Проспекты советской Москвы. История реконструкции главных улиц города. 1935–1990. Глава 2. в которой совершается неожиданное открытие, что первый блин не всегда выходит комом, а если даже так, то не совсем. Самое главное то, что последующие...

Честь стать первой магистралью новой, советской Москвы выпала улице, носящей сегодня имя проспекта Мира. В соответствии с решением Моссовета от 13 декабря 1957 года вся ведущая на север магистраль, начинающаяся у Колхозной площади и оканчивающаяся у путепровода близ станции Северянин, получила это славное название – в память прошедшего в Москве в 1957 году Всемирного фестиваля молодежи.

Часовни 1-й Мещанской

В начале 1930-х годов на трассе будущего проспекта лежало несколько заурядных улиц: 1-я Мещанская, Ярославское шоссе, Большая Ростокинская села Алексеевского. Застройкой, более или менее похожей на городскую, обладала только первая из них. Остальные представляли собой типичные пригородные шоссе, окруженные деревянными деревенскими домиками.

Да и 1-й Мещанской особо гордиться было нечем. Поскольку шла она не от центра города, а от Садового кольца, которое до 30-х годов XX века считалось почти окраиной, ее внешний вид был неказист. Лишь в самом начале улицы стояла пара представительных многоэтажных доходных домов да кое-где возвышались башенки и мезонины нескольких богатых особняков.

Эти отдельные капитальные сооружения тонули в безбрежном море двухэтажных деревянных и полукирпичных домишек, бараков, жалких хибарок. Правда, была у 1-й Мещанской одна особенность, выделявшая ее среди других московских проездов. Славилась улица исключительным обилием стоявших на ней часовен. Объяснялось это просто: издавна по дороге двигались богомольцы в Троице-Сергиеву лавру. Конечно, многие из них считали своим святым долгом заглянуть в каждую попавшуюся по пути «святыню» и по возможности оставить в заботливо повешенных у входа кружках свою копеечку, а то и целый алтын. Так что, несмотря на острую конкуренцию, монастырям – владельцам часовен – жаловаться на отсутствие доходов не приходилось.

Страшный удар своеобразному бизнесу на 1-й Мещанской нанесло открытие железной дороги от Москвы до Сергиева Посада, оттянувшей на себя практически весь поток паломников. Лишь самые истовые из них предпочитали в качестве богоугодного подвига прошагать 75 километров до лавры пешим ходом. Сокращение людских и финансовых потоков негативным образом сказалось на часовнях – их почти перестали ремонтировать, яркая некогда окраска пожухла, кое-где даже начала обваливаться штукатурка. Украшению улицы они никак не способствовали.

И уж совсем деревенской выглядела застройка Ярославского шоссе – от Ржевского (Рижского) вокзала до села Алексеевского (где позже возник Главный вход ВДНХ). И хотя территории, по которым оно проходило, вошли в официальные границы города еще в начале XX века, за истекшие с той поры десятилетия никаких особых изменений ни в застройке, ни в состоянии инфраструктуры не произошло.

Конечно, большая часть домов была лишена элементарных городских удобств – водопровода, канализации, а многие – даже электроснабжения. Зато исправно коптили московское небо сотни печек самого разного калибра, а в тесных, антисанитарных кухнях отравляли воздух тысячи керосинок и примусов. Особо церемониться с этими наглядными свидетельствами вековой московской нищеты не приходилось, и потому можно было спокойно расчищать площадки для нового строительства. Важным был и тот факт, что и ширина 1-й Мещанской на большей ее части была вполне достаточной, работ по исправлению красных линий практически не требовалось. Это также упрощало задачу реконструкции.

К сожалению, ширина улицы использовалась не лучшим образом. По самой ее середине проходили трамвайные пути с опорами контактной сети, вдоль тротуаров тянулись узкие газоны. Оставшаяся часть улицы была покрыта грубой булыжной мостовой. В 1931 году ее попробовали привести в порядок, пригласив для этой цели американцев из фирмы «Сибрук». Те в течение нескольких дней заасфальтировали солидный участок улицы, а затем перекрыли на нем движение на целых две недели – для обретения асфальтом надлежащей прочности[18]. Однако и это не помогло – американская технология не учитывала разницы климатических и гидрогеологических условий Вашингтона и Москвы. Широко разрекламированное заокеанское покрытие полностью сползло с булыг всего за два года. Да и двухнедельный перерыв в движении никак не подходил для благоустройства оживленных улиц, и потому, махнув рукой на американцев, московские дорожники занялись поиском собственных технических решений, ориентированных именно на московские условия.

Здесь же, на 1-й Мещанской, были проведены экспериментальные работы по бурению и изысканиям инженерно-геологического типа, ставшие первым этапом научной систематизации гидрогеологических данных Москвы[19].

В сентябре 1935 года с улицы исчезли трамвайные пути – их перенесли на параллельную 2-ю Мещанскую (ныне улицу Гиляровского). В 1938 году по улице пролег маршрут троллейбуса. Пришлось повозиться и с неровным, ухабистым рельефом – срезать небольшие горки, засыпать впадины. В ряде мест уровень тротуаров был опущен на целый метр, из-за чего кое-где полуподвальные этажи старых домов превратились в полноценные первые. Всего в ходе этих работ было перемещено более пяти тысяч кубических метров грунта.

Дорога к выставке

Наконец, в 1936 году произошло событие, благодаря которому 1-я Мещанская улица и Ярославское шоссе оказались в центре внимания градостроителей. На самом высоком уровне было принято решение о переносе места сооружения комплекса Всесоюзной сельскохозяйственной выставки, первоначально планировавшейся в районе Лихоборы – Коптево, в Останкино. Тем самым будущий проспект превращался в главный путь, ведущий от центра города к выставке. И этот путь следовало сделать достойным отводимой ему почетной роли.

Поскольку открытие ВСХВ намечалось на 1937 год (правда, в действительности она открылась лишь в 1939-м), времени на раскачку у архитекторов и строителей не оставалось. Быка следовало брать за рога. В силу этого вполне понятно, что застройка будущего проспекта развернулась раньше, чем на других московских магистралях.

Стартовой точкой стало решение Президиума Моссовета о полной реконструкции 1-й Мещанской улицы. Согласно решению к строительству новых домов собирались приступить уже с марта. Всего между площадями Колхозной и Ржевского вокзала планировалось возвести 19–20 семиэтажных домов (всего 85 секций) объемом от 22 до 80 тысяч кубометров. Сохраняемые капитальные старые сооружения надстраивались для выравнивания высоты со своими новыми соседями[20].

Для расчистки площадок под строительство требовалось снести 102 (из общего числа 172) стоявших на улице маленьких строений. Их жилая площадь составляла 18 тысяч квадратных метров, но эти потери с лихвой перекрывались новыми домами, жилплощадь которых равнялась 74 тысячам квадратных метров. Еще 9 тысяч должна была принести надстройка. Расширение улицы предусматривалось лишь незначительное, в основном с четной стороны. Между Грохольским и Больничным переулками сохранялась существовавшая ширина в 42 метра, а за Больничным улицу планировалось слегка спрямить при ширине в 47 метров[21].

Наиболее узким оставался начальный участок, прилегавший к Колхозной площади. Здесь стояло несколько многоэтажных жилых домов. Среди них выделялись строения под номерами 3 (1890-е годы, архитектор В. П. Загорский), украшенный кариатидами работы С. Т. Коненкова, и 5, выстроенный в те же годы по проекту известного зодчего Р. И. Клейна.

Однако самое интересное в историческом плане строение стояло на противоположной стороне. Владение под нынешним номером 16 в XVIII веке принадлежало купцу Л. И. Долгову, дочери которого выходили замуж за архитекторов. По проекту одного из зятьев – В. И. Баженова – и выстроил купец свой особняк. А так как достоверных работ этого самого знаменитого московского зодчего известно совсем немного, небольшой домик входит в число первоклассных достопримечательностей.

Заслуживали сохранения и несколько домов, расположенных дальше по улице. Под номером 19 числится солидный доходный дом, выстроенный в 1903 году архитектором Н. П. Матвеевым. Дом № 41, возведенный в конце XIX века, интересен мощными атлантами на фасаде, а соседний особняк № 43 представляет собой работу известного мастера модерна Ф. О. Шехтеля (1896 год). Правда, надстройка 1930-х годов сильно изменила его первоначальный «готический» облик.

Большую часть остальной застройки составляли маленькие, ветхие, зачастую деревянные или полудеревянные домики. Видимо, поэтому руководимая Г. Б. Бархиным 4-я архитектурно-планировочная мастерская Моссовета, которой еще в 1933 году было поручено разрабатывать проекты реконструкции луча улица Дзержинского – Сретенка – 1-я Мещанская, уделяла больше внимания первым элементам цепочки, почти полностью обходя бедную застройкой Мещанскую[22]. Считалось, что сколько-нибудь значительных в архитектурном отношении строений на 1-й Мещанской нет, поэтому особо церемониться с ней не приходилось. Согласно эскизным наброскам планировки практически вся прилегающая к улице застройка стиралась с лица города, а вместо нее должны были возникнуть прямые и широкие проспекты, идеально круглые площади, ряды одинаковых на вид и очень пышных домов, плотно окаймляющих периметры мелких кварталов. Единственным массивом старой застройки, который предполагалось пощадить, были многоэтажные дома с левой стороны в начале улицы[23].

Реальная жизнь плохо согласовывалась с наметками проектировщиков. Реконструкция луча развернулась не от центра, а от окраинной 1-й Мещанской. И застраивать ее пришлось не сплошными шеренгами представительных зданий, а вставлять новые дома в разрывы между сохраняемыми капитальными старыми постройками. К такому повороту событий 4-я мастерская явно оказалась не готовой.

Первые проекты

В силу этих, да и ряда других более объективных причин реконструкция 1-й Мещанской была пущена практически на самотек. Быстро сносились наиболее безобразные хибарки, а на освобождаемых местах не менее быстро закладывались фундаменты многоэтажных зданий. Их заказчиками выступали различные ведомства и организации, проектировали их разные архитекторы, по-разному велось финансирование и материальное снабжение строек.

Справедливости ради нужно отметить, что попытку внести некий порядок в набиравшую скорость реконструкцию предпринял отдел проектирования Моссовета. В его экспертной комиссии должны были рассматриваться все проекты, которые начали поступать уже весной 1936 года. Поскольку никаких конкретных рекомендаций по облику новых зданий 4-й мастерской подготовлено не было, каждый автор творил так, как подсказывала ему «творческая индивидуальность» и позволяли способности. У некоторых архитекторов задача усложнялась необходимостью включать в проектируемые здания старые, относительно приличные строения.

С такой проблемой столкнулся, например, Д. Булгаков из 4-й проектировочной мастерской. Ему достался участок под № 7–9 (нынешний № 7-11), на котором стояли сразу два капитальных, хотя и страшноватых доходных дома. Зодчему удалось предложить решение, согласно которому надстраиваемые корпуса довольно органично включались в огромный объем нового здания. Удачно разрешил он и другую проблему – оформить своим домом пересечение улицы и вновь проектируемой магистрали. По Генеральному плану реконструкции Москвы 1935 года она должна была связать Белорусский вокзал с Комсомольской площадью. Забегая вперед, стоит отметить, что этот замысел так и не реализовался, оставив, правда, заметные вещественные следы в застройке города. Одним из них стала и особо нарядная отделка северного фасада булгаковского дома, обращенного в ничем не примечательный скверик сбоку проспекта Мира.

