Проблемы морфологии и словообразования. Глава I. СИНХРОННОЕ ИЗУЧЕНИЕ СЛОВООБРАЗОВАНИЯ И МОРФОЛОГИИ ОСНОВ СЛОВА{1} (Н. Д. Арутюнова, 2007)

1. Морфологическая и словообразовательная структура слова

Теория синхронного изучения словообразования разработана в лингвистической литературе недостаточно. Дескриптивисты, рассматривающие принципы и методику составления описательных грамматик, большое внимание уделяют морфологии, в рамках которой находит свое место и анализ аффиксальных элементов. Изучение словообразовательных морфем оказывается при этом подчиненным общей цели дескриптивного анализа, а именно выделению значимых элементов речи, определению их дистрибуции, установлению тождества морфем и, наконец, их классификации.[1]

Аффиксы рассматриваются лишь при описании строения слова, его морфемного состава.[2] Словообразующие элементы, как и другие морфемы, исследуются дескриптивистами по преимуществу с точки зрения их окружения (environment), а также воздействия на сочетаемость соседних морфем, в том числе производящей основы.[3] Стремление дать исчерпывающее описание морфемного состава языка не позволяет отделить факты системы от диахронических «пережитков». Действующие словообразовательные типы растворяются в своде морфем, встречающихся в корпусе языка. Не способствует построению системы и метод деления слов на непосредственно составляющие (immediate constituents). Согласно указанному приему каждый самостоятельный отрезок речи (utterance) состоит из двух частей. Бинарными по своей структуре являются и сочетания, полученные в результате последовательного членения высказывания. Разложение заканчивается, когда выявленные единицы оказываются монолитными. Ср. John ran away: John | ran away; ran | away; a | way. При помощи этого приема, весьма полезного в других отношениях, не может быть проведена грань между типами, активно функционирующими в словообразовании, и моделями, выпавшими из строя языка, но представленными рядами ранее созданных слов.

Метод непосредственно составляющих не всегда способствует также определению структуры слов. Естественно, что деление свободных синтаксических сочетаний выявляет действующие в языке нормы соединения слов и обычно соответствует современным системным отношениям. Иначе обстоит дело, когда анализ переходит в сферу разложения слова (дескриптивисты не делают разницы между дроблением слова и предложения). Членение слова на морфемы не обязательно совпадает с существующими нормами словообразования. На этой стадии анализа синхрония перекрещивается с диахронией, словообразование – с морфологическим составом слов. Принцип непосредственно составляющих в той части, в какой он вводится в анализ слова, направлен, по мысли дескриптивистов, на выяснение того, как делаются слова, а не того, из чего они сделаны. Этот принцип положен также в основу классификации слов, предложенной дескриптивистами. Л. Блумфилд, например, специально оговаривает, что принцип непосредственно составляющих позволяет провести границу между сложными словами и словами, образованными на базе словосочетаний (phrase—derivatives), такими как old—maidish, а также производными от сложных слов (de—compounds), такими как gentlemanly.[4] Эта классификация опирается, следовательно, на нормы словообразования. При членении многоморфемного слова дескриптивисты рекомендуют исходить из последовательности использованных приемов словообразования. Все сложные формы распадаются на морфемы. Это – конечные составляющие (ultimate constituents). При лингвистическом же анализе необходимо выделять непосредственно составляющие, и только таким путем можно прийти к получению простейших элементов слова,[5] пишет Л. Блумфилд. «Наш дескриптивный метод состоит в анализе слов на основе образующих их конструкций. Описывая порядок „наслоения“ (layers) непосредственно составляющих, следует принимать во внимание основные модели (patterns) языка»,[6] – замечает Ю. Найда, иллюстрируя это положение следующим примером. Казалось бы, безразлично, как разбить наречие untruly: un + truly или untrue + ly. Однако необходимо вспомнить, что un– регулярно сочетается с прилагательными и, напротив, редко непосредственно соединяется с наречиями. Следовательно, правильным будет такой порядок деления: 1) untrue + ly, 2) un + true. Итак, дескриптивисты исходят из действующих в языке типов словообразования. Однако этот принцип не может быть осуществлен ими последовательно, так как пределом дробления материала является морфема, то есть простейшая значимая единица. Последняя же не всегда может быть получена при проведении в жизнь принципа непосредственно составляющих. Как известно, далеко не все морфемы, встречающиеся в языке в контактном положении, могут вступать между собой в непосредственное соединение. Два элемента семантического целого, будучи ultimate constituents, могут не быть в то же время immediate constituents. Так, разложение испанских глаголов independerse, indisponer, incumplir привело бы к мысли, что префикс – in– непосредственно участвует в образовании глаголов. В действительности указанные глаголы возникли путем регрессивного словообразования от прилагательных или причастий independiente, indispuesto, incumplido. Деление на морфемы таких слов, как desorden, desafición, desamor, desuso, destrozo, могло бы установить модель «des– + существительное», которая практически в испанском языке не функционирует. Слова этого типа большей частью возникают путем обратной деривации от приставочных глаголов desordenar, desaficionar, desamar, desusar, destrozar.[7] Здесь наблюдается любопытная особенность испанской отрицательной префикации, заключающаяся в том, что префиксальное производное не является исходным пунктом образования нового ряда слов, а префикс как бы распространяется на все лексическое гнездо, созданное от бесприставочного слова. Ср. honra, honrar, honor, honorar, honoroso, honorable, honradez, honroso, honrado, honrador и deshonra, deshonrar, deshonor, deshonorar, deshono—roso, deshonroso, deshonrado, deshonrador, deshonradez, deshonorable; capaz, capacidad, capacitar и incapaz, incapacidad, incapacitar. При этом префиксация нередко развивается в направлении, диаметрально противоположном суффиксации или несобственной деривации. Ср. orden > ordenar, но desordenar > desorden; afición > aficionar, но desaficionar > desafición. Деление приставочных производных на морфемы не вскрывает в данном случае реально существующие в языке структуры, возникающие в результате своего рода «гнездовой» деривации.

Следовательно, положенные в основу дескриптивного анализа принципы простейших составляющих и непосредственно составляющих несовместимы при анализе основ слова. Первый из них лежит в плане изучения морфемного состава слов, второй направлен на выявление существующих в языке словообразовательных конструкций.

Более прямолинейно смешивается понятие структуры слова и словообразования в работе С. Мёрфи об именных суффиксах в разговорном испанском языке Мексики.[8] С. Мёрфи предупреждает, что его исследование является «первым опытом в сравнительно неразработанной области дескриптивного словообразования».[9] Однако в нем нет анализа действующих словообразовательных моделей, их значения и функционирования. Все слова выстроены в пары, состоящие из так называемого «соотносимого слова» (related word) и суффиксального производного. Вот несколько примеров: libertar – libertad, temporada – temporal, cor – corazón, capar – capasón, inquisición – inquisidor, vista – visión, bendito – bendición. Автор стремится найти слово, максимально совпадающее с производным по своей звуковой форме; Поэтому, например, libertar 'освобождать' ставится рядом с libertad 'свобода' (с. 10). Между тем последнее по своей словообразовательной и смысловой структуре является именем качества и связывается языковым сознанием с прилагательным libre 'свободный'. Эта пара стоит в одном ряду с такой серией, как bueno – bondad, feliz – felicidad, humano – humanidad, bárbaro – barbaridad и пр.

