IV
Они познакомились на Ламме в дождливый зимний день. Он совершал свою ежедневную прогулку, она искала деревню Сокквувань и паромную переправу, чтобы вернуться в Гонконг. Начался сильный дождь, и Пол укрылся под козырьком смотровой площадки, откуда любовался свинцово-серыми волнами с белыми барашками пены. Когда она подошла к нему сзади и заговорила, Пол вздрогнул от неожиданности.
– Простите…
На нем, как и на ней, были непромокаемые походные сапоги, темно-зеленый дождевик с низко надвинутым на лоб капюшоном. С носа свисала капля, к щеке прилипла мокрая прядь. Перед тем как найти это укрытие, он успел промокнуть.
Вода струями стекала по ее спине. Она робко приблизилась к незнакомцу, который никак не желал подвинуться, чтобы уступить ей единственное сухое место, и смотрел на нее так, словно здесь ее не должно было быть.
– Простите, не хотела вас пугать… – робко повторила женщина.
Он молчал. Ей казалось, что его лицо вот-вот покроется трещинами, как автомобильное стекло от удара. Никогда в жизни ей не приходилось видеть лица, которое с такой точностью отражало бы малейшее изменение настроения. Ей захотелось взять незнакомца за руку, подвести к скамейке и посидеть там рядом с ним, полюбоваться бушующим морем. Кто знает, может, тогда он смог бы подобрать подходящие случаю слова. Но скамейки нигде не было, дождь лил, она замерзла, а до парома оставалось всего сорок минут.
– Простите, как мне пройти в Сокквувань?
– Вам не за что извиняться, – ответил он, как будто не расслышав вопроса.
– Но мне показалось, я вас испугала.
– Испугали.
– Вот за это я и извинилась. Мне жаль…
Он долго смотрел на нее, прежде чем кивнуть. Как будто размышлял над тем, стоит ли ее прощать.
– Мне нужно в Сокквувань, – повторила она. – Я правильно иду?
– А зачем вам туда?
Она удивилась. Может, он плохо понимал ее английский? Ее вопрос был прост и требовал такого же однозначного ответа.
– Мне нужен паром до Гонконга.
– Идите по этой дороге прямо, – кивнул он. – Одну гору пропустите, деревня за следующей.
– И долго мне идти?
Незнакомец слушал дождь, который все сильнее барабанил по крыше павильона, и морщил лоб.
– При такой погоде? – заметил он меланхолично. – Думаю, порядочно.
Он произнес это по-кантонски. Женщина коротко рассмеялась, сама не зная почему. Был ли это мелодичный, спокойный голос незнакомца, так не подходящий грубым, срывающимся звукам ее родного языка, или его манера разговаривать, глядя мимо собеседника, что так рассмешило ее.
– Мой-паром-уходит-через-сорок-минут, – почти пропела по-кантонски женщина. Она говорила медленно, растягивая гласные, чтобы на этот раз он точно ее понял. – Думаете-я-успею?
– Все-зависит-от-того-как-быстро-вы-бегаете, – в тон ей пропел он.
Давно она не смеялась так громко. Незнакомец же оставался серьезен. Лишь спустя несколько минут на его лице мелькнуло подобие улыбки. Тогда она еще не понимала, какое это чудо.
Некоторое время они вместе пережидали дождь. Он поинтересовался, что погнало ее на Ламму в такую паршивую погоду, и она ответила, что сама спрашивает себя о том же. Подруга советовала ей как-то здесь прогуляться, но она, похоже, приезжала сюда осенью. Женщина рассказывала о воскресных походах на Лантау и по Новым Территориям, и как прекрасен полуостров Сайкун с его побережьем, и что она и не подозревала, что в Гонконге столько лесов и заповедников. Пол давно никого не слушал так внимательно. Женщина смотрела на него серьезно, как будто действительно открывала ему что-то важное, и словесный поток не иссякал, как переполненная дождем река.
Женщина говорила, как много значат для нее эти поездки, потому что она коротает дни в крохотном офисе в обществе двух сотрудниц и одного стажера. Бюро путешествий «Уорлд уайд трэвел» вынуждено довольствоваться площадью в тридцать квадратных метров, включая кухню и складские помещения. Она рассказала о своем двенадцатилетнем сыне Джоше, который с некоторых пор отказывается сопровождать ее в этих поездках, предпочитая проводить выходные в обществе приятелей или за видеоиграми. Что она устала спорить и убеждать его и как бывает трудно найти подход к современным детям. Она говорила долго, до темноты, и только тогда заметила, что вымокла насквозь и замерзла. Женщина выглядела так жалко, что Пол не мог не предложить ей отогреться у него дома.