Экспертная комиссия признала разработанную зодчим объемную композицию удовлетворительной, но предложила коренным образом изменить внешнюю архитектуру, отметив ее излишнюю плакатность, грубость и полное отсутствие согласования с архитектурой соседних домов.

Эскизный проект застройки следующего участка (№ 13–17, ныне № 15) представил архитектор К. И. Джус (4-я АПМ). Экспертная комиссия проект одобрила, хотя и порекомендовала в ходе дальнейшей проработки уменьшить этажность башни, которой зодчий намеревался выделить угол своего дома. При этом эксперты как-то не обратили внимания на резкое различие в решении фасадов обоих зданий: строгость работы Джуса плохо сочеталась с подчеркнутой декоративностью дома Булгакова.

Следующим на суд комиссии переработанный проект восьмиэтажного жилого дома представил архитектор С. Г. Андриевский из 6-й архитектурно-проектной мастерской. Ему достался участок № 49–53 (ныне № 45). Предложенный чрезвычайно эффектный фасад с обильно остекленными лестничными клетками комиссия одобрила без существенных замечаний, рекомендовав его к дальнейшей разработке.

Меньше повезло архитекторам В. П. Егорову и В. Н. Колпаковой из 4-й АПМ. Их задача была непростой, поскольку на участке № 61–67 (ныне № 53) уже стояли два разномастных пятиэтажных дома. Их предстояло надстроить и включить в единый объем нового восьмиэтажного здания. Экспертиза приняла объемное решение, однако внесла существенные замечания по внутренней планировке и архитектуре фасада.

Соседний участок № 69–73 (ныне № 57) должен был застраиваться по проекту Максимова (4-я АПМ). И вновь проект утвердили, хотя общее решение здания заметно отличалось от запланированного соседа.

Жилой дом на участке № 77–85 (ныне № 71) проектировали в 5-й АПМ, которой руководил Д. Ф. Фридман. Почтенный мастер доверил ответственную работу «молодежной бригаде» в составе архитекторов Нестерова, Минкова и Яковлева. Молодежь постаралась и снабдила фасад дома атрибутами «классической» отделки – колоннадами нижних этажей. Руководитель мастерской помощи авторам не подал, да и экспертная комиссия проект в целом приняла, отметив лишь отдельные недостатки. Как показали последующие события, на неопытных зодчих следовало обратить большее внимание.

Настоящую сенсацию вызвала работа одного из признанных лидеров архитектуры авангарда К. С. Мельникова. Ему поручили спроектировать жилой комплекс близ Ботанического сада. На этом весомом основании зодчий оформил балконы в виде букетов цветов, а между корпусами перекинул на уровне крыш легкие арки, украшенные мелкими выступами, которые в равной степени могли напоминать плакаты с лозунгами или засушенные для гербария растения[24]. Кое-кому эти арки показались даже похожими на зубастые пасти. Естественно, проект был полностью отклонен.

Большей части перечисленных выше проектов повезло – быстро или медленно, но они были осуществлены. Зато плачевной оказалась судьба нескольких других разработок, которые так и не дождались воплощения в кирпиче и бетоне. И это притом, что проекты были рассмотрены и одобрены. Так, экспертная комиссия утвердила проект жилого дома на участке № 87–95, составленный архитектором М. В. Крюковым. Другой зодчий, А. Е. Туркенидзе, из 11-й архитектурно-проектной мастерской, разработал целых два варианта застройки порученного ему участка. Комиссия утвердила один из них, дававший возможность объединить в комплекс старый четырехэтажный и новый дома. Но ни тот ни другой вариант реализации не получил.

Такая же печальная судьба постигла и еще несколько проектов жилых домов, которые были приняты экспертной комиссией за основу для дальнейшей разработки: на участке № 98-112 (архитектор Н. И. Транквилицкий из 7-й АПМ), на участке № 82–88 (архитектор М. С. Жиров из 4-й АПМ), на участке № 90–96[25]. Последнему дому на углу со Средней Переяславской улицей особенно не повезло. Первоначальным его заказчиком выступал Наркомтяжпром, для которого архитекторы А. Е. Аркин и А. С. Машинский из 3-й архитектурно-проектной мастерской еще в 1934 году выполнили проект многоэтажного здания[26]. Устранение многочисленных замечаний потребовало немалого времени, и утвержден проект был лишь в 1936 году[27]. Однако по каким-то причинам стройка так и не развернулась.

Правда, в соответствии с этим проектом (с учетом некоторых изменений) в 1940 году дом все же выстроили, но не на проспекте Мира, а совсем в другом месте. Нынешний адрес этой работы Аркина и Машинского – Беговая улица, 4.

Спустя два месяца комиссия вновь собралась для рассмотрения переработанных и доработанных проектов, предназначенных к реализации на 1-й Мещанской. Проект дома № 38–46 (нынешний № 40), авторами которого были Парусников и Соболев (1-я АПМ) удостоился утверждения. Архитекторы спроектировали обширный комплекс, который должен был протянуться от Ботанического сада до угла Безбожного (ныне Протопоповского) переулка. В состав комплекса следовало включить доходный дом (под нынешним № 36). Его предполагалось надстроить и одновременно привести фасад в соответствие со вновь проектируемым домом.

Менее удачно выступили архитекторы М. С. Шерфетдинов и А. В. Пекарев из 1-й архитектурно-проектной мастерской. Представленный ими проект дома на участке № 52–58 (нынешний № 50) комиссия потребовала доработать, изменив оформление двух верхних этажей.

Общее одобрение вызвала работа Д. Д. Булгакова (4-я АПМ), который учел замечания предшествующего обсуждения. Комиссия проект утвердила, предложив лишь повысить среднюю часть (впадину) здания, сделав это за счет парапета, и обогатить фасад балконами. Заодно с небольшими замечаниями утвердили и проект соседнего дома № 9-17 (нынешний № 15), представленный К. И. Джусом.

На сей раз отрицательную оценку получила разработка архитектора С. Г. Андриевского (№ 49–53), которая ранее была в принципе одобрена. Комиссия отметила неприемлемое решение арок и эркеров на фасаде. Однако сроки начала строительства поджимали, а потому автору предложили представить новый проект в кратчайшие сроки, причем даже разрешили выполнить его не тушью, как полагалось, а карандашом.

За дело!

Осуществление одобренных комиссией проектов начиналось сразу: открытие выставки планировалось на 1936 год, и ведущую к ней магистраль следовало преобразить быстро. О роли ВСХВ в формировании будущего проспекта напоминали две откровенно декоративные башенки, открывающие застройку его обеих сторон. В 1938 году эти башни пристроили к углам старых домов по проекту архитектора М. Рубина[28]. В то время их украшала дата 1939 – год открытия выставки. Возобновление работы ВСХВ после войны вызвало перестройку башен и замену даты открытия на 1954 год. К сожалению, одна из них была уничтожена в 1997 году.

В 1936 году, раньше многих других, начал сооружаться жилой дом Артиллерийской академии. Первая очередь по переработанному проекту А. В. Пекарева и М. С. Шерфединова была завершена в 1938 году, вторую очередь этого же дома, но для ОГИЗа (объединения государственных издательств) начали строить в 1940 году, а завершили в 1946-м, правда, уже для сотрудников Наркомата электростанций.

В 1936–1938 годах был воплощен в жизнь и проект П. А Нестерова с И. В. Минковым, также основательно переработанный. Новый комиссия утвердила, правда вновь предложив решить фасад здания в более свежих формах, ликвидировав остатки архаичности.

На правом углу Капельского переулка и проспекта Мира возвышается импозантный шестиэтажный жилой дом (№ 51) с колоннадой из восьмигранных колонн по первому этажу и с балконами. Выстроенный в 1937 году, он предназначался для сотрудников Телеграфного агентства Советского Союза (ТАСС). Архитектор Г. И. Глущенко в проектировании дома удачно избежал превращения здания в скучную коробку, вычленив и выдвинув вперед центральную часть фасада по проспекту, отодвинув назад боковые части, сделав их, таким образом, как бы флигелями.

Но красивый дом ТАСС, основной массив которого тактично отступает от красной линии, открывает вовсе не привлекательный брандмауэр следующего строения под № 53. Стоявший здесь старый дом был надстроен и заново оформлен, однако его не слишком удачное в новых условиях местоположение изменить не смогли. Винить зодчих в этом просчете нельзя – в данном случае наиболее наглядно проявились недостатки пунктирного характера реконструкции улицы.

Несмотря на все трудности и промахи, к 1937 году успели завершить строительство домов № 55 (нынешний № 51) для ТАСС, № 66–68 для Наркомвода, № 77–85 для управления канала Москва-Волга, № 90–96 для АН СССР. Помимо этого были надстроены дома № 48–50 (нынешний № 44) и 57–59 (нынешний № 53)[29].

Широкое строительство на проспекте продолжалось и в последующие годы, причем его плоды становились все совершеннее.

В число лучших вошел дом по проспекту Мира, 40, выстроенный в 1939 году по проекту И. Н. Соболева, который использовал для украшения фасадов не роскошные и никому не нужные колоннады, арки и карнизы, а элементы, являющиеся необходимой принадлежностью жилого дома: оконные проемы, двери, эркеры и конечно же балконы. Главным акцентом стали прямоугольные эркеры, поднимающиеся на семь из восьми этажей фасада. Внешняя обработка их была выполнена в духе многоярусных сооружений Древнего Рима. К бокам эркеров прилепились большие, просторные балконы, держащиеся на подпорках. В этих чисто конструктивных элементах архитектор увидел возможность показать свое знакомство с классикой и решил их в виде легких портиков.

Решение И. Н. Соболева казалось более разумным, чем оснащение дома всевозможными бутафорскими колоннадами, портиками. Но, правильно выбрав основной мотив, архитектор реализовал его в архаичных формах, позаимствованных в итальянском зодчестве эпохи Возрождения. Большой вынос балконов обусловил наличие подпорок под ними в виде ярусов колонок, в совокупности создавших мощную, самодовлеющую конструкцию. Вставленная посередине нее вертикаль эркера обработана в духе ярусных сооружений Древнего Рима. На этом фоне довольно нелепо смотрятся мощные бетонные подкосы, поддерживающие балконы, выходящие в переулок и хорошо просматривающиеся с улицы.

Впрочем, сам автор утверждал, что строго судить его творение рано – ведь дом представлял собой лишь первую очередь широко задуманного комплекса, который должен был протянуться до Ботанического сада. Возможно, осуществись эти планы, весь прилегающий участок проспекта выглядел бы лучше, но, увы, все планы спутала война…[30]

И хотя дом по проспекту Мира далеко не шедевр архитектуры, внешность его ярка и оригинальна – благодаря балконам.

Опыт первых новостроек на проспекте показал, к каким печальным последствиям ведет рассогласованность деятельности зодчих. Однако серьезных выводов сделано не было, и все продолжалось по-прежнему. Проектирование трех очередных домов, строительство которых намечалось в конце улицы по ее правой стороне, было передано трем архитекторам, причем ни один из них ничего не знал о работе своих коллег. Архитекторы Бумажный, Кельмишкайт, Вайнштейн ни разу не обсуждали вопросы совместного проектирования. В результате творения Бумажного и Кельмишкайта оказались немного схожими, а вот проект Вайнштейна был выполнен совсем в другом плане[31]. Это, правда, не имело никакого значения, поскольку из трех запроектированных домов выстроенным оказался лишь один – архитектора Л. О. Бумажного (нынешний № 73). После завершения строительства в 1939 году он удостоился премии Моссовета, присуждаемой за лучшее жилое здание года. В качестве достоинства призера отмечался его простой и строгий фасад, удобная планировка квартир.

