Часть вторая
Демоны Такрона
Эрик проснулся с рассветом и привычно уставился на круглый красно-коричневый барельеф богини Кали, увешанной черепами и держащей в своих четырех руках атрибуты своей силы: голову демона, саблю, кинжал пхурбу и ваджру необычной формы.
Такрона не было. Наверное, по своему обыкновению, ушел шаманить в одну из ближайших бонских деревень. Они пришли в это полуразрушенное индуистское святилище два месяца назад, после бегства из уничтоженной деревни джанкри. Раны Эрика зажили буквально через неделю, несмотря на то, что передвижение по горным тропам было серьезным испытанием для неподготовленного человека. Однако, удивляясь самому себе, даже на самых тяжелых переходах Эрик чувствовал себя уверенным и полным сил. Может, и прав был Лугонг, когда говорил, что он меняется. Меняется из-за печати на его груди.
Святилище, прилепившееся к склону холма, покрытого непроходимым кустарником и молодыми дубами, видимо, было заброшено еще сотни лет назад. Краски и детали фресок на внешних стенах строения почти полностью выцвели и осыпались. На плитах из песчаника, которые представляли собой внешнюю отделку, зияли огромные дыры, обнажавшие кладку из темно-красных крашеных глиняных кирпичей, поврежденных временем. Остроконечная крыша постройки в некоторых местах обвалилась до сквозных дыр, что невольно способствовало хорошей вытяжке для дыма от костра, который они с Такроном жгли холодными темными вечерами.
Более или менее сохранился только барельеф Кали на внутренней стене, со слепыми глазами, взгляд которых Эрик встречал каждое утро. Небольшое раздражение вызывал только отвалившийся нос на лице богини. Несколько раз он пытался прилепить сделанный из глины кончик, старательно смазывая его слюной, но безуспешно. Нос все равно отваливался, вызывая гомерический хохот у Такрона. «Тебе нужна женщина, – говорил ему Такрон. – Глиняная богиня не поможет. Хочешь, я приведу тебе одну и она научит тебя тантре. Здесь недалеко есть очень спелая вдова, ты ей понравишься».
Эрик тоже смеялся, представляя себе эту вдову. И вообще, в последнее время он смеялся очень часто. Впервые в жизни он чувствовал себя нормальным уравновешенным человеком. Резкие перепады настроения, от эйфории до гнетущей черной меланхолии, практически исчезли бесследно. Как и вспышки гнева, беспричинной слезливости и упадка сил. Такрон твердил, что все это влияние печати Дордже. Эрику же было по-хорошему плевать на то, чьим бы влиянием это ни было.
Он позволил Такрону начесать себе пряди волос и с удовольствием пользовался палочкой для ковыряния в волосах, подаренной тем же Такроном. Конечно, никакой шаманской чувствительности он не приобрел, но сам ритуал чесания кожи головы вызывал ощущение комфорта и, может, совсем немного, помогал сосредотачиваться на какой-нибудь мысли.
Как-то в один из вечеров Такрон спросил его, знает ли тот, почему буддисты бреют голову.
– Конечно, – уверенно ответил Эрик, – это символ отрицания страданий окружающего мира и закрытия сознания от внешних раздражителей.
– Но почему именно волосы на голове? – настаивал Такрон.
Ответ пришел к Эрику сам собой.
– Они хотят жить вне этого мира, – словно пробуя эту мысль на вкус, ответил он. – Не чувствовать движения энергий природы, других существ и явлений. Замкнуться только на собственном внутреннем мире.
Такрон утвердительно кивнул:
– Вот зачем я ношу эти… вибриссы.
– Как же быть людям, беспричинно лысеющим с возрастом?
– Мне их очень, очень жаль… – сделал Такрон скорбное лицо.
Оба смеялись.
Эрик вышел через полуразрушенный проем и начал спускаться по склону. До ручья с запрудой было полчаса ходу вниз под гору. Запруду сделал Такрон в первые же дни после их прибытия. Отвод воды от горной речки и плоская глыба, чтобы запирать этот садок. Каждый вечер следовало крошить в запруду ячменную муку и крошки от лепешек. Зато утром, перед рассветом, подкравшись как можно тише и заперев водный отвод, можно было поймать рыбу. Что и происходило почти каждый день.
