© Д. Григорьев, 2014
© ООО «Написано пером», 2014
Пролог
Солнце еще не спряталось за верхушки могучих кедров, а огромная тень горы Фаррингтон уже начала свой путь к стойбищу эвенков, неся спасение от летнего зноя. Мелирик откинула полог берестяного чума, приглашая приятную прохладу. Нет, не зря ее отец Васка облюбовал это уютное место в излучине реки Кимчу и каждую весну выводил сюда свое большое семейство. Пока зверье не нагуляет жир и не закончит линьку, мужчины откладывали ружья и брались за сети, становясь рыбаками. Набитую за зиму пушнину отец увозил на ярмарку в Илимск и возвращался оттуда с кучей подарков. Вот и сейчас Мелирик то и дело выглядывала из своего берестяного жилища, боясь прозевать его возвращение.
– Плывет! Плывет! – услышала она крики Корбо, своего младшего брата.
Тот бежал от обрыва и радостно размахивал руками, припрыгивая от возбуждения. Мелирик выскочила наружу и вместе со всеми кинулась к реке.
Из-за излучины показалась лодка с огромным мешком на корме.
– Гляньте-ка! Сколько подарков! – загалдели женщины и поспешили к каменистому спуску.
– Подарков ли? – прищурился подоспевший дед. – Мешок-то, кажись, живой!
Острый глаз не обманул старого охотника, скоро и остальные разглядели, что на корме мелкодонки сидит человек, обхвативший колени. А когда лодка причалила, и Васка помог «мешку с подарками» выбраться на берег, все увидели, что это замотанная в шелка девица. Встречающие смолкли и недоуменно переглянулись.
– Чего, как рыбы, рты раззявили! Али мне не рады!
– Рады-радешеньки! – вышла вперед жена и низко поклонилась. – Удачно ли съездил, хозяин?
– Еще как удачно! Вот! Принимай в дом!
– Кто ж она будет? – прищурился дед.
– Жрица она будет! Из этого, как то бишь его? Страна с таким срамным названием… В общем, из-за дальних морей! Уразумел?
– Жрица?! Ишь ты! У нас что же, сынок, своих ртов мало? Глянь, кака дылда! Небось ест за троих! Не зря ж ее жрицей прозвали!
Женщины разом загалдели.
– Что расшумелись, клуши отсталые! – подбоченился Васка. – Жрица – это слово такое заморское, – он поучительно поднял палец. – Теперя эта жрица будет жить с нами, и Бог даст – родит нам высоченного богатыря!
– Это как же так?! – запричитала в голос жена. – Ты это что ж, на постелю ее с нами положишь?! Да что же люди-то добрые скажут!
– Ничего не скажут! Позавидуют! – Васка приобнял жену. – А потом, за Байкалом весь люд так живет!
– Так то ж не люди, то ж басурмане!
– Уймись, женщина, да поспеши обрядить нас с дороги! Вона, ночь уже на пороге!
– Тятя, а ты мне бусики-то привез? – дернула его за рукав дочурка и поморщила носик от необычного аромата, источаемого новой тетенькой.
– Я тебе их из зубов волчишки сделаю, – присел Васка и потрепал свою младшенькую по голове. – Ну-ка, веди нас к очагу!
– Совсем очумел! – зашушукались им вслед женщины. – Гляньте-ка, чего привез вместо подарков!
– Чего раскудахтались? – обернулся Васка. – У вас и так полны мешки побрякушек. Перетопчетесь в этот раз!
Он взял жрицу за руку и потащил в сторону самого большого шалаша. Женщина едва поспевала за ним, семеня в плотно обмотанных шелках. Ее скрытое от чужих глаз лицо выражало глубокое разочарование.
«Так тебе и надо! – со злостью думала она. – Размечталась о райских кущах, царевна востока, шайтан тебя забери! А с дикарями пожить не хочешь?»
Она вспомнила, как только вчера радовалась, когда новый хозяин повез ее на ярмарку.
«Наконец-то меня купит какой-нибудь богатый и благородный господин! – мечтала она. – И я снова заживу веселой гаремной жизнью наложницы!»
И ведь все к тому шло. Когда крутолобый Октай вел ее по Илимску, множество статных и богато одетых молодцев попадалось им на пути. Однако вместо расписных ворот Гостиного Двора хозяин завел ее в грязную харчевню.
