© Школа перевода В. Баканова, 2015
© Издание на русском языке AST Publishers, 2017
Глава 1. Двойная трагедия
(Вторник, 9 ноября, 10.00)
Я давно уже недоумеваю, почему ведущие авторы-криминалисты, такие как Эдмунд Лестер Пирсон, Г. Б. Ирвинг, Филсон Янг, Кэнон Брукс, Уильям Болито и Хэролд Итон, не уделили должного внимания трагедии семейства Грин – выдающемуся, загадочному, практически уникальному делу в анналах преступности последних лет. Но, перечитывая собственные пространные записи и изучая разнообразные документы, я вижу, сколь немногое из этой истории стало достоянием общественности, и понимаю, что даже самое богатое воображение не помогло бы хроникерам восстановить белые пятна.
То, что лежит на поверхности, разумеется, широко известно. Больше месяца пресса двух континентов пестрела отчетами об ужасной трагедии, и даже краткого изложения хватало, чтобы удовлетворить жажду публики ко всему противоестественному и зрелищному. Однако то, о чем умалчивали, превосходит самый смелый полет фантазии, и, когда я сейчас берусь за перо, дабы предать огласке скрытые доселе факты, меня охватывает чувство нереальности, хотя я был свидетелем большинства описываемых событий и имею в своем распоряжении неоспоримые доказательства.
О дьявольской изобретательности убийцы, уродливых психологических мотивах гнусного преступления и неожиданном источнике его практической стороны мир не знает ничего. Ни разу не объяснялись аналитические шаги, которые привели к разгадке, равно как и сопутствующие обстоятельства – драматичные и экстраординарные сами по себе. Общественность полагает, что дело было раскрыто обычными полицейскими методами. Но это потому лишь, что ей неизвестны ключевые факторы преступления, а департамент полиции и прокуратура, словно сговорившись, о многом умолчали. Из опасения ли, что им не поверят, или просто не желая говорить о столь ужасных вещах, – судить не берусь.
Отчет, который я здесь представлю, – первое полное, без купюр, изложение Гринов[1]. Я считаю, что люди должны наконец узнать правду, ибо это часть истории, а исторических фактов не следует сторониться. Кроме того, нужно отдать должное человеку, раскрывшему преступление.
Примечательно, что тот, кто пролил свет на тайну и положил конец веренице кошмарных убийств, никак не связан с полицией, и его имя не фигурирует ни в одном официальном отчете. Тем не менее, если бы не его необычные методы криминальной дедукции, чудовищный заговор против семейства Грин был бы полностью претворен в жизнь. Полиция в своих поисках догматично опиралась на внешние факторы, в то время как преступник действовал на уровне, недоступном пониманию рядового следователя.
Человеком, который после недель упорного, изнурительного анализа проследил корень зла, был молодой аристократ и близкий друг Джона Ф. К. Маркхэма, окружного прокурора. Я должен хранить в тайне его имя, но в этих хрониках решил называть его Фило Вэнс. Несколько лет назад он перебрался из Америки на виллу под Флоренцией и возвращаться не намерен, а потому согласился на мою просьбу опубликовать рассказы о криминальных расследованиях, в которых он участвовал в качестве amicus curiae[2]. Маркхэм также ушел на покой, а сержант Эрнест Хис, храбрый и честный сотрудник отдела по расследованию убийств, который официально вел от лица полиции дело семейства Грин, неожиданно получил наследство и осуществил давнюю мечту – сейчас он разводит кур виандот на образцово-показательной ферме в долине Мохок. Таким образом, обстоятельства позволяют мне опубликовать личные записи, касающиеся названной трагедии.
Немного о моем собственном участии в расследовании. (Я говорю «участие», хотя на самом деле играл роль пассивного наблюдателя.) Несколько лет я был личным поверенным Вэнса. Я ушел из юридической конторы своего отца и полностью посвятил себя юридическим и финансовым нуждам Вэнса, которых, кстати сказать, было немного. Мы дружили еще с гарвардских времен, и мои новые обязанности его юриста и управляющего финансами были необременительны и, кроме того, давали немалые социальные и культурные привилегии.
Вэнсу на тот момент исполнилось тридцать четыре. Он был без малого шести футов ростом, худощав, подтянут и элегантен. Точеные черты лица привлекали силой и правильностью, но язвительная холодность выражения не позволяла назвать его красивым. В отстраненных серых глазах и прямом тонком носе читались одновременно жесткость и аскетизм. Суровость черт служила непробиваемой броней между ним и его приятелями. Тем не менее Вэнс отличался восприимчивостью и живостью и, несмотря на некоторую холодность и высокомерие, безусловно, производил завораживающее впечатление на тех, кто его мало-мальски знал.
