Глава 7
Лэндон
Бойс Уинн, с которым мы раньше сидели за столом для отверженных, стал моим наказанием. Правда, скажи я ему такое, он вряд ли бы понял и, скорее всего, приложил бы к обещанию размазать меня по стенке какое-нибудь ругательство. То есть сделал бы то же самое, что и в ответ на мое молчание.
Что бы ни утверждали взрослые, ты только подливаешь масла в огонь, отвечая на оскорбления словами, когда не можешь ударить: доставала видит, что сумел тебя задеть. Я не собирался развлекать Уинна словесной перепалкой. Директриса пообещала мне «нулевую толерантность», а он вполне мог осуществить ее угрозу насчет «пинка под зад», которым должно было сопровождаться мое отчисление. Этот угрюмый верзила постоянно отирался среди ребят из выпускного класса: они его терпели, потому что, по слухам, он приторговывал бухлом, наркотой и крадеными запчастями. Тем, кто был старше, Уинн не угрожал. Он гнобил только тех, кого считал мелкими и слабыми.
Например, меня.
Места в столовой не закреплялись за старшеклассниками. Заплатив за обед, нужно было очень быстро решить, куда сесть. Последствия неудачного выбора могли оказаться плачевными.
В плохую погоду изгои вроде меня ели за столиками во дворе, а в хорошую, наоборот, оставались в помещении, предоставляя греться на солнышке жлобам вроде Кларка Ричардса (младшего сына предпринимателя, которого мой дед ненавидел) и оторвам вроде его блондинистой подружки Мелоди Доувер.
Ненастные дни выдавались редко. Иногда, конечно, мог пойти дождь или град, порой поднимался сильный ветер или объявляли о возможном торнадо. Но чаще бывало тепло и солнечно, даже зимой. Поэтому обычно мне приходилось обедать в закрытом помещении. Я старался найти безопасное место в конце стола, где не было никого из компании Ричардса или Уинна.
Но если кому-нибудь хотелось поразвлечься, меня находили, несмотря на все мои ухищрения.
Пример первый. Чужой поднос с едой легко «задеть» так, что он перелетит через стол и шмякнется на пол, забрызгав все вокруг. Фокус проделывается с непроницаемым видом, не обязательно даже замедлять шаг.
Узнав это на собственном опыте, я начал брать вместо горячих блюд на подносе воду в бутылках и сомнительной свежести сэндвичи, завернутые в фольгу.
Пример второй. Не знаю, кто изобрел раздевалки со шкафчиками, но только идиоту придет в голову нагромоздить железобетонные конструкции в несколько рядов, которые заслоняют от учителя все, что происходит за ними. Однажды из моей ячейки пропали поношенные кеды и камуфляжные штаны. Я не настолько спятил, чтобы назвать имена воров. Поэтому тренер лишь предложил мне подыскать себе какую-нибудь одежонку в корзине с забытыми вещами. Несло из нее так, будто там кто-то умер и теперь разлагался.
На следующем уроке от меня в буквальном смысле несло дерьмом. Все девчонки морщили носы и пересаживались от меня подальше, а пацаны острили: «Ты воняешь, Максфилд! Скажи своему хозяину, чтобы почаще окатывал тебя из шланга!» – и так далее.
Дома я поспешно сбросил вонючие обноски и сжег их после того, как чуть не сварился под горячим душем.
Заняв у отца пять баксов, я попросил деда по новой сходить со мной в секонд-хенд. Там я откопал почти новые кроссовки, которые стоили семь долларов.
– Смотри, я знаю, где ты живешь, – сказал дедушка, протягивая мне недостающую двушку.
После этого случая я перестал переодеваться перед физкультурой. Тренер Питерсон объявлял мне выговоры, пока не плюнул, поняв, что это бессмысленно.
Уинна мне приходилось терпеть на трех предметах: физкультуре, географии и автомеханике.
– Марш мыть руки! – гаркнул мистер Сильва.
У него был громоподобный голос, заглушавший и шум моторов, и звяканье металлических инструментов, и музыку в стиле кантри, и разговоры, которые обычно сводились к следующим темам: 1) машины и их отдельные части; 2) девушки и их отдельные части.