Дом № 54 на углу с Орлово-Давыдовским переулком был начат в 1940 году по проекту архитектора А. В. Власова для сотрудников автомобильного завода имени Коммунистического интернационала молодежи (КИМ). Основным элементом решения фасадов архитектор определил балконы, придав их ограждениям различный рисунок и разбросав их по стене в живописном порядке. При этом, как и везде на 1-й Мещанской, даже не было сделано попытки согласовать оформление с уже выстроенными и еще проектируемыми соседями. Правда, последний фактор уже не имел существенного значения – вновь запроектированным домам не суждено было появиться, да и стройка дома № 54 остановилась летом 1941-го. Закончили дом лишь в 1946 году, для Министерства транспортного машиностроения[32].

Да, судьба одобренных проектов сложилась по-разному. Некоторым из них посчастливилось после многочисленных переработок и доработок воплотиться в жизнь, другие же так и остались на бумаге. Причинами столь обидного явления могли быть как органические пороки самого проекта, так и не зависящие от архитекторов факторы – отсутствие финансирования, передача участка другому застройщику и прочие тому подобные объективные обстоятельства. Но самым печальным оказалось даже не это.

Первый этап массового строительства на Мещанской далеко не оправдал надежд на появление в Москве архитектурного ансамбля, способного служить примером для последующих реконструктивных работ. Каждый из архитекторов-авторов работал сам по себе, в изоляции от своих коллег. В такой обстановке о согласовании проектов, выпускаемых даже зодчими одной проектировочной мастерской, говорить не приходилось. Помочь в этой беде могла бы экспертная комиссия, но она рассматривала проекты по отдельности, оценивая их индивидуальные качества, не обращая внимания на вклад каждого в общий облик улицы.

И конечно, никак не способствовал украшению 1-й Мещанской принятый точечный, пунктирный способ реконструкции. Новые здания становились в шеренгу среди сохраняемых лучших старых домов. Эти последние, ранее возвышавшиеся над убогим окружением, теперь потерялись, провалились в ряду новой застройки. В результате застройка улицы подросла, но не подравнялась.

За парадным фасадом. Необыкновенный квартал

Квартал, ограниченный проспектом Мира, Протопоповским, Астраханским, Яблонным и Орлово-Давыдовским переулками, выделяется из старомосковских кварталов своими размерами. По площади ему нет равных во всей округе. И потому на его территории уместилось много интересных (хотя и не слишком известных) сооружений, с которыми может ознакомиться каждый досужий москвич или гость столицы.

Основной функцией квартала до 1917 года было «человеколюбие» – так красиво именовалось в те далекие времена то, что сегодня мы называем социальным обеспечением. До сих пор в число крупнейших сооружений квартала входит здание Набилковской богадельни (Протоповский переулок, 25), выстроенное почти два века назад (1828–1835). Оно давно считается памятником архитектуры ампира, однако в соответствии со своим назначением (все-таки не дворец, а богадельня) выглядит скучновато и даже примитивно. Протяженный корпус напоминает казарму, лишь в центре к нему, по обычаю тех времен, приставлен шестиколонный портик, над которым возвышается тяжеловатый барабан с полусферическим куполом. Под ним когда-то располагалась церковь, без которой не обходилась ни одна крупная богадельня. А эта была не из маленьких – основатель богоугодного заведения купец Ф. Ф. Набилков завещал средства на содержание 250 человек.

Рядом с богадельней небольшой домик в духе классицизирующего модерна – бывшая глазная лечебница, выстроенная в 1905 году по проекту архитектора П. А. Ушакова.

Дальнейшее развитие «человеколюбие» получило во владении № 19. Оно, хотя и числится по Протопоповскому переулку, нигде на него не выходит. В 1861 году здесь обосновалось Братолюбивое общество снабжения неимущих квартирами. Как видно из названия, цели общества были благими – предоставление дешевого жилья нищим москвичам. Таким жильем служили деревянные бараки. Несколько подобных построек возникло в разных уголках города. В Протопоповском переулке сформировался целый массив (более десятка) бараков. Некоторые из них верой и правдой прослужили до 60-х годов XX века, когда эта обветшавшая застройка пошла на слом. От Братолюбивого общества сохранилось лишь несколько более капитальных, кирпичных построек, появившихся в начале XX столетия. Самое интересное из них – строение 6, так называемое Спиридоньевское убежище, выстроенное по проекту архитектора общества И. П. Машкова[33]. В трехэтажном домике помимо комнат находилась церковь Владимира и Марии Египетской, предназначенная для обслуживания «духовных запросов» обитателей окрестных бараков. Храм выделялся башенкой над правой частью здания. Машковым же в 1896 году выстроен и еще один крупный (конечно, по масштабам Братолюбивого общества) трехэтажный Поляковский дом дешевых квартир (ныне строение 13). Еще два двухэтажных каменных строения спроектировали (очевидно, по воле жертвователей) архитекторы Н. С. Курдюков (Дом имени Ивановской) и А. К. Ланкау (Дом в память пятидесятилетия общества)[34].

Следующее богоугодное заведение находилось в северной части квартала – во владении № 2 по Орлово-Давыдовскому переулку. Ольгинская детская больница была открыта в 1887 году на средства графа С. В. Орлова-Давыдова. В разработке концепции больницы участвовал известный в то время врач-педиатр К. А. Раухфус, а ее четыре корпуса строились по проекту архитектора К. М. Быковского. Три из них были одноэтажными, деревянными (до нашего времени они, понятно, не могли дойти) и лишь главный (ныне строение 1 в глубине двора) – капитальным, выложенным из красного кирпича[35]. Позже к нему прибавился еще один – ныне строение 2, выходящее в переулок.

Первые годы советской власти прибавили к застройке квартала массив жилых домов (владение 2/5 по Орлово-Давыдовскому переулку). Пяти– и шестиэтажные корпуса, выстроенные в 1928 году по единому проекту в строгом стиле конструктивизма, интересны разнообразием своих плановых очертаний. Проектировщики удачно разместили их вокруг уютного зеленого двора.

А южная часть квартала тем временем меняла свою специализацию – на учебную. Здание Набилковской богадельни заняла Высшая пограничная школа. Ей же был передан и трехэтажный учебный корпус рабфака им. М. Калинина (проспект Мира, 48, строение 3), сооруженный в 1934 году по проекту К. П. Афанасьева[36].

Для начальствующего и преподавательского состава школы в 1927–1928 годах тут же рядом возвели жилой дом «повышенного» типа (проспект Мира, 46а). Так в те времена именовались дома, отличавшиеся от обычных более просторными квартирами, высокими потолками, широкими и пологими лестницами. Подобные здания предназначались, как правило, ведущим инженерно-техническим кадрам, высшим служащим, элите творческой интеллигенции. Спроектированный архитектором А. Я. Лангманом дом выделяется необычным планом в виде двух сдвинутых друг относительно друга прямоугольников. Интересно и размещение парадных входов: один расположен в образованном ими углу, другой – в торце меньшего прямоугольника.

Следующее образовательное учреждение появилось в квартале в 1936 году, когда в Москве строилось сразу 150 школьных зданий. Спроектированное И. Л. Длугачом здание (Протопоповский переулок, 5) представляет собой четырехэтажный корпус, к которому примыкают трехэтажные боковые крылья[37]. 1970-е годы были отмечены строительством новых жилых домов, поликлиники, станции скорой помощи. В результате и без того сложная планировочная структура квартала запуталась до крайности. Тем более интересной окажется прогулка по этому уголку, где причудливо смешались здания разных эпох и различного назначения.

Как акцентировать въезд?

Особое значение имел дом на участке № 101–107 (ныне № 79), завершавший застройку левой стороны Мещанской улицы и отмечавший ее выход на площадь Рижского вокзала. Первую версию проекта представил М. Г. Бархин, однако экспертная комиссия осталась недовольной и предложила зодчему внести значительные изменения.

На противоположной стороне аналогичную роль должен был играть дом под № 128–130 (ныне № 78). Его проекты разрабатывались архитекторами М. Г. Куповским (из 6-й АПМ) и А. В. Кулагиным (из Трансгражданпроекта). Лучшим признали проект Кулагина, который и был рекомендован к дальнейшей разработке.

Однако при рассмотрении технического проекта выяснилось, что архитектор даже не попытался согласовать свой проект с окружением – как с соседним домом, который проектировал архитектор Лебедев, так и со зданием напротив архитектора Бархина. Рекомендаций комиссии автор не выполнил, а потому его поставили «под надзор», поручив наблюдать за доработкой фасада… М. Г. Бархину – тому самому, которому требовалось вносить существенные изменения в свой собственный проект[38].

Через пару месяцев комиссия вновь вернулась к рассмотрению доработанных проектов, которые представляли М. Г. Бархин (№ 101–107) и Кулагин с присоединившимся к нему Лебедевым (№ 114–128). Оба проекта удостоились одобрения, однако их авторам указали на необходимость переработать решение угловых, повышенных частей, в которых, собственно, и заключался весь эффект композиций. Причем сроки для переделок были поставлены жесткие и явно нереальные – три дня, под угрозой отклонения проектов. С учетом последующего развития событий подобная спешка выглядит совершенно излишней.

В целом зодчие, проектировавшие дома № 101–107 и 128–130, предложили аналогичные решения – северные торцы протяженных семиэтажных корпусов завершались своеобразными башнями в девять этажей, акцентировавшими выход проспекта на площадь. Оформление въездов на новые магистрали симметрично поставленными башнями, впервые в Москве примененное на 1-й Мещанской улице, получило в дальнейшем широкое распространение. Например, подобным образом были решены въезды в город по Ленинскому и Кутузовскому проспектам.

При таком подходе казалось бы логичным поручить проектирование обоих зданий одному авторскому коллективу, что позволило бы добиться уместной для данной ситуации полной симметрии композиции. Однако почему-то столь естественное решение никому в голову не пришло. Ни к чему хорошему это недомыслие не привело.

Судьба дома № 101–107 (современный № 79) оказалась по-настоящему драматичной. Сначала его заказчиком выступало Жилищно-арендное кооперативное товарищество (ЖАКТ) № 221. После того как его первый автор М. Г. Бархин исправил важнейшие замечания экспертной комиссии, было решено приступить к строительству.

Расчистка площадки потребовала срочного выселения около сотни жильцов из сносимых хибарок. Однако свободных квартир в Москве не было, и тогда было решено возложить решение проблемы на самих переселенцев поневоле. Правда, их участь постарались максимально облегчить – каждому из них выплачивалось по 2500 рублей (очень приличные деньги по тем временам), бесплатно предоставлялись материалы, полученные от разборки старых строений, а также транспорт. Справедливо считалось, что при таких условиях каждая семья способна была обзавестись вполне приличным собственным домом в пять-шесть комнат на выделенных для этого участках в Вешняках. Но вот как выходили из положения одинокие и престарелые люди?[39]

Пока суть да дело, ЖАКТы были заменены домоуправлениями, требования к дому изменились, и в соответствии с ними проект переработал архитектор Рагинский. Однако результат его стараний вновь признали неудачным. Проектирование перешло к архитекторам П. И. Фролову и А. П. Голубеву. Стройку объявили скоростной, рассчитывая завершить кладку стен за четыре месяца[40]. Но и это не помогло. В начале 1938 года стройку остановили, выложенную коробку законсервировали[41], но вскоре на ней вновь появились рабочие – дом решено было достроить, причем именно скоростным методом.

