Глава седьмая
– Какого хрена тут делает этот ублюдок Вителлий? – ворчал Макрон, на ходу прилаживая поудобнее поклажу. – Я уж надеялся, что после той истории в Британии никогда больше его не увижу. Так нет же, выплыл на поверхность… Сразу видно, что дерьмо не тонет и к такому же тянется.
Катон ворчливо согласился со своеобразным фатализмом друга. Так уж устроена жизнь: он повидал достаточно, чтобы это понять. И то, что Макрон обеспокоился, – правильно. Конечно, размышлял Катон, тот факт, что этот тип заявился к Нарциссу сразу после того, как их отправили выполнять навязанную им миссию, может быть простым совпадением: в конце концов, Нарцисс осуществляет великое множество всевозможных операций одновременно. Но, признавая такую возможность, центурион не мог отделаться от ощущения, что их встреча с вероломным Вителлием, бывшим трибуном Второго легиона, не случайна. Они помешали изменнику осуществить заговор, направленный на убийство императора Клавдия, но этот хитрец вышел сухим из воды, поскольку не оставил им доказательств своей вины, и тем принудил их к молчанию. Однако Катон был уверен: Вителлий ничего не забыл, и если на время и затаился, то лишь чтобы потом разделаться с ним и Макроном самым решительным образом.
Эта новая угроза добавилась к уже имеющимся страхам, и мысли о Вителлии не шли из головы Катона, пока центурионы торопливо шагали по Фламиниевой дороге. Хотя день был холодный и ветреный, на голубом небе виднелись лишь отдельные пятнышки облаков, а отпахав по дороге добрую милю, Катон так разогрел мышцы, что больше уже не ежился. Они покинули Рим в полдень, задержавшись у ворот близ храма Санка, чтобы пополнить фляги водой, и лишь когда городские стены, оставшись позади, пропали из виду, Макрон счел себя находящимся в достаточной безопасности, чтобы озвучить свои мысли. Мощеную дорогу по обе стороны обрамляли склепы и мавзолеи, теснившиеся рядом с более скромными надгробиями множества поколений умерших, погребенных за городскими стенами.
Движение по Фламиниевой дороге было оживленным: в сторону Рима нескончаемым потоком катили подводы и телеги, груженные снедью и различными товарами для продажи на огромных столичных рынках, а в обратном направлении двигался такой же поток пустых повозок. Центурионы шли со всей быстротой, на какую были способны, стараясь догнать маршевую колонну, выступившую из города за несколько часов до них и уже успевшую уйти далеко вперед, в сторону Окрикулума. Движение военной колонны облегчало и ускоряло то, что пешеходы и повозки обязаны были освобождать ей путь, тогда как двое идущих сами по себе центуриона такой привилегией не обладали, и им приходилось лавировать в плотном потоке.
– Этак мы и к ночи их не нагоним, при такой-то скорости, – проворчал Катон.
– Нагоним, – откликнулся, оглянувшись через плечо, Макрон. – Главное, не сбавлять шага. Давай, парень, не ной.
Катон стиснул зубы и ускорил шаг, догоняя друга, а когда поравнялся с ним, спросил:
– Слушай, ты знал кого-нибудь из флотских?
– Из флотских, говоришь? – Макрон сплюнул на землю. – Было дело, пересекался с некоторыми. С Рейнской флотилии. Они при выходе в отставку получали участки в Аргенторате, как и легионеры. Бездельники хреновы, вот кто они такие. Знай прохлаждались да дрыхли на своих палубах, пока наш брат легионер тянул лямку.
Катон улыбнулся.
– Я так понимаю, между легионерами и корабельной пехотой особой любви не было?
– И в помине! – с воодушевлением подтвердил Макрон. – А вот драки – да, бывали, да еще какие.
– Надо же, кто бы мог подумать. Однако раз мы с тобой нынче сами получили назначение в корабельную пехоту, все это придется простить и забыть, а?