Болтовня эта была сравнительно невинной, хотя все население городка во главе с мамашами моих одноклассников грозилось вымыть нам рты абразивным мылом, при помощи которого мы оттирали от рук машинное масло и копоть.
Я прекрасно понимал, что пацаны просто трепались, но иногда их слова казались мне не просто оборотами речи. Некоторые фразы звучали для меня напоминанием о том кошмаре, который я всячески старался забыть. Стоя в очереди к умывальнику, я сжал перепачканные руки в кулаки, когда услышал позади себя разговор с участием Уинна:
– Чувак, у нее буфера как арбузы!
Содрогнувшись от его гнусного мычания, я представил себе жест, который он при этом сделал.
– Да, я бы с ней перепихнулся, – оба друга загоготали, – да только она не дает.
– Пока не дает, Томпсон, пока. Я ее быстро научу.
Я пялился прямо перед собой. По краям поле зрения уже застилал туман.
– Ща-а-с! Жди! Да ты днем с огнем не отыщешь телку, которая с тобой переспит!
– А при чем тут, на фиг, день? Этим занимаются ночью, чувак! В темноте она будет умолять, чтобы я не останавливался!
Томпсон усмехнулся:
– Серьезно, братан, не такая уж она шебутная. На тебя точно не клюнет.
– Ну, тогда я ее изнасилую…
Не успев сообразить, что со мной происходит, я развернулся, и мой кулак впечатался в челюсть Бойса Уинна. Тот откинул голову и выпучил от неожиданности глаза. Я инстинктивно понял, что останавливаться поздно, но пацаны уже обступили нас, и их возбужденные крики «Бей! Вали его!» меня как будто парализовали. Уинн, наоборот, всем телом подался вперед, готовясь повалить меня на цементный пол.
Однако не успели мы шевельнуться, как между нами с Бойсом возник Сильва. Он схватил нас обоих за руки выше локтя и обездвижил.
– Какого черта вы творите, придурки?! Соревнуетесь, кого быстрей отчислят? – Я продолжал смотреть на Уинна, а он отвечал мне взглядом, в котором ясно читалось желание убить. Кровь тонкой струйкой текла из его разбитой губы. – Что тут у вас произошло, Уинн? – рявкнул Сильва, встряхнув Бойса со всей мощью, на какую способны разъяренные двести пятьдесят фунтов живого веса.
Уинн сощурился, не сводя с меня глаз, но, вместо того чтобы воспользоваться возможностью отомстить, пожал плечами, изображая равнодушие:
– Ничего, мистер Сильва. Все нормально.
Сильва перевел грозный взгляд на меня. Бойс медленно поднял свободную руку и вытер кровь тыльной стороной ладони. От избытка адреналина по мне пробежала дрожь.
– А ты что скажешь, Максфилд? Что это было? Отвечай!
Я покачал головой и повторил слова Уинна:
– Ничего. Все нормально.
Заскрежетав зубами, Сильва воззрился на потолок, как будто надеялся, что рифленые панели разверзнутся и оттуда высунется сам Господь Бог, который укажет, какой каре нас подвергнуть. Не дождавшись ответа свыше, учитель еще раз рванул меня и Бойса за руки, чуть не выдернув их из суставов.
– Никаких. Разборок. В моей. Мастерской. Вам ясно, мужчины? – Последнее слово Сильва произнес, как плюнул, дав понять, что считал нас кем угодно, только не мужчинами. Мы кивнули, но он не ослабил хватки. – Может, мне Баду рассказать?
Уинн замотал головой, вытаращив глаза. Я не знал, кто такой этот Бад, но он явно держал в страхе парня, которого боялась вся школа.
Прозвенел звонок, и мои одноклассники запоздало бросились к огромным алюминиевым раковинам. Сильва отпустил нас с Бойсом, скрестил могучие руки на мускулистой груди и проводил нас буравящим взглядом, который чувствовался затылком. Я взял рюкзак и направился к боковой двери, а Уинн с двумя дружками вышел через переднюю.
Как я и подозревал, этим дело не закончилось.
Те, кто не уехал из городка на Рождество, стали свидетелями беспрецедентного события: улицы, курортные отели с пальмами и пляж с лодками накрыло пятнадцатисантиметровым слоем снега.