Высокие темпы достигались прежде всего типизацией отдельных деталей и элементов. Однако осуществить эти планы по ряду причин не удалось. Ни проектировщики, ни строители оказались не готовыми к работе по-новому. Правда, удалось создать набор стандартных деталей для внутренних частей – колонн, перекрытий, перегородок. Наружные же стены возводились обычными темпами, из-за чего, вместо намеченных четырех, дом сооружался целых 11 месяцев. Все же к открытию ВСХВ в 1939 году готовое здание уже служило заметной вехой, указывающей дорогу к выставке.

Но коллеги-архитекторы отнеслись к детищу Фролова достаточно сурово. Отметив некоторые положительные черты сооружения, они раскритиковали отделку фасада, особенно осудив вялое, невыразительное решение башни, которая, по их мнению (вполне резонному), должна была служить мощным акцентом всей композиции. Детали отделки размещались на фасаде без какой-либо логики (например, пилястры нижних этажей, прилепленные к рустованной стене). Вывод был однозначным: архитектор не понял того, что именно в скоростном строительстве, вооруженном высокой строительной техникой, должны выковываться новые образцы советской архитектуры[42]. Примерно так же реагировали и другие рецензенты, обращавшие внимание на непродуманное композиционное решение, грубые детали, не увязанные с типом здания и с методами стройки.

Похожей оказалась история дома № 116–120 на противоположной стороне – с такой же девятиэтажной башней на углу (нынешний № 78). Его несколько раз перепроектировали, стройку останавливали, возобновляли. По-настоящему взялись за дело только в 1950 году (новый проект разработал архитектор A. M. Горбачев)[43], а в 1952 году дом достроили, причем в укороченном виде, из-за чего южный торец по-прежнему завершался безобразным брандмауэром. Лишь спустя несколько лет его скрыл пристроенный вплотную еще один жилой дом (нынешний № 76), выстроенный для Управления охраны железных дорог тем же A. M. Горбачевым.

Высотные ориентиры

Военное лихолетье надолго затормозило реконструкцию будущего проспекта. Однако уже 25 октября 1948 года Совет министров СССР принял постановление № 3993 «О Всесоюзной сельскохозяйственной выставке», которым предусматривалось возобновление ее работы уже в 1950 году. К сожалению, старая история повторилась еще раз – ни в 1950-м, ни даже в 1953 году выставка не открылась. Ее входы распахнулись для посетителей лишь 1 августа 1954 года. Отчасти это было связано с огромным масштабом работ по реконструкции выставочного комплекса. Коллективу проектного отдела ВСХВ, возглавляемого главным архитектором выставки А. Ф. Жуковым, пришлось проделать кропотливую работу по разработке заданий для проводимых конкурсов на проектирование новых павильонов, создать новый генеральный план, проект озеленения, решить вопросы транспортного обслуживания и многие другие.

Тем не менее так же, как и в 1936 году, решение об открытии выставки повлияло на реконструкцию 1-й Мещанской и Ярославского шоссе, которые вновь привлекли к себе пристальное внимание городского руководства и архитекторов. Если в конце 1940-х годов в основном шла достройка заложенных еще до войны сооружений, то с начала 1950-х на трассе будущего проспекта разворачиваются стройки новых зданий, по своим размерам превосходящих своих предшественников.

Одним из первых в их ряду оказался высокий жилой дом № 27, сданный в 1951 году. Из окружающей застройки его выделяют две особенности – подчеркнуто богатая отделка боковых частей и венчающий здание тяжелый карниз почти двухметрового выноса. Проектировщики – архитекторы П. Скокан, Г. Дукельский, Л. Инбер, инженер Н. Иванов – находились под влиянием ренессансных пристрастий одного из самых влиятельных зодчих того времени И. Жолтовского, однако чувство меры им явно изменило[44]. Декорация настолько пышна, что кажется отваливающейся от стен. Особенно неудачным выглядит тяжелый карниз с наводящим ужас выносом в 1,9 метра. Архитекторы постарались использовать весь арсенал декоративных деталей итальянского Возрождения, однако выполненных в железобетоне и подвешенных к специально разработанному металлическому каркасу. Не говоря даже об огромной стоимости сей конструкции, карниз нарушает пропорциональность сооружения, зрительно придавливая его своей массой[45].

Довольно запутанным оказался процесс проектирования дома № 98-112 (нынешний № 74). Началось оно еще в 1946 году, когда эскизный проект выполнили архитекторы А. А. Зубин и А. Е. Яковлев[46]. Технический проект жилого дома на 122 квартиры, заказчиком которого выступал Минтяжмаш, подоспел только к 1949 году. Авторами числились уже А. А. Зубин, Н. И. Хлынов, А. Г. Рочегов[47]. Таким образом, в проектировании приняли участие по крайней мере четверо зодчих, и определить сегодня вклад каждого из них в осуществленный наконец проект нелегко. В изданиях 50-х годов авторами дома № 74 называют Н. И. Хлынова и А. Г. Рочегова. Дом незауряден во многих отношениях. Ведущей архитектурной темой его главного фасада выступают мощные ризалиты – прямоугольные в нижней части, а с четвертого этажа переходящие в пары трапециевидных эркеров. Для облицовки использовались керамические плиты, крепившиеся к стене с помощью металлических пиронов.

Более прост, но не менее монументален соседний семиэтажный дом № 70, выстроенный в том же 1952 году по проекту А. В. Машинского и Б. С. Мезенцева.

По существу, архитекторы 1950-х начинали свою деятельность как будто с нуля, совершенно забыв замыслы своих предшественников 1930-х годов. Новые здания выбивались из более или менее сложившейся застройки 1-й Мещанской как по своей величине, так и по приемам отделки фасадов. Формированию архитектурного ансамбля будущего проспекта это, понятно, не способствовало.

Перемены могли наступить в начале 1950-х годов. Новый Генеральный план реконструкции Москвы на 1951–1960 годы продолжил курс на реконструкцию основных магистралей, в том числе и будущего проспекта Мира. Однако, в отличие от планов 1935 года, теперь должна была реконструироваться не только сама улица, но и вся ее округа в комплексе. Работа над проектом реконструкции магистрали и прилегающих к ней территорий была поручена магистральной мастерской № 1 института «Моспроект», которую возглавлял B. C. Андреев.

Выполненный мастерской эскизный проект планировки обсуждался в 1953 году. Как и Г. Б. Бархин двадцать лет назад, Андреев предложил устроить площадь на пересечении проспекта с Банным переулком. Правда, теперь площадь получала прямоугольные очертания и небольшие размеры, и в таком виде ее появление было бы более или менее оправданным.

Еще одна небольшая площадь проектировалась напротив Безбожного (ныне Протопоповского) переулка. Она должна была соединить 1-ю и 2-ю Мещанские улицы и открыть вид на церковь Филиппа Митрополита работы М. Ф. Казакова.

Построенные на углах 1-й Мещанской улицы дома по проектам А. Горбачева и П. Фролова Андреев посчитал маловыразительными и не увязанными между собой. Поэтому проект предусматривал постановку перед ними более активных по силуэту зданий. Новые сооружения должны были занять место, где сейчас через проспект Мира переброшена Рижская эстакада.

Сам же Рижский вокзал по-прежнему признавался (отчасти справедливо) не имеющим художественной ценности и обрекался на уничтожение. Прямо через него должна была пролечь трасса Третьего транспортного кольца. На противоположной стороне также сносились все постройки, благодаря чему до самой линии Октябрьской железной дороги раскрывалась обширная площадь[48].

Успех, которого добились создатели высотных зданий, подтолкнул многих архитекторов к проектированию новых высотных композиций. Не стал исключением и коллектив Андреева. Первую высотку он запроектировал в самом начале 1-й Мещанской, на углу с Садовым кольцом. Следующая должна была появиться сразу за Крестовскими путепроводами с левой стороны.

Тем самым в полном соответствии с теорией градостроительства отмечались узловые точки магистрали. Одновременно руководитель мастерской выступал против нарушения общей высоты домов, формирующих фронт рядовой застройки. Так, он потребовал снизить с десяти до семи-восьми этажей высоту дома № 86 (ныне № 68)[49], запроектированного А. Е. Аркиным и инженером Н. С. Ивановым[50].

Но, как это бывало и в прошлом, призыв лица, ответственного за градостроительное решение всего района, услышан не был. Этажность дома не только не снизили, а, напротив, его угловую часть нарастили до 13 этажей.

Вообще в начале 1950-х годов у московских зодчих под влиянием громкого успеха семерки высотных зданий начала проявляться тяга к всемерному повышению высоты своих творений. Дома повышенной этажности с подчеркнуто вертикальными членениями стали возникать на многих улицах города, причем зачастую там, где подобное решение было совершенно неуместным. Особенно «повезло» в этом отношении будущему проспекту Мира. Помимо упомянутого дома № 68 на нем появились еще две башни.

Участок под нынешним № 49 сначала отводился под строительство обычного семиэтажного жилого дома Министерства заготовок по проекту З. М. Розенфельда и В. М. Галкина[51], однако вскоре планы изменились самым коренным образом. В 1949–1950 годах на этом месте выросла четырнадцатиэтажная жилая «башня» Министерства угольной промышленности СССР (архитекторы К. М. Метельский, Б. С. Виленкин, Б. С. Бабьев, инженер И. В. Казаков), вертикальной устремленностью и отделкой фасада напоминающая высотное здание на Смоленской площади, однако лишенное венчания. Такое решение отнюдь не диктовалось градостроительной ситуацией – участок располагался на углу с ничем не примечательным Капельским переулком, выделять который мощным архитектурным акцентом вовсе не требовалось.

Другая, не менее заметная тринадцатиэтажная башня появилась рядом с домом И. И. Соболева на участке под № 40–42 (нынешний № 38). Ее в 1950–1953 годах по проекту архитекторов А. Е. Аркина, А. В. Машинского и инженера Н. Иванова возвели над наземным вестибюлем станции «Ботанический сад» (ныне «Проспект Мира») строившейся в эти годы Кольцевой линии метрополитена. Видимо, стремление подчеркнуть значение транспортного узла заставило зодчих выбрать неуместную для данного места высоту здания и прибегнуть к излишней для жилой постройки (заказчиком выступало управление метрополитена) декоративности. Несмотря на то что новая башня вплотную примкнула к дому И. И. Соболева, который тем самым превратился в левое крыло обширного комплекса, Аркин и Машинский даже не попытались согласовать решение фасадов с более старым соседом. Вертикальную устремленность усиливали вытянувшиеся до десятого этажа ризалиты, а между ними зодчие ухитрились втиснуть трехгранные эркеры. Эти сложные в конструктивном плане элементы только ухудшили условия жизни в квартирах – боковые окна эркеров затемнялись сильными выступами ризалитов и давали лишь небольшое увеличение площади комнат, образовав в них узкие приоконные ниши[52]. Отделка фасадов светлой штукатуркой также не сочеталась с темным цветом Соболевского дома.

