Глава четвертая
Выйдя из дворца, центурионы двинулись через забитый народом Форум. Семьи, старавшиеся держаться вместе, и шумные компании молодых людей с кувшинами вина двигались по направлению к Большому цирку, чтобы занять хорошие места перед началом состязаний. С трудом протолкавшись через этот нескончаемый людской поток, они направились в таверну на ближайшем углу. Обычные утренние посетители, возницы и грузчики, работавшие в ночную смену, вымотавшиеся за ночь, а теперь еще и захмелевшие, уже начинали расходиться по домам, чтобы завалиться спать.
Макрон жестом подозвал подавальщика.
– Что угодно, господа? – спросил юнец, с виду большой проныра, с любопытством поглядывая на доспехи и снаряжение и явно думая, как бы содрать с центурионов побольше.
– Кувшин самого дешевого вина. Две чаши. И побыстрее.
– «Быстро заказали, мигом обслужили», – улыбнулся юнец. – Таков наш девиз.
– Здорово, – буркнул Макрон, подняв на него глаза. – Только если без девизов и прочей болтовни, то получится еще быстрее.
– Э… Да, наверное. Я сейчас.
Прислужник умчался, а Макрон снова обернулся к другу. Тот с отсутствующим видом уставился через заполнявшую Форум толпу дальше, на сурово возвышавшийся Палатин и дворец. С того момента, как они покинули кабинет прокуратора, Катон не вымолвил ни слова. Молчал он и сейчас.
– Веселее, парень, – промолвил Макрон, похлопав его по руке. – Вино уже заказано.
Катон повернулся и встретился с ним взглядом.
– У меня нет должности, почти не осталось денег, а теперь, оказывается, еще и могут казнить в самом скором времени. Ты и правда считаешь, что чаша дешевого вина способна мне помочь?
Макрон пожал плечами.
– Ну, хуже от нее тебе в любом случае не станет. Как ни крути, а вино – это лучший способ заставить вещи казаться лучше, чем они есть на самом деле.
– Тебе, конечно, виднее, – пробормотал Катон. – За последние три месяца ты вылакал столько, что хватило бы свалить с ног целую армию.
Вернувшийся прислужник со стуком поставил на деревянную столешницу перед центурионами две чаши самнитской работы, наполнил их из кувшина, после чего, с показной услужливостью поставив на стол и его, осведомился:
– Слыхали новость?
Макрон и Катон повернулись к нему с раздраженными физиономиями, всем видом давая понять, что лучше бы ему заткнуться да поживее от них убраться. Однако отделаться от юнца, рассчитывавшего поживиться, было не так-то просто. Прислонившись к крепкому деревянному столбу, служившему опорой для трех этажей, находившихся над таверной, он с заговорщическим видом объявил:
– Порций вернулся в город.
– Порций? – Макрон поднял бровь. – Кто он, на хрен, такой, этот Порций, и с какого перепугу его возвращение должно меня интересовать?
Юнец покачал головой, явно показывая, что удивлен подобным невежеством, да еще и со стороны армейских командиров.
– Он всего лишь лучший колесничий, когда-либо участвовавший в гонках за «синих». Общепризнанный фаворит сегодняшних состязаний: с упряжкой управляется так, словно родился с вожжами в руках. Я вам вот что скажу, – он подался к ним ближе, – сделав сегодня правильную ставку, можно сорвать хороший куш. И я готов вам в этом помочь.
– Кончай дурить людей, – донесся ворчливый голос из-за соседнего стола, и Макрон, обернувшись, увидел смотревшего на центурионов стражника. – Пустое место этот твой Порций, на него ставить все одно, что кости бросать. Да и вообще, ежели возница на что-то годен, то ездит только за «зеленых». Поберегите свои денежки, командиры. Ставьте на Непота, он «зеленый».
– Непот? – Служитель таверны возмущенно плюнул на пол и воззрился на стражника с той привычной враждебностью, которую всегда испытывали по отношению к своим соперникам агенты ипподромных партий. Затем отступил к своей стойке, не преминув, однако, напоследок пробормотать: – Чем ставить на этого Непота, лучше уж сразу выбросить свои деньжата в Клоаку.
