Гипрокоммунэнерго
Я уже больше двух месяцев без работы. Примерно в семи или восьми проектных организциях меня брали, но на следующий день у них «не оказывалось вакансий». Это для техника – такой то мелкой сошки – не было вакансии!
– Сынок, тебе, по моему, кто-то ворожит.
– Мама, это не кто-то, а отдел кадров ЛДС.
– Попробуем поправить. – Мама, до ареста отца и увольнения её самой с работы, была начальником финансового отдела Наркомата Тяжелой промышленности (Вотчина Орджоникидзе), а потому многое понимала в аппаратных играх. – Телефон кадров у тебя есть?
– Алло, это отдел кадров ЛДС? С вами говорят из ОК Промзернопроекта. Немец у вас работал? Что вы можете о нем сказать?
В последующие несколько минут я узнал о себе много интересного.
Мама внимательно слушает, даже сочувственно поддакивает. Потом спрашивает: «Вы все сказали? Рядом со мной на отводной трубке находится присяжная стенографистка (Где она такое выражение нашла?). Если вы еще раз будете говорить о Немеце то, что не соответствует его письменной характеристике, подписанной вами же, запись нашей беседы пойдет в прокуратуру.».
Подействовало это или нет, не знаю. На следующий день позвонил мой дядя, Давид Савельевич Розенберг, очень добрый, душевный человек: «Я говорил с начальником отдела электросетей проектной конторы «Коммунэнергопроект» Немировским. Это Дашков переулок рядом с Зубовской Площадью. Давай к нему с утра пораньше.».
Здание, котором размещалась эта проектная контора, производило неприятное впечатление: обшарпанные стены, маленькие оконца. Чтобы войти, приходилось перепрыгивать через лужи (впоследствие мы своими силами вымостили дорожку к зданию кирпичем).
Начальник сектора электросетей, Александр Львович Немировский, просмотрел мои документы, анкету и биографию, достал большой пакет, аккуратно все туда сложил: «Все в порядке. Езжайте на улицу Разина, дом 7. Отдадите ваши документы непосредственно директору, Сергею Осиповичу Евстигнееву.».
– Не в отдел кадров?
– Нет, Сергею Осиповичу (Я понял, что и в этом раю есть свои змеи.). А к работе приступайте завтра. Мы начинаем в 9 утра.
…
Карта Повольжья
Я пришел, наверное, чуть ли не за час до начала работы, и гулял по Дашкову переулку, пока не открыли двери.
Александр Львович провел меня в большое помещение явно складского типа.
– Вот ваш стол.
Столы стояли теснымирядами, так что если кому-то нужно быловыйти, то приходилось выходитьиз-за столов всем, сидящим в этом ряду.
– Та-а-к, час от часу не ленче. Кажется, попал я как кур в ощип! – Я еще не знал, мне очень повезло. Многим проектировщикам просто не хватиломеста в конторе, и им приходилось работать на дому. А в условиях поголовного проживания в коммунальных квартирах, когда вся семья, как правило, ютилась в одной комнате, работать было очень непросто. Надомники с нетерпени ем ждали, куогда кто-то из обладателей столоьв уедет в командироку или уйдет в отпуск, чтобы хотя бы временно поработать за его столом.
Меня в первое времия шокировало, когда я вернувшись после болезни, слышал разочарованное «Вы уже выздоровели?».
Первым ко мне обратился Лазарь Моисеевич Фингер, высокий, сутулый человек лет 60 с гаком, с громадным «израильским» носом и веселыми голубыми глазами: Владлен Самуилович (далее для краткости – В.С.), у меня для вас срочная и очень важная работа. Вы, конечно, знаете о стройках коммунизма. Так вот, нам поручено определить нагрузки, которые будут питаться от Куйбышевской ГЭС. А для этого нужна крупномасштабная карта Поволжья.
– Лазарь Моисеевич, я никогда не занимался картографией.