С другой стороны к дому метрополитена примыкал дореволюционный доходный дом (нынешний № 36), который предполагалось надстроить и отделать так, чтобы он воспринимался как правое крыло башни. Но эти проектные наметки осуществления так и не получили. В результате на углу проспекта и Протоповского переулка сложился странный комплекс из трех до предела разномастных строений, составляющих тем не менее одно целое.

На углу со Средней Переяславской улицей собирались выстроить еще одну башню. Жилой дом в четырнадцать этажей, заказчиком которого выступало Министерство легкой и пищевой промышленности СССР, должен был примкнуть к стоящему в глубине двора трехэтажному корпусу, который предполагалось надстроить до семи этажей. Архитектурно-строительный совет в 1952 году одобрил проект, составленный архитекторами Н. Хлыновым, В. Фурсовым, инженером Б. Вилковым. Но тесный участок не слишком подходил для задуманного сооружения, и дальнейшего развития проект не получил[53].

Крестовские башни: взлет и падение

Весомым, грубым, зримым рубежом, отделявшим старый отрезок проспекта (то есть 1-ю Мещанскую) от его новой части, являлись две Крестовские водонапорные башни. В 1892–1896 годах их построили в качестве важного элемента нового Мытищинского водопровода.

Башни давно уже не существуют, москвичи стали о них забывать, однако в последние годы интерес к ним заметно вырос, в первую очередь благодаря книге, посвященной зодчему М. К. Геппенеру[54], который и спроектировал эти сооружения. Естественно, книга представляет Максимилиана (или Максима) Карловича ярким представителем архитектурного племени, хотя на самом деле был он просто-напросто честным, но не хватавшим звезд с неба профессионалом, более ремесленником, нежели художником. Все его творения отличались крайней угрюмостью и тяжеловесностью, даже если это были учебные заведения или жилые дома, которым мрачность противопоказана в корне. Но в проекте водонапорных башен он превзошел самого себя. Страшно толстые, кажущиеся из-за этого приземистыми (притом что на самом деле высота их была немалой), отделанные в духе средневековых крепостей, они вызывали малоприятные ассоциации с башнями московской Бутырской тюрьмы. И эти чудовищные сооружения мудрецы из городской управы решили поставить на площади перед Рижским вокзалом так, что они замыкали перспективу 1-й Мещанской улицы!

Вообще история Крестовских башен может служить ярким примером тупоумия московской администрации предреволюционных десятилетий. Их постановка прямо на трассе важнейшей городской магистрали с оставлением между ними узкого (всего 12 метров) проезда-щели наглядно свидетельствует об отсутствии у городских руководителей видения даже ближайшей перспективы развития Москвы. Да и сам широко разрекламированный в свое время новый Мытищинский водопровод, на сооружение которого ушло немало денег и времени, оказался практически непригодным для водоснабжения столь крупного города, как Москва. Да, с помощью таких башен можно было обеспечить водой Наровчат, Моршанск, Пропойск или даже Курск, но для миллионного города, в котором начинали появляться дома в семь и даже десять этажей, создаваемого башнями напора хватить не могло. Этот немудреный факт стал очевидным сразу после открытия водопровода, и московской управе срочно пришлось вкладывать новые миллионы из городского бюджета в строительство еще одного, теперь уже москворецкого водопровода. Да и он, честно говоря, стал всего только паллиативом, лишь частично решив проблему водоснабжения постоянно растущего города.

Разительным контрастом служат энергичные меры по обеспечению Москвы чистой водой, принятые советским правительством и руководством Всесоюзной коммунистической партии (большевиков) в 1930-х годах. Великолепный канал Москва – Волга надолго снял все проблемы в этой сфере и сегодня продолжает оставаться основой водоснабжения столицы.

Потому-то Крестовские башни стали ненужными всего спустя тридцать лет после постройки. В них даже одно время размещался Музей истории Москвы, но очень скоро стало ясно, какую помеху создают они нормальному функционированию магистрали, да и уродливый внешний вид этих монстров не внушал ничего, кроме священного ужаса. И потому последовавший в 1940 году снос незадачливых творений Геппенера не вызвал особых сожалений.

Правда, в проектах некоторых зодчих 1930-х годов встречаются попытки сохранить башни в качестве некоего «памятника старины» неопределенного назначения. Но и эти «ревнители старины» не решались оставлять чудовищные башни в первозданном виде и старались хотя бы чуть-чуть облагородить их внешний вид путем приделки им каких-то довольно нелепых венчаний в виде корон или гигантских корзин. «Улучшенные» таким образом силуэты башен можно видеть на перспективном виде Крестовских путепроводов, спроектированных М. С. Жировым, или на проекте планировки Дзержинского района, выполненного в мастерской Г. Б. Бархина. Сии наивные эскизы представляют определенный интерес для истории московской архитектуры, однако вряд ли их можно рассматривать всерьез.

Перемены Ярославского шоссе

Сначала московские строители сосредоточили свои усилия на 1-й Мещанской улице – ближайшем к центру отрезке новой магистрали. Однако путь к сооружавшейся ВСХВ пролегал не только по ней, но и по Ярославскому шоссе, состояние которого никак не соответствовало парадному и торжественному облику формируемого выставочного комплекса. Тем самым перед архитекторами и строителями во весь рост вставала новая задача – привести в порядок (хотя бы относительный) не только Мещанскую, но и Ярославское шоссе.

Асфальт 1-й Мещанской сменялся здесь шоссированной грунтовой дорогой, кое-где имевшей булыжное или щебеночное покрытие. Об инженерных сетях, освещении шоссе и прочих городских удобствах даже речи быть не могло.

От 1-й Мещанской улицы Ярославское шоссе отделялось путями Октябрьской железной дороги, через которые был переброшен старый путепровод. В свое время полное игнорирование интересов городского хозяйства, перспективного развития города, не говоря уж о вопросах его архитектурно-художественного оформления, привело к постройке в разных районах Москвы десятка таких безобразных, 10-12-метровой ширины путепроводов, проезжая часть которых обрамлялась глухими деревянными барьерами выше человеческого роста, чтобы лошади не пугались проносящихся внизу паровозов.

Вдобавок это жалкое дореволюционное творение не следовало трассе магистрали, а проходило под прямым углом к железной дороге – для сокращения длины мостового перехода. В результате прямо попасть с Мещанской на Ярославское шоссе было невозможно. За Крестовскими башнями транспорт довольно круто поворачивал вправо, преодолевал (с большими проблемами) путепровод, поворачивал налево, на 2-ю Мытищинскую улицу, вновь направо и лишь потом вываливался на Ярославское шоссе, то есть возвращался на исходное направление. Пропускная способность этой узкой и извилистой дороги была ничтожна.

Ширина путепровода была настолько мала, что даже трамвайные пути можно было проложить на нем только в одну нитку. Тем самым состояние транспортной связи района будущей выставки с центром города можно была расценить как катастрофическое.

Странно, что и сегодня находятся лица, на все лады расхваливающие старую, дореволюционную Москву и, в частности, ее «великолепный» транспорт: «Надеемся, читатель с чувством гордости (ни более ни менее! – А. Р.) прочтет о том, что к 1917 году столица (Москва таковой в 1917 году не являлась. – А. Р.) имела самую развитую в России телефонную сеть, лучшее в стране трамвайное движение» и т. д. и т. п.[55]

Чтобы разобраться, насколько обосновано может быть это самое «чувство гордости», стоит привести мнение лица, которое о той «благословенной» эпохе знало не понаслышке, поскольку само жило в те годы: «Взяв от Запада устаревшие и почти негодные для передвижения трамваи, электричество, телефоны, дома-небоскребы», Москва «осталась примитивным, наивно-нелепым городом»[56]. В свете этого отзыва состояние общественного транспорта в других городах Российской империи должно было быть просто ужасным, чтобы «почти негодный для передвижения» московский трамвай оказался «лучшим в стране». Кстати, к 1917 году в Лондоне уже более сорока лет работал метрополитен, и этим видом городского транспорта успели обзавестись с десяток европейских и американских городов. Нет, пожалуй, рекомендуемое «чувство гордости» может испытать лишь очень легковерный читатель!

Ликвидировать тяжелое наследие прошлого, подтянуть городское хозяйство Москвы до уровня лучших городов мира предстояло советским градостроителям. На Ярославском шоссе они начали с самых простых, не особенно заметных, зато практичных мероприятий. Проезжую часть расширили, придали ей оптимальный профиль, покрыли асфальтом. Вдоль шоссе выстроились опоры осветительной сети. И уж совсем не бросалось в глаза наведение порядка в подземном хозяйстве – прокладка водопровода и канализации.

Особое внимание было обращено на транспорт. Предполагалось, что ВСХВ ежедневно будут посещать до 100 тысяч человек, большая часть которых будет добираться до цели по Мещанской и Ярославскому шоссе. Зигзаги старого Крестовского путепровода никак не могли обеспечить пропуск транспортного потока, направлявшегося к выставке. Тем самым первоочередной задачей становилась коренная реконструкция пересечения с железной дорогой. Было принято ответственное решение о сооружении здесь цепочки из двух – Большого и Малого – Крестовских путепроводов. Большой перекрывал пути Октябрьской железной дороги, Малый проходил над соединительной веткой. Свободный от стальных путей участок между двумя путепроводами пролегал по насыпи. Само собой, переход прокладывался над железной дорогой под острым углом – так, чтобы выдержать направление магистрали и исключить какие-либо зигзаги. Проектируемое сооружение имело невиданные в Москве размеры: его ширина составляла 40 метров (притом что самые широкие из старых мостов через Москву-реку были шириной всего-навсего в 28 метров!), а общая длина перехода с подъездными эстакадами составляла более километра!

Первый проект архитектурного решения выполнил в 1935 году архитектор М. С. Жиров. Основное внимание он сосредоточил на соединяющей два путепровода насыпи, предложив сделать ее «местом отдыха» (!) и в соответствии с этим поставив по ее сторонам длинные и высокие колоннады[57]. По мысли автора, такое решение придало всему сооружению необходимую монументальность. Какой отдых можно было организовать близ оживленной магистрали, в дыму, извергаемом пролетавшими в нескольких метрах отсюда паровозами, М. С. Жирова, очевидно, не заботило.

На представленном им эскизе отчетливо просматриваются силуэты Крестовских водонапорных башен, увенчанных новыми легкими ярусами, слегка напоминающими короны. В таком виде архитектор трактовал башни как архитектурно-пространственное начало путепровода – конечно, после соответствующей реконструкции и надстройки. В то время, всего за пару лет до ввода в строй канала Москва – Волга и Сталинской водонапорной станции, еще невозможно было себе представить, что водоснабжение Москвы обойдется без Крестовских монстров.

Чрезмерно усложненный, и при этом несколько наивный, проект Жирова утверждения не получил, и дальнейшую работу над путепроводами поручили коллективу в составе инженера Ю. Ф. Вернера и братьев-архитекторов К. Н. Яковлева и Ю. Н. Яковлева. Начатое в 1936 году строительство было завершено спустя два года.