– Я слышу твое вранье! – крикнул из-за стола стражник.
– Ох уж эти гонки, – вздохнул Катон. – Если что и погубит Империю, так это они.
Макрон, однако, своего друга не слышал: его взгляд был прикован к стражнику. Потом он развернулся и похлопал того по плечу.
– Привет, приятель, – с улыбкой промолвил центурион. – Эти скачки… Надеюсь, у тебя найдется добрый совет для товарища по оружию?
– Совет? – Тот обвел взглядом зал, но, похоже, никто больше их разговор не слушал. – Да, один совет у меня найдется. Ни за что не ставьте на этого прощелыгу Порция. – Он постучал себя пальцем по носу. – Непот, командир, вот правильный выбор. Поставь на него всего несколько денариев, и тебе будет весело. Ну а сейчас прошу прощения, но я должен идти.
Заскрежетал по напольным плитам отодвигаемый табурет: стражник нетвердо поднялся на ноги, двинулся, пошатываясь, к дверям и, едва выйдя из таверны, исчез в заполнявшей Форум толпе.
– Сюда ему, надо думать, лучше не возвращаться, – пробормотал Катон. – Впрочем, это мелочи: мне бы его проблемы.
Макрон повернулся к другу: ему очень хотелось чем-то его утешить, но по этой части он никогда не был силен.
– Это просто невезенье, парень.
– Невезение? – Катон горько рассмеялся. – Нет, куда больше, чем просто невезение. Я что имею в виду: после всего, что нам пришлось испытать, после всего, что мы сделали для командующего, этот патрицианский ублюдок добьется-таки того, чтобы со мной расправились. Вот на это ты можешь ставить любые деньги без риска. И все только ради того, чтобы сохранить незапятнанной свою репутацию поборника строгой дисциплины. Ну а императорский секретарь, ясное дело, его в этом поддержит.
– Он может предложить помилование, – предположил Макрон.
– Ничего такого он не предложит, – отрезал Катон. – И в любом случае: ты ни о чем не забываешь?
– Не понял. Что ты имеешь в виду?
– Да то, что ты тоже под угрозой. Что, если командующему приспичит объявить тебя причастным к делу о смерти центуриона Максимия?
– Не думаю, чтобы он так поступил. Никаких свидетельств моей причастности к этому убийству у него нет – только слухи, распускаемые горсткой идиотов, почему-то не верящих, что Максимия убили враги. Нет, меня вовсе не это тревожит, я беспокоюсь о тебе.
Он вдруг смутился, отвел глаза и непроизвольно покосился на крепко привязанный к поясу кошель.
– Но и с тобой все, может быть, еще обойдется, а вот что меня беспокоит в первую очередь, так это тот факт, что мы вконец издержались, и если в ближайшие несколько дней не получим положенных выплат, нам придется голодать. А если не получим и до следующего месяца, то нас вышвырнут на улицу, потому как не сможем заплатить за комнату. Одно к одному, и все не радует. Верно говорю, парень?
– Верно.
– Стало быть, надо с этим что-то делать.
– Что, например?
Макрон улыбнулся и подался к нему через стол:
– Например, воспользоваться советом и отправиться, пока не поздно, в Большой цирк.
– Ты совсем спятил? У нас осталось несколько последних монет, а ты хочешь спустить их на скачках?
– Спускают деньги одни дураки. А мы будем действовать наверняка.
– Нет, ты, похоже, неисправимый оптимист. А я? Я реалист. Поставить деньги на скачках – это все равно что просто выбросить их.
Макрон хлопнул ладонью по столу с такой силой, что подскочили чаши.
– Да кончай ты, Катон! Просто выбросить – это одно, а воспользоваться советом и попытать счастья – совсем другое. Денег у нас все равно в обрез, но шанс выиграть есть всегда, и если повезет, мы еще некоторое время продержимся. Да и что мы рискуем потерять?
– Да ничего, кроме здравого смысла.
Макрон смерил его взглядом.
– Давай хоть раз положимся на судьбу и посмотрим, что из этого выйдет.