– Простить и забыть? – Макрон поднял брови. – Хрен в глотку! На дух не выношу этих ублюдков, как и любой честный легионер. Попомни мои слова: хорошего человека среди флотских не сыщешь. Лентяи, бездельники, отребье – вот они кто. Все нормальные ребята поступили в легионы. Вот увидишь, нам придется иметь дело с никчемными отбросами.
– Ты, наверное, ждешь возможности подтянуть их муштрой?
– Катон, парнишка, нормальная муштра – это ведь не тот бестолковый хаос, который отличает службу на этих деревянных посудинах.
– Так что, служба на море уже и не служба? А ведь она нас ждет.
Макрон на миг прикрыл глаза.
– Катон, кончай испытывать нашу дружбу.
– Прости, я просто пытался поднять тебе настроение.
– Ладно, проехали. Просто имей в виду, что у нас и так все хреново, без твоих дурацких шуточек.
– Тут ты прав.
Взгляд Катона скользнул по веренице повозок, кативших по ту сторону дороги. В каждой сидело по несколько сурового вида крепких мужчин с мощной мускулатурой. Катон слегка подтолкнул друга локтем.
– Побольше бы таких ребят в легионах, а?
Макрон взглянул в указанном направлении.
– Таких? Это ты про гладиаторов? Ну нет. Такой малый в армии – последнее дело. Эти парни воображают, будто насчет сражения знают все на свете, а на деле их умения сводятся к красивым, танцующим движениям и картинным взмахам клинками. Обычный варвар уложит такого позера без затей, не дав ему покрасоваться. Гладиаторы… – Макрон устало покачал головой. – Нет уж, если ты хочешь стоять плечом к плечу с человеком, на которого можно положиться, всегда выбирай легионера. Ну, на худой конец, ежели его под рукой нет, сойдет и боец из вспомогательной когорты.
Катон внимательно посмотрел на него.
– Прости, но все-таки откуда у тебя такая неприязнь к корабельной пехоте? Наверняка ведь есть личная причина. Может, твоя сестрица дала деру с одним из них или что-то в этом роде?
Макрон взглянул на друга исподлобья.
– Сестрица? Нет, приятель, тут дело не в сестрице. А в моей матушке.
– В твоей матушке?
Макрон кивнул.
– Как-то раз в Остии остановилась трирема, подправить оснастку. Команда на несколько дней сошла на берег, и один из этих хлыщей охмурил мою мамашу так, что она бросила всех нас на хрен и уплыла со своим морячком навстречу долбаному закату, а я ее больше никогда уже не видел. Сам-то я тогда был почти мальчишкой: это случилось двадцать лет назад.
Катон был ошеломлен. За два года, что он знал Макрона, его друг почти не заговаривал о своем прошлом. И теперь вдруг такое! Правда, Катон уже привык ко всякого рода ветеранским байкам и не мог скрыть сомнений.
– Это правда?
– Я тебе когда-нибудь врал?
Катон беспомощно пожал плечами.
– Ну, всякое бывало. Я бы сказал, даже частенько. Солдатские побасенки, сам знаешь. Дело обыкновенное.
Макрон поджал губы.
– Ну, бывает… Но это чистая правда. Поэтому я на дух не переношу флотских, – признался он.
У Катона потяжелело на сердце. Если Макрон донесет свое предубеждение до Равенны, их жизнь на морской базе обещает стать весьма нелегкой. Обычное соперничество, существовавшее между разными родами войск, уже само по себе осложняло притирку в новой ситуации, но когда на это накладывалась еще и личная обида, все усугублялось.
Катон попытался урезонить друга:
– И ты правда считаешь, что по поступку одного из них можно судить обо всех остальных?
– А что, нет?
Катон аж присвистнул от досады.
– Это едва ли справедливо.
– А при чем тут справедливость? Один ублюдок сманил из дома мою мамашу. Сейчас пришла моя очередь, и я намерен отыграться. И не собираюсь морочить себе голову всякой ерундой насчет справедливости.