В Александрии зима начиналась в декабре и продолжалась до марта. Все это время мы терпели неожиданные ливни, слякоть под ногами и периодические снегопады. Сугробы, собиравшиеся по углам парковок, постепенно таяли и становились серыми, если их вовремя не сгребали бульдозерами в грузовики и не вывозили за город. К февралю всех уже мутило от необходимости мерзнуть на холодном ветру, соскребать наледь с лобового стекла, расчищать дорожки и просыпаться под рев снегоуборочной техники.
А здесь снег если и выпадал, то в виде легкого напыления. Слой, поддававшийся измерению, внушал благоговейный трепет, а шесть дюймов и вовсе предстали чудом. Люди охали и ахали, качали головами. Дети лепили снеговиков, надев на руки носки (перчаток и варежек не было ни у кого), и делали «ангелов», лежа на снегу и ездя по нему руками.
Чтобы окончательно испортить нам настроение сразу после каникул, учительница географии, миссис Дюмон, придумала для нас командный проект.
– В свете нашего рождественского чуда мы должны чудесно и поработать. Нам предстоит изучить последствия климатического сдвига для людей и окружающей среды.
На втором уроке первого учебного дня полугодия ее бодрый тон звучал неуместно. Возвращению в школу никто не радовался, и после двух недель сна и ничегонеделанья нас было не расшевелить наигранным педагогическим энтузиазмом.
– Прежде чем приступить к делу и выяснить, как люди приспосабливаются к неожиданным климатическим изменениям, мы разобьемся на пары. Я пущу по классу шапку, из который каждый вытянет букву.
Миссис Дюмон расплылась в улыбке, как будто мысль о том, что напарников выберет случай, могла подсластить пилюлю. Мы дружно застонали. Она же, ничуть не смутившись, пустила по рядам перевернутую бейсболку со школьной эмблемой (как ни странно, это была рыба). Мелоди Доувер, сидевшая за первой партой, вытащила полоску бумаги и передала кепку дальше. Я сидел в конце того же ряда. Когда настала моя очередь, я вытянул привычную для себя букву F.
Бейсболка обошла весь класс, и Дюмон скомандовала, перекрывая гул:
– Теперь те, кому достались одинаковые буквы, садятся вместе. Так вы проведете три недели, а по окончании этого срока каждая пара защитит свой проект перед всем классом!
Такая перспектива меня не грела. Когда прошлой весной мне поручили сделать доклад, я отказался. Устные выступления стали моим больным местом: я не мог говорить на публике сам, и мне было больно смотреть на чужие попытки.
Я уже подумывал подняться с места и выйти за дверь, когда с противоположного конца класса послышалось:
– О’кей, красотули, у кого F?
Я замер: Бойс. Уинн. Черт бы его побрал.
Он встал и принялся выхватывать бумажки у всех подряд, желая опознать напарника.
– У тебя F? У кого эта гребаная F?
Географичка нахмурилась:
– Мистер Уинн!
Бойс пожал плечами:
– Не могу найти моего напарника, миссис Дюмон. – Он посмотрел на Мелоди, и глаза у него заблестели. – Это ты?
Мелоди покачала головой и презрительно усмехнулась. Уинн выхватил у нее бумажку, но она тут же ее отняла, вздернула подбородок и отрезала:
– Нет. Я с Кларком.
Кларк, ухажер Мелоди, уже сидел рядом с ней. Им даже не пришлось пересаживаться. Значит, мне достался проклятый Бойс Уинн, а мистеру Кларку Ричардсу – его собственная симпатичная подружка. Ничего удивительного.
– Нет, нет, нет! Так не пойдет! – встрепенулась учительница, уставившись на Мелоди. – Вы не можете работать со своим… э-э… другом. Мне бы хотелось, чтобы в нашей общественной среде тоже произошли некоторые сдвиги. Устроим, так сказать, миграционную диффузию. – Пока все пытались переварить последние слова миссис Дюмон, она отдала Уинну бумажку Мелоди, а Мелоди – бумажку Уинна. – Ну вот. Теперь, Кларк, вы будете работать с Бойсом. Секундочку, сейчас я раздам распечатки.
Очевидно, она решила, что листок с заданием смягчит досаду бычка, которому вместо телки подсунули бугая.
– Да какого… – Кларк осекся. – Почему мы с Мел не можем работать вместе?