Уже подходя к реке и продираясь сквозь густые кусты на заросшей, едва видимой тропе, Эрик почувствовал холодок на груди. Машинально присел на замшелый валун, находящийся на краю протоптанной им с Такроном дорожки. Неприятное чувство холода из солнечного сплетения начало распространяться на все тело. Несмотря на то, что Эрик в разговорах с Такроном полностью отрицал всю эту ерунду, связанную с силой печати Шенраба, и собственную исключительность как «сосуда с силой Дордже», он невольно научился распознавать разницу в ощущениях, которые исходили из этого клейма. Сейчас что-то было не так…
В растерянности сидя на камне, он пытался придумать, что ему делать дальше. Продолжить спускаться или вернуться обратно? Положив руку на камень, он вспомнил, как они преодолевали один из перевалов на пути к убежищу. Идти было тяжело и скучно. Эрик, на одном из привалов, чтобы скоротать время, спросил Такрона, почему тот столь категорически отвергает доктрины Нового Бон или буддизма, тем более, что они сейчас не причиняют никому вреда и, даже наоборот, славятся своим человеколюбием и добродетелью.
– Я не отвергаю, – после очень долгой паузы ответил Такрон. – Я не понимаю, что они делают и зачем. Видишь этот камень, занимающий половину тропы? Если бы мы шли с яком, запряженным в тележку, он не смог бы пройти здесь. Есть два способа вступить во взаимоотношения с камнем. Первый – очень простой. Найти толстую палку и выкопать его, отбросив затем с тропы. И второй – описать его форму, из чего он образовался, какая из сторон более замшелая. И, конечно, выяснить, в чем же смысл и предназначение этого камня лежащего на тропе? Но во втором случае наш як может просто сдохнуть от голода. Самое неприятное в том, что людям, которые описывают предназначение камня, очень нужны те, кто может его убрать. Ты говорил, что мы, шены, творим зло. Что творят люди, неспособные убрать камень?
Тогда, на мгновение, Эрик смутился. Но, подумав, спросил:
– Ты имеешь в виду, что философия, культура, религия и другие достижения цивилизации – это зло?
Такрон непонимающе посмотрел на него.
– При чем здесь философия? – спросил он. – Культура, религия и даже технологии – просто отвлеченные понятия. Вне живого человека их вообще не существует. Люди могут делать что-то, но могут просто об этом говорить. Или писать. Подумай о том, что кто-то должен просто убрать камень с тропы.
Он решился. Осторожно встал с камня и, крадучись, начал спускаться к реке. Грудь покрылась инеем. Через редкие ветви последних кустов он уже видел часть реки и отчетливо слышал шум текущей воды. На его правую руку, тянущуюся к ветке, мягко легла темная коричневая ладонь. Эрик вздрогнул. Из зарослей справа показалось серьезное лицо Такрона с пальцем, прижатым к губам.
– Подожди, – едва слышно прошептал Такрон. Пучки волос на его голове стояли дыбом, кончики прядей медленно шевелились. Эрик замер, почти перестав дышать.
– Можно выйти, – прошептал Такрон спустя долгие томительные минуты и первым вышел к реке. Следом, цепляясь одеждой за колючие кусты, вышел Эрик.
По их драгоценной запруде словно прошло стадо слонов. Отвод реки, на который они в свое время потратили почти целый день, выглядел сейчас кучей гравия смешанного с донной глиной. Участок горной речки длиной всего в двадцать метров будто побывал под бульдозером. Кто-то или что-то полностью сравняло русло реки и превратило источник чистейшей воды в грязную отвратительную лужу, полную булыжников, гальки и глины. Только место, где река скрывалась под скалой, оставалось нетронутым, хотя и мутным от грязи.
Такрон медленно двинулся вдоль разрушенного русла, наклонясь и принюхиваясь будто собака. Наконец уселся на колени и принялся что-то разглядывать в мокрой глине. Эрик подошел и сел рядом. Такрон рассматривал след какого-то животного. Наклонив голову, Эрик пристально вгляделся. Отчетливый след чьей-то лапы. Подушка ступни и пальцы. Эрик потер глаза и наклонился ближе. Пальцев было восемь, и, что показалось необычным, отсутствовали отпечатки когтей. Он зачарованно смотрел на странный след, который выглядел не как след животного, где обычно можно увидеть часть папиллярного узора, но скорее как отпечаток лапы, сделанной из какого-то гладкого материала; той же глины или отшлифованного дерева.
