусть человек использует технические средства «масштабирования» для раздвижения границ картины мира, но сами средства появляются после того, как в них возникает потребность. Правомерен вывод: соизмеримость человека с расширяющимся (как в сторону увеличения масштаба, так и в сторону его уменьшения) пространством есть личностная предпосылка научного изучения.

Теперь обратим внимание на связь, существующую между внешним и внутренним пространствами рассматриваемой модели. Поскольку сознание «фильтрует» информацию, как поступающую из вне, так и поступающую изнутри, это позволяет предположить взаимный синхронизм развития внешнего и внутреннего пространств. Тем самым все три компонента рассматриваемой модели оказываются связанными между собой самым тесным образом. Иными словами, внешнему пространству должно соответствовать некоторое комплементарное внутреннее пространство.

Развитие сознания является латентным процессом, не доступным непосредственному наблюдению, процесс личностного становления мы замечать способны, но он, тем не менее, не является явным. Но между уровнем личностного развития и пространственными представлениями складывается отношение аргумента и функции. Соответственно переход от плоскостного рисунка к трехмерному получает у Б. В. Раушенбаха объяснение достижением определенного уровня личностного развития[55].

Рассматривая диалектику души и тела Б. Спиноза в «Этике» отмечал, что «того, к чему способно тело, до сих пор никто еще не определил, т. е. опыт никого еще до сих пор не научил, к каким действиям тело является способным в силу одних только законов природы, рассматриваемой исключительно в качестве телесной, и к чему оно не способно, если только не будет определяться душою»[56]. С тех пор многие авторы именно душу полагали движителем пространственных представлений. В этой связи интересным представляется определение души, которое давал М. К. Мамардашвили, – «эксплицитное выявление условий интеллигибельности или понятности, которые предшествуют тому, чтобы мы вообще нечто могли видеть в терминах естественного целого или естественной необходимости [выделено мной – Д. М.]»[57].

Итак, пространство (в том числе социальное), применительно к рассматриваемой пространственной модели человека, представляет собой связное восприятие объектов и явлений внешнего мира, т. е. отражает способность человека к целостному мировосприятию. Но и относительно личности самые разные мыслители высказывали идею о том, что ее основу также составляет целостность и, в этом смысле, определяет вектор развития человека. Ф. Шиллер в двенадцатом из «Писем об эстетическом воспитании человека» писал, что личность есть «абсолютное и неделимое единство», которое «не может противоречить себе»[58]. К.-Г. Юнг указывал на то, что «жизнь последовательно и поступательно движется в направлении индивидуации – пожизненного процесса, в ходе которого человек становится „психологическим индивидом, то есть отдельной неделимостью или „целостностью““[59]. Выдающийся отечественный психолог А. Н. Леонтьев высказывал следующее мнение: „…Немногие положения о личности принимаются, с теми или иными оговорками, всеми авторами. Одно из них состоит в том, что личность представляет собой некоторое неповторимое единство, некую целостность“[60].

К.-Г. Юнг полагал целостность высшей целью развития человека. И поскольку феномен цельной личности не совпадает с „я“, то есть с личностью осознаваемой, Юнг отделял его от „я“, вводя понятие „самости“, которая в силу своих эмпирических качеств являет собою эйдо с (идею) всех главенствующих представлений о целостности и единстве. „Под „я“ понимается тот комплексный фактор, с которым соотносятся все содержания сознания. В определенном смысле он составляет центр поля сознания, а поскольку таковое охватывает собой всю эмпирическую личность, то „я“ выступает субъектом всех личностных актов сознания… Такая дефиниция описывает и определяет прежде всего объем субъекта. Конечно, теоретически положить границы полю сознания нельзя, поскольку оно может расширяться в неограниченной степени. Но эмпирически его границы всегда задаются областью неизвестного. Последнее состоит из всего того, о чем нет знания и что, следовательно, никак не соотносится с „я“ как центром поля сознания. Неизвестное делится на две группы объектов: чувственно воспринимаемые, внешние, и непосредственно воспринимаемые, внутренние фактические обстоятельства. Первая группа представляет неизвестное как окружающий мир, вторая – его же как внутренний мир [выделено мной – Д. М.]“[61]. Таким образом, в своем развитии человек поэтапно движется от доличностного уровня в направлении полной реализации своих личностных качеств, что может быть представлено как достижение целостности внутреннего пространства. Синхронно этому процессу идет развитие пространственных представлений также в направлении их целостности. И за оба эти процесса отвечает сознание, что соответствует рассматриваемой модели.

Эффективность обработки информации сознанием и, соответственно, ширину горизонта социального пространства обеспечивают конкретные механизмы. „Очки“, через которые мы смотрим на мир, – писал К. Лоренц, – такие формы нашего мышления и созерцания, как причинность, вещественность, пространство и время, – суть функции нашей нейросенсорной организации, возникшей в целях сохранения вида [выделено мной – Д. М.]»[62]. На тот же механизм указывает В. Д. Шинкаренко: «Восприятие пространства и времени… напрямую связано с развитием головного мозга и формированием нейронных структур [выделено мной – Д. М.]»[63]. Нейросенсорная основа организации мышления позволяет обнаружить в рассматриваемой динамике пространственного восприятия, помимо количественной, также качественную составляющую. Немецкий психолог Ф. Кликс описывал процесс развития мыслительных механизмов следующим образом: «Самым существенным результатом мышления… является образование и фиксация в памяти различного уровня абстракций. Подобно ступенькам лестницы, обозначения способствуют введению все более абстрактных понятий. По мере того, как достигаются все более высокие (более абстрактные) уровни, человеческое познание охватывает все более обширные области реальности [выделено мной – Д. М.]»[64]. Действительно, как отмечал еще американский философ и социолог Дж. Дьюи, факт тесной связи между абстракцией и обобщением известен давно – «обобщение… переносит и расширяет»[65]. Обобщение, происходящее благодаря повышению степени абстракции мышления, обеспечивает более плотную «упаковку» информации, что позволяет расширять границы воспринимаемой действительности.

III

Произведем экспликацию понятия пространство и введем соответствующие обозначения. При этом будем опираться на методологически важную идею И. Канта о пространстве как априорной форме рассудка. Очевидно, с априорной формой рассудка можно сопоставить соответствующую форму чувственности, наглядности, содействующую более глубокому пониманию содержания категории «социальное пространство».

Поскольку пространство характеризуется вторичностью восприятия по отношению к расположенным в нем объектам[66], в рассматриваемом контексте – для большей наглядности – его целесообразно отождествить понятием множества, составленном из объектов и явлений материального мира. Обозначим это множество Б. Множество Б обладает мерой размерности, описывающей распределение объектов и явлений. Обозначим эти объекты и явления символом О.

В соответствии с положениями, сформулированным нами выше, пространственность есть характеристика целостности отражения множества Б сознанием.

m(Б) = Б^m_i

где m – мышление, понимаемое как «высшая форма активного отражения объективной реальности, состоящая в… познании субъектом существенных связей и отношений предметов и явлений, в творческом созидании новых идей, в прогнозировании событий и действий»[67].

m имеет следующие характеристики отражения:

переводит объекты в объекты;

переводит связи в связи.

Поскольку m ограничено, то при осуществлении операции отражения, как объекты, так и связи частично утрачиваются. Следует говорить о вероятностях объектов и явлений, а связь между ними понимать, как корреляцию. Такой подход реализует информатика (в шенноновском варианте). Функция автокорреляции равна нулю при полностью беспорядочном явлении и стремится к единице, если это явление полностью организовано, т. е. бесконечно предсказуемо. «Понятие средней автокорреляции имеет большое значение во всех случайных явлениях, ибо выражает внутреннюю взаимосвязанность, а, следовательно, способность образовывать структуры…»[68].

ρ-связь — это взаимообусловленность существования явлений, разделенных в пространстве и (или) во времени. «Связь – средство приобщения объектов друг к другу»[69].

Теперь определим связность – С — как наличие хотя бы одной связи/связей между объектами множества Б.

deg(O_i) – Степень связности — число связей в которых участвует O.

В таком случае целостность – Ц — полнота отражения множества Б в Б^m.

Рассмотрим, каким образом мышление m формирует связность отраженного множества Б^m_i. Предположим для m_i следующие значения:

m = m₀ × m₁ × m₂ × m₃

m₀ – исходное начальное состояние, для которого deg(O) = 0.

m₁ – состояние, для которого deg(O_i) = 1

m₂ – состояние, для которого deg (O_i) = 2

m₃– состояние, для которого deg (O_i) = 3

Вероятно, можно предположить и более высокие уровни связности, но их визуальное представление оказывается затруднительным, и рассматриваемая нами гипотеза, обращения к таким уровням не предусматривает.

Минимальному уровню связности мышления m соответствует доминирование объектов над их совокупностью как целым. В такой ситуации понятие о целостности множества Б^m_i не возникает. Каждый объект воспринимается индивидуально. Общее количество воспринимаемых объектов в любой текущий момент времени ограничено предельной скоростью восприятия информации[70], а в долгосрочной перспективе – объемом памяти и других психических ресурсов человека, связанных с накоплением и обработкой информации. «Отсутствие структуры, внутренней организации эквивалентно слишком большому поступлению оригинальной информации»[71]. Информационное ограничение, имеющее место в этой ситуации, определяет размер Б^m₀, что можно трактовать как минимальный размер пространства, доступный сознанию человека. Можно предположить, что это минимальное пространство представляет собой ближнюю зону. В силу описанного ранее информационного ограничения, размер ближней зоны можно связать с мерой информации. В качестве обоснования такой меры сделаем предположение, что объем информации, который человек в состоянии обрабатывать (пропускная способность системы) на всех стадиях развития приблизительно постоянен, а реальное увеличение потока информации происходит за счет ее концентрации. Такая концентрация обеспечивается механизмами сжатия информации с утратой второстепенных деталей, что понимается как абстракция. Соответственно, на каждом следующем уровне абстракции целостность отражения множества Б будет возрастать. Соответственно будет возрастать связность и количество отраженных объектов.

Механизм, посредством которого устанавливаются первые связи между двумя объектами внешнего и/или внутреннего пространства – ассоциация. Она носит случайный характер и ее результаты наглядно видны на уровне бытового и традиционного мышления. Селекция этих связей по принципу достоверности осуществляется путем естественного отбора. Но в любом случае, для уровня т₁ можно говорить о формировании элементарных структур сознания. «Создать элементарную форму – это значит обеспечить сообщению избыточность, или предсказуемость… Поскольку это предвидение носит только статистический характер, оно не может быть абсолютным, но оно имеет количественное выражение. Существует степень предсказуемости, которая представляет собой не что иное, как степень связности данного явления с другими явлениями… [выделено мной – Д. М.]»[72]. Для т₁ – это одномерная элементарная форма.

Повышение степени связности до двух deg(О_i) = 2 означает формирование связностей второго уровня, обеспечивающих более высокий уровень абстракции. Связи второго уровня имеют вид двумерных форм. Троичная связность deg(О_i) = 3, при заполнении всех узлов, предполагает формирование элементарной структуры сознания т₃ на основе трехмерных объемных форм.

Таким образом, морфогенез элементарных структур сознания, свидетельствует о том, что их дискретно увеличивающаяся сложность реализуется в виде последовательности элементарных пространственных форм возрастающей размерности — точка, линия, плоскость и, наконец, трехмерная связность реализуется в виде объемной фигуры – пирамиды.

Выявленный механизм можно понимать как фундаментальную закономерность структурирования системы мышления, которая, с одной стороны, определяет уровень личностного (психического) развития человека, а с другой – работы с формами внешнего мира. Чаще всего обращают внимание на гносеологический аспект рассматриваемой проблемы. Действительно, «процесс объективации возможен лишь как результат соотнесения внутренней структуры психического состояния с внешней структурой предмета, вызвавшего это состояние, благодаря чему субъективное переживание психики воспринимается как структура самого объекта»[73]. Но сознание как информационная деятельность представляет собой сложную структуру, включающую три основных компонента: процесс познания, процесс создания идеальной модели и процесс информационного предварения в ходе реализации практического действия. Так что тот же механизм отвечает и за создание форм продуктов творческой деятельности человека. В результате нельзя не согласиться с мнением С. М. Белозерова, который в своем исследовании организации внутреннего мира человека и общества пишет следующее: «Сознание каждый раз обеспечивает определенный уровень обобщенности психического материала, на котором он организуется в композицию – устойчивую психологическую систему, моделирующую поведение, деятельность или жизнь человека в целом. Только на определенном индивидуальном уровне обобщения образуются мыслеформы, чувствоформы и смыслообразы, которые „собирают“ необходимый им для объективации материал и выстраиваются относительно друг друга в психологическую композицию, регулирующую процесс объективации в ходе поведения, деятельности и жизни в целом»[74].

Взаимодействие человека с внешним миром – это процесс, в котором присутствует способность воспринимать и понимать данность, а с другой – творить собственную реальность, отражая в ней свой внутренний мир. Первое относится к сфере гносеологии; второе – рассматривается; скорее, как сфера творческой практики и ассоциируется со способностями человека и уровнем его развития. Но фактически это два аспекта представляющие собой стороны одной медали, хотя первичным следует считать процесс познания[75].

Н. Луман, рассуждая об аутопойесисе сознания, полагал, что тот реализуется в виде неких «ожиданий», смысл которых он понимал как «форму ориентации, с помощью которой система прощупывает контингентность своего окружающего мира в отношении себя самой и включает ее в качестве собственной неопределенности в процессе аутопойетической репродукции»[76]. В таких ожиданиях Луман видел обоснование эпизодов движения сознания по мере завершения последних. Иными словами, динамика развития механизмов мышления реализуется в процессе поиска форм пространственности внешнего мира, «резонансных» структурам самого сознания. Так что речь идет о системе с обратной связью, в которой контроль процесса обеспечивается совпадением управляющего сигнала – «ожидания» с формой, получаемой на некотором «промежуточном финише» аутопойесиса – самоорганизации и самопроизводства сознания.

М. К. Мамардашвили разбивал процесс развития сознания на два этапа, используя для их описания близкое лумановскому «ожиданию» выражение «мысленная неизбежность», которая разрешается изобретением и развитием формы, и «возможная мыслимость», представляющая реализацию изобретенной формы[77]. Тем самым, не случайно, анализируя механизм формирования структур сознания, М. К. Мамардашвили и А. М. Пятигорский, констатировали, что «структура сознания представляется нам каким-то чисто „пространственным“ образом существования сознания»[78].

Понимая изобретение формы и ее реализацию как эксперимент «бытийно-личностный», Мамардашвили развивает результаты своего «мысленного эксперимента», вводя личностный аспект, т. е. внутреннее пространство человека в терминологии настоящего исследования. Тем самым оказываются связанными между собой все три компонента, рассматриваемой нами модели. Эта связь определяет синхронное развитие этих компонентов, а потому целесообразно сопоставить приведенные рассуждения, касающиеся сознания, с мыслями, высказывавшимися об эстетической деятельности, фиксирующей, в первую очередь, содержания внутреннего мира человека. П. Флоренский писал о «композиции», которая представляет собой схему пространственного единства произведения. Этой «композициею характеризуется внутренний мир самого художника, строение его внутренней жизни»[79]. В этом Флоренский практически точно интерпретирует слова выдающегося советского психолога А. Н. Леонтьева, который в качестве эстетической понимал деятельность, единственную отвечающую «задаче открытия, выражения и коммуникации личностного смысла действительности, реальности»[80], т. е. транслирования информации о внутреннем пространстве человека-творца, посредством упаковки ее в форму художественного произведения. В результате подобного информационно-коммуникационного процесса структура внутреннего мира автора, пространственная «композиция» его души, спроецированная в структуру произведения, на этапе эстетического потребления резонансно «дешифруется» структурой внутреннего мира перципиента.

Вне зависимости от степени обобщенности, с которой цитированные выше авторы подходят к понятиям «композиция» или «форма», ясно, что их трактовка подтверждает нашу гипотезу: сознание, действующее как фильтр, генерирует базовые пространственные структуры, обеспечивающие усложняющиеся упорядочивания информации, которые для внутреннего пространства обретают вид обобщенных устойчивых психических структур, а для внешнего – конструктов внешних форм. «…Нужно заглянуть в форму, и тогда организуется хаос», – говорил М. К. Мамардашвили[81].

В этом контексте числа 0, 1, 2, 3 приобретают смысл инвариантов самоорганизации и эволюции системы или, как называет их Э. М. Сороко, «узлов вероятности» или «обобщенных золотых сечений (ОЗС)»[82], которые определяют фазы развития человека как динамической системы. Тем самым получают уточнение идеи Н. Лумана об ожиданиях как стадиях аутопойесиса. Являясь инвариантами самоорганизации и эволюции человека, эти числа определяют не только динамику пространственных форм продуктов творческой деятельности человека, но и – через симметричное структурирование внутреннего пространства – этапы его личностного развития. Причем личностное развитие представляется приоритетным, поскольку «наши внешние абстракции, те, которые совершаются в поле внешнего наблюдения, должны учитывать факт… неразделимости внутреннего экранирования, или индивидуации, сознательными формами самих себя и внешнего пространства их наблюдения»[83]. При этом Э. М. Сороко сумел математически связать инварианты самоорганизации с рядом особых точек на возрастной шкале человека: «Они служат водоразделами возрастных фаз развития организма: в них завершается становление определенного состояния человека как целостности, качественный этап формирования личности, и начинается другой»[84]. При этом отмеченные этапы хорошо совпадают с данными личностной психологии, которая каждый раз фиксирует их как этапы, связанные с появлением определенной способности к логическому мышлению[85].

Чтобы зафиксировать эти инвариантные отношения, порождаемые структурами сознания, нами было предложено ввести понятие «парадигма пространственной многомерности» (далее – ППМ)[86]. Если научная парадигма определяется эволюционными процессами, манифестацией которых является динамика пространственных представлений, то ППМ представляет собой фундаментальный параметр, «некоторое упорядочение во времени, само являющееся способом извлечения порядка – порядок порядков»[87]. Смысл введения нового термина заключается в том, чтобы точнее показать связь между формообразованием физического и социального пространств.

ППМ абстрагирует качество пространственности, а потому описывает уровень целостности сознания и обеспечиваемого им мировосприятия, а потому задает научную парадигму в куновском смысле (как совокупность представлений, положений, законов и правил и проч.). ППМ – это своеобразный алгоритм мышления (ср. кантовское: пространство – априорная форма рассудка), некая кристаллическая решетка, которая отражает развитие психики человека, а, соответственно, форму и внутреннее содержание продуктов его творческой деятельности. «Любые законченные организованные образования в психике – теории, каноны, уравнения, философские системы, физические модели, композиции художественных, музыкальных произведений и т. д. – подчиняются основным законам композиции – устойчивой формы организованного существования отраженного и порожденного материала в психике человека. Более того, самим своим существованием все эти объективные (подтвержденные практикой) формы проявления структуры психики – теории, произведения, формулы, системы управления и т. д. – раскрывают и подтверждают законы организации материала в психическом пространстве. Изучая объективные формы проявления организованного материала психики, мы изучаем законы организации психологического пространства человека»[88]. Число размерностей ППМ определяет качество мировоззренческой картины человека, качество создаваемых им продуктов в различных сферах жизни и качество самого человека, фиксируя уровень его личностного развития. Парадигма пространственной многомерности – это мера, которая объединяет количественный и качественный аспекты бытия.

Наделяя продукты своей творческой деятельности формой и содержанием, человек неизбежно фиксирует в них свои текущие пространственные представления. В результате произведения искусства, политические, социальные, экономические, естественнонаучные модели, а также религиозные представления в пространственном отношении являются точными слепками с их автора, отражая уровень его развития. Универсальность и объективность выявленной закономерности предоставляет возможность для широких и научно достоверных междисциплинарных обобщений[89].