Занимаясь синхронным описанием словообразования, С. Мёрфи приводит наряду с продуктивными парами и такие, которые не имеют отношения к системе современного языка. Так он выделяет суффиксы имен – t– | – s-, обнаруженные им в таких существительных, как muerte, vista, vuelta, puesta, producto, risa, aplauso, compromiso, presa и др. (с. 26–27). Очевидно, что элементы, попавшие в испанский язык в составе латинского причастия и супина, не функционируют в нем самостоятельно.

Итак, исследование, задуманное как анализ современного словообразования, обернулось исчерпывающим описанием морфологической структуры суффиксальных имен.

Спорной стороной работы С. Мёрфи является также предложенное им решение вопроса тождества суффиксов. Автор объединяет элементы исключительно по признаку их фонетического сходства. При этом С. Мёрфи учитывает лишь совпадение согласных. Варианты гласного не меняют, по его мнению, структуры испанского суффикса (см. с. 5). Это позволяет С. Мёрфи выделить, например, суффикс Vr (т. е. любая гласная + r) и приписать ему значения лица (inventor), абстрактного имени (amor, dolor), инструмента (elevador), собирательности (costillar) и места (palomar) (с. 16). Суффикс Vn (т. е. гласная + n) оказывается еще более семантически ёмким и фонетически разнообразным. Он может указывать на лицо (sacristán, bailarín), уменьшительность (pequeñín), увеличительность (azadón), выражать действие или результат действия (borrón, tirón), обозначать человека (mandón, pelón) и животное (cabrón, capón) (см. с. 14).

Намеченная Мёрфи трактовка языкового тождества заметно отличается от взглядов дескриптивистов.[10] Последние заменили фонетический принцип отождествления функциональным. Идентичными признаются все морфемы, обладающие единой функцией и находящиеся между собой в дополнительной дистрибуции, при условии если сумма их окружений не превышает суммы окружений одной морфемы, выполняющей аналогичную роль. Иными словами, сумма окружений показателей множественного числа в английском языке– en и – s не должна быть больше, чем окружение нулевой морфемы, выражающей единственное число. Правда, у некоторых структуралистов можно встретить еще более свободное отношение к проблеме идентификации аффиксов. Так, К. Тогебю рассматривает все суффиксы, присоединяющиеся во французском языке к топонимам (-ais, – an, – at, – еац, – eron, – esque, – estre, – ien, – in, – ique, – ite, – ois), как варианты одной морфемы, функция которой состоит в создании прилагательных от этнических названий.[11]

В теоретических работах американских структуралистов можно встретить попытки отделить статическое описание структуры высказывания от построения системы, управляющей современным языком.

Так, Ф. Хаусхолдер считает целесообразным разделить морфологию, или морфемику на два самостоятельных раздела: 1) собственно морфологию, в которой должны описываться только продуктивные образования и их альтернанты (как активные, так и неактивные); 2) дескриптивную этимологию, трактующую непродуктивные, окаменелые структуры.[12]

Д. Болинджер предлагает отличать морфемы, являющиеся единицами синхронного анализа (он называет их формативами), от элементов, относящихся к диахронной морфологии (они обозначаются термином компоненты). Формативы, по мысли Д. Болинджера, вступают в активную связь (bondage) с другими элементами речи, а компоненты могут образовывать с ними только инертное сцепление.[13]

Своего рода реакцией на узкодескриптивный подход к фактам словообразования являются статьи Х. Марчанда.[14]

Весьма существенным в работах Х. Марчанда является положение о различии между синхронным изучением морфологического состава слова и словообразования. Дескриптивный анализ слов состоит в собирании пар, дающих потенциальные типы словообразования. Но он не может привести к построению системы деривации, т. е. выделению грамматически релевантных типов, считает Х. Марчанд.[15] При изучении словообразования анализ морфологии основы имеет ценность лишь в той степени, в какой он обнаруживает существенные черты модели, т. е. свойства, характеризующие la langue.[16] Следовательно, одной из главных задач при исследовании современного словообразования является выделение системных признаков модели и вариантов модели. Х. Марчанд полагает, что таким признаком является прежде всего наличие определенного звукового соотношения, соответствующего фонетическим закономерностям современного языка. Ср. во французском языке чередование oeuvre: ouvrage, ставшее стерильным, так как оно возникло в результате действия давно замершего звукового закона.[17] Однако наличие фонетического соотношения само по себе еще не свидетельствует о релевантности модели. Звуковая корреляция должна быть поддержана смысловым различием. В свою очередь одного лишь семантического соотношения не достаточно для установления словообразовательной связи. Поэтому метод Ш. Балли, включавшего в деривативную транспозицию такие пары, как cheval: équestre, неприменим при выделении релевантных пар.

Регулярные фонетические чередования, соответствующие закономерным семантическим изменениям, относятся к морфонологии, в рамках которой одно из важных мест должно быть отведено словообразованию.[18]

Итак, критерием релевантности в области словообразования является наличие морфонологического изменения.

Но даже если мы инвентаризируем все деривативные чередования, рассуждает далее Х. Марчанд, они не образуют целостного организма, оставаясь лишь простой суммой разрозненных элементов. Дело в том, что в современных развитых языках действующее словообразование складывается обычно из двух разных систем, между которыми распределяются все продуктивные модели. Одна из этих систем соответствует ингерентной структуре данного языка, другая функционирует на уже отчужденной, обычно неолатинской, основе. Чередования в пределах первой системы обязаны действию современных фонетических закономерностей. Корреляции, входящие во вторую систему, возникли в результате адаптации латинизмов к звуковому составу того или другого языка (ср. англ candidate: candidacy, фр. agressif: agression).[19] При изучении современного словообразования не следует устанавливать зависимость между словами, созданными на разных базах деривации. Так, нельзя сопоставлять латинские заимствования с собственно французскими словами. Ср. refaire: refection, restreindre: restriction. Подобные соотношения не систематичны. Однако бывают случаи, когда связь между исконными словами (palabras patrimoniales) и латинскими заимствованиями становится регулярной. Ср. pere: paternel, mere: maternel, frere: fraternel.[20] Иногда слово, созданное на латинской структурной основе, может при синхронном изучении языка рассматриваться как французское производное. Например, фр. operation исторически является латинизмом, но синхронно оно противопоставляется глаголу opérer.[21]

Таковы в общих чертах взгляды Х. Марчанда по вопросам синхронного словообразования. Они интересны тем, что Х. Марчанд правильно нащупывает основные проблемы, возникающие в связи с изучаемой темой. К числу этих проблем относятся следующие: идентификация единиц языка, понятие синхронной системы словообразования и ее элементов, релевантные черты модели, отношение словообразования к морфологии основ слова.

Другую попытку разграничения языковой данности и языковой системы находим в книге Косерю «Система, норма и речь».[22] Хотя Э. Косерю ставит проблему синхронии в широком плане применительно ко всем аспектам языка, остановимся на ero работе особо, так как в ней рассматриваются и вопросы словообразования.