– Ничего, все мы что-нибудь делаем в первый раз. Понимаете, у нас есть карты отдельных участков Поволжья. Но, во первых, они мелкие, а во-вторых, ни одна из них не охватывает Поволжье целиком. (Забегая вперед, скажу, что опыт составления из отдельных кусков общего плана мне очень пригодился впоследствии.). Подумайте, как это сделать.
Я вспомнил, как на Электроламповом заводе один из работников рисовал портреты своих коллег. Он расчерчивал фотографию на клеточки, а потом переносил это на разграфленную бумагу, но уже в другом масштабе. Потом он эти портреты раскрашивал. Получалось аляповато, с мертвыми глазами, но «За неимением гербовой пишут на простой».
Карты оказались разных масштабов и различных гоов издания. На картах двадцатых годов попадались иногда такие перлы как город Соплевка, река Моча. Я даже подумал: Можно годо сказать «Я из Кронштата», а попробуй гордо произнести «Я из Соплевки».
Все карты перекопировали на прозрачную кальку. Под них я подложил миллиметровку. Затем я перенес эти карты на другую милиметровую бумагу, но в более крупном масштабе. Реки затушевывал синим цветом, а города обводил красными кружками, диаметр которых был пропорционален величине их предполагаемых электрических нагрузок. Карта получилась большая: порядка 8 метров с севера на юг, около 2,5 метров с запада на восток, а ширина Волги в отдельных местах – около 10 см. На это дело у меня ушло более двух недель. Карту отвезли в Министерство Коммунального Хозяйства РСФСР и расстелили на ковре в кабинете министра. Он только и спросил: «Где вы такого каторжника нашли?».
А Фингер, рассказывая мне об этом, добавил: «Если вы до сих пор не сбежали, то быть вам проектировщиком.». Слова оказались пророческими: последующие сорок с лишним лет я работал в проектных организациях, пройдя путь от техника до главного специалиста. А вообще-то, мне несколько раз, пока я выполнял эту муторную работу, хотелось плюнуть на всё и уйти. Удерживало только то, что я, по сути, был единственным кормильцем семьи: брат получал стипендию, а мама пенсию таких размеров, что без моей зарплаты нам было просто не прожить. Но объяснять это Фингеру я, конечно, не стал.
…
Будни
Ко мне в качестве ментора приставили Сару Борисовну, очень милую, доброжелательную, но весьма беспокойную женщину лет 45. Осваиваю под ее руководством основы: подсчет нагрузок, выбор мощности трансформаторов для жилых районов, расчет низковольтных сетей.
Очень боюсь показаться нетактичным и ненароком обидеть мою наставницу. Дело в том, что все эти расчеты были очень нехитрыми, и я разобрался в них за пару дней. Но наши сотрудницы, которые этими расчетами занимались всю жизнь, ничего другого делать не умели. Поэтому показывать, что я в этом быстро разобрался, было бы, по крайней мере, просто нетактично. Через неделю-полторы составил вспомогательные таблицы, которые позволяли обходиться без расчетов. Фингер, которому я как-то их продемонстрировал, сказал: «Если не хотите нажить смертельных врагов, то никому эти таблицы не показывайте!». Впоследствии мне часто приходилось сталкиваться с подобными проблемами.
Через год меня произвели в старшие техники и увеличили оклад на 100 рублей. Это было примерно в полтора раза меньше, чем зарабатывали наши женщины-инженеры, делавшие ту же самую работу, но гораздо медленнее и с большими погрешностями. Александр Львович Немировский, сообщая мне о повышении, пояснил: «В.С., понимаю ваше разочарование, но наши сотрудницы работают здесь по 20 лет, а вы всего год с небольшим. Поэтому я просто не могу дать вам такой же оклад.».
Мне стало ясно, что если я хочу зарабатывать, то нужно освоить весь цикл проектных работ по электроснабжению и наружному освещению городов. Правда, потом оказалось, что есть еще один вариант, но об этом чуть позже.