Таким образом, введенное понятие «пространственная парадигма» выполняет функцию посредника между объективными структурами и индивидуальными действиями, являясь одновременно результатом интериоризации внешних условий и средством экстериоризации бессознательных схем восприятия и действия, осуществления индивидуальных практик. Фактически оно выполняет ту же функцию, которой П. Бурдье наделял вводимое им понятие «габитус», но в отличие от последнего, реализует более высокий уровень абстракции. На значение повышающихся уровней абстрагирования обращали специальное внимание М. К. Мамардашвили и А. М. Пятигорский в своем исследовании структур сознания: «…Это обобщенное описание дает нам содержательные предметы, идеальные объекты, мотивации, отсчет вторичных процессов, т. е. саму работу, всегда совершающуюся во вторичных процессах, то развертывание, которое индивидуальный психический механизм совершает с материалом сознания, когда этот механизм в нем находится»[90].

Предложена и рассмотрена пространственная модель человека, которая включает внешнее и внутреннее пространства, а также сознание, как опосредующий механизм взаимосвязи этих пространств.

Внешнее пространство понимается как воспринимаемый фрагмент реальности, форма которого определяется развитием человека и потому связана с «социальностью». Трактуемое таким образом понятие «внешнее пространство» – это субъективная реальность, являющаяся социально-психологическим отражением бытия в сознании. Внутреннее, духовное пространство – это внутренний мир человека, связанный с личностным развитием. Сознание в этом контексте рассматривается как набор механизмов мышления, что позволяет выявлять в нем пространственные структуры. Как показал анализ, эти структуры связаны с уровнями абстракции мышления и в развитии образуют последовательность наглядных геометрических образов – точка, линия, плоскость, объемная фигура (пирамида, куб и др.), что позволяет ввести в научный оборот понятия «социальная точка», «социальная линия», «социальная плоскость», «социальный объем» (или «точка социального пространства», «линия социального пространства», «плоскость социального пространства», «объем социального пространства»).

Эти структуры определяют механизмы познания и формотворчества человека. Тем самым произведения искусства, политические, социальные, экономические, естественнонаучные модели, а также религиозные представления в пространственном отношении являются точными слепками с их автора, отражая уровень его развития.

Учитывая значимость выявленной закономерности, диссертантом вводится понятие «пространственная парадигма», которая имеет смысл универсальной характеристики описания гносеологического и онтологического аспектов бытия человека и социальных структур, обеспечивающая интериоризацию внешних условий и являющаяся средством экстериоризации схем восприятия и действия, форм и практик социально-культурной жизни, позволяющая сформировать наглядный геометрический образ для представления таких форм.

Поскольку пространственная парадигма выполняет функцию посредника между объективными структурами и индивидуальными действиями, являясь одновременно результатом интериоризации внешних условий и средством экстериоризации бессознательных схем восприятия и действия, осуществления индивидуальных практик, она выполняет ту же функцию, которой П. Бурдье наделял вводимое им понятие «габитус», но в отличие от последнего, реализует более высокий уровень абстракции.

Арлычев А. Н. Сознание: информационно-деятельностный подход. – М.: КомКнига, 2005.

Белозеров С. М. Организация внутреннего мира человека и общества. Теория и метод композиций. – М.: Алетейа, 2002.

Бурдье П. Fieldwork in philosophy / Бурдье П. Начала. Choses dities. – М.: Socio-Logos, 1994.

Бурдье П. Социальное пространство и генезис классов / Бурдье П. Социология социального пространства. – М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2007.

Бурдье П. Физическое и социальное пространства / Бурдье П. Социология социального пространства. – М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2007.

Дьюи Дж. Реконструкция в философии. – М.: Логос, 2001.

Доналдсон М. Мыслительная деятельность детей. – М.: Педагогика, 1985.

Ильенков Э. В. Истоки мышления; Диалектика идеального. Изд. 2-е. – М.: ЛИБРОКОМ, 2012.

Кликс Ф. Пробуждающееся мышление. У истоков человеческого интеллекта. – М.: Прогресс, 1983.

Крюков Д. С. Кпроблеме определения религиозной личности. – Religio. – 2004–2007. – Вып. 1. – С. 51–62.

Леонтьев А. Н. Некоторые проблемы психологии искусства / Леонтьев А. Н. Избранные психологические произведения; В 2 т. Т. 2. – М.: Психология 1983.

Леонтьев А. Н. Личность как предмет психологического исследования / Леонтьев А. Н. Деятельность, сознание, личность. – М.: Смысл, 2004.

Лоренц К. Оборотная сторона зеркала / Лоренц К. Так называемое зло. – М.: Культурная революция, 2008.

Луман Н. Социальные системы. Очерк общей теории. – СПб.: Наука, 2007.

Мамардашвили М. К. Стрела познания (набросок естественно-исторической гносеологии). – М.: Языки русской культуры, 1997.

Мамардашвили М. К. Введение в философию / Мамардашвили М. К. Философские чтения. – СПб.: Азбука классика, 2002.

Мамардашвили М. К., Пятигорский. A. M. Символ и сознание. (Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке). – М.: Прогресс-Традиция, Фонд Мераба Мамардашвили, 2009.

Мамардашвили М. К. Классический и неклассический идеалы рациональности. – СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2010.

Мах Э. Познание и заблуждение. Очерки по психологии исследования. – М.: БИНОМ. Лаборатория знаний, 2003.

Мерло-Понти М. Видимое и природа. Философское вопрошание / Мерло-Понти М. Видимое и невидимое. – Мн.: Логвинов, 2006.

Михалевский Д. В. Пространственные представления как объективный критерий оценки нравственных приоритетов человека в процессе его эволюции / Материалы XIX Международной научной конференции «Динамика нравственных приоритетов человека в процессе его эволюции». – СПб., 2006. – С. 30–33.

Михалевский Д. В. Пространственные представления как объективный критерий оценки историко-культурных процессов. Закон повышения размерности восприятия пространства // Клио. – СПб., 2006. – № 1(32). – С. 21–31.

Mikhalevski D. The Periodic Law of the Development of Culture. – Ars Interpres. Stockholm-New-York-Moscow, 2006. – № 6–7, (September). – P. 47–50.

Михалевский Д. В. Периодический закон развития культуры // Сцена. – 2005. – № 4 (36). – С. 54–57.

Моль А. Теория информации и эстетическое восприятие. – М.: Мир, 1966.

Пенроуз Р. Большое малое и человеческий разум / Р. Пенроуз, А. Шимони, Н. Кетрайт, С. Хокинг. – М.: Мир, 2004.

Раушенбах Б. В. Как мы видим сегодня / Раушенбах Б. В. Пристрастие. – 2-е изд. – М.: Аграф, 1997.

Современный философский словарь. – 2-е изд / Под общей ред. В. Е. Кемерова. – Лондон, Франкфурт-на-Майне, Париж, Люксембург, Москва, Минск, 1998.

Сорокин П. А. Социальная и культурная мобильность / Человек. Цивилизация. Общество / общ. ред., сост. и предисл. А. Ю. Согомонов: Пер с англ. – М.: Политиздат, 1992.

Сороко Э. М. Культура как антиэнтропийный процесс: гармония разнообразия / Системные исследования культуры. 2008. – СПб.: Алетейя, 2009.

Спиноза. Этика, ч. III, теорема 2, схолия. URL: http://bdsweb.tripod.com/ru/eth/eth3.htm.

Филиппов А. Ф. Социология пространства: общий замысел и классическая разработка проблемы [Электронный ресурс] // Логос. – URL: http://www.ruthenia.ru/logos/number/2000_2/09.html, свободный. – Заглавие с экрана.

Филиппов А. Гетеротопология родных просторов // Отечественные записки. – 2002. – № 6 (7).

Филиппов А. Ф. Социология пространства. – СПб.: Владимир Даль, 2008.

Философский энциклопедический словарь. – 2-е изд. – М.: Советская энциклопедия, 1989.

Флоренский П. А. Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях. – М.: Прогресс, 1993.

Шиллер Ф. Письма об эстетическом воспитании человека [Электронный ресурс]. – URL: http://yanko.libru/books/cultur/shiller=letters.htm, свободный.

Шинкаренко В. Д. Смысловая структура социокультурного пространства: Игра, ритуал, магия. – Изд. 2-е. – М., 2010.

Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. В 2 т. Т. 1: Гештальт и действительность. – М.: Мысль, 1993.

Шредингер Э. Разум и материя. – Ижевск: Регулярная и хаотическая динамика, 2000.

Юнг К.-Г. Бог и бессознательное. – М.: Олимп, 1998.

Юнг К.-Г. Отношения между я и бессознательным / Психология бессознательного. – М.: Канон+, 2003.

Юнг К.-Г. Проблемы души нашего времени. – М.: Академический проект, 2007.

Юнг К.-Г. Эон: Исследования о символике самости. – М.: Академический проект, 2009.

Ясперс К. Общая психопатология. – М.: Практика, 1997.

I

Развитие человека связано в первую очередь с развитием его сознания. А последнее определяется эффективностью механизмов мышления, и сводится, по сути, к последовательному преодолению изначальных ограничений. Одно из таких ограничений связано с количеством объектов, которые человек способен удерживать в поле внимания. Емкость поля внимания определяется объемом рабочей (или кратковременной) памяти. Одним из первых на существование такого ограничения указал американский психолог Дж. А. Миллер[91]. Согласно результатам его исследований (1956), рабочая память способна одновременно обрабатывать информацию не более чем о 7 ± 2 объектах. Этот вывод подтверждается «магическим» характером числа семь, прочно закрепленным в различных культурах.

Результаты Миллера впоследствии неоднократно ставились под сомнение. Ряд исследователей, в числе которых был Н. Кован (2001), показали, что критическим числом является четыре[92]. Т. е. человек способен удерживать в рабочей памяти не более четырех объектов до тех пор, пока обработка информации не прерывается. Четверка также является «магическим» числом, обозначающим полноту, которая выражается в числе сторон света, количество времен года, времени суток и т. д.

Было установлено, что это ограничение применимо не только к кратковременной, но и к долговременной памяти. Дж. Мандлер (1969) установил, что люди могут запоминать информацию блоками и затем успешно извлекать ее из памяти, если в каждом блоке находится от одного до трех элементов. Тем самым, посредством объединения дискретных данных, можно преодолеть порог, установленный «четверкой». По этой причине телефонный номер разделен на группы, в каждой из которых содержится три или четыре элемента. Также было выяснено, что если блок информации, которую следовало запомнить, содержит больше трех элементов, то число элементов, впоследствии извлеченных из памяти, уменьшается пропорционально превышению этим числом критического значения четыре.

Таким образом, стратегия преодоления ограничения «поля мышления» заключается в последовательном усложнении исходных объектов сознания. Сказанное означает возможность четырехуровневой классификации объектов сознания по характеру их связности: нулевой уровень – отсутствие связей, первый уровень – реализующий одиночную связность, второй – двоичную связность и третий – троичную. Иными словами, сознание может одновременно обрабатывать информацию о четырех объектах нулевого уровня; либо о восьми объектах, объединенных парными связями первого уровня; либо о двенадцати объектах, объединенных связями второго уровня; либо о шестнадцати – третьего уровня.

В предыдущих работах мы предположили, что структуру объекта сознания определяют элементарные структуры сознания (ЭСС). Понятие ЭСС было введено нами для того, чтобы разделить механизмы мышления и содержания сознания. В этом смысле мы следуем идеям М. К. Мамардашвили и А. М. Пятигорского, которые выдвигали гипотезу о том, что «сознание может быть описано вне приурочивания этого сознания к определенному психическому субъекту, индивиду»[93]. Такой подход позволяет не приписывать сознанию чего бы то ни было как со стороны субъекта, так и со стороны объекта и избавиться от традиционного противопоставления субъект-объект. Эти авторы говорили о «факте сознания как о структуре в том смысле, что он может обладать определенной сложностью»[94]. Справедливость философских идей, выдвинутых Мамардашвили и Пятигорским, подтверждена результатами современной нейрофизиологии.

Развитие ЭСС напрямую связано с повышением их связности. ЭСС структурируют обрабатываемую информацию, поскольку «нечто, вошедшее в сферу сознания, обладает структурой сознания»[95]. Соответственно, по мере того как связность ЭСС увеличивается, возрастает целостность обрабатываемой ими информации, растет целостность объектов сознания.

ЭСС лишены какой-либо пространственности, связанной с объектом, в физическом смысле этого слова. Т. е. некий внешний объект не получает сколько-нибудь изоморфный пространственный образ в мозгу. Мозг выстраивает нейронные сети, по собственной логике, которые пространственны только внутри вещества мозга. Тем не менее, структурирование информации, осуществляемое ЭСС, неизбежно предстает в некоторой пространственной форме. В результате, «структура сознания представляется нам каким-то чисто „пространственным“ образом существования сознания»[96]. Как следствие, каждый из этапов развития ЭСС характеризуется своим специфическим мировосприятием, уникальностью морфологии культурных и социальных форм, их качественной спецификой; на каждом из этих этапов человек вырабатывает уникальное понимание себя и окружающего мира. Одним из наиболее наглядных отражений уровня развития ЭСС выступает характер пространственных представлений. На основании сказанного, базовую схему развития сознания человека можно представить следующим образом.

Начальный (нуль-мерный) уровень развития сознания. Начальный этап развития механизмов мышления всецело связан с областью бессознательного, что определяет его количественную и качественную специфику.

Количественная специфика начального этапа напрямую следует из отсутствия абстракций мышления, что ограничивает его производительность минимальным уровнем. Такое ограничение объема обрабатываемой информации в единицу времени устанавливает предел мировоззренческому горизонту, накладывает жесткий лимит на размер пространства, воспринимаемого человеком. На социальном уровне работают механизмы коллективного бессознательного, которые универсальны, в результате такое ограничение определяет некую константу, «стандартную» величину минимального пространства для всех культур и эпох. Эта зона получила название «ближней» и имеет радиус приблизительно пятьдесят метров.

О ближней зоне писал еще Э. Мах[97], а ее детальное изучение провел академик Б. В. Раушенбах[98].

Поскольку человек начинает свое развитие изнутри ближней зоны, то на начальном этапе она не имеет четкой границы. Человеку связанному с ближней зоной, представляется, что место его обитания окружает некая «неопредмеченная территория», наполненная чуждыми сущностями и враждебными силами. Чувство границы появляется только после того, как человеку удастся выйти за пределы ближней зоны и взглянуть на нее из вне.

Ближняя зона является «квантом пространства», который составит основу пространственных конфигураций, доступных человеку на последующих этапах развития. Строго говоря, применять термин «пространство» к ближней зоне не корректно. Ближняя зона – это, прежде всего, место. Чувство пространства начинает формироваться при освоении человеком больших расстояний.

Качественная специфика восприятия ближней зоны определяется принципиальным отличием бессознательного от механизмов рационального мышления. Бессознательное базируется на архетипах, универсальных изначальных врожденных психических структурах, которые на начальном этапе развития сознания выполняют роль первичных объектов сознания.

Связность мышления начального уровня минимальна из-за дискретности архетипов. Соответственно, в представлениях человека о внешнем мире дискретные объекты доминируют над их совокупностью и целостной картины не возникает. Да и самого себя человек не воспринимает как целое. В этом качестве человек находится на доличностном уровне развития и коллективное для него доминирует над личным и индивидуальным. Человек является неотъемлемой частью коллектива и не может функционировать самостоятельно. Формально это выражается в том, что он не готов принимать ответственность за себя, за своих близких, за окружающее, он не задается вопросами о бытии. Нуль-мерный человек живет самым близким в пространственном и временном отношении. Главной движущей силой для него выступают эмоции и естественные рефлексы. Для жизни и развития нуль-мерному человеку нужен авторитетный лидер.

В силу указанной специфики морфогенеза, первый уровень развития сознания можно определить как точечный, нулевой или нуль-мерный (0-D).

Первый (одномерный) уровень развития сознания. Следующий этап развития сознания определяется возникновением абстракций первого уровня. Причиной этому служит формирование одиночных связей между первичными объектами сознания, что приводит к возникновению вторичных объектов сознания с простейшей линейной структурой. По мере обретения устойчивости эти связи образуют первые ЭСС. Таким образом, если на нуль-мерном уровне развития сознания структурирование информации отсутствовало и представление объектов и явлений оказывалась дискретно-точечным, то на втором уровне развития информация обретает линейное (одномерное) структурирование. Тем самым, спецификой форм объектов сознания первого этапа неизбежно становится их линейность или одномерность. А потому, первый этап развития, также, как и определяющий его уровень сознания, можно охарактеризовать как одномерный (1-D).

Абстракции принято понимать как выделение и объединение предметов некоторого класса по определенным общим и в совокупности специфическим для них признакам. В нашем контексте это означает отказ от части характеристик первичных объектов сознания в пользу признаков специфически общих для нескольких, что создает предпосылки для их объединения. Говоря шахматным языком, ценой такой жертвы выигрывается качество: утрата некоторой части информации позволяет объединять первичные объекты сознания в комбинации, представляющие собой вторичные объекты сознания. Результатом становится преодоление рассмотренного ранее ограничения объема рабочей памяти и увеличение общего объема информации обрабатываемой сознанием.

Никакая связь не может быть без разделения. На одномерном уровне группирование различных объектов и явлений, т. е. формирование вторичных объектов сознания, происходит по принципу разграничения и объединения, где решающим становится фактор границы. Примером может служить раскладывание различных объектов на основе выделения общих признаков.

Первым действием, которое осуществляет сознание на первом этапе развития, становится отделение человека от окружения – физического и/ или социального. Но между возникающими таким образом частями неизбежно возникает связь. Связь – это градиент, переход от «я» к «не я», предполагающее отношение между «я» и «другой». Так формируются субъект-объектные отношения. Первая связь, объединяющая одиночные объекты сознания в рамках первой линейной ЭСС, означает что ее обладатель становится, если не независимой личностью, но самостоятельным субъектом, наделенным собственным «я». Субъект, впервые обособившийся из прежде единой среды, неизбежно воспринимает эту обособленность, выделенность как высшую ценность, что задает специфику его взаимодействия с миром.

Механизмы сознания первого уровня обрабатывают информацию о двух первичных объектах, объединенных в единый вторичный объект сознания. Но один из этих первичных объектов – один из полюсов одномерной ЭСС – оказывается ассоциированным с самим носителем сознания. Линейный, одномерный характер отношений в такой паре стимулирует формирование нарциссической точки зрения, при которой индивид, только что выделившийся из массы, ощущает себя как центр мира. В этом качестве его еще сложно назвать «участником отношений». Одномерный «наблюдатель» неизбежно искажает картину фактической реальности. Ему не свойственны рефлексия и самоанализ. Напротив, ярко выражены убежденность в безальтернативной правоте своей точки зрения и максимализм, а также взгляд на мир через оппозицию да-нет. При этом, одномерный человек, находящийся в оппозиции к миру, обретает возможность противостоять естественным биологическим силам, исходя из внутренних установок, что может трактоваться как мораль. Мир для такого человека разделяется на две крайности: добро и зло, столкновение между которыми приобретает эпический масштаб. На этой стадии развития человеку свойственны конфликтность, соперничество, в ней кроются корни загадочной агональности древнегреческой культуры, героика рыцарской культуры средневековья. Обладатель сознания первого уровня воспринимается носителем сознания начального уровня как естественный лидер.

Будучи спроецированной во внешний мир одномерная связность представляет собой принцип организации в форме последовательности. Упорядочивание событий как происходящих одно за другим формирует чувство времени. Время в этом случае понимается как процесс – текущая вода, горящий огонь, дующий ветер – которые позже станут метафорами абстрактного времени. Линейное время, а также различные типы последовательностей и перечислений приобретают особую важность на одномерном уровне развития сознания, становясь культурной доминантой.

Другой культурной доминантой становится граница. Возникновению чувства границы можно также дать пространственное объяснение. Дело в том, что «чувство границы» возникает у человека вследствие увеличения объема информации, обрабатываемой сознанием первого уровня. Соответственно, воспринимаемое человеком пространство расширяется и преодолевает пределы ближней зоны. В результате такого расширения ближняя зона оказывается заключенной внутри дальней зоны. При этом не происходит бесследного «растворения» ближней зоны в дальней. Исследования академика Б. В. Раушенбаха выявили существенное различие в восприятии объектов для этих зон. Оказалось, что в пределах ближней зоны человек видит в слабой обратной перспективе (как на средневековых иконах), а в дальней зоне – в прямой (как на картинах эпохи Ренессанса). Тем самым отчетливо фиксируется линия раздела этих двух зон.