Э. Косерю предлагает отказаться от соссюрианских понятий языка и речи, заменив их понятиями нормы и системы. В конкретном языковом продукте или материале (el hablar), выделяется прежде всего система норм, которые обеспечивают функционирование языка как средства общения. Система норм, по мысли Э. Косерю, создается в результате первой ступени абстрагирования. Дальнейшее абстрагирование, в процессе которого отделяются элементы, закрепленные в языке лишь обычаем, ведет к построению системы языка, т. е. совокупности сигнификативных оппозиций. Система скорее консультативна, чем императивна. Действительно же обязательной является норма. Она отбирает и фиксирует те языковые варианты, которые позволены системой. Система в языке одна, норм может быть много.[23]

Касаясь различий между нормой и системой в области словообразования, Э. Косерю пишет, что в системе испанского языка потенциально существуют все имена действия с суффиксами – miento и– ción, глаголы на – izar и имена качества на – idad. Однако многие из этих слов не освещены нормой. Система языка – это совокупность закрытых и открытых путей, продолжаемых и прерванных координат (El sistema es un conjunto de vías cerradas y vías abiertas, de coordinadas prolongables y no prolongables),[24] пишет Э. Косерю. Может быть увеличено число глаголов на – ear, – izar, – ecer, но пресеклись вербальные ряды на – er, – ir. Не возрастает количество производных имен с суффиксом – iego. От la carta 'письмо' не образуется увеличительное с суффиксом —ón, так как в языке уже существует слово el cartón 'картон'. От фонологического термина pertinente 'релевантный' нельзя произвести антоним impertinente, так как за этим звуковым комплексом закрепилось уже другое значение, 'неподходящий, дерзкий'. Правильно образованные испанские слова возникают как в Испании, так и в Латинской Америке, поскольку и там и тут действует одна система, но реально в разных странах создаются разные лексические единицы. Так, существительное el sacaclavos 'гвоздодер' вполне законно с точки зрения системы. Ср. sacapuntas, sacatrapos, sacamuelas. Однако это образование является американизмом потому, что в Испании соответствующее значение закрепилось за словом el desclavador. Для образования форм женского рода от существительных на – tor система предоставляет две возможности: – tora и – triz. Норма отбирает один из этих вариантов. Язык предпочитает actriz для обозначения актрисы и directora применительно к женщине—директору, сохранив actora 'истица' для юридической терминологии, а форму directriz 'директриса' для геометрической. Норма, следовательно, может превратить два взаимозаменимых суффикса в дистинктивные единицы.

С точки зрения нормы допустима оппозиция maestro: maestra 'учитель: учительница', но невозможно ministro: ministra 'министр: министерша (женщина—министр). Санкционируя estudianta 'студентка' и presidenta 'председательница', норма воспрещает amanta 'возлюбленная' и naveganta 'мореплавательница'. Иначе говоря, норма лишь частично реализует систему. Сейчас, как известно, норма образования форм жен. рода для имен лица расширилась, хотя и не для всех их значений.

Считая целесообразным и полезным различение нормы и системы, полагаем, однако, что неверно понимать систему как совокупность открытых и з а к р ы т ы х путей. Система может включать только продуктивные конструкции, образующие открытые ряды.[25]

Система словообразования складывается из двучленных парных моделей, которые могут воспроизводиться по аналогии. Например, при наличии пар casa: casita, libro: librito можно создать cuaderno: cuadernito, tarjeta: tarjetita и пр. Система словообразования определяет рост лексического состава языка, но и сама находится в прямой зависимости от сдвигов, происходящих в словаре. Перерождение значений слов, иноязычные заимствования, совпадение основ разных частей речи и прочие частные изменения, происходящие в лексическом запасе, отражаются на состоянии языка, вводя в него новые структурно—семантические оппозиции. Эти последние могут включаться в систему словообразования. Система словообразования и лексика языка взаимообусловливают друг друга. Это препятствует выделению функциональных оппозиций, составляющих систему словообразования, из того множества лексически связанных пар слов, которые встречаются в языке.

Применение антиномии «норма – система» способствует преодолению этих трудностей.

Отделение нормативных фактов помогает четче определить и яснее представить себе границы системы словообразования, очистить это понятие от «инородных тел», а также уточнить структурную функцию моделей, освободив ее от «груза» многочисленных лексических значений конкретных слов.

2. Проблема нормы

Теперь остановимся на понятии нормы применительно к словообразованию и отчасти лексике языка.

Словообразовательная конструкция заключает в себе лишь обобщенную семантику создаваемого слова. Так, испанские производные имена с суффиксом – dor указывают на исполнителя действия (предмет или лицо), обозначенного глагольной основой. Этим исчерпывается системная функция модели. Все те конкретные лексические значения, которыми обладают производные с суффиксом– dor, носят нормативный характер. Так, значение 'эксикатор' (хим.) закреплено за словом desecador нормативным путем, поскольку по своей структуре это слове могло бы относиться к любому 'сушите—лю'. Слово elector применяется лишь к избирателям (на выборах), хотя могло бы означать любого выборщика (например, выборщика цитат для толковых словарей). Это значение, следовательно, также нормативно. Elevador употребляется лишь в значении 'элеватор' (т. е. грузоподъемная машина). Это значение гораздо уже тех семантических возможностей, которые даны слову его структурой. Существительное el mostrador (от глагола mostrar 'показывать') может означать любой 'указатель'. Это общее значение совпадает по своему объему с системной функцией отглагольных имен деятеля на – dor. Кроме того, это название закрепилось за рядом конкретных предметов, таких как прилавок, стойка, циферблат, гномон (указатель высоты солнца). Эти значения ограниченней системного значения модели. Они носят нормативный, фиксированный характер.

El guión, созданное от глагола guiar 'вести, руководить', является по своей словообразовательной структуре nomen agentis и instrumen—ti. Это слово, следовательно, может обозначать все 'то, что ведет' или 'того, кто ведет'. На самом деле el guión лишено общего значения 'водителя', но имеет большое количество частных значений, каждое из которых соответствует агентивной (в широком смысле этого термина) функции модели. Ср. 'штандарт, хоругвь, флаг, справочник, сценарий, предварительный план, вожак (стаи) и др.

Общая функция модели реализовалась в языке в виде множества конкретно—предметных значений. Последние без труда подводятся под семантический тип «действователя» (агенса). Это дробление общего значения связано с действием языковой нормы.

Разумеется, при анализе предметной отнесенности слова следует различать (хотя иногда это нелегко сделать) перенос слова как целой (неделимой) единицы от нового воспроизведения словообразовательной конструкции для обозначения другого предмета. И тут и там закрепление значения производится языковой нормой, но в первом случае эта фиксация носит чисто лексический характер, во втором случае новая предметная отнесенность слова вытекает из функционирования системы словообразования.

Вся доза идиоматичности, содержащаяся в слове, определяется нормой и должна сбрасываться со счетов при построении строгой системы словообразования. Норма дополняет, конкретизирует модель при ее реализации, компенсирует недостающие в ней смысловые элементы, отсутствующую семантическую расчлененность.

Следует обратить внимание на то, что по некоторым словообразовательным конструкциям создаются слова, значения которых столь же общи и нерасчленимы как системное значение самой модели. Так, если существительные с суффиксом – dor часто обладают более конкретными значениями, чем это вытекает из их словообразовательной структуры, то прилагательные с этим суффиксом менее идиоматичны, выражая лишь то значение, которое предопределено самой моделью. Ср. bramador 'ревущий', registrador 'регистрирующий', aterrador 'устрашающий', moralizador 'морализирующий' и пр. То же относится и к прилагательным с суффиксом – able | – ible. Ср. realizable 'осуществимый', interminable 'нескончаемый', tolerable 'терпимый', irreparable 'непоправимый', insaciable 'неутолимый', incansable 'неутомимый' и пр. Признаковое значение не склонно распадаться, а предметное почти всегда членимо.

