4
– Ну, как там Ирка?
– Плохо. – Рыжий раздраженно вскидывает плечи. – Сначала не хотели ее принимать, потом все-таки приняли, положили в бокс, я сегодня звонил туда. Плохи дела, легкие почти не функционируют – распад, кровохарканье. А еще организм у нее ослаблен… за столько-то лет ее занятий, да… Шансов нет, Лиза, это только вопрос времени, и его уже немного.
– Почему мы тогда не остановили ее, Вадик?
– Лиза, Ирка сделала свой выбор, понимаешь? Она была совершеннолетняя, отлично знала, что такое хорошо, а что такое плохо. И она сама выбрала – самостоятельно. Помнишь?
– Да, но…
– Мы пытались ее остановить, все время пытались.
– Но не смогли. Я понимаю, но…
– Все, Лиза. Тема закрыта. За что боролась, на то и напоролась.
– Неужели тебе ничуточки не жаль ее?
– Жаль. Да, мне очень жалко ее, дуру, она же была умная, способная, у нее все получалось, ты помнишь? У меня плохо шли гуманитарные науки, тебе математика совсем не давалась, Стас… Черт подери! Кук вообще из двоек не вылезал, а у Ирки все получалось одинаково хорошо, и мне горько, что она так поломала свою жизнь, но это был ее собственный выбор, и потому я больше на эту тему говорить не желаю. Как там Андрей?
– Спит.
– Вот и хорошо. Давай поедим, я проголодался. Разбудим Андрея?
– Я только недавно покормила его.
Я пытаюсь не называть своего подопечного по имени. Ну какое имя может быть у человека, у которого и лица-то нет? И меня раздражает его присутствие, я привыкла жить одна. Даже Рыжего я не в состоянии переносить рядом слишком долго, он об этом знает и не обижается. У каждого свои тараканы в голове, мои – склонны к одиночеству.
Мы молча едим борщ, думая каждый о своем. Нет, не так. Мы думаем об Ирке, это понятно, но теперь, когда Рыжий заупрямился, больше не будем говорить о ней. Я знаю, когда надо остановиться.
На улице слышен страшный шум – в нашем доме есть несколько квартир, в которых живут старые трухлявые ведьмы. Когда я поселилась здесь, то пыталась быть с ними вежливой – что оказалось наивно и неосторожно с моей стороны. Старые дуры моментально сели мне на голову. Матвеевна принялась каждый день «приходить в гости» – рассказывать о своей молодости, негодницах-невестках, застарелом геморрое и бог весть о чем еще. А во дворе говорила, что я неряха и нищенка, проститутка и бродяжка.
Семеновна постоянно одалживала у меня то да се – без отдачи, а Ивановна передавала мне местные сплетни и рылась в моих вещах. Не знаю, что она хотела там найти.
Венцом творения была Антоновна – хоть о мертвых либо хорошо, либо ничего, но бабку такая шиза скосила, что туши свет, бросай гранату. Она говорила, что я собираюсь ее зарезать.
Закончилось все тем, что меня навестил местный участковый. До него дошли слухи, что в комнате поселилась женщина легкого поведения, потенциальная убийца и вообще темная личность. Наверное, мне опять повезло – участковый Симонин оказался нормальным парнем, который сразу понял, что к чему. Мы весьма мирно поговорили и уже через полчаса пили чай с печеньем, а я все никак не могла понять, как же так могло случиться, что обо мне поползли такие слухи. Особенно удивило меня обвинение в покушении на убийство. Если бы в ту минуту Антоновна попалась мне под руку, убийство я бы, наверное, совершила.
– Ну ты пойми, у них же у всех не все дома – склероз, живут одиноко, единственное развлечение – косточки соседям перемывать, а что там друг другу перемоешь, когда все поезда уже ушли давно? А тут ты – такая добыча! Понимать надо…
– Но почему она решила, что я хочу ее зарезать?!
– Говорит, что у тебя есть большой нож.
– Есть, капусту на борщ шинковать. А у тебя нету?
– Есть. Ну, не в этом дело. Бабка понемножку сходит с ума, вот и все. Слушай, зуб болит – сил нет, а за талоном бегать некогда…
– Поняла. Приходи завтра с утра ко мне в поликлинику, купи ампулу лидокаина, полечу.
– Вот хорошо! Не было бы счастья, да несчастье помогло.