Катон задумался, но размышлял недолго. Макрон был прав: он уже потерял все, что имел в жизни, да почти наверняка и ее тоже. Так стоит ли переживать из-за нескольких монет? Еще неизвестно, что случится раньше: придет ответ командующего из Британии или костоломы хозяина дома начнут вышибать из него долги. Но пока он жив, надо, по крайней мере, попытаться прожить оставшиеся дни получше.
– Ладно, уговорил. Пошли.
Когда они, пройдя под огромной аркой, оказались в Большом цирке, в секторе, отведенном для военных, уже почти не оставалось свободных мест. Большая часть каменных скамей была занята преторианцами, пившими вино из кожаных мехов и делавшими ставки, но кое-где среди них виднелись и группы легионеров. То были отпускники или служаки, дожидавшиеся, как и Макрон с Катоном, нового назначения. Были и, совсем в малом количестве, отставники, уволенные по выслуге лет или по увечью и теперь жившие в свое удовольствие, получая пенсию и пользуясь всеми правами ветеранов.
Император Клавдий прозорливо изменил план рассадки так, что теперь по обе стороны и позади от императорской ложи располагались гвардейцы; сенаторам же была выделена особая, просторная зона, где те, привольно расположившись на скамьях, потягивали подогретое вино из кубков, которые подносили им рабы. Озирая амфитеатр, Катон отметил небольшой изолированный сектор, предназначавшийся для дев-весталок, и не столь просторную, как сенаторская, но все же оставлявшую некоторый простор зону для всадников и почетных гостей. Почти все прочие скамьи были битком забиты простонародьем, а в самых задних рядах теснились иностранцы, вольноотпущенники и не связанные семейными узами женщины, многие из которых явно промышляли торговлей своей особой.
– Нечего тебе туда таращиться, – буркнул Макрон, проследив за взглядом друга. – Они не для тебя. Во всяком случае до тех пор, пока Непот не сделает свое дело.
Катон перевел взгляд вперед и вниз, туда, где должны были состояться скачки. Группа распорядителей направлялась на свои места, в то время как рабы завершали последние приготовления к первому заезду, посыпая песком, разглаживая и выравнивая дорожки. Жреческие помощники выкатили к центру площадки, туда, где напротив императорской ложи находился жертвенник, клетку с безукоризненно белыми козами.
Как обычно, вокруг арены сновали бесчисленные разносчики, торговавшие закусками, подушками, чтобы подкладывать на каменные скамьи, и яркими шарфами, какие надевали сторонники той или иной партии. Тут же вертелись и служки, принимавшие ставки: каждого из них, для уверенности в сохранности денег, сопровождал громила, а то и двое. Макрон, нервно сглотнув, поднялся и двинулся к смуглому испанцу, державшему узел с восковыми табличками. За его спиной маячили двое громил могучего сложения и устрашающего, как у большинства отставных гладиаторов, вида. У каждого из них имелся подвешенный на переброшенном через плечо ремне денежный ящик, а в руке толстый деревянный посох.
– Дай-ка догадаюсь, – промолвил принимавший ставки служитель, окидывая Макрона взглядом и оценивая его возможности. – Надо думать, ты хочешь поставить золотой на победу Порция.
– Хм, нет, – буркнул Макрон, чувствуя, как проступила на щеках краска смущения, и тихо продолжил: – Пять денариев на Непота.
– Пять денариев? – громко удивился служитель. – Всего-то? Заслуженный центурион наверняка может позволить себе большую ставку.
– Да, позволить могу. Но ставлю пять.
– На Непота? А ты слышал, что ставки один к десяти?
– На то и рассчитываю.
– Ну, деньги твои. Если ты уверен…
Макрон нахмурился.
– Ты принимаешь ставку или нет?
– Конечно, конечно, я с радостью приму твои деньги. Один момент… господин.
Служитель выудил табличку, взял стилос и, бормоча себе под нос, стал делать очередную запись.
– Пять ден. На Непота… Как твое имя?
– Центурион Макрон.
– Макрон… Прекрасно, все записано, давай свою ставку.
Макрон вручил ему пять серебряных монет из своего кошелька, а служитель опустил их в щель короба одного из своих охранников. Монетки глухо звякнули, упав на уже лежавшие внутри. Служитель кивнул человеку, несшему короб:
– Ставка номер сто сорок три.