Разрыв между системным значением словообразовательной модели и лексическим значением образуемых по данной модели слов не для всех моделей одинаков. В одних случаях он сведен к минимуму или практически отсутствует. В других случаях, особенно в области образования существительных, имеющих предметное значение, он очень велик.

Нередко благодаря нормативному характеру значения слова оказывается возможным сосуществование в языке ряда образований, созданных по синонимическим моделям. Ср. el embocamiento 'вход (судна) в канал, пролив' и la embocadura 'устье, мундштук (музыкальных инструментов). За каждым из этих слов закрепляется одно из более конкретных значений в рамках системной функции данных синонимических конструкций. Так, краснодеревщик называется по—испански ebanista (а не ebanero). Напротив, медник обозначается словом calderero (а не calderista).

Присутствие в языке производного по одной лишь из синонимических моделей обусловлено действием нормативного фактора.

Hepедкo в словообразовании участвуют производящие основы полисемичных слов. Каждое значение этих слов кладет начало новому ответвлению, новому ряду производных.

Так, despido 'увольнение' образовано от despedir в значении 'увольнять', a despedida 'прощание' произведено от despedirse 'прощаться'. Связь despedir – despido и despedirse – despedida закреплена нормой.

Descargador 'грузчик' соотносится с descargar 'разгружать' и не связано с другими значениями этого глагола (например, 'стрелять, разряжать, освобождать от обязанностей' и пр.). Contar имеет два значения: 'рассказывать' и 'считать'. Каждое из этих значений образует особое имя действия: el cuento 'рассказ, сказка', la cuenta 'счет'. Enarbolar 'поднимать флаг' соотносится с существительным el árbol 'древко, мачта', хотя это значение является для слова árbol 'дерево' лишь побочным, периферийным. Ensillar 'седлать' создано от существительного la silla в значении 'седло' и никак не взаимодействует с семантическим стержнем этого слова ('стул').

Значение производных соотносится с одним из значений производящей основы в соответствии с системой словообразования, но сама связь именно с данным, а не каким—либо другим значением закрепляется языковой нормой.

В испанском языке нередко наблюдается совпадение производящих основ разных имен.[26] Это вызывается тем, что некоторые существительные различаются лишь своим конечным гласным. Последний же остается за пределами производящей формы слова. Ср. el manto 'накидка, плащ', la manta 'одеяло, шаль', el barco 'судно, корабль', la barca 'лодка', la madera 'древесина', el madero 'бревно', la copa 'бокал, кубок', el copo 'пряжа, кудель' и пр. Соотношение вторичных образований с производящей основой устанавливается в этом случае путем нормативной фиксации. Так, el barquero 'лодочник' и barquear 'перевозить на лодке' лексически соотнесены с la barca, a embarcar (se) 'погружать(ся) на корабль' образовано от el barco. Desplazar 'перемещать, вытеснять' создано от la plaza 'место, площадь', a aplazar 'откладывать, отсрочивать' образовано от el plazo 'срок'. Enmaderar 'обшивать древесиной' произведено от основы существительного la madera 'древесина' и несопоставимо с el madero 'бревно'. Rayar 'граничить, чертить', rayado и rayoso 'полосатый' образованы от la raya 'черта, граница, полоса', хотя по структуре их можно было бы понять и как произведенные от el rayo 'луч, молния'.

Часто устанавливаются весьма причудливые и никак не мотивированные системой языка связи между разными значениями производящей основы и вторичными образованиями. Так, производные от основы banc– соотносимы с самыми различными значениями существительных el banco 'скамья, банк, мель, стая (рыб) и пр. и la banca 'скамья, стол, прилавок, банк (карт.) и др. Например, глагол embancar 'садиться на мель' образован от существительного el banco в значении 'мель'. Глагол desbancar 'очищать место от скамеек соотносится с соответствующими значениями существительных el banco и la banca. Одноструктурный (омонимичный) глагол desban– car 'сорвать банк' возник от la banca 'банк (карт.). Следовательно, embancar – desbancar не образуют соотносительной пары приставочных глаголов, обычной для системы испанского словообразования (ср. emplumar – desplumar, empolvar – despolvar и пр.). Эта возможная пара разорвана языковой нормой. El banquero 'банкир' произведено от el banra 'банк'. Такого же происхождения прилагательное bancario 'банковый, банковский'. El banquero 'банкомет' уже возводится к la banca. Сложное существительное la bancarrota 'банкротство' (калька с итальянского) содержит в качестве своего стержневого компонента форму la banca, но по значению сопоставимо с существительным мужского рода el banco 'банк'. Вся эта сложная словообразовательная зависимость производных слов от производящих основ, превращенная в статические связи между готовыми словами, не может быть выведена из системы деривации. Эти соотношения закреплены в значениях слов чисто нормативно.

Очень запутанные семантические и деривативные взаимодействия складываются среди слов, содержащих производящую основу tall-. Эту основу мы находим в таких первичных существительных, как talla 'рост, скульптура, фигура', talto 'стебель, побег', talle 'стан, талия, покрой'. Анализируя значения производных слов, обнаруживаем, что tallecer и entallecer 'прорастать, давать побеги', talludo 'с длинным стеблем' созданы от el tallo. Tallista 'скульптор, резчик' произведено от la talla 'скульптура', того же происхождения глаголы entallar и tallar 'гранить, обтесывать'. Глагол entallar 'быть в талию, хорошо сидеть' образован от el talle. Соответственно и el entallado 'насечка' и entallado 'сшитый по талии' – произведены от основ разных слов.

Весь этот клубок отношений нельзя было бы распутать, руководствуясь лишь системой словообразования, не зная, как протягиваются нити, соединяющие производное слово с производящим. Разумеется, все вторичные слова были созданы в соответствии с законами словообразования. Однако особенности испанской лексики не всегда позволяют, чтобы эти системные закономерности превратились в четко различимые линии, определяющие семантические отношения между готовыми словами. Этому мешают такие факторы, как многозначность производящей основы, совпадение основ разных слов и пр. Лишь языковая норма снимает ту структурную и семантическую расплывчатость, которая возникает в связи с указанными явлениями. Норма устанавливает, с каким первичным словом следует соотносить производное. Она группирует слова в лексические гнезда, устанавливает сетку отношений между готовыми лексическими единицами. Норма в данном случае не столько компенсирует недостающую конкретность системы словообразования, сколько вносит необходимую ясность в семантические отношения между единицами лексического запаса языка в его синхронном состоянии.

Если полисемична не производящая основa, a сама конструкция, то действие нормы, фиксирующей лишь одно из возможных значений слова, связано уже непосредственно с особенностями системы словообразования. Например, суффикс —ón, присоединяясь к основе глагола, создает либо имена деятеля (tragón 'обжора', empollón 'зубрила'), либо имена действия (empujón 'толчок', tirón 'дерганье'). Эти весьма разные значения не совмещаются в рамках одного слова. Однако сама структура производного имени не может подсказать, каким из двух возможных значений оно обладает. Действие нормы, закрепляющее за словом одно из значений, вызвано многозначностью деривативной модели.

Аналогичное явление наблюдается при функциональной неопределенности модели словообразования. Например, глаголы, образованные по типу rojo – enrojecer, могут иметь любое залоговое значение. Последнее не уточнено структурой модели. Эти глаголы могут быть медиальны (ср. enrojecer 'краснеть', envejecer 'стареть'), каузативны (ср. enmollecer 'смягчать', ennegrecer 'красить в черный цвет, омрачать') либо совмещать в себе оба значения (ср. enriquecer 'обогащать, разбогатеть', enmudecer 'заставлять замолчать, онеметь, замолкнуть'). Словообразовательная структура этих слов одинакова, но их смысловой профиль различен. Распределение этих значений происходит нормативным путем и не вытекает из функции словообразовательной модели.