– Семен! – крикнул он в полумрак.
– Октай, ты? – из-за дальнего стола приподнялся захмелевший мужик. – Давненько не виделись, хрен монгольский!
– Да уж почитай с прошлой зимы! Как там Ванавара? Стоит?
– Стоит!
– Стоит! Звучит хорошо, как ни посмотри!
Семен шутки не понял.
– Да стоит наша фактория, стоит, что ей сделается! Ты-то как?
– Потихонечку, а ты, как я посмотрю, опять сбежал от домочадцев? – уселся напротив Октай. – Опять бражничаешь вдали от тещи!
– Есть такой грешок! – расхохотался мужик.
Наложница Октая покорно стояла рядом, даже не пытаясь понять чужую речь. За свою жизнь она сменила немало разноязыких хозяев и со всеми говорила на одном языке – языке тела.
– А я вот привез арабскую наложницу из своего терема, – продолжал между тем Октай.
– Набожницу? Богомолку что ли? – без интереса глянул на нее Семен.
– Да не набожницу, а наложницу, жрицу любви!
– Жрицу любви! – глаза Семена загорелись. – Так охоча до любви, что мужиков с потрохами сожрать готова?
– Если бы только мужиков, – пробурчал в сторону монгол. – Слушай, друг, ты не знаешь, кто тут у вас терема держит?
– Окстись! Мы, православные, этим не балуемся, грех это большой, – мужик перекрестился. – Как только вы, басурмане, докатились до жизни-то такой теременной? Тьфу! Срамота!
– Э-э-э, не скажи. На этом испокон веку наша империя держится!
– Ага! Додержалась уже! Империя теперь мы! – Семен стукнул себя кулаком в грудь. – Стоит нашему царю-батюшке кинуть клич, от вашей басурманщины мокрого места не останется!
– Все во власти Будды! – не показал обиды монгол. – Было время и мы над всем миром глумились. Тогда-то у нас терема и появились, – он глянул на кувшин в руке у мужика, – если браги не пожалеешь, расскажу!
– Давай! Трави! Люблю твои байки! – Семен налил себе в кружку медовухи и придвинул Октаю.
Монгольский купчик знал много занимательного, и в таежной глуши его рассказы передавались из уст в уста, превращаясь в такую небывальщину, что и сам рассказчик не узнал бы в них своих историй. Осушив дармовую чарку, басурманин расплылся в улыбке, и его хитрых глазок совсем не стало видно.
– Давным-давно, – начал он, – когда Монгольская Империя владела миром, эта, как ты ее обозвал, срамота и началась. Во время великого похода на запад немерено народу мы покорили, аж до самой Персии!
– А не брешешь? – присвистнул Семен, хотя слабо представлял, где есть та самая Персия.
– Наливай! – басурманин подтолкнул ему пустую кружку.
– За нами не станет! – Семен торопливо схватил кувшин.
– Так в-о-о-т, – протянул рассказчик, глядя, как золотистая жижа перетекает из одного сосуда в другой. – Много наших воинов полегло на чужбине, еще больше осталось в далеких краях управлять покоренными племенами. Вот наши женщины и остались без мужской ласки. Ночи напролет их упругие и манящие тела маялись на пустых циновках, мечтая о грубой мужской силе и давно позабытом наслаждении!
Семен заерзал на лавке и, не стесняясь, поправил что-то в штанах.
«Вот тебе и срамота!» – ухмыльнулся про себя Октай и продолжил:
– Империи были нужны новые воины, а откуда им, скажи на милость, взяться без мужиков-то! Те немногие воины, что вернулись на родину, старались обласкать всех желающих, но недолго длилась их райская жизнь. Разгневанные родители девиц призвали распутников к ответу! В свое оправдание воины поведали о гаремах персидских шейхов и предложили жениться на всех опозоренных девушках. Свои гаремы они назвали теремами и зажили не хуже персов!
– Поди ж ты! – мечтательно протянул Семен. – А сколько у тебя этих жриц-то?
– Сколько есть, все мои!
– А чего ты эту зазнобу отдаешь? Или уже сил на всех не хватает? – подмигнул Семен и наполнил Октаю очередную чарку.