– Предубеждения не решают проблем, – спокойно возразил Катон.
– Чушь собачья! Какой из твоих дурацких философов это тебе напел? Предубеждения помогают разрешать проблемы, и очень быстро: надо только иметь для этого смелость. А как, по-твоему, нам удалось построить Империю? Может, играя в справедливость с ордами волосатых варваров? Думаешь, мы уговорили их сложить оружие и отдать нам свои земли? Как бы не так! Мы решили, что имеем право властвовать над ними, потому что они невежественные дикари. Все они. Что, по моему убеждению, правильно. Потому что при таком подходе куда проще лупить их по головам, а вот если начнешь задумываться о том, кто прав: они или мы, спорить сам с собой, выдвигая «за» и «против», тебя самого прикончат – глазом моргнуть не успеешь. Такой подход, как у меня, облегчает жизнь, а возможно, и удлиняет. Так что, Катон, дружище, избавь меня от своих соображений о справедливости, ладно? Если я терпеть не могу флотских, значит, мне так надо. Это упрощает жизнь. Ты можешь относиться к ним, как тебе заблагорассудится, но ко мне с этим не лезь. Договорились?
– Ну, если тебе так угодно…
– Мне так угодно. Все. Давай сменим тему.
Катон понял, что в этом вопросе ему друга с места не сдвинуть – во всяком случае пока. Возможно, со временем Макрона удастся убедить если не изменить свою точку зрения, то хотя бы вести себя осмотрительнее и сдержаннее, и тогда их служба на флоте станет не столь уж суровым испытанием. Если Нарцисс говорил правду (а сомневаться в этом оснований не было), Катона с Макроном и так ожидала чрезвычайно опасная миссия, и в такой ситуации раздоры со своими же людьми представлялись крайне нежелательными.
Чуть наклонившись вперед, Катон поправил поклажу на спине и молча зашагал дальше. Некоторое время Фламиниева дорога взбиралась на невысокий кряж к северу от столицы, а когда снова выровнялась, он сошел с обочины в тень пары высоких кипарисов и опустил свой узел на землю. Макрон, пройдя еще несколько шагов, остановился, неохотно покинул мостовую и подошел к другу.
– Уже устал?
– Есть немного, – признался Катон. – Давненько не участвовал в марш-бросках, вот и отвык.
– Правда? – ухмыльнулся Макрон. – Ну, тогда тебя можно причислить к долбаной корабельной пехоте.
– Очень смешно.
Катон отпил глоток из своей фляги и взглянул вдоль дороги назад, в сторону Рима, раскинувшегося на склонах семи холмов и прилегающем к ним пространстве. После того как он несколько месяцев прожил в городской толчее, Катон испытывал странное чувство от того, что теперь мог охватить столицу с миллионным населением одним взглядом. Огромный комплекс императорского дворца был прекрасно различим даже с расстояния в несколько миль, только отсюда он казался маленьким, словно детская постройка из кубиков. На миг Катон задумался о том, сколь малы все человеческие достижения во вселенском масштабе. Дворец со всей его властью и могуществом, кознями и интригами, город с муравейниками домов и лабиринтами заполненных людьми улиц – все это, стоило взглянуть с отдаления, виделось далеко не столь величественным и впечатляющим, как вблизи.
Молодой центурион покосился на друга. Макрону все виделось иначе. Он привык жить в конкретном, овеществленном мире, решая практические, непосредственно встающие перед ним задачи. В определенном смысле Катон завидовал ему и был бы не прочь и сам обрести такой же незамысловатый и деловой подход к жизни. Он тратил слишком много времени на отвлеченные размышления, а когда думал о том, что в легионах это может стоить жизни, перед ним снова разверзлась пропасть сомнения в себе. Будучи произведен в центурионы, Катон стал глубже осознавать свою ответственность, острее воспринимать оплошности, и оттого тоска по простой и незатейливой жизни, какую, по его мнению, вел Макрон, делалась еще сильнее.