Одномерные связности могут возникать в результате движения человека и, в таком случае, реализуются в виде понятия пути, соединяющего отдельные места. На одномерном этапе развития сознания, путь, как впервые осознанная связность, чрезвычайно близок понятию времени и измеряется в единицах времени. Подвиги, связанные с преодолением разного рода границ, и путь, ведущий в дальнюю зону, – неизменные образы, инварианты реализации личностного развития первого уровня.

Парные связи между объектами и явлениями предстают в языке в виде ассоциаций и метафор, которые, в свою очередь, становятся основой магического мировоззрения и базой для возникновения первых понятий. Под понятиями понимаются отображенные в мышлении единства существенных свойств, связей и отношений предметов или явлений, т. е., по сути, вторичные объекты сознания или абстракции первого уровня. Строго говоря, «понятие» есть абстракция сознания или объект сознания более высокого уровня нежели первичный.

Абстракции в своей основе уникальны, поскольку воплощают индивидуальный опыт. Развитие сознания напрямую связано с формированием иерархии абстракций, влекущим за собой поэтапное продуцирование понятий, которые образуют все более общие и более абстрактные модели. Так человек неумолимо удаляется от чувственных свойств объектов, переходя к нечувственным свойствам, выражаемых в отвлеченных – абстрактных – понятиях, а представления о мире все в большей степени индивидуализируются.

Второй (двумерный) уровень развития сознания. Второй уровень развития сознания определяется возникновением второго уровня абстракций. Теперь вторичный объект сознания образуется из трех первичных объектов сознания. Вследствие повышения связности, ЭСС приобретают вид двух (или более) звенных конструкций, которые могут рассматриваться как плоские фигуры. Такие ЭСС реализуют двумерную квазипространственную форму и, соответственно, обеспечивают двумерное структурирование обрабатываемой информации. Соответственно, второй этап, также, как и определяющий его уровень сознания, можно охарактеризовать как двумерный (2-D).

Двоичные связности ЭСС обеспечивают сознанию второго уровня возможность одновременно обрабатывать информацию о двух объектах и связях с ними. Таким образом, носитель двумерного сознания может взаимодействовать с двумя равноположенными Другими. Подобный характер отношений радикально меняет отношение человека с внешним миром и другими людьми. Закладывается основа рефлексии, позволяющей преодолеть нарциссизм предыдущего этапа и взглянуть на себя со стороны, а также воспринимать другого как равного. На этой базе складываются предпосылки к возникновению полноценного диалога, как новой формы общения и художественной формы. Способность к самосознанию, мышление о мышлении, способность мышления соотноситься с самим собой, иметь предметом самого себя составляют основу объективной оценки и становятся основой научного мышления.

Для двумерного уровня развития сознания характерно усиление значимости внутренних правил и принципов, позволяющих противостоять внешней реальности и формировать программы действий, избегая разного рода ошибок. Более высокая целостность обеспечивает человеку второго уровня развития сознания чувство ответственности и личную включенность в происходящее вокруг. Эту включенность некоторые исследователи называют причиной зарождения такой черты характера как космополитизм. Указанная «включенность», в сочетании с рефлексией, привносит в бытие человека проблемность. Носитель сознания второго уровня настолько далеко отрывается от нуль-мерной массы, что она перестает понимать его мотивации и ценности.

Двумерное сознание, более эффективное, чем одномерное, раздвигает границы пространства, доступного человеку, расширяя границы его мира по сравнению с предыдущим этапом развития. Двумерное структурирование информации формирует представление мира как плоскости, высота которой сохраняет размер ближней зоны. Этот процесс может быть представлен как «растягивание» одномерного пути, имеющего диаметр ближней зоны, в направлении перпендикулярном его направлению.

Третий (трехмерный) уровень развития сознания. Третий, заключительный уровень развития сознания, определяется реализацией третьего уровня абстракции. На этом этапе ЭСС обретают максимально возможную – троичную – связность. В этом случае каждый первичный объект сознания, включенный в такую структуру связан с тремя другими. ЭСС третьего уровня приобретают трехмерную квазипространственную форму простейшая из которых тетраэдр. Трехмерные ЭСС обеспечивают трехмерное структурирование обрабатываемой информации. Теперь специфика форм связана с пространственностью. Соответственно, третий уровень развития, как и определяющее его сознание, можно охарактеризовать как трехмерный (3-D).

Носителю «трехмерного» сознания одновременно доступны три объекта. Трехмерная ЭСС – это реализованная полнота. В этой ситуации человек приходит к идее единства противоположностей, их взаимной обусловленности. Высшая достижимая – троичная – связность обеспечивает максимальную целостность объектов сознания. Целостность ЭСС третьего уровня обеспечивает наиболее полноценное личностное развитие.

Наличие трех объектов сознания, которые может «наблюдать» со своей позиции внутри ЭСС человек третьего уровня развития, наделяют его максимальной нейтральностью, мудростью, полнотой. Человек третьего уровня склонен к философскому отношению к проблемам. Он избегает конфликтов и противостояний, предпочитая им поиск продуктивных компромиссов. Несмотря на различие взглядов и расхождений по различного рода практическим вопросам, взаимодействие, в рамках которого носитель сознания третьего уровня принимает себя и других такими как они есть – без оценки и осуждения – позволяет ему принимать рационально доказуемые системы убеждений без когнитивного диссонанса. Стремление к гармонии, балансу противодействующих сил в каждом проявлении реальности, осознание относительности добра и зла в каждом из событий и поступков – это существенный шаг к пониманию целостности мира. Если на втором уровне развития человек приходил к идее космополитизма, то теперь, будучи в состоянии реализовать полноту бытия, человеку ставятся доступна идея, о том, что бытие едино. Так может быть преодолена привычная для нашей культуры дихотомия субъект – объект, порожденная сознанием первого уровня. Как следствие формируется высшая способность понимать себя через других. Гедонистические поведенческие импульсы подавляются в пользу группы, обеспечивая коллективистское поведение. Так когнитивная эволюция наделяет человека возможностью реализовывать коллективные способности и выживать в форме сверх организма.

На третьем уровне развития сознания человеку становятся доступными наиболее развитые пространственные представления и формы их отражения. Для этого этапа характерны наиболее целостные образы мира, содержащего наиболее сложные связи. Идея пространства начинает присутствовать в самых различных областях деятельности человека и становится культурной доминантой.

Ограничения, на которые указывали Дж. Миллер и Н. Кован, накладывают предел возникновению связностей ЭСС превышающих троичные[99]. Соответственно, более высокие уровни абстракции сознания сформированы быть не могут. Существует еще одно ограничение, которое определяется конструкцией вестибулярного аппарата. Речь идет о трех полукруглых каналах, которые обеспечивают пространственную ориентацию тела человека, как материального объекта, фактически, являясь основой декартовой системы координат. Дальнейшая способность сознания наращивать объемы обрабатываемой информации реализуется за счет стратегии рассмотренной выше – путем дальнейшего объединения вторичных объектов сознания теперь уже в третичные и далее в четверичные объекты.

Таким образом, формирование ЭСС организовано как многоуровневый циклический процесс. Это определяется тем, что формирование ЭСС, которые в значительной мере определяют характер обработки информации человеком, есть статистический процесс. Иными словами, переход на каждый следующий уровень когнитивного развития обусловлен не одновременной трансформацией всех объектов сознания, но лишь ограниченного их числа. Этого процента стабильных ЭСС, имеющих связность более высокого уровня, чем основная масса, оказывается достаточно, чтобы качественно изменить характер мыслительных процессов, что, в свою очередь, заметно повышает адаптационные возможности человека, изменяет его личностные характеристики и отражается на поведении. После прохождения цикла последовательного наращивания связностей ЭСС с 0-D до 3-D для некоторого ограниченного числа этих структур, цикл повторяется с увеличением числа объектов сознания, подверженных изменениям. При этом результаты, достигнутые на предыдущем цикле развития, становятся основой для процессов последующего цикла. Таким образом, на протяжении жизни человек неоднократно проходит одни и те же этапы развития, описываемые парадигмальным циклом, каждый раз реализуя более высокую степень связности сознания, мировоззренческой картины, последовательно расширяя границы своего мира и увеличивая его целостность. Отклонение от этой фундаментальной закономерности или нарушение ее динамики есть патология.

Генезис ЭСС можно понимать как объективную фундаментальную закономерность развития человека и его представлений о мире. Человеческое сознание, словно структура кристалла, поэтапно вырастает из «расплава» коллективного бессознательного. Эта «кристаллическая решетка», задает форму не только пространства, воспринимаемого человеком, но и продуктов его творческой деятельности во всех без исключения областях. И та же структура ЭСС определяет личностные качества человека и его подверженность влиянию из вне, т. е. возможности его социализации. Иными словами, характер отношений, на которые способен индивид на каждом этапе развития, однозначно определяется связностью ЭСС. Связность ЭСС также задает масштаб мышления, интересы и способы принятия решений. ЭСС можно сопоставить с априорной формой рассудка, о которой говорил И. Кант. Но, в отличие от априорной формы рассудка, ЭСС не являются статичными и изначально врожденными, а формируются по мере развития человека и его взаимодействия с миром.

Поскольку совокупность явных и неявных предпосылок, определяющих совокупность концепций, взглядов, принципов и прочее принято называть «парадигмой», то в качестве универсальной характеристики описания выявленных уровней развития сознания и формы ЭСС нами было предложено понятие парадигма пространственной многомерности (далее – ППМ). ППМ – это структура, имеющая размерность от 0 до 3, которая описывает характер связей ЭСС. Число размерностей ППМ определяет качество мировоззренческой картины человека, качество создаваемых им продуктов в различных сферах жизни и качество самого человека, фиксируя уровень его личностного развития. В физике размерность понимается как количество независимых параметров, необходимых для описания состояния объекта, либо как количество степеней физической свободы. Это определение, будучи перенесено на человека обретает глубокий личностный смысл. Размерность в этом случае говорит о параметрах человека как личности и о его свободе, прежде всего внутренней.

ППМ – это мера, которая объединяет количественный и качественный аспекты бытия человека. А потому рассмотренную выше схему развития сознания человека можно интерпретировать как последовательность психологических матриц, генерируемых ППМ.

Различным уровням развития сознания человека соответствуют качественно различные механизмы мышления. Формирование механизма мышления более высокого уровня приводит к вытеснению предыдущего механизма и всего связанного с ним в бессознательное. Так происходит смена картины мира, описывающих его закономерностей, системы ценностей, морали и т. д., иными словами – «сдвиг парадигмы».

Механизмы мышления различных уровней не совместимы между собой. Механизму более низкого уровня свойственно упрощать и искажать представления систем более высокого уровня, точно также как проекции на плоскость упрощают образ трехмерного объекта. Но и системам высокого уровня с трудом дается понимание уровней, казалось бы, уже пройденных. Ведь они более недоступны. Эта несовместимость порождает объективную проблему трансляции смыслов между носителями различных ППМ. Распространенный конфликт между родителями и детьми имеет эту природу. Общедоступным уровнем, на котором может происходить обмен информацией между носителями различным ППМ, является нуль-мерный уровень.

Развитие ЭСС происходит в направлении увеличивающейся связности и образует парадигмальный цикл, который реализуется в виде последовательности геометрических форм возрастающей размерности – точка, линия, плоскость и тетраэдр. Парадигмальный цикл – последовательность четырех ППМ повышающейся размерности, от 0-D до 3-D. Парадигмальный цикл – это инвариант развития событий.

Парадигмальный цикл определяет периодизацию индивидуальной жизни человека. Детство может быть представлено как нуль-мерный – 0-D период, поскольку оно протекает, прежде всего, в кругу семьи и непосредственно связано с ближней зоной. Начиная с подросткового возраста, человек преодолевает границы ближней зоны и становится самостоятельной активной личностью. Далее жизнь человека связана преимущественно с дальней зоной, где находятся основные цели и интересы. В дальней зоне происходит последовательное освоение размерностей пространства с 1-D до 3-D. Таким образом, в жизни человека можно выделить четыре больших этапа: 0-D – детство, 1-D – подростковый период (начиная с 12-ти лет), 2-D – юношество, 3-D – зрелость. Далее наступает старость, характеризующаяся распадом ЭСС и деградацией пространственных представлений и картины мира. К слову сказать, схожие дегенеративные процессы сопровождают наркотическую и алкогольную зависимость.

Этапы жизни человека не однородны, и внутри каждого из них имеется своя четырехчастная периодизация, также описываемая парадигмальным циклом. Ребенок овладевает ближней зоной, и эти четыре этапа можно характеризовать как 0-D, 1-D, 2-D и 3-D. Схожую последовательность этапов развития можно обнаружить уже у младенцев в возрасте до 2-х лет.

Поскольку мы имеем дело со вложенными циклами, реализуемыми на разных уровнях, наибольший вклад в наблюдаемую картину вносят ППМ более высокого уровня. При циклическом повторении этапов развития с одинаковой ППМ, неизбежно обнаруживается их качественное сходство. Более того, такого рода синхронистические аналогии можно проследить между индивидуальным развитием и соответствующими периодами социальной и культурной истории обществ.

II

Четырехчастная периодизации развития человека нередко встречается в истории психологии. Первым подобную идею сформулировал еще Жан-Жак Руссо, который соотносил такого рода закономерность прежде всего с детством. Четыре фазы развития выделял также Джон Боулби, предложивший, так называемую, теорию привязанности. В этом случае основное внимание уделялось раннему периоду развития ребенка. В конце прошлого столетия выдающийся отечественный психолог и философ С. Л. Рубинштейн писал: «На различных этапах онтогенеза человек, формируясь в качестве субъекта, взаимодействует с окружающей действительностью на очень разных, но взаимосвязанных уровнях: сначала как с 1) с системой раздражителей, затем как с 2) системой сигнальных раздражителей, наконец, и как с 3) объектом, а с людьми – как с 4) с субъектами. На первом уровне это взаимодействие развивается в виде реакций на раздражители, на втором – в виде реакций и простейших действий, на третьем – также и в виде все более сложных действий с объектами и простейших поступков в отношении людей, на четвертом – также и в виде все более нравственных поступков»[100].

Для анализа нашей гипотезы о многоуровневой цикличности процесса когнитивного развития человека в качестве эмпирической базы воспользуемся результатами, полученными Жаном Пиаже. Несмотря на многочисленную критику эта теория продолжает оставаться наиболее разработанной и влиятельной из существующих теорий интеллектуального развития, в которой непротиворечиво объединены представления о внутренней природе сознания и его внешних проявлениях. Для объективности картины, в нашем сравнении постараемся учитывать мнение критиков Пиаже, хотя объем настоящей работы никак не позволяет рассчитывать на полноту такого анализа.

Пиаже полагал, что развитие человека есть непрерывный процесс, который реализуется в виде последовательности определенных стадий. Каждая стадия характеризуется множеством различных форм поведения. Однако, в этом внешнем разнообразии Пиаже находил общее, которое и позволяло выделять отдельные стадии. Единство каждой стадии, по мысли Пиаже, обеспечивала некоторая структура. Соответственно, переход между стадиями представлял собой фундаментальную перестройку мышления и поведения. При этом порядок следования стадий постоянен и сохраняется неизменным, а каждая последующая стадия надстраивается над предыдущей. В последних версиях своей теории Пиаже отошел от идеи развития человека как последовательного прямолинейного движения от одной стадии к другой, склоняясь в пользу движения по спирали. В этом случае различные формы и разное содержание мышления, характерные для предыдущего уровня, подвергаются переосмыслению, реструктурированию и объединению на следующем, более высоком уровне.

Пиаже разделял жизнь человека, начиная с момента рождения, на четыре больших этапа, которые имеет следующие свойства[101]:

а) Стадии раскрываются в неизменной линейной последовательности. При этом разные люди проходят стадии с различной скоростью, и не факт, что все достигают наивысших стадий.

б) Стадии характеризуются качественно различной организацией мышления.

в) Стадии относятся к наиболее общим паттернам мышления, и если известно, что ребенок находится на определенной стадии, то можно предсказать его поведение при выполнении самых разных заданий. Это утверждение может осложняться смещениями и сдвигами в индивидуальном развитии, но для каждого периода должно иметь место принципиальное единство основных результатов.

г) Стадии представляют собой иерархические интеграции, т. е. низкие стадии не исчезают, а интегрируются в новые более широкие структуры и в определенном смысле подчиняются им.

д) Стадии культурно универсальны и раскрываются в неизменной последовательности во всех культурах.

Как видим базовые положения, сформулированные Пиаже, в значительной степени совпадают с нашими представлениями. Теперь проведем по стадийное сравнение.

I. Сенсомоторная стадия (от рождения до 2 лет)

На первой стадии, согласно Пиаже, происходит становление и развитие сенсорных и моторных способностей новорожденного – его чувствительных и двигательных структур. Поначалу возможности младенца ограничены рефлекторными реакциям типа сосания, глотания и т. п. Ведущая роль на начальной стадии развития принадлежит непосредственным ощущениям. Пиаже утверждал, что новорожденный не осознает собственных действий и, тем более, себя как субъекта. Он не способен отличать себя от остального мира, не знает о существовании чего-либо вне себя и тем самым не знает и о собственном существовании. В этом смысле новорожденный абсолютно эгоцентричен. Но этот эгоцентризм является «полным» или «бессознательным», что делает его существенно отличным от наблюдаемого на последующих стадиях развития. Осознание развивается только с развитием дифференциации.

Еще до окончания первой стадии жесткие рефлексы трансформируются в пластичные формы поведения. Путем многократно повторяемых чувственно-двигательных действий младенцы обретают способность к их координации и начинают формировать понятие о себе как чем-то отдельном от внешнего мира. Так ребенок постепенно освобождается о тотальной бессознательности. К концу этой стадии у него начинает складываться представление о мире объектов, которые не зависят ни от него самого, ни от его действий. Начало процесса конструирования «постоянного объекта», т. е. понимание независимого от субъекта существования объектов, Пиаже полагал важным итогом сенсомоторной стадии.

Пиаже выделял в сенсомоторной стадии шесть подстадий, которые различаются усложнением схем, их возрастающей согласованностью и связностью.

Подстадия 1(рождение – 1 месяц). Упражнения рефлексов. Пиаже указывал, что основу действий младенца и, соответственно, его контактов со средой в начале жизни составляют безусловные рефлексы. Поведение новорожденного подчинено тому чтобы «освоить» все соприкасающиеся с ним предметы с помощью врожденных рефлексов (схем действий) сосания и хватания (ассимиляция). Он не отличает предметы друг от друга и поэтому со всеми поступает одинаково. Пиаже считал, что на этой стадии дети используют доступное им ограниченное количество навыков, а потому они многократно повторяют их. Под влиянием внешних стимулов рефлексы становятся частью самоинициирующей активности, в которой, постепенно, начинают проявляться зачатки организации. С течением времени действия новорожденных становятся все более связными, быстрыми и эффективными. Согласно Пиаже, первая подстадия, заканчивается освоением младенцами произвольных действий и появлением у них способности отличать себя от окружающих предметов.

По названным признакам, эта подстадия вполне может быть соотнесена с первым этапом парадигмального цикла, описываемого 0-D ППМ, при которой обработка информации осуществляется на уровне бессознательного. Целостность мира младенца минимальна. Он не только не идентифицирует границу между собой и окружающей средой, но не способен воспринимать себя как единое целое. Любые взаимодействия с объектами внешнего мира (например, с игрушками) существуют для него только пока с ними имеется тактильный контакт. Начало отличения себя от предметов означает формирование у ребенка чувства границы, что объективно указывает на начало перехода к следующему этапу развития, описываемому 1-D ППМ.

Подстадия 2(1–4 месяца). Первичные циркулярные реакции. По мысли Пиаже, первичная циркулярная реакция формируется на основе попыток повторения некоторого действия, совершенного младенцем (пример: сосание пальца), и представляет собой комбинацию двух ранее независимых телесных схем или движений, что предполагает координацию частей собственного тела. На этой подстадии младенцы еще не имеют представления об объектах, существующих вокруг них. Если человек или объект удаляются из их поля зрения, то они способны какое-то время смотреть ему вслед. Если объект не появляется, они переключают свое внимание на что-то другое, не предпринимая попыток поиска. Оппоненты Пиаже, изменявшие условия экспериментов, выяснили, что на поведение младенца влияет способ исчезновения объекта внимания. Так Т. Бауэр и Д. Уишарт выяснили, что при выключении света ребенок продолжает тянуться за игрушкой. Это позволило сделать предположение о том, что на этой подстадии развития ребенок не осознает того, что объекты движутся, в результате чего один и тот же объект может появляться в разных местах. Такое знание формируется только к 5-ти месячному возрасту.