Параллельно налаживалось нормальное транспортное сообщение с будущей выставкой. В 1938 году трамвайные пути на Ярославском шоссе перенесли с его правой стороны на левую, на отдельную полосу (там они оставались до самого конца XX века). Сооружались новый трамвайный подход и станции у Главного (ныне Северного) входа на территорию выставки, прокладывались подъездные дороги для автомобилей. Все транспортные сооружения, призванные обслуживать ВСХВ, были построены и сданы в эксплуатацию в середине июля 1939 года. Движение трамваев по новой линии началось в день торжественного открытия выставки – 1 августа 1939 года. Ежечасно к входу на выставку подавалось около 100 вагонов. Вдоль шоссе к ее территории пролегли трубы водопровода и канализации.

Первые успехи

Быстрая модернизация инфраструктуры позволила приступить к строительству многоэтажных сооружений, среди которых особо выделяются два крупных здания, стоящих на подходе к выставке. Шестьдесят лет назад они, возвышаясь среди окружающих трущоб, образовали торжественные пропилеи. Левое здание (нынешний дом № 105 по проспекту Мира) – типографский комбинат, выстроенный в 1936 году по проекту М. Зильберглейта, инженеров К. И. Абрамовича, С. Б. Кагановича и украшенный рельефными аллегориями, олицетворяющими право советских граждан на труд, образование и отдых. Напротив, через проспект, – жилой дом под № 124, точнее, целый жилой комбинат Наркомтяжпрома, по идее своего автора М. Гунгера составленный из разновысотных объемов. В 1939 году рядом с нынешней станцией метро «Алексеевская» началось строительство большого жилого дома (теперь № 116) по проекту М. К. Дормидонтова, однако завершить его до войны не успели[58].

На остальном протяжении шоссе по сторонам его по-прежнему стояли маленькие, ветхие домишки. Сегодня контраст между их убожеством и подчеркнутым блеском комплекса ВСХВ наверняка производил бы на зрителя неприятное впечатление, но в конце 1930-х годов такое сравнение вряд ли кому-либо могло прийти в голову. Ведь такие же, если не худшие хибарки составляли девять десятых застройки любого советского города того времени, и все прекрасно понимали, что избавиться от этого жалкого, но слишком громоздкого наследия прошлого невозможно ни за год, ни за пять лет.

Привлекало внимание другое – асфальтовое покрытие спрямленной, расширенной и спланированной улицы, электрическое освещение, трамвайная линия на отдельном полотне. И как первый, но уверенный шаг к светлой цели, символом которой могла рассматриваться ВСХВ, расценивались упомянутые выше великолепные здания типографии и жилого комбината.

Не столь заметным, но не менее важным для города было другое достижение советских строителей. В 1927–1935 годах на улице и в прилегающих к ней кварталах появилось несколько современных школьных зданий. Они несли на некогда глухую окраину, единственным образовательным учреждением которой была церковно-приходская школа, настоящую культуру.

Первую, совсем маленькую школу выстроили в 1927 году в Кулаковом переулке (дом № 7). Сначала она состояла всего из семи классов, гардероба, двух кабинетов и библиотеки. Потом к ним добавили физкультурный зал с раздевалками, столовую и прочие вспомогательные помещения. Затем зодчие ударились в другую крайность, соорудив в 1931–1933 годах по проекту того же Антонова школу (ныне проспект Мира, 101в) на полторы тысячи учащихся. Огромное здание оказалось неудобным для образовательных целей, и его вскоре передали научной организации. Особенно быстро стали появляться школьные здания с середины 1930-х годов. В 1935 году были выстроены эффектная четырехэтажная с примыкающими двухэтажными флигелями школа (ныне дом № 87) по проекту Аркина, школа по улице Цандера, 3 (архитектор В. А. Ершов), в 1936-м – школы на проспекте Мира, 128 (архитектор К. С. Рыжков) и 95 (архитектор А. Н. Душкин). Причем последняя сооружалась из крупных блоков[59].

Однако в дальнейшем темпы преобразования всего прилегающего к ВСХВ района резко снизились вследствие вполне объективных причин. В 1939 году на Большой Алексеевской улице решено было построить квартал из 23 шестиэтажных домов, причем осуществить стройку планировалось с использованием опыта поточно-скоростного строительства на Большой Калужской улице. Как проекты домов, так и организация работ в значительной степени следовали проверенным там образцам[60]. Реализация этого плана стала бы важным шагом на пути развертывания крупномасштабного строительства и, как следствие, скорейшей ликвидации жилищной нужды. Два первых дома даже были заложены 1 апреля 1940 года[61]. Однако свои коррективы внесла быстро ухудшающаяся внешнеполитическая обстановка. Сначала перенацеливание бюджетных средств на военные нужды затормозило начатые было подготовительные работы, а затем грянула война.

По тем же причинам сначала замедлилось, а потом и вовсе прекратилось строительство грандиозного полиграфического комбината, который планировалось разместить на подъезде к Главному входу ВСХВ (в то время он находился на месте нынешнего Северного входа со стороны современной улицы Эйзенштейна). Проект комплекса разрабатывался в 4-й архитектурно-проектной мастерской Моссовета архитекторами И. Голосовым, П. Антоновым, А. Журавлевым, М. Хомутовым. На участке с нынешним № 125 с 1937 года строились здание нотопечатни, типография Гослитиздата, комбинат цветной печати[62]. Когда один корпус был почти готов, а другой находился в стадии строительства, последовало решение об изменении их функционального назначения. Теперь там должны были разместиться организации, связанные с кинематографом. В частности, корпус Гослитиздата передавался киностудии «Мостехфильм», рассчитанной на выпуск ежегодно 75 звуковых фильмов на научно-технические темы. Голосов, Антонов и Журавлев опять взялись за дело, в 1939 году изменив первоначальный проект в соответствии с новыми требованиями[63]. В результате этих пертурбаций к 1941 году вполне готовым оказался лишь один корпус (ныне № 125, строение 1). Зато впоследствии вся прилегающая территория оказалась прочно оккупированной кинематографистами – неподалеку поселились Центральная киностудия детских и юношеских фильмов имени Горького и Всесоюзный государственный институт кинематографии (ВГИК).

Кирпичные и крупнопанельные гиганты

Военные 1940-е мало отразились на облике проспекта. По-настоящему взялись за него в следующее десятилетие. Вот тогда-то, почти точно на полдороге между «Рижской» и «ВДНХ», возник один из самых замечательных архитектурных ансамблей Москвы (проспект Мира, 99-103 и 118–122). Задача сооружения не отдельных, соперничающих друг с другом домов, а единых ансамблей была поставлена московским зодчим давно, еще в 1920-х годах, но результаты были ничтожны. Тем весомее заслуга архитектора И. Ловейко – руководителя коллектива проектировщиков (по жилым домам – сам Ловейко, С. Ханин, Б. Браиловский, инженеры А. А. Румянцев, И. И. Турков, по административному корпусу – A. M. Сорокин и инженер М. Ю. Астряб) ансамбля на проспекте Мира.

Напротив друг друга поднялись 13-14-этажные здания, справа – жилое, слева – предназначенное для института «Гипромез». Вертикальность их объемов подчеркнута четким ритмом лопаток. По сторонам этих двух огромных для того времени зданий выросли протяженные десятиэтажные жилые корпуса, отделяющие от проспекта обширные зеленые дворы, где расположены спортплощадки, детские сады, ясли.

Вообще тема жилого ансамбля, состоявшего из центральной части в 14–15 этажей со сложным планово-объемным решением и фланкировавших его десятиэтажных корпусов более лаконичных очертаний, получила в московском зодчестве первой половины 1950-х годов весьма широкое распространение. Подобные комплексы проектировали В. А. Сычев и М. П. Бубнов из архитектурной мастерской Мосгипротранса в Резервном проезде, Б. Г. Бархин, Н. И. Гайгаров, М. М. Лерман из Военпроекта – на Смоленской набережной. Да и сам И. И. Ловейко со своими соавторами предлагал соорудить аналогичные комплексы на Бутырской улице и Краснопресненской набережной. Судьба всех этих замыслов оказалась на удивление схожей: заказчик начинал строительство с одного из боковых корпусов, а когда дело доходило до широко задуманной центральной части, быстро терял интерес к грандиозным проектам.

Лишь ансамбль на проспекте Мира почти удалось довести до конца. Почти – потому что на своем завершающем этапе строительство попало под пресс «борьбы с излишествами». Из-за этого последний, северо-восточный корпус лишился большинства элементов внешнего декора и ныне смотрится несколько жалко среди своих соседей. Но в общем на фоне увешанных декоративными колоннами и фронтонами зданий конца 1940-х годов комплекс выглядел достаточно строго. Правда, проектировщики «Гипромеза» все же не удержались и снабдили его главный вход огромной дверью, напоминающей дверь Исаакиевского собора в Ленинграде.

В первые годы после окончания зданий перед их фасадами еще торчали старые двухэтажные домики – остатки жалкой застройки бывшей Троицкой дороги. К счастью, сегодня на всем протяжении проспекта не осталось ни одного следа этой старой, затхлой Москвы.

В отличие от 1-й Мещанской, где творения Аркина и Машинского из-за своих преувеличенных размеров разрушали складывавшийся ансамбль, четырнадцатиэтажные дома Ловейко оказались сомасштабны более широкой в этом месте магистрали. В целом комплекс мог бы стать доминантой, подчинившей себе весь отрезок проспекта от Крестовского путепровода до ВСХВ, но этому помешало не слишком удачно выбранное место. Мощному акценту попросту оказалось нечего акцентировать – здесь нет ни площади, ни пересечения проспекта с другой важной магистралью, ни даже каких-либо интересных форм микрорельефа. И большинство движущихся по проспекту людей даже не замечают ансамблевого характера застройки этого участка.

В те же годы разворачивалось строительство в начале новой части проспекта – сразу за Крестовским путепроводом. С правой стороны магистрали выросли два представительных здания. Первое, предназначавшееся для Машгиза (№ 14–18 по Ярославскому шоссе, ныне № 102 по проспекту Мира), было выстроено в 1954–1955 годах по проекту В. А. Бутузова. Десятиэтажный жилой дом под № 22–26 по Ярославскому шоссе (ныне проспект Мира, 108) между Графским и Кулаковым переулками спроектировал авторский коллектив в составе архитекторов Я. А. Аир-Бабамяна, Б. Ю. Бранденбурга, В. Н. Соколовой, инженера Г. В. Чернышева[64].

С левой стороны застройку проспекта Мира открывает девятиэтажный дом № 81 (старый адрес – Ярославское шоссе, 5-15). Авторы проекта архитекторы B. C. Андреев, Г. М. Вульфсон, Л. С. Шерстнева[65] и инженер Л. А. Муромцев собирались акцентировать угол здания четырнадцатиэтажной башней. В таком виде проект был утвержден архитектурно-строительным советом, однако через год началась борьба с излишествами, и башню «сократили». Об этом можно только пожалеть. Конечно, строительство и особенно эксплуатация башни, требовавшая устройства второго лифта для нескольких дополнительных квартир, были бы не особенно эффективными, однако именно здесь, в намеченной архитекторами точке, высотный акцент оказался бы очень к месту.

Тот же B. C. Андреев вместе с сотрудниками своей мастерской архитектором К. Д. Кисловой и инженером Л. А. Муромцевым представил эскизный проект двух жилых домов по сторонам от наземного вестибюля станции метро «Щербаковская» (ныне «Алексеевская»), причем в один из них встраивался оставшийся от предвоенных лет фрагмент семиэтажного дома. Однако архитектурно-строительный совет проект отклонил[66].

