Глава 2
Поезд на Рыбинск отправляется в четыре. Можно, конечно, вызвать такси и, постояв в московских пробках, лишний час «покрутить» в голове то немногое, что удалось вытащить из клиента. Точнее, клиентки. Турецкий выбрал метро.
Странная женщина. За бешеные деньги нанимает частного сыщика, чтобы расследовать убийство собственного мужа, и при этом информацию из нее нужно буквально клещами вытягивать. Ладно, спишем это на стресс, неадекватное состояние – все-таки ей досталось. Хотя на убитую горем вдову она не похожа.
Народу в метро на удивление мало. Человек десять в вагоне, можно сесть, сохранив личное пространство, да и чемодан, хоть и немаленький, «пристроить» легко. В этот раз Турецкий собрался основательно – было стойкое ощущение, что командировка предстоит долгая. Парой дней тут не обойдешься. Слишком мало вводных.
Хотел немного отвлечься, но даже посмотреть не на кого. Угрюмый гастарбайтер дремлет напротив, тетка без возраста кроссворд разгадывает… Бритоголовый парень читает книгу, обложка скрыта папиросной бумагой. Остается надеяться, что это не «Майн Кампф».
Зачем он вообще на это согласился? То есть, понятно зачем – деньги. Она сама предложила достаточно большую сумму. Больше, чем по прейскуранту. Спорить было бесполезно, аргументы «мне лишнего не надо» не действовали. Стало ее немного жалко, такую холеную, со столетними глазами на гладком лице, со всеми этими ее деньгами, убитым мужем и напускной жесткостью. На самом деле ключ был в одной-единственной фразе: «Я хочу знать, кто убил моего мужа, и главное, за что». Не «почему», а именно «за что». Это зацепило. Там все не так просто, может даже оказаться интересно. Говорим «почему» – подразумеваем «мотив». Происки врагов, передел собственности, грязная и жестокая война, к которой все уже в той или иной мере привыкли. Говорим «за что» – подразумеваем «причину». «За что убили моего мужа?» Было, наверное, за что. И она об этом знает. Дама очевидно не склонна канонизировать своего усопшего. За что, за что, за что?..
На «Баррикадной» вагон резко наполнился громкими голосами. Вошли мальчики – лет пятнадцать-шестнадцать. Трое. Хорошие лица – несовременные. Неиспорченные косыми челками и пирсингом. Как из старых фильмов. Раньше могли быть комсомольцы, будущие строители БАМа. Типаж такой. Но этих ждет другая судьба. О чем говорят – не разобрать. Громко, эмоционально, жестикулируют вовсю. Но слова заглушаются стуком колес.
Итак, что у нас есть? Женщина эта позвонила позавчера в агентство «Глория» и договорилась о встрече. На следующий день пришла, представилась Смородской Анной Федоровной. Просидели долго, пили крепкий Алькин кофе. Точнее, Турецкий пил крепкий, она же предпочла без кофеина. Это новая мода – беречь здоровье, не изменяя старым привычкам. На самом деле, Турецкому врачи давно намекали, что с кофе пора завязывать. Но уж он если откажется от бодрящей черной «отравы», то насовсем. Никаких суррогатов и компромиссов. Однако «продвинутая» Алевтина сказала, что нынче многие клиенты предпочитают без кофеина, и с тех пор в офисе всегда была альтернативная пачка, на всякий случай. Вот и пригодилась. Все-таки от Альки есть толк. Иногда.
Наконец, «Белорусская». Направляясь к дверям, Турецкий прошел в полуметре от несостоявшихся комсомольцев. То, что он услышал, шокировало. Не мат, не подростковый «новояз» – этим уже сложно кого-то удивить. «Я тебе говорю, прочитай эту книгу, там четкий и ясный алгоритм – как совершить государственный переворот», – обращался к приятелю один из троицы. Ответ услышать не довелось – парни остались в вагоне. Электричка с грохотом проехала дальше. Серьезные подростки нынче пошли. Смешно. И страшно немного. Вообще-то, в этом возрасте одноклассниц положено обсуждать. Впрочем, кем положено?
