Пролог
Дождь стеной.
Непогода сузила мир, оставив восприятию лишь толику реальности: стены близлежащих домов, покрытые щедрыми россыпями выщерблин от пуль, пространство перекрестка, разорванное по центру глубокой воронкой, погнутые трубы городских коммуникаций, вывороченные взрывом из-под земли, да пара обгоревших легковых машин, ржавеющих у подъезда искаженного пульсацией двухэтажного кирпичного здания.
Дождь усилился. Порывистый ветер, сминая осеннюю хмарь, то налетал шквалом, то внезапно утихал, и в такие минуты было слышно, как упругие струи хлещут по гулким, ржавым корпусам машин, шелестят в зарослях металлокустарника, проросшего на ниве покореженных труб.
Сталкер со стоном пошевелился. Под рукой твердыми катышками ощущалась щедрая россыпь остывших автоматных гильз. Он попытался привстать, но лишь разбудил задремавшую боль, разбередил раны, и кровь, смешиваясь с дождем, вновь начала стекать по выщербленным ступеням розовыми ручейками.
Им овладело чувство глобального, всеобъемлющего одиночества.
Стена дождя смыкалась все плотнее. Помутившийся взгляд бессильно цеплялся за очертания предметов, пытаясь удержать искру сознания. Беспамятство равносильно смерти. Он скрипнул зубами. Голова кружилась, мир погружался в багровые полутона боли, только побитый ржавчиной корпус баснословно дорогого концепт-кара промышленной группы «Рос-Авто» все еще оставался в фокусе восприятия.
Откуда он тут взялся? Взгляд сталкера скользнул по стенам близлежащих зданий. За мятущейся пеленой дождя виднелся темный провал выбитой витрины, глубже, в сумраке руин растеклось холодное сияние, источаемое дикой колонией скоргов, в тусклом неживом свете угадывались очертания десятков автомобилей. Одни из них еще сохранили мутный глянец заводской покраски, другие превратились в ржавую труху.
«Бывший автосалон…» – промелькнула блеклая мысль.
Метаболический имплант, загнанный в форс-режим, понемногу делал свое черное дело – боль постепенно отступала, возвращалась связность мышления, но становилось ли от этого легче?
Он чувствовал, как жизнь медленно, по капле покидает израненное тело. Шансов нет. Ближайшее энергополе в полукилометре, «сердце зверя»[1] полностью разряжено, а без энергии ослабевший от потери крови организм не справится с ранами. Метаболический имплант гнал микромашины по кровеносной системе, серебристые струпья зарубцовывали разорванную пулями плоть, но это лишь затягивало агонию.
И все же сталкер боролся до последнего. Концентрация воли привела к активации расширителя сознания, и перед мысленным взором за пеленой непогоды призрачными контурами вспыхнули энергетические матрицы: несколько механических тварей копошились в руинах, трое сталкеров шли своей дорогой, сейчас до них было метров пятьдесят, не больше, нужно лишь привстать, совершить усилие, шевельнуть потрескавшимися губами и…
Возможно, они услышат предсмертный зов, подойдут ближе, остановятся, кто-то из них, считывая данные с имплантированных сканеров, наверняка качнет головой: нет, не жилец… Остальные ничего ему не ответят, даже автомат не подберут – кому нужен морально и технически устаревший «калашников», практически бесполезный в схватке с исчадиями техносферы?
Постоят и уйдут дальше своей дорогой.
Глобальное одиночество.
Почему некоторые истины начинаешь понимать лишь на тонкой грани между жизнью и смертью?
Где-то неподалеку есть и другие люди, но ты все равно всегда один. Здесь, в отчужденных пространствах, каждый сталкер самодостаточен, он – сам себе цивилизация, у него есть все, чтобы эффективно выживать в нечеловеческих условиях, а большего и не нужно… до поры…
Многие скажут: так сложились судьбы. Оказавшись в мире, где безраздельно властвует технос, человек быстро и необратимо меняется, тонкий налет «цивилизованности» сползает с него, как змеиная кожа, все условности остаются за Барьером[2], а тут, в каждый миг осознанного существования, есть ты и есть порождения техносферы, которым вообще невдомек, что в субъективном мире людей существуют какие-то там законы или моральные ценности…
На тонкой зыбкой грани между жизнью и смертью, когда лишь работа метаболического импланта, пережигающего последние ресурсы организма, поддерживает искру сознания, вдруг остро начинаешь понимать: борьба, которую вел, постепенно уничтожила нечто уникальное, превратив былые порывы души в циничную смесь холодного расчета, дерзких амбиций, презрения к любым проявлениям слабости.
