VII. Закладка
– Да-а, Андрео, – синьор Франческо недовольно покачал головой, внимательно глядя на меня, – должен тебе сказать, что ты и впрямь осел, прав твой друг. Гордый, упрямый и глупый осел! – он тяжело приподнялся из-за стола, развел руками и возмущенно на все кафе повторил: – Нет, посмотрите на него. Он оскорбил и бросил такую красавицу, мама мия!
Старик с минуту громко негодовал на каком-то неведомом мне диалекте, воздевал руки к небу-потолку, требовал от меня объяснений. Немногие для этого времени завсегдатаи кафе и помощники дона Франческо живо и страстно включились в пламенное осуждение моей персоны, даже не понимая, о чем идет речь. Но я улыбался, потому как прекрасно знал, что нахожусь, кроме всего прочего, в великом театре, где главная роль всегда закреплена за великим актером и, пожалуй, великим человеком. Действо пьесы только начинало разворачиваться, как из-за стойки бара раздался строгий, чуть с хрипотцой, голос старшей из дочерей и управляющей – Клаудии:
– Да хватит же вам! Что раскричались? Папа, и ты тоже хорош! Зачем перебил Андрео? – она поприветствовала меня, подойдя к нашему столику, и присела рядом. – Чао!
– Чао, Клаудиа.
– Ты не против, если я тоже послушаю тебя? Нечаянно подслушала твой рассказ.
– Что ты, Клаудиа, ты только украсишь нашу компанию.
Старик все еще продолжал возмущаться, бурча что-то про себя, в зале тоже не унимались.
– Ну же, парень, не слушай этих сумасшедших! Что они смыслят в жизни и любви? Продолжай, – последний вопрос она гневно и громко бросила ко всем присутствующим. В зале тут же стало тихо, такое впечатление, что просто кто-то выключил звук, как в телевизоре. Даже отец повиновался своей старшей дочери и вполне ласково и даже чуть виновато добавил:
– Продолжай, Андрео. Что-то я немного разгорячился. Все-таки у Пьетро крепкое вино, – и он подлил мне еще треть стаканчика.
Все разрешилось. Все улеглось, как могло улечься. И все осуществилось. Миха исполнил свои обещания. Мы работали спокойно, азартно, с желанием. Никто не мешал нам. А еще он помог снять офис в центре города, ссудил некоторую сумму под первый заказ. Впрочем, и с заказами он тоже помогал.
Остальное было делом техники во всех смыслах: за товаром мы с Семенычем мотались каждые выходные в Москву на компьютерный рынок. Первое время ездили на поезде, в общем вагоне, а через пару месяцев пересели в купе. Ну а к концу года у нас уже был свой микроавтобус. С налоговой тоже никаких проблем. Катюша всегда была на высоте: ни одной недостающей запятой в документах. И офис, прямо скажем, шикарный: у меня, у Семеныча, у Кати – собственные кабинеты. Я все-таки купил машину – восьмилетний «Гольф» – и даже золоченую ручку.
Многие в городе и области покупали технику именно у нас. А однажды мы утерли нос какой-то столичной фирме, перехватив выгодный заказ у прибалтов. Часто к нам приходили и «от Михи»: кто-то покупал сразу большую партию, а кто-то сам подгонял к нам грузовичок с коробками и тоже «от Михи». Я никогда не переспрашивал у него, что к чему. Главное, что все у нас получалось и получалось хорошо. Да и в Москву мы стали ездить исключительно на переговоры с партнерами. А я всегда любил там бывать. Но теперь это был не светлый город из моего детства, а яркий, переливающийся огнями, витринами, дорогими машинами, завораживающий мегаполис!
После выпуска прошел год. Я собирался взять отпуск и поехать порыбачить. А то все запланированные дела постоянно откладывались на «потом». Нет, конечно, я помнил о своем «плане», помнил каждый день, но… хотелось достигнуть еще чего-нибудь и еще чуть-чуть…
Пока же мне предстояла последняя перед отпуском поездка в Москву. Нас ждал большой заказ, и партнеры поторапливали. Приехал под вечер. Июль выдался жарким и душным. В номере спасал мощный кондиционер. Я сбросил с себя все дорожные вещи, достал из сумки томик Бродского, который мне подарил папа лет пять назад. Невесть от куда он взялся в те времена! Кровать широкая, удобная, я развалился на ней и открыл слегка потрепанный томик. Вдруг из него на пол выпала закладка.