Бывший гладиатор приподнял висевший на боку тяжелый металлический обод, нашел колышек с нужным номером и, высвободив из ячейки, вручил Макрону. Служитель ехидно улыбнулся.
– Приятно было иметь с тобой дело, хотя сомневаюсь, что мы увидимся снова. А сейчас, если ты меня извинишь…
Макрон сунул колышек к себе в кошель и вернулся к Катону.
– Сколько ты поставил на Непота? – поинтересовался тот.
– Достаточно, – беззаботно ответил Макрон и поверх голов зрителей указал на императорскую ложу. – Смотри, слуги Клавдия уже там. Должно быть, скоро сам будет.
– Так все-таки сколько? – стоял на своем Катон.
– Ну, пять денариев… Что-то вроде того.
– Пять? Макрон, это же почти все, что у нас есть.
– Это все, что у нас есть. – Макрон виновато пожал плечами. – Ну да, мы рискуем. Но ставки десять к одному.
– Вот как? А почему ты считаешь, что это хорошо? Как я понимаю, шансов на проигрыш у нас девять из десяти.
– Послушай, – понизил голос Макрон, – тот малый сказал, что дело верное. Мы с тобой получим пятьдесят полновесных серебряных монет.
– Спасибо, считать я умею. Пятьдесят монет. Это если Непот выиграет.
– Он выиграет, ты уж мне поверь. У меня на такие вещи чутье.
Катон покачал головой и отвернулся: взгляд его снова переместился к императорской ложе.
Слуги деловито расставляли на стоявшем рядом с императорским креслом столе закуски и вино. Даже с расстояния в полсотни шагов Катон рассмотрел аккуратно разложенные на большом плоском блюде куски дичи, глазированные чем-то, похожим на мед. От этого зрелища рот его наполнился слюной, а в животе заурчало.
В это время в ложу, проходя через отдельный вход, начали заходить и рассаживаться приближенные императора. Горстка избранных сенаторов устроились на табуретах с подушками, расставленных по обе стороны от тронного помоста. Вошедшие следом вольноотпущенники и писцы остались стоять в задней части ложи. И наконец, все увидели пучки седых волос и золотой венец, покрывавший голову Клавдия. Толпа разразилась восторженным ревом, отдававшимся от стен Большого цирка.
«Громче, чем шум битвы, – подумал Катон. – Гораздо громче».
Некоторое время император стоял неподвижно, греясь в лучах почитания. Лишь голова его слегка подергивалась: это происходило непроизвольно и не поддавалось никакому контролю. Наконец Клавдий медленно поднял руку, приветствуя собравшихся, которые откликнулись на этот жест еще более оглушительным ревом. Затем рука императора упала, он взошел на помост и неуклюже опустился на сиденье. Когда рядом с ним появилась его жена, Мессалина, ликование сделалось и вовсе безумным.
Макрон склонился к Катону и прокричал ему в ухо:
– Судя по тому, что я слышал, здесь найдется немало тех, кто знает ее чуть ли не так же хорошо, как и ее муж.
Он усмехнулся, тогда как Катон встревоженно огляделся, опасаясь, не подслушал ли кто это высказывание. Он прекрасно знал, что в любой толпе найдется немало желающих донести, за скромное вознаграждение, о крамольных речах дворцовым агентам. После такого доноса в дверь невоздержанного на язык человека стучались преторианцы. Его уводили, и больше его никто не видел и ничего о нем не слышал. К счастью, неосторожные слова Макрона потонули в реве толпы, так что Катон вздохнул с облегчением.
И тут в ложу вошел еще один человек: худой, темноволосый, в простой белой тоге. Клавдий улыбнулся вошедшему и указал ему на место рядом с помостом. Катон почувствовал у своего уха сложенную чашечкой ладонь Макрона: тот указал на новоприбывшего и спросил:
– Узнаешь, кто пожаловал?
Катон кивнул.
– Наш приятель, секретарь императора.
– Как думаешь, Нарцисс знает, что мы в Риме?
– Если еще и нет, то скоро узнает!
