Глава 4
Между тем, события в моей жизни вдруг начали разворачиваться с калейдоскопической быстротой. Начало им положил тот факт, что лейтенант Эдди Майер влюбился в меня не на шутку, и как-то вечером даже решил объясниться мне в любви.
Начав с обычных невинных замечаний по поводу моей незаурядной красоты и обаяния, обер-лейтенант Майер в тот вечер разошелся не на шутку. Когда я уже начала опасаться того, что я буду делать, если он, того и гляди, из немецкой тяги к театральности опустится на колени и скажет мне заветные слова, в прихожей послышался раздраженный голос барона, которому, по причине моей занятости, пришлось отпирать дверь самому. В следующую минуту он прямо в шинели и фуражке прошел в гостиную, увидел нас с лейтенантом Эдди, уже преклонившем было одно колено, и удивленно спросил:
– Что здесь происходит, Майер, я хотел бы знать? Какого черта вы делаете в моем доме так поздно?
– Добрый вечер и тебе, фон Ротенбург, – осклабился лейтенант Эдди, поднимаясь с колен. – Очень приятно тебя видеть. Вообще-то, я пришел не к тебе, а к Элизе.
– Даже так? – барон бегло взглянул в мою сторону. – И зачем же ты к ней пришел?
В голосе барона явно прозвучало раздражение.
– Элиза – красивая и умная девушка, – вкрадчиво сказал лейтенант Эдди Майер, подмигивая мне. – Я за ней ухаживаю.
– Что делаешь? – недоверчиво переспросил барон фон Ротенбург, снимая фуражку и в раздражении бросая ее на кресло.
– Ухаживаю, – терпеливо пояснил ему Майер.
– Замечательно, – саркастически отозвался барон. – В полдвенадцатого ночи? И как далеко зашли твои ухаживания?
– Ну-у, – лейтенант Эдди замялся. – Даже не знаю, как тебе сказать. Я думаю, я буду просить у фрау Ротенбург разрешения жениться на Элизе. Она ведь сирота, не так ли?
У меня аж дух перехватило от неожиданности. Пока я изумленно смотрела на невозмутимо улыбающегося молодого офицера гестапо, делающего подобные заявления еще до того, как он потрудился поставить меня в известность о своих, извините, чувствах, он снова подмигнул мне и выразительно указал глазами на рассерженное лицо барона фон Ротенбурга.
– Идите домой, Майер, – сдержанно посоветовал ему барон, снимая шинель, которая полетела в то же кресло у камина. – Иди сам, Эдди, пока я, черт побери, не спустил тебя с лестницы!
– А вот это уже оскорбление, – заметил лейтенант Эдди, продвигаясь в сторону коридора. – Может быть, вызвать тебя на дуэль? Клянусь вам, господин барон, на подобные шалости здесь смотрят совсем по-другому, чем в Берлине. Более снисходительно. Дальше Восточного фронта лететь некуда. Ты предпочитаешь шпаги или пистолеты? Или подеремся по-простому, на кулаках?
Взгляд рассерженного барона был настолько выразительным, что лейтенант Эдди оставил свои шуточки и поспешил ретироваться. После его ухода настала моя очередь. В течение почти часа барон фон Ротенбург, расхаживая по просторной полутемной гостиной, читал мне лекцию о том, как должна вести себя благовоспитанная девушка из приличного дома.
От нечего делать, я исподтишка рассматривала его. После памятной сцены в казино, я должна была смириться с очевидным фактом, от которого невозможно было убежать или спрятаться – что-то в личности этого странного немецкого офицера затронуло мое воображение. От резкой неприязни нашей первой встречи не осталось и следа. Поведение барона с каждым днем все сильнее и сильнее интриговало меня. В нем удивительно сочетались, с одной стороны, неистребимые черты воспитанного в духе своей исключительности аристократа и немца, с другой, подлинного лояльного и терпимого человека. Впрочем, справедливости ради, я не знала, нравится ли мне он больше, чем я его боялась, или наоборот. Иногда у меня мурашки бегали по спине, когда я встречалась с его тяжелым пристальным взглядом. Иногда, в его глазах, обращенных на меня, снова сквозила откровенная страсть, как тогда, в казино, когда он сделал мне предложение. Мне казалось, что он все время следит за мной, следит за тем, что я делаю, куда я пошла, с кем я встречаюсь. Это было глупо, но я ничего не могла с собой поделать.
