6
Запасы провизии, прихваченные Чху в дорогу, закончились уже через пару дней. Но парень не унывал. Пашка тоже, особо не волновалась. Они были в лесу, а уж как прокормить себя, Пашка знала. Понадобиться и Чху прокормит. Но у него были другие планы.
– Мы уже скоро будем проходить одну деревушку. Там и разживемся припасами.
– Стоит ли рисковать? Лес может прокормить нас не хуже трактирщика.
– Э. Я понимаю, но все же хлеб нам не помешает. Да и молоком разжиться можно.
Чху даже зажмурился от удовольствия. Пашка только головой покачала.
– Да ладно тебе! Чего страшного-то? Мы же не будем там задерживаться.
– Как скажешь.
Только и ответила Пашка, и пошла дальше.
– Вот ведь! Чего ты такой мрачный?
– Мне прыгать от радости?
– Не обязательно. Тебе, похоже, туго пришлось. Я не буду расспрашивать, сам не люблю вспоминать. Но все, что было, ведь в прошлом. Мы свободны. Можем идти куда захотим. Это же здорово!
Пашка только взглянула на него, и все. Снова промолчала, но Чху и не собирался молчать.
– Кстати по поводу риска. Чтобы ни кто не понял, что ты чужак, тебе нужно всего-то помалкивать, да в землю посматривать.
Пашка удивленно уставилась на него. В землю смотреть? С какой стати!?
– Так будет надежнее. Говорить буду я, а ты просто скромненько так постоишь в сторонке. Скажу, что ты стеснительный и все дела.
– Да уж поговорить ты любишь. Тебя прям хлебом не корми, дай только потрепаться.
Почему она испытывает раздражение? Разве из-за болтливости Чху? Эта его слабость была ей только на руку. Не надо было ничего выпытывать. Все сам рассказывал, стоило только проявить интерес. Тогда, что? Чху забавный. Когда солнце светило ему в затылок, его оттопыренные уши становились розовыми и прозрачными. И еще эта его улыбка. Прямо рожица, что она рисовала в детстве на запотевших стеклах. Наверное, это и раздражало. То, что он такой позитивный и добрый. Ее спас, беспокоиться, старается развеселить, а она ему врет. Пашка порывалась рассказать ему, что она вовсе не парень, но всякий раз вспоминала слова женщины и останавливалась. И это раздражало. Очень сильно раздражало.
К деревне они подошли уже за полдень. Солнце припекало. Пашка уже давно сняла олимпийку и повязала ее вокруг талии. Хорошо, что майка была свободной и легко скрывала маленькую грудь Пашки. Все равно она боялась, что Чху, рано или поздно заметит. Надо бы раздобыть какую-нибудь тряпицу и перемотать грудь, чтобы не выпирала. Может в деревне удастся разжиться чем-нибудь подходящим. Потому Пашка и согласилась так быстро.
Деревушка была маленькой. Всего пара кривых улиц. Невысокие домишки, мазанные глиной. Даже не все были выбелены. Невысокие заборы из жердей. Сарайчики, да клочки возделанной земли. Видно было, что живут люди тяжело. Но босая ребятня, наполняла улицы гомоном, преображая убогую деревушку. Становилось не так тягостно смотреть бедность, царившую в этой деревеньке. Из двора, ничем не отличающегося от других дворов, выглянула женщина. Приложив ладонь ко лбу козырьком, она посмотрела в сторону резвящейся ребятни. Видимо выглядывала своего. За детьми глаз да глаз нужен. К ней и направились Чху с Пашкой.
– Добрый день хозяюшка!
Чху, в пояс поклонился обернувшейся к ним женщине.
– Добрый.
Ответила она, с подозрением оглядывая Чху, а затем и Пашку остановившуюся поодаль и опустившую голову.
– Мы с братом из города идем в Синери. Хотим ремеслу учиться. Говорят, столяр учеников набирает. Решили, вот счастья попытать. Путь не близкий, а у нас вода закончилась. Вот как последний хлеб доели вчера, так и вода закончилась. Утром из ручья попили, а солнце-то припекает. Нельзя ли у вас водицей разжиться.
На лице женщины появилось выражение сострадания. А Пашка рада была, что смотрит в землю и козырек бейсболки скрывает ее лицо. Она не смогла удержать ухмылку, услышав, что говорит Чху.
