РЕЙНДЖЕР
Часть первая
СТАРШИЙ РАЗВЕДЧИК
– Здрасьте, рейнджеры! – выпалил громко и четко командир разведывательной роты. Он пользовался безоговорочным авторитетом и всегда целыми носками. Его любили, как отца. Герой боевых действий на Кавказе, имевший ранение и не раз выходивший со своей группой из тыла противника без потерь.
– Здравия желаю, товарищ гвардии капитан! – в один голос бодро ответили 48 лучших солдат отдельной воздушно-десантной бригады. Почему лучших? Потому что из тысячи человек личного состава бригады в разведывательную роту попадали только самые достойные. Служба в этом подразделении была безумно сложна, но вроде как почетна.
Среди этой элиты неким чудом был и я.
Наверное, звезды расположились таким образом, что так случилось. Изначально мое присутствие здесь ничего не предвещало. В учебном батальоне, где мое место было во взводе связи, а это предполагало, в худшем случае, дальнейшую службу в роте связи, я даже подумать не мог о разведроте. В лучшем случае мне было приготовлено место сержанта в том же учебном батальоне. Именно это обещал мне командир, разумеется, после победы на чемпионате бригады по боксу. Но сам того, не ведая этой победой я подписал себе путевку в разведывательную роту. Ибо один из командиров взвода разведки следил за моими успехами. И после поездки в Новороссийск, где он сопровождал нашу делегацию, за его подписью легла бумага на стол начальника разведки с фамилиями кандидатов в разведывательную роту.
– У меня к тебе предложение, – сказал тот лейтенант-разведчик, когда мы вышли в тамбур поезда, направляясь на неудачные для меня соревнования на юге страны.
– Какое? – почуял я подвох.
– После учебного батальона переходи к нам, в разведку.
– Но я во взводе связи, – пытался отмазываться рядовой, понимая весь почет и всю сложность службы в роте разведчиков. Короче, просто ответственности не хотелось.
– Это не проблема. Нам тоже связисты нужны, – не догонял мой порыв лейтенант.
– Пока не могу сказать определенно, возможно меня оставят в учебном батальоне обучать новый призыв, – продолжал намекать я.
– Подумай. Осенью переводишься к нам, в ноябре едем в командировку на Кавказ. Через полгода обратно. Повоюем! – не унимался он, совсем лишив меня желания двигать к ним в роту с перспективой оказаться на войне.
– Хорошо, я подумаю, – не решившись сказать твердое, как кремень, «нет», подвел я итог.
К несчастью (или наоборот), в списке разведроты стояла и моя фамилия. Когда оглашали распределение после окончания учебного батальона, я потирал руки в предвкушении, что сейчас скажут, мол рядовой Садыков остается сержантом для обучения вновь призванных. И тут я не поверил своим ушам. Как разведывательная рота? Видимо тот лейтенант воспринял мою неуверенность как украшающую солдата скромность и внес в список кандидатов.
– За тебя слишком сильно уцепились в штабе разведки. «Наш начальник связи ничего не мог сделать», – сказал командир взвода учебного батальона в ответ на взгляд глубочайшего недоумения в его адрес.
Моя судьба была решена. Один лишь факт меня радовал. Я знал почти всех дембелей роты – благодаря боксу, – что не предвещало мне существенных проблем. В роте связи же я не знал никого. Итак, пять солдат из учебки вошли в расположение разведывательной роты. Подразделение, которое было покрыто аурой загадки, гордости и страха перед неизведанным. Стена, в которую упирался центральный проход, была увенчана картой боевой славы роты. От Афганистана до Чечни – имена героев, погибших в боях за свою Родину. Взвод разведки 91-го батальона, трагически погибшего в горах Ичкерии, поименно находился там же. По левую и правую сторону центрального прохода стояли кровати солдат. Если во всех подразделениях они были в два яруса, то у разведчиков только в один. Здесь же был спортуголок, штанги, гантели, боксерские мешки, перчатки. Минутка ликбеза: сама рота была меньше чем любое подразделение парашютно-десантного полка и относилась к так называемым спецам, т.е. специальным подразделениям.