Образование он получил преимущественно в Европе и все еще сохранял легкий оксфордский акцент, хотя в этом не было никакой аффектации: его слишком мало заботило мнение окружающих, чтобы беспокоиться о поддержании образа. Он был неутомимым студентом. Его ум вечно жаждал знаний, и значительную часть времени он предавался изучению этнологии и психологии. Главным интеллектуальным увлечением Вэнса было искусство, и, по счастью, он располагал средствами, чтобы удовлетворять свою страсть к коллекционированию. Однако именно интерес к практическому применению психологии заставил его впервые обратить внимание на криминальные проблемы, находившиеся в компетенции Маркхэма.
Ранее я уже писал, что первым расследованием с его участием было убийство Элвина Бенсона[3]. Далее последовала необъяснимая смерть знаменитой бродвейской красавицы Маргарет Оделл[4]. А поздней осенью того же года разразилась трагедия семейства Грин. Как и в первых двух случаях, я вел подробный отчет об этом новом деле. Я получил в свое распоряжение все возможные документы, сделал точные копии тех, что ушли в полицейский архив, и даже вкратце записал многочисленные разговоры, которые происходили между Вэнсом и официальными лицами во время совещаний и в частном порядке. Сверх того, я вел дневник, подробность и полнота которого заставили бы устыдиться даже Сэмюэла Пипса[5].
Дело семейства Грин началось, когда подходил к концу первый год Маркхэма в должности окружного прокурора. Как вы, может быть, помните, зима выдалась ранняя. В ноябре случилось две сильнейшие метели, и количество выпавшего снега побило все местные рекорды за восемнадцать лет. Я упоминаю ранний снег, ибо он сыграл зловещую роль и был поистине ключевым фактором преступного плана. Никто до сих пор не понял и даже не заподозрил связь между аномальной погодой той поздней осени и фатальной трагедией, обрушившейся на дом Гринов, но это потому лишь, что темные подробности дела хранились в тайне.
Убийство Бенсона вторглось в жизнь Вэнса в результате непосредственного предложения со стороны Маркхэма, а участие в деле Канарейки было вызвано его собственным желанием помочь. Однако расследование в особняке Гринов коснулось его по чистой случайности. В течение двух месяцев, которые прошли после убийства Канарейки, Маркхэм несколько раз обращался к Вэнсу по спорным вопросам в ходе своей рутинной работы, и именно во время неофициального обсуждения одной из таких проблем было впервые упомянуто дело семейства Грин.
Маркхэм и Вэнс были старыми друзьями. Несмотря на разницу во вкусах и даже этических взглядах, они испытывали друг к другу глубокое уважение. Я часто удивлялся дружбе этих противоположностей, но с течением лет стал все больше ее понимать. Их тянули друг к другу те самые качества, которые – как каждый из них, возможно, не без тайного сожаления сознавал – отсутствовали в их собственной натуре. Маркхэм был прямолинеен, грубоват, порою властен, смотрел на жизнь с мрачной озабоченностью и, несмотря ни на какие преграды, следовал велению своей юридической совести: честный, неподкупный и неутомимый. Вэнса же отличали беспечность, изысканные манеры и вечный цинизм Ювенала. Иронически улыбаясь пред лицом самой горькой реальности, он неизменно играл роль капризно-равнодушного наблюдателя. При этом он разбирался в людях так же хорошо, как в искусстве, и поразительно точно проникал в их мотивы и характеры, в чем у меня неоднократно была возможность убедиться. Маркхэм знал об этих качествах Вэнса и ценил их по достоинству.
Не пробило еще и десяти часов утра, когда девятого ноября мы с Вэнсом подъехали к старому зданию уголовного суда на углу Фрэнклин и Сентер-стрит и поднялись на четвертый этаж в кабинет окружного прокурора. В тот знаменательный день Маркхэм проводил перекрестный допрос двух гангстеров, которые обвиняли друг друга в смертельном выстреле во время вооруженного ограбления кассы. Следовало определить, кому из двоих предъявлять обвинение в убийстве, а кого задерживать как соучастника и свидетеля. Маркхэм и Вэнс обсуждали ситуацию накануне вечером в клубе «Стайвесант», и Вэнс выразил желание присутствовать на допросе, на что Маркхэм с готовностью согласился. Этим и объясняется наш ранний визит.
По окончании часового допроса Вэнс пришел к неожиданному выводу, что оба мужчины невиновны.
– Знаете, Маркхэм, – протянул он, когда шериф увел заключенных обратно в городскую тюрьму, – эти два Джека Шеппарда[6] абсолютно искренни: каждый уверен, что говорит правду. Ergo[7], не стрелял ни тот, ни другой. Вот незадача. Совершенно очевидно, что они негодяи и по ним виселица плачет, и чертовски жаль, что нельзя логически завершить их карьеру… Послушайте, а не было в ограблении третьего участника?