Получил подчиненную, Нину Яновну Земель. Она для первого знакомства заявила: «Какой бы ни был начальник – все равно враг народа». Оказалось, она не сумела или не захотела сработаться с другими сотрудниками – слишком длинный и слишком острый язык. Со мной ей «не повезло». Я не реагировал на ее выпады или отшучивался. Поэтому она перестала нападать, и мы с ней подружились, тем более, что человек она была очень интересный: училась заочно в университете на философском факультете, и обладала большими способностями в самых разных сферах. Так, однажды я попросил ее обвести один чертеж по начертательной геометрии (на носу была зачетная сессия в Заочном институте, и я спешил), и, представьте себе, она нашла ошибку в построении проекций, хотя никогда этот предмет не изучала. Потом я как-то автоматически взял шефство над Толиком Качалиным, очень веселым и жизнерадостным парнем, моложе меня года на три.
Группа наша работала вполне успешно (в значительной степени помогали составленные мною таблицы и другие вспомогательные материалы), но на нас поступали жалобы: слишком часто и слишком громко смеемся. Зам. начальника сектора, Лерман, который меня вообще не жаловал, мне выговаривал:» В.С.На вас жалуются. Вы ведете себя просто нес олидно. Вот посмотрите на Виктора (имя изменено), он ненамного с тарше вас, а никогда себе не позволяет так себя вести. Он человек серьезный, солидный, сосредотченный. Вам нужно брать с него пример.». Кстати, мне было непонятно, почему его, тридцатилетнего человека, бывшего военного летчика и отца семейства, называли Виктором, а не по имени отчеству, а меня в мои 22, да к тому же человека далеко не всегда серьезного, называли по имени отчеству.
Когда мои «подчиненные» (здесь скорее всего можно было говорить только о моральном руководстве, так как старший техник никак не мог быть официально руководителем группы) стали говорить о прибавке, я им сказал то же, что мне заявил начальник отдела: «Нам не могут платить столько же, сколько получают наши инженеры, потому что мы работаем здесь «без году неделя», а они по двадцать лет». Помог случай. Зам начальника отдела, а фактически, его шеф, Давид Наумович Лерман, находясь в дурном расположении духа, во всеуслышание заявил, обращаясь к нашей группе: «Мне надоело выдумывать вам наряды. В этом месяце будете писать их сами, – и с изрядной долей ехидства добавил, – посмотрю, что у вас получится.». К этому времени нас номинально перевели на сдельщину). Все, к кому я обращался за помощью, говорили, что в сдельных нормах не разбираются. Пришлось, как всегда в трудных случаях, обратиться за помощью к дяде, Давиду Савельевичу Розенбергу. Он работал руководителем группы в большом проектном институте. Давид Савельевич познакомил меня с нормировщиком, и после двух часов изучения норм и пробных составлений нарядов (На составлении нарядов в своем присутствии настоял сам нормировщик, очень обязательный человек), я с подаренным им экземпляром норм на пректные работы вернулся на рабочее место. Наша группа быстро составила объемы выполненных работ, а по этим объемам я написал такие наряды, что самому стало страшно. Решили ограничиться примерно двойными (по сравнению с тем, что мы обычно получали) заработками.
К нам подошел Виктор: «У меня наряд не получается. В.С., посмотри, пожалуйста.».
– Так, ты, голубчик, оказывается, знаешь как наряды составлять. Нормы у тебя, значит, тоже есть. А когда я к тебе обращался, ты мне что сказал?! – но вслух ответил, – Давай твой наряд и объемы работ. Будем посмотреть.
Объемы работ оказались просто мизерными. Писать было, практически, нечего. – Черт подери, чем же это он занимается с таким серьезным видом, что нам его в пример ставят? – Пошел к оставшемуся за шефа старшему инженеру. Вдвоем мы довели «липу» Виктора до более или менее приемлемой цифры.