Первый же день пребывания, а это была суббота, ибо ПХД (парково-хозяйственный день, попросту, генеральная уборка) застал новичков врасплох, но лично моего настроения не омрачил. Главный дембель роты, старшина Королев по прозвищу Король, мой знакомый с соревнований бригады, пригласил меня в отдельную комнату, где мы просто говорили о жизни и службе.
– Здесь, как и везде, главное – быть собой, – говорил старшина. – По большому счету, каждый сам за себя. Как поставишь свой авторитет изначально, так к тебе и будут относиться. Но у тебя с этих проблем быть не должно.
– А Валишин, скоро из отпуска вернется? – поинтересовался я о товарище по сборной, прослужившем полтора года. Как бы с перспективой на поддержку старослужащего товарища, после увольнения всех нынешних дембелей.
– На него не рассчитывай, – уловил мой намек Король. – Это в сборной вы были друзья. Теперь он дембель, а ты слон. Если твой косяк, то дембель не впишется за тебя, отвечать будешь сам. Если дашь слабину, опять расхлебывать самому. Так что забудь о нем, как о товарище и друге.
– Значит, после вашего ухода, нужно будет вновь завоевывать авторитет? – взгрустнулось вдруг мне.
– Конечно. Все как в джунглях. Кто уснул – того и съели. Кто первый встал – того и тапки. Это жизнь.
– Что будет, если дать дембелю в челюсть?
– Все зависит от ситуации. Если он не прав и пошел по беспределу, например, унизить хотел. Тогда ничего не будет. Тут без вопросов надо пресекать сразу и жестко. Другим будет урок. А если просто из-за твоей дурости, то это уже твой косяк – тут могут и замесить. Никакой бокс не поможет.
Эти слова старшины я запомнил на всю жизнь. Благо применять не пришлось.
Комната досуга или ленинская комната, в которой мы мило беседовали, представляла собой собрание столов-парт и телевизора с видеомагнитофоном на главной стене. На остальных стенах находились стенгазеты, отрывки из устава и прочее идеологическое убранство времен славного советского периода.
Прошло несколько дней, и Король уволился на гражданку. Его сменил старшина Захода, с которым мы так же сдружились и даже ходили в самоволку, что для солдата моего возраста, отслужившего полгода, было просто невероятно! Командиром моего взвода оказался тот самый лейтенант, сопровождавший нас в поезде на юг, за подписью которого легла бумага о моем переводе на стол начальника разведки бригады.
Через месяц не осталось ни одного дембеля в роте. Все уволились в запас. На их место пришли солдаты, отслужившие полтора года. И теперь они были полноправными хозяевами роты, что полагалось по сроку службы. Благо в подразделении царила правильная дедовщина, и не было никакого беспредела. Виновные наказывались после разовых устных объяснений, неуспевающие тренировались успевать, в основном, по ночам вместо сна. Отличившиеся поощрялись физическими упражнениями, дабы впредь были скромнее.
Наступили будни. Наряды по роте, занятия по тактике и стрельбе, марш-броски, прыжки с парашютом. Караулы. В караулы рота ходила часто, это было ее основным нарядом по бригаде. Зато в наряды по столовой мы не ходили. Это была участь обычных подразделений. Рейнджеры, как нас называл командир роты, были особенными, нас боялись и уважали. Мы первыми совершали прыжки с парашютом, остальные прыгали за нами, первыми заходили в банный день в душевую, первыми заходили в столовую. Только мы могли петь наши песни, и только мы могли носить берет под погоном. Если в этом был уличен кто-то из другого подразделения, то ему популярно объяснялось, что воин заблудился в своих убеждениях.
Однажды в поезде по пути в один из городов нашей страны, где я намеревался поступать в военное училище, в сопровождении заместителя командира роты и еще пары солдатиков из учебки, мною в вагоне был замечен дембель. Солдат, уволенный в запас из нашей бригады, ехал домой в дембельской форме, разукрашенной стропами от парашюта, нашивками и прочими атрибутами. Но в глаза бросилось, что парень держал берет под погоном. Он не был представителем нашей роты, а значит, нарушил неписаный закон. С разрешения командира, который понимал важность всех этих правил, я подсел к служивому. Узнав кто он и откуда, я популярно разъяснил, что даже за пределами бригады, но в присутствии представителей разведки, коим я и мой командир являлись, так делать не стоит. Авторитет разведывательной роты был настолько велик, что дембель без лишних слов и движений послушался солдата младше себя на год службы. Но это было гораздо позже. Весной. А сейчас наступала зима.