Маркхэм кивнул.
– Третий сбежал. Они говорят, что это Эдди Малеппо, известный гангстер.
– Значит, Эдуардо вам и нужен[8].
Маркхэм не ответил, и Вэнс лениво поднялся и протянул руку к пальто.
– Кстати, – сказал он, одеваясь, – я смотрю, наша жизнерадостная пресса сегодня украсила первые страницы заголовками о погроме в старом особняке Гринов. Что там вчера произошло?
Маркхэм быстро взглянул на часы на стене и помрачнел.
– Вы мне кое-что напомнили. Честер Грин звонил сегодня ни свет ни заря и настаивал на встрече. Я просил его прийти в одиннадцать.
– При чем здесь вы? – Вэнс отпустил дверную ручку и вытащил портсигар.
– А ни при чем! – огрызнулся Маркхэм. – Но люди думают, что кабинет окружного прокурора – это такая клиринговая контора на все случаи жизни. Правда, Честера Грина я знаю давно – мы вместе играем в гольф в клубе «Мэрилебон». Так что придется выслушивать его стенания, хотя все ясно как день: кто-то пытался присвоить их знаменитое столовое серебро.
– Ограбление, говорите? – Вэнс несколько раз затянулся сигаретой. – И при этом подстрелили двух женщин?
– А! Несчастный случай! По всему видно – непрофессионал. Запаниковал, устроил стрельбу и сбежал.
– Звучит чертовски любопытно. – Вэнс рассеянно опустился в большое кресло у двери. – Старинное серебро пропало?
– Все на месте. Вора, очевидно, спугнули, и он не успел ничего взять.
– Не слишком ли сложно? Вор-непрофессионал проникает в богатый дом, бросает алчный взгляд на столовое серебро, пугается, идет наверх и палит по двум женщинам в будуарах, а затем скрывается… Очень трогательно. Откуда такая душещипательная теория?
Маркхэм готов был вскипеть, но сдержался.
– Когда прошлой ночью перенаправили звонок из управления, дежурил Федерджилл. Он выехал на место вместе с полицией и согласен с их выводами[9].
– Я, так и быть, подожду и послушаю, зачем Честеру Грину понадобилось с вами любезничать.
Маркхэм поджал губы. В то утро он был не в лучшем расположении духа, и легкомысленное любопытство Вэнса его задело. Секунду спустя он неохотно сказал:
– Ну, если неудачное ограбление так вас интересует, можете, если очень хотите, остаться и послушать.
– Я останусь, – улыбнулся Вэнс, снимая пальто. – Я слаб – просто не могу отказать, когда меня умоляют… И который из Гринов Честер? Кем он приходится покойным?
– Покойной, – снисходительно поправил Маркхэм. – Старшая дочь, незамужняя женщина сорока с небольшим, умерла сразу. У младшей, в которую тоже стреляли, кажется, есть шанс выкарабкаться.
– А Честер?
– Честер – старший сын, ему около сорока. Он первый оказался на месте после выстрелов.
– А другие члены семьи? Я знаю, что старый Тобиас Грин отправился к своему Создателю.
– Да, Тобиас умер лет двенадцать назад. Но жена его все еще жива, хотя и парализована. Помимо нее, есть – вернее, было – пятеро детей: старшая, Джулия; Честер; еще одна дочь, Сибелла, которой, я бы сказал, нет тридцати; Рекс, болезненный, погруженный в книги молодой человек, младше Сибеллы примерно на год, и Ада, приемная дочь лет двадцати двух или двадцати трех.
– И убили Джулию, так? А которая из двух других ранена?
– Младшая, Ада. Если не ошибаюсь, ее комната – напротив, на другой стороне коридора, и вор попал туда случайно, когда искал выход. Насколько я понимаю, он вошел к ней сразу после убийства Джулии, увидел, что ошибся, снова выстрелил, а затем спустился вниз и скрылся через парадную дверь.
Некоторое время Вэнс молча курил.
– Ваш гипотетический грабитель заблудился не на шутку, если принял спальню Ады за лестницу, а? И потом, спрашивается: что этот неизвестный джентльмен, заглянувший за столовым серебром, делал наверху?
– Вероятно, искал драгоценности. – Терпение Маркхэма стремительно таяло. – Мне-то откуда знать? – В его голосе сквозила ирония.
– Ну-ну, Маркхэм! – примирительно сказал Вэнс. – Не обижайтесь. Ограбление у Гринов обещает прекрасную пищу для научного анализа. Позвольте мне удовлетворить свою праздную прихоть.
В это мгновение открылась дверь, выходящая в узенький тамбур между кабинетом окружного прокурора и приемной, и вошел Свэкер, молодой энергичный секретарь Маркхэма.
– К вам Честер Грин, – объявил он.