– Элиза, ты слушаешь меня или нет? – услышала я удивленный голос барона фон Ротенбурга и тут же стремительно вынырнула из вод своих размышлений.
– Конечно, слушаю, господин барон, – пролепетала я на автопилоте.
Он странно посмотрел на меня и, не сказав ни слова, отвернулся от меня и покинул гостиную.
Прошло еще несколько недель, прежде чем я снова столкнулась с бароном, на этот раз в библиотеке.
Был чудный летний вечер, против обыкновения, без звуков стрельбы и лая собак на улице. В длинной ночной рубашке, с распущенными по плечам волосами, падавшими мне на лицо, спину, грудь, накинув на плечи шерстяной платок, чтобы не замерзнуть в холодной, плохо освещенной зале библиотеки, я подставила к высокому стеллажу лестницу-стремянку, чтобы достать книгу. Через несколько минут ожесточенной возни с тяжелыми фолиантами, я с удовлетворением вытащила с верхней полки покрытые пылью два тома в кожаных переплетах с надписью «Сага о Форсайтах» на корешке, и с триумфом спрыгнула с легкой лестницы-стремянки на пол.
Спрыгнула прямо в руки барона фон Ротенбурга, который каким-то непостижимым образом вошел в библиотеку так тихо, что я его не услышала. Я так испугалась, что у меня пропал голос. Даже не пискнув, я с ужасом уставилась в его правильное, с холодным выражением, лицо, не осознавая, что мои ладони упираются в его плечи, а его ладони лежат на моей талии.
В следующую минуту барон опустил меня на пол и вежливо осведомился, что я тут делаю. Я пролепетала что-то насчет того, что я очень виновата, но люблю читать, и фрау Ульрика разрешает мне потихоньку брать книги из библиотеки, но если господин барон возражает…
– Я не возражаю, – перебил меня барон.
Он мельком взглянул на корочку верхней книги, которую я непроизвольно прижимала к своей груди, и неожиданно взгляд его стал острым и глубоким.
– Forsyth’s Saga, – по-английски сказал он, не сводя с меня взгляда блестящих серебристых глаз. – Do you speak English good enough to read books like this?
– Certainly, Sir, – сделав реверанс, ехидно протянула я, не удержавшись от желания немного поиграть с ним, чтобы отомстить ему за тот испуг, который я испытала в его руках несколько минут назад. – It is a pleasure to find so well speaking English companion in Your Excellency.
– At your service, my dear lady, – галантно ответил он, в то время как выражение его лица не предвещало ничего хорошего.
– Ваш прекрасный английский, по-видимому, имеет те же корни, что и немецкий? – сухо спросил он в следующую минуту.
– Да, ваша светлость, – заученно повторила я, больше всего желая, что бы он, наконец, дал мне уйти.
Он стоял так близко ко мне, что через тонкую ткань ночной сорочки, мне казалось, я чувствовала тепло, исходящее от его тела, которое смущало меня.
– Вы хотите снова рассказать мне сказку о вашей матери, фройляйн?
От его холодного тона меня пробрал озноб. В довершение ко всему, он неожиданно поднял к себе мой подбородок, заставив посмотреть прямо в его красивое лицо, черты которого выражали высокомерие и буквально лучились недоверием.
– Оставьте в покое мою мать, – процедила я сквозь стиснутые зубы, глядя в его глаза.
– Тогда перестаньте лгать, – вкрадчиво посоветовал мне барон, одновременно с тем встряхивая меня как мешок с картошкой.
– Отведите меня в гестапо, – устало сказала я, не делая даже попыток вывернуться из его крепких рук, – и с пристрастием допросите, если уверены, что я все время лгу вам.
Он некоторое время внимательно смотрел мен в лицо.
– Твой английский? – наконец, вопросительно поднял бровь он, разжимая свои пальцы на моем плече.
– Бабушка, – также коротко ответила я, с гримасой разминая затекшее плечо.