– Нам это ничего хорошего не сулит. Это ведь он, ублюдок, подбил командующего на то, чтобы подвергнуть нашу когорту децимации.
– Да уж, помню. Весть о том, что я жив, его не обрадует.
Глядя поверх голов зрителей на Нарцисса, Катон ощутил накатившую волну страха. Мало что могло укрыться от человека, контролировавшего тайные службы Империи и располагавшего, в силу доверия к нему Клавдия, почти неограниченными возможностями. И уж конечно, узнай Нарцисс, что Катон в городе, он уж постарается – чем скорее, тем лучше – обрубить все концы, удушив его в каком-нибудь темном, забытом каземате Мамертинской тюрьмы. Правда, при всех возможностях Нарцисса оставалась некая вероятность того, что его всевидящее око пока еще не обнаружило их с Макроном.
И в этот самый момент Нарцисс вдруг повернулся на своем сиденье и, прежде чем Катон успел среагировать, устремил взгляд поверх толпы именно туда, где сидели центурионы. Внутри у Катона похолодело: с задержкой всего на долю мгновения он распластался на скамье, уйдя с линии взгляда.
– Дерьмо… – твердил в отчаянии Катон. – Дерьмо… дерьмо… дерьмо!
Ничего не понимающий, но встревоженный странным поведением друга, Макрон присел на корточки рядом с ним.
– Что с тобой?
– Он нас засек! Нарцисс меня видел.
– Ну не хрена же себе! Но как это возможно? Мы всего лишь пара физиономий среди тысяч людей. Он не мог…
– А я тебе говорю, он видел меня! – вскричал Катон, чуть ли не ощущая грубую хватку преторианцев, которых Нарцисс, конечно же, пошлет его схватить. – Все может закончиться в любой момент.
Макрон медленно поднялся, бросил взгляд на императорскую ложу и тут же снова присел рядом с другом.
– Послушай, он даже не смотрит в эту сторону. Сидит, беседует с императором, ничего больше. Не мог он тебя узнать. Успокойся!
Ликующие крики быстро смолкли: жрецы приготовились совершить жертвоприношение в честь открытия состязаний. Двое жреческих помощников вытащили из клетки упиравшегося белого козла, подняли, схватив за ноги, по ступеням к алтарю и бросили на поблескивающую мраморную поверхность. Над площадкой разнесся едва достигавший зрительских рядов высокий голос жреца, возносившего хвалу Юпитеру, наилучшему и величайшему императору Клавдию, его домочадцам, Сенату и народу Рима, а также колесничим. Затем он воздел над блеющим животным кривой кинжал, выдержал паузу, дав солнцу блеснуть на клинке, и нанес удар. Отдаленное блеяние резко оборвалось. Жрец склонился над еще дергавшимся жертвенным животным, вскрыл ему брюшную полость и извлек печень, отливавшую пурпуром и испускавшую в холодном воздухе пар. Он внимательно рассмотрел извлеченный орган, потом подозвал коллегу, который подверг ее столь же пристальному осмотру. Жрецы посовещались, после чего первый из них воздел печень над головой в знак того, что Юпитер принял жертву, а стало быть, можно начинать состязания. По стадиону, замершему до этого в напряженном ожидании, прокатился облегченный вздох. Макрон хлопнул себя ладонями по коленям, ухмыляясь, как мальчишка.
Настал черед благочестивых речей отцов сенаторов, которые, впрочем, постарались сделать их настолько краткими, насколько позволяли приличия. Все сводилось к обычным цветистым похвалам в адрес устроителя состязаний, каковым в данном случае являлся император Клавдий, который, выслушивая славословия, нетерпеливо притопывал ногой и даже помахал рукой, давая выступавшим понять, чтобы те побыстрее закруглялись. Зрители вежливо аплодировали каждому оратору, а когда последний из них наконец спустился с помоста, вытянули шеи, обратили взоры к линии ворот в дальней стене цирка и замерли в ожидании.