Специфика движений, описанная Пиаже для подстадии 2, позволяет определить качественный характер произошедших изменений. Объединение двух ранее независимых движений или телесных схем в одну первичную циркулярную реакцию возможно только на основе первых одиночных – линейных – связностей ЭСС. С другой стороны, то, что малыши на этой подстадии еще не имеют представления об объектах, существующих вокруг них, однозначно указывает на отсутствие чувства границы – границы тела. Т. е. целостность мышления минимальна и мир малыша ограничивается пределами собственного тела. Отсутствие понимания движения объекта также указывает на недостаточность связности ЭСС. Таким образом, можно констатировать, что подстадия 2 указывает на начало второго этапа парадигмального цикла, описываемого 1-D ППМ.

Подстадия 3(4–8 месяцев). Вторичные циркулярные реакции. На подстадии 3 формируются вторичные циркулярные реакции, которые позволяют малышу обнаруживать и воспроизводить некоторые события за пределами своего тела (например, трогание звуковых игрушек с целью извлечения мелодий). Пиаже полагал, что младенцы улыбаются и смеются, наблюдая новое событие. При этом он не исключал, что они наслаждаются новыми возможностями вызывать какое-то событие. На этой подстадии у малышей чувство стабильности объекта возрастает до такой степени, что они продолжают смотреть туда, где объект исчез из поля их зрения. Они уже могут найти частично спрятанные или отложенные в сторону объекты. При этом объект должен быть связан с их собственными действиями. В случае, если объекты были полностью спрятаны другими людьми, младенцы еще не в состоянии найти их. При этом Т. Бауер отмечает, что, хотя к 5-ти месяцам у младенца формируются некоторое представление о движении как способности объекта переместиться из одной точки пространства в другую, теперь у них возникают трудности другого рода, вызванные не с отсутствием мира «других вещей», а с недостатком полноты понимания пространственных отношений, которая впоследствии найдет свое выражение в предлогах на, под, в, из, перед и за. Таким образом, у ребенка на подстадии вторичных циркулярных реакций происходит координация зрения и хватания, а также начинает складываться представление о постоянстве предметов, т. е. осознание того, что предметы существуют и в том случае, если их нельзя увидеть. Другими словами, это первые шаги на пути объективизации мира и субъективизации собственного «я». Важнейшее приобретение на этом этапе – развитие реакции предвосхищения.

Эмпирический материал Пиаже позволяет предположить для подстадии 3 продолжение реализации второго этапа парадигмального цикла – 1-D ППМ. Только теперь ребенок «преодолевает границу», что проявляется в способности действовать по «другую» ее сторону. Тем самым, ребенок начинает проявлять интерес к внешнему миру и оперировать объектами за пределами своего тела. За счет возрастающей связности сознания малыши начинают лучше понимать постоянство внешних предметов. Пиаже отмечает факт «наслаждения новыми возможностями». Новый уровень сознания и, связанные с этим, новые адаптационные возможности всегда доставляют удовольствие и неизменно вызывают желание испытать и воспроизводить их на практике. С точки зрения логики парадигмального цикла, подстадия 3 в классификации Пиаже соответствует второй половине этапа, описываемого 1-D ППМ, что может быть представлено как развитие подстадии 2 на внешнюю среду, непосредственно примыкающую к телу ребенка.

Подстадия 4(8-12 месяцев). Координация вторичных схем(начало практического интеллекта). На подстадии 4 появляются первые симптомы подлинного понимания постоянства объектов. Малыши теперь могут найти полностью спрятанные объекты. Младенец обретает способность координировать две независимые схемы для достижения результата. В отличие от подстадии 2, где происходило объединение двух физических движений, на подстадии 4 две схемы действия объединяются в одну. Тем самым, на 4-й подстадии развития происходит дальнейшее совершенствование целенаправленных и произвольных действий.

Увеличение связности сознания проявляется в возросшей связности действий и понимании постоянства объектов. Бинарность схем, реализуемых на подстадии 4, определяется наличием двоичной связности ЭСС, что соответствует началу третьего этапа парадигмального цикла, описываемого 2-D ППМ.

Подстадия 5 (12–18 месяцев). Третичные циркулярные реакции(появление новых средств). В качестве характерной для подстадии 5 Пиаже выделяет способность детей следить за рядом перестановок предметов, если они видят, как эти перестановки выполняются. Теперь поведение ребенка отличается любознательностью: он внимательно изучает каждый новый предмет, прежде чем вступить во взаимодействие с ним. Малыши начинают экспериментировать с различными объектами, действиями и процессами, причем эти схемы реализуются без подсказок со стороны взрослых. Пиаже отмечал, что экспериментирование – это, по сути, появление новых мыслительных схем, начало собственно мыслительной деятельности. Если ранее поведение ребенка носило преимущественно рефлекторный характер, то на подстадии 5 он демонстрирует умение приспосабливаться к новым ситуациям. Т. е., благодаря умению находить новые способы взаимодействия с неизвестными предметами, чаще всего путем проб и ошибок, ребенок легко подстраивается под незнакомые ему ситуации. Пиаже характеризует детей на этой подстадии как «маленьких ученых», которые способны варьировать свои действия и наблюдать результаты. При этом важно, что все свои открытия они делают благодаря непосредственным физическим действиям.

Пиаже называет еще одну особенность, характерную для подстадии 5. Речь идет о появлении у детей символических действий. Под детским символизмом понимается использование одного объекта или действия для представления другого, который может отсутствовать. Детский символизм – это также способность притворяться и играть «понарошку». Пиаже отмечал, что до определенного возраста дети могут только воспроизводить действия, которые уже присутствуют в их поведенческом репертуаре, и вообще неспособны имитировать новые модели. Но на подстадии 5, в результате многочисленных проб и ошибок, им удается имитировать новое поведение.

Мы можем сказать, что эмпирические данные наблюдений, приводимые Пиаже для подстадии 5, соответствуют развитию сознания на заключительной части третьего этапа парадигмального цикла, описываемого 2-D ППМ. Бинарность связей ЭСС обеспечивает способность гибко переключаться с одной точки зрения на другую. Как мы отмечали в первой части настоящей статьи, именно на этом этапе формируются рефлексия и возникает научное мышление. Но, естественно, что в данном случае мы имеем лишь отдельные намеки на формирование подобного рода способностей, которые со всей отчетливостью проявятся в будущем на этом же этапе парадигмального цикла более высокого уровня. И тем не менее, эти «намеки» более чем характерны для периодизации раннего детства.

Подстадия 6(1,5–2 года). Начало символического мышления. На этой подстадии малыши начинают проделывать умственные операции не столько с конкретными предметами, сколько с их образами, т. е. с объектами сознания. На подстадии 5 дети, в качестве «маленьких ученых», совершали свои открытия в результате непосредственных физических действий, используя метод проб и ошибок. Теперь они переносят активность во внутренний мир и обретают способность решать простейшие задачи в уме. Они начинают продумывать ситуации прежде, чем совершить действие, и это ускоряет решение по сравнению с предыдущей подстадией. Вследствие перехода от конкретно-чувственного мышления к образному, мир мысли начинает конкурировать с миром объектным. Однако такого рода интериоризация – длительный процесс, занимающий примерно два года.

Начало мышления Пиаже напрямую связывает с символизмом. Как было сказано, символизм, как способность к имитации, появляется на подстадии 5, но теперь, на подстадии 6, обретает новое качество. Теперь малыши осваивают отложенную имитацию — имитацию отсутствующих моделей. При этом для представления действий другого человека или каких-либо событий доминируют моторные приемы. Эту особенность Пиаже объяснял недостаточностью словарного запаса.

На подстадии 6 малыши обретают способность отслеживать невидимые перестановки, поскольку у них появляется способность мысленно представлять траекторию предмета, даже когда он уходит из их поля зрения.

Анализируя эмпирические данные, которые Пиаже приводит для подстадии 6, можно отметить, что они соответствуют наивысшей целостности сознания, которая может быть достигнута на сенсомоторной стадии. Такую целостность можно сопоставить с заключительным этапом пардигмального цикла, описываемого 3-D ППМ. Такая целостность обеспечивает прослеживание траекторий объектов и способность к мысленному анализу результатов процесса и эксперимента. Сюда же относится и осуществление отложенных имитационных действий, которые рассматриваются как символические.

Впрочем, трактовка символа, принятая не только в теории Пиаже, но и в среде психологов вообще, требует уточнения. Символизм привычно понимается как замена одного объекта другим, либо одного движения другим. Нередко смысл такой замены сближается с понятиями сравнение, метафора, аллегория и художественный образ. Понятно, что в случае раннего детства о столь высоком содержании этого термина говорить не приходится, но оттенок присутствует, тем более, что ситуация не разъясняется. Первоначально установление одиночных связей между различными объектами и явлениями происходит вследствие формирования линейных – одномерных – связностей ЭСС. На таком уровне развития сознания, в отсутствие иных механизмов познания, человек может раскрыть, описать, представить свойства некоторого нового объекта или явления только через ассоциации со свойствами уже знакомого объекта или явления. Иными словами, речь идет о представлении одного в качестве другого, что есть вариант игры «понарошку». Подобного рода замена оказывается эффективным инструментом познания формирующегося мышления. На сенсомоторной стадии такой «символизм» оказывается моторным, а на следующей стадии дооперационального мышления он станет мыслительным. Но от этого суть явления не меняется: в нем еще нет ничего «взрослого», а тем более «художественного», есть лишь прагматизм познания мира. Идет поиск параллелей, бессознательное выявление общих свойств и качеств, позволяющий постепенно, через другие параллели, понять новый объект или явление как целое. Это, скорее, некоторое моделирование ситуации. Возможно, что в рассматриваемом случае правильнее говорить о метафорах, чем о символах. Хотя, в обоих случаях, современные трактовки терминов не учитывают отмеченной специфики, связанной с ранними стадиями когнитивного развития.

Подводя итог анализу первой стадии развития сознания ребенка, можно констатировать качественное совпадение результатов Ж. Пиаже и открытого нами парадигмального цикла. При этом количественное расхождение подстадий и этапов парадигмального цикла обуславливается тем, что Пиаже осуществлял свою периодизацию на основе групп действий, но, в итоге это расхождение не является критичным.

Полученные результаты можно сравнить с данными С. Л. Рубинштейна, приведенными в начале данного раздела, и также обнаружить определенную корреляцию с парадигмальным циклом.

В рамках сенсомоторной стадии оказывается пройден полный цикл развития, вследствие чего достигается качественно новый уровень целостности сознания. Но это пока еще телесная целостность, целостность организма.

Дальнейшее наращивание связей невозможно в силу ограничений, накладываемых «магическими числами» 7 ± 2 и/или 4. А потому, с уровня достигнутой таким образом целостности, начинается новый цикл развития сознания. Соответственно, в предложенной нами иерархической модели развития человека, первая стадия развития ребенка по Пиаже относится к нижнему уровню развития человека, который формирует этап 0-D ППМ парадигмального цикла более высокого уровня. Следовательно, последующая стадия по классификации Пиаже должна соответствовать второму этапу парадигмального цикла, описываемому 1-D ППМ, второго уровня когнитивного развития.

Стадия II. Стадия дооперационального мышления (2 года – 7 лет)

Вторую стадию развития Пиаже назвал дооперациональной, поскольку в этом возрасте ребенок еще не способен следовать определенным правилам или выполнять конкретные операции. Здесь следует уточнить, что, согласно Пиаже, операция – это процедура мысленного разделения, объединения или другого преобразования информации логическим способом. Такого рода возможности окончательно формируются не раньше 7-летнего возраста, по завершении стадии дооперационального мышления. Тем не менее, начало второй стадии связано как раз с проявлениями отчетливых признаков мышления, которые влекут качественные перемены в поведении ребенка: если на сенсомоторной стадии ребенок взаимодействовал с внешней средой через действие, то дооперациональное мышление позволяет заменять действия их мысленными репрезентациями, и потому решение различных задач становится возможным без осуществления физических действий. На этой стадии ребенок учится использовать символы на мысленном уровне. В результате он начинает обнаруживать в окружающей среде функциональные закономерности, зависимости и корреляции, к числу которых Пиаже относил понимание тождественности. Но главной особенностью, второй стадии развития сознания является формирование речевых навыков и способности представлять предметы в словах и образах, которую дети обретают в возрасте 3–4 года.

В этом контексте следует сказать несколько слов о «символизме речи», который ставят в один ряд с моторным символизмом. О специфике детского символизма мы сказали выше, при обсуждении заключительной подстадии сенсомоторной стадии развития. Относительно языка Пиаже отмечал, что он – язык – не формирует мышления. Пиаже видел в языке лишь проявление того, что см он называл «общей символической функцией». Эта функция, по наблюдению Пиаже, проявляется впервые на втором году жизни, и тогда ребенок приобретает способность представлять отсутствующие предметы или явления посредством символов или знаков. Пиаже различает символы, каким-то образом напоминающие обозначаемые ими предметы, и знаки, замещающие предметы на основе произвольного установления связей. Он отмечал, что символы могут носить частный и личностный характер, в то время как знаки есть конвенциональное и «коллективное» явление. Таким образом, в его понимании, язык представляет собой систему знаков.

Язык существенно расширяет социальное пространство и мировоззренческий горизонт ребенка, а также раздвигает временные границы бытия. Посредством языка ребенок может заново переживать прошлое, предвосхищать будущее и сообщать другим людям информацию о каких-то событиях. При этом ребенок ограничен в своих возможностях: он способен использовать слова не для обозначения классов объектов, а только в качестве предварительных понятий (преконцептов). И до тех пор, пока ребенок не сможет по-настоящему репрезентировать символы и манипулировать ими, он не сможет эффективно использовать язык. Пиаже указывал на существование прямой причинной связи: репрезентация делает возможным сам факт обретение языка и его использование.

Однако выводы Пиаже об ограниченности детского мышления входили в конфликт со способностью конструировать грамматические формы и самостоятельно вырабатывать правила. Оставалось неясным как может ребенок, которого, с одной стороны, ставят в тупик многие вещи, кажущиеся взрослому очевидными, может самостоятельно вырабатывать правила такой чрезвычайно сложной системы, как язык? В своих выводах Пиаже исходил из того, что слова обретают значение поскольку они появляются в жизни ребенка одновременно и вместе с объектами, которые они обозначают или замещают. В этой трактовке язык понимался как обширная сеть однозначных ассоциативных связей между разрозненными элементами: единичными словами и «объектами». Критиком Пиаже выступил Н. Хомский. В 1965 г. он изложил свою концепцию, в которой представлял механизм овладения языком как формальную операцию по установлению ассоциативных связей. Исследования, которые проводились в последней трети прошлого столетия, позволили обнаружить, что дети способны усваивать язык потому, что у них хорошо развита способность извлекать смысл из контекста ситуаций. Этот контекст дети понимают через активный процесс конструирования и проверки гипотез. Так выстраивается цепочка, в которой слова обретают значение потому что звучат одновременно с определенными внеязыковыми событиями, связанными с непосредственным взаимодействием людей, который дети эффективно «расшифровывают» на уровне своего интеллектуального развития.

Другой специфической особенностью дооперационального мышления, согласно Пиаже, является способность ребенка удерживать внимание только на одном аспекте ситуации, одном объекте, одном признаке в каждый момент времени. Ребенок на этой стадии ограничен восприятием только одного перцептивного параметра и классифицирует предметы не более, чем по одному признаку. Дооперациональное мышление не следует законам логики или физической причинности, оно трансдуктивно, т. е. ограничивается скорее ассоциациями по смежности и переходит от частного к частному, минуя общее. Детям в этот период развития свойственно полагаться исключительно на зрительные впечатления. В результате, дооперациональное мышление не способно понять принцип сохранения в эксперименте переливания жидкости из широкого стакана в узкий, а сосредотачиваются на внешней стороне опыта. Детская аргументация своих поступков в этот период нередко представляет собой абсурдные выдумки или является результатом их желания оправдаться любой ценой.

Кроме того, согласно Пиаже, дооперациональное мышление характеризуется анимизмом, нравственной гегемонией, представлением о снах как о внешних событиях, отсутствием классифицирования, непонимания принципа сохранения и рядом других специфических особенностей. На заключительном этапе второй стадии развития ребенок может самостоятельно найти дорогу к некоторой цели потому что знает, где надо поворачивать. При этом у него нет общей картины маршрута и он не может рассказать, как туда добраться, а тем более изобразить путь на бумаге.

Наиболее важной спецификой дооперациональной стадии Пиаже полагал эгоцентризм. Через эгоцентризм он объяснял другие особенности сознания и поведения детей на этой стадии, таких как синкретизм (стремление связывать все со всем), трансдукцию (переход от частного к частному, минуя общее), несогласованность объема и содержания. Подобно тому как эгоцентризм стимулирует ребенка рассматривать предметы с единственной точки зрения, он также блокирует понимание принципа сохранения и фокусирует внимание только на одном аспекте проблемы.

Широкую известность получил эксперимент с горками, который, по мысли Пиаже, убедительно доказывал ведущую роль детского эгоцентризма. В этом случае ребенка обводили вокруг трех игрушечных гор так, чтобы он увидел макет с разных сторон. Затем его усаживали с одной стороны, лицом к кукле, которая смотрела на макет с противоположной стороны. После этого его просили выбрать из нескольких снимков то, что видит он и что видит кукла. Дети легко находили первый снимок, но дальше начинались проблемы. Как показали эксперименты, даже 8- и 9-летние дети, как правило, не могут справиться с этим заданием, а дети, не достигшие 6–7 лет, склонны выбирать картинку, на которой изображено то же, что видят они сами. Тем самым, Пиаже убедительно доказывал, что дети в возрасте 4–6 лет не понимали, что «видение мира» с точки зрения куклы отличается от их собственного. В терминах Пиаже, это проявление неспособности детей «децентрироваться». В этом возрасте ребенок не оценивает относительности того, что он видит со своей позиции, а принимает видимое за абсолютную истину или реальность, за «мир как он есть». Из результатов этого эксперимента следовал вывод о чрезвычайной разорванности детского мира. Считается также, что любое изменение положения приводит к внезапному изменению картины мира и резкому изменению по отношению к картине прошлого. В итоге, Пиаже делал вывод о том, что мир ребенка построен из «ошибочных абсолютов», и подобен фильму, где кадры медленно сменяют друг друга.

С целью опровергнуть эти представления Пиаже, М. Хьюз провел «эксперимент с полицейскими». И, действительно, в этом случае детям удавалось успешно разрешить ситуацию. Но дело заключалось в том, в эксперименте Хьюза детям были понятны мотивы и намерения персонажей. Поэтому на правильный ответ оказывались способны даже 3-летние дети. Задание Пиаже с горками отвлечено от основных человеческих целей, переживаний, устремлений и потому в психологическом смысле оно являлось абстрактным.

Хотя детский эгоцентризм относится к неспособности отделить собственную точку зрения от чужой, он не предполагает эгоизм или тщеславие. Пока дети эгоцентричны, они обычно просто играют рядом друг с другом. Они имеют смутное представление о правилах игры и каждый из детей играет по-своему. Тем же образом эгоцентризм влияет на речь маленьких детей. Может показаться, что двое детей ведут разговор, тогда как в действительности каждый просто сообщает то, о чем он думает в данный момент, т. е. дети участвуют в «коллективном монологе».

Эти результаты Пиаже также подвергались неоднократной критике. Так М. Маратсос проводил эксперименты в котором дети должны были объяснить взрослому местонахождение игрушек, при этом взрослый либо смотрел на них, либо закрывал глаза рукой. Оказалось, что во второй ситуации дети старались дать более развернутое описание игрушек, что, по мнению Маратсоса, обнаруживает чувствительность к состоянию слушающего. П. Ллойд описал эксперимент, в котором для исследования тех же проблем применял «говорящую» игрушечную панду. В этом случае дети оказывались чувствительны к недостаткам речи «собеседника» и учитывали их в процессе общения. Такого рода эксперименты позволили исследователям констатировать отсутствие каких-либо особенностей, указывающих на эгоцентризм, как серьезное препятствие к общению детей в этом возрасте.