– Кто была твоя бабушка? – сразу же немилосердно послышалось мне в ответ. – Надеюсь, не королева Виктория?
– До революции? – ляпнула я со злости, не подумав. – Примадонна Мариинского театра! Надеюсь, я удовлетворила любопытство вашей светлости?
Он не ответил, словно и не услышал мой вопрос. Удивленная, я посмотрела на него снизу вверх и затаила дыхание. Точеные, классические черты его лица на секунду исказила гримаса отчаянья. Взор светлых глаз не отрывался от моего лица.
– Это просто наваждение какое-то! – с прозвучавшей в его голосе горечью негромко пробормотал он, ни к кому не обращаясь. – Столько времени прошло, а я никак не могу забыть то, что случилось в казино. Моя прекрасная незнакомка… Кто же ты такая на самом деле, маленькая врушка?
Я сочла за лучшее прикусить язык.
Его близость непонятным образом волновала меня. Он был полуодет, как и я. Форменные серые брюки все еще оставались на нем, в то время как он снял мундир и галстук, белая рубашка была расстегнута почти до середины груди, а рукава ее подвернуты до локтя. Некоторая небрежность в одежде, как ни странно, не делала его неряшливым, а напротив, придавала ему небрежную элегантность, замечательно сочетаясь с его гибкими, раскованными движениями и грацией хищника. Растрепавшиеся густые каштановые волосы и время от времени мерцающие из-под темных ресниц расплавленным серебром светлые глаза делали его необыкновенно привлекательным, словно благородного пирата из историй, которые я в детстве запоем читала в доме бабушки.
Внезапно его руки легли мне на талию, в ту же секунду я почувствовала, как его губы требовательно прильнули к моим губам. Ощущение его поцелуя было настолько сильным и необычным, что мне показалось, расплавленный огонь разлился по моим жилам. Я так растерялась от нахлынувших на меня впечатлений, что в первый момент даже не подумала сопротивляться. Между тем, барон еще крепче привлек меня к себе, его губы становились все более требовательными, а поцелуй все более глубоким и обжигающим, таким, что через некоторое время я уже не могла дышать. Одновременно с тем, его руки скользили вдоль моего тела, пока, наконец, не коснулись моей груди. Я вздрогнула, и попыталась было отстраниться, когда пальцы барона, сдвинув бретельку моей ночной рубашки, коснулись, и стали нежно ласкать ставший неожиданно чрезвычайно чувствительным сосок, напрягшийся и затвердевший в ту же секунду. Горячая тяжесть прилила к низу моего живота, я непроизвольно выгнулась в его объятьях, тогда барон с хриплым стоном оторвался от моего рта, и в тот же миг его губы сомкнулись вокруг соска моей груди. Я вскрикнула, и полутемная комната библиотеки поплыла у меня перед глазами.
Это было какое-то безумие. Я хотела закричать, но голос не повиновался мне.
Сквозь тонкую ткань рубашки я чувствовала силу и крепость мускулов барона, и вдруг с ужасом осознала, что в данный момент я полностью в его власти. Ночью в библиотеку никто не придет.
Я так испугалась этой мысли, что на какую-то долю секунды перестала чувствовать и соображать. Зажмурив глаза, я резко оттолкнула барона от себя и, воспользовавшись его удивлением, побежала к двери.
– Элиза! – требовательно окликнул меня он.
Я остановилась на пороге, крепко сжимая пальцами ручку полуоткрытой на всякий случай двери. Его серые глаза казались в полутьме библиотеки совсем темными, почти черными.
– Я должен извиниться за то, что произошло.
В лениво-медлительном тоне его голоса не было ни малейшего намека на искренность.
– Очень трогательно, – пробормотала я, не зная, как реагировать на его поведение.
Барон нагнулся, поднял с пола уроненную мной книгу Голсуорси, и приблизившись ко мне, вложил ее в мои руки. Снова, на один короткий момент, я увидела совсем близко его холодное, с четкими чертами лицо, изогнувшиеся в усмешке губы.
– Но, извиняясь, я ни на секунду не жалею о том, что сделал, – спокойно добавил он.