Я не стал поднимать ее сразу, я знал, что это за закладка, и мне стало страшно. Мысль пробегала за мыслью, картинка за картинкой, ощущение за ощущением…
Девяносто второй год, опять зима, опять каникулы и опять у Геннадия день рождения – юбилей. Правда, в этот раз он вдруг решил отказаться от шумных компаний и ночных посиделок на даче. Может быть, просто его родителям наскучило приводить ее каждый раз в порядок. В общем, отец Геннадия подарил ему путевку на четверых в санаторий, где обычно отдыхали «отцы города» и их отпрыски. Но мы и не горевали. Генка, Вероника, я и Наталья в предвкушении трех сказочных дней вместе спустя час веселого путешествия от железнодорожной станции по зимнему лесу выбрались на высокий пригорок, где перед нами распростерлась, прямо скажем, сказочная долина со множеством теремков в окружении заснеженного соснового леса. А в центре этой долины возвышался двухэтажный, растянувшийся на сотню метров терем, в котором царило, как нам поведал Геннадий, пиршество изысканных блюд и разносолов известных европейских кухонь. Вечерами же он преображался в невиданный доселе танцзал: такой техники и таких диджеев мы бы не увидели и не услышали в те годы ни на одной дискотеке города! Но все это было чуть позже. А пока сияет зимнее солнце, падает едва заметный серебристый снежок, и мы, подтолкнув наших снежных королев, большой и веселой компанией вместе с четырьмя огромными баулами покатились по горке вниз.
Нас уже ждала небольшая отдельная избушка-теремок с двумя двухместными комнатами. Быстренько устроившись и разложив вещи, мы отправились на обед. В те времена вряд ли меня можно было назвать гурманом. Еда делилась на три категории: невкусная, вкусная и очень вкусная. Вот в этом большом тереме она была все же очень вкусная: шашлыки прямо с углей, вина, в названиях которых я путался, и пирожные на десерт, тающие прямо на языке, – все это часть той сказки, которая была совсем рядом от нашего немаленького города, но которая была доступна лишь для очень-очень избранных. Нам, друзьям юбиляра, повезло. Но не в этой сказке суть. Пообедав всласть, Геннадий потащил нас на лыжную базу. Мы взяли новенькие лыжи и встали на лыжню. Девчонкам, выросшим почти на природе, этот спорт был гораздо ближе, чем нам. Впрочем, мой друг тоже был не плох на лыжне. Через сотню метров они совсем оторвались от меня и почти скрылись за елками. Я старался, но у меня не очень-то получалось. Вдруг сзади кто-то ткнул меня палкой в бок и засмеялся. Я резко повернулся, но она успела опередить меня и крепко-крепко обняла.
– Ну что, рыцарь мой, с природой у нас трудности, да? – и она прикоснулась ко мне своей холодной щекой. От этого по телу разлилось тепло и спокойствие. Я поцеловал ее в лоб и тихо сказал:
– Так научи меня.
– А давай! – и она начала меня учить.
Скоро у меня стало получаться, и оказалось, что мы отъехали довольно далеко. Избушки скрылись за елями, а за избушками скрылись и звуки. Я уже совсем освоился на лыжах и был способен разговаривать на ходу. Тошка рассказывала о своем детстве, о бабушке в деревне, о лыжах, о санках и горках…
Тут мы выбрались с ней на широкую поляну или поле, точнее, на пригорок перед ним. Вдали виднелась деревушка. Из труб высоко в морозное небо вырывался бело-оранжевый дым – это заходящее солнце окрашивало его своими красноватыми лучами. Вокруг было тихо и громко одновременно: такой поющей была тишина.
Солнце быстро заходило за красные крыши и лес. И нам захотелось догнать его, не отпустить и уговорить еще немножко побыть с нами. Разом оттолкнувшись, мы с хохотом помчались с пригорка. Старались бежать быстро, чтобы не упустить наше солнце, и оно, словно играя с нами, то замедляло свой бег, то опять убегало меж редких деревьев. Вот-вот – и мы обязательно догоним его!
Но вдруг откуда-то из-за елей послышался звон. Мы остановились. Звон повторился, мы свернули в его сторону. Проскочили сквозь маленькую рощицу, и в глаза нам ударил яркий синий свет. Мы как будто на миг ослепли, но, пожмурившись, увидели синий куполок церквушки, а на нем позолоченный крестик. Церквушка стояла в лесах. Наверное, ее только строили или восстанавливали. Вокруг не было ни души. Куполок снова подмигнул своим ярким бирюзовым светом: солнечный луч передал нам привет от светила, которое так и не удалось догнать. Мы приняли приглашение куполка с позолоченным крестиком и, сняв с ног лыжи, вошли внутрь строящейся церквушки.
Внутри тоже никого не оказалось. И тишина, как и там, на пригорке, не была молчаливой. Впрочем, и здесь она не пела, скорее, что-то напевала: тихое, задумчивое, но спокойное и радостное. Мы прошли вглубь. Теперь, кроме тишины, с нами заговорили и немного приторный, но тепло обволакивающий запах, и странные лица с икон, смотрящие на нас без улыбки, но приветливо и дружелюбно. Эти лица проводили нас до центра церквушки, где стоял стол с зажженными свечами.