В своих поисках общего основания, позволяющего объяснить природу связи между различными формами поведения ребенка для каждой стадии развития, Пиаже свел объяснение к одной характеристике, выбранной из общего ряда. Но такое решение проблемы вряд ли можно считать корректным. Специфика поведения детей на этой стадии напрямую вытекает из особенностей дооперационального мышления и причины следует искать в специфике механизмов этого мышления.

На наш взгляд, эмпирические факты, приводимые Пиаже и его последователями для стадии дооперационального мышления, наглядно демонстрируют линейную структуру. А это соответствует 1-D ППМ парадигмального цикла. Односвязный характер элементарных структур сознания определяет линейное структурирование информации, что выражается в формировании линейных (одномерных) схем поведения. При этом одномерность этих схем на дооперациональной стадии еще более яркая, чем на рассмотренной ранее подстадии вторичных циркулярных реакций.

В первой части настоящей статьи мы говорили о том, что линейная связность – это два объекта сознания, два узла ЭСС, два центра, две мировые точки, однозначно связанные между собой в сознании, а потому и во внешнем мире. Как можно представить линейную связность с точки зрения субъекта? Как способность воспринять только один аспект ситуации, один объект, один признак в каждый момент времени; как ограниченность ребенка восприятием только одного перцептивного параметра и классифицирует предметы не более, чем по одному признаку. Для любого возраста 1-D ППМ стимулирует формирование нарциссической точки зрения, при которой человек ощущает себя как центр мира. Одномерность – это выделенность, на данном этапе выделенность социальная, а индивид – представляется себе абсолютной ценностью. Другие характерные особенности одномерной психологической матрицы, которую мы рассматривали в первой части настоящей статьи не реализуются на дооперациональной стадии по причинам, связанным с уровнем развития и социального бытия.

Стадия III. Конкретные операции (7-11 лет)

На этой стадии дети овладевают способностью мыслить систематически в контексте конкретных операций, что означает операциональное, т. е., в понимании Пиаже, основанное на обратимых умственных действиях сугубо частное решение конкретных задач. Уровень когнитивного развития на третьей стадии позволяет ребенку мыслить логически и систематически, но только в приложении к конкретным объектам с которыми можно произвести реальные действия. Ребенок еще не может оперировать событиями в абстрактной форме. На этой стадии дети последовательно усваивают такие физические понятия как площадь, объем, количество, длина, вес, время. Сохранение количества они познают в 6 лет, объема – в 7 лет, веса – в 9 лет.

На стадии конкретных операций дети способны учесть одновременно два аспекта проблемы, координировать одновременно две точки зрения, что составляет основу как социального, так и научного мышления. В ходе общения поле их внимания включает не только то, что они произносят сами, но и то, что говорит собеседник. В результате у детей появляется способность к диалогу и совместным играм. При выполнении экспериментов на сохранение, они принимают во внимание не только наиболее заметное, но и компенсирующие изменения.

Теперь дети могут классифицировать объекты по нескольким признакам и упорядочить (группировать) их по одному параметру, например, величине, весу или цвету. Способность располагать набор элементов в соответствии с имеющейся между ними связью Пиаже называл «объединением в серии» и полагал его главным достижением стадии конкретных операций.

Способность к классификации Пиаже также обнаруживал в транзитивности и в способности к «сложению классов». Первая из названных задач на дооперационной стадии представляет значительную сложность, тогда как на стадии конкретных операций ребенок обычно дает правильный ответ. Здесь решающей для Пиаже представляется способность установить связь между крайними элементами при посредстве промежуточного звена. Во втором случае успешное освоение классификации означает не только осознание существования тех или иных подклассов, но и понимание того, что подклассы, сложенные вместе, составляют третий класс и этот класс может быть снова разбит на два подкласса. Другими словами, здесь речь идет о конкретно-операционной системе или группировке, что аналогично операциям, составляющим основу сохранения.

Наконец, на стадии конкретных операций у ребенка формируется мысленное представление о последовательности действий и появляются новые способности ориентации в пространстве: теперь он способен с легкостью нарисовать карту своего пути.

Стадия конкретных операций хорошо согласуется с третьим этапом парадигмального цикла, описываемого 2-D ППМ. Воспользуемся нашей моделью связности ЭСС. Как говорилось в первой части, на базе двоичности складываются предпосылки к возникновению диалога, как новой форме общения. Способность к самосознанию, способность мышления соотноситься с самим собой, иметь предметом самого себя составляют основу объективной оценки и составляют основу научного мышления. 2-D ППМ позволяет провести сравнение между «маленькими учеными» подстадии третичных циркулярных реакций и мыслителями классического периода Древнегреческой античности. Еще один яркий пример двоичной формы из той давней эпохи – трагедия. Но каким образом ребенок овладевает пониманием сохранения? Наиболее простой ответ: понимание сохранения ему прививают путем обучения. Однако, обучение правилу сохранения часто наталкивается на неожиданное сопротивление. Дооперациональный ребенок искренне не верит объяснениям взрослого. Пиаже утверждал, что дети овладевают пониманием сохранения спонтанно. Решающий момент наступает, когда ребенок попадает в состояние внутреннего противоречия, поскольку сначала он говорит, что в одном стакане жидкости больше, потому что он выше, а во втором – потому что он шире. Разрешение этого противоречия означает переход на более высокую стадию когнитивного развития. Но тот же самый механизм конфликта заложен в двоичной структуре трагедии и его разрешение представляет собой катарсис.

На стадии III у человека формируется ментальная целостность, достаточная для того, чтобы начать реализацию этапа, на котором будет обеспечена социальная целостность и состоится формирование человека как личности, т. е. произойдет его «второе рождение».

Стадия IV. Формальные операции (11 лет – зрелость)

Заключительная стадия развития, которую рассматривает Пиаже, начинается с возраста 11–12 лет и захватывает зрелость. Суть того, что Пиаже называл мышлением на стадии формальных операций, может быть представлено как логическое мышление в абстрактных категориях с систематической проверкой гипотез.

На стадии формальных операций система обратимых операций становится более координированной. Способность классифицировать объекты трансформируется в комбинаторное мышление. Если на стадии конкретных операций ребенок не может координировать две изолированные системы в одну «систему систем» более высокого уровня, то на стадии формальных операций такая координация становится целью. Анализируя физическое событие, подросток в поисках логически обоснованного ответа старается учесть все возможные аспекты и изменять их по одному, как квалифицированный экспериментатор.

Непосредственным результатом способности координировать мысленные системы в системы более высокого порядка является способность выходить за пределы наблюдаемой физической реальности, придумывать объекты и ситуации, не существующие в действительности. Так возможное и гипотетическое берет верх над действительностью, и подросток начинает рассматривать форму и манипулировать с ней в отрыве от содержания. Вопросы типа: «Что будет, если Солнце перестанет существовать?», «Что будет, если гравитация исчезнет?» возникают непосредственно из способности подростка привносить новые гипотетические параметры в конкретную во всем остальном реальность.

В отличие от конкретно-операционального ребенка, который живет преимущественно «здесь и сейчас», подростки начинают задумываться о более отдаленных проблемах – о своем будущем и природе общества, в которое они должны вступить. На стадии формальных операций подросток может рассуждать об общих вопросах, таких как мораль, любовь, бытие, и представлять себе общества, сильно отличающиеся от тех, что существуют на данный момент. При этом новые когнитивные возможности могут приводить к поразительному идеализму и утопизму. Подростки мечтают о «славном будущем или о преобразовании мира с помощью идей», не пытаясь проверить свои мысли в реальной жизни. Пиаже полагал, что подобное идеалистическое и утопическое мышление несет с собой новый вид эгоцентризма. На этот раз эгоцентризм проявляется с особой отчетливостью в том, что подростки приписывают своим мыслям безграничную власть. Согласно теории Пиаже, окончательная децентрация наступает позже, когда подростки начинают принимать на себя взрослые роли и таким образом осознают препятствия, ограничивающие их мечты.

Эмпирические данные, которые Пиаже приводит для стадии формальных операций, отчетливо демонстрируют морфогенез, соответствующий 1-D ППМ. На этой стадии вновь проявляется эгоцентризм. Показательным представляется сравнение между собой всех стадий, где присутствуют эта характерная особенность: подстадии первичных и вторичных циркулярных реакций, стадии дооперационального мышления и, наконец, стадии формальных операций. Параллели здесь очевидны и их отмечал Пиаже, полагая, что эгоцентризм появляется всякий раз, когда ребенок вступает в новую сферу интеллектуальной жизни.

Действительно, одномерный этап выглядит как первый в цикле развития, если только не учитывать предыдущий нуль-мерный этап. Целостность нуль-мерного этапа скрывается его составным характером (определяемым парадигмальным циклом или шестью подстадиями по Пиаже), который реализуется на более низком уровне, но которую психологический подход разворачивает в линейную одноуровневую линейную последовательность стадий. Отсылка, в качестве объяснения, к «новой сфере интеллектуальной жизни» нарушает строгость рассматриваемой модели, поскольку описательность подменяет фундаментальную причину, общую для качественно близких этапов когнитивного развития.

Одномерное структурирование информации, характерное для стадии формальных операций как второго этапа высшего уровня когнитивного развития (т. е. парадигмального цикла, охватывающего всю жизнь), ответственно за формирование обостренного чувства времени у подростков. Мифологизм, присутствовавший на более низких уровнях, сменяется абстрактной ясностью. Время утрачивает свою метафорическую форму и превращается в факт неумолимой объективной реальности. Временная перспектива и вариативность развития событий становятся не просто интересны, но на какой-то период могут буквально завораживать. Стабильность и защищенность детства сменяются для подростков неопределенностью и чувством конечности всего происходящего, которые в некоторых случаях может принимать достаточно острые формы. Такая трагичность восприятия бытия усиливает значимость личной жизни, самоценность и порождает потребность непременного успеха.

Одномерность стадии формальных операций порождает отчетливое чувство границы, поскольку это граница носит социальный характер и связана с радикальным изменением привычного бытия. В эти годы происходит расставание с семьей (или серьезное изменение отношений с родителями) и уход в альтернативные сообщества. Интуитивно прочувствованная граница должна быть опредмечена через ее преодоление. Хорошие дети становятся нестерпимыми подростками. В личном плане преодоление границы принимает форму испытания собственных возможностей, свершение подвига. Такая активность порождает различные формы экстремальной активности, которые становятся все более массовыми. В социальном плане познание границ, как допустимого, выражается в формах активности, нарочито бросающей вызов обществу.

В таком случае все ранее рассмотренные стадии по концепции Пиаже образуют начальный 0-D ППМ этап третьего уровня когнитивного развития, и стадия формальных операций формирует второй этап этого третьего цикла, который описывается 1-D ППМ со всеми вытекающими отсюда последствиями. В этом случае третьим этапом становится период юности, который описывается 2-D ППМ и хорошо согласуется с его спецификой. Четвертый этап – это зрелость, описываемая 3-D ППМ. После чего наступает старость, сопровождаемая распадом структур сознания.

Подход к проблеме развития человека на базе парадигмального цикла позволяет снять многие противоречия, существующие в концепции Пиаже, и дать объяснение эмпирическому материалу на фундаментальном уровне. В частности, получает решение принципиальный вопрос о новизне и спонтанности, ответ на который в рамках концепции Пиаже не был найден. Новое знание возникает не вследствие количественной трансформации массива информации, который по сути остается неизменным. Новое знание возникает в результате качественного изменения когнитивной структуры, обрабатывающей, прежде всего, информацию, накопленную ранее. Изменение механизмов познания происходит вследствие формирования нового более высокого уровня связности элементарных структур сознания. Напомним, что пространственная парадигма многомерности (ППМ) есть мера, которая связывает количественный аспект с качественным. Такое качественное изменение влечет повышение целостности сознания, переоценку всего того, что было привычным, обнаружение в этой новой целостности, качественное изменение адаптационных возможностей человека, его социального пространства, картины мира, моральных принципов, культуры и проч. Одной из причин такого парадигмального сдвига становится новая информация, которая не только не вписываются в старую модель, которой оперирует сознание, но и не может быть адаптирована под нее.

Другой вопрос, который оставался без ответа в рамках теории Пиаже: каким образом приходит понимание того, что возникшее новое знание непременно связано с другим знанием? На него ответ следует из непосредственно из ответа на первый: новое знание есть продукт нового уровня связности прежней информации и с точки зрения информации разрыва не происходит. Наконец, предлагаемое описание механизмов когнитивного развития определяет вектор развития человека, как движение к целостности, что полностью соответствует представлениям о личностном развитии.

Три уровня когнитивного развития, которые человек последовательно проходит на протяжении жизни, выражаются в качественно различном взаимодействии с миром. На протяжении первого цикла когнитивного развития, совпадающего с сенсомоторной стадией, младенцы, используя чувственную моторику, выходят за пределы собственного тела и расширяют зону познанного до пределов, ограничиваемыми возможностью собственных действий, которая непосредственно примыкает к телу.

На следующем уровне – уровне дооперационального мышления – дети начинают пользоваться сознанием. Это позволяет им расширить границы, и они вступают в новый, намного больший мир, который включает язык, символическое представление и коммуникацию с другими людьми. Это материально объектный мир ближней зоны.

Наконец, на стадии формальных операций подростки вступают в мир, лежащий за пределами ближней зоны. Это их будущее, где им предстоит пройти этапы юности, зрелости и старости.

Таким образом, объединяя наши результаты с результатами теории развития Пиаже, мы видим, что человек движется к целостности мышления, последовательно наращивая связность ЭСС. При этом, следует отметить, что он не просто ассимилирует объекты или информацию в свои когнитивные структуры, как это полагал Пиаже, но развивающиеся ЭСС структурируют информацию, поступающую из внешнего мира. На первом уровне происходит развитие отделов мозга, связанных с сенсомоторными действиями, на втором – с речевыми функциями, и на третьем – со сложными социальными взаимодействиями.

В заключение проведенного анализа можно сформулировать несколько базовых законов когнитивного развития.

• Когнитивное развитие происходит в направлении увеличения целостности сознания.

• Когнитивное развитие происходит последовательно циклически на нескольких уровнях, на каждом из которых реализуется полный парадигмальный цикл.

• Максимально достижимая целостность когнитивного развития определяется троичной связностью структур сознания.

• Каждый этап парадигмального цикла обеспечивает механизмы мышления качественно отличные от существующих на предыдущих и последующих этапах. Но этапы разных уровней, описываемые одной парадигмой пространственной многомерности, имеют качественную близость.

III

Фрактальное воспроизведение парадигмального цикла прослеживается также на более глубоких уровнях бытия. В частности, четырехчастная структура индивидуального развития хорошо согласуется с четырьмя базовыми перинатальными матрицами (БПМ), описанными С. Грофом. В ходе многолетних исследований измененных состояний сознания этот исследователь обнаружил, что у испытуемых, переживающих последовательные стадии биологического рождения, возникают специфические образы. Оказалось, что эти перинатальные переживания, которые Гроф связал с коллективным бессознательным, демонстрируют устойчивую воспроизводимость, объединяясь в четыре характерные группы. «Они имеют собственный глубинный строй, который лучше всего может быть описан как „логика переживаний“, – пишет С. Гроф, – Это означает, что связь между переживаниями, характерными для различных стадий рождения, и сопутствующие им символические темы основываются не на каком-то видовом внешнем сходстве, но на том, что они разделяют те же самые чувства и физические ощущения»[102]. Эти группы образов Гроф назвал перинатальными матрицами.

Сравнение последовательности четырех БМП, описанных Грофом, с открытым нами парадигмальным циклом обнаруживает не просто хорошее совпадение, а полную тождественность для соответствующих этапов. Это означает, что человек проходит одни и те же этапы, рождаясь как существо биологическое и, затем, как социальное. Кроме того, выявленный нами механизм позволяет найти дополнительные объяснения эффектам, описанным Грофом. Для лучшей иллюстрации сказанного, проведем более детальное сопоставление двух процессов рождения человека. В первом случае этапы процесса описываются БПМ, во втором – ППМ.

Первый этап. Первая перинатальная матрица (БПМ-1), по мысли Грофа, связана с внутриутробным существованием плода до начала родов: «Об опытном мире этого периода может быть сказано как об „околоплодной вселенной“, – пишет С. Гроф в книге „Психология будущего“. – Эмбрион не обладает осознаванием границ и не различает между внутренним и внешним. Все это отражается на природе переживаний, связываемых с воспроизведением памяти о дородовом состоянии. В моменты ничем не нарушаемого эмбрионального существования мы обычно переживаем ширь, волю, пространства, не имеющие границ и пределов, отождествляемся с галактиками, межзвездным пространством или со всем космосом [Выделено мной – Д. М.]»[103]. Подобное безмятежное состояние ребенка в утробе порождает у испытуемого в ходе эксперимента по измененному сознания картины природы в ее лучших проявлениях. В этих образах Мать-природа предстает прекрасной, мирной и изобильной. «Из архетипических образов коллективного бессознательного, которые доступны в этом состоянии, – пишет Гроф в другой работе, – нужно выделить видения Царства Небесного или Рая в представлении различных мировых культур. Опыт первой матрицы включает также элементы космического единства или мистического союза [Выделено мной – Д. М.]»[104].

Для процесса социального рождения человека нуль-мерная парадигма пространственной многомерности (0-D ППМ) описывает состояние человека, живущих ближней зоной. На этом этапе развития обработку информации обеспечивает бессознательное. Все члены социума на этой стадии имеют, фактически, общий внешний и внутренний мир, и, по сути, оказываются тождественными друг другу и обществу. Можно говорить о тождественности человека и социума на этом этапе: социальное рождение еще не состоялось. В истории этот этап развития соответствует общинно-родовому строю периода темных веков.

Отсутствие различения между внешним и внутренним пространствами человека – качество, характерное для нуль-мерного этапа развития человека, близко описанной Грофом специфике внутриутробного состояния эмбриона. В подтверждение сказанного добавим, что ближняя зона нередко ассоциируется с маткой, матерью-родиной, а выход человека за ее пределы на следующем этапе развития – с его вторым, личностным рождением.

Второй этап. Вторая перинатальная матрица (БПМ-2) в периодизации С. Грофа соответствует началу биологического рождения человека. «Символическим спутником начала родов служит переживание космической поглощенности, – пишет С. Гроф в этой связи. – Оно состоит в непреодолимых ощущениях возрастающей тревоги и в осознании надвигающейся смертельной опасности. Источник опасности ясно определить невозможно, и индивид склонен интерпретировать окружающий мир в свете параноидальных представлений. Очень характерны для этой стадии переживания трехмерной спирали, воронки или водоворота, неумолимо затягивающих в центр. Эквивалентом такого сокрушительного вихря является опыт, в котором человек чувствует, как его пожирает страшное чудовище – например, гигантский дракон, левиафан, питон, крокодил или кит»[105].

На этой стадии переживания образы могут заимствоваться с более высоких уровней бытия, когда поглощаемым оказываются весь мир или космос.

Для начала этой матрицы характерной оказывается еще одна группа образов, объединяемых темой схождения в глубины подземного мира, в царство мертвых или ад. Тем самым реализуется общий мотив мифологических повествований о странствиях героя, как их описывал Дж. Кемпбелл[106]. Идея «пути» акцентируется архетипическими фигурами, с которыми происходит идентификация на этом этапе рождения. Среди таких образов встречаются Вечный Жид, Агасфер, Летучий Голландец, Сизиф, Тантал и Прометей – персонажи, большинство из которых были скитальцами, «вечными странниками». Гроф отмечает, что, находясь под влиянием этой матрицы, индивид избирательно слеп ко всему положительному в своем существовании и в мире. Среди стандартных компонентов этой матрицы – мучительные ощущения метафизического одиночества, беспомощность, безнадежность, неполноценность, экзистенциальное отчаяние и вина.

