Книга 1. Жёлтая тетрадь
Барабаны выбивают ритм. Сквозь собравшуюся толпу пробивались киевские дружинники. Они конвоем выводили приговорённого к смерти пленника. Слышится оглушительный рёв толпы. Лай собак. Кто-то выкрикивает ругательства, кто-то воздаёт мольбу Богу о прощении грехов заблудшей души. Площадь наполнялась стонущей звуковой какофонией. Воодушевления у крестьянского народа было мало. Поистине ликовали лишь те, кто предпочитал говорить на каком-то латинском языке. Они держались в стороне, возле княжеской свиты и кровожадно обсуждали грядущую казнь. Они настойчиво предлагали закрыть осужденного в медном быке, но князь Владимир не дал добро на такое зверство. Приговорил к сожжению на костре, и отправился по неотложным делам.
Как только пленника привязали к столбу, его тут же окружили христианские священники. За ними едва поспевали киевские чиновники, рядом с которыми тёрлись иностранные представители. За их спинами ожидал своей участи палач, а сам эшафот заграждало два ряда дружинников.
– Покайся, Всеволод, – говорили попы.
– Отрекись от своих претензий на княжество, – перекрикивали их чиновники.
– Покайся.
– Отрекись от языческих богов. Покрестись.
Пленник не слушал их. Пусть они шепчут, их мозговая атака ничего не решит.
– Всеволод, – сказал громче всех один из присутствующих на эшафоте, – Ты провозгласил себя князем Киевской Руси и назвал Владимира лжецом. Оскорблял Господа нашего Иисуса Христа и порочил память Его. А тех, кто принял Его в сердца свои, ты называл презрительными червями. Желал им смерти.
– Ложь! – во весь рот закричал пленник, – Я призывал к миру… Люди опомнитесь, вас ведут…
Один из чиновников дал ему пощечину и тут же шепнул на ухо:
– Покайся, признай вину и прими христианство. Признай Владимира своим князем и ты умрёшь безболезненно.
Чиновник украдкой показал поникшему пленнику стеклянную бутылочку с белой жидкостью.
– Подумай хорошо, – продолжал шептать он, не обращая внимания на святых отцов, – Сделай правильный выбор.
– Не пойму, Никита, – проскрипел Всеволод, – Когда ты успел продаться? Неужели византийцы смогли соблазнить тебя богатствами…
Чиновник презрительно хмыкнул, но сказать что-то оскорбительное не успел. Всеволод опередил его своим смешком и догадкой:
– Или ты всегда был одним из них? Никак иначе. С малых лет живёшь на Руси или на родине своей, латинской, поживал?
Чиновник вновь ничего не успел сказать. Дерзкий плевок в его лицо отбил всякое желание общаться с тем, кто скоро умрёт. Он лишь утёрся и отошёл в сторону. Махнул рукой, а затем громко начал призывать людей к правосудию. Остальные замолчали. Поняли, что Всеволод не изменит своего намерения. Разошлись. Палач дождался условного сигнала и поднёс факел к сену. Пламя вспыхнуло и быстро разгорелось. Занялся хворост. Постепенно воспламеняются и дрова потолще. Всеволод равнодушно смотрел на огонь и гадал о судьбе своих сыновей. Святополк, Ярослав и Влад. Они должны пройти Путь Лисицы до самого конца. В них течёт сила Великих Предков. Если они не справятся, то всему придёт конец. Русь падёт и мир вместе с ней. Настала Ночь Сварога.
Языки пламени касаются ног смертника, но тот даже не скривился. Затем огонь разгорается ещё сильнее и толпа ожидавшая услышать вой снова разочаровалась. Стена огня окружила Всеволода, обдав его нестерпимым жаром, но он по-прежнему молчал. Меняться в лице начал только когда воздуха совсем не осталось и кожа начала вздуваться. Однако он оставался живым и до того момента, когда огонь добрался до него. Это случается редко. Обычно люди умирают раньше от удушья. Или от разрыва сердца. Но Всеволод был одним из тех, кто мог удивить и даже напугать своей стойкостью в жизни.
Ужасный треск горящих дров говорил о необратимости процесса. В такие моменты надежда покидает умирающего человека. Но те, кто наблюдал за казнью свысока, видели воздетую к небесам голову Всеволода и угадывали улыбку на его лице. Чиновники князя Владимира даже сейчас устрашались, стоя вдали от процесса. Боялись, что может случиться какая-нибудь беда. Тем более эти трусы постоянно ощущали на себе взгляд приговорённого. Жалкие змеи. Они не могли понять, что Всеволод их уже не видит. Его глаза зрят уже другой мир.
