Глава 5. Промежуточный диалог
Если бы не строгие выражения лиц и не обстановка приёмной, в которой происходил диалог, то обоих собеседников можно было бы принять за комиков немого кино Пата и Паташона, либо за персонажей чеховского рассказа «Толстый и тонкий», либо, хотя и с некоторой натяжкой, за гоголевских Чичикова и Ноздрёва, ибо один из них был высокий и очень худощавый, а второй – невысокий, коротконогий и с социальными накоплениями в виде выступающего живота. Своим обликом и манерами он убедительно подтверждал расхожее мнение о том, что коренастые коротышки наиболее неисправимые оптимисты. Впрочем, на этом сходство с литературно-карикатурными персонажами и исчерпывалось, ибо оба были вполне солидными людьми, можно сказать, заслуженными чиновниками, с большим опытом работы (каждый по своему ведомству), да и их разговор никак не настраивал на смешливый лад. Но ведь как-то же надо обозначить упомянутых лиц в нашем романе, тем более что они ещё не раз промелькнут на его страницах. Вот и обозначим их пока на чеховский лад Толстым и Тонким, впрочем, без какого-либо намёка на насмешку.
Однако же следует восстановить их короткую встречу с самого начала.
Ровно без четверти двенадцать дня, как и было условлено, Толстый с неизменной улыбкой на широкоскулом лице вошёл в приёмную, безраздельным хозяином которой являлся Тонкий. Тем, кто хорошо знал этого оптимистичного толстячка, нередко казалось, что улыбка не только не сходила с его лица на работе, но что с ней он ложился спать и вставал по утрам и, не исключено, не расставался с ней даже по ночам. В левой руке Толстый держал небольшую коричневую папку, какую берут с собой для доклада начальству, правая оставалась свободна для рукопожатия.
– Михаил Алексеевич, рад вас видеть в добром здравии! – на ходу протягивая руку хозяину приёмной, шумно заговорил он. – Как личная жизнь?
– Откуда ей взяться – личной жизни, – пожимая протянутую руку, поддёрнул плечами Тонкий. – Во-первых, семья, а во-вторых, при такой работе, как наша…
– Смотря с какой стороны посмотреть, – улыбнулся Толстый. – Как говорила моя покойная матушка, отсутствие личной жизни – тоже личная жизнь.
– Вот с этим, пожалуй, трудно не согласиться, как, впрочем, и с тем, что беспринципность – тоже принцип, – поддержал тональность разговора Тонкий и, указывая на кресло для посетителей, пригласил: – Прошу, присаживайтесь. Вы, как всегда, точны до долей секунды.
– Служба такая, Михаил Алексеевич. Нам иначе нельзя. Да и вам тоже.
– Что верно, то верно, – кивнул головой тот, которого Толстый назвал Михаилом Алексеевичем. – Мы ведь с вами, Виктор Сергеевич, одному ведомству сколько лет отдали. А там пунктуальность всегда считалась добродетелью номер один.
– Да и поныне считается, – подтвердил Толстый.
– Правда, вы там так и остались, а меня волею судеб вон куда занесло. Уж и не знаю, кому из нас больше повезло.
– Ну-ну, нечего кивать на судьбу. Моя покойная матушка имела привычку повторять: от сумы, тюрьмы и развода не зарекайся. А от себя добавлю: и от перехода на другую работу.
– Мы люди государевы: где велят – там и служим.
– Вот именно. Всё нормально? – кивнул Толстый головой на дверь, за которой находилось высокопоставленное лицо, к которому он пришёл для доклада.
– Нормально. Скоро освободится. А вы тем временем поделитесь со мной секретом: как там наш американский объект? Сломается или нет? Как вы считаете?
– Зачем же так прямолинейно, Михаил Алексеевич! Такие люди не гнутся и не ломаются. Они скорее похожи на добропорядочных женщин, которые только по любви ложатся в постель.
Мужчины коротко хохотнули.
– Вот и работайте в этом направлении, влюбляйте, пока не влюбится.
– А мы и работаем. Главное, чтобы он окончательно дал согласие, а уж здесь мы постараемся использовать его энергию в мирных целях.
Толстый и Тонкий отлично понимали друг друга.
– Вы же читали отчёт Хворостенкова.
– Читал. Только, по совести, ни к какому определённому выводу не пришёл.
– Ишь чего захотели: чтобы такой стопроцентный янки, как Рокфуллер, можно сказать, символ преуспеяния Америки, так сразу бросил свои дела и ринулся спасать Россию? Здравствуйте! Ему это надо? Как же! Они, – и Толстый неопределённо указал головой в сторону окна, – последних сто лет только тем и занимались, что пытались устроить России похороны по первому разряду, а ему вдруг предлагают её спасать. Да от такого предложения у кого угодно голова пойдёт кругом. Нет, предстоит ещё пахать и пахать. Нет, на данный момент даже Вольф Мессинг, будь он в добром здравии, затруднился бы предсказать результат.
– Бог с ним, с Мессингом, лучше скажите, что сообщает источник? – Тонкий искоса посмотрел на Толстого.
– Вы и о нём наслышаны? – вскинул брови Толстый.
– В какой-то мере, – ушёл от ответа Тонкий. – Не о нём конкретно, а о его существовании. Мы же с вами не совсем посторонние друг другу люди.
– Однако и не настолько родные. Но лично вам могу сообщить под большим секретом: от нашего предложения Белый дом залихорадило, как на вибротренажёре.
– Охотно верю.
– А коли так, то и всё остальное становится более чем понятным. Даже если Рокфуллер, представим себе, вдруг согласится, то почти наверняка на его пути встанет Госдеп, который меньше всего заинтересован в сильной России. Это же, дорогой мой, большая политика. Оч-чень большая! Не зря же их Президент созывает на днях Совет национальной безопасности для обсуждения данного вопроса. Оцените уровень? А там такие троглодиты сидят – ого-го! Одно лишь упоминание о России вызывает у них оскомину. Сердцем чувствую: драчка будет такая, что кое-кого придётся уносить на носилках.
– А что ещё сообщает источник?
– Пардон, но далее следует уже строго конфиденциальная информация, – широко улыбаясь, развёл руками Толстый, – которую я не имею права сообщать даже вам.
И Толстый слегка помахал папочкой в левой руке.
– Ладно, Бог с ней, с вашей конфиденциальной информацией. – Тонкий бросил взгляд на настенные стене, висевшие напротив окна. – Кстати, кажется, вам пора. Одну минуту.
Он сделал предостерегающий жест ладонью и прошёл в рабочий кабинет шефа. Толстый остался стоять. Спустя несколько секунд Тонкий снова появился в приёмной и на этот раз официальным тоном произнёс:
– Прошу. Президент ждёт.
Толстый по-военному постарался выпрямить спину, насколько это позволяла его комплекция, и направился в сторону предупредительно приоткрытых дверей.