– Ну как, налюбовался? – прервал его размышления Макрон. – Может быть, пойдем дальше?
– Да, да. – Катон заткнул флягу пробкой, глубоко вздохнул и вскинул поклажу на плечи. – Я готов. Пошли.
Ближе к вечеру облака начали сгущаться и темнеть, затягивая небо и постепенно скрывая солнце за завесой грязно-серого марева. После того как центурионы миновали пригороды Рима с полями, лугами и мастерскими, обслуживающими нужды столицы, движение на дороге сделалось не столь интенсивным. Склоны холмов по обе ее стороны все чаще покрывал лес, а вот дома и хозяйственные постройки, напротив, попадались на глаза все реже. Небо совсем помрачнело, и тучи пролились ледяным, жалящим дождем. Оба центуриона быстро промокли насквозь. Добравшись до маленькой придорожной таверны, Макрон с Катоном заказали по чаше подогретого вина, достали из узлов армейские водонепроницаемые накидки и набросили их на плечи.
Всмотревшись наружу сквозь завесу капель, падавших с нависавшей над краем дороги соломенной крыши, Катон покачал головой:
– Похоже, дождь зарядил надолго. Далеко еще до Окрикулума?
– Три часа ходу, – ответил Макрон после недолгого раздумья.
– Через три часа уже стемнеет.
– Стемнеет раньше, при такой-то погоде.
Катон обвел взглядом помещение.
– Мы могли бы остановиться на ночь здесь, а колонну догнать завтра.
Макрон покачал головой.
– Мне, знаешь ли, неохота выкладывать деньги за простой, когда впереди ждет бесплатный ночлег. Кроме того, если остаться здесь, завтра, чтобы догнать колонну, придется вставать ни свет ни заря, а в этом тоже радости мало. Так что, приятель, допивай вино, и пошли.
Катон бросил на него сердитый взгляд, но тут же оттаял. В конце концов, лучше отмахать еще несколько часов под дождем, чем всю ночь и утро слушать ворчание и жалобы Макрона. Вздохнув, он допил остаток вина, наполнив желудок теплом, закинул на плечи поклажу и вышел на улицу. Дождь за это время только усилился: длинные, серебристые бичи струй со свистом хлестали по мостовой, рассыпая брызги. Катон вдруг осознал, что на дороге они одни. Он обернулся, бросил последний, тоскливый взгляд на манивший теплом и светом трактир и прибавил шагу, догоняя темневшую впереди фигуру Макрона.
Они отмахали примерно милю, когда небо полыхнуло слепяще-белой вспышкой, а спустя миг в их ушах прогремел оглушительный раскат грома. Катон вздрогнул и окликнул Макрона:
– Нам надо найти укрытие.
Его слова заглушил следующий громовой удар, поэтому он прибавил шагу, догнал Макрона и, схватив его за плечо, крикнул снова:
– Давай найдем укрытие!
– Что? – Макрон усмехнулся. – Укрытие? Это еще зачем? Подумаешь, дождик капает.
– Дождик капает?
– Ну. А в чем дело? Ты совсем размяк от городской жизни или как?
– Нет.
– Ну а нет, так и пошли дальше, – крикнул Макрон, перекрывая грохот, повернулся и зашагал по дороге.
Катон проводил его взглядом, потом пожал плечами и двинулся по его стопам. Гром грохотал то и дело, его раскаты эхом отдавались от окрестных холмов, и они не слышали ни топота копыт, ни стука колес, пока маленький конный отряд на всем скаку не вылетел из сумрака чуть ли не прямо на центурионов. Катон едва успел отскочить и крикнуть, предупреждая об опасности Макрона, когда закутанные в плащи всадники, тоже в последний миг отвернувшие коней в сторону, во весь опор пронеслись мимо.