Больше нас бездельем не попрекали. Наряды нам, конечно, шеф срезал, но все же какая-то прибавка осталась. Наряд Виктора шеф сам переписал так, что тот снова стал получать больше нас. Я стал присматриваться к Виктору. Оказалось, он с самым серьезным видом рисовал чертиков, или писал письма родным и знакомым. Ларчик открывался просто: Он для шефа был интересным собеседником – бывший военный летчик, летал во время войны в Китай, много знал и видел. Однако, не следует красить человека одной краской. Я встретился с ним через много лет. Он стал главным инженером проекта, а такую должность зря не дают.
…
Нравственные проблемы
Ах, эти женщины!
В нашем зале на 30 женщин приходилось только трое мужчин: один немолодой закоренелый холостяк (не помню как его звали), Толик Качалин и я. Женщины нас совсем не стеснялись. Даже, когда требовалось поправить чулок или что-то там еще, они не отворачивались. А когда я возмущался, отвечали: «Ах, мы так к вам привыкли!».
Самое плохое время наступало, когда кто-нибудь из них выходил замуж. Женщины тут же начинали допрашивать новобрачную о самых интимных вещах, не стесняясь нашего присутствия. Когда несколько лет спустя я женился, и сотрудницы меня стали спрашивать, почему я не выбрал себе подругу жизни среди них, то получили такой ответ: «Может я и выбрал бы, да как подумаю, что вы будуте мои интимные привычки у нее выпытывать…».
…
Я душеприказчик
Умирает начальник сектора электрических сетей Александр Львович Немировский. Наш профсоюзный босс, Лишак, обращается ко мне с прочувствованной речью: «Александр Львович оставил после себя целый ряд сирот и неутешных вдов, о которых он всю жизнь, не щадя здоровья, заботился. Как ты есть самый транспортабельный и вообще… Одним словом, езжай в бухгалтерию, забери там все причитающиеся Немировскому деньги, а я тебе потом объясню, куда ехать и как эти деньги распределять.».
Я не был знаком с личной жизнью Александра Львовича, а потому полученная информация повергла меня в легкий шок. Оказалось, что у покойного было три семьи, в каждой из которых остались дети, и еще сын от одной из наших сотрудниц. Задача была нелегкой: надо было развезти деньги, потом договориться с ритуальным центром о гробе, венках и похоронах, а потом еще успеть… в ЗАГС, так как нам с моей будущей супругой было назначено время как раз на этот день, на 3 часа дня. Естественно, в ЗАГС я явился с высунутым от усталости языком, но объяснять невесте, чем именно я занимался в этот день, конечно, не стал.
…
Личное послание
Как-то собираюсь в центральное здание нашего проектного института на улицу Разина. По заведенному обычаю, сообщаю об этом во всеуслышание: может кому что надо (с транспортом между подразделениями было не очень). Подходит Евсей Петрович Шубин, автор трудов по тепловым сетям, хозяин большой библиотеки на французском языке. По тем временам – 50-е годы – это было просто чудом, и на русском то языке с книгами были большие проблемы. По слухам, Евсей Петрович был холостяком и жуиром. Еще он «славился» тем, что его почерк был совершенно неразборчив. (Интересно, как при таком почерке он издавал свои труды?).
– В.С., передайте, пожалуйста, мою записку Квирину (главному инженеру института и закадычному другу Шубина). Она личного свойства. Я ее не запечатываю, надеюсь на вашу скромность.
– Да, да, конечно, Евсей Петрович, можете на мою скромность вполне рассчитывать: я в вашем почерке не разбираюсь.
Квирин повертел записку так и эдак, даже попытался посмотреть ее на просвет, потом вздохнул: «В.С., вы Тамару-машинистку знаете? Она почерк Евсея разбирает.».
Заканчиваю свои дела, собираюсь уходить, вспомнил о поручении Квирина, иду в машбюро: «Тамара, я вам записку давал…».
В помещении мертвая тишина. Потом кто-то прыснул. Оглядываюсь, у всех машинисток красные физиономии, хоть от их щечек прикуривай. Тамара, отворачиваясь, протягивает мне оригинал и отпечатанный текст. В коридоре не удержался, прочел: «М-да, это, действительно, не для посторонних глаз!». Аккуратно складываю записку вчетверо и в таком виде отдаю ее Квирину. Ухожу, не дожидаясь комментариев.