Не повезло и еще одному проекту, разработанному в 1-й магистральной мастерской. Жилой 9-12-этажный дом Министерства предприятий металлургической и химической промышленности с подземным гаражом (авторы B. C. Андреев, К. Д. Кислова, И. В. Шишкин, В. И. Голуб, Е. Н. Абрамова), который предполагалось поставить на участке 33–65 по Ярославскому шоссе[67], так и не был выстроен.

Зато по сторонам от школьного здания 1930-х годов (№ 87) выросли два десятиэтажных жилых дома. Вертикальность их объемов подчеркивается ритмом лопаток. Первым начал строиться дом № 85, принадлежавший Министерству машиностроения и приборостроения СССР, который в 1952–1953 годах проектировали А. Г. Туркенидзе и В. Г. Лазарев[68]. Но в 1956 году на стройке произошла серьезная авария. Кладка стен велась зимой методом замораживания, который с начала 1930-х годов широко использовался в СССР. Он позволял ликвидировать сезонность строительства, однако требовал жесткого соблюдения технических условий. Все упущения могли проявиться при быстром оттаивании раствора, но относительно мягкие московские зимы и спокойные весны первой половины 1950-х годов притупили бдительность строителей. И когда весной 1956 года вслед за особенно суровой зимой без оттепелей последовало быстрое наступление тепла, по Москве прокатилась целая волна обрушения выложенных за зиму стен[69]. Среди них авария на проспекте Мира выделялась особенно тяжелыми последствиями[70].

Таким образом, несмотря на широкий размах строительства на проспекте, дома ловейковского ансамбля на протяжении десяти лет оставались высотной доминантой проспекта.

Конец их гегемонии наступил лишь в «крупнопанельные» 1960-е годы, когда проспект Мира оказался полигоном передового вибропрокатного домостроения. В споре со строителями, считавшими, что держаться панелям следует лишь на мощном каркасе, сторонники бескаркасного метода выстроили первый в Москве девятиэтажный дом из самонесущих панелей (1965 г., архитекторы 3. Розенфельд, А. Самсонов, инженер Н. Козлов) в двух шагах от проспекта – в проезде Ольминского. Спустя год на самом проспекте (под № 110) появился еще более впечатляющий 17-этажный дом (архитекторы Т. Заикин, И. Белавин).

И наконец, рядом с ВДНХ взметнулся вверх гигантский по московским масштабам 25-этажный дом (проспект Мира, 182), выстроенный по проекту В. Андреева и Т. Заикина в 1969 году. При ширине обычной девятиэтажки дом приобрел огромную высоту, что зрительно сделало его двумерным, почти лишенным толщины. Это хорошо заметно при обзоре под острым углом, с удаленных точек зрения. Зато спереди огромная, но легкая, почти невесомая пластина уверенно замыкает своей плоскостью просторную площадь при пересечении проспекта улицей Бориса Галушкина.

Путь к звездам прокладывают коммунисты!

В 1953–1954 годах в процесс реконструкции проспекта вновь властно вмешалась ВСХВ. В соответствии с ее новой планировкой, выполненной под руководством архитектора А. Ф. Жукова, Главный вход выставки переносился с прежнего места на нынешней улице Эйзенштейна туда, где он находится и сейчас. Это потребовало ликвидации остатков села Алексеевского, убогие постройки которого составляли резкий контраст с великолепием довоенной ВСХВ. Новая планировка выставки и подъездов к ней позволила органично слить выставочный ансамбль с городской средой. Теперь партер перед новым Главным входом широко раскрылся на проспект Мира, превратившись в одно из самых красивых мест Москвы. В конце партера поднялся величественный портик Главного входа, расположенный на основной планировочной оси выставочного комплекса.

Число посетителей выставки заметно выросло по сравнению с предвоенным временем. Несмотря на то что по сторонам от Главного входа появились станции наземного общественного транспорта, с постоянно нарастающим пассажиропотоком уже не могли справиться ни трамвайные, ни троллейбусные маршруты. Кардинальным решением проблемы стала прокладка в 1958 году к выставочному комплексу радиальной линии метрополитена.

К тому времени ВСХВ превратилась в Выставку достижений народного хозяйства – ВДНХ, такое же название получила и станция метро.

Спустя несколько лет рядом с ее наземным вестибюлем появилось удивительное сооружение, ставшее символом великих достижений Страны Советов – обелиск «Покорителям космоса».

Идея увековечить выдающееся достижение Советского Союза, 4 октября 1957 года запустившего на орбиту первый искусственный спутник Земли, возникла сразу после этого события, ставшего одним из величайших свершений человечества за всю его историю. В 1958 году был объявлен конкурс на лучший проект памятника-обелиска (впрочем, в условиях конкурса оговаривалось, что допускаются и иные варианты памятника). Интересно, что место предполагаемой установки монумента было выбрано перед высотным зданием МГУ[71]. Сроком сдачи проектов назначалось 10 мая. К этому дню поступило более 1000 проектов и предложений из 114 городов СССР и других стран. На выставке, открывшейся в Манеже, было представлено 365 из них в виде макетов или художественно исполненных перспектив[72]. Победитель определился быстро – и зрители, и жюри безоговорочно выделили среди всех работу под девизом «Народ-созидатель».

Впечатляющая простота памятника, представлявшего собой красиво прорисованный шлейф взлета космической ракеты (хотя на самом деле ракеты по такой траектории не взлетают), производила сильное впечатление. Представленный макет много выигрывал и благодаря материалу, из которого был исполнен, – дымчатого оргстекла. И хотя было ясно, что выполнить настоящий памятник в таком виде невозможно, проекту был присужден первый приз. Авторами оказались архитекторы М. Барщ, А. Колчин, инженер Л. Щипакин и скульптор А. Файдыш-Крандиевский. Вторую премию получил проект «Трое» (архитекторы К. Алабян, И. Волков, скульптор А. Зеленский), третью – «Красная звезда КЭЦ» (инженер Н. Быстряков, архитектор А. Антонов из Мурманска). Все три работы варьировали тему взлета ракеты, при этом проект «Красная звезда КЭЦ» очень напоминал работу Барща и Колчина, но был не столь изящен и переусложнен дополнительными элементами[73].

Выбор проекта-победителя заставил пересмотреть вопрос о месте его установки. Высокая тонкая игла плохо смотрелась бы на фоне могучего здания университета, и для нее нашли другую, исключительно удачную площадку – на проспекте Мира, рядом с главным входом ВДНХ.

Сложная форма и большой вес монумента (более 250 тонн) потребовали нестандартной инженерной конструкции – металлокаркаса. Уникальный проект был выполнен в ЦНИИПСК имени Мельникова под руководством В. Лаптева. Основная часть обелиска облицована титановыми плитами, что также являлось новинкой в строительной практике. На боковых стенах помещены многофигурные бронзовые горельефы. Торжественное открытие монумента состоялось 4 октября 1964 года, в седьмую годовщину запуска первого спутника.

Силуэт ракеты, венчающей точно найденный параболический взлет обелиска, зрительно замыкает перспективу проспекта от Крестовского путепровода. Эффекту восприятия помогает рельеф местности: перед самым обелиском проспект ныряет вниз, в долину ныне заключенной в подземную трубу речки Копытовки, а затем плавно уходит вправо.

Отличное в архитектурно-художественном плане размещение обелиска и ведущей к нему аллеи Космонавтов в градостроительном аспекте оказалось не столь удачным и добавило проблем московскому транспорту. Дело в том, что мемориальный комплекс оказался точно на трассе проектировавшегося Паркового (Четвертого) транспортного кольца. Его готовые участки – улицы Академика Королева и Космонавтов – должны были сомкнуться как раз в середине аллеи. Хотя сегодня про Парковое кольцо никто уже не вспоминает, однако сама жизнь заставит рано или поздно обратиться к реализации планов 1930-х годов. И тогда единственным приемлемым выходом из сложившейся ситуации станет прокладка глубокого транспортного тоннеля (наподобие Лефортовского или Серебряноборского) под зеленым массивом вокруг обелиска.

Вокруг «Рабочего и колхозницы»

Также на левой стороне проспекта, но по другую сторону от партера ВДНХ стоит еще одно уникальное произведение монументального искусства, наряду с обелиском «Покорителям космоса» входящее в число признанных шедевров советской и мировой художественной культуры. Скульптурная группа «Рабочий и колхозница» была выполнена как завершающий элемент советского павильона на Всемирной выставке в Париже 1937 года. Именно в этом сооружении архитектору Б. М. Иофану и скульптору В. И. Мухиной удалось добиться подлинного синтеза двух искусств. Плавно поднимающийся подобно волне объем павильона завершался резким взлетом вверх 24-метрового изваяния.

Идея архитектора, предложившего общий замысел[74], была блестяще развита скульптором. На конкурсе работа Мухиной выделялась среди других представленных моделей подчеркнутой стремительностью движения вперед. Торжественную поступь двух фигур в эскизе Иофана скульптор превратила во вдохновенный порыв, передающий динамику эпохи, бурное развитие Страны Советов, единение трудящихся в стремлении к светлому будущему.

«Рабочий и колхозница» является уникальным явлением не только благодаря высочайшему мастерству скульптора, но и по технологиям изготовления. Материалом для оболочки стала хромо-никелевая сталь. Из стальных листов элементы статуи выколачивались по изготовленным шаблонам, соединялись с помощью сварки и навешивались на каркас, составленный из металлических ферм. Особой проблемой для инженеров, которыми руководил профессор П. Н. Львов, стала конструкция шарфа, развевающегося за энергично шагающими людьми. Тем не менее, несмотря на предельно сжатые сроки, отведенные для изготовления статуи, ее перевозки и монтажа в Париже, в день открытия выставки советский павильон предстал во всей красе. И сам павильон, и завершающая его скульптурная группа привлекали всеобщее внимание посетителей. По окончании выставки в Париже статую разобрали, перевезли в Москву, где ее решили поставить на повороте с Ярославского шоссе к Главному (ныне Северному) входу Всесоюзной сельскохозяйственной выставки.

При разборке и перевозке детали были сильно повреждены, многие из них пришлось изготовлять вновь. Иногда даже утверждается, что в Москве была установлена копия статуи с парижского павильона. Затянувшиеся работы требовалось завершить к открытию ВСХВ, и потому постамент выстроили почти в три раза ниже, чем парижский павильон. В результате восприятие «Рабочего и колхозницы», рассчитанной на высокую постановку, существенно пострадало. Сама В. И. Мухина неоднократно возражала против недопустимо малой высоты постамента, искажающей, по ее представлению, скульптуру и лишающей ее необходимого простора для движения: «Мне остается только беспомощно разводить руками, ибо все мои протесты при решении этого вопроса ни к чему не привели. Никто из архитекторов не поднял протеста по поводу совершенно недопустимой постановки этой статуи, постановки, уничтожившей весь порыв скульптуры»[75]. К сожалению, замечательному советскому скульптору так и не удалось увидеть свое творение поднятым на надлежащую высоту.