Сообщество сталкеров… Он слабо усмехнулся в ответ навалившемуся одиночеству. Крутые парни, презирающие опасность, одиночки по жизни, бесстрашные, но замкнутые в себе, редко протягивающие руку помощи себе подобному, полные амбиций, нашпигованные имплантами – сейчас все это вдруг показалось фарсом. Еще пару часов назад он был таким же – сильным, энергичным, самоуверенным, а теперь, когда его вселенная вот-вот угаснет, истает на губах последним вздохом, что он мог вспомнить, оглядываясь назад?
Какой-то особо удачный выстрел? Число уничтоженных исчадий техноса? Количество денег, полученных за техноартефакты?
Да, конечно. Но почему так пусто внутри? Почему не согревает душу приведенный мысленный счет побед? Почему невозможно вспомнить ни одного человеческого лица, все грезятся какие-то смутные, безликие силуэты?
Он оскалился, скулы обтянуло кожей. «Я выживал… проходил мимо других, и вот сегодня настал мой черед, так что же теперь?
Нечего вспомнить? Некого позвать, так, чтобы откликнулся сразу, наверняка, без лишних разговоров?
Да, некого. И точка».
Оказывается, упрощенный смысл жизни, когда все сведено к проблеме сиюминутного выживания, не оставляет места для поступков, о которых можно было бы вспомнить сейчас, за секунду до наступления абсолютного всепоглощающего мрака.
Дождь стеной.
Катышки автоматных гильз под слабеющими пальцами.
…Три фигуры внезапно свернули в сторону руин двухэтажного здания.
Сталкер не звал их, но угасающее сознание уже не контролировало импланты – видимо, чип мью-фона, по-своему интерпретируя предсмертную активность мозга, транслировал в сеть какие-то сигналы.
Три массивные фигуры в тяжелой, оснащенной сервоусилителями броне, покрытой слоем активного пластика, защищающего от скоргов[3], появились в поле зрения. Дымчатые забрала их боевых шлемов были подняты, позволяя рассмотреть незнакомые лица.
– Не жилец… – произнес один из них.
– Отсканируй конфигурацию его имплантов, – холодно, без сочувствия приказал второй. Третий участия в разговоре не принимал, он контролировал окружающую обстановку.
Неприятное ощущение щекотливого покалывания, пробежавшее по местам соединения имплантов с нервной системой, на миг заглушило боль.
– Мнемотехник? – поинтересовался первый.
– Да, – скупо и односложно ответил второй.
– Нам подойдет?
– По конфигурации имплантов я бы не сказал, что он мастер. Скорее ремесленник.
– Все равно – забираем. – Первый принял решение. – На начальном этапе нам мастера ни к чему. А этот подойдет.
– Как скажешь. – Второй не стал спорить, присел, собираясь сделать инъекцию.
Сталкер не ожидал такой развязки. Он видел лица, но не узнавал их. Одинаковая экипировка незнакомцев говорила, что они пришлые. Он попытался привстать, но в следующий миг ощутил, как сознание гаснет, погружаясь в блаженное тепло и…
…С чавканьем открылась каплевидная крышка, в глаза ударил свет, чьи-то руки сноровисто, деловито принялись отлеплять датчики от обнаженного тела.
Резко пахло чем-то медицинским.
На белоснежной стене, в поле расплывчатого зрения выделяется эмблема: земной шар, окруженный нитями орбит.
«Лаборатория военно-космических сил», – услужливо подсказала память.
– Ну, – голос капитана Завьялова (в армии все имеют звания, даже научный персонал) прорывался издалека, с трудом проникал в рассудок, – как себя чувствуете?
– Порядок. – Он ухватился за борта похожего на саркофаг спецкомплекса, сел.
Дождь стеной. Чужие мысли запутались в голове.
Поднятое забрало гермошлема. Лицо, вырванное из прошлого…
– Капитан?
Завьялов обернулся.
– Минуту терпения. Сейчас станет легче. Я вижу, вы стойко перенесли раздвоение личности.
– Неужели через подключение к мью-фонной сети можно вот так запросто читать мысли?
Профессор отрицательно покачал головой.
– Нам редко удается получить и дешифровать связные, последовательные мысленные образы, сгенерированные в сеть расширителем сознания, – признался он. – Вообще-то большинство сталкеров, за исключением некоторых мнемотехников, даже не подозревают, что их импланты транслируют в сеть данные, снятые на подсознательном уровне. М-связь, как вы знаете, разрабатывалась для реализации мысленного интерфейса управления машинами, так что с технической точки зрения в приеме «мыслеобразов» нет ничего необычного.
– Но катастрофа и мутация наномашинных комплексов изменили и сами чипы, и мью-фонную сеть!