Декабрь обозначил свое присутствие сильными морозами. Через месяц мы должны были ехать на полевой выход. В перерывах между занятиями по воздушно-десантной подготовке и укладке парашютов, за казармой нас тренировали собирать и разбирать большие армейские палатки, вместимостью на 50 человек. На следующей неделе планировались прыжки из АН-2 (по-человечески, «кукурузник»). Это был мой четвертый прыжок. До этого, еще в учебке, удалось совершить два прыжка из АН-2 и один из ИЛ-76. Десантная мудрость гласит, если прыгал из АН-2, то ты парашютист. А если прыгал из ИЛ-76, то десантник. Свой первый прыжок я помню до сих пор очень ярко, во всех подробностях.
Ранний подъем в 3 ночи. Тогда мне казалось непонятным, зачем поднимать учебный батальон в 3 ночи, если прыгать он будет в районе обеда. Позже я понял, что это и есть часть тягот и лишений военной службы, о которых написано в уставе. Мы были в предвкушении своего первого прыжка.
Пролетело полтора месяца подготовки. Тренировки по укладке парашюта, отделения от самолета, висения на стапелях, как бы в небе, на стропах раскрытого парашюта. Солдат выпрыгивает из импровизированного АН-2, сооруженного из металла, группируется, как во время реального прыжка, сгибая ноги в коленях, держа их плотно вместе, и скрестив руки на груди. Левая рука на ремне запасного парашюта, правая на кольце основного. И пролетев полтора метра, при касании земли, громко считает: «501, 502, 503, кольцо». Импровизирует выдергивание кольца, «504, 505, купол».
Зачем вам это знать? Вдруг пригодится, никогда не знаешь, куда тебя забросит.
Главное – держать ноги плотно вместе, как при отделении от самолета, так и при приземлении. При выходе из АН-2 это нужно, чтобы стабилизационный парашют, полтора метра в диаметре, выходящий первым и вытаскивающий за собой основной купол, не запутался между ног солдата. А при приземлении колени и стопы должны быть вместе, дабы избежать травм.
Все эти мысли повторялись в голове, пока мы ехали на автобусе в сторону аэродрома. Опасения, что придется идти пешком из расположения части, не подтвердились. Больше всего волнения были связаны с тем, насколько правильно уложен парашют. Укладкой своего парашюта каждый солдат занимается сам, в паре с товарищем, которому так же вдвоем укладывают его парашют. Конечно, все под присмотром офицерского состава, в несколько этапов и тщательных проверок. Так что все должно быть в порядке. Прибыв на аэродром и разгрузив парашюты из грузовиков, мы принялись одевать эти единственные средства спасения на себя. Чем ближе приближался момент посадки в самолет, тем учащеннее становилось сердцебиение, дыхание – и обильнее потоотделение.
Самолеты взлетали и садились, где-то вдалеке в небе виднелись раскрытые парашюты бойцов других подразделений. Погода была что надо. Чистое голубое небо. Безветренно и безоблачно. Мы сидели на земле рядами по 10 человек, опираясь на рюкзак парашюта. Постепенно наш ряд приближался в очереди к взлетной полосе. Волнение усиливалось. Я вспоминал моменты из фильма «В зоне особого внимания», который стал культовым в нашей стране и после просмотра, которого многие мечтали о службе в ВДВ. Я пытался напевать главную музыкальную тему из фильма. Помогало слабо. Думаю, моя физиономия не внушала энтузиазма окружающим. Судя по их испуганным лицам, сослуживцы, как и я, уже начинали немного сожалеть о выборе этого рода войск. Данный момент напомнил мне волнение перед первым боем на соревнованиях по боксу. Лишь бы здесь закончилось благополучнее. Надо успокоиться. Так еще раз, «Лишь недавно учились, вы в классе десятом и часы проверяли по школьным звонкам, а теперь привыкайте, ребята, к десантным, продуваемым всеми ветрами войскам…», – напевал я себе под нос.