На миг над ареной воцарилась тишина. Потом грянули трубы и ворота распахнулись: за ними находились темные тоннели, что вели к сборной площадке. В темноте угадывалось движение, а спустя долю мгновения оттуда на песчаную арену выкатили колесницы. Зрители, вскакивая с мест, разразились криками, сначала хаотичными, а потом довольно слаженными: сторонники каждой партии славили своих фаворитов и грубо поносили соперников. Преторианцы по большей части поддерживали «синих» и выкрикивали имя Порция, когда тот во главе своей команды проехал мимо императорской ложи, приветствуя Клавдия.
– Чтоб тебе проиграть, ублюдок, – проворчал себе под нос Макрон, но тут же нервно огляделся, набрал воздуху и заорал: – Порций, давай!
Катон удивленно поднял бровь. Макрон пожал плечами и пояснил:
– Это чтобы не выделяться. Драка нам с тобой ни к чему.
Между тем колесницы четырех различавшихся по цвету команд совершили приветственный объезд и теперь выстроились в одну линию, напротив императорской ложи. Вспомогательный персонал толпился вокруг, в последний раз проверяя и подправляя упряжь или нанося дополнительную смазку на оси. Сами колесничие проверяли поводья и в сотый раз убеждались в том, что острые, как бритвы, ножи при них, в своих ножнах. На каждом вознице была короткая туника без рукавов, на ногах легкие обмотки. И то и другое – цвета своей команды.
Все свое внимание Макрон сосредоточил на Непоте, жилистом, смуглом мужчине в зеленой тунике. Тот держался прямо и стоял неподвижно, как показалось Макрону, так неподвижно, словно боялся пошевелиться. А стоило бы.
Наконец все приготовления были завершены, вспомогательные команды покинули площадку, а колесничие взялись за вожжи, сдерживая своих скакунов. Выращенные специально для скачек животные нервно переступали и фыркали, их мощные лоснящиеся бока вздымались и опадали.
Даже Катон на какое-то время позабыл все свои тревоги: сидел на самом краешке скамьи и не сводил взгляда с колесниц, готовых сорваться с места. Император кивнул распорядителю, и тот выступил на подиум, напротив императорской ложи. В руках он держал маленький флаг, который аккуратно развернул, после чего медленно поднял, полностью выпрямив руку. Взоры тысяч собравшихся на стадионе людей были обращены к нему, над ареной висела тишина, нарушаемая лишь конским храпом. Выждав и убедившись, что упряжки выстроились в настолько ровную линию, насколько это вообще возможно, распорядитель резко взмахнул рукой, опустив затрепетавший флаг. Зрители откликнулись громовым ревом. Колесничие щелкнули вожжами, и из-под копыт рванувшихся вперед коней полетели фонтаны песка.
Состязания начались.
Порций, оправдывая репутацию, сумел-таки выжать из своей упряжки больше, чем другие, и на первом прогоне вырвался вперед. «Синяя» колесница с отрывом от других упряжек домчалась до поворотного помоста, на всей скорости стала огибать его, рискованно кренясь и взметая целые песчаные завесы, и на время пропала из виду. Крики окружавших Катона зрителей стихли, все взоры были обращены к сооружению, из-за которого ожидалось появление колесниц. И вот, разбрасывая песок, первая из них оказалась на виду. Преторианцы подскакивали от восторга, выкрикивая имя Порция. Однако оказалось, что прямо за ним следует Непот, и у Макрона едва не вырвался возглас одобрения: разрыв между соперниками был совсем невелик и, по мере того как они неслись обратно к императорской ложе, неуклонно сокращался. Это, однако, не укрылось от Порция, который, увидев опасность, принялся маневрировать так, чтобы его колесница преграждала сопернику дорогу. Сторонники «зеленых» взревели от ярости. Макрон что было сил сжал кулаки и закусил губу, стараясь не издать ни звука. Что же до сидевшего рядом с ним Катона, то он едва мог смотреть на то, как человек, в руках которого находилась судьба их последних денег, отчаянно натягивал вожжи, а потом, уже недалеко от поворота, резко забрал влево. Порций неверно оценил этот маневр и замешкался – лишь на долю мгновения. Непот не преминул этим воспользоваться: навалился на ограждение колесницы, подбадривая истошными криками свою упряжку, и отчаянным усилием вырвался вперед. Катон ощутил бурный прилив радости, хотя приложил все усилия, чтобы этого не выдать.