Миссис Дюмон мило улыбнулась, похлопала его по плечу и, проигнорировав вопрос, завела прежнюю песню:
– Так кому же досталась буква F?
Я чуть приподнял руку и тут же оказался под прицелом четырех пар глаз. Улыбнулась только миссис Дюмон:
– Идите сюда, Лэндон. Ближайшие три недели вы будете сидеть на месте Кларка.
Лицо Ричардса перекосилось так, будто училка сказала, что ближайшие три недели я буду спать с его подружкой.
– Вот это облом, Ричардс!
Сказав это, Бойс взглядом пригвоздил меня к стене. То, что я невольно оказался в паре с чужой девушкой, не сулило мне ничего хорошего. Я закинул на плечо рюкзак и поплелся по проходу с таким видом, словно меня приговорили к смертельной инъекции, а не попросили сесть с клевой девчонкой, которая однажды мне даже приснилась.
Пока Дюмон раздавала листки, моя новая соседка достала тетрадь на спирали и приготовилась разделить наши обязанности: проведя по краю учебника, как по линейке, жирную черту посреди страницы, она написала «Мелоди» слева, «Лэндон» – справа и подчеркнула оба слова.
– Могу нарисовать карты, – тихо предложил я.
Мелоди выпрямилась, как аршин проглотила, и поджала губки. Я ее раздражал. Супер.
Начав печатными буквами писать под моим именем слово «карты», она вдруг остановилась и подняла на меня большие светло-зеленые глаза:
– А ты… умеешь рисовать? Если нет, то я лучше сама.
Я ответил ей не менее пристальным взглядом:
– Да.
Не дождавшись от меня более развернутого ответа, она закатила глаза и пробормотала:
– Хорошо. Мне нужна приличная оценка.
Мы обменялись номерами телефонов и адресами, хотя Мелоди ясно дала понять, что готова встречаться со мной только в школе или в родительском доме: претенциозный особняк Доуверов находился неподалеку от дедушкиного дома, тоже на побережье.
– Ах да, Максфилд. Кларк говорил… – Мелоди вдруг замолчала, вероятно заметив, как я помрачнел.
Кларк был сыном Джона Ричардса, крупнейшего в нашем городке строителя жилых кварталов и курортных комплексов. Несколько лет назад он донимал деда, чтобы тот продал свою «шикарную» недвижимость на первой береговой линии. Конфликт достиг апогея, когда Ричардс, по дедовым словам, попытался уговорить муниципальные власти воспользоваться правом на принудительное отчуждение частной собственности: дескать, лачуга Максфилда уродует город, а его рыболовецкий промысел – лишь прикрытие для темных делишек. Прямо на заседании городского совета дед сказал, куда Ричардс может засунуть свою кляузу. С тех пор как финансовую сторону семейного бизнеса взял на себя мой отец, попытки запугать деда прекратились, но враждебность по отношению к нам только окрепла.
В том, что Мелоди осеклась и кашлянула, можно было усмотреть известную деликатность.
– Хм… В общем, позвони мне вечером, когда я вернусь с танцев.
Танцы. Интересно, что такие девчонки, как Мелоди, надевают в танцкласс? Мое воображение мигом нарисовало несколько интересных картинок. Я покрутил резиновый браслет на запястье.
– …кей.
– Часов в восемь?
– …кей, – повторил я.
Мелоди закатила глаза. Опять. Едва прозвенел звонок, она бросилась к своему Кларку. Закидывая руку ей на плечо, он послал мне уничтожающий взгляд. Проходя мимо моей парты следом за ним, Бойс толкнул меня, заставив снова сесть.
– Ты, урод, – прорычал он, – если дотронешься до нее, Ричардс тебя прикончит.
До сих пор я и не собирался прикасаться к Мелоди, но теперь, как ни странно, мне этого захотелось.
Лукас
За четыре часа сна мой мозг перезагрузился. Во всяком случае, ко мне вернулась назойливая мысль, которая напрочь вылетела у меня из головы в субботу вечером: если Джеки не хочет заработать F по экономике, она должна вычеркнуть себя из списка, и на это у нее был ровно один день. Послезавтра перестанут принимать заявления.