Привыкнешь тут!
Тем временем наш самолет сел на полосу и направился к нам.
– Борт! Встать! – Скомандовал командир взвода. Тот самый, что чуть позже будет радоваться моим победам на чемпионате бригады.
Мы друг за другом обошли самолет сзади, ветер от его винта, еще больше нагнетал обстановку. Теперь стало не просто страшно, а жутко, как при первом просмотре «Чужого».
Заняв места в самолете по весу, так как первыми выпрыгивали самые тяжелые, а последними выходили самые легкие, мы взмыли над землей. Я прыгал вторым. Теперь вроде волнение и страх отступили или просто привык к ним. Когда мы были на высоте 600 метров (именно такова высота выброски), командир прошел по самолету, осмотрел каждого. Стукнув меня по голове спросил:
– Все нормально?
Видимо, выражение моего лица вызывало у него недоверие.
– Все просто отлично! – соврал я, сотворив как бы уверенную гримасу.
Мимо прошел бортмеханик, оставив за собой смачный шлейф перегара. Надеюсь, хотя бы пилот трезвый, подумал я вдруг. Теперь захотелось скорее покинуть эту адскую машину. Чем скорее, тем лучше. Механик открыл дверь, предварительно пристегнувшись к крюку, и выглянул наружу. «Боже, зачем он это сделал?» – вспомнил я Создателя.
Шум ветра и двигателя оглушил меня. Посмотрев в проем двери, я увидел мелкие дороги, поля, разбитые на квадраты, крошечные деревья и сильно пожалел об этом. Лучше бы не смотрел. Механик закрыл дверь. Отлегло. Пройдя обратно в кабину пилота, он вновь щедро одарил нас перегаром.
Командир скомандовал пристегнуть карабины, стабилизационной системы. Загорелась красная лампочка, благо звук сирены не работал. Тут нас встряхнуло благодаря воздушной яме. Теперь очень сильно захотелось выпрыгнуть. Взводный открыл дверь. Движением руки показал нашему борту встать. Мы встали. Первым прыгал рядовой Ярославцев, мы звали его Ярик. Уроженец Сибири, здоровенный детина, с мощным басом и интересной манерой разговора. Он стоял передо мной у открытой двери, лишь шаг разделял его и бездну. Стараясь не глазеть в дверной проем, я смотрел на командира. Тот коснулся плеча Ярика, и только что стоявший передо мной двухметровый здоровяк, сделав шаг, исчез где-то под самолетом. Моя физиономия исказилась в удивлении и ужасе, рот искривился, глаза широко раскрылись. На моих глазах человека просто сдуло ветром, и он испарился под брюхом огромной машины. Ощутив хлопок по левому плечу и четко расслышав команду: «Пошел!», – я, сделав нетвердых два шага, третьим последовал за своим товарищем куда-то в неизвестность под пузо АН-2. Далее – словно дежавю. Кто-то выключил свет или мне показалось?
Месяц упорных тренировок, часы, проведенные на воздушно-десантной подготовке, этот отсчет «501, 502, 503, кольцо», который порой снился, – все выпарилось из памяти. Кажется, что если бы меня посадили в самолет прямо из поезда, на котором мы прибыли в часть месяц назад и толкнули бы в дверь на высоте 600 метров, произошло бы то же самое. Все забыто. Память отсутствует, мысли и интеллект тоже. Запасной парашют был лишним балластом, я бы все равно не успел его открыть, если что-то произошло бы с основным. Видимо именно для таких случаев умные люди придумали прибор автоматического открытия парашюта. Он срабатывает, через те же три секунды, через которые солдат должен выдернуть кольцо. Конечно, я забыл не только об отсчете, но и о существовании кольца и о необходимости открыть парашют. Спасибо прибору, он не забыл.
Очнулся я в момент толчка, означавшего открытие основного купола. По-прежнему находясь в сгруппированном положении, поймал себя на мысли, что в беспамятстве бормочу с детства заученную молитву. Вот и подсознание дало о себе знать. Посмотрел вверх, открытый парашют меня порадовал в этот момент, как ничто другое. Словно заново родился. Теперь память вернулась, и новоиспеченный парашютист начал выполнять все согласно инструкции. Осмотрел купол, стропы, – разрывы не обнаружены. Осмотрелся вокруг, опасности в виде другого парашютиста, летящего на меня, нет. Вот и отлично.