– Семаргл, Огнебожич, – шептал изуродованными губами смертник, – Приди Сварожич. Пришли мне рарога, помощника твоего, друга моего. Да пусть свершится то, что должно свершиться.
Никто не ожидал, что такое возможно. Когда пламя вдруг вспыхнуло ещё ярче и ещё выше, люди отпрянули. Даже дружинники в нескольких местах разорвали кольцо. Самые суеверные хотели уйти подальше, однако ратный быстро восстановил порядок. Только теперь воины невольно оттесняли зевак от эшафота. А когда костёр ожил, его языки взметнулись во все стороны, люди бросились бежать. Кого-то затоптали, а кому-то досталось мечом или щитом. Гнев сменился страхом. Крестьяне были в панике. Земля под их ногами стремительно раскалялась. А чиновники, с круглыми от ужаса глазами, всё это время наблюдали, как огонь отделялся от земли и поглощал тело Всеволода. Не оставалось ничего кроме чёрной пыли. Угли мгновенно распадались. А пламя поднималось и поднималось. Оно приобрело форму огромной птицы и зависело над площадью. Бегающие внизу люди приготовились к смерти. Однако возникший из костра рарог лишь поджег собою ближайшие крыши домов, когда проплывал над ними. Никто не мог поверить, что огненные соколы существуют. Ведь давно никто не видывал подобных чудес.
Легендарная птица с княжьего знамени унеслась прочь, а напуганные жители Приднепровья ещё долго смотрели ей вслед. Малая часть из народа искренне надеялись, что рарог забрал своего потомка в Правь. Унёс к Богам и Предкам. Подальше от кошмара, который пришёл на Русь вместе с Ночью Сварога. Остальные проклинали еретика и язычника в колдовстве и желали ему гореть в аду.
Пламя не гасло. Огненная птица поднималась к самим облакам. Превращалась в шар. Казалось, что от исходящего жара вода в небе испаряется во второй раз и уносится, теперь уже, за пределы Земли. Не осталось ничего кроме красной пелены перед глазами. Всё, что было, сгорело и осыпалось пеплом. Всеволода не стало…
Есть я и нестерпимый жар в голове. Мне кажется огненная птица не в Правь улетела, а ко мне в голову. До сих пор выжигает мне череп изнутри. Так что как то само собой хочется думать о чём-то высшем. Например, о том, что Вселенная никогда не возникала и никогда не исчезала. Впрочем, она никогда и не исчезнет. Жизнь была, есть и будет. В разных, всевозможных, формах. Причём бесконечно закручиваясь из микро в макро… Из макро в микро. Тогда всё ясно. Огненная птица унеслась вглубь Вселенной, достигла особого предела и начала своё движение в субатомном мире, элементарные частицы которого являются составляющими молекул моей головы. Это место свято и нерушимо, однако пламя выжгло всё до капли. Остались нетронутыми некоторые фрагменты из жизни, но и те осыпались пазлами на самое дно сознания. Не знаю, можно ли когда-нибудь достать своё прошлое из тьмы забвения…
Кто я? Частица света? Всеволод или рарог? А может чистая энергия, посланная Вселенским разумом вглубь тёмного космоса, дабы стать Сверхновой и дать новую жизнь? Или поток заряженных частиц, который возникает на электростанциях…
Я увидел людей в белых халатах. Они абсолютно безлики. Что-то говорят, но их слова мне не понятны. Речь знакомая, но почему-то она не усваивается мною. Возможно я просто не из их мира. Или… они не из моего. Не знаю. Однако с моей головы что-то сняли. Что-то металлическое. Затем всё поменялось. Свет упал под другим углом. И потолок поплыл. Слышу шаги. Вижу лица. Одно… два. Вот ещё третье. Они продолжают говорить на необычном языке, хотя их лица стали более чёткими. Одно из них показалось знакомым.
Всё замерло. Мне становится страшно. Появляется неприятное ощущение внутри организма. Нечто крутящееся стремительно поднимается вверх и выплескивается наружу. Во рту стало горько. Меня перевернули на бок, чтоб я не захлебнулся отторгающейся жидкостью. Так пролежал в течение долгого времени. Затем вездесущий гул затих, уступив место другим звукам. До этого я думал, что мой слух в норме.
Кто-то подошёл, коснулся моей руки и удалился. Слышу голоса. Они говорят гораздо лучше. Произношение теперь понятное. Только вот не до конца. Нужно сосредоточиться на этом.
Долго не смог. Двое подошли ко мне и ловко поменяли моё положение. Теперь я лежу полусидя. Больше не тошнит, но голова закружилась. Пытаюсь вспомнить, чем занимался до их появления. Обдумываю каждую сопутствующую мысль, каждую секунду. Я словно прожил много маленьких отдельных жизней.