Несмотря на непрекращающийся дождь, они шагали быстро, он впереди, она сзади, пытаясь спрятаться от пронизывающего ветра за его спиной. Она следовала за ним и когда он обогнул Юнсювань, с паромной переправой, и когда пересекал долину, и вместе с ним карабкалась по склону холма. Она молчала, когда они вышли на тропинку, которая становилась все уже и темнее, по мере их приближения к садовым воротам, за которыми открылся не видный с тропинки дом, окруженный непроходимой стеной растительности.
Пол проводил гостью на второй этаж, где она сняла мокрые вещи и по его совету приняла горячий душ. Она почувствовала, как в ней пробуждается желание, впервые за долгие годы, и решила, что снова одеваться не стоит, что он немедленно потащит ее в спальню, в постель. Ему не потребовалось бы ее уговаривать, хватило бы малейшего намека, жеста.
Но вместо этого Пол продолжал греметь на кухне посудой.
Он дал ей белое полотенце, шелковую мужскую рубаху с длинным рукавом, пуловер, ношеные спортивные штаны и шерстяные носки – все не по размеру большое, но сухое и теплое. Она осторожно спустилась на первый этаж, состоявший из маленькой прихожей, лестницы и двух больших вытянутых комнат. В одной стоял длинный китайский стол из розового дерева и восемь стульев, а на задней половине два дивана и еще один старый простенький столик. Пол был выложен темно-красной квадратной плиткой, на белых стенах между окнами развешены китайские каллиграфии. В каждом углу росло по пальме в желто-голубых китайских кадках. Ей сразу бросился в глаза царивший в комнатах порядок. Все до последней газетки, бумажки или DVD лежало на своих местах. Пол и столы блестели, будто протертые руками усердной филиппинской горничной.
Гостья вступила в комнату, где хозяин дома громыхал посудой. Помещение выглядело пустым, если не считать старинной деревянной кушетки возле окна в сад и свадебного китайского шкафа из окованного латунью красного дерева. К комнате примыкала открытая кухня-столовая с деревянной стойкой, на которой дымились две чайные чашки и две тарелки. В нос ударил запах имбиря и лимонника.
Кристине еще не доводилось бывать в столь загадочном доме. Судя по обилию дорогого китайского антиквариата, у его хозяина водились деньги. Почему же он жил на Ламме, а не в Мид-левелсе или Рипалс-Бей, как большинство богатых иностранцев? Или это всего лишь загородный дом? Кантонский хозяина был безупречен, но ничто в квартире не выдавало присутствия китайской жены или подруги. Как же он его выучил? Не похоже, чтобы он жил один. Она заметила в гардеробе детскую куртку, резиновые сапожки и ростовые метки с датами на двери. Голос хозяина прервал размышления гостьи:
– Хотите чего-нибудь? Я приготовил суп и горячий чай.
– С удовольствием.
При виде ее – в рубахе с многократно подвернутыми рукавами, слишком просторными для тонких изящных рук, – он не смог сдержать улыбку. Она почувствовала, как застучало сердце. Одного взгляда, намека было бы достаточно…
Ужин оказался превосходным. Таким же супом из овощей и свинины ее кормила в детстве бабушка.
– Очень вкусно, спасибо. Вы сами это приготовили?
– Да, еще вчера. Сегодня только разогрел.
– Вы часто готовите?
– Каждый день.
Кристина, как ни силилась, не смогла вспомнить никого из своих знакомых, кто готовил бы сам. У всех ее подруг для этого имелись филиппинские кухарки и горничные, а по воскресеньям было принято обедать в ресторанах. Кулинарных же способностей ее супруга, как и большинства гонконгских мужчин, не хватало и на приготовление более-менее приличной рисовой каши.
– Для вас, наверное, готовит филиппинка, – вдруг предположил он. – А по выходным вы обедаете в ресторане… – (Она подавила улыбку.) – А ваш муж…
– Я в разводе, – поспешила заметить она.
– А ваш бывший муж не способен сварить и более-менее приличную рисовую кашу.
Когда ее в последний раз так смешил мужчина?
– Вы знаете Гонконг и превосходно говорите по-кантонски, – заметила она.
– Превосходно для гвейло[4], вы имеете в виду.