Макрон, в свою очередь, спрыгнул с дороги и свалился в сточную канаву, на небольшом расстоянии впереди Катона. Мимо пронеслись сначала двое всадников, за ними легкая крытая повозка и еще двое верховых. Они умчались вперед не то что не остановившись, но даже не оглянувшись на двоих путников, едва не угодивших им под копыта.
– Эй, вы! – заорал Макрон, приподнявшись из канавы. – Ублюдки!
Его крик потонул в шуме грозы, а спустя миг повозка с эскортом растворилась во мраке и пропала из виду, хотя Макрон еще некоторое время изрыгал ей вслед проклятья. Поднявшись и подхватив свой тюк, Катон направился вперед, чтобы помочь Макрону. Тот немного утих, лишь когда они оба, промокшие и испачканные, снова вышли на дорогу.
– Ты в порядке, Катон?
– В полнейшем.
– Если догоним этих ублюдков, я им такую взбучку задам, что они вовек не забудут.
– Мы их не догоним. Ты же видел, с какой скоростью они несутся.
Макрон бросил взгляд вдоль дороги.
– Ну, может, они остановятся на ночлег в Окрикулуме.
– Вот тогда и посмотрим, что да как.
– Ладно, пошли, а то мы вовек дотуда не доберемся.
Они подняли свои отсыревшие узлы и двинулись дальше по блестевшей под проливным дождем дороге.
Наступления ночи, поглотившей остатки дневного света, центурионы практически не заметили из-за грозового мрака. До Окрикулума путникам пришлось тащиться больше двух часов. Когда же они, мокрые, заляпанные придорожной грязью, появились у ворот, то в колеблющемся свете прикрытых от дождя факелов больше походили на нищих бродяг, чем на военных командиров.
Привратник неторопливо поднялся со своей укрытой под аркой скамьи и, засунув большие пальцы за поясной ремень, заворчал:
– Ну, кого еще тут по ночам носит? Надеюсь, у вас есть чем заплатить за вход?
– Пошел на хрен! – проорал Макрон. – Только сначала впусти нас!
– Ага, разбежались, – привратник нахмурился и положил руку на рукоять меча. – У нас правила простые: пла́тите за проход – и попадаете в город. В противном случае… – он кивком указал назад, на дорогу.
– Это к нам не относится, приятель, – ответил Макрон. – Мы центурионы, прибыли по службе. Давай, пропускай.
– Центурионы? – В голосе привратника звучало сомнение, и Макрон распахнул накидку, чтобы показать ему армейского образца меч и походное снаряжение, которое было ни с чем не спутать. Страж ворот перевел взгляд на Катона, который, промокнув, выглядел еще моложе своих лет.
– Что, и этот тоже?
– И этот тоже. Пропускай, не тяни!
– Ладно.
Он кивнул паре помощников, сидевших под аркой, и они отвели одну из створ ровно настолько, чтобы пропустить путников. Макрон кивком поблагодарил привратника, и они вступили в город.
Казармы временного размещения находились совсем недалеко от ворот: за небольшой аркой находилась площадка, по одну сторону которой тянулись конюшни, а по другую, вдоль остальных трех стен, жилые бараки. Изнутри, сквозь щели закрытых ставней, пробивался, падая под тупым углом на плитняк, свет. Прикрытые от дождя факелы давали достаточно освещения, чтобы сориентироваться. При входе центурионы предъявили таблички дежурному, и тот объяснил им, как пройти в комнаты для командиров. Проходя через двор, Макрон скользнул взглядом по выстроившимся у конюшен повозкам. В основном то были фуражные подводы, но его внимание привлек маленький возок, пристроившийся в конце их линии. Он остановился так резко, что Катон налетел на него.
– Тьфу! Ты что?
– Тихо, – шикнул на него Макрон, поднял руку и указал. – Ты только глянь.
Катон взглянул в указанном направлении – и охнул.
Там стояла крытая повозка, которую он сразу узнал. Ошибки быть не могло: именно из-за нее они за несколько миль до города оказались в придорожной канаве.