– Да, верно. Не следует забывать – чипы М-связи адаптивны. Работая в контакте с человеческим мозгом, они используют разработанные еще до катастрофы алгоритмы распознавания и передачи мысленных образов.
– А общее информационное поле техноса?
– Оно пока недоступно для понимания, – развел руками Завьялов.
– Ясно. Я уже могу встать?
– Да.
– Один вопрос, капитан. Что-то известно о судьбе сталкера? Он выжил?
– Не знаю, – пожал плечами Завьялов. – Нам даже имя его неизвестно. Трудно сказать, что произошло впоследствии.
– А как же уникальный маркер мью-фона? Разве его невозможно отследить?
– Теоретически. На практике все очень сложно. Агрессивная среда отчужденных пространств не позволяет использовать стационарные комплексы слежения. Пульсации уничтожают оборудование, скорги преодолевают защиту и захватывают наши устройства, энергополя создают помехи, в общем, проблем хватает.
– Но эту запись как-то получили?
Завьялов медлил с ответом, и майор, потянувшись за одеждой, заметил:
– У меня сплошной допуск.
– Да, я знаю. Но к чему вам технические подробности?
– Хочу понять, почему мне не показали видеоверсию? Зачем такие сложности? – Он кивком указал на спецкомплекс.
– Специфика М-связи. Чип сам по себе – обыкновенное приемопередающее устройство. Когда мью-фон имплантирован человеку, источником формирования сигнала служит мозг. По периметру Барьеров установлены специальные станции. В зоны отчуждения проложены кабели. Таким образом, мы соединяемся с сетью сталкеров. Информация записывается в модули искусственной нейросети. – Он демонстративно извлек из гнезда длинную планку с нейрочипами. – Но данные с такого носителя способен дешифровать только человеческий рассудок. Этим сеть сталкеров и отличается от информационного поля техноса. Они разделились, произошла техническая мутация.
– Но точки соприкосновения остались? Иначе каким образом мнемотехники воздействуют на эволюционировавшие машины?
– Естественно, ведь М-связь и разрабатывалась для управления машинами через интерфейс мысленных команд, – вновь напомнил Завьялов. – Но проблема в том, что наномашинные комплексы разных специализаций перемешались между собой, создали совершенно новые агломерации и в конечном итоге эволюционировали. Мнемотехникам приходится подбирать индивидуальный ключ к каждому «изделию», а ситуация чаще всего отводит на это секунды, не более. – Завьялов, похоже, начал развивать свою любимую тему, его речь стала взволнованной и немного сбивчивой. – Бытует мнение, что любой сталкер способен управлять техносом, но это не так. Современные чипы позволяют оперировать сотнями командных последовательностей, но этого мало. Нужно обладать устойчивой психикой, чтобы установить контакт с эволюционировавшей машиной, железной волей, чтобы удержать концентрацию мысленных усилий, обладать развитым логическим мышлением для мгновенной идентификации структуры управляющей колонии наномашин и, наконец, воздействовать на скоргов, используя элементарные команды, единственно верные из миллионов доступных сочетаний, иначе результат будет неадекватен первоначальному замыслу. Поверьте, перечисленным сочетанием качеств обладают единицы…
– Спасибо, капитан. В общих чертах ситуация мне понятна, а углубляться в изучение проблемы сейчас нет времени. Последний вопрос: оказавшись там, используя чип мью-фона, я смогу определить местонахождение сталкера?
– Да, если он включен в сеть. Но большинство сталкеров предпочитают подключаться к сети эпизодически, по мере возникновения необходимости.
– Других вариантов нет?
– Чип мью-фона можно зафиксировать при помощи датчиков БСК[4], но при этом объект должен находиться в зоне эффективного сканирования, то есть на удалении в сто, максимум сто пятьдесят метров. – Завьялов заинтересованно взглянул на майора. – А вы действительно собираетесь в отчужденные пространства? Без специальной подготовки?
– Еще не знаю, – уклончиво ответил майор.
– Не рискуйте зря. По крайней мере подумайте, прежде чем принимать решение. Военных сталкеров готовят годами, и то при первом боевом выходе половина из них погибает. Необходимы длительные тренировки по специальным методикам, иначе психика попросту не выдержит.
– Не выдержит чего?
– Киборгизации восприятия, – лаконично ответил Завьялов. – И никакой «прежний опыт» там не поможет, – пристально взглянув на майора, неожиданно добавил он. – Я вижу, вы уверены в себе. Но за Барьером начинается иной мир, иная среда обитания, где завышенная самооценка убивает новичков быстрее, чем пуля.
– Я учту.
Дверь за майором закрылась.