…
Ах, Нина Ивановна!
Нина Ивановна Иванова была уважаемым человеком, главным инженером проекта, но в душе – веселая хулиганка. Высокая статная красавица в свои почти пятьдесят, с великолепной русой косой и громадными голубыми глазами. Она могла поймать мыша, зажать его в кулаке и совать под нос слабонервным сотрудницам. А еще она любила крепко выразиться. И на этой почве у нас образовался своеобразный тандем. Мы сидим лицом к лицу. Наши столы стоят вплотную. Нина Ивановна проверяет чертежи и тихонько ругает автора. Я работаю и одновременно прислушиваюсь: «Ага, кажется пора. Н.И. разгорячилась.». Говорю с легким упреком в голосе «Н.И., ну за что вы его так?» – Детонатор срабатывает: «А что же он…» далее следует характеристика, насыщенная выражениями, которые в те времена считались непечатными. Выпустив пар, Н.И. вздыхает, закатывая свои очаровательные глаза: «Вечно вы, В.С., меня на грех наводите!». Впрочем мне и самому из-за нее доставалось, когда мне доводилось работать под ее началом. Шеф просматривает чертежи, чем-то недоволен: «Н.И., вот это вы сделали зря. Здесь надо было бы по другому.». Ответ кротким голоском: «Я женщина слабая, беззащитная. Что мне В.С. скажет, то я и делаю!» (Это что же такое получается?! Техник командует ГИПом! Тьфу!). Шеф, с которым я, мягко говоря, не очень ладил, переключается на меня. Следует выволочка за настырность и неуправляемость, за… В общем припоминаются все мои грехи за истекшую пятилетку. Я конечно, злюсь, но долго сердиться на Н.И. я не могу. Еще через полчаса мы опять друзья.
А вообще-то я и сам не подарок. Во всеуслышание возмущаюсь шефом за то, что он выжил нескольких очень толковых молодых сотрудников, а в обед читаю, опять же вслух, избранные места из «Истории города Глупова». Помните? «В древнем Риме сияло нечестие, а у нас благочестие. В древнем Риме бушевала подлая чернь, а у нас начальники…» или аргументы в пользу необходимости начальства: «Взгляни в любую лужу, и там есть гад, который всех прочих гадов своим иеройством затмевает.» (Цитирую по памяти).
В конечном итоге, такие отношения привели к тому, что я так до самого ухода оставался старшим техником.
Все на лыжи!
Не могу не вспомнить один, я бы сказал, судьбоносный для меня эпизод.
– Товарищи, все на лыжи! – наш комсорг уговаривает нас принять участие в кроссе.
– Лариса, я лет десять на лыжи не вставал! Я вам все показатели испорчу.
– А нам главное – охват.
Длина трассы 10 км. Я плетусь последним. Выбился из сил. Начинаю оглядываться вокруг: Места знакомые. Можетсрезатьуголиливообщеудалитьсявсторонутрамвайнойостановки? – И в этот момент оклик контролера: «Не сходи с дистанции!». Что-то в этот момент случилось. Я напряг остатки сил и дошел до финиша. Прошли годы, но всегда в минуту жизни трудную, когда хотелось все бросить, откуда-то из 50-х доносилось «Не сходи с дистанции!», я встряхивался и продолжал идти.
Архивные страдания
Заведующий архивом в, Евгений Юрьевич, был одной из достопримечательностей Гипрокоммунэнерго. Ему было уже за восемьдесят. Тем не менее, когда я предлагал слазить за какой-нибудь папкой, находившейся на верхней полке стеллажа, он возмущался: «Молодой человек, я недостаточно стар, чтобы за мной ухаживали!».
Он, на наше горе, обладал совершенно феноменальной памятью. Разговоры с ним шли примерно в таком духе: «Евгений Юрьевич, мне бы чертежи электрики по Семипалатинску.».