С тех пор мы с Симониным друзья. Он неплохой мужик, по крайней мере ничем не напоминает наших правоохранителей, которые отличаются от простых смертных крайней степенью наглости, цинизма и жестокости. Во всяком случае, я уверена: Володька Симонин нипочем не станет избивать кого-то до смерти, трясти карманы с целью обогащения или брать взятки.
А вот соседок с тех пор я на порог не пускаю, они шипят мне вслед, как змеи, но не трогают – уверены, что Рыжий бандит и мафиози, а Симонина я подкупила, только мне на это плевать с пожарной каланчи. С чего это они так раскричались? И словарный запас у милых старушек такой, что матерые зэки будут конспектировать их с благодарностью.
– Чего это они там орут? – Рыжий собирает тарелки и складывает их в раковину. – Лиза, послушай, тебе нужно переехать отсюда, а теперь, когда вторая комната тоже твоя, можно их продать и купить однокомнатную квартиру, денег на доплату наскребем. А Сашка…
В дверь позвонили. Я вздрогнула – звонок требовательный и резкий. Так звонит человек, который чувствует за собой право беспокоить кого угодно в любое время. Тот, за чьей спиной стоит система.
– Полиция там, что ли? – Рыжий встревоженно смотрит на меня. – Иди, Андрея разбуди.
Но он и так уже не спит. Сидит на диване, в глазах тревога.
– Иди в спальню, спрячься в шкафу и сиди тихо. – Рыжий помогает ему встать. – Сядешь на дно шкафа, за Лизиными платьями. Лиза, ступай, открой.
Я иду в пропахший перегаром коридор. Иногда я заливаю Сашкин санузел хлоркой, чтобы миазмы не просачивались ко мне, но сегодня не тот день. Что ж, служба в полиции – штука суровая.
– Гражданка Климковская?
Крупный экземпляр, еще молодой, вполне приглядный. Только глаза, холодные и прозрачные, портят впечатление.
– Да.
– Капитан Остапов. Я должен задать вам несколько вопросов.
– Я слушаю.
За спиной у капитана сбились в кучку мои соседки по дому с возбужденным блеском в гноящихся глазах. С такими лицами ходят на чужие похороны, чтобы посмотреть на покойника, или на свадьбы, чтобы поглазеть на молодоженов.
– Проходите в помещение.
Я приглашаю парня в общую кухню и закрываю дверь перед самым носом Ивановны, которая уже примерилась просочиться в коридор с надеждой обо всем узнать. Я вовремя заметила ее маневр и хлопнула дверью в сантиметре от ее крючковатого носа. Вот пусть теперь выклюет себе печень, старое чокнутое чучело.
– А вы не слишком любите своих соседей.
– А вы что, своих обожаете?
– Нет, но…
– Но – что? Разрешаете им свободно передвигаться по вашей квартире, слушать ваши разговоры, лезть в ваши дела?
– Конечно, нет.
– Тогда с какого перепугу вы завели разговор о любви к соседям?
– Вы все сейчас поймете. Скажите, гражданин Коротин Александр Иванович здесь прописан?
– Да. Вон там его комната, она открыта. Это его кухня и его «удобства».
– А вы где?..
– Моя комната изначально была большого метража, я ее перестроила под отдельную квартиру, разрешение из архитектурного управления у меня есть.
– Понятно. Так, может, поговорим у вас?
– Нет. Вы хотели о чем-то спросить? Я вас слушаю. И мой слух одинаково хорош и здесь, и в моей квартире.
– Значит, вот вы как решили… что ж, – в его голосе слышится угроза. Ну еще бы! Кто-то посмел сделать не так, как он того пожелал! – Тогда скажите, в каких отношениях вы находились с гражданином Коротиным?
– Он здесь живет, я покупаю ему выпивку и кормлю его.
– Почему?
– Потому что его мать, Коротина Елена Антоновна, оформила на меня дарственную – вот эти самые хоромы мне подарила – с тем что я обязуюсь ухаживать за ней, а потом и за Сашкой, не позволить ему окончить свои деньки на свалке.
– Значит, фактически вы имеете право выгнать его в любой момент? Договоренность была устной?
– Всецело устной, и по закону – да, могу выгнать, но не выгоню.
– Но ведь он пьяница и сосед очень неприятный, не так ли?
– Он пьяница, неряха и ничтожество, но абсолютно неагрессивный, спокойный, безобидный. Это вам старые дуры о нем чего-то наплели? Не верьте им, у них мозги никогда не водились, Сашка нормальный мужик, просто слабый, безголовый. Антоновна хорошо это знала, потому и договорилась со мной.