Более того, предпринимались попытки вообще переместить статую в другое место. В 1987 году был даже объявлен конкурс на подыскание такого места для перемещения прославленной группы. Предлагалось, в частности, установить ее у нового здания Государственной картинной галереи на Крымской набережной. К счастью, эти проекты не осуществились. Мечта В. И. Мухиной сбылась лишь в 2009 году, когда «Рабочий и колхозница» поднялись на новый постамент, в несколько измененном виде воспроизводящий советский павильон 1937 года в Париже. Перестановке скульптурной группы предшествовала занявшая шесть лет работа по ее реставрации. В 2003 году «Рабочего и колхозницу» разобрали, фрагменты отправили в мастерские. Там их обработали антикоррозийными составами, усилили детали каркаса.

В итоге статуя поднялась более чем на 10 метров, что, конечно, выгодно отразилось на производимом ею впечатлении. Сегодня она уверенно доминирует над обширным открытым пространством между территорией ВДНХ и проспектом Мира.

На его противоположной стороне стоит представительный и тяжелый на вид дом под № 184. Это одна из последних работ И. В. Жолтовского, выдающегося знатока и интерпретатора архитектурной классики, выполненная им в сотрудничестве с архитекторами М. Кругловым и Б. Лазаревым. Фактически в основу планировки крупного, в плане напоминающего растянутую букву «Н» здания положена коридорная планировка. 234 удобные двухкомнатные квартиры расположены по сторонам проходящего по оси центрального корпуса коридора, разделенного, правда, на три секции. Парадные лестницы и лифтовые шахты – в торцах коридоров. Дом (отмеченный мемориальной доской, указывающей на авторство маститого академика) оказался удачным, и вскоре проект был повторно применен при застройке жилого массива близ платформы Маленковская. В соответствии с замыслом проектировщиков три подобных дома должны были стать композиционными центрами трех одинаковых по планировке кварталов, выходящих на линию железной дороги. Представительные здания должны были сформировать эффектную линию застройки – парадные северные железнодорожные ворота в город.

До 1955 года успели почти полностью закончить первый, ближайший к центру квартал, а дальше началась борьба с излишествами, и планы пришлось скорректировать. Два остальных дома так и не были построены.

Далее по проспекту вслед за домом Жолтовского можно увидеть творение антипода маститого академика – лидера советского конструктивизма М. Гинзбурга. Несмотря на свое скромное назначение (всего-навсего общежитие Ростокинской ватной фабрики), комплекс представляет значительный интерес как ранняя попытка дать бывшим обитателям смрадных казарм человеческие условия существования. Комплекс (ныне проспект Мира, 186) состоял из двух жилых (пятиэтажного односекционного с двадцатью двухкомнатными квартирами и деревянного двухэтажного общежития для одиноких, которое, естественно, до наших дней не дожило) и вставленного между ними коммунального блока, включавшего зал собраний, столовую, кухню и прачечную.

А рядом с взметнувшими ввысь серп и молот «Рабочим и колхозницей» глубоко вниз уходит еще одно уникальное сооружение – крупнейшая в городе подземная автостоянка. Восемь подземных этажей общей площадью 65 тысяч квадратных метров делают ее самым глубоким сооружением подобного рода в Европе. Строилось оно очень долго – начатые в середине 1970-х годов работы завершились лишь в 1989 году, когда стоянка приняла первых постояльцев на колесах. Исключительная длительность строительства была обусловлена тяжелыми гидрогеологическими условиями. Стены сооружения создавались по технологии «стена в грунте»: бетон подавался в отрытые уходящие глубоко вниз траншеи. Согласно первоначальным наметкам, автостоянку собирались открыть к 1980 году – началу XXII Олимпиады в Москве. К сожалению, план оказался совершенно нереальным.

Зато вовремя вошло в строй другое замечательное сооружение, возведение которого также приурочивалось к Олимпийским играм. На проспекте Мира появилось грандиозное здание гостиницы «Космос». Двадцатипятиэтажный объект встал по оси партера напротив главного входа ВДНХ, но под некоторым углом к ней. Такое решение вполне объяснимо с учетом того, что гостиница оказалась на развилке двух важных магистралей – проспекта Мира и улицы Космонавтов. Архитекторам пришлось учитывать восприятие здания не только с проспекта, но и с будущего Четвертого кольца. В целом задача была решена довольно удачно: гигантская дуга гостиницы напоминает антенну радара, держащую в фокусе пространственную ось, созданную обелиском «Покорителям космоса» и Останкинской телевизионной башней.

Гостиница задумывалась как одна из лучших в Москве, рассчитанная на состоятельных туристов, и в соответствии с этим была снабжена всем набором удобств, присущих отелям подобного класса. В подвале располагалась автостоянка на 150 автомобилей. Первый этаж занимали центральный вестибюль, два ресторана и бары при них, а также банкетный зал. Еще два ресторана обслуживали посетителей на втором этаже. Все же самым эффектным заведением подобного рода служил ресторан на верхнем этаже, откуда открывался чудесный вид на Москву. В правом крыле здания находятся конференц-зал, два бассейна с пляжем, сауна и еще один бар. Стык крыла с главным зданием был выполнен в виде зимнего сада, который служил дополнительным фойе для зала. Конференц-зал обслуживался отдельным входом и мог использоваться для проведения различных конгрессов и симпозиумов вне зависимости от работы гостиницы.

Несущие конструкции здания выполнялись из монолитного железобетона. В отделке интерьеров использовались разнообразные материалы – мрамор, гранит, фактурная ткань, ковролин, анодированный алюминий.

Проектирование самого современного отеля Москвы потребовало привлечения зарубежного опыта. Если эскизный проект разрабатывался в Моспроекте-1 архитекторами В. Андреевым, Т. Заикиным, В. Стейскалом, инженерами И. Самсоновым, Н. Ивановым и другими, то рабочие чертежи выполнялись французскими зодчими О. Какубом, П. Жуглё, С. Эпстейном из фирмы «Сэфри». Она же вела строительно-монтажные работы, поставляла и устанавливала оборудование номеров и обслуживающих помещений гостиницы.

Так же, как в свое время 1-я Мещанская улица оканчивалась Крестовским путепроводом, пришедший ей на смену проспект Мира завершается другим аналогичным сооружением – путепроводом близ железнодорожной платформы Северянин. Ярославское направление издавна являлось самым напряженным в Московском железнодорожном узле. Не зря именно оно стало первой электрифицированной магистралью в европейской части СССР (ранее в нашей стране на электрическую тягу был переведен лишь небольшой пригородный участок железной дороги близ Баку). С августа 1929 года от Москвы до Мытищ стали курсировать первые мотор-вагонные поезда, или попросту электрички. Ходили они столь часто, что переезд у вновь построенной платформы Северянин по большей части оставался перекрытым для автотранспорта. Даже при относительно невысокой плотности движения в Москве 1930-х годов здесь собирались километровые очереди. Решение о строительстве путепровода было принято в конце 1930-х, однако воплотилось в жизнь лишь спустя полтора десятка лет. В 1954 году автомобилисты могли облегченно вздохнуть. В строй вступил самый большой на тот момент Северянинский путепровод длиной более километра, выстроенный по проекту инженера М. Васнина. Его соавтор, архитектор Б. Надежин, постарался придать сооружению монументальный облик, соответствующий одной из лучших магистралей Москвы. К чести зодчего, он не использовал колоннад, скульптурных изваяний и прочих надуманных атрибутов, к которым так часто прибегали проектировщики мостов и путепроводов в 1930-х годах.

Скромными, но внушительными декоративными элементами стали шары и осветительные торшеры, высеченные из гранита. Под пандусами были устроены гаражи, въезды в которые зодчий решил портиками дорического ордера[76].

Недавно подвергшийся капитальной реконструкции путепровод служит достойным завершением проспекта Мира.

Подводя итоги…

Реконструкция проспекта Мира стала первой подобной работой, которая проводилась в условиях отсутствия какого-либо опыта в этой сфере, а также вынужденной спешки. Принятый градостроителями принцип пунктирной застройки с сохранением как общей трассы улицы, так и всех относительно приличных старых сооружений, а также отсутствие координации работ проектировщиков не привели к успеху. Вновь выстроенные дома, даже неплохие каждый в отдельности, вместе производили впечатление разноголосицы. Каждое здание «не замечало» своих соседей. Оставшиеся старые трех– и четырехэтажные дома, ранее возвышавшиеся над рядом двухэтажных хибарок, теперь стали выглядеть провалами среди новой шести– и семиэтажной застройки. Тем самым прежняя рваность силуэта магистрали сохранилась, изменился лишь ее масштаб. Неприятное впечатление от этого подчеркивается извилинами проспекта, открывающими случайные перспективы.

Оценки застройки старой части проспекта, поначалу осторожные, становились все более резкими по мере накопления опыта реконструктивных работ. Критики уже не скрывали иронии по отношению к застройке первой магистрали советской Москвы.

«Когда дома, как картинки на стене, „висят“ вдоль улицы только своими фасадами, они, будучи вынуждены как-то заявить о себе, стараются перекричать друг друга. В результате получаются такие улицы, как 1 – я Мещанская, где новые дома оправдывают ее старое название своим разнокалиберным механическим соединением различных „опусов“ на тему о жилом доме»[77].

«Почему же архитектурно-планировочные органы Москвы допускают беспорядочную, случайную застройку целых магистралей вроде 1 – й Мещанской, где дома построены по принципу „всяк молодец на свой образец“, а „образцы“ принадлежат культуре различных веков»[78].

Суровый урок, полученный московскими зодчими на этом этапе, заставил их более вдумчиво отнестись к проектированию новой части проспекта (бывшего Ярославского шоссе). Именно здесь к середине 1950-х годов возник один из лучших ансамблей жилых домов, сразу же преобразивших облик магистрали. Ведь ведущая к Выставке достижений народного хозяйства магистраль сама стала вещественным символом стремительного прогресса Советской страны. И вовсе не случайно именно на проспекте Мира встали два самых впечатляющих монумента Москвы, равных которым немного найдется на всем свете – прославленная группа «Рабочий и колхозница» и титановый монумент «Покорителям космоса».

К сожалению, почин не был достойно продолжен в дальнейшем. Последние годы принесли на эту городскую магистраль заметные перемены. Капитальная реконструкция расширила проезжую часть, воздвигла на важнейших перекрестках двухуровневые развязки. На всем описываемом участке не осталось ни одного светофора! Но при этом были уничтожены широкие полосы зелени и трамвайные пути, которые придавали особый уют этой магистрали, а теперь пали жертвой резко возросшего автомобильного движения. Пострадала и эстетика – эстакады и рампы тоннелей, несомненно, обезобразили улицу, исказили эффектные перспективы. Даже долговязый президент Франции де Голь, в виде памятника стоящий перед гостиницей «Космос», рядом с гигантским транспортным сооружением выглядит карликом.

Но эстакады хотя бы сняли остроту транспортной проблемы, чего нельзя сказать о бессмысленном и дорогостоящем «эксперименте» – линии монорельса, строившейся более десяти лет. Маленькие, тесные вагончики ползут с черепашьей скоростью, себестоимость перевозки одного пассажира в пять-шесть раз превышает аналогичный показатель для метрополитена. Зато тяжелые рельсовые пути, поднятые на массивные бетонные опоры и поставленные прямо перед Главным входом на выставку, непоправимо испортили некогда прекрасный партер.

Самому же проспекту сильно вредит непродуманная постановка на тротуарах страховидных торговых павильонов. Но все равно прогулка, пешая или автомобильная, от Рижского вокзала к метро «ВДНХ» вряд ли может оставить кого-нибудь равнодушным.