– Таня, – обращался он к помощнице, – достань папку с номерами 65700 – 66400.
– Евгений Юрьевич, начинаю новый проект. Номера нужны, чертежей двести будет.
– Так, у нас последние номера 117800. Бери от 118000 до 118200.
То есть никакой системы. Все номера подряд.
В результате, когда Евгений Юрьевич умер, мы оказались в ужасном положении: поиск нужных черетежей превратился в сплошную муку. В конце-концов пришлось заново проинвентаризировать порядка ста тысяч чережей.
Дед и Змей – Горыныч
– Сергей Осипович, ну просто сил никаких нет! Все время ждем, что этот Змей-Горыныч что-нибудь еще отколет. Он нас всех под монастырь подведет!
Змей-Горыныч – человек лет 35, я бы сказал внешне очень даже симпатичный. Вот должность у него, действительно, была не простая – инспектор спецчасти и, по совместительству, инспектор отдела кадров (нашей конторе начальников по этой части тогда не полагалось, только инспектора). Я еще удивлялся, почему мои документы сам директор взял, но когда поближе с Горынычем познакомился (он все интересовался, почему я документы на засекречивание не подаю), то понял, что мне крупно повезло.
То ли его сердило, что он получает меньше других, то ли ему состав сотрудников не нравился – многовато было «нашего брата», но чинил пакости как мог. Секретные чертежи, которые вечером вы сдали вспецчасть, утром неожиданно оказывалисьувасвстоле, и «обнаруживал» их именно Горыныч. Это было тяжким нарушением и грозило проектировщику крупными неприятностями. Терроризировал нас и другими способами. Например, сообщал, что собирается проверить правильно ли оформлены допуска, и не утаили ли мы чего либо в автобиографии (Я, исходя из горького опыта, не указывал в анкете, что отец был арестован.).
Дед, такое было прозвище у директора, был человеком добродушным, по крайней мере мы все так считали, и терпеливым. Он пытался добром утихомирить Горыныча, практически, забрал у него кадровые дела. Но Горыныч исходил из теории «боятся – значит, уважают», и продолжал терроризировать сотрудников. В начале 50-х работники спецчасти были неприкасаемыми. Уволить их было невозможно. Но терпеть Горыныча дальше было нельзя, и наш добрейший директор сделал «ход конем». Он предложил Горынычу синекуру – должность инженера ПВО. Оклад там был побольше. Условие было простое: институт нанимает инспекторов спецчасти и по кадрам, а Горыныч будет ими руководить. Тот, не раздумывая, согласился. А через два месяца из Министерства пришел приказ о сокращении должности инженера ПВО. К этому времени инспекторские должности были уже заняты. И Горынычу пришлось уйти. Сокращение штатов было единственным видом увольнения, которое не подлежало обжалованию. Весь институт удивлялся и восхищался: считали, что Дед на такое не способен. А он просто был очень скромным человеком. Только когда он умер, мы узнали, что до войны он был директором крупного авиазавода, а в войну был предисполкома Омской области, и у него было несколько орденов, в том числе два ордена Ленина.
…
Кое – что об антисемитизме
Недавно я прочел фразу, которая, как говорят, принадлежала Уинстону Черчиллю: «В Англии антисемитизм невозможен, потому что мы не считаем себя глупее евреев». По этому поводу я вспомнил один эпизод. В Гипрокоммунэнерго появилась молодая уборщица, явно отстававшая в развитии. Как-то она написала, кстати прекрасным почерком, на одной из наших мусорных корзинок «Жиды из Лектро видят мечту в голове у русских». Воистину вопль отчаяния. Кто знает, может быть действительно антисемитизм является следствием комплекса неполноценности?
Мои учителя
Всего я проработал в Гипрокоммунэнерго шесть лет. Это была прекрасная школа. Очень многое из того, что я узнал и усвоил там, впоследствии мне здорово пригодилось. Я многим обязан моим старшим товарищам, особенно Лазарю Моисеевичу Фингеру и Борису Николаевичу Растову.