– Да неужто вот так и пойдете без припасов!? Путь то и в самом деле не близкий. Давайте я вам хоть хлеба в дорогу дам, да молочка налью. Разве ж так можно! На голодный желудок-то!
И она, продолжая восклицать, пошла в дом. А Пашка не выдержала и скулящим голосом проговорила.
– Тетенька, дайте воды попить, а то есть охота, аж переночевать негде!
Чху прыснул в кулак. Он бы расхохотался бы в полный голос, если бы к ним, бесцеремонно вглядываясь, не подходил бы дедушка. Он шел от соседнего двора. Не торопясь, то и дело, склоняясь видимо из-за больной спины. Потому как держался за поясницу. Чху поклонился и ему. Поинтересовался здоровьем. Дед, кряхтя, поклонился в ответ.
– Далече идете ребятки?
Продолжая вглядываться, спросил он.
– В Синери, дедушка.
– Далеко, далеко. Но вам то молодым, то не дорога, а так прогулка. Я вот по молодости не токма в Синери ходил, а и до Требских гор пешком хаживал.
– Неужто аж до Требских гор ходили!
Чху удивился из вежливости, чтобы польстить старику. А тот с Пашки глаз не сводил, и все норовил под козырек заглянуть.
– А чтой хлопец все в землю смотрит? Боится чего, али скрывает что?
– Ну, что вы дедушка. Мой брат очень уж стеснительный. Я ему уже не раз говорил, что не дело это все в сторонке стоять да головы не поднимать. Люди не так поймут. Но он все скромничает. Ничего! Пока до Синери доберемся, я его перевоспитаю.
И Чху притянул Пашку к себе за плечи. Его широкая ладонь, легко обхватила Пашкино плечо и легонько сжала. Ей стало не по себе от чего-то.
– Ясно, ясно. Мало нонче таких. Вот в мое время помню, мы на взрослых глаз не поднимали, а уж поперек говорить и вовсе не умели. Не то, что нонешняя молодежь.
– Да будет тебе дедушка, говорить то. Хорошая нынче молодежь, как и в твое время была. Вы тоже не ангелами были. Нечего ребят смущать.
Заступилась за них женщина, выйдя из двора и передавая Чху увесистый узелок.
– Ишь, раскудахталась.
Проворчал дед, щурясь на солнце и не оставляя попыток рассмотреть Пашкино лицо. Это уже начало злить. Ее так и подмывало поднять голову и взглянуть ему в глаза. Да спросить, не выросли ли грибы у нее на щеках. Пашка едва сдерживалась. Чху понял ее и, отблагодарив хозяюшку за щедрость, отвесив поклон дедушке, распрощался с ними. Пашка так же поблагодарила поклоном.
Деревушка была настолько маленькой, что понадобилось чуть больше пятнадцати минут, чтобы выйти за околицу. За это время Чху не произнес ни слова, что было странно. Пашка даже пару раз взглянула на него исподтишка. Он, похоже, нервничал. Губы сжаты, брови сдвинуты.
– Дедушка слишком подозрительный, вот и нервничаю.
Вдруг сказал Чху. Похоже, он заметил Пашкины взгляды. Она, почему то смутилась, словно ее поймали на чем-то недозволенном. Она кашлянула, прочищая горло и ответила.
– Он так старался рассмотреть мое лицо. Почему я должен прятать его?
Неожиданно спросила она. Чху не успел ответить. Они услышали топот ног, а за тем и крики.
– Стой!
К ним шли трое верзил с воинственным выражением на лицах. Они приближались, и Чху с досадой прошептал себе под нос.
– Так и знал!
– А ну тормози – холера!
Выкрикнул один и ускорил шаг. Похоже, это был старший. В свободных, полотняных штанах, Рубашке с оборванными рукавами, и стоптанных ботинках. Высокий, с нечесаной, густой шевелюрой и торчащей в разные стороны бородой. На вид лет сорока, а может и больше. За ним, ускоряя шаг, почти бежали двое. Безбородые, в одних штанах, подпоясанных бечевой. Оба широкоплечие, мускулистые и настроенные решительно.
Конец ознакомительного фрагмента.