Эскалатор медленно шел наверх. Они тогда говорили долго, но в сухом остатке оказалось мало. Мужа Смородской месяц назад застрелили в их загородном доме. Было открыто уголовное дело, но продвинулись не сильно. Не дождавшись результатов, вдова обратилась в «Глорию». Она слышала про Турецкого от одного общего знакомого, которого тот, еще в бытность следователем, буквально спас от ложного обвинения. Но сколько таких случаев было. Всего не упомнишь. Осторожно придерживая тяжелую стеклянную дверь, Турецкий вышел на привокзальную площадь. Поезд отходил через пятнадцать минут.
– Анна Федоровна, дело еще не закрыто. Полагаю, его и не думают закрывать. Ваши доблестные рыбинские «сыскари» убийцу рано или поздно найдут. У вас есть какие-то объективные причины не доверять официальному следствию?
– Да нет, я доверяю нашей милиции, я просто не слишком в нее верю.
Она еще иронизирует. Хорошо держится.
– Александр Борисович, вы только не думайте, будто я смеюсь над вашими бывшими коллегами. Ни в коем случае. Просто мне кажется, что со стороны будет виднее. Там у нас все слишком повязаны между собой. Ничего плохого этим, кстати, сказать не хочу. Они слишком долго друг на друга смотрят – вот и все. А тут нужен взгляд свежий, не «замыленный».
Вот в таком духе и шел разговор. В общем, все более или менее ясно. Город маленький. Людей у власти или у «кормушки» – по пальцам пересчитать. Все, что можно, они уже поделили лет десять назад. Кто-то сел, кто-то лег – в смысле, на кладбище, а те, кто выжил – наслаждаются относительным спокойствием и абсолютным благополучием. Конечно, многие таят зло друг на друга – чай, не крестом все эти годы вышивали, а серьезными делами занимались. Дорогу часто друг другу перебегали, но, кто старое помянет, тому… Да, именно так и случилось с мужем Смородской. Впрочем, где гарантия, что искать нужно именно в «старье»? Это всего лишь один из вариантов. Хотя сейчас-то чего там делить? Ладно, посмотрим, куда успел впутаться перед смертью лысый пузатый мальчик в «Brioni»… Турецкий вспомнил фотографию, которую показала ему Смородская. Они там втроем где-то на море. В Италии, наверное. А может, на Лазурном Берегу. Это так, предположения, где сделано это фото, женщина не сказала. С ними девочка лет двенадцати-тринадцати. Счастливая семья. Видимо, покойный Смородский был способным человеком – он очень ловко приладил на свое лицо бойцовой собаки личину респектабельности. Вот, уже Пищалкино проехали, проводница говорит, меньше полпути осталось.
Когда она вошла, Алевтина растеклась в своей фирменной улыбке в тридцать два зуба с винирами – на мужчин это обычно действует безотказно. Аля так улыбается всем, говорит, что в этом и заключается «искусство коммуникации». Этому ее точно научили не на юрфаке. Девушка с самого начала пытается прорваться к вожделенной оперативной работе, но уж больно лихо она решает административные вопросы и слишком уж органично смотрится за столиком в приемной. К тому же на зарплате это не отражается. У себя в прокуратуре, куда она сразу после диплома попала на должность мелкого клерка, платили гораздо меньше. В своем жанре она прекрасна – в кофеварках разбирается, в компьютерах нет ей равных. При этом ни приведи Господь назвать ее секретаршей. И даже «секретарем» нельзя. В ход идет обтекаемое «сотрудник агентства», а уж чем он там занимается, этот сотрудник, уточнять не обязательно. Беззастенчиво воспользовавшись слабостью, которую питал к ней старый ловелас Турецкий, Алевтина настояла, чтобы ей сделали стильные визитки, на которых гордо красуется «Дудкина Алевтина Григорьевна. Детективное агентство «Глория». И номер телефона. Ничего лишнего. Алькины амбиции более или менее удовлетворены. Кофе с каждым разом все вкуснее. Нет, у него определенно слабость к этой барышне. Что до оперативной работы, то для этого у нас есть другие кадры.