Фингер с самого начала обращался со мной как с будущим инженером (Я учился в Заочном Энергетическом институте), и не давал спуску. Всегда старался подбросить что-нибудь «зубодробительное». Например, предложил рассчитать систему замкнутых низковольтных сетей для опытного участка в городе Подольске. А когда я попросил какие-нибудь указания, принес справочник… на немецком языке. Пришлось переводить. Кстати, при этом имело место забавное происшествие. Я попросил в библиотке института двухтомный немецко-русский словарь Мюллера. Его на месте не оказалось. Проверили по карточкам: ни у кого нет. Тогда помощница библиотекаря вспомнила, что словарь взяла копировщица. Я удивился: зачем копировщице этот словарь? Все оказалось очень просто: у нее ноги до полу не доставали, и словарь стал хорошей подставкой. Чтобы решить проблему, пришлось принести несколько кирпичей и кусок деревянной доски, и соорудить из них замену словарю.
Лазарь Моисеевич снабжал меня литературой по электрическим сетям, довольно редкой по тем временам. И когда я решил, что в пику шефу, который не хотел меня повышать в должности, освою все элементы проектирования так, чтобы работать полностью самостоятельно и сдавать работу «под ключ», то помощь и консультации Лазаря Моисеевича были просто неоценимы.
А работе непосредственно на объектах меня учил Борис Николаевич Растов, выходец из старинной купеческой семьи. Немолодой, около 60, невысокого роста, худощавый. Он был очень интеллигентным человеком, но тем не менее мог кого угодно поставить на место, не повышая голоса и не прибегая к «спецвыражениям». Мы с ним объездили целый ряд отделений Мособлэлектро. Впечатление было невеселое. Сети в жутком состоянии: многие опоры подгнили и висели на проводах (вместо того, чтобы провода держались на опорах). Трансформаторные пункты были, как правило, перегружены, а трансформаторы часто выходили из строя. Одна из причин состояла в том, что монтеры… выкачивали масло из трансформаторов и продавали его священникам для церковных лампад, а также населению, кторое использовало это масло в «коптилках» для освещения, когда были перебои с электричеством. Однако, самая главная беда подмосковных электроэнергетиков состояла в том, что отделения Мособлэлектро были очень бедны. Потребители, особенно колхозы, часто оказывались не в состоянии платить за электроэнергию, а когда Мособлэлектро пыталось их отключать, то на защиту неплательщиков вставали райкомы КПСС. В отделении Мособлэлектро раздавался звонок: «Вы что, момента не понимаете?». И начальник отделения осознавал. Ну как тут не вспомнитеь Салтыкова- Щедрина: «Начальник плюнул в глаза подчиненному, и тот прозрел.». (Цитирую по памяти). Единственной помощью в хозяйстве были новые потребители. Им Мособлэлектро навязывало просто грабительские условия электроснабжения. Так, например, в зону строительства одного цеха Одинцовского мебельного комбината в Подмосковьи попал шестикиловольтный кабель, который шел на дачу Буденного. По сути требовалось всего-навсего проложить новый кабель в обход комбината, но Мособлэлектро потребовало построить дополнительно подстанцию 35/6 кв. Наши проекты были нужны только как справочные указания, где и что чинить, где и что строить, потому что по нашей документации отделения Мособлэлектро никаких материалов и оборудования получить не могли.
Борис Николаевич прекрасно ориентировался в хозяйстве Мособлэлектро и учил этому меня. Постепенно я начал ощущать проекты «в металле». У Растова было своеобразное чувство юмора. Так однажды один из хозяйственников стал нам расписывать перспективы своего отделения, приводя, мягко говоря, нереальную информацию. Я стал злиться, а Растов сидел с невозмутимым видом и даже поддакивал. А вот когда наш собеседник иссяк, Борис Николаевич сказал: «Ну ладно, это все для прессы. А теперь давайте по существу.». Надо было видеть физиономию этого хозяйственника…
Конец ознакомительного фрагмента.