– Нет, я имела в виду просто превосходно. Где вы научились?
– В Гонконге.
Она наблюдала, как он ел, низко склонившись над миской и шумно втягивая губами суп, как китаец.
– Вы здесь родились, ведь так?
– Почему вы так решили?
– Ну…
– Потому что я чавкаю за столом, готовлю китайский суп и говорю по-кантонски, – ответил за нее он. – Но это как раз свидетельствует об обратном. Много ли вы видели иностранцев, которые выросли или родились здесь и питали бы при этом хоть малейший интерес к местным обычаям, языкам и культуре, даже если их отцы владели здесь фирмами или служили британской короне? – Он подлил чая себе и ей и продолжил: – Нет, я родился в Германии, моя мать немка, а отец американец. Я приехал в Гонконг в семьдесят пятом году, из Вьетнама через Бангкок, и с тех пор живу здесь.
– На Ламме? – спросила она удивленно.
– Нет, в городе. На Ламму я переселился два года назад, вскоре после развода.
Вопросы так и роились в ее голове. Что он делал во Вьетнаме? Что пригнало его в Гонконг? На какие деньги он купил этот огромный дом? На что он живет? И почему именно на Ламме – острове, который привлекает иностранцев разве как место воскресных прогулок?
– Вам здесь не одиноко?
Он покачал головой.
– Вы живете один?
Он посмотрел ей в глаза, пристыженно, как будто она застала его голым.
– Иногда да, иногда нет.
Кристина вспомнила детские сапожки в прихожей, но от расспросов воздержалась.
– А вы? – спросил он после продолжительной паузы.
Впервые за долгое время Кристина встретила человека, который проявлял к ней совершенно бескорыстный интерес. Который не ждал от нее ни повышения оклада, ни новых видеоигр, ни туров со скидками. При нем ей не надо было надевать маску – матери, сестры, бывшей жены или босса. Он просто сидел и слушал ее, качая головой, время от времени подливая чай и задавая вопросы. Она рассказывала о католической школе в Гонконге и о своей учебе в Ванкувере. О том, как трудно директору маленького туристического бюро находить клиентов в век Интернета, особенно если при этом приходится одной воспитывать ребенка. О вечерах, когда она, без сил, засыпала перед экраном включенного телевизора и Джош или Тита будили ее посреди ночи. О воскресных ужинах с мамой, которые были ей в тягость и которых она, как воспитанная гонконгская дочь, не могла избежать. Она рассказывала о разводе и бывшем муже, у которого была любовница по другую сторону китайской границы и ребенок, о существовании которых долгое время Кристина не подозревала. Муж содержал их еще до развода с Кристиной, а она удивлялась, почему им вечно не хватает денег. Ведь не от хорошей жизни им пришлось продать маленькую квартирку в Коулун-Тонге и машину, хотя дела в туристическом бюро шли тогда вполне сносно. Но Кристина ни о чем таком не подозревала, точнее, как признавалась себе позже, просто не желала думать. Она доверяла мужу, который находил вполне удовлетворительное объяснение каждой своей поездке в Китай. И когда до нее дошли первые слухи о его изменах, она просто не желала им верить и защищала его перед подругами и мамой. Но муж предал, обманул, унизил ее. Она повторяла это без тени жалости к себе. Доверие – всегда риск. Позже родственники говорили, что она сама виновата во всем, что вела себя как наивная девочка. Из-за этих упреков Кристина на несколько месяцев прекратила всякое общение с ними. Но измена мужа не отучила ее верить людям, пусть даже кое-кто и считает ее дурой. Как будто доверие – это глупость. Как будто у нас есть выбор.
Комната погрузилась в темноту, когда словесный поток гостьи наконец иссяк. Пол едва различал ее силуэт на фоне окна, сверкающую цепочку на шее. Он выглядел усталым, как будто сам говорил все это время. Они долго молчали, и все вокруг дышало умиротворенной, торжественной тишиной.
Кристине все еще было бы достаточно малейшего намека, жеста…
Наутро он проводил ее до парома. Дождь к тому времени закончился, свет фонарей отражался в лужах. Несмотря на непогоду и холод, ресторан в Юнсюване был полон, голоса и смех разносились по всей деревне. В гавани покачивались на волнах рыбацкие лодки.
Паром прибыл вовремя. Прощание вышло немногословным. И хотя о повторном свидании речи не было, у Кристины осталось чувство, что она рассталась с близким человеком, рядом с которым ей было по-домашнему уютно и спокойно.