Так вот, когда Смородская переступила порог приемной, Алька дежурно – в смысле, дежурно-лучезарно – улыбнулась. Женщины в «Глорию» периодически обращались. Как правило, это были довольно банальные заказы на слежку за неверными мужьями, за непутевыми сыновьями и дочерьми, попавшими в секту или связавшимися с так называемой «дурной компанией». Расследование «заказух» в принципе в последнее время стало редкостью. Это, наверное, хорошо. Успокоились люди. Научились решать проблемы более или менее цивилизованно. Да-а… Алевтина, острая на язык, всегда за глаза давала клиенткам меткие характеристики или отпускала что-нибудь едкое, обсуждая ход расследования. Естественно, она меру знала, и если речь шла о чем-нибудь действительно трагичном, вела себя адекватно. Но все же, никак не могла отказать себе в удовольствии проехаться по какой-нибудь «накачавшейся ботоксом старой курице, которая зачем-то хочет убедиться, что муж ей изменяет. Ей что, собственного отражения в зеркале мало? Очень убедительно!» или «завернуть» что-нибудь вроде: «Да что она волнуется? Он никуда и ни к кому от нее не уйдет. Из жалости. На такую без слез не глянешь». И это были далеко не самые яркие примеры Алькиных «перлов».
Смородской, разумеется, тоже досталось. Едва Анна Федоровна, попрощавшись, закрыла за собой дверь, Алевтина скроила рожицу:
– Не похоже, чтобы эта дамочка сильно переживала из-за смерти супруга.
– Аля, имей совесть. Чем она тебе не нравится? Одета в черное. Хочет знать, кто его убил. Говорит тихо, – разговаривая с ней, он сам становился более ироничным. Ловил волну, наверное.
– Не так уж тихо, если я услышала…
– Ах, ты что-то услышала! Надо же. Это говорит не о громком голосе э… – Турецкий глянул на оставленную визитку, – Анны Федоровны, а о том, что у тебя, как всегда, ушки на макушке. И что же ты такое услышала?
– Да ничего особенного. Просто одна фраза напрягает: «Я хочу знать, кто убил моего мужа, и главное, за что?»
Турецкий замер. Оказывается, эта «фигура речи» не только ему показалась странной. Так-так. Уж чего-чего, а интуиции у Алевтины в избытке. Он дал ей договорить, не перебивая.
– Странно как-то. Обычно у «свеженьких» вдов даже по Фрейду не бывает оговорок относительно возможного несовершенства недавно преставившихся. Что бы мужик вчера ни вытворял, только его подстрелили, так жена сразу начинает идеал лепить. И такой он был, и эдакий. Светило науки, купивший «диссер» не задорого. А отец какой! Ничего, что никогда не интересовался, в каком классе сын учится. А муж! А товарищ! Честный, неподкупный, миллионы свои праведным трудом заработал! А эта сразу намекает – муженек был не без греха.
– Хватит. Я и так знаю, что ты язва циничная. Просто женщины, как правило, любят своих мужей такими, какие они есть. Женщины – они вообще хорошие. Одна ты, Алевтина Григорьевна, позор ходячий. Так что тебе там почудилось?
– Александр Борисович, если серьезно, без иронии, я не знаю, как это объяснить. Вроде все нормально, заказчица как заказчица. Но есть какая-то нестыковка. Я чувствую, но сформулировать не могу!
– А ты учись формулировать, Алечка. В оперативной работе пригодится.
– Не надо издеваться, давить на больную мозоль!..
– А-а, значит, тебе можно вербально терзать ближних, а другим…
– Так ведь ближние этого не слышат. И потом, не такие уж это ближние, и вообще, вы же знаете, что я не со зла, это у меня естественные процессы в организме. Как дыхание.
– Хорошо, что как дыхание, а не что-нибудь другое. Ты не обижайся. Кто тебе еще правду скажет, кто печется о твоем самосовершенствовании?! Ладно, шутки в строну. Я завтра хочу выехать в Рыбинск. Ты закажешь билет, а после постараешься разобраться и адекватно, простым русским языком сказать, что там тебе показалось подозрительным. Считай, что это оперативное задание. Это важно: я хочу сличить показания. Внутренние. Твои и мои.
Алька так ничего толком не смогла объяснить, все было «странно», «непонятно», «нехарактерно» и так далее. Может, просто ей лично не понравилась эта женщина. Ей, конечно, никакие женщины не нравились, но, может, эта особенно? В любом случае, Аля подтверждала его собственное смутное ощущение относительно этого дела. В порядке рабочего бреда: может, она его сама «заказала», а теперь подозрения отводит? На это Алевтина намекала? Нет, вряд ли. Усложнять не надо. Рабочий бред – он иногда бред и есть. Для начала примем вариант, что все так, как она говорит. Мужа убили, в душе – пустота, ее надо заполнить. Для этого нужно поскорее узнать, кто это сделал, а рыбинские коллеги вполне могут «подтормаживать на поворотах». И, скорее всего, здесь важен не результат, а именно процесс. Сейчас она собранная, кажется, будто для нее речь идет о решении некой серьезной деловой задачи. Узнает она, кто его убил – и что, станет ей от этого легче?