Мы не знали, как вести себя здесь, но что-то внутри мягко подсказывало нам каждый шаг, каждый внутренний порыв. На столе лежали незажженные свечи. Мы взяли две и, произнеся внутри незнакомые слова, о смысле которых можно было только догадываться, под тихую музыку всего этого пространства зажгли свои свечи и поставили их к остальным. И в этот миг мы почувствовали себя этими свечами, горящими среди множества других, стоящих в своих крепких основаниях. Наталья посмотрела на меня и, увидев мое согласие, кивнула в ответ. Теперь мы светились и на этом столе, и свет этот теперь горел внутри нас.
Над столом было маленькое арочное окошко с рамой в виде креста. В него заглянуло выигравшее у нас солнце. Мы заметили его, но оно не смеялось над нами, оно просто улыбалось нам, умалчивая о своем мудром замысле. Мы улыбнулись в ответ, и оно в последний раз за день блеснуло своим лучом, отпечатав на нас тень рамки окна.
Может быть, это был сон или что-то еще, не знаю, но мне показа лось, что вокруг и внутри все изменилось, словно и не было всего прежнего. Не было и нас самих. Точнее, мы стали сейчас и теперь, и стали как будто чем-то одним. Это невозможно объяснить и невозможно понять. А еще в тот миг мне показалось, что вокруг все окружающее словно бы растворилось. По крайней мере, я даже не заметил, как мы вышли из церкви и снова оказались в лесу, а скоро и в санатории.
Голодные и отчего-то не в меру радостные, мы завалились в зал, где нас уже ждали Геннадий и Вероника. Они долго расспрашивали, где же мы пропадали, но мы, загадочно улыбаясь, отвечали, что, дескать, слишком увлеклись погоней. Генка посмеивался, а Вероника возмущалась, что не предупредили. Но мы торжественно молчали, внутри нас была тайна, о которой знать должны были только она и я.
Весь вечер мы провеселились на дискотеке! В самом деле, Геннадий не соврал. Такой музыки, таких диджеев мы не видывали ни на одной дискотеке города!
Уставшие, но счастливые, мы наконец вернулись в избушку. Тошка расстелила наше королевское ложе, мы по очереди приняли теплый душ и… без сил уснули. Мне снилось большое окно, оно было приоткрыто, и прозрачная белая занавесь плавно покачивалась на ветру. Он не был холодным, но за окном падал снег, большими хлопьями. Небо было затянуто облаками, и где-то вдали я видел лес, горку, синий куполок, который отражал ярким светом лучи из бирюзового кусочка неба. А рядом кто-то спокойно дышал…
Утром нас разбудил стук в дверь. Мы почти проспали священную Генкину трапезу! После завтрака мы снова отправились кататься на лыжах. Опять светило яркое солнце. Оно как-то по-особому светило нам. Мы попытались отыскать нашу вчерашнюю дорогу и ту церквушку среди рощицы, но, покружив по местности часа два, ничего не нашли и вернулись к дому.
Сегодня, наконец, день рождения Геннадия. Он встретил своих старых знакомых, и мы вместе весело отпраздновали его юбилей на природе: с мясом, зажаренным на костре, изысканным вином и прочими местными чудесами. Там же, с заходом солнца, устроили и дискотеку. Но танцевать не хотелось, начинал падать легкий снежок, и мы с Натальей побрели в наше уютное жилище.
Теремок-избушка был тепло протоплен, мы разделись и нагрели чаю. Долго пили, вспоминали вчерашний день. Потом я предложил ей:
– А хочешь, я почитаю тебе Бродского?
– А откуда он у тебя?! – удивилась она.
– Папа подарил.
– Вот здорово! Отец тоже как-то приносил домой «самиздат», я за ночь прочитала листов сто, мне так понравилось! – и она поудобнее уселась на кровати.
Я скинул с себя свитер, выключил большой свет – на тумбах горели ночники – и достал томик Бродского, который захватил с собой.
Первое, что мне открылось:
На Прачечном мосту, где мы с тобой
уподоблялись стрелкам циферблата,
обнявшимся в двенадцать перед тем,
как не на сутки, а навек расстаться…
– А где это, Андрюша?.. – перебила она меня.
– По-моему, во Флоренции… – почему-то предположил я, – у него много про Флоренцию.
– Так красиво… – мечтательно произнесла она и обхватила руками колени.
А я смотрел на нее: слабый свет ночника обрисовывал в профиль контуры ее лица, подсвечивая красивые волосы, лицо словно светилось изнутри. Она тоже обратила свой взгляд на меня, улыбнулась, и я увидел ее глаза, ясные, небесно-бирюзовые, и в них тоже был свет. Я потянулся к нему и поцеловал ее. Она поцеловала в ответ. И тут мы как будто бы начали пить друг друга, как источник, который дает жизнь другому и без которого невозможно прожить ни мгновения.
Конец ознакомительного фрагмента.