– Видимо, он шел по моему следу, – негромко сказал Такрон.
– Кто шел? – переспросил Эрик. – Восьмипалый медведь?
– Ты видишь еще что-нибудь необычное в этом следе? – вопросом на вопрос ответил Такрон.
– Да. В летнем лагере, в школе, мы покупали резиновые перчатки, сделанные в форме медвежьих лап, и ночами оставляли такие следы вокруг коттеджа, где жили девчонки.
– Очень похоже, – кивнул Такрон. – Только этот сделан водой.
Эрик опустил голову ниже, пристально вглядываясь в отпечаток.
– Не понимаю, – сказал он. – След оставлен водой?
Такрон вздохнул и поднялся, отряхивая штаны.
– Пошли назад, – сказал он и направился к тропе в святилище, скрытой кустарником.
Поднявшись в их временное убежище, Такрон разжег костер и, пока Эрик замешивал ячменную муку на воде в камне с углублением, вытащил из своей торбы несколько туесков и принялся их перебирать.
За последнюю пару недель Эрик здорово наловчился печь ячменные пресные лепешки на раскаленном камне, уложенном внутрь костра. А когда, три дня назад, случайно обнаружил гнездо перепелки и утащил из него три яйца, то приготовление лепешек и вовсе превратилось в занятие, приносящее удовольствие. Даже немного прогорклый перетопленный жир яка уже не вызывал никакого отвращения.
– Ты помнишь, как я неделю назад уходил в деревню? – спросил Такрон, когда они уселись у святилища, подбрасывая горячие ароматные лепешки на руках.
Эрик кивнул, обмакивая пахнущую дымом ячменную выпечку в чашку с жиром.
– Это довольно большая деревня по местным меркам. Там живет почти двадцать человек с детьми. У них есть шен, он из Пути Магов. Не очень сильный, но добросовестный. Десять дней назад один из жителей со своим сыном, шестнадцати лет, отправился в горы, чтобы поставить ловушку на горного козла. Через два дня парня нашли возле деревни, неподвижно сидящего у тропы. На все вопросы он тупо мычал, время от времени начиная биться в судорогах. Зная, в какое место они собирались, несколько мужчин вместе с шеном отправились по их следам на небольшое плато, где горные козлы устраивают свои брачные бои. На этой площадке они нашли тело отца мальчика с откушенной головой. Первое предположение было, что это снежный барс. Но барс не в состоянии откусить человеку голову. Разве что отгрызть, разорвав окружающие ткани. Однако больше никаких ран на теле не было.
Было очевидно, что осознание мира живых мальчика, при виде такой смерти отца, дало трещину, в которую смог просочиться какой-то горный дух. Так решил шен. Не зная, как объяснить смерть отца, он послал мне зов, и я отправился в эту деревню. К тому моменту, когда я пришел, шен успел совершить обряд изгнания горного духа и мальчику стало гораздо лучше. Он даже смог более или менее связно рассказать, что видел. Хотя видел он немного. До рассвета они сумели раздолбить грунт на площадке, где было наибольшее количество следов, вкопали несколько острых кольев и завели вокруг веревочную петлю. Это старый способ ставить ловушку на горных козлов. Замаскировали отверстие тонкими прутьями и травой.
Козлы появились с первыми лучами восходящего солнца. Охотники устроились за большим куском породы, с подветренной стороны. Отец внимательно следил за перемещениями козлов по поляне, готовясь рвануть и затянуть веревку, как только нога какого-нибудь животного провалится в приготовленную яму.
В какой-то момент мальчик приподнялся, чтобы выглянуть поверх головы отца, и увидел, как из-за кромки камня, за которым они прятались, появилась голубая ослиная голова с огромными клыками и откусила отцу голову…
Такрон встал, прошел внутрь святилища и пристроил на костер чайник, добавив хвороста.
Конец ознакомительного фрагмента.