Просидел в одинаковой позе столько, сколько потребовалось, чтоб навести фокус на противоположную стену. Я увидел стол и, сидящую за ним женщину в белом халате. Она что-то писала и говорила по телефону. В помещение вошёл человек. Мужчина в белом. Он присел рядом с ней. Начал говорить. Затем он увидел мой взгляд и поднялся на ноги. Взял инструменты и начал прикладывать их ко мне. Его действия не совсем ясные, не говоря уже о словах. Когда он закончил, женщина вышла вместе с ним. Вернулась с другим человеком в халате. Наверное, тоже доктор. Он присел напротив меня и стал говорить. В его руках была толстая тетрадка, на жёлтой обложке которой было много, отдельно друг от друга, написанных слов. Я пытался разобрать смысл, но монотонный монолог усыпил меня.
По пробуждении меня ожидала всё та же картина: новый доктор с желтой тетрадкой и сидящая за столом женщина. Они внимательно рассматривали меня в полном молчании и, в конце концов, доктор произнёс понятные слова:
– Внимание к нему вернулось. И, возможно, понимание. Валера, ты меня понимаешь?
Это он ко мне обратился? Смотрит на меня, значит… да. Но что ему ответить? И что мне не нравиться в его интонации?
– Валера, ты слышишь?
Я едва заметно кивнул. Доктору этого было достаточно.
– Вова, имей уважение, – возмутилась женщина, – Он же старше и…
– Ой! – громко произнёс доктор, – Только давай без нравоучений. Этот человек едва не убил свою жену. Я не испытываю никакого сострадания к нему.
– Но это же расстройство психики. Валерий Фёдорович никогда бы не…
– Ларис, – Вова поднял руку, чем оборвал речь коллеги, – Может ты и права. По крайней мере, тот Валерий Фёдорович, которого я знал, умер. Сейчас перед нами просто Валера. Хм. И да, возможно он уже не шизик. Электрошок и нейролептики помогли ему излечиться… Но… Возраст не щадит ни кого.
Как-то он мерзко себя ведёт по отношению ко мне. Или Вова так со всеми? А что он говорил про мою жену? Я едва не убил её? Не могу вспомнить ни причину, ни саму жену.
– Надеюсь, ты не сильно расстроишься, когда возраст доберётся и до тебя, – съязвила Лариса.
– Записывай, – резко бросил он, с неприязнью глядя на меня, – Опорно-двигательная система отказывает, речь не проявляется. А память… Что у тебя с памятью? Ты помнишь своё имя?
Я молчу. До сих пор пытаюсь разъяснить себе услышанное. Глупыми глазами смотрю на доктора и не знаю что сказать. Моё имя Валера. Конечно помню, ты же сам сказал.
– Имя, – настойчиво повторяет Вова.
– У, – сильно вытянув губы вперёд, выдавил из себя я.
Не знаю, почему так делаю. Иначе не получается, хотя хочется говорить нормально. Тело просто не слушается. Я не могу контролировать его. Наверное об этом и говорил доктор, когда упоминал о двигательной системе.
– Тебя зовут Валера, – ещё раз напомнил он мне, – Валерий Фёдорович.
Я кивнул. Хорошо, буду Валерой. Но я ничего не помню. Опускаю глаза на обездвиженные руки. Что со мной? Электрошок и нейролептики? Это вредно?…
– Ты помнишь, как попал сюда? – продолжил спрашивать доктор.
Я покачал головой и снова попытался извлечь из себя звуки. Странно, что не получается. Я ведь понимаю и могу говорить, просто речевой аппарат не слушается.
– Ясно, – сказал Вова, – Валера не многословен.
– Он много говорил до того, как вы провели последний сеанс, – недовольно прокомментировала Лариса, – Он помнил…
– Что он помнил? – Вова резко повернулся к коллеге, чем вызвал у меня тревогу, – Что говорил? Ты слышала?! Он же нёс ахинею. Про демонов, про другие жизни. Всеволод, князь Владимир. Ха-ха. Слышала? А людей каких-то звал. Имена я записал. Потом звонил его жене, спрашивал. Она не знает никого из перечисленных им… Я лично думаю…
Доктор успокоился. Поднялся на ноги и подошёл к окну.
– Думаю, что ему гораздо будет спокойней… таким вот. Никаким! Пусть начинает с чистого листа.
– В таком возрасте? – Лариса была на моей стороне. Она явно не разделяет позицию этого доктора.
– А что? – удивляется он, – Лучше, когда Фёдорович носится по палате и гоняет бесов?