Вероятность встретить ее сегодня была крайне мала. Оставалось одно: я мог написать ей как ассистент преподавателя и вежливо напомнить о необходимости отказаться от занятий по экономике: «Уважаемый студент! Вероятно, Вы забыли сделать кое-что очень важное…»
Правда, до сих пор никто в кампусе не получал таких зловещих посланий. Администрация университета не рассылала индивидуальных предупреждений – по крайней мере, подобного рода. Вся важная информация выкладывалась на сайтах кафедр или пряталась в окнах, которые студент, регистрируясь в системе, обычно пролистывает не читая и жмет на кнопку «Принять условия».
Повсеместно считалось, что учащиеся высшего учебного заведения в состоянии самостоятельно следить за своим графиком. Потому что они взрослые люди. Формально.
Миз Уоллес,
я ассистирую доктору Хеллеру в преподавании курса «Введение в экономику», который Вы перестали посещать – об этом свидетельствуют записи в журнале, а также тот факт, что Вы не присутствовали на промежуточной аттестации. В связи с этим я хочу напомнить Вам о том, что в случае прекращения посещения занятий студенты не исключаются из списка автоматически: необходимо самостоятельно заявить об отказе от курса. На сайте университета Вы найдете формы заявления и инструкции по их заполнению. Ссылки приложены ниже.
Обращаю Ваше внимание на то, что срок исключения учащихся из списков истекает ЗАВТРА.
С уважением,
Я нажал «Сохранить» и захлопнул ноутбук, решив отправить письмо позднее, когда добавлю ссылки. Перед парой нужно было еще заскочить в «Старбакс» и сдать продленную санитарную карточку, без которой меня не допустили бы до вечерней смены. А Джеки, наверное, уже ушла на какие-нибудь утренние занятия. Но ничего страшного, время еще было.
– Привет, Лукас, – сказала Гвен, стирая с прилавка маленькую капельку кофе. По утрам понедельника эта девушка имела обыкновение улыбаться так, как не умел никто из моих знакомых. По крайней мере, не Ив (еще одна сотрудница «Старбакса», за которой я вообще не замечал улыбок). – Ты не раздумал подменить меня вечером?
Я кивнул, беря чашку кофе:
– Приду сразу после семинара. Он заканчивается в два.
– Ты просто прелесть! – просияла она, идя за мной в контору. – Я вернусь, как обещала, и ты успеешь на свою лабораторку.
Невольно улыбнувшись в ответ, я достал с полки свою папку. Нужно было вложить в файл ксерокопию карточки и оставить соответствующую записку менеджеру.
– Надо найти тебе девушку, – выпалила Гвен ни с того ни с сего.
Я чуть не подавился кофе. Она постучала мне по спине. Вновь обретя дар речи, я промямлил:
– Э-э… Спасибо, но у меня и так все в порядке.
Поведя белесой бровью, Гвен без слов дала понять, что думала об этом моем заявлении.
– Ты хороший парень, Лукас. – Наверно, у меня на лице возникла тень сомнения, и Гвен покачала головой. – Поверь, я крупный специалист по выявлению подонков. Ты к этой категории не относишься.
Кеннеди Мур, как всегда, был в центре внимания. Смеялся, понятия не имея о тех чувствах, что двумя днями раньше пережила девушка, с которой он три года встречался. Вероятно, он даже дружил с тем, о ком я подумать не мог без того, чтобы не успокаивать себя заклинаниями из тхеквондо.
Я сел на свое место в последнем ряду и вытащил книгу (на следующей паре предстоял тест, и мне нужно было подготовиться). В ожидании момента, когда Хеллер войдет, а Мур и компания сядут и заткнутся, я яростно черкал на полях: интересно, что думали о моих художествах люди, к которым учебники попадали после меня? Чаще всего я просто рассеянно чертил бессмысленные узоры. Иногда рисовал то, о чем говорилось в тексте, и редко, очень редко, – лица и части человеческого тела.
Хеллер, вошедший в аудиторию через переднюю дверь, вывел меня из ленивой задумчивости. С тех пор как Джеки перестала бывать на лекциях, они казались мне особенно скучными. Материал я знал вдоль и поперек. Шутки и анекдоты Хеллера – тоже. То, что он оживлял занятия историями из личного опыта, было просто здорово, но меня они, мягко говоря, перестали забавлять, поскольку я слушал их уже по четвертому кругу.
– Подождем, пока все не сядут, и начнем, – сказал Чарльз.