На каком-то расстоянии я увидел своих товарищей, которые так же успешно совершили отделение от самолета. Кто-то кричал от волны эмоций: «За ВДВ!!!». Мной с радостью был подхвачен этот клич. Лицо выражало полный восторг. Я висел посреди синего неба, кроме криков не было слышно ничего. Когда голоса стихли, казалось, можно оглохнуть от абсолютной тишины. Непередаваемое чувство восторга, что остался жив, и гордости за совершенный подвиг. Земля не приближалась, ветра не было, время остановилось. Внизу виднелись маленькие человечки, белые купола, лежавшие на траве, белый сигнальный дым, указывавший место сбора.
Через минуту стало заметно снижение, земля словно с ускорением становилась все ближе. Главное – держать ноги вместе, колени чуть согнуты, прижаты друг к другу. Еще немного – и земля. В этот момент я со всей силы потянул задние свободные концы системы, чтобы часть купола натянулась, максимально снизив скорость приземления. Удар о землю, падение. Приземление можно сравнить с прыжком без парашюта со второго этажа жилого дома. Но ни грамма боли, все скрадывал адреналин. Купол, наполненный воздухом, не собирался смиряться с окончанием полета, тащил куда-то вперед. Применив усилие к стропам, оказавшимся внизу, я заставил парашют сдаться, покрыв своей белизной часть зеленого поля, которое радушно встретило своих героев. Потом были сборы и пеший марш в часть. Стертые с непривычки ноги, мозоли, кровоподтеки на пальцах ног и стопах – следствие неправильного наматывания портянок, – ничто не могло омрачить полученные в этот день впечатления. После пережитого первого прыжка, я был не согласен с десантной мудростью, гласящей, что первый прыжок – это не страшно, потому что не знаешь, что тебя ждет. Страшен же второй потому, что уже понимаешь что это такое. Я бы перефразировал. На самом деле страшно прыгать первые раз десять, а потом привыкаешь.
Таков был первый прыжок в июле. Теперь же трещал мороз, и стоял декабрь. Ваш покорный слуга, по присвоенной ему воинской должности – старший разведчик – жил в предвкушении четвертого прыжка, в этот раз с ИЛ-76. Уже был разовый опыт отделения от этого огромного самолета. И в этом есть своя прелесть и свои отличия в сравнении с АН-2. Оставались считанные дни.
Часть вторая
СКАЗ ПРО КАРАУЛ
Мы заступили в очередной караул. Пост номер четыре, состоявший из четырех складских ангаров, порученный мне под охрану и оборону, располагался в углу территории части. Моя задача состояла в том, чтобы совершать обход вдоль забора из колючей проволоки с целью пресечения любой попытки проникновения из вне.
Шла вторая смена моего караула. Глубокая морозная ночь. Чистое звездное небо. Тишина, царившая на территории части, прерывалась скрипом снега под моими мощными валенками. Становилось скучно и хотелось спать. В такие моменты самым опасным для часового могла стать любая остановка в движении, не говоря о том, чтобы присесть или облокотиться на что-нибудь. В этом случае – все, конец. Мозг замыкал и солдат погружался в дрёму, что таило в себе опасность быть обнаруженным за этим постыдным занятием группой проверки или разводящим с караульными пришедшими на смену. Обычно в таких ситуациях никто не спешил будить спящего. Просто похищался его автомат или штык-нож, прятался в караульном помещении, а любитель спать на посту изводился приказом начальника караула найти или родить свой автомат, физическими упражнениями параллельно с зубрежкой устава, а также издевками добрых сослуживцев, которые при случае напоминали о промашке. После же караула такому солдату торжественно вручался смешной и огромный деревянный муляж потерянного оружия, с которым боец ходил примерно неделю везде и всюду, от туалета до столовой и даже спал с ним, пока полное осознание своей вины, меры и глубины не проходило сквозь все его естество.