В связи с БПМ-2 Гроф описывает еще одну группу образов, которая имеет несколько иную специфику, конфликтующую с приведенными выше, прежде всего, с образами «странствующих» персонажей. Речь идет об образах заточения, пространственного ограничения и, возникающей вследствие этого, безысходности: «Воспроизведение в памяти этой стадии рождения – одно из самых худших переживаний, которые могут быть у нас в процессе самоосвоения, включающего холотропные состояния. Мы заперты в чудовищном клаустрофобийном кошмаре, преданы мучительной эмоциональной и физической боли и пребываем в ощущении крайней беспомощности и безнадежности, – пишет Гроф. – Чувства одиночества, вины, бессмысленности жизни и экзистенциального отчаяния достигают мета физических размеров. В столь тяжелом положении человек часто бывает уже полностью убежден, что это состояние не кончится никогда и никакого выхода нет. Триада переживаний, характеризующих это состояние, – чувство умирания, сумасшествия и безвозвратности [Выделено мной – Д. М.]»[107]. Человеку на этой стадии свойственно отождествлять себя с узниками, заточенными в темницах, с жертвами инквизиции и обитателями концлагерей или при ютов для умалишенных. При этом страдания могут достигать поистине «архетипических измерений». Эти переживания могут переносится на образы других людей, животных, попавших в капкан, и даже мифических существ, пребывающих в состоянии страдания и безнадежности, схожим с положением плода, зажатого в клещи родового канала. Сам Гроф лишь подробно описывает образы, соответствующие БПМ-2, никак не комментируя и не разъясняя их противоречивость.

Сравним сказанное с результатами наших исследований 1-D ППМ. Этот этап развития человека связан с освоением первого уровня абстрактного мышления, что ведет к расширению воспринимаемого им пространства за пределы ближней зоны. Возникающее, таким образом, чувство границы, становится одной из доминант рассматриваемого этапа. Граница имеет двоякий эмоциональный смысл. Во-первых, она порождает страх неизведанного, чуждого, враждебного, находящегося по ее другую сторону. Во-вторых – граница манит, зачаровывает, провоцирует переход. Преодоление границы – неизбежность для человека, событие, наполненное глубоким драматизмом, который окрашивает все переживания этого этапа. Преодоление границы может быть понято как трансцендентный переход, который в древности символизировался ритуалом смерти-возрождения, означавший возможность рождения в новом качестве. Но граница – это не только разделение, но и связь.

Механизм мышления, обеспечивающий первый уровень абстракции, основывается на формировании одиночных связей между первичными объектами сознания. Возникающие таким образом элементарные структуры сознания имеют линейную, или одномерную конструкцию. Одномерные структуры сознания обеспечивают одномерное упорядочивание обрабатывание ими информации. Литературная форма, появляющаяся на этом этапе – эпос, имеющий одномерную, линейную структуру. Так что эпические образы вполне соответствуют переживаниям рассматриваемого этапа.

Далее. Одномерное структурирование обрабатываемой информации приводит к восприятию связных последовательностей событий, что находит выражение в виде феномена пути. Путь как совокупность мест, между которыми совершаются переходы, характерен для второго этапа исторического развития, в частности, архаики Древнегреческой истории. Путь характерен для эпохи Средневековья, которая вся проходила под знаком одномерности. Так что эти образы, относящиеся к коллективному уровню развития, хорошо совпадают с образами, описанными Грофом.

Теперь обратимся к последней группе, представленной образами заточения, пространственного ограничения, безысходности, которые конфликтуют с образами пути. Одномерное структурирование обрабатываемой информации стимулирует появление феномена времени. Если образы первой группы, характерные для БПМ-2, мы сопоставляли с 1-D ППМ коллективного уровня Античной и Средневековой истории, то образы второй группы могут быть ассоциированы с 1-D ППМ подросткового периода уровня индивидуального развития. Именно в этот период жизни, молодой человек, эмоционально переживает время, которое обнаруживает ему конечность человеческого бытия, что нередко, сопровождается трагическими чувствами. Подростковый максимализм способен обращать страдания по поводу личной смертности в безысходность, бессмысленность дальнейшего бытия, доводя их до весьма острых форм. В некоторых случаях эти чувства можно сопоставить с переживаниями человека, которому врач озвучил диагноз смертельной болезни.

Подводя итог сказанному выше для второго этапа для второго этапа развития человека, мы вновь получаем хорошую корреляцию наших результатов с наблюдениями Грофа, снимая их внутреннюю противоречивость.

Третий этап. Третья перинатальная матрица (БПМ-3) описывает стадию рождения, на которой начинается движение плода по родовому каналу. Плоду приходится вести активную борьбу за выживание, поскольку он подвергается сильнейшему механическому сдавливанию, нередко сопровождаемому гипоксией и удушьем. Эти переживания находят отражение в образах, которые С. Гроф описывает следующим образом: «Самыми важными из них будут элементы титанической битвы, садомазохистские переживания, сильное сексуальное возбуждение, демонические эпизоды, скатологическая вовлеченность и столкновение с огнем. Все это происходит в контексте неуклонной борьбы смерти-возрождения… Человек испытывает могучие потоки энергии, усиливающиеся до взрывоподобного извержения. Характерные здесь символические мотивы – неистовые силы природы (вулканы, электромагнитные бури, землетрясения, волны прилива или ураганы), яростные сцены войн и революций, технологические объекты высокой мощности (термоядерные реакторы, атомные бомбы и ракеты). В более мягкой форме этот эмпирический паттерн включает опасные приключения – охоту, схватки с дикими животными, увлекательные исследования, освоение новых земель. Соответствующие архетипические темы – картины Страшного суда, необыкновенные подвиги великих героев, мифологические битвы космического размаха с участием демонов и ангелов или богов и титанов. Частыми темами здесь являются кровавые жертвоприношения, самопожертвование, пытки, казни, убийства, садомазохизм и изнасилования»[108]. Мифологический и религиозный символизм БПМ-3 тяготеет прежде всего к системам, в которых прославляется жертвование и жертвенность. «Другая группа образов связана с религиозными обрядами и церемониями, в которых секс сочетается с исступленным ритмическим танцем – например, фаллические культы, ритуалы, посвященные богине плодородия, или разнообразные ритуальные церемонии первобытных племен»[109].

По сравнению с предыдущим БПМ, переживания этой группы образов утрачивают чувство безвыходности. На стадии БПМ-3 ситуация уже не кажется абсолютно безнадежной, а человек не столь беспомощен. Он принимает активное участие в происходящем и чувствует, что страдание имеет определенную направленность и цель. «В религиозном смысле ситуация будет больше напоминать чистилище, чем ад. К тому же роль индивида здесь не сводится исключительно к страданиям беспомощной жертвы. Он – активный наблюдатель и способен одновременно отождествлять себя с той и с другой стороной до такой степени, что иногда трудно бывает понять, агрессор он или жертва. В то время как безвыходная ситуация предполагает только страдания, опыт борьбы смерти-возрождения представляет собой границу между агонией и экстазом, иногда слияние того и другого. Вероятно, можно определить этот тип переживаний как „вулканический экстаз“, по контрасту с „океаническим экстазом“ космического единства»[110].

По мере приближения переживания БПМ-3 к завершению, доминирующей становится атмосфера неистовой страсти и рвущейся на волю энергии. В воображении проносятся волнующие картины, вызывающие «прилив адреналина в крови», – различного рода единоборства, развлечения в парках аттракционов, автомобильные гонки, прыжки с «тарзанкой», опасные цирковые номера и акробатические прыжки в воду с трамплина.

На этой стадии эксперимента испытуемый встречается с архетипическими фигурами богов, полубогов и легендарных героев, представляющих смерть и возрождение. Гроф пишет об образах Иисуса, его мук и поругания, об образах Крестного пути, распятия или даже полном отождествлении с его страданиями. Независимо от того, был испытуемый предварительно знаком с соответствующими мифами, он может переживать сюжеты смерти и воскрешения египетского бога Осириса, либо смерти и возрождения греческих богов Диониса, Аттиса или Адониса, либо сцены похищения Персефоны и спуск в преисподнюю. «В этот момент нам оказываются доступными три роли, – пишет Гроф. – Помимо того, чтобы быть простыми наблюдателями происходящего, мы также можем отождествляться как с жертвой, так и с агрессором. И это оказывается настолько убедительным, что трудно различать и разделять эти роли. К тому же, тогда как положение безысходности заключает в себе сущие муки, переживание борьбы смерти и возрождения представляет собою грань между мучительной болью и исступлением или смешение обоих. Кажется, вполне уместно говорить об этом типе переживания как о Дионисийском, или вулканическом экстазе, в противопоставление Аполлоновскому, или океаническому экстазу, космического единения, связанному с первой перинатальной матрицей»[111].

Образы, описываемые С. Грофом, в связи с третьим этапом рождения, в значительной мере совпадают с культурными феноменами классического периода Древнегреческой Античности, который описывается 2-D ППМ. На смену одномерной морфологии социально-культурных форм архаики приходит ярко выраженная двумерная. Одномерный эпос, который характеризовал этап 1-D ППМ, сменяется трагедией, построенной на бинарных оппозициях. Патроном театра становится Дионис – бог, двоичный во всех своих проявлениях и ипостасях.

Описание, которое приводит Гроф для человека-наблюдателя, способного отождествлять себя то с жертвой, то с агрессором, соответствует новому качеству человека: носитель двумерной ППМ, преодолевает нарциссизм одномерной стадии и начинает воспринимать «другого», как равного себе. Следствием становится появление рефлексии и диалога. А в целом, эта ситуация с наблюдением за происходящем со стороны, при отождествлении с протагонистом, описывается главным законом трагедии, в том виде, как его сформулировал Л. С. Выготский. Но, в любом случае, трагедия вырастает из мистерии, которая является развитой формой ритуала смерти-возрождения.

В итоге мы можем вновь констатировать убедительное совпадение образов для БПМ-3 и 2-D ППМ.

Четвертый этап. Четвертая перинатальная матрица (БПМ-4) связана с заключительной клинической стадией родов – с непосредственным появлением новорожденного на свет. Процесс рождения подходит к концу и продвижение плода по родовому каналу достигает кульминации. За пиком боли, напряжения и возбуждения наступает облегчение и релаксация. Тьма сменяется светом. Обрезание пуповины разрывает телесную связь с матерью, и теперь плод, ставший новорожденным, начинает биологически независимую жизнь. Гроф описывает образы, связанные с БПМ-4, следующим образом: «Символическим выражением последней стадии родов является опыт смерти-возрождения; в нем представлено окончание и разрешение борьбы смерти-возрождения. Парадоксально, что, находясь буквально на пороге освобождения, индивид ощущает приближение катастрофы огромного размаха. За опытом полной аннигиляции и „прямого попадания на самое дно космоса“ немедленно следует видение ослепительного белого или золотого света сверхъестественной яркости и красоты. Его можно сопоставить с изумительными явлениями архетипических божественных существ, с радугой или с замысловатым узором павлиньего хвоста. В этом случае также могут возникать видения пробуждения природы весной, освежающего действия грозы или бури. Человек испытывает глубокое чувство духовного освобождения, спасения и искупления грехов. Он как правило чувствует себя свободным от тревоги, депрессии и вины, испытывает очищение и необремененность. Это сопровождается потоком положительных эмоций в отношении самого себя, других или существования вообще. Мир кажется прекрасным и безопасным местом, а интерес к жизни отчетливо возрастает»[112].

В другой работе Гроф описывает образы, связанные с БПМ-4 следующим образом: «Едва мы пережили то, что казалось подобным опыту полного апокалиптического уничтожения всего и вся, как уже через считанные секунды на нас нисходит благословение изумительных проявлений в великолепии всех цветов радуги: переливчатых узоров, небесных сфер и видений архетипических существ, омываемых божественным светом. Часто это бывает впечатляющая встреча с архетипической Великой богиней-матерью либо в ее универсальном виде, либо в одном из культурных вариантов ее образа. Вслед за опытом духовно-душевной смерти и возрождения мы ощущаем себя искупленными и благословленными, переживаем исступленный восторг, нас наполняет чувство восстановления нашей божественной природы и положения во вселенной. Нас охватывает волна положительных эмоций по отношению к себе, к другим людям, к природе, ко всему сущему вообще»[113].

Человек-носитель трехмерной ППМ, является наиболее развитым в личностном отношении. Дальнейшее движение по наращиванию уровней абстракции сознания невозможно, поскольку квазипространственная конструкция элементарных структур сознания достигает своего трехмерного максимума. Для этого уровня правомерно говорить о завершении рождения человека как личности. Границы пространства распахиваются на полную широту. Мир, несмотря на существующие в нем противоречия, осознается как единство, в котором царит гармония. Торжество этого момента вполне созвучно образам, описываемых С. Грофом, применительно к стадии БМП-4, завершающей биологическое рождение человека.

Подводя итог сравнительному анализу перинатальных матриц С. Грофа и парадигмального цикла, можно констатировать следующее. Образы, ассоциируемые с перинатальными матрицами, четко соответствуют различным периодам личностного развития, которые описываются соответствующими ППМ. Образы, связанные с БМП-I берутся из опыта периода, описываемого 0-D ППМ, БМП-II – из опыта периода 1-D ППМ, БМП-III – 2-D ППМ и БМП-IV – 3-D ППМ, соответственно. Это обнаруживает качественное единство соответствующих БМП и ППМ. Не случайно Гроф подчеркивал, что перинатальные матрицы представляют собой центры сборки эмоций, которые будут свойственны для человека на протяжении дальнейшей жизни. Кроме того, в пре-перинатальной и трансперсональной психологии БПМ иногда рассматриваются как теоретические модели, описывающие развитие сознания до рождения.

IV

Но и перинатальный уровень развития не является нижним пределом, на котором проявляются закономерности, описываемые парадигмой пространственной многомерности. Выдающийся генетик-эволюционист XX века, Р. Л. Берг, первая половина научной деятельности которой прошла в СССР, посвятила несколько работ исследованию проблемы освоения пространства, как движения живого к третьему измерению. «Эволюция материи – это, прежде всего, эволюция пространства, это – превращения времени. Ограничения создают мерность – неравную вероятность соединений, и на тех же путях возникает длительность – неравная вероятность направлений изменения… Законы органической эволюции сродни законам технического прогресса. И тут, и там увеличение сложности целого и согласование частей, повышение коэффициента полезного действия, установление динамических режимов, ритмов, обеспечивающих устойчивость системы и являющихся показателями этой устойчивости»[114]. Историю развития живой материи до момента появления в ней человека можно разделить на несколько этапов, каждый из которых демонстрирует признаки парадигмального цикла.

Первый цикл связан с зарождением жизни на микроуровне молекулярного бытия. Здесь появляются структуры, подобные нынешней генонеме. Берг обращает внимание на одномерность этих структур, как их неотъемлемое свойство. Эта одномерность носит абсолютно фундаментальный характер, материальным образом воплощая главную миссию генов, которая заключается в многократном воспроизведении заключенной в них информации. «Возникла жизнь, и протяженность-мерность впервые стала приспособлением. Первый зачаток жизни был длинной нитью. Одно измерение решительно преобладало над двумя другими, и потому с полным правом мы назовем его одномерным. Одномерность его – великое эволюционное приобретение, гениальное изобретение в мире молекул. Оно позволило копировать информацию. Интимнейшая связь образовалась между последовательностью в пространстве и сменой событий во времени. Возникла жизнь и вместе с ней ее пространство и время [выделено мной – Д. М.]»[115].

Одномерность записи информации представляет собой не что иное как овеществленную одномерность времени. Грампластинка, CD диск, магнитофонная пленка, конвейеры на различные рода производствах наглядно демонстрируют способность материи осуществлять последовательность операций во времени, в случае, если она сама структурирована соответствующим образом или, иными словами, организована в пространстве. Конечно информацию можно считать и с объема. Это голографический принцип записи, для которого требуется пучок когерентного света. Но природа не озаботилась созданием лазера, а потому, реально работать с информацией способна только одномерная структура. Плоскость и объем в этом смысле оказались под запретом эволюции. Кроме того, одномерность генов сочеталась с их микроскопическими размерами. Одиночные молекулы полимеров выигрывали в скорости у всех остальных структур при построении своих копий. Та обеспечивалось использование максимальной поверхности при минимальном объеме. «Использование веществ, пригодных для построения копий – им легче было делать в одиночку. Одиночные молекулы побеждали. Одномерность была оружием»[116].

Начало пути к высшим организмам положило образование клетки. «Маленький кусочек пространства был захвачен, завоеван, включен внутрь себя. Не очень большой шаг в превращении трехмерного пространства из вещи в себе – в вещь для нас. – пишет Р. Л. Берг. – Клетка трехмерна, но микроскопически мала. Топологически клетка двумерна. Математики знают, что это значит. Плоскость – высшее ее достижение, арена всех процессов, протекающих в ней… [выделено мной – Д. М.]»[117].

Величайшим эволюционным достижением клетки явилась возможность самовоспроизводиться путем деления. Клетка смогла ничего не отбрасывая, ничего не разрушая, создавать два своих подобия, исчезая и одновременно пребывая в них. Такого рода делимость, представляющая собой антипод индивидуальности, наложила запрет на увеличение размеров клетки, поскольку материя, движимая механо-химическими силами, способна преодолевать расстояния, которые исчисляются тысячными долями миллиметра.

За границы микромира смогли выйти коллективы – клетки, организованные в множества. Но здесь их поджидала новая проблема, связанная с обретением самостоятельности, в смысле движения по собственной воле. В макромире микроскопическая невесомость уступала место «путам тяготения», и их следовало преодолеть. При этом увеличение размеров должно было происходить без утраты преимуществ линейной записи информации. Разрешить противоречие между большими размерами и подвижностью организма позволила специализация клеток. На этом этапе были созданы, фактически, все способы перемещения весомых тел в пространстве, и эти способы не утратили своей актуальности и поныне.

Первый этап развития жизни, которая зародилась в прибрежных пространствах, достиг своего расцвета в водной среде. Именно там, по мысли Берг, впервые в полном объеме реализуется трехмерность. Вода давала живому существенные преимущества, ослабляя конфликт между подвижностью и весом благодаря закону природы, который много позже был открыт Архимедом. В этих условиях движение рыб оказывается сродни полету. Для них пространство имеет три измерения: вверх – вниз, вправо – влево, вперед – назад. Принципиально важно, что это – контролируемые размерности, внутри которых осуществляется свободное движение.

Второй цикл освоения пространства начался, когда предок наземных позвоночных – кистеперая рыба – шагнула через кромку воды. В этот момент живое отказалось от одного из достигнутых измерений. Словно в шахматной партии, чтобы выиграть качество, требовалось принести жертву: без отказа от одного из измерений было бы невозможно позже снова завоевать трехмерие. Более того, без этой утраты плавник никогда не превратился бы в руку. А без этой руки, способной хватать, мозг никогда бы не смог развиться и ухватить идею. Обитателями двумерного мира стали рептилии. Строение тел этих существ, рожденных природой, чтобы ползать, подчинялось законам двумерного мира. Их можно сравнить с обитателями эбботтовской Флатляндии[118], на которых двумерность пространства, в котором они перемещались, наложила отчетливый отпечаток. «Среди современных рептилий нет даже прыгунов, подобных лягушке и жабе. Все солидные твари – земные в полном смысле слова: ящерицы, черепахи, крокодилы едва возвышаются над землей на своих раскоряченных конечностях. Их лежачее и стоячее положения мало отличаются друг от друга»[119].

На пути к завоеванию третьего измерения для обитателей суши решающую роль сыграл ствол дерева, который позволял им буквально заползать на «координату Z». Потом начались прыжки сверху вниз, парение, парашютирование. В ходе этих длительных экспериментов, которые растянулись на миллионы лет, природа сконструировала аппарат, позволяющий эффективно управлять потоками воздуха. С освоением техники полета состоялось полноценное освоение трехмерности воздушного океана. При этом усовершенствование конструкции крыла, в направлении реализации трехмерности его конструкции, продолжалось еще долгое время.

Но в некий момент, поступательный ход эволюции первоклассных летунов затормозился, точно также как до того был положен предел прогрессивному развитию обитателей стихии водной. «Изменение одного признака настойчиво требует изменения другого, или, по крайней мере, милостиво разрешает его – таковы условия комплексности преобразований, – пишет Берг. – Усовершенствование полета потребовало уменьшения размеров насекомых. Совершенство полета наложило вето на прогресс. С помощью крыла можно летать и только. Все остальные виды деятельности оказываются под запретом. Энергетические затраты летунов огромны»[120]. В результате, птицы, которые сумели довести конструкцию крыла до совершенства, оказались в этом эволюционном тупике.