А вот у Макрона вырвался возглас: он даже вскинул над головой сжатый кулак, но тут же встревоженно огляделся. Некоторые преторианцы, похоже, заметили его жест и удивились, но скачки продолжались, и их взгляды снова обратились к арене.
– Осторожно, – пробормотал Катон. – Мне почему-то кажется, что мы не среди друзей.
Между тем на площадке Непот первым домчался до поворотного помоста и, огибая его, скрылся из виду. За ним, отставая совсем ненамного, умчалась «синяя» колесница. Остальные упряжки, «красная» и «желтая», скакали бок о бок, изо всех сил стараясь сократить разрыв, отделявший их от лидеров. И снова цирк замер, ожидая, когда колесницы появятся из-за поворота. Туда в нетерпении были обращены все взоры.
Впрочем, не все.
Машинально бросив взгляд в сторону императорской ложи, Катон увидел, что Нарцисс смотрит не на арену, а прямо на него. Их глаза встретились: тот был в этом уверен. Секретарь императора смотрел прямо на него, и Катону не оставалось ничего другого, как попытаться не выдать себя, сделав вид, будто он просто один из множества зрителей. Но Нарцисс указал на него пальцем, медленно помахал рукой и снова обратил взор к арене.
Молодого центуриона сковал холод страха. Сомнений не оставалось: Нарцисс увидел его, узнал, и уж теперь-то ему от секретаря императора не укрыться. Катон понимал, что может считать себя почти покойником.
Нарцисс подозвал к себе одного из командиров стражи и стал что-то оживленно говорить ему на ухо. Конечно, он мог говорить о ком и о чем угодно, но если у Катона и была такая надежда, то она угасла, поскольку Нарцисс, повернувшись, снова указал в его сторону. Стражник кивнул и направился к выходу из императорской ложи.
Катон схватил друга за руку.
– Уходим отсюда! Быстро!
– Ты спятил? – Макрон вырвал руку. – Уйти и оставить просто так свои деньги? У нас же ничего не осталось. Никуда мы не пойдем до конца состязаний.
– Но…
Мысли Катона метались в голове. Объяснять Макрону, в чем дело, не было времени, а просто так его отсюда не увести.
– Ладно… Я буду в той таверне. Найдешь меня там, я все объясню.
Он встал, подхватил свой шлем и поспешил вниз по ступеням к выходу.
– Катон, – слышался позади голос Макрона. – Погоди!.. Да ну тебя, на хрен!
Спустившись по ступеням, Катон вышел на опоясывавшую цирк снаружи, проходя под трибунами амфитеатра, крытую галерею, откуда широкий лестничный пролет выводил на улицу. Топот подбитых гвоздями сапог центуриона разносился по галерее, эхом отдаваясь от стен и сводчатого потолка. Сзади доносились приглушенные теперь толщей стен крики зрителей, но Катону казалось, что он уже слышит топот других солдатских сапог и голоса преследователей. Он припустил бегом, перепрыгивая через три ступеньки за раз, рискуя упасть и покалечиться в своем стремлении убраться из цирка, пока его не перехватили люди Нарцисса.
Сбежав по лестнице, Катон выступил из тени здания и увидел, что проходившая мимо стадиона оживленная улица, как и до начала состязаний, полна народа. Он сообразил, что если вздумает бежать и дальше, то сразу обратит на себя внимание, а потому, решив не выделяться, набрал воздуху и шагнул вперед, смешавшись с прохожими. Пересекая улицу по диагонали, центурион направился к проему между линиями лавок на противоположной стороне: то был створ узенькой улочки, выводившей к Форуму. Сзади, со стороны лестницы цирка, теперь уже отчетливо послышался топот сапог, и он чуть было не обернулся, однако усилием воли заставил себя не делать этого и продолжил пересекать широкую, запруженную народом улицу. Порой ему приходилось протискиваться или проталкиваться, но Катон, не задерживаясь, следовал дальше, с замиранием сердца ожидая оклика, который мог раздаться сзади в любой миг и означал бы для него только одно – конец. Наконец, перебравшись на ту сторону, он нырнул в узкий проулок и только оттуда, из его горловины, позволил себе бросить краткий взгляд в сторону Большого цирка. На ступенях чуть выше уровня улицы стояли четыре стражника, но в его сторону ни один из них не смотрел.