Я боролся со сном всеми доступными способами. Кусал язык и щеки, умывался снегом. Бегал, приседал, ходил так, что Усэйн Болт просто бы присвистнул от зависти. Любое движение с целью разогнать кровь! Оставался еще час. Через определенный промежуток времени происходил доклад по специальному средству связи с караульным помещением. Таким образом в караулке начальник знал, что солдат не спит и на посту без происшествий. Очередной круг подходил к концу, доклад только что состоялся, и можно было немного передохнуть. Физические упражнения в бронежилете и валенках несколько измотали. Выбрав позицию между ангарами в месте, которое не просматривалось со стороны ворот, я немного присел, уставившись на дорогу между складами. Время остановилось. Последний час тянулся, словно вечность. Посторонний звук заставил насторожиться. Собака или злоумышленник? Шаги послышались отчетливее. Точнее, хруст снега под чьими-то ногами. Присмотревшись к углу склада, я не поверил своим глазам. Из-за поворота показалась чья-то фигура в длинном тулупе. Я вскинул автомат и крикнул, согласно уставу караульной службы: «Стой, кто идет?!».
Тело продолжало двигаться спиной, и тут я рассмотрел, что в руках у него метла, которой неизвестный подметал дорогу. Кто это, дворник? Как он сюда попал? Ворота?!
– Стой! Стрелять буду! – передернул затвор. Дальше должен последовать выстрел в воздух, затем – на поражение.
Убивать безоружного вовсе не хотелось. Я направился к неизвестному. Теперь все пошло не по уставу.
– Эй, ты кто?
Ответа не последовало, неизвестный продолжал монотонно мести. Между нами оставалось уже около пяти метров. Выставив автомат перед собой, и подойдя вплотную, старший разведчик толкнул неизвестного в спину, готовый в любую секунду выстрелить. Тело остановилось и замерло. Мне стало не по себе, точнее не по себе мне стало уже давно, но тут я вовсе испугался. Попытавшись обойти незнакомца слева, коснулся его плеча и тут… Оно резко обернулось с диким рычанием и оскалом! У него не было лица, точнее, на меня смотрела огромная волчья голова с раскрытой пастью!
Я вскрикнул от ужаса и, проснувшись, грохнулся с трубы, на которую присел. Сколько я проспал? Пропустил сеанс связи? Выглянув за угол склада, я быстро понял, что предположение оправдалось. Возле ворот охраняемой мной территории стояло два человека. Проверяющие! Можно было не гадать. Что делать? Главное без паники, если это дежурный по части, значит, выход на связь не пропустил и проспал недолго. Буду строить защиту исходя из того, что меня никто не видел. Не пойман – не вор. Дальше все было по инструкции. Грохнувшись в ближайший сугроб, принял положение для стрельбы лежа и громко проорал:
– Стой! Кто идет?
– Кто идиот?? Выходи уже, мы тебя тут минут десять поджидаем.
– Стой! Стрелять буду! – угрожал я, не услышав четкого ответа.
– Дежурный по части! Выходи.
Тут примчался начальник караула с дежурной группой. Узнав своих, смысла скрываться и ломать комедию не было.
– Ну что, старший лейтенант, вы уложились в норматив, – сказал дежурный начальнику караула, пока бойцы занимали позицию для обороны поста. – А вот ваш часовой как-то долго выползал из-за угла. Наверное, спал.
– Что произошло? – спросил меня заместитель командира роты.
– Виноват, товарищ гвардии старший лейтенант. Долго шел вдоль противоположенной стены, с обратной стороны ангара, отрабатывал элементы действий при нападении на пост через внешний забор части.
– Спал ведь? – не унимался дежурный
– Никак нет! – ответил я уверенно, лично поверив в это.
Далее мне была зачитана статья из устава, говорящая, что часовой должен двигаться по территории поста, со скоростью, обеспечивающей максимально эффективное охранение. Поручив выучить наизусть эту статью, дежурный удалился. Больше мой организм не пытался заснуть в эту ночь. После караула этот инцидент был забыт, а я радовался, что никто не похитил мой автомат, пока сознание рисовало дворника-оборотня.
На случай войны надо бы придумать технику дремания посущественнее, хотя там вряд ли будет особое желание поспать в неподходящем месте.