Эволюция диктовала свои условия. Начало третьего цикла вновь ознаменовано отказом от третьего измерения, как условием дальнейшего развития. Теперь инструментом освоения трехмерности должно было стать сознание, которое возникало на основе прогрессивного развития мозга. «Трехмерная стихия – первое условие прогрессивного развития мозга.

Второе условие – наличие руки или ее аналога: хобота у слона, хвоста у коаты. Третье условие – социальный строй жизни и системой взаимной сигнализации»[121].

В жизни предков человека все три условия оказались выполненными, что поставило их вне конкуренции по сравнению с другими видами. Человек сумел овладеть трехмерностью силой своего разума – не имея для этого иных физиологических возможностей, подаренных природой. Всего, чему ему не хватало, он сумел с лихвой компенсировать посредством продуктов своей деятельности.

Таким образом, мы видим, как живая природа в своем эволюционном развитии двигалась вперед в плане освоения пространства, поэтапно завоевывая его размерности, и, достигнув трехмерности, каждый раз отступала перед новым броском вперед. Следует признать, что о строгой реализации парадигмального цикла в данном контексте говорить нельзя. Тем не менее, общая тенденция налицо.

Кроме того, следует отметить, что в рассмотренные размерности осваиваются физическим движением или даже реализуются как размерности формы существ. В действительности, живые существа, по сути, принадлежат ближней зоне, поскольку, кроме птиц и высших млекопитающих не воспринимают дальнюю зону, перемещаясь в ней в рамках одномерного пути. Настоящая трехмерность доступна только человеку, которой силой своего сознания способен раздвинуть границы своего мира.

Тем с большей отчетливостью мы можем констатировать высший уровень эволюционного развития, достигнутый человеком, который при этом является неотъемлемым элементом природы, сохраняя этапность освоения пространства, свойственной филогенезу, на уровне своего онтогенеза.

V

Как было сказано в начале статьи, расширение пространства является одним из основных признаков эволюции биологического вида; сужение пространства, напротив, объективно свидетельствует о его ослаблении и деградации. Жизнь, с момента ее появления на Земле, поступательно осваивала все пространство планеты. Эта экспансия развивалась поэтапно циклически – непрерывное расширение пространства сопровождалось периодическим повышением размерности в пределах от 0 до 3. Только так, достигая, казалось бы, цели и снова отступая на пике успеха, жертвуя размерностью для обретения новых возможностей, живое устойчиво эволюционировало с одного уровня развития на другой. С появлением человека, биологическая эволюция начала осваивать пространство, прежде всего, посредством сознания. И здесь закон циклического повышения размерности как отражение поступательного движения к целостности, проявился в полной мере.

Многое в человеке закладывается на этапе биологической эволюции, а потому даже предродовой – перинатальный – период дробится на четыре этапа, которые устойчиво ассоциируются с этапами жизни, описываемыми соответствующими ППМ.

В результате, жизнь человека в идеале представляет собой гармонизированный фрактальный процесс, состоящий из четырех периодически повторяющихся качественно различных вложенных этапов, описываемых парадигмальным циклом и реализуемых на нескольких уровнях. Результирующая структура, которая реализуется в каждый конкретный момент времени, представляет суперпозицию синхронных ППМ разных уровней, где наибольший вклад вносит более высокий уровень.

В этом смысле человек есть преобразователь Времени в Пространство. За отпущенный ему срок человек должен освоить пространство, а вернее, пройти свой путь к целостности, означающей личностное развитие – пройти, невзирая на выпадающие на его долю невзгоды, подняться от нуль-мерного уровня и встать на порог четырехмерности. А ограниченность человеческих свойств, в рамках доступного спектра чувственности, указывает на то, что эта задача должна быть решена в строго ограниченное время. Здесь пространство становится средством и знаком развития души человека в высшие пространства, его выходом за свои пределы в высшие измерения, превышающие мир материального бытия. В этом свете любые программы по продлению жизни сверх биологического срока, столь щедро финансируемые сегодня, предстают ничтожными попытками утвердить материальный план бытия.

Открытые закономерности позволяют по-новому взглянуть на проблемы воспитания и ввести строгие критерии в эту деликатную сферу.

Берг Р. Л. Почему курица не ревнует? Эволюция и жизнь. – СПб.: Алетейя, 2013.

Гроф С. За пределами мозга: Рождение, смерть и трансценденция в психотерапии – М., 1993.

Гроф С. Психология будущего: Уроки современных исследований сознания. – М.: ACT, 2001.

Крейн У. Теории развития. Секреты формирования личности. – 5-е международное издание. – СПб., 2002.

Кемпбелл Дж. Тысячеликий герой. – М., 1997.

Мамардашвили М. К., Пятигорский A. M. Символ и сознание: метафизические рассуждения о сознании, символике и языке. – М.: Языки русской культуры, 1997.

Мах Э. Познание и заблуждение. Очерки по психологии исследования. – М.: БИНОМ; Лаборатория знаний, 2003.

Раушенбах Б. В. Как мы видим сегодня / Б. В. Раушенбах. Пристрастие. (2-е изд.) – М.: Аграф, 1997.

Рубинштейн С. Л. Философско-психологические труды: основы онтологии, логики и психологии. М: Наука., 1997.

Эбботт Э., Бюргер Д. Флатляндия. Сферландия. – СПб.: Амфора. 2001.

Cowan N. The magical number 4 in short-term memory: a reconsideration of mental storage capacity. http://www.ncbi.nlm.nih.gov/pubmed/11515286.

Анализ формирования социальных структур с позиций парадигмы пространственной многомерности

Человек и общество – неразрывно связанные и взаимопорождающие сущности, образующие единую систему которая не поддается разделению без разрушения. Пришло время признать это как объективный факт. Современная гуманитарная наука, напротив, культивирует научную парадигму восходящую к Новому времени, согласно которой целое расчленяется, после чего происходит изучение фрагментов. Получаемый таким образом результат проецируется обратно – на то, что было расчленено, а выводы обобщаются. Очевидно, что в таком случае ошибок не избежать: целое на то и целое, что превосходит сумму своих частей. Но традиционная методология базируется на классическом детерминизме, который успешно справляется лишь с односвязными ситуациями. Сложносвязная антропно-социальная конструкция не может быть решена таким методом.

Для того чтобы анализ сложносвязной конструкции дал положительный результат, требуется неклассический подход. И первым шагом в этом направлении является выбор основания. Анализ на основе категории времени не позволяет выйти за рамки традиционного подхода. Формирование социальных структур и развитие социальных процессов может быть исследовано на основе категории пространства. Пространство в этом случае символизирует более высокий уровень целостности мышления, более широкий взгляд на мир по сравнению с подходами, основу которых составляла категория времени. В качестве рабочего инструмента в таком случае может быть использована парадигма пространственной многомерности (ППМ).

Пространственный подход позволяет рассматривать развитие общества, начиная с начальной стадии, последовательно вскрывая и анализируя специфику каждого этапа. При этом устраняются искажения исторического контекста, которыми чреваты построения в «обратной перспективе», когда исследователи невольно исходят из современного им момента истории и свойственного этому моменту уровня и типа социального развития. На этот «объективный» субъективизм накладывается субъективизм индивидуального развития самого исследователя и его мировоззренческой позиции.

Начальный этап развития общества. Развитие социальных процессов начинается с этапа нуль-мерной или 0-D ППМ. Это исходное состояние общества, в котором все члены общества находятся на нуль-мерном уровне развития. Нуль-мерность в этом случае означает, что человек не состоялся как личность, т. е. не прошел стадию «второго рождения» – отделения от коллектива. Или, иначе, является носителем социально-психологической матрицы, соответствующей детском возрасту. А потому, человек и общество пребывают в полном недифференцированном единстве. Для Античности и Средневековья нуль-мерный этап соответствует периоду «темных веков».

Поскольку на начальной стадии развития сознания абстракции еще не сформированы, информационные потоки, обрабатываемые коллективным бессознательным, минимальны. Соответственно минимальны размеры внешнего и внутреннего пространств, т. е. человек живет ближней зоной. Эта зона может быть обозначена как «социальная точка», поскольку ее граница еще не воспринимается отчетливо: жизнь человека сосредоточена «здесь», а то, что находится далеко – просто не воспринимается, это некоторое «неопредмеченное пространство».

Ближняя зона имеет первостепенное значение для развития этноса: с ней непосредственно связано формирование этнической идентичности, вырастающее из персональной идентификации с нуль-мерным коллективом и занимаемой им территорией. Здесь – в ближней зоне – происходит зачатие из подвижных дискретных племен единой оседлой сообщности, которой предстоит стать народом, а потом и нацией. С ближней зоной непосредственно связан образ матери-родины, закрепленный в коллективном сознании.

Для общества, находящегося на начальном этапе развития, характерна специфическая культура или семейства культур, которые по словам М. Элиаде, «базируются на ценностях, ориентирующих людей на целостное, нерасчлененное восприятие мира, на созерцание и приспособление к нему как к неизменной данности»[122]. Такая культура, присущая дологическому образному мышлению, ограничена собирательством и охотой.

Уникальной характеристикой начального этапа развития общества является то, что на занимаемую им ближнюю зону осуществляется проекция внутреннего мира каждого ее обитателя. В этом контексте особый смысл обретают слова К.-Г. Юнга, который полагал, что человек на этой стадии «безусловно коллективен, то есть настолько же в самом себе, насколько и в других»[123]. А поскольку бессознательное – это неупорядоченность, то человек «представляет собою все, что угодно, только не единство»[124]. С этими рассуждениями совпадает описание, которое А. С. Сидоров сделал для стадии общинно-родового строя. «Общество представляло из себя в значительной мере простое собрание тождественных индивидуумов, связанных, однако, одинаковыми интересами, инстинктами. Психологическая жизнь одного индивидуума в точности совпадала с таковой же у другого индивидуума и всего общества в целом. Вместе с тем, целое общество, коллектив не представляло собою чего-либо принципиально иного, кроме того, что оно состояло из ряда тождественных единиц. Таким образом, часть, индивидуум, качественно мало отличается от целого коллектива. Часть, действительно, то же самое, что и все целое»[125]. Последняя фраза А. С. Сидорова фактически описывает важнейшее свойство нуль-мерной стадии развития коллектива: ближние зоны отдельных индивидов фактически оказываются тождественными, поэтому действительно «часть замещает целое». Так мы можем сказать, что на нуль-мерном этапе развития структура недифференцированного общества соответствует структуре коллективного бессознательного.

Нуль-мерное общество, представляющее, в значительной мере, простое собрание тождественных индивидуумов, связанных одинаковыми интересами и инстинктами, в плане социальной организации порождает небольшие, однородные по составу, малодифференцированные общины, которые иногда называют «face-to-face society». Во главе этих общин стоят «лучшие из равных», выделяющиеся, прежде всего, своими физическими качествами. Эти лидеры в критические моменты могут обеспечить твердую власть, способную организовывать и распределять ресурсы.

На начальном этапе развития общество может порождать элементарные группы, как их описывал П. Сорокин[126]. К их числу относятся базовые группировки по расовому половому возрастному семейному языковому признаку. Вместе с тем, группировки по степени богатства и бедности, по месту жительства, по религиозным верованиям, по государственной или профессиональной принадлежности, по объему прав и обязанностей на этом этапе еще не могут существовать. Дифференциация между различными ближними зонами носит сегментарный характер и возникает «при равенстве частных общественных систем, которые различаются либо на основе происхождения, либо на основе территории проживания или при сочетании обоих критериев»[127].

Только к концу нуль-мерного периода начинают обнаруживаться признаки социальной структуризации, что означает начало процесса стратификационной дифференциации, как ее определял Луман – с точки зрения рангового неравенства частных систем. Так зарождается социальная структура, соответствующая линейной иерархии. Причина ее – появление в коллективе первых носителей 1-D ППМ.

Тогда же в обществе возникают группы, отдифференцированные по профессиональному признаку, а также по объему прав и обязанностей. Дж. Дьюи указывал, что социальное разделение труда развивается в той степени, «в которой мышление перестает подчиняться социально фиксированным целям»[128]. У Лумана этот тип социальной дифференциации называется функциональным. Но функциональные системы сам Луман признавал равными в своем неравенстве[129], что отражает качественную однородность общества. «…Деление общества по признаку рода деятельности отвечает мышлению еще довольно простого общества, которое объясняет социальные различия разделением труда, а не сословными рамками. Здесь нет деления на управляющих и управляемых, на властвующих и подчиненных, а есть только разделение труда»[130]. Возникновение функциональной дифференциации на начальном этапе развития общества означает приближение к черте, за которой происходит смена этапа развития общества.

Первый этап развития общества. Первый этап развития общества напрямую связан с освоением человеком первого уровня абстрактного мышления, который описывается 1-D ППМ. Этот этап начинается с формированием в нуль-мерном коллективе устойчивой группы носителей 1-D ППМ, т. е. тех, кто начал формироваться как личность, пройдя этап «второго рождения». Устойчивость этой группы возникает, когда ее численность достигает критической величины, равной примерно 10 % от общей численности социума[131]. Так что процесс перехода к 1-D ППМ затрагивает небольшую часть коллектива. Это совпадает с выводами ряда исследователей и, в частности, А. Тойнби, который указывал, что глубокие социально-культурные преобразования в обществе начинаются благодаря усилиям небольшой его части, которую он назвал «творческим меньшинством». Одна половина этой группы демонстрирует центростремительные свойства и способна к социальному сотрудничеству, для другой – такое объединение не свойственно. Первая группа носителей одномерной ППМ становится основой для возникновения аристократии, другая формально объединяет людей творческих профессий: ремесленников-художников, музыкантов, писателей. Эти группы имеют один корень, но разные судьбы. С появлением в обществе групп носителей 1-D ППМ начинается новый период европейской истории: для Древнегреческой Античности – это архаика, для средневековья – раннее средневековье.

Радикальное изменение механизмов мышления с переходом к 1-D ППМ неизбежно влечет перемену в восприятии человеком окружающего мира и самого себя. Носители 1-D ППМ обретают новую картину мира, новую систему ценностей; они меняют религиозные представления, создают новую культуру. Так эпос, имеющий линейную структуру, сменяет миф, который этой структуры лишен и может рассматриваться как нуль-мерная форма. Для Древней Греции одномерный гомеровский эпос становится символом и, в значительной мере, механизмом объединения разрозненных земель в единую страну. Тогда же неупорядоченное множество богов, характерное для темных веков, выстраивается в четкую иерархию. Характерно, что древние греки помещали на вершине этой иерархии Кроноса, бога времени. Одномерная связность сознания аристократии определяет время в качестве признака ее сословной идентичности. Время в таком случае предстает в виде рода, который уходит в глубины времен – к героям темных веков, которые предстают образцами личностного развития.

1-D ППМ, фактически, впервые актуализирует идею человека, как развивающейся личности. Представители аристократии, которые обретают первый уровень абстракции мышления (разум) и формирующееся внутреннее пространство (душу), получают исключительное право именоваться словом «человек». В обществе образуется четкая граница: носители 1-D ППМ – это «люди», остальные, по сути, – только тела. Эта позиция находит подтверждение у древнегреческих мыслителей. (Платон, Законы, 757 b-e; 961 a; Аристотель, Полит., 1301 b 30–36). Обращение к древнегреческому языку дает еще одно свидетельство: ἄριστος – превосходная степень от καλός «прекрасный», во множественном числе ἄριστοι – «наилучшие», «аристократия»; «плохой» – «κακός», во множественном числе κακοί – «чернь». В новой социальной модели «лучшие» равны между собой, а «дурные» – между собой. Такое положение дел представляется природным. Как писал М. Хальбвакс: «Искать объяснение изменений общественного сознания следует не в экономической истории, а в нем самом… В любом случае, количественные различия остаются последним основанием для разделения на… группы… Когда речь идет о классе, мы в первую очередь воспринимаем качества входящих в него людей…»[132].

Начальный период первого этапа совпадает с «периодом активности поколения», о котором писал Х. Ортега-и-Гассет[133]. На этой стадии аристократия обладает ярко выраженной пассионарностью и определяет социально-культурные преобразования в обществе и активно воздействует на него. При этом она чувствует себя ответственной за общество, выступает его репрезентантом и потому о ней можно говорить как об элите. «Повышает ступень развития любого общества его элита – то есть люди, имеющие ступень развития сознания, более высокую, чем доминирующая общественная, и желающие заниматься преобразованием мира вокруг себя [выделено мной – Д. М.]»[134]. В этом контексте понятие «сословие» выступает как родовое, не означая конкретную социальную группу конкретного исторического периода, а характеризуя те особые социальные страты разных исторических эпох, которые, по словам О. Шпенглера, «представляют перед историей всякую нацию». «…Пробуждение нации к сознанию себя самой протекает всегда ступенчато, а значит – главным образом в одном-единственном сословии, обладающем самой крепкой душой и силой своего переживания зачаровывающем все прочие сословия. Перед историей всякую нацию представляет меньшинство. В начале раннего времени это меньшинство – знать, возникающая именно теперь как цвет народа, в ее кругу национальный характер, несознаваемый, однако тем сильнее ощущаемый в своем космическом такте, обретает большой стиль. „Мы“ – это рыцарство…»[135].

Здесь требуется уточнение. Мы видим, как разные авторы используют термины «элита» и «знать», понимая их если не тождественно, но наделяя близкими смыслами. При появлении первой группы носителей одномерного сознания формируется социальная структура – знать, объединяющая тех, которые имеют «ступень развития сознания, более высокую, чем доминирующая общественная». Эти люди уже не просто реагируют на внешние обстоятельства, но уже знают, ведают. Элитой они станут позже, когда сформированное ими сословие станет классом.

Представляя все общество, носители 1-D ППМ более ни при каких обстоятельствах не смешиваются с остальной массой. Элита выделяется над остальным коллективом точно так же, как одномерные механизмы мышления надстраиваются поверх коллективного бессознательного. В результате социальной стратификации две группы прежде единого общества разъединяются на уровне структур сознания, и этот невидимый барьер оказывается сильнее любой физической преграды. «Внутреннее, ощущаемое отстояние столь фатально и интенсивно, что не возникает никакого мостика взаимопонимания… Эта бездна между „жизнями“ не была создана ни собственностью, ни властью, ни профессией. Ее вообще невозможно обосновать логически. Она имеет метафизический характер»[136]. Для аристократии народная масса выполняет роль окружающей среды, которая остается неопредмеченной, аналогично неопредмеченному пространству дальней зоны по отношению к зоне ближней. Как писал Н. Луман, «аристократия существует лишь постольку, поскольку существуют выделенности или подразделения, которые не исключают и других – ведь есть и крестьяне, и крепостные, – но исключают, что нечто является одновременно и тем, и другим»[137].

Психологический разлом, проходящий в обществе по границе 0-D ППМ / 1-D ППМ, закладывает основы весьма характерного социального неравенства, которое повторяется в разные эпохи и в разных исторических контекстах. Это может быть рабство эпохи Античности, рабство юга Соединенных Штатов Америки или работорговля современного Исламского государства. Этим неравенством может быть феодальная зависимость Средних веков, или крепостничество в Российской империи. В любом случае, отрицание одной группой общества человеческих качеств у другой группы общества есть яркий признак одномерности первой группы. На более высоких уровнях личностного развития столь неравные отношения между людьми невозможны в силу наличия рефлексии[138].

Дифференциация в уровнях личностного развития становится главной причиной экономического расслоения общества. Одномерный механизм мышления обеспечивает большую связность сознания по сравнению с носителями нуль-мерного мышления, а потому аристократия обладает большими адаптивными и креативными возможностями. Соответственно, аристократия вырабатывает новые более эффективные «средства производства» и формирует новые «производственные отношения». Тем самым, она получает существенную «фору» для повышения своего благосостояния, и вскоре начинает выделяться в экономическом отношении на фоне остального общества.