– Вот как?
– А что случилось? В чем вы подозреваете Сашку, что он натворил?
– Дело вот в чем… видите ли, Элиза Игоревна, вашего соседа час назад убили. Кто-то всадил в него две пули. Похоже на работу профессионала.
– Вы… что вы имеете в виду? Сашку застрелили? И теперь вы подозреваете меня в том, что я наняла какого-то киллера, чтобы убить его? Так вот к чему были все эти разговоры о нелюбви к соседям? Вы решили, что я таким образом решила избавиться от Сашки, так, капитан Остапов?!
– Да… то есть нет. Сначала мы выдвигали такую версию, не буду скрывать. Но потом я поговорил с вами и поменял свое мнение. У вас была возможность законным путем выселить Коротина из квартиры, но вы этого не сделали. Скажите, где он покупал одежду?
– Ну что он мог покупать, если не работал? Я покупала Сашке в «секонде», и мой друг Вадим отдавал ему старую обувь, куртки – размер у них практически совпадает. Совпадал…
– Скажите, серый в полоску костюм вы ему купили?
– Нет, костюмы в «секонде» не попадаются почти.
– А вы не знаете, где он мог раздобыть костюм?
– Понятия не имею. Я с самого утра была на работе, вернулась недавно. Сашку я этим утром не видела, он спал, наверное, я оставила ему еду и бутылку пива – здесь, на столе, и ушла.
– Соседки говорят, что Коротин вышел утром, потом вернулся с каким-то пакетом, а после снова вышел – уже в костюме.
– Ну, значит, так оно и было, но я не в курсе. Я вам уже сказала, что Сашку не видела, но утром он был дома и жив-здоров, я слышала, как он храпит. И завтрак съел, до сих пор тарелки в мойке, видите?
– Понятно. Я могу осмотреть его комнату?
– Пожалуйста, вот его дверь, не заперта.
– Пригласите еще кого-нибудь из соседей.
– Нет необходимости. Вадим, иди сюда.
Рыжий вышел в коридор. Господи, ну кто бы мог подумать, что из тощего заморыша вырастет такой здоровенный парень! Остапов исподлобья посмотрел на него и промаршировал в Сашкину комнату.
Сашка никогда не запирал свою дверь на ключ – брать там было нечего. Комната почти пуста – неприбранная кровать с грязным бельем, шкаф с одеждой, несколько фотографий молодой Антоновны… и моя – на зеркале.
Я давно не заходила к нему и понятия не имела, что он держит у себя мою фотографию. Черт, я почти ничего о нем не знала, кроме того что он – слабак и ничтожество. А теперь уже ничего и не узнаю, с его смертью порвалась ниточка, которая связывала его мир с моим. Я никогда не узнаю, как именно он видел мир.
– Негусто. – Остапов открывает шкаф. – А где он держал документы?
– Кажется, в ящике стола. Паспорт и что-то еще.
– Да, нашел, спасибо. Скажите, у него бывали гости?
– Нет. Когда-то давно его компания сломала мне дверь, с тех пор Сашка гостей не приводил и выпивкой ни с кем не делился.
– Но у него же были какие-то друзья или знакомые?
– Возможно, только мне о них ничего не известно. Сюда он никого не приглашал.
– Хорошо. Мы сообщим, когда вы сможете забрать тело. Вот мой телефон, если что-то вспомните, звоните.
– Ладно.
Он уходит, я закрываю дверь. Рыжий молча обнял меня и повел в комнату. Я знаю, о чем он думает, я думаю о том же: Сашка и Андрей почти одного роста, даже фигуры чем-то похожи, и волосы одного цвета, и случилось так, что именно Сашка вытащил из мусорного бака костюм, который я выбросила. И соседа убили, потому что он надел его.
– Ты выбросила костюм в контейнер около дома? – Рыжий неодобрительно смотрит на меня.
– Нет. На соседней улице.
– А повезло найти его именно Сашке. Вот непруха!
– Да. Что делать-то теперь? Как могло случиться, что он нашел костюм сегодня? Я выбросила его почти неделю назад!
– А ты не знаешь, как у нас мусор вывозят? Ты выбросила в четверг, на выходных никто не вывез, в понедельник тоже. Сашка часто рылся в баках – бутылки искал – вот и нашел.
– Это значит только одно: нашего приятеля усиленно ищут, причем тех, кто ищет, мы не знаем, но это не полиция. А методы этих людей весьма похожи на полицейские – выслали ориентировку, и все. И кто угодно – проститутка, бомж – увидели Сашку в костюме и сообщили, так что нашему пациенту нельзя пока выходить, его ищут.