ППЛ
Наконец настал день прыжков с ИЛ-76. Ранний подъем и завтрак. Мы первые в автобусе на пути к аэродрому, первые в очереди перед огромной железной птицей. Если в кукурузнике помещалось порядка десяти солдат, то в этом десантном самолете – больше сотни. Много народу, уже не так страшно, да и опыт прыжка с ИЛ-76 имелся с учебки. Выходили в небо только из боковых дверей, в два потока. Справа и слева. Раньше, еще во времена моего отца прыгали и из дверей, и с рампы, огромного заднего люка в хвостовой части, в четыре потока. Но позже в целях безопасности рампу отменили.
Самолет набрал высоту. Загорелась желтая лампочка светофора, расположенного на двери, сигнализирующая: «Приготовиться». Оба борта встали, карабины уже пристегнуты, солдаты на изготовку. Открылись двери самолета. Упершись головой в рюкзак парашюта впереди стоящего, ждем зеленый сигнал и ужасную по силе звука и мерзости сирену. Если из кукурузника выпрыгивают с интервалом в 3 секунды, то из ИЛ-76 практически без интервала, бегом друг за другом – скорость полета при выброске десанта больше.
Взвыла противная сирена, командир открыл ограничитель с криком: «Пошел!». Очередь из солдат начала таять. Мой товарищ помчался за выпрыгнувшим сослуживцем, я за ним. Вот дверь и – небо! Подхваченный потоком воздуха, пролетев под турбиной двигателя, я ощутил легкий воздушный удар. Теперь не было страха, все прекрасно осознавалось. Видно было как самолет уходит вдаль, оставляя за собой след из белых, как одуванчики, парашютов. Полностью отсчитав, и я выдернул кольцо, и тряхнулся при раскрытии купола. И вновь ощущение свободы и полета. Только теперь не приходилось расслабляться, так как вокруг кружили товарищи, и любой поток ветра мог направить кого-то из них в мои стропы. А этот момент был крайне неприятен и опасен.
Внизу белым покрывалом лежал снег, горел сигнальный костер, виднелась красная стрелка, лежавшая на поле и указывавшая направление ветра. По дороге неспешно двигались автомобили, неподалеку стояли садовые домики, лесополоса. «Только бы не угодить на дерево», – подумал я и потянул свободные концы, чтобы направить парашют в сторону центра площадки приземления.
Земля уже совсем близко. Колени, стопы вместе, натянуть задние свободные концы. Торможение и удар. Купол наполнился ветром, и меня понесло по снегу за парашютом. Не знаю, сколько я проехал на животе, набрав снег за шиворот бушлата, пока не успокоил купол, потянув за стропы.
«Уф, – вырвался выдох, – вроде цел. Ну их, эти прыжки!» Теперь и в дальнейшем не было чувства восторга и радости, лишь желание поскорее закончить очередной рискованный маневр. Запихнув купол и ранец в сумку, и выйдя к месту встречи роты, мы погрузили в грузовики парашюты, после чего пешим маршем вернулись в расположение части.
Какое-то время меня тревожила ностальгия по дому, родному парку, его тропинкам и дороге, ведущей вдоль красного кирпичного забора. Когда уходил в армию, не мог дождаться момента прощания со своим городом, расстраивался, что военкомат откладывает мой призыв. Теперь было все иначе. Каждую ночь я засыпал под воспоминания о дороге, ведущей вдоль парка, представляя, как я шагаю по ней, швыряя осенние листья.
Терпеть не могу ностальгические чувства!
Новый год пролетел. Его празднование по армейским меркам прошло на славу. Сок, компот, много печенья и поздний отбой. Собственно, больше ничего не запомнилось. Мои мысли были поглощены предстоящим полевым выходом. Момент в службе разведчика, когда рота уходила в лес на полтора месяца. Жить в палатках, проводя все время в занятиях по тактике и стрельбам, боевых учениях против других подразделений. Но больше всего мы были наслышаны о ППЛ. Это походно-передвижной лагерь. Когда из палаточного расположения взвода уходили отдельно по группам и выживали в лесу в течение недели, выполняя боевые задачи, друг против друга, ежедневно совершая многокилометровые марши по пересеченной местности. С собой брали только то, что могли унести. Так происходило два раза в год. Зимой и летом. ППЛ в зимний период осложнялся сугробами снега и холодной погодой, что мешало перемещению по лесу и полям. Пока в движении, на марше, холод не ощущался, солдат потел, становилось жарко. Когда же останавливались на привал, тепло очень быстро выветривалось, и становилось холодно. Нам предстояло испытать все прелести жизни разведчика на практике.