Поезд со скрипом затормозил. Последняя остановка перед конечной. На ночь глядя, в голову лезут мысли, прямо скажем, мало связанные с сутью предстоящего дела. Копаться в психологии заказчика – занятие неблагодарное, а главное, чаще всего совершенно бесполезное. Приедем на место – будем выяснять, кому было выгодна смерть Смородского. Надо абстрагироваться от этого навязчивого намека на «преступление и наказание». «За что убили моего мужа?» Думается, все-таки, не «за что», а «почему». Такие радикальные способы решения проблем сейчас (и особенно сейчас) выбирают, только когда на кону большие деньги. Чего ради кто-то – потенциальный убийца или заказчик – будет рисковать своим спокойствием? Версию мести, конечно, окончательно отбрасывать не надо, будем держать ее «на периферии сознания», так сказать, про запас, но ориентироваться все же нужно на предметную, логичную мотивацию. С «шекспировскими страстями» нынче туго, народ пошел практичный. Нет, случаются, конечно, убийства из ревности или из мести, но чаще всего это «бытовуха» в состоянии аффекта. Пришел, увидел, придушил… В первую очередь, надо разобраться, в каком состоянии бизнес. Много ли долгов, какова рентабельность. Кто компаньоны? Какие были планы…
Смородская была далека от дел мужа. Как успел выяснить Турецкий во время разговора в агентстве, такая отстраненность была позицией.
– Анна Федоровна, первая мысль – не факт, что правильная – убийство связано, выражаясь казенным языком криминальной хроники, с «профессиональной деятельностью потерпевшего». Чем больше информации вы мне предоставите о состоянии дел вашего мужа, тем легче мне будет работать.
Смородская молча теребила салфетку.
– Я понимаю, что такую информацию направо – налево раздавать опасно, но, раз уж вы ко мне обратились, вы должны мне максимально доверять. Как врачу. Это необходимо…
– Я понимаю, но, к сожалению, много не расскажу. Не потому, что не хочу, а потому, что на самом деле мне особенно нечего сказать. Я в последнее время старалась не вникать в детали. Я точно не знаю, что там у Олега происходило. Внешне все выглядело очень благополучно. Могу сказать это просто исходя из уровня жизни. Он неуклонно повышался.
Последнее прозвучало нарочито наивно или преднамеренно отчужденно, как будто речь шла о соседе, который каждый месяц меняет машину. Как можно не интересоваться деньгами собственного мужа? Ведь это точно так же и ее деньги.
– Не поймите превратно. Олег ничего не старался от меня скрыть. Это было мое решение, моя позиция. Мне так спалось спокойнее. До последнего времени, пока его не убили. У меня своя – пусть не очень яркая и успешная – профессиональная жизнь. В сейфе всегда были наличные. Я уже в том возрасте, когда люди понимают, что все может когда-нибудь закончиться. И эти наличные в сейфе – тоже. Я смогла бы жить и по-другому. Впрочем, я не о том… Я отдам в ваше распоряжение все документы, которые Олег хранил в доме. Остальное постарайтесь выяснить в конторе.
Слово-то какое – «контора»! Не «офис», а незатейливая, старорежимная «контора». Эта женщина случайных слов не употребляет. А насчет «смогла бы жить и по-другому», так в это верится с трудом. «По-другому» – это как? Турецкий оценивающе, по-мужски взглянул на это холеное, ухоженное лицо. Тут и массажи антивозрастные, и ботокс наверняка. По поводу «пластики» не уверен, надо будет у Альки спросить, она такие вещи мгновенно «сканирует».
Смородская глаз не отвела. Если б не знал, что это жена «вылупившегося» в 90-е годы воротилы, подумал бы, что здесь «старые деньги». Холод, уверенность, достоинство – прямо английская леди! Откуда что берется? И какая у нее такая «профессиональная жизнь»?
Хотел спросить, чем же она занимается, кроме хождений по салонам красоты, но вопрос как-то сам собой ускользнул. Впрочем, это успеется.