Впрочем, для момента зарождения этого процесса его результаты не надо переоценивать. «Старинная родовая община, основанная на натуральном хозяйстве… не торговала; а обмен был тогда настолько примитивный, что вовсе не был ведущим экономическим фактором, – писал А. Ф. Лосев. – На основе натурального хозяйства… весьма часто возникают разного рода дарения, которые иной раз приближаются к тому, что в экономике носит название обмена»[139]. И далее: «Торговля в гомеровском мире имеет самое ничтожное значение, хотя она уже, несомненно, возникает… Деньги, конечно, еще отсутствуют… С торговлей же шло рука об руку и развитие ремесла. У Гомера упоминаются различные ремесленники…»[140].

Появление аристократии радикально изменяет социальное пространство. Прежде всего, для малочисленной группы носителей 1-D ППМ пространство расширяется. Это расширенное пространство включает ближнюю зону, из которой оно выросло, и которая теперь обретает четкую границу. Таким образом, социальное пространство структурируется. Расширяющееся социальное пространство аристократии поглощает также ближние зоны соседних, прежде независимых нуль-мерных коллективов, в которых своя аристократия еще не сформировалась. В противном случае, первая аристократия вступают со второй в конфликт за пространство, в котором их интересы начинают пересекаться.

Внутри социального пространства аристократии развивается процесс дифференциации, который идет по функциональному признаку – так возникает бюрократия[141]. В данном случае это понятие понимается в предельно широком смысле, как чиновничий аппарат, администрация, слой профессиональных управленцев (от франц. bureau (бюро, канцелярия) и греч. kratos (власть)). Становление бюрократии как социального слоя обычно связывают с развитием централизованных государств и особенно – с укреплением капитализма, но в широком смысле можно говорить и о бюрократии даже для Древнего Египта (государственный писец – чиновник, администратор). Важную методологическую идею формулирует Хальбвакс: «…Всюду, где та или иная должность требует не просто технической умелости, но и размышления, она сама не может приготовить к ней человека, поскольку сама по себе она бы осуществлялась без всяких размышлений. Отсюда понятно, что нужна особая социальная среда, которая была бы чужда исключительной озабоченности профессиональными делами и учила бы различать и оценивать оттенки человеческого достоинства. Но такое деликатное чувство лучше всего воспитывается там, где мысль постоянно бывает обращена на личности и группы, имеющие собственный облик и историю»[142].

Через два-три поколения после возникновения первой группы носителей 1-D ППМ, ее пассионарная энергия иссякает. В результате, аристократия, накопившая к этому моменту материальные блага, создавшая капитал, становится формальной социальной структурой, классом. Так знать превращается в элиту — в тех, кто велит, повелевает. К аристократии теперь относятся социальные группы, занимающие господствующее положение в обществе. Принадлежность к этим группам начинает все более определяться либо рождением и наследованием недвижимостей (родовая аристократия, знать), либо приобретением особых условий (денежная и чиновная аристократия), либо достигается избранием (народная аристократия древнего Рима). Родовая и поземельная аристократия достигает наивысшего развития в феодальной организации нового европейского общества, явившегося на смену античной цивилизации; в борьбе с этой средневековой аристократией будет сформирован и укрепится принцип современной монархии, но это процессы, характерные для последующих этапов развития общества.

Второй этап развития общества. Ближе к концу одномерного исторического периода, процесс личностного развития, продолжающийся в нульмерной массе, приводит к возникновению второй группы носителей 1-D ППМ. Этот процесс вновь стабилизируется, когда численность этой группы достигает критической величины 10 %. Структура общества обретает пространственную симметрию, наподобие знака Инь-Ян.

Эффективные механизмы мышления вновь повышают результативность труда, позволяют улучшить его оснащенность и организацию. И вновь, как в предыдущем случае, на основе 5 % образуется новое сословие, объединяющее, в первую очередь, зажиточных земледельцев. Вторые 5 % – это «деятели культуры» и для Древнего мира – ремесленники и зажиточные крестьяне[143].

На основе этих сословий в феодальной Европе возникает буржуазия.

Признаком идентичности нового сословия и, прежде всего, буржуазии, как еще одного носителя одномерной ППМ, становится новый интеграционный символ – деньги. Деньги в полной мере отражают усиливающуюся абстракцию сознания и мировосприятия и сменяют такой над-индивидуальный, но все еще антропный интеграционный признак как род, формируя идею примата объективных сил, стоящих над личностью. В сфере религии абстрактные силы персонифицируются в систему богов, среди которых присутствует отчетливая функциональная дифференциация, разделяющая между ними сферы ответственности: торговлю, сельское хозяйство, войну.

Весьма точное описание этой стадии развития социально-общественных отношений дали С. С. Степанов и А. Р. Птуха: «В некотором смысле натуральное хозяйство – это переходный этап от экономики собирательства к рыночной экономике. Труженик фазенды еще не отделяет себя от собственного хозяйства, а продукт производит только для удовлетворения собственных потребностей. Его менталитет обогащен созидательными ценностями, иногда даже творческим началом, но, в целом остается на том же уровне, что у собирателя. Внешняя среда человеком рассматривается как источник благ или угроз, теперь уже не только для себя, но и для своего хозяйства… Профессиональный крестьянин уже не только использует ресурсы, а преобразует реальность. Он строит дом, засеивает поля, содержит домашний скот и т. п. Он отвечает за часть реальности и заботится о развитии своей частной собственности. При этом его жизнь зависит от внешних по отношению к человеку сил, так же контролирующими реальность, как и он: засухой, дождем, плодородием и т. д. Он вынужден уживаться с этими силами, заведомо превосходящими его возможности. Современный человек с менталитетом крестьянина сталкивается не только с природными, но и с социальными силами, к которым он вынужден приспособляться. Эти силы, в совокупности, образуют ценности свободной экономики и предпринимательства, такие как деньги, имущество, власть, должность, популярность и т. п. Поэтому можно сказать, что современные бизнесмены в массе обладают буржуазно-крестьянским менталитетом [выделено мной – Д. М.]»[144].

По мере того, как в последующие эпохи будет происходить развитие рынка (не без влияния ППМ эпохи), будет расти понимание человеком объективной составляющей материальной жизни. Рынок и появление связанного с ним товарооборота неизбежно стимулируют отход от субъективности, перенос акцента деятельности с себя, своих интересов и своих представлений на внешнюю оценку, на объективные данные, способствуя развитию самосознания. Таким образом и зажиточное крестьянство, и ремесленники, и буржуазия становятся обладателями сознания, которое принципиально отличается от того, которым обладают представители ресурсной модели (собирательство, современное собирательство, неособирательство) и владельцев натуральных хозяйств.

Новое сословие возникает за той чертой, которая надежно отделяла аристократию от остальной части общества, поэтому непростые отношения, возникающие между этими двумя сословиями, порождены совокупностью причин, в том числе сугубо практического характера. М. Хальбвакс отмечал, что «слишком откровенно доходные профессии очень долго вызывали к себе предубежденное отношение, так как считалось, что между добываемым таким образом богатством и получающим его человеком существует лишь чисто внешнее отношение и класть богатство в основу социальной позиции – значило бы подменить иерархию людей иерархией вещей»[145].

Межсословный конфликт усугубляется тем, что к этому времени классическая земельная аристократия, утрачивает пассионарную энергию, характерную для молодого сословия. Окончательный удар земельной аристократии нанесет Великая французская революция, которая приведет к господству денежную аристократию, власть которой постепенно утвердится во всех европейских государствах.

На втором этапе развития общества величину социального пространства и новые тенденции в культуре определяет буржуазия и ее спутники, действующие в сфере культуры. К буржуазии переходит пассионарная энергия, утраченная аристократией. Теперь буржуазия становится репрезентантом общества. «С подъемом городов носительницей национального становится буржуазия, причем, что соответствует пробуждающейся духовности, – носительницей национального сознания, воспринятого ею от аристократии и доведенного до конца. Неизменно существуют (причем с бесчисленными градациями) определенные круги, способные жить, чувствовать, действовать и умирать во имя народа, и круги эти становятся все шире»[146].

Внутри социального пространства буржуазии идет интенсивная дифференциация по функциональному признаку, что особенно заметно на фоне аристократии, которая выбирает поведенческую модель «неделания» в пользу «размышления», как вновь обретенного качества человека. Классическая аристократия превращается в людей «идеальных интересов», как называет их Дж. Дьюи, которые «избрали для себя по большей части путь пренебрежения действительностью и бегства от нее. Необходимость преследовать „низшие“ цели они скрывали за вежливыми условностями… Этот уход от действительности во имя высших целей оставлял в полном распоряжении человечества в целом и особенно в распоряжении энергичных „практических“ людей только низшие формы деятельности»[147].

С определенного момента профессии встают наряду с сословиями, а потом начинают вытеснять их. Так функциональная дифференциация конкурирует с процессом стратификации общества по сословному признаку. О. Шпенглер подчеркивал принципиальное отличие этих процессов: «Особняком от подлинной сословной структуры стоят повсюду профессиональные классы ремесленников, чиновников, художников и рабочих… Их выделение основывается на чисто технических навыках, а значит, не на символике времени и пространства [выделено мной – Д. М.]; их традиции также ограничиваются техникой, а не собственными нравами или моралью, как-то сплошь и рядом присутствует в экономике и науке. Офицеры и судьи, поскольку они выводят себя от знати, – сословия, чиновники – профессия; ученый, поскольку он вышел из духовенства, принадлежит к сословию, художник же – профессия. Честолюбие и совесть связываются в одном случае с сословием, в другом – с достигнутым результатом. В совокупности всех первых присутствует нечто символическое, как бы оно ни было слабо, и оно отсутствует у вторых»[148]. Дополнительный смысл последним словам из приведенной цитаты Шпенглера придает Луман: «функциональная интеграция – инклюзия – снижает степени свободы»[149], т. е. возможности индивида к самореализации. Стратификационная дифференциация, по крайней мере, на начальном этапе, напротив – расширяет эти возможности, поскольку ей соответствует, как было показано, более высокий уровень личностного развития. Это качественное различие между двумя видами дифференциации, по сути, до сих пор оставалось незамеченным, что влекло путаницу при рассмотрении классовой структуры общества.

Итак, мы приходим к выводу, что функциональная дифференциация развивается внутри пространства стратификационной дифференциации, в то время как многие представители социальных наук, фактически, понимают под социальным пространством систему социальных координат, построенных преимущественно на основе функциональной дифференциации.

Это два качественно разных процесса, в которых напрямую задействованы психические механизмы развития человека.

Аристократию принято называть «вторым сословием», буржуазию – «третьим», выше них стоит «первое сословие» (по крайней мере, для условий «старого режима» во Франции) – жречество или духовенство. Возникая прежде других, оно способствует появлению аристократии. Духовенство воспитывает человека и стимулирует развитие общества, что критически важно на ранних этапах, когда такое развитие без лидерства чрезвычайно затруднено.

Выявляя особую роль духовенства в развитии европейских наций, О. Шпенглер подчеркивал: «Подлинная история начинается с образования двух прасословий, знати и духовенства, которые возвышаются над крестьянством. Противостояние крупной и мелкой знати, короля и вассалов, светской и духовной власти представляет собой основную форму всей раннегомеровской, древнекитайской, готической политики, – до тех пор, пока с появлением города, буржуазии, третьего сословия не меняется стиль истории. Однако весь смысл истории сосредоточивается исключительно в этих сословиях, в их сословном сознании»[150]. Шпенглер подчеркивает здесь только духовную специфику знати и духовенства, но важной оказывается его идея о специфике «сословного сознания». Далее, в свойственной ему парадоксальной манере изложения, он писал, отмечая суть различия этих социальных групп: «Любая знать – это живой символ времени, всякое духовенство – символ пространства… [выделено мной – Д. М.] Знать живет в мире фактов, священник – в мире истин; первая – знаток, второй – познаватель, одна – деятель, другой – мыслитель»[151].

Здесь два аспекта оказываются важными для дальнейшего исследования. Во-первых, характеристика духовенства как «мыслителя» сближает его в этом функциональном аспекте с интеллигенцией. Во-вторых, существенной оказывается функциональная связь духовенства с конкретной пространственной парадигмой. В результате оказывается возможным противопоставление двух первых сословий по пространственно-временному признаку.

Но в таком случае возникает вопрос, каким образом духовенство, как носитель пространственного признака, могло появиться на этапе реализации одномерной пространственной парадигмы – т. е. еще в тот момент истории, когда одномерная временная доминанта формировала специфику первого сословия?

В действительности, духовенство (понимаемое в широком смысле как совокупность профессиональных служителей культа в любых религиях, а не только монотеистических, с которыми связывает это понятие большинство современных научных словарей) возникает раньше аристократии и способствует появлению последней. Для христианской истории институт церкви переходит из Античности, переживая «Темные века». Древнегреческое жречество также возникает до появления аристократии. Так что механизмы формирования сословий аристократии и духовенства существенно различны. Являясь носителями наиболее развитой (для данной исторической эпохи) ППМ, представители высшего духовенства всегда стояли наравне с высшими государственными властителями и выступали их духовными наставниками, в том числе и с точки зрения понимания смысла социального пространства и освоения конкретной ППМ.

Таким образом, духовенство выступает в качестве «особого», в какой-то мере «переходящего», сословия, которое наследует накопленные предыдущими эпохами духовные ценности и выступает хранителем достигнутого ими высшего (для данной исторической эпохи) уровня духовного наследия. Тем самым, духовенство обеспечивает связь эпох: оно сохраняет наивысший уровень духовного развития, достигнутый предыдущей эпохой, и на его основе – в виде религиозных догматов – формирует целеполагание для развития следующего этапа истории.

В этом смысле место духовенства в системе трех сословий позднего феодализма ясно, и исторически верно описывает О. Шпенглер: «Знать всех ранних времен была сословием в изначальнейшем смысле, воплощенной историей, расой в высшей ее потенции. Духовенство выступало рядом с ней как противосословие, говорящее „нет“ во всех тех случаях, когда знать говорила „да“, и тем самым посредством великого символа оно выявляло иную сторону жизни»[152].

Одномерный период порождает одномерную вертикальную структуру общества. Прежде всего, это сословная структура, имеющая коллективный характер. Затем, одновременно с возникновением буржуазии, из среды аристократии выделяются индивидуальные носители 1-D ППМ. Поскольку история знает разные типы аристократии, то различны и исторические типы таких индивидуальных носителей. В древности некоторых из них почитали как великих мудрецов, другие вошли в историю как первые законотворцы. К числу носителей 1-D ППМ также принадлежали первые тираны. В средневековье к числу таких носителей относятся короли. Вопреки негативному мнению, первые древнегреческие тираны, «как и государи западноевропейского барокко, были либералами в великом смысле этого слова»[153], что находит подтверждение в трудах древнегреческих авторов (Аристотель, Аф. полития, 16, 2, 7 sq.; Диодор Сицилийский., IX, 37, 1; Плутарх, Моралии, 189, 1, и др.). Эти выдающиеся дипломаты «являются тем элементом, который, полный попечения о государстве, обращается против старых сословий, опираясь при этом на молодые, на дух и деньги… В любом случае с ними на сцене впервые появляется „народ“ как политическая величина»[154]. Дело в том, что для преодоления внутрисословных интересов аристократии, которые принимали все более эгоистический характер по отношению к остальному обществу, тиран был вынужден обращаться к народу. В результате складывалась социально-политическая конструкция, которую можно оценить как линейную двусвязную, которая формирует основы государственного устройства.

Третий этап развития общества. Третий этап развития общества связан с формированием группы носителей 2-D ППМ. Эта социальная структура возникает в результате стратификации внутри групп носителей 1-D ППМ – аристократии и буржуазии. Новая структура вновь стабилизируется по достижении критической величины, но теперь от общей численности этих двух сословий и становится основой нового сословия интеллектуалов, позже – интеллигенции и связанных с ними представителей творческих профессий.

Новые механизмы мышления обеспечивают более значительные результаты по сравнению с предыдущим одномерным уровнем. Новое творческое меньшинство вновь раздвигает границы социального пространства, трансформирует его характеристики и структуру. В Древнегреческой истории это время рождения и расцвета трагедии, построенной на бинарных оппозициях и имеющей диалоговую форму, которая сменяет эпос и лирическую поэзию. Характерно, что патрон древнегреческого театра, достигшей зенита своего влияния в период расцвета трагедии, бог Дионис, отличался ярко выраженной дуальностью, которая раскрывалась через связанный с ним символизм. В новообразованной группе возникают новые картина мира и система ценностей, вновь формируется новый тип культуры. Начинается новый исторический период: для Античности – классический, для Средневековья – романский.

Мышление на основе 2-D ППМ обретает качество культурной доминанты, признака идентичности для нового сословия. Этот факт находит косвенное отражение в схожих между собой характеристиках важнейших черт интеллигенции, которые отмечают разные авторы. Так, по мнению О. Шпенглера, «интеллигенция – это замена бессознательного жизненного опыта навыком мастерского владения мышлением, нечто бесплотное, скудное»[155]. Но это уже не просто мышление, но мышление, основанное на рефлексирующем, проблемном сознании, мышление, демонстрирующее признаки научности. П. Слотердайк фактически отождествлял интеллигенцию с самим процессом мышления, причем мышления в известном смысле самодостаточного: «В мир ворвалось мышление, само себя объявляющее причиной того, что есть и что имеет значение, и на которое, тем не менее, большинство людей, в том числе могущественных в политическом, экономическом и журналистском отношении, смотрят со стороны. С этой болезнью вынуждено на свой манер уживаться всякое реальное общество, решившее не препятствовать мышлению как таковому…»[156]. В этом ряду можно привести еще высказывание Д. Эйзенхауэра, которое по своему духу оказывается близким мнению Шпенглера и возвращает нас к критике софистов Сократом: «Интеллигент – человек, которому требуется больше слов, чем нужно, для того, чтобы сказать больше, чем он знает»[157].

целостность двумерного мышления порождает способность к расширению границ мира, которая может приобретать качество космополитизма. Эту характерную особенность отмечал О. Шпенглер, когда говорил о сходстве интеллигентных лиц всех рас, при котором сама раса отходит в них на задний план. То же в полной мере относится и к другим признакам по которым в обществе происходит дифференциация. Это новое для интеллигенции качество бытия П. Слотердайк демонстрирует на примере научной школы: «Благодаря разделяемому опыту идеи единства и целостности возникла новая общность, образца для которой нет ни в общенародных, ни в семейных отношениях. Начиная с этого мгновения школа ученых основывается на коммунитаристском энтузиазме; отныне она – скажем, не боясь анахронизмов, – связана „проблемным сознанием“, которое отделяет ее от всех прочих человеческих групп»[158]. Действительно, для социальной группы с высокой степенью рефлексии именно проблемность сознания и соответствующая проблематизация мира в процессе его духовного освоения выступает характерным признаком ее мыслительной деятельности. На метафизический характер возникновения проблематизации как отличительного признака мышления указывал М. К. Мамардашвили: «…Проблематизация мира не могла зародиться внутри, вырасти сама по себе из техники и ремесла, потому что они существовали в мире, который как целое был понятен и осмыслен через продукты мифологического воображения, через магические теории. Все стоит на месте и все понятно. Это замкнутый мир, из которого нет хода в другой. Должно образоваться какое-то самостоятельное пространство для того, чтобы возникли проблемы [выделено мной – Д. М.]»[159]. Он полагал, что должен совершаться некий акт, в результате чего открывается пространство, внутри которого как раз и возможно объективное научное мышление. Таким актом был парадигмальный сдвиг, происходившие в результате возникновения сословия интеллектуалов, носителей 2-D ППМ, следствием которого оказывалось расширение пространства и повышение его размерности.

Интеллигенция возникает как вертикальная стратификация по двумерному признаку в рамках различных социальных групп. Поскольку появление интеллигенции связано с различными социальными стратами (в связи с этим выделяют интеллигенцию рабоче-крестьянскую, разночинскую, буржуазную и др.), то тем самым запускается механизм размывания сословных границ. Носители 2-D ППМ неизбежно нарушают сложившейся в обществе порядок и существовавшую социально-политическую стабильность. Поначалу это выглядит как попытка реванша аристократии. Затем, появление двумерности в среде буржуазии приводит к усилению ее конкуренции со вторым сословием. Эти конфликты развиваются на фоне стремления укрепить государственность в ущерб сословным интересам.

Конец ознакомительного фрагмента.