– Да уж больно бесстыжа оказалась! Всех моих девок попортила!
– Это как? – не понял Семен и уставился на замотанную в шелка девицу.
– А вот купи ее и узнаешь!
– Да мне оно как-то неспособно, – Семен отвел глаза и тут же оживился. – А ты вон нашему Клопу предложи! – и он энергично кивнул в сторону щупленького эвенка, который едва выглядывал из-за дальнего стола. – Он до бабского тела жадный, да и свежую кровь в семейство с удовольствием подпустит. Глянь, какая она у тебя высокая! А Васкино-то племя ужо скоро меж собой до тараканов доблудится!
– А платить-то у него есть чем? – с недоверием покосился в сторону недомерка Октай. – Девица дорогая, из самого Египта!
– Тогда неудивительно, что такая бесстыжая! Пристойное место Ебибтом не обзовут! – гоготнул Семен. – А что до платы, так не дрейфь, Васка полную лодку отборной пушнины привез! Сторгуетесь!
– Зови! – глазки Октая алчно заблестели.
– Эй! Васка! – заорал Семен через всю харчевню. – Подь сюды, чего скажу!
Эвенк будто того и ждал. Проворно соскочив с лавки, он засеменил к ним, не сводя глаз с давно замеченной девицы в шелках.
– Вот, Васка, жрицу тебе привезли из Ебибта! – не представляя своего собеседника, начал Семен и обернулся к спутнице монгола. – Слышь, как зовут-то тебя?
– Зовут ее Киша, – ответил Октай и недовольно зыркнул на Семена, посмевшего напрямую заговорить с наложницей.
– Опаньки! – захохотал тот, не догадываясь о нарушенных восточных традициях. – Нашлась нашему блудливому Ваське киса!
Так с легкой руки ванаварского гуляки Киша стала Кисой и вместо шитого золотом гаремного шатра оказалась в берестяном шалаше эвенка.
Теперь она целыми днями сидела над рекой и смотрела на бегущую вдаль воду.
– Вона, сидит, пялится на наших мужиков! – переговаривались женщины, бросая косые взгляды на басурманку.
А той не было никакого дела до разбросанных по реке лодок с копошившимися в них рыбаками. Во́ды небольшой сибирской реки уносили ее прочь из этой глуши на просторы солнечного Нила. В такие минуты безграничная тоска охватывала ее, и ручейки ее горьких слез сливались с чужеземной рекой.
– Иди ко мне! – послышался ей однажды шепот реки. – Растворись в моих водах, и я унесу тебя в край вечного солнца!
Она встала и шагнула к краю обрыва. От простирающейся под ногами бездны внутри все сжалось, и сердце на мгновенье замерло.
– Не надо! Киса! – вдруг услышала она тонкий голос за спиной.
Женщина обернулась. К ней бежала Мелирик. Внутри все оборвалось, как будто она действительно бросилась с обрыва. Сердце Киши быстро забилось. Возбуждение от пережитого горячо пульсировало внизу живота. От непреодолимого сладострастия закружилась голова. Она крепко сжала бедра и застонала, оседая на землю. Запыхавшаяся Мелирик присела рядом. Она что-то быстро щебетала на своем языке. В потоке ее слов Киша с трудом различала лишь свое имя, которое звучало отрывисто и твердо.
«Что ж, если гора не идет к Магомету…» – затуманенный взгляд египтянки оценивающе скользил по телу испуганной девушки.
Ничего не подозревающая Мелирик убаюкивающе гладила дрожащую от страсти наложницу и приговаривала: «Киса, Киса».
Ее давно и непреодолимо влекло к чужестранке. Каждый раз, попадая под жгучий взгляд ее черных как ночь глаз, она смущалась и пряталась за спинами старших сестер.
– Бойся! – подтрунивали те над ней. – Тебя басурманка сожрет первой! Она не показывает своего лица, потому что страшна как смерть, а съест тебя, тут же станет такой же смазливой!