В поезде можно раз за разом «прокручивать» долгий, вязкий разговор, присматриваться к деталям, «искать блох». С завтрашнего дня времени на рефлексию не будет. В первую очередь – контора. Турецкий улыбнулся. Он тоже про себя начал так называть офис успешного рыбинского предпринимателя. Потом нужно заглянуть к коллегам. Здесь все должно пройти гладко. Начальник местного угрозыска, как практически случайно выяснилось, когда-то учился с товарищем Турецкого, заместителем генпрокурора Меркуловым. Обнаружилась эта почти родственная связь действительно нежданно-негаданно. Косте, как всегда, что-то внезапно понадобилось. В десять вечера того самого дня, когда «Глорию» посетила Смородская, мобильный Турецкого возмущенно запиликал. На экране высветилось «Костя».
– Надо увидеться. Как насчет завтра?
– Если только рано утром. У меня в четыре поезд.
– Нет, в первой половине дня не могу. Тогда отложим до приезда. Это важно, но, в принципе, не очень срочно. А куда и зачем ты собрался, если не секрет, конечно?
Турецкий усталым голосом в нескольких словах изложил суть дела, которое ждало его в Рыбинске. Услышав название города, Меркулов многозначительно хохотнул.
– Передавай привет Леше Подгурскому. Ты там мимо него не пройдешь, все дороги ведут в его кабинет. Давно его не видел.
– А откуда ты рыбинских деятелей знаешь?
Тут Турецкий понял, что сейчас нарвется на цветистую сагу о трудных годах учебы. В принципе, обошлось «малой кровью». Костя, похохатывая, вспомнил пару баек о том, как они с Подгурским грызли гранит юриспруденции, после чего резко сменил интонацию.
– Имей в виду – если что не так, ты там не один. Обязательно в первую очередь зайди к Леше – он тебе весь окрестный пейзаж распишет в лучшем виде. Когда обратно думаешь?
– Да не спрашивай. Там все как-то мутно. Пока не буду загадывать. Боюсь, даже неделей не обойдется. Погляжу своими глазами, и как что-то станет ясно, позвоню.
В общем, с Подгурским получилось удачно. Турецкий по себе знал, что никто не любит, когда пришлые люди влезают в дела. Но он тут выступает не совсем «варягом». Спасибо Косте. Остается надеяться, что у Подгурского воспоминания о годах учебы столь же трогательные.
Ирина на очередной отъезд никак не отреагировала. В последнее время она перестала проявлять яркие эмоции. Едешь – хорошо, возвращаешься – ладно. Тут и оправдываться-то смешно, не для собственного же удовольствия он срывается с места. Сейчас эти вечные командировки стали не такие опасные, как десять лет назад, например. Казалось бы, живи и радуйся. Но что-то непоправимо сломалось. Отчуждение росло.
Это был неуправляемый процесс. С некоторых пор в командировки хотелось уезжать надолго и желательно – далеко. В этом контексте Рыбинск – не самый лучший вариант. Турецкий неожиданно для себя хмыкнул вслух. Да-а, если так дальше пойдет, финал истории предугадать нетрудно. Будет еще одна загадка для знакомых: как, столько лет вместе, дочь взрослая – и развелись? Зачем? Как это возможно? Да вот так! Впрочем, до этого пока не дошло.
По красивым местам едем, да вот беда – не видно уже ничего. За окном – хоть глаз выколи. Поезд замедлил ход, приближаясь к платформе. Аля забронировала номер в гостинице, он даже не стал уточнять, в какой. Надо глянуть в заботливо собранную ею папочку – там все: документы, номер брони, подшивка бумаг – то, что «продвинутому сотруднику» удалось накопать за вечер о местном бизнес-сообществе. Интернет – великая сила. Он просмотрел перед отъездом плоды Алькиных праведных трудов – тут понемногу обо всех крупных предприятиях города, кто чем владеет, кто чем «рулит». Посмотрим, насколько все это пригодится.
Турецкий дождался, пока вагон опустеет. Он не любил выходить первым, особенно на перрон, на котором его никто не ждет. Смородская предлагала прислать за ним водителя, но он отказался. Не хотелось никаких, даже вполне естественных, любезностей от этой высокомерной «вдовушки». Перед зданием вокзала дежурила парочка ведер с гвоздями, именуемых «такси». Сейчас – в гостиницу и спать. Завтра – в контору.