– Вы дурно воспитаны, ваша светлость, – сказала я с достоинством, в то же время не в силах сдержать дрожь в коленках.
– По крайней мере, я не привык лгать.
– Какого черта! – внезапно возмутилась я, в бессильной ярости сжимая кулаки. – Все, что я сказала вам в казино, правда, от первого слова до последнего! Вы сами придумали все остальное! И что, теперь я всю жизнь должна буду расплачиваться за это? Даже не за свои, а за ваши выдумки!
Он схватил меня за плечи.
– В этой жизни нет справедливости, – на фоне бледного лица его глаза казались темными и бездонными, как омуты. – Пора бы уже смириться с этим. И принять тот факт, что все преимущества на моей стороне.
– Никогда! – запальчиво выдохнула я. – Вы сильнее, и это все ваши преимущества. На данный момент. Неизвестно, что будет завтра.
– Завтра? – он поднял бровь. – Вот уж не предполагал, что вы думаете о том, что будет завтра. Русские живут одной минутой.
– А немцы, надо полагать, живут перспективой, – огрызнулась я.
– Почему бы нам не продолжить эту замечательную дискуссию в библиотеке? – предложил барон, отступая назад, в полутьму зала.
– Потому что я не желаю ничего обсуждать!
– Вы также не демонстрируйте образца хорошего воспитания, фройляйн, – он, казалось, откровенно забавлялся ситуацией. – Вы должны догадываться, как приятно мне ваше общество. Обещаю вести себя прилично.
– В два часа ночи? – переспросила я, недоверчиво глядя на него. – Что это на вас накатило, господин барон?
– Но вам же все равно не спится, – подкупающе улыбнулся он.
– А как же ваш рабочий стол, заваленный рапортами?
Я указала глазами в сторону кабинета, располагавшегося рядом с библиотекой, дверь которого была приоткрыта. Видимо, именно через эту щель барон и заметил меня, когда я, ни о чем не подозревая, потихоньку прокралась за книгой в библиотеку.
– Бумаги подождут, – коротко сказал барон.
– Боже, как непрофессионально, – я позволила себе усмехнуться. – Вы рушите все мои представления о немецкой педантичности. Ordnung uberalles.
– Послушайте, Элиза.
Барон откинул со лба прядь каштановых волос и опустился в кресло, повелительным жестом предложив мне войти в библиотеку и сесть в другое, рядом с ним. Поколебавшись, я оставила в покое ручку двери и повиновалась.
– У меня к вам деловое предложение.
Я удивилась.
– Деловое?
– Мне давно уже нужен секретарь, который бы занимался бумагами на русском языке.
– У вас полно украинцев в комендатуре, – перебив его, ляпнула я, полная дурных предчувствий.
– Мне нужен личный секретарь, – терпеливо объяснил барон, – который бы всегда был у меня под рукой. Секретарь, владеющий обоими языками в совершенстве, как вы. Человек, которому я бы смог доверять.
– Господи Иисусе! – ахнула я. – Так ведь я же неисправимая лгунья!
Он откровенно усмехнулся.
– Я готов рискнуть. И постараться помочь вам избавиться от этой пагубной привычки.
Выражение его глаз оставалось непроницаемым. Я никак не могла определить, то ли он издевается надо мной, то ли говорит серьезно. Так и не придумав, что сказать, испытывая почти физическое неудобство под его взглядом, я обескуражено спросила, поплотнее запахивая на груди шерстяной платок:
– А если я не хочу? Что тогда?
Его глаза засветились насмешкой.
– Чего именно вы не хотите, фройляйн? Работать со мной или постараться больше не лгать мне?
Но я не могла принять его намеренно легкий тон.
– С какой стати я должна помогать вам, фашисту, захватившему власть в моем городе?
Он откинулся на спинку кресла и смерил меня высокомерным взглядом.
– Во-первых, я не фашист. Никогда не имел чести принадлежать к партии фюрера.
– Но имели честь придти вместе с ним в Россию, – саркастически заметила я.
– Во-вторых, – проигнорировав мое замечание, невозмутимо продолжал он, – помогая мне, вы получите возможность в обмен на свои услуги получать поблажки для ваших соотечественников.