Лариса склонила голову над своим столом и тихо согласилась:
– Не лучше. Просто… На мой взгляд, ты будто глумишься над ним. Он же на работу тебя принимал. Учил…
– Учил? – Вова видимо хотел снова вспылить, но посмотрел на моё ничего не выражающее лицо и махнул рукой, – Учил. Теперь я буду учить. Тебя, Лариса.
Женщина встрепенулась. Не ожидала такого.
– Как меня?
– А вот так.
Вова подошёл к её столу и легонько постучал по стопке бумаг. Там же была жёлтая тетрадь, которая была в руках у доктора.
– Занимайся им. Он весь на тебе. Вставляй ему мозги. Но если его припадки возобновятся…
– Позовешь Батю? – усмехнулась Лариса, – Ну-ну.
– Хм… – только и произнёс Вова.
Он, молча, двинулся мимо меня, к выходу. Лариса смотрела ему в спину и долго не решалась что-то сказать. Я услышал стук двери. От этого дёрнулся, привлекая к себе внимание. Лариса взглянула на меня и грустно вздохнула. Потом перевела взгляд на выход и наконец, сказала:
– Какой же ты мудак, Вова.
Я улыбнулся, глядя на неё. Меня радует её общество.
– С тех пор как он стал замом Юрия Дмитриевича, – начала объяснять мне Лариса, – Так и просит по… по мордяке своей. Строит из себя всезнайку, а на деле… Вам, Валерий Фёдорович и в подмётки не годится.
Я понял, что могу шевелиться и пожимать плечами, но не понял её слова. Почему «в подмётки»? Она хорошо меня знает? Надо бы спросить. Однако вместо этого я просто открыл рот, чтоб высунуть язык и провести им по пересохшим губам. Получилось улыбнуться. Снова пытаюсь шевелиться. Со стороны, наверное, выглядит как-то нелепо.
– Вы как маленький ребёнок, – загрустила Лариса, – И правда, с чистого листа. Начало… новое начало. Ладно, посмотрим, что нам делать.
Она открыла тетрадь и внимательно прочитала запись. На её лице проявилась сосредоточенность. Лариса поджимала губы, когда обдумывала информацию и смотрела на меня. Прейдя к какому-то выводу, снова опускала глаза в тетрадь. Решала. Спустя время женщина, наконец, выдохнула:
– Ну… Юрий Дмитриевич настоятельно просил назначить вам… Ага…
Она скривилась, сощурилась, но чтоб вконец разобрать почерк, ближе поднесла тетрадь к лицу.
– Будем пить лекарства…
– Нее, – очень быстро машу головой, удивляя этим себя и Ларису, – Не-не-не. Фу леасво.
Почему-то мне было отвратно само упоминание о лекарствах. Мне так не хотелось что-либо употреблять, что даже мой речевой аппарат смог воспроизвести несколько отрицающих слов. Лариса, открыв рот, смотрела на меня, а я невольно представлял, как круглая таблетка катится в желудок и, утонув с кислоте, начинает растворяться… Ощутимо представилась боль в ягодицах, вызываемая при уколе. Игла, застряв в мышце, пропускает через себя жидкое вещество, которое распространяется по организму и превращает меня в ледяную статую.
– Что? – своим вопросом Лариса вернула меня из нахлынувшей фантазии в реальность, – Ле… что?
– Леарсво… Леарство…
– Лекарство?
Я кивнул. Пальцы на руках шевелятся, ногами могу отбивать ритм. Скоро я смогу встать на ноги. Надеюсь на это. Только почему так трясёт?
– Ты не хочешь лекарство? – сомневающимся голосом спрашивает Лариса.
Снова киваю и кручу пальцем у виска… Это уже результат. Значит я всё-таки не инвалид. Могу шевелиться. Уже активно получается. Вот-вот и смогу встать.
– Леакаство фу, – начинаю раскачиваться в каталке, – Фу-фу. Оно сводит су-ума.
– Сводит с ума? – тревожится Лариса.
– А, – издаю протяжённый звук, затем пытаюсь повторить, но более тщательно, – Да. Да, да. Да!
Лариса поднялась. На лице изумление, а взгляд направлен мимо меня. Тут же ощущаю прикосновение холодного к моей шее и укол.
– Дружище, ты уже сошёл с ума, – хохотнул Вова мне на ухо.
Он вышел вперёд и приблизился к столу, пряча в кармане какой-то инструмент. Лариса молчала. Кажется, она обдумывает поступок коллеги. Потому что есть только он… Есть я и он… И Лариса. Боже, как хорошо. Слышу шум моря, крик чаек. Ветер трепет мои волосы… Я раскачиваюсь на волнах. Это происходит так плавно и ненавязчиво, что мне стало не до раздумий о поведении Владимира. Мне хорошо… Мне ничего не нужно…