3
«…Лозунг свободы от оценок в естествознании не должен приводить к убеждению, будто происхождение видов – эта великолепнейшая из всех цепей естественно объяснимых событий – не в состоянии создавать новые ценности, – читала бойцовая рыбка, аккуратно придерживая книжку за сгиб переплета. – Возникновение какой-то высшей формы жизни из более простого предка означает для нас приращение ценности – это столь же очевидная действительность, как наше собственное существование…»
Рыбка задумалась. Перечитав, принялась читать дальше.
«Ни в одном из наших языков нет непереходного глагола, который мог бы обозначить филогенетический процесс, сопровождаемый приращением ценности. Если нечто новое и высшее возникает из предыдущей ступени, на которой нет того и из которой не выводится то, что составляет саму суть этого нового и высшего, – такой процесс нельзя называть развитием…»
Рыбка по здравом размышлении согласилась, что да, нельзя. Елки, подумала она. На что надеется этот мир? Поплевав, она перевернула страницу.
«В принципе это относится к каждому значительному шагу, сделанному генезисом органического мира, в том числе и к первому – к возникновению жизни…»
Рыбка вновь прикрыла книгу, заглядывая на обложку с заглавием. В подзаглавии стояло: «Конрад Лоренц».
Хорошо пишет, подумала рыбка. Главным образом классический труд по сравнительной этологии был принят к сведению из-за имевшего в нем места описания поведения в естественных условиях клинически агрессивных коралловых черных адонусов – заклятых врагов хаплохромиса, к последнему времени утерявших последние остатки совести, которыми и раньше были обременены не очень, – в целях пополнить запас теоретических сведений. Интересно, подумала рыбка, закладывая пальцем нужную страницу, опуская книжку и устремляя в туманную даль задумчивый взгляд. Развитие – это когда что-то развивается из чего-то. Как растение развивается из своего семени. Ничего ненужного или лишнего. Это можно понять. Труднее обстояло с переходностью глагола. Очевидно, существовали такие глаголы, которые куда-то переходят, в чем и состояло отличие одного от другого. Очевидно было также, что вопрос куда они переходят был до известной степени не лишен логики. В конце концов, это же не больше чем условность – переходность одного и непереходность другого, дело же не в этом. Рыбка вздохнула. Теоретическая грамматика никогда не была ее сильным местом.
В самом деле, подумала она. Нет глагола, обозначающего филогенетический процесс, сопровождаемый приращением ценности. Приращение ценности… Новое и высшее из предыдущей ступени – и которое к тому же нельзя назвать развитием… Интересно.
«Transitive and intransitive verb… Transitives und intransitives Verb…»1 Логический ряд чем-то выглядел явно знакомым. Это когда один и тот же глагол может быть и переходным и непереходным. Понятие не имею, что бы это могло значить. To run, например. To run problems. Это то, чем тут сегодня все занимаются.
Да, да, да… Взгляд бойцовой рыбки стал светлее. Направление размышлений явно было верным, она почувствовала себя увереннее. В номинативной конструкции субъект действия распространяет себя на его объект. По крайней мере, так говорят. Где субъектом будет у нас собственно действие, а его объектом – что-нибудь, не важно. Что-то с модальностью сущего. Что бы оно там ни было, все равно это не больше чем условность, важна не столько она, сколько филогенетический процесс. Чтоб мне быть кактусом, подумала рыбка.
«…Ни в одном из наших языков…» – вновь раскрыв и убрав палец, перечитала бойцовая рыбка запавший в сердце абзац. Филогенетический процесс… приращение ценности… Рыбка задумчиво покивала, не найдясь, что сразу возразить. В общих чертах суть затруднений языков, автора и филогенетического процесса теперь были ясны.
Скажем, развитие. Все хорошо, только нет приращения ценностей. Значит, нужно, чтобы было. Да чтобы с перспективой вдаль – и из предыдущей ступени…
Рыбка задумалась.
Раз-витие… Раз-ви-тие… Елки с палками. Приращение им сделай. Аккуратно прикрыв книгу и заложив пальцем на прежней странице, рыбка приподняла брови. Это становилось интересным. Сложность стоявшего перед филогенезом и эволюцией затруднения лишь сейчас стала вырисовываться во всех своих нешуточных горизонтах.
Такого еще не было. Одно недоразумение, какое-то внебрачное порождение чистой условности прямо перед носом метило себе территорию и смотрело снисходительно, цинично и с иронией. Рыбка взяла себя в руки. По принципу своей организации ее трудно было заставить изменить обычную окраску территориальных коралловых рыбок, но вот уж если кто-то или что-то объявляло ей войну на выживание, то тут все уже хорошо знали вот это ее выражение, когда разрешены все приемы, а что было нельзя, то можно тоже. Потом Хаплохромис взял в руку карандаш и осторожно, соизмеряя ответственность перед каждым знаком после запятой, на полях раскрытого труда написал: «to eⁿ-genesis». Затем немного отодвинул от себя книгу и посмотрел на написанное как бы в новом свете. Да, подумал он. Ради этого стоит жить. Я вам не цихлид какой-нибудь разноцветный, не одонус. Жизнь по-прежнему была полна звучаний и красок. В новой редакции лицо эволюции и филогенетического процесса выглядели значительно лучше. Вновь подняв карандаш, уже не сомневаясь и больше не оборачиваясь на последствия, он вывел: «zu eⁿ-genesen». Где е – будет у нас, очевидно, основанием натуральных логарифмов.
Рыбка снова улыбнулась. Филогенез даже не догадывался, что его ждало. «Еⁿ-развитие». Да. Шедевр эволюции был больше, чем просто условностью – без него не было бы ее. Елочное развитие. Елки с палками. С этой последовательностью ступеней тоже было не все еще ясно, впрочем, общей картины это уже не меняло. Это уже то, над чем напряженно, не покладая рук, будут работать будущие поколения, нельзя же все делать за них.
От проблем мироустройства внимание Хаплохромиса отвлекла другая мысль. А что, подумал он. Применительно к нашему случаю это будет выглядеть как лишь подмена одной эволюции другой. Хаплохромис задержался на этой мысли. Если eⁿ-эволюция действительно имеет место, то можно было попробовать. Здесь что-то было. Он даже совсем собрался уже в первом приближении прикинуть, как бы все это выглядело на полях уважаемого автора, но тут мимо на сумасшедшей скорости, как банда миниатюрных барракуд, промчалась стая сарган, явно на пределе аппетита, и пришлось спешно подхватывать разлетевшиеся по сторонам принадлежности. Хаплохромис покачал головой, глядя им вслед. Это ведь так никакого здоровья не хватит, подумал он.