– Какие такие мои услуги? – подозрительно переспросила я.
Он посмотрел на меня со снисходительной жалостью, просквозившей в его взгляде.
– Чисто профессиональные, фройляйн. Никаких особых условий я не оговариваю принципиально.
Это уже было совсем интересно.
– То есть? – я демонстрировала полное отсутствие такта и понимания.
– Я буду платить вам жалование.
В его белозубой улыбке сквозила немалая доля ехидства.
– Замечательно, – заключила я только из вредного желания оставить последнее слово за собой, толком не понимая, что именно я хотела этим сказать.
– Это означает, что вы согласны?
Он гибко поднялся с кресла, и я, как зачарованная, не могла отвести взгляда от его высокой фигуры, с небрежной грацией двинувшейся по направлению к бару, находящемуся в одной из ниш между полками библиотеки.
– Это означает, что я подумаю, – упрямо сказала я, отворачиваясь от созерцания барона, поймав его насмешливый взгляд.
– О чем здесь думать? – удивился он. – Ваше жалование возрастет в три-пять раз по сравнению с тем, что вы имеете теперь. Думаю, вам будет гораздо интереснее разбирать бумаги, чем стирать пыль с мебели.
– А как же быть с фрау Ульрикой? – теперь я, как дура, уставилась на его руку с тонкой кистью и аристократически длинными пальцами, обхватившими ручку дверцы бара. – Значит ли ваше предложение то, что я должна буду отказаться от работы у нее?
Его лицо снова стало насмешливым.
– Вы имеете в виду ваши вечерние чтения? – уточнил он. – Ведь работой по дому мать, кажется, вас не обременяет?
И, не дожидаясь ответа, добавил:
– Я поговорю с ней. Думаю, она не будет возражать, поскольку вы все равно останетесь в доме.
На меня внезапно сошло вдохновение.
– Но если вы утроите мне зарплату, – кротко сказала я, глядя в его лицо невинными глазами, – я смогу снять себе квартиру в городе и избавить вас от своего присутствия.
Его серебристые глаза вспыхнули гневом. Он непроизвольно сделал было шаг по направлению ко мне, но тут же опомнился.
– Вы останетесь в моем доме столько, сколько я захочу, фройляйн! – ледяным тоном сказал он.
– Спасибо, что хоть не в вашей постели! – вскинув голову, раздраженно выпалила я, не успев сообразить, что сказала, и тут же прикусила язык.
Он помолчал, вынул из бара новую бутылку, налил себе в бокал порцию неизменного коньяка и, отпив глоток, поставил бокал на низкий журнальный столик.
– Если вы будете себя так вызывающе вести, – мягко сказал он, – могу уверить вас, что в моей постели вы окажетесь гораздо раньше, чем предполагаете!
Краска бросилась мне в лицо.
– Да я лучше пойду в гестапо, чем в вашу постель! – процедила я, крепко сжимая челюсти, чтобы не клацали зубы.
В его холодной ироничной улыбке просквозило высокомерие.
– За что же такая немилость? Ведь в казино мы, кажется, друг другу понравились? И вы уже тогда хорошо знали, кто я такой.
– В казино вы, по крайней мере, были любезны!
– Ах, вот оно что!
Он снова поднял бокал, но пить из него не стал, а лишь задумчиво рассматривал янтарную жидкость на свет.
– Что это за история с лейтенантом Мейером? – спросил он, не отрываясь от своего занятия.
– Не ваше дело, господин барон, – вежливо, но твердо завила я, воинственно приподняв подбородок.
Что, в конце концов, он мог мне сделать? Наорать? Уволить? Да ради бога, я уйду от него с удовольствием. Сдать в гестапо? Маловероятно. Он – интеллектуал, ему, видимо, хочется поиграться.
– Будьте с ним аккуратнее, фройляйн, – коротко сказал барон, ставя обратно на стол бокал, так и не пригубив его. – Мейер служит в гестапо.
Он подошел к полке и снял с нее книгу.
– Спокойной ночи, фройляйн, – сказал он вежливо, не поворачивая головы в мою сторону.
Я с облегчением поняла, что мне позволено уйти.