Действие нормы и в этом случае связано с особенностями системы словообразования.

Приведем еще один пример, показывающий, что нормативный фактор восполняет структурную недифференцированность словообразовательных моделей. В испанском языке существуют соотносимые пары возвратных и невозвратных глаголов. Структура произ—водных имен действия для всех них одинакова. По значению же nomina actionis нередко связаны лишь с одним членом производящей пары. Так, sentada 'сидение' образовано от sentarse 'садиться', levantamiento 'восстание' от levantarse 'восставать', desengaño 'разочарование' от desengañarse 'разочаровываться', espanto 'испуг' от espantarse 'испугаться'. Такого рода односторонняя связь не выражена структурой производного имени и закреплена в языке чисто нормативно.

Наконец, действие нормы увеличивает разрыв между структурой существующих в языке слов и системой активных моделей. Например, современная деривация не предусматривает создания имен с суффиксами – engo, – (a)ndera, но нормативный (не мотивированный системой) характер лексики позволяет употреблять существительные и прилагательные, созданные ранее при помощи этих элементов (ср. frailengo, abolengo, lavandera). Выше была дана беглая характеристика той роли, которую выполняет в словообразовании и отчасти в лексике языка нормативный фактор. Упор при этом был сделан не столько на то, что норма сохраняет в языке устаревшие словообразовательные конструкции – это скорее область лексики, чем деривации, сколько на роль нормы в самой реализации системы словообразования, в ее конкретно—языковом преломлении.

В заключение этого раздела подчеркнем, что нормативный фактор действует активно при необходимости закрепить за словом область его референции. Вместе с тем в живом испанском дискурсе выбор дериватов бывает достаточно вольным. Говорящие относятся к словообразованию, особенно композиции, творчески. Норма ставит предел своеволию говорящих, в сознании которых присутствует система деривации. Она избыточна и тем самым открывает перед своими потребителями – корреспондентами газет и писателями – широкие творческие возможности, приближаясь по своей «несдержанности» к синтаксическим структурам, о чем будет сказано в главе VIII.

Так «политические» суффиксы не знают ограничений в употреблении. Вот несколько примеров из газеты El Pais (18.10.04): juancarlismo, felipismo, digitalismo, mañanismo (склонность откладывать дела на завтра), emiliarse 'переписываться по электронной почте (e—mail), а также с адресатом по имени Emilio'. Вот пример свободы создания образов: Desde niño a Pedrito Tinoco le habian dicho alunado y como siempre andaba con la boca abierta – comemoscas (Vargas Llosa M.). Свобода словотворчества обернулась в испанском языке (особенно Латинской Америки) обилием прозвищ (см. примеры в гл. VI–VIII).

3. Об основе слова

Одним из принципов, на которые должно опираться описание синхронной системы словообразования, является учет различия между словообразовательной и морфологической структурой основ слова.

Словообразование устанавливает системные отношения, регулирующие создание новых лексических единиц. Морфология занимается структурой имеющихся в языке слов. В словах откладываются и сохраняют свою значимость лексические элементы разных исторических эпох. Они еще не утрачивают семантического веса внутри слова, которое остается мотивированным в своем значении. Не все слова, морфологически членимые, соответствуют живым нормам словообразования, не все слова, сложные по своему составу, могут служить образцом, по аналогии с которым моделируются новые слова. В языке продолжают существовать элементы, утратившие словообразовательную силу, выпавшие из системы деривации, либо еще не получившие определенной функции, не вошедшие в строй языка, но уже осмысленные языковым сознанием. В языке живут также компоненты слов, проникшие в него в результате заимствований, и, что особенно важно для языков романской группы, в составе латинизмов.

Итак, многие элементы, сохраняющие свою значимость с точки зрения морфологии слова, не входят в то же время в систему словообразования. Не входят в систему языка всякого рода случайные, нерегулярные образования, содержащие живой аффикс, но структура которых отклоняется от нормального типа деривации. Так, испанский суффикс – able | – ible выделим в словах amigable, saludable, bonancible. Однако эти прилагательные, возникшие от именных основ, не служат моделью словообразования в современном языке. Не являются продуктивными также прилагательные типа espantable, agradable, durable, dañable, в которых суффикс выражает активное, а не пассивное отношение к действию. Не принадлежат к системе языка и такие модели, как feriante, galante, cabildante, comediante, содержащие основы существительных, а не глаголов, хотя и в этих словах сама выделимость суффикса не подлежит сомнению. Следовательно, в синхронное описание структуры слов включаются и соотносительные пары, представляющие как бы потенциальные типы словообразования. Напротив, синхронное изучение словообразования оперирует лишь реально действующими моделями. Синхронное словообразование изучает типы, по которым моделируются новые слова. Морфология основ изучает реальный состав входящих в язык слов.

К числу пассивных морфем могут относиться и аффиксы иностранного происхождения, попавшие в язык в составе заимствован—ных слов. Отсюда естественно сделать вывод, что изучение синхронного словообразования и анализ структуры слова основываются на разных принципах. Синхронное словообразование исходит из продуктивности типа, из его самостоятельности, морфология – из значимости элемента слова.[27]

Компонентам слова свойственна разная степень выделимости. Наиболее рельефно выступают те из них, которые в данный период развития языка обладают словообразующей функцией либо употребляются самостоятельно. Можно утверждать поэтому, что выде—лимость морфемы связана с ее ролью в словообразовании. Однако эту зависимость не следует понимать прямолинейно. Многие элементы могут функционировать в языке самостоятельно и в то же время с трудом осознаваться в составе слов в силу их последующего семантического развития. В этой связи возникает специфический для морфологии основ вопрос о том, насколько нарушение семантических отношений влияет на разложимость слова. Следует ли членить, например, такие испанские слова, как gallardo (от gallo), despedir (от pedir), galante (от gala) и пр.? Этот вопрос должен решаться в рамках более общей проблемы тождества языковых элементов.

Итак, аффиксальные компоненты слова могут обладать одновременно значимостью и продуктивностью. Их активность вводит их в круг словопроизводства, а их семантическое содержание определяет их участие в мотивировке значения слова, формирует его внутренний образ. При изучении синхронного словообразования принимается в расчет функциональная нагрузка элемента; исследуя синхронную морфологию слова, мы обращаем внимание на его значимость (valeur). Выясняя значение морфемы, возможно выделять ее в составе любого слова. Так, значение префиксов des– и in– одинаково ясно выступает в таких словах, как desarrollar, deshojar, desequilibrar, desesperar(se), independiente, incumplido, inquieto, и таких, как desarrollo, deshoje, desequilibrio, desesperanza, independerse, incumplir, inquietar, хотя первый ряд слов действительно образован при помощи данных приставок, а второй нет. Основы перечисленных слов в равной степени мотивированы. Напротив, изучение словообразовательной функции элемента не допускает подобного произвола в выборе материала. Роль аффикса в словообразовании можно обнаружить, лишь наблюдая над структурой и значением слов, созданных при его прямом участии.