Эти слова не пугали Мелирик. Наоборот. Любое упоминание о новой жиличке стойбища заставляло ее сердце скакать зайцем и замирать в непонятной истоме. Она не понимала, что с ней происходит. Стыдясь своих чувств, Мелирик не знала, как избавиться от них, да если честно, и не очень-то хотела лишаться этих блаженных мучений. Сама того не замечая, она искала случайных встреч с Кисой. Каждый день она сидела в кустах и подглядывала за плачущей жрицей, чтобы очутиться с ней на одной тропинке, когда та будет возвращаться к стойбищу. Однако сегодня, когда Мелирик увидела, что чужестранка шагнула к краю обрыва, она выскочила из своего укрытия. И вот теперь она сидела подле Кисы, чувствовала ее тепло, вдыхала аромат ее тела и была безгранично счастлива.
– Ки-и-ша, Ки-и-ша, – нараспев произнесла жрица, показывая на себя пальцем.
– Ки-и-ша, – повторила вслед за ней Мелирик.
Их глаза встретились, и девушка впервые не отвела взгляда.
Ночью Мелирик не могла заснуть. Она пеняла то на необычайно светлое небо, то на усталость, но догадывалась, что причина в другом: Киша занимала все ее мысли. Проворочавшись почти до рассвета, она выбралась из шалаша и отправилась на то место, где вчера впервые прикоснулась к Кише.
И о чудо! На том самом месте стояла наложница отца, и ее красивый профиль вырисовывался не фоне бледнеющей луны. Египтянка тянула руки к яркому пятну на небе, которое разрасталось в противоположной от ночного светила стороне.
«Это знак свыше!» – поняла Мелирик и выдохнула:
– Киша!
Женщина тут же закрыла лицо шелковой накидкой и обернулась. Увидев девушку, она поманила ее рукой. Мелирик приблизилась и попала в жаркие объятья наложницы. Она не боялась, что их увидят. Все стойбище спало мертвецким сном. Накануне река неслыханно одарила их. Утром рыбаки с трудом вытащили набитые рыбой сети. До полудня все женщины без отдыха чистили необычайно огромный улов. А к полудню сети снова были полны. Рыба рвалась в низовья и целыми косяками заходила в сети. Теперь наравне со взрослыми работали и дети. С рыбой управились лишь к ночи, когда все уже валились с ног от усталости.
– Киша! – с придыханием повторила Мелирик.
Вдруг в кустах послышался шорох. Девушка вжалась в тело иноземки, и та спрятала ее под своей накидкой. В отдалении раздался звук бьющей о дерево струи. Мелирик выскользнула из-под накидки и, взяв Кишу за руку, повела прочь от булькающего звука. Она не чувствовала земли, по которой ступала. Усталость испарилась, и все ее тело стало легким и невесомым. Путь в гору не утомлял, и они быстро дошли до пещеры, облюбованной детворой стойбища для игр.
– Здесь нас никто не увидит! – прошептала она Кише.
Однако Мелирик заблуждалась. Оглушенная звуком собственного сердца, она не слышала крадущихся шагов младшего брата. Еще по дороге в кусты Корбо заметил наложницу с распростертыми к небу руками.
– Молится что ли? Или колдует?! – покосился он на необычное пятно света над горизонтом.
Облегчившись, Корбо увидел, что наложница уходит, и уходит не одна.
«Зачем ей Мелирик? Неужели взаправду хочет съесть?!» – вспомнил он дразнилки сестер и пошел следом.
Когда сестра с наложницей скрылись в пещере, вокруг уже было светло как днем.
«Рановато для рассвета! – подумал он. – Неужели это египтянка наколдовала?!»
Необычно яркий для конца июня рассвет врывался в пещеру бледными лучами, а Мелирик казалась, что лучится сама Киша. Укутанная в белый прозрачный шелк, она стояла возле сброшенной накидки и завораживала манящими изгибами своего прекрасного тела. Взгляд девушки скользнул по тонкой шее наложницы, по ее плечам, груди, животу и уткнулся в мешочек, висевший на покатых бедрах, прикрывая лоно. Она поймала взгляд Мелирик, достала из мешочка рог неведомого зверя и, хитро улыбаясь, поместила его себе между ног. Затем, выпятив вперед живот и надув щеки, изобразила надменного барина.