И вот этот день настал. Грузовики, из которых мы выгрузили все необходимое для оборудования палаточного лагеря, скрылись за лесом. Десять солдат и заместитель командира роты остались наедине с морозом, сугробами по колено, лесом и поляной, на которой уже на следующий день должен был стоять лагерь. Остальная часть роты приедет только через сутки для помощи в последних деталях обустройства. Радовало, что, благодаря физической работе, замерзнуть нам не грозило. Мы приступили к очищению территории лагеря от снега, постановке палаток, печей и заготовке дров. Командир начал замерзать, о чем свидетельствовали круги, которые он наматывал, бегая по колее от колес грузовых машин.
Через пару дней лагерь был полностью готов. Прочие разведывательные взвода других подразделений также оборудовали свои палатки, среди которых были офицерские, столовая и для хранения оружия. Полевой выход начался по полной. Свободного времени у нас не было вообще. Утром подъем, зарядка, умывание, бритье, которое происходило на улице у импровизированных умывальников, сделанных из пластиковых бутылок, прибитых к тонкому стволу дерева, расположенному горизонтально. Это была самая мерзкая процедура в зимний период. Далее, пока дежурные наводили порядок в расположении палатки, проходил утренний осмотр. Важно, чтобы даже в полевых условиях на воротнике солдата был пришит чистый подворотничок, на головном уборе присутствовали намотки ниток с иголками, чтобы воин был гладко выбрит и в целом выглядел опрятно. Как будто в условиях нападения закажут его портрет. Потом – завтрак и развод по местам занятий, если необходимо, после получения оружия. На занятиях отрабатывались тактические приемы ведения разведки в поле и лесу, навыки перемещения в группе, минирование, метание боевых гранат, наблюдение за постом противника и снятие часового, организация засад и их поиск.
В один из таких учебных моментов мы шли по лесу в боевом порядке. Задача была – найти и уничтожить засаду противника, роль которой исполняла другая группа разведчиков. Я шел в замыкании группы. Приблизившись к району поиска, мы отправили холостые патроны в ствол автоматов, передернув затвор, и, поставив на предохранитель, двинулись дальше. Напряжение росло. Где-то впереди за деревьями и сугробами находился противник. Кто-то наступил на ветку, которая, сломавшись, издала громкий хруст. Группа остановилась. Командир показал явным жестом свое крайнее недовольство виновнику шума. Тишина. Я старался дышать через раз, чтобы в этой тиши, прерываемой порывами ветра услышать звук, который выдаст засаду врага.
Но услышали мы нечто иное. Виной этому стал ваш покорный слуга, и данный сюжет можно было бы занести в серию картинок с названием «Не ждали». Двигаясь дальше, осторожно ступая, обходя кусты и ветки, внезапно, в мертвой тишине леса и непосредственной близи к засаде противника произошел «Ба-Бах!». Выстрел из моего автомата, который я в спешке забыл поставить на предохранитель, а указательный палец на всякий случай находился на спусковом крючке.
Надо было видеть лица моих сослуживцев и командира, которые, испугавшись, видимо, атаки с тыла, оглянулись на меня и осознали, что это не был огонь из засады, а нелепая оплошность их замыкающего. Я готов был провалиться сквозь землю, упасть в припадке эпилепсии и трястись, обильно пуская пену или разыграть вид больного параличом и шизофренией одновременно, если бы это помогло оправдаться за столь безумный поступок. И уже было, зажмурившись, приготовился понести заслуженное наказание на месте. Как вдруг прежняя тишина прервала мой пессимистичный ход мыслей. Открыв глаза, я увидел перед собой командира, который дал четкий приказ остаться здесь, прикрывая тыл группы и ждать, пока они вернуться. Я выдохнул, когда они скрылись за деревьями. Может быть, это и было мое наказание.
Конец ознакомительного фрагмента.