Мы говорили о компонентах слов, объединяющих семантическую значимость и словообразующую активность. Но если нельзя себе представить элементы продуктивные, но не осмысленные, то вполне возможно существование морфем значимых, но не функционирующих самостоятельно. Понятно, что не все аффиксы, встречающиеся в составе слов, сохранили продуктивность. Такие морфемы, как – mienta | – menta, – ita, – ezno, – amen, – ático, – iento, не создают в испанском языке новых слов, но, встречаясь в составе готовых единиц, они легко в них выделяются, чему способствует наличие аналогических образований. Ср. herramienta, vestimenta, cornamenta; israelita, jesuita; lobezno, viborezno; certamen, botamen, pelamen; ponzoñiento, soñoliento, avariento, grasiеnto, hambriento; lunático, asiático, friático. Эти элементы мотивируют значение слова[28] и поэтому должны изучаться в морфологии основ слова, но они не имеют никакого отношения к словообразованию данного периода.

Э. Пишон в одной из своих работ по теории словообразования[29] назвал механизм, ведущий мысль от производящей основы к производному слову, démarrage psychologique (т. e. психологическое отделение, отправление). Действие этого устройства, согласно Э. Пиш—ону, позволяет нам создавать новые слова. Механизм, ведущий мысль от производного слова к производящей основе, Э. Пишон назвал amarrage psychologique (т. e. психологическое сцепление, присоединение). Действие этого аппарата мысли позволяет нам понимать слова, даже если мы никогда раньше их не слышали. Наблюдая за непродуктивными морфемами, мы замечаем, что механизм amarrage, т. е. ассоциирование слова с определенной структурной серией, еще функционирует, хотя, возможно, и на холостом ходу, а процесс démarrage оказывается уже замершим.

4. Остаточная выделимость компонентов слов

Выше говорилось об аффиксах, отличающихся друг от друга наличием или отсутствием активности, но входящих в определенные морфологические серии. Наряду с ними существуют также единичные элементы, значение которых не опирается на аналогию. Ср. такие русские слова, как попадья, сухомень, болтовня, молодежь, луковица, успех, cр. такие испанские слова, как terráqueo honesto, limítrofе, ranacuajo. Единичные компоненты обладают так называемой остаточной выделимостью в составе слова. Их граница oбусловлена границей соседнего элемента, а их семантическая нагрузка в современном языке определяется как разница в значении всего слова и другой его части. Она носит, следовательно, как бы вторичный характер. Вопрос о выделимости подобных элементов, неповторимых и единственных в свое роде, должен решаться только в плане изучения морфологии слова. Но так как он наиболее очевидно вскрывает разницу в исследовательских приемах, используемых при морфологическом членении слова и при синхронном изучении словообразования, остановимся на нем несколько более подробно.

Проблема остаточного значения неоднократно дискутировалась на страницах лингвистической литературы. Одни ученые полагали, что единичные компоненты могут быть выделены в составе слова. Другие возражали против этого, третьи считали, что это возможно только по отношению к аффиксам. Так, Л. Блумфилд утверждал, что единичные элементы (unique constituents), встречающиеся лишь в одной комбинации, являются языковой формой. Если составная единица кроме общей части содержит остаток, такой как cran– в cranberry, который не встречается ни в какой другой сложной форме, то этот остаток есть также языковая форма, это единичный компонент комплексной формы,[30] писал Л. Блумфилд. Точка зрения Л. Блумфилда повлияла на взгляды многих американских дескриптивистов, которые в большинстве случаев стремятся соблюдать принцип морфемной полноты слова (morphemic accountability).[31] Например, Дж. Гринберг, вводя для выделения морфем принцип «квадрата» (square), т. е. необходимого наличия в языке сочетаний типа АС: ВС:: АD: ВD (eating: walking:: eats: walks), сразу же оговаривается, что от этой нормы следует отступать, если речь идет о единичных элементах типа huckle– в huckleberry.[32] Иного мнения придерживается Д. Болинджер, считающий, что значимость элемента слова определяется свойственной ему свободой сочетаемости.[33] Он отрицает саму возможность существования в языке остаточного значения, устанавливаемого методом вычитания, методом выяснения семантической разности.

Г. О. Винокур[34] дифференцировал вопрос о неповторимых компонентах слова, по—разному решив его применительно к основе и аффиксу. Г. О. Винокур полагал, что аффикс может быть выделен в слове, даже будучи единственным в свое роде. В то же время производящая основа не может быть обособлена, если она не встречается в свободном виде. Действительно, семантика основы и значение аффиксов существенно различаются по своему характеру и объему. Однако эта разница не настолько велика и принципиальна, чтобы помешать суммированию этих величин в единой семантике слова.[35] Следовательно, это величины, которые могут быть приведены к одному знаменателю.

Вполне понятно, что выведенные методом вычитания значения будут лишь самыми общими. При этом содержание единичного аффикса существенно не отличается от значения обычного элемента словообразования. Например, функция суффикса в слове попадья близка к роли суффикса в словах ударница, поэтесса, курсантка и др. Функция суффикса в прилагательном terráqueo очень сходна с ролью суффиксов в таких словах как terreno, terreo, terrero. Напротив, семантика единственной в своем роде производящей основы оказывается весьма своеобразной, отличаясь от значения основы, имеющей самостоятельное употребление. Единичная основа не содержит мотивировки значения слова. Она непосредственно отсылает к предмету мысли. Содержание ее таково же, как содержание основы простого непроизводного слова. Именно это соображение, по—видимому, побудило Г. О. Винокура расчленить проблему остаточного значения части слова.

Единственные в своем роде элементы слова не относятся к системе словообразования. Однако, обладая языковой ценностью, они потенциально могут получить также продуктивность, поскольку любое семантическое соотношение в языке как бы всегда является первой частью пропорции, по аналогии с которой могут быть созданы другие, так же соотносимые, пары. Так, шуточный вопрос о том, как будет женский род от слова клоп, предполагает ответ клопадья, опирающийся на модель поп: попадья, в которую входит единичный суффикс. Точно так же могут обособиться и получить самостоятельное употребление единичные основы слов.[36] Английские глаголы to burgle, to butch, to enthuse, to frivol, to laze, to peeve выделены путем регрессивной деривации из слов burglar, butcher, enthusiasm, frivolous, lazy, peevish. Ср. также в испанском языке образование существительного asco 'отвращение' путем обратной деривации от прилагательного asqueroso 'отвратительный'. Слово leva 'сюртук' возникло в результате отпадения элемента – ita, понятого как уменьшительный суффикс, в слове levita. Эти примеры еще раз свидетельствуют о том, что языковое сознание связывает с единичными компонентами (основой и аффиксами) определенное значение.

Следует обратить внимание еще на одно обстоятельство, подтверждающее сделанный вывод. При соединении единичных для данного языка основ с суффиксами отглагольного словопроизводства, выражающими отношения, близкие к грамматическим, полученные слова оказываются весьма сходными по своей смысловой структуре с обычными девербальными производными. Например, combustible осознается так же, как quemable, производное от глагола quemar 'жечь', хотя глагола combustir в испанском языке не существует. В этой области нередко наблюдаются случаи обратного словообразования. Ср. legislar от legislador, ilar от ilación, reivindicar от reivindicatorio и др. При словопроизводстве, построенном на четких семантических отношениях единственные в своем роде основы получают определенную семантическую наполненность. Так, основа существительного secreción 'выделение', несомненно, осознается как глагольная, и в нее вкладывается значение 'выделять'. Основы прилагательных fragante 'благоуханный, ароматный', permeable 'промокаемый', compatible 'совместимый' также ощущаются как глагольные, и с ними ассоциируются определенные значения. Следовательно, когда производные слова лишены идиоматичности, наличие значения у аффиксального элемента позволяет связать с производящей основой языковое значение, имеющее весьма четкие контуры, даже если эта основа не встречается в других комбинациях.