Девушка смущенно улыбнулась и с интересом уставилась на рог. Осторожно потрогав его гладкую поверхность, она вынула его из сжатых бедер Киши и приставила себе к голове. Едва слышно промычав, она вопросительно посмотрела на египтянку. В ответ та начала корчиться, как в предсмертных муках. Женщина держалась руками за низ живота и с ужасом смотрела на то место, откуда только что оторвали рог. Обе прыснули со смеху.
Притаившийся у входа подросток улыбнулся. Он увидел, как женщина нагнулась и вытащила что-то из старого кострища.
Мелирик смотрела, как Киша рисует куском угля быка с необычно толстыми и короткими ногами и двумя рогами разного размера. К ее удивлению, рога эти росли не на голове животного, а на его носу. Женщина забрала у девушки рог и приложила его к меньшему из нарисованных. Отполированная поверхность рога тускло мерцала в полумраке, отражая свет от входа в пещеру. Мелирик вновь захотелось коснуться рога, который опять оказался внизу живота Киши. Стоило Мелирик потянуться за ним, как изображавшая кавалера женщина развела бедра, и рог упал ей под ноги. Не успела девушка опомниться, как ее застывшая на полпути рука оказалась пойманной крепкими бедрами наложницы. Мелирик растерялась и застыла, не зная как поступить. Пробивающиеся сквозь шелковое одеяние кончики волос египтянки приятно щекотали зажатую бедрами ладонь. Смутившись, Мелирик захотела высвободиться из шуточной ловушки.
– Ну, Киша! – девушка безуспешно пыталась вытянуть сжатые пальцы.
Она начала вертеть пойманной кистью в разные стороны и почувствовала, что сможет освободиться. В ответ на ее движения в глазах прекрасной наложницы заиграл похотливый огонек. Мелирик теперь ощутила не только легкое покалывание волос, но и горячую влагу, проступившую сквозь тонкую материю.
Вдоволь наигравшись, разгоряченная египтянка решила научить дочь нового хозяина игре в три ядрышка. Как и всякая обитательница гаремов, она владела этой игрой в совершенстве. Эта было одним из приятных времяпрепровождений в огромных сералях Востока, особенно для тех, кто месяцами не знал мужниной ласки.
Оглянувшись на яркий вход в пещеру, женщина подняла рог и увлекла растерянную девушку в темноту дальней ниши. Что-то горячо нашептывая и жарко дыша, она помогла Мелирик разоблачиться и уложила ее на сброшенные одежды. Не мешкая, размотала облегающий гибкий стан шелк и накрыла им дрожащую от волнения девушку.
Обнаженная египтянка легла рядом и сквозь тонкую материю стала ласкать свою новую подружку. Руки наложницы плавно скользили по воздушному шелку. Каждый раз, достигая груди девушки, ее ладони ощущали, как верхушки двух пирамид все больше наливаются соком и становятся твердыми как камень. Когда верхние ядрышки были готовы, женщина принялась за нижнее.
Едва осязаемыми движениями она прокралась к животу своей трепещущей жертвы. Мягко соскользнув на бедро, ладонь наложницы плавно перебралась на другое. Несущие страсть пальцы поплыли вверх по внутренней поверхности бедер и, ловко обогнув возвышенность, где обитало третье ядрышко, вернулись на живот. Круговые путешествия кончиков нежных пальцев постепенно сужались, приближаясь к заветной цели. Путь к третьему ядрышку указывал проступавший сквозь воздушную ткань островок внизу живота. Своими очертаниями он напоминал наконечник стрелы, летящей к стройным ногам девушки. Как только восточная красавица прикоснулась к острию стрелы, последнее ядрышко налилось желанием. Девушка оказалась в полной власти искушенной соблазнительницы. Магический треугольник между ядрышками был замкнут, и тихий стон сорвался с губ Мелирик. Ей вторила лежащая подле наложница. Растворившись смуглой наготой в полумраке ниши, она творила что-то невообразимое. Отдавшись неведомому прежде блаженству, девушка не видела, как Киша пронзила себя рогом невиданного животного и изогнулась раненой рысью.
Победный вопль египетской наложницы заставил подглядывавшего подростка вздрогнуть. Эхо от вопля еще звенело в ушах, когда по стенам пещеры поползли странные тени. Раздался всепоглощающий рокот, кто-то с неимоверной силой вжал его в землю, и горячее дыхание рокочущего чудовища обожгло спину…