Насколько я мог видеть со своего наблюдательного пункта на верхотуре, все уже сидели, но Хеллер явно к кому-то обращался…
О господи! Я выпучил глаза. Ничего другого мне не оставалось – только таращиться.
В нескольких футах от меня, у задней двери, стояла Джеки. Щеки у нее порозовели, расширенные глаза смотрели на Хеллера. Через секунду ее как будто подтолкнули: она побежала вниз по ступенькам и, спустившись на три ряда, села на свободное место. Единственное, если не считать того, что было рядом со мной.
Может быть, она не заметила его. Или меня.
Может, заметила.
Но зачем она вообще пришла?
Хорошо, что раньше я уже трижды прослушал лекцию, и моя неспособность сосредоточиться на словах Хеллера не должна была отразиться на семинаре. Я слышал только невнятные звуки и видел на доске какие-то линии. Похоже было, что Джеки улавливала не многим больше, хотя ее невнимание, наверное, было совсем другого рода, нежели мой шок от нашей неожиданной встречи. Чтобы не смотреть все время в затылок своему бывшему кавалеру, она отрешенно глазела то на доску (даже если Хеллер ничего не чертил), то на страницу спиральной тетради, на которой за целую лекцию так и не появилось ни одной строчки.
«Она пришла сказать, что бросает курс», – решил я, наконец-то успокоившись. Конечно, она принесла заявление. Не успела поговорить с Хеллером до начала занятия и теперь ждет, когда он освободится, чтобы подписать бумагу. После лекции, как будто подтверждая мою догадку, она направилась к кафедре (а Мур прошествовал по центральному проходу, даже не заметив ее). Обменявшись с Хеллером несколькими приглушенными фразами, Джеки подождала, когда он ответит на вопросы двух других студентов, а после вышла из аудитории следом за ним.
По идее, теперь я мог расслабиться: отпала необходимость брать на себя ответственность за нее и отправлять письмо.
Но я лишился и возможности видеть Джеки.
Откуда взялось у меня это чувство, будто я, позволив ей уйти из моей жизни, потеряю что-то невосполнимое?
Но вместо ответа рождался другой вопрос: «А разве у меня есть выбор?»
Как и на вечеринке у «братишек», я заметил Джеки, как только она вошла. В ней скрывалась тайная сила, на которую я немедленно отзывался всем существом. Удивившись силе этого магнитного поля, я задумался, чувствую ли его в одиночку или она тоже ощущает притяжение, постепенно продвигаясь в очереди к моему месту за стойкой.
С ней была симпатичная рыжеволосая девушка, чье лицо показалось мне смутно знакомым. Они вместе приехали на вечеринку: Джеки в красном костюме чертика, а подружка – наряженной волком, который состоял из мохнатых ушей, пушистого хвоста, облегающего трико и… старушечьих очков на кончике носа. Я обратил на нее внимание, когда к ней подбежал какой-то парень (в джинсах и красной накидке с капюшоном, но без рубашки), подхватил ее на руки и буквально вынес на танцпол.
В дождливые дни на переменах никому не хотелось покидать кампус, и в нашем «Старбаксе» наступал аншлаг: очередь огибала обе витрины, обвивалась вокруг столиков, все места за которыми были заняты, и исчезала где-то у дверей. В ближайшее время рассчитывать на отдых не приходилось. Зевать было некогда, и все-таки я отвлекался: с каждым шагом Джеки подходила ко мне на дюйм ближе.
Ее подружка выглянула из-за спин, оценила очередь и, видимо, решила, что стоять бессмысленно. Я подумал, что они обе уйдут, но рыженькая приобняла Джеки и вышла из кафетерия одна.
Джеки не заметила меня. Похоже, она вообще ни на чем не сосредотачивалась и просто блуждала взглядом по лицам или рассеянно смотрела в окно. Ее губы сложились в печальную прямую линию, разительно не похожую на ту улыбку, которую я по памяти перенес в свой блокнот, когда шел дождь. Сейчас мне было больно смотреть на Джеки. Казалось, что мое сердце отзывалось на ее состояние, вместо того чтобы выполнять свое основное предназначение: поддерживать во мне жизнь. Она достала телефон и пару минут просматривала не то сообщения, не то Интернет. Потом снова принялась бесцельно озираться, мелкими шажками продвигаясь вперед за высоким парнем, который закрыл меня от нее, и я был ему благодарен. Я по наитию понял, что если Джеки поднимет глаза и увидит меня, то развернется и уйдет.