Приведенные соображения свидетельствуют о том, что критерий и, следовательно, приемы выделения значимых элементов слова (морфем) являются иными, чем критерий и приемы выделения элементов, действующих в словообразовании.

Указанная разница в приемах проявляется не только тогда, когда речь идет о единичных компонентах слова. Ее не менее важно соблюдать при анализе слов, в которых аффиксальный элемент получает новое, необычное для данной модели значение. Последнее нередко возникает в результате семантического развития слова, его переосмысления. Так, например, суффикс —ón, соединяясь с названиями частей тела, указывает на посессивность, выделяя доминирующее свойство субъекта. Ср. narigón 'носатый', cabezón 'большеголовый', barrigón 'пузатый'. Такие, слова, как pelón и rabón, также, возможно, первоначально употреблялись в аналогичном смысле. Затем в них возобладало отрицательное значение, ставшее прямым и единственным. В настоящий момент pelón означает 'лысый, безволосый', a rabón – 'бесхвостый', 'куцый'. Значение слова pelón стало ассоциироваться с глаголом pelar 'ощипывать', 'выдирать волосы', которому было придано страдательное значение. Антонимическое же значение передается прилагательным cabelludo, синонимия суффиксов —ón и – udo сначала запутала деривации аугмента—тивов, а потом активность перешла к суффиксу – udo; ср. rabudo 'хвостатый'. Приведенный пример показывает запутанные и подвижные отношения между морфологическим и деривативным составом испанских слов.

Очевидно, что морфологическая ценность аффиксального элемента бывает либо равна его словообразовательной функции, либо превосходит ее, является более расчлененной, многогранной, богатой оттенками. Значение морфемы, однако, никогда не может оказаться уже, беднее, прямолинейней ее возможностей в словообразовании.

Выше говорилось, что изменение семантики целого может вести к преобразованию функции аффиксального элемента. В этом случае слова не выпадают из соответствующего лексического гнезда. Однако возможен другой случай, когда смысловое перерождение целого отражается именно на семантике корневого элемента, отрывая слово от лексической семьи; ср. galante, gallardo, despedir(se), proponer, prometer, proceder. Разложение таких слов на морфемы, по—видимому, остается допустимым, хотя производящая основа и проявляет тенденцию к поглощению аффикса.

Синхронное состояние словообразования не совпадает с морфемным составом имеющихся в языке слов. Однако различие между этими аспектами языка заключается не только в том, что они оперируют разным конкретным материалом. Оно, как представляется, имеет еще и другую сторону. Действующее в языке словообразование принадлежит к langue уже в силу своей системности, в то время как морфология основ слов относится скорее к области parole, поскольку мы говорили пока об изучении морфемного состава всех имеющихся в языке слов, включая все случайное, индивидуальное, частное.

5. Проблема продуктивности словообразовательных моделей

Выше речь шла о том, что критерием выделения словообразовательных типов, входящих в синхронную систему языка, является их продуктивность. Определение активности модели словообразования представляет трудности при составлении описательной грамматики языка.

Некоторые ученые cчитают проблему продуктивности практически неразрешимой. Так, один из видных представителей дескриптивизма – З. Хэррис писал: «Методы описательной лингвистики не могут выявить степень продуктивности элементов, поскольку последняя определяется разницей между нашим корпусом (который может охватывать весь современный язык) и неким будущим корпусом языка».[37] Все же, понимая кардинальное значение этого вопроса для воссоздания правильных пропорций в системе языка, З. Хэррис допускал использование с этой целью некоторых приемов дескриптивной лингвистики. Вот один из них. Если большое число элементов класса А вступает в сочетание c элементами класса X, то создается высокая степень вероятности аналогичного соединения других элементов этих двух классов. При наличии этого условия можно считать конструкцию продуктивной.[38] 3. Хэррис, как и другие представители его школы,[39] рассматривает продуктивность синтаксических и словообразовательных моделей в одном плане, используя в том и другом случае одинаковые приемы исследования. На самом деле специфика словообразования в его отношении к лексическому составу языка требует особого метода наблюдений. Продуктивность синтаксической конструкции большей частью бывает тождественна ее употребительности, так как она организуется в процессе речи. Активность словообразовательной модели не всегда совпадает с ее распространенностью, поскольку ранее созданные слова продолжают жить и употребляться в языке. Они могут в определенный момент преобладать над моделью, получившей активность, но еще не создавшей многочисленного лексического ряда. Поэтому в области словообразования нельзя прямолинейно отождествлять степень распространения конструкции с ее жизнеспособностью.

Другие ученые, занимающиеся также вопросами синхронии, подчеркивают, что описание современного словообразования не может быть верным без учета продуктивности деривативных оппозиций. Это главный признак, позволяющий дифференцировать живые и омертвевшие части языкового организма.[40] «Может быть, полезно перечислить непродуктивные типы соотношений, – пишет Х. Марчанд, – но по сути дела они не больше характеризуют структурную систему деривации, чем, скажем, римские бани, выстроенные в наш век по приказу миллионера, характеризуют банные заведения какой—либо страны».[41] Признавая необходимость выявления активных моделей современного языка, Х. Марчанд рекомендует использовать для этого некоторые данные диахронии.[42]

Более подробно разбираются приемы выделения активных элементов языка в большом исследовании К. Пайка,[43] ученика и последователя Сэпира. К. Пайк выдвигает следующие признаки продуктивности морфемы и граммемы (ниже приводятся только тесты, относящиеся к категориям словообразования). Можно считать аффикс активным, если его комбинация с основой возникла в недавнее время. Однако, оговаривается К. Пайк, этот критерий лишен точности. Не ясно, например, довольно ли одного неологизма, для того, чтобы признать морфему продуктивной. Не всегда можно также сразу определить, является ли новое слово общепринятым или индивидуальным. Этот тест заключается в сопоставлении разных языковых состояний и лежит, следовательно, в плане диахронии. Следующим условием активности является наличие у морфемы значения или структурной функции. Этот признак может быть выяснен двумя способами. Первый из них заключается в косвенном опросе информантов. Второй – в наблюдении над участием морфемы в словообразовании. Если морфема вносит в общую семантику слов одно и то же значение, можно полагать, что она обладает регулярной смысловой нагрузкой. Если один из предложенных тестов дает положительный результат, а другой – отрицательный, морфему следует считать полуактивной.

Активными признаются также те морфемы, значение или функция которых может быть выяснена только в ответ на прямой вопрос информанту. В этом случае, как и во многих других, К. Пайк отходит от методики дескриптивистов. Последние считали нецелесообразным спрашивать информантов о значении морфем. Носитель языка легко может дать ложный ответ, сообщив, например, что пассивная морфема cran– в cranberry 'клюква' означает 'красный'.[44] Активными, согласно К. Пайку, являются также морфемы, на границе которых возможна пауза либо интонационный перебой, отсутствующий на рубеже пассивных морфов. Ср. recover 'вернуть, получить обратно' и re'cover 'вновь покрыть'. Во втором слове префикс несет второстепенное ударение, которого нет в первом глаголе. Морфема признается активной, если она легко выделима в потоке речи и имеет четкие границы.