Катон поспешил дальше по старой, извилистой улочке, сбегавшей вниз по склону холма и, чем дальше, становившейся все уже, пока небо над головой почти не пропало из виду, поскольку карнизы и свесы крыш, теснившихся по обе стороны высоченных доходных домов, едва не перекрывали уличный проем. Оглушительный рев наполнявшей цирк толпы постепенно стихал за его спиной, зато тошнотворные запахи гниющих объедков и нечистот делались все сильнее. Он шагал быстро, благо людей по пути попадалось совсем немного: несколько угрюмого вида женщин, стоявших в дверных проемах, проводили его взглядами, да компания пьяных юнцов, тащившихся наверх, к цирку, шли навстречу. Чтобы разминуться с ними, ему пришлось прижаться к стене. Никаких знаков и указателей, которые помогли бы ориентироваться, в этом проулке не было, и Катону оставалось лишь полагаться на внутреннее чувство направления да на то, что, как улица ни петляет, она все равно идет на спуск. Наконец, после очередного изгиба она влилась в другую, более широкую и многолюдную. Выйдя на нее, Катон увидел, что Форум находится по левую руку, глубоко вздохнул и направился туда, стараясь шагать размеренно, дабы ничто в его облике не выдавало несчастного беглеца, каковым он, увы, и являлся.
Найти давешнюю таверну удалось довольно легко. Внутри он занял место у стены с расчетом на то, чтобы иметь возможность наблюдать за толпой снаружи, но оставаться в тени и не бросаться в глаза. Молодой служитель, вытирая грязной тряпкой руки, подошел к нему, и в глазах у него мелькнуло узнавание. Он ухмыльнулся.
– Что, на состязания так и не пошли?
– Да пошли мы, – буркнул в ответ Катон, прежде чем сообразил, что его уход из цирка в разгар скачек выглядит подозрительно и нуждается в объяснении. – Пойти-то пошли, но потом я вспомнил, что у меня здесь кое с кем назначена встреча. А потом и мой друг сюда придет.
– Понятно, – пожал плечами юнец. – Ладно, дело хозяйское. Что будем пить?
– Пить?
– Приятель, это таверна, а не комната ожидания.
– Чашу вина. Подогретого.
– Всего чашу?
– Это все, чего я хочу. Пока.
– Ладно.
Служитель перекинул тряпку через плечо и направился к прилавку, где стояли большие кувшины с вином. Налив горячего напитка, он вернулся и поставил испускавшую пар чашу перед Катоном.
– Один сестерций.
Катону стало не по себе: все их деньги хранились у Макрона, а тот остался в цирке. Он поднял глаза на юношу.
– Запиши в долг. Я рассчитаюсь, когда подойдет мой друг.
Юнец покачал головой.
– Никаких записей. В нашем заведении это не принято. Деньги сразу.
Катон прочистил горло, вперил в парнишку тяжелый взгляд и низким, похожим на рычание голосом произнес:
– Сказано тебе, заплачу позже. Оставь меня в покое.
Трактирщик собрался было возразить, но Катон откинулся к стене, скрестил руки на груди и кивком указал в глубь таверны. Юнец помолчал, холодно глядя на него, но потом все же удалился за свою стойку и принялся протирать чаши, то и дело посматривая на неудобного посетителя.
Катон снова принялся рассматривать толпу на Форуме. Хорошо бы, Макрон вернулся после первого заезда. Если победил Непот, ему только и надо, что забрать выигрыш и отправиться на Форум.
Миновал час. Вино в чаше давно кончилось: сделать новый заказ, не зная, когда и с чем ждать Макрона, Катон не решался и начал уже тревожиться о том, как ему вообще убраться из этой таверны.
И тут неподалеку плотная толпа раздалась. Какая-то женщина негодующе вскрикнула, отпрянув с пути человека в доспехах центуриона. Лицо его было окровавлено, и Катон не сразу признал друга, но, когда тот направился к таверне, вскочил из-за стола.
– Макрон! Проклятье, Макрон, что с тобой случилось?