– Надо ему сказать. – Рыжий ерошит волосы. – Или не надо?
– Ты думаешь, он глухой? Помоги ему вылезти из шкафа. Газеты купил?
– На холодильнике лежат.
В этой стране не бывает хороших новостей. Ну вот. Тарифы на электроэнергию будут пересмотрены в ближайшее время. Вы думаете, там, наверху, спохватились и решили, что цена слишком высокая? Нет. Пересмотреть – это значит повысить. Мы к этому уже привыкли, но куда повышать дальше, я просто не знаю. Теперь дешевле будет освещать квартиру свечами.
Или вот это: сотрудники полиции участвовали в бандитской группировке. Тоже мне новость! Они и есть бандиты, только с индульгенцией и мандатом корпоративной неприкосновенности. Убивай, пытай, грабь – и ничего. Правда, если случайно убьешь кого-нибудь, то уволят с работы, и то не факт.
Или вот: Андрея Вернера, сына немецкого бизнесмена Клауса Вернера, еще не нашли. Вдова Клауса Вернера переправила тело мужа в Германию. Сотрудники полиции ведут расследование, и если у кого-то есть информация… У кого-то она таки есть, конечно! Кому понадобилось похищать этих фрицев? А потом еще убивать? Я так понимаю, что старшего Вернера нашли где-то неподалеку от нашего города, и нет оснований думать, что младшему повезло больше. Или это сынок все и устроил? Вдова тоже вполне симпатичная, так что кто знает, что там у них произошло.
– Андрей, кушать будешь?
– Нет, спасибо. Я слышал ваш разговор. Я хочу сказать, что благодарен вам за заботу, но мне надо уходить. Приютив меня, вы рискуете.
– Никто не знает, что ты здесь. А вот как только ты выйдешь отсюда, да еще такой красавец, тут уж тебе и конец. – Слушай меня, парень, я знаю, что говорю. Так что сиди пока тихо, а там порешаем.
– Но теперь они доберутся до вас!
– Я думаю, Сашку никто ни о чем не спросил, хотя, конечно, уже знают, что убили не того. – Рыжий моет посуду и рассуждает вслух. – Тебе просто нужно переждать еще пару недель, пока все утихнет, они устанут искать или же решат, что ты выбрался из города – и оставят поиски, вот и все. Это просто бандиты, никаких хитрых ходов от них ждать не приходится.
– Ты прав, наверное, – соглашается с Рыжим Андрей.
– А потому ложись и отдыхай. Лиза, я съезжу к Ирке, ты тоже отдохни.
– Отвези ей покушать и вот еще, возьми. Я ей рубашечку купила, тапочки и халат.
– Сложи все в пакет.
Рыжий уходит. Представляю, какими взглядами провожают его мои соседки. Ну почему они такие злобные? Старость? Возможно, возрастные изменения в психике, но отчего-то мне кажется, что они такими и были. Хотя я могу ошибаться. Почему их так интересуют чужие дела? Рыжий говорит, что это оттого, что больше нет собственных. Возможно, так оно и есть.
Я надеваю резиновые перчатки и выхожу в коридор. Мне надо вымыть Сашкину половину, может, вонь прекратится. Да и комната Антоновны до сих пор стоит как есть. Теперь я могу выбросить ее вещи, Сашки больше нет. А то я все думала: как это сделать, чтоб он не обиделся?
Я закончила уже затемно, весь хлам упаковала в несколько мешков. Надо выбросить, пока темно, чтобы не видели старые дуры. Я надеваю куртку и тащу мешки во двор.
– Помочь?
Он все-таки преследует меня.
– Капитан Остапов, я из-за вас заикой стану.
– Прошу прощения. Давайте я вам помогу.
– Не откажусь.
– Что это у вас?
– А вы не видите? Мне соседки надоели, шпионят постоянно, раздражают меня. Так я тут их всех зарезала, расчленила и несу на мусорку. Черт, жилистые такие, утомили меня ужасно, одна радость – досаждать больше не будут. А тут и вы – очень кстати, поможете мне вынести, тяжелые, заразы!
– Вы всегда так шутите?
– Кто шутит, я? Ну что вы, какие шутки – в присутствии сотрудника правоохранительных органов! Правду, только правду и ничего, кроме правды.
– Ясно. – Остапов бросает мешок в контейнер. – Вы меня идиотом считаете?