Наконец этот парень сделал заказ, расплатился и перешел к стойке выдачи.
– Следующий, – мягко сказал я, отвлекая Джеки от раздумий.
Ее губы разомкнулись, но те слова, которые она хотела сказать, какими бы они ни были, так и не прозвучали. К щекам прихлынула кровь. Я посмотрел ей в глаза. Теперь, с близкого расстояния, стало заметно, что они слегка покраснели, как будто Джеки недавно плакала. Но ведь не из-за Хеллера? Тот, бывало, обходился со студентами очень круто, но я не мог представить, чтобы он довел до слез девушку, которая всего-навсего бросила его курс.
Мое сердце, привязанное к сердцу Джеки, сжалось. Для нее я всегда буду ассоциироваться с событиями той ночи, и с этим ничего не поделаешь. Я пугаю ее или только вызываю тяжелые воспоминания – так или иначе, ей неприятно меня видеть. И как я мог ее упрекнуть?
Девушка, стоявшая следующей, нетерпеливо кашлянула.
– Будете что-нибудь заказывать? – Этим вопросом я вернул Джеки в сегодняшний день.
Мне хотелось, чтобы она прочла мои мысли: «Все закончилось. Мы уже не там, и здесь его нет».
Джеки ответила измененным глухим голосом, но я все понял, записал заказ на стакане вместе с именем и передал Ив. Мне вдруг пришло в голову, что в субботу ночью я назвал ее Джеки, хотя мы не были знакомы. После этого уже не стоило изображать внезапную забывчивость.
Подняв глаза, я увидел, что она смотрит на мою правую руку, обмотанную тонким слоем бинта. Как я тогда и сказал, кровь на мне принадлежала в основном тому уроду. Но не только ему. Дома, приводя себя в порядок, я понял, до чего же здорово ему врезал, раз ухитрился содрать кожу с костяшек обоих кулаков. Я обрадовался при виде ссадин. Они подтверждали, что я дал подонку хороший отпор. Он неспроста повалился и не скоро поднялся.
Я пробил заказ Джеки, и она протянула мне карточку – ту самую, которую я взял у нее, чтобы открыть дверь общежития. Улыбающаяся девушка под слоем прозрачного пластика была мало похожа на настоящую Джеки, какой я видел ее в последние дни.
– Как дела? Все в порядке?
Только произнеся эти слова, я понял, что она может усмотреть в них скрытый смысл. Вот черт.
– Да, все нормально.
Голос Джеки все еще дрожал. Когда я передавал ей карту и чек, пальцы нечаянно задели ее руку. Джеки отпрянула, как от огня. Я вспомнил, как позапрошлой ночью она старательно маневрировала, чтобы не дотронуться до меня в дверях.
Она боялась прикоснуться только ко мне или к мужчинам вообще?
Я хотел быть тем, кому она позволила бы себя утешить. От меня она получила бы заботу и уважение, которых не видела ни от неудавшегося насильника, ни, честно говоря, от своего бывшего.
Но я не мог стать таковым, и мечтать об этом было идиотизмом.
– Спасибо, – сказала она, посмотрев на меня смущенно и настороженно.
Девушка, стоявшая за Джеки, подошла к ней чуть не вплотную и выкрикнула свой заказ из-за ее плеча, не дождавшись моего вопроса. Под таким напором Джеки быстро стушевалась: сейчас ей был неприятен любой телесный контакт.
Осадив нетерпеливую клиентку, я принял у нее заказ и напомнил себе, что я был на работе, где дел невпроворот, и, как бы мне ни хотелось, чтобы все эти люди исчезли, приходилось терпеть.
Я еще раз встретился с Джеки взглядом, прежде чем ее поглотила толпа у стойки выдачи, где Ив блистала своим мастерством, с потрясающей скоростью принимая и передавая чашки и злобно щурясь, если кто-нибудь ее дергал. Забрав свой кофе, Джеки ушла, даже не обернувшись. Я же задался мыслью, сколько еще буду смотреть ей в спину и думать, что вижу ее в последний раз.