– Интересный вывод, хотелось бы отследить цепочку умозаключений.
– Симонин говорил мне, что вы – гвоздь в заднице. Вижу, он не ошибся.
– В следующий раз я вырву Симонину не зуб, а язык. Хорошо, что вы мне сказали.
– Кстати, Лиза, у меня к вам просьба…
– У вас болят зубы?
– Да… то есть нет. Просто вверху справа зуб мудрости растет аккурат в щеку.
– Нужно удалять.
– А не могли бы вы как-то…
– Приходите на прием.
– А сейчас?
– Вы имеете в виду – в домашних условиях? Ржавыми плоскогубцами? Вам так не терпится умереть во цвете лет от заражения крови? Для самоубийства есть более простые способы, вам подсказать?
– Я приду на прием. Можно завтра?
– Ровно в два часа дня. Если позже, меня не застанете, придет другая смена.
– Тогда я вас провожу, уже темно.
– Не надо, вот и Рыжий подъехал. Вадик, как она?
– Плохо. Капитан, вы здесь?
– Я уже ухожу. Значит, завтра в два часа дня.
Он исчезает в темноте, а мы идем в квартиру. Она встречает нас жутким сквозняком и запахом хлорки.
– Лиза?!
– Я тут все вымыла, выбросила хлам, теперь надо проветрить.
– Ты все выбросила?!
– Ну да. А зачем мне Сашкины шмотки или одежда Антоновны? Запихнула в мешки и вынесла. Как там Ирка?
– Плохо. Колют ее, температура не падает, шансов практически нет.
– Если она умрет, я себе этого никогда не прощу.
– Лиза, не начинай эту бодягу снова. Ты говоришь глупости.
– Ты и сам знаешь, что нет.
Мы открываем железную дверь и заходим в мою квартиру. Андрей лежит на диване, отвернувшись к стене. Рыжий принимается готовить ужин, а я иду в ванную. Усталость навалилась на меня, но я рада, что сделала эту работу. Отдадут Сашкино тело – похороню, выставлю квартиру на продажу, перееду отсюда в нормальное место и буду жить дальше. А там посмотрим.
– Ребята, ужин готов.
Я иду на зов, а Андрей лежит. Может, спит? Я тормошу его за плечо:
– Андрей, идем, Рыжий там что-то сварил.
Он не отвечает, его голова безвольно откинулась, но он жив. Из рук выпала измятая газета – на всю страницу статья о найденном в лесополосе немецком бизнесмене. Ну, это вряд ли напугало его так… А тогда что?
– Вадик!
Рыжий опрометью выскочил из кухни.
– Он без сознания! Что могло случиться?
Вдвоем мы приводим в чувство нашего пациента. Его лицо заметно побледнело – насколько вообще может побледнеть желто-зеленое лицо, тоны сердца неровные, но он жив.
– Такой обморок мог вызвать сильный стресс. – Рыжий открывает бутылочку с нашатырем. – Что могло его так напугать?
– Может, случай с Сашкой?
– Вряд ли. Эй, парень, ты как?
Андрей смотрит на нас более осознанно – значит, пришел в себя, это хорошо.
– Что с тобой, что произошло? Или у тебя что-то болит?
– Нет, все хорошо. – Он пытается улыбнуться, но у него плохо получается. – Почему-то вдруг стало так… голова закружилась…
– Последствия сотрясения мозга. – Рыжий обеспокоен. – Нужна томограмма, рентген, анализы, я сегодня дежурю, поедем в больницу. Думаю, ночью сможем это организовать.
– Нет, я уже в порядке! – говорит Андрей.
– На этом этапе не должно быть обморочных состояний, а если они есть, значит, имеется причина, и эту причину необходимо найти.
– Нет, правда все в порядке. Я просто думал о человеке, которого убили из-за того, что он надел мой костюм…
– А, вот оно что! – Рыжий ерошит волосы. – Значит, все-таки стресс. Поменьше думай о таких вещах и не читай газет, потому что так и до психушки недалеко.
А я вот думаю, что врет Андрей как сивый мерин. Потому что шокировала его статья в газете с фотографией убитого немца – отчего бы это? Думаю, сукин сын что-то знает о судьбе второго фрица, а что убили старшего – не знал, вот нервишки и сдали.
Ладно, выясним. Из опыта я знаю: правда всегда вываливается наружу, как ни прячь ее, причем иногда она вылезает в самый неподходящий момент. А потому в анамнезе лучше не иметь криминальных тайн, это чревато.