Вот те основные признаки активности, которые предлагает использовать К. Пайк. Как нетрудно было убедиться, он прибегает к данным истории языка, сочетая их с приемами синхронного исследования.

Автор ничего не говорит о том, какие из отмеченных тестов являются достаточными для определения активности морфемы, а которые из них носят вспомогательный, контрольный характер.

К. Пайк ставит проблему активности морфемы в плане анализа структуры слова. Признаки активности для него есть принципы членения слова.

Некоторые представители дескриптивной лингвистики пытаются преодолеть трудности выделения живых способов словообразования при помощи статистического метода. Остановимся на одной из подобных работ, посвященной английскому словообразованию.[45] Ф. Харвуд и А. Райт строят свое исследование на данных частотного словаря Торндайка и Лорджа.[46] Словарь состоит из двух частей. В первую часть входят 19440 наиболее распространенных слов, частотность которых дана из расчета на один миллион. Во вторую часть включены 10560 слов с частотностью употребления на 18 миллионов. В статье Ф. Харвуда и А. Райта приводятся сведения о том, сколько раз встречается тот или иной суффикс в первой и второй частях словаря. Дополнительно указывается число сочетаний суффикса со связанными и свободными основами, причем в особом приложении перечисляются все возможные фонетические варианты основ. Специальная таблица содержит сведения о суффиксальных образованиях, произведенных от слов, не входящих в первую часть словаря. Приводятся также цифры об употребительности простого слова по сравнению с производным. Это, как пишут авторы статьи, позволяет судить, насколько живо ощущается говорящими тот или иной суффикс. В отдельной таблице освещено участие в словообразовании разных частей речи. Во втором разделе работы показаны типы эквивалентности суффиксальных производных синтаксическим конструкциям. На нем мы специально останавливаться не будем.

Организованные подобным способом данные весьма полезны при изучении словообразования. Однако прочной основы для решения проблемы продуктивности они не содержат. Активность аффиксов не определяется структурой наиболее употребительных слов, так как обычно они образуют уже отстоявшийся фонд, сформированный в прежние периоды развития языка. Напротив, текущее словообразование часто производит слова, не сразу получающие широкое распространение. Мы не говорим уже о разного рода специализированных терминах, принадлежащих к периферийным областям лексики. Статистические данные всегда основываются на структуре существующих слов. По ним можно судить о морфемном составе лексики, но они не создают правильного представления о действующем в языке словообразовании. Это очень хорошо видно на примере цифр, приведенных в цитированной уже работе С. Мёрфи. Среди 1030 собранных им производных существительных чаще всего встречается суффикс – ión (107 раз), образующий имена действия. Суффикс – miento, имеющий то же значение, входит в состав только 26 слов.[47] На самом деле – miento является весьма активным элементом, в то время как – ión вошел в испанский язык преимущественно в составе латинизмов. Ср. ecuación, petición, posición, absolución, revolución, alusión, visión, concepción, ficción, acción, erudición, emoción и пр.

Приведем еще пример. В испанском языке увеличивалось количество производных с суффиксом – tud/-ud (лат. – tute). Однако рост числа слов данной структуры шел исключительно за счет вхождения в язык культизмов (таковы altitude, ingratitude, juventud, multitude, semilitud, solicitud, virtud). Многие из них сохранили доселе свою употребительность. Однако новых слов с этим суффиксом практически не образуется. Его функцию (образование имен качества) взял на себя суффикс – dad (лат. – tate). В староиспанском языке с этим суффиксом соперничал суффикс – ez/-eza, особенно частотный в сочинениях Альфонса Мудрого, но и он по продуктивности не идет в сравнение с суф. – dad (-tad, – edad, – idad), который и в этом случае вышел победителем, обнаружив превосходящую соперников лексическую силу.

Суффикс – ez сохранил свою позицию почти исключительно в именах собственных (Gómez, Alvárez, González, Sánchez, Ramírez и др.). Суффикс – eza закрепился в большой серии общеупотребительных слов (pobreza, limpieza, nobleza, belleza, riqueza, tristeza, firmeza и др.)

Как бы быстро не менялся язык, в нем веками не стирается связь между формальной и содержательной структурами слов.

Приведенный пример показывает, насколько живо ощущение словообразовательной структуры слова у носителей языка. Даже латинизмы и культизмы, слова производные от латинизмов, в течение веков сохраняют способность служить моделью для аналогичных образований.

Хотя – (i)tud обладает как бы нулевой продуктивностью, иногда внезапно возникают включающие его слова: negritud (< fr. négritude), аналог berberitud, gitanitud. Были зафиксированы также: inexpli—citud, implicitud, definitud. Ср. также неологизмы netitud, planitud, similaritud (Bustos 1986).

Статистические данные употребления аффиксов характеризуют скорее структуру существующей лексики, нежели синхронную систему словообразования, отражающую развитие феноменов живой жизни.

Ф. Брюно замечает: «Продуктивность суффиксов зависит от разного рода условий, главным из которых является их полезность. В индустриальный век, подобный нашему, суффиксы, образующие названия машин, обладают особой активностью».[48]

Ниже будет видно, что при изучении системы словообразования очень существенно отличать собственно лингвистические факторы, ограничивающие активность модели, от факторов неязыковых, связанных с развитием понятий, составляющих содержание лексики языка.

К нелингвистическим причинам, влияющим на функционирование моделей, могут быть отнесены следующие: 1) объем и темпы расширения понятийной категории, соответствующей данному типу словообразования; 2) количество слов, могущих служить производящей основой.[49] Отсутствие неологизмов, вызванное одним из этих факторов, не обязательно свидетельствует об омертвении словообразовательной модели. Так, испанский суффикс – astro употребляется для образования слов весьма частного значения и ассоциируется с ограниченным числом производящих основ. Ср. следующий семантически однородный ряд: hijastro, – а 'пасынок, падчерица', padrastro 'отчим', madrastra 'мачеха', hermanastro, – а 'сводный брат, сестра', yernastro 'муж падчерицы' и др. Число таких слов как бы заранее определено в языке и вряд ли может увеличиваться. Это замкнутая лексическая категория. Однако вся группа слов этого значения построена по единому структурному образцу.[50] Поэтому суффикс весьма ясно ощущается говорящими. Он должен, по—видимому, быть отнесен к синхронной системе языка, несмотря на то что его словообразовательные возможности уже практически исчерпаны. Приведем любопытный диалог, взятый из повести М. Унамуно.

– Pues que vamos a tener un nietito …

– ¿Nietito? ¡Tuyo! ¡Mío será nietastrito! … No, no, a mi me gusta propiedad en la lengua. El hijo de la hijastra, nietastrito.

– Y el hijastro de la hija ¿cómo?

– Tienes razón, Rosita… Y luego dirán que es rica esta pobre lengua nuestra castellana…, rica lengua, rica lengua…

Y Emeterio se quedó pensando, al ver a Paquito:

– Y éste, el hijo político de mi mujer, ¿qué es mío? ¿Hijastro político? ¿O hijo politicastro? ¿O hijastro politicastro? ¡Qué lío!» (Una—muno).

(У нас скоро появится внучонок. – Внучонок? Твой! Мне он будет не родным внуком! Нет, нет, я люблю употреблять слова по назначению. Сын моей падчерицы не приходится мне родным внуком. – А как называется пасынок дочери? – Ты права, Розита… А еще говорят, что богат наш бедный испанский язык… Богатый язык, богатый язык… – И Эметерио задумался, увидев Пакито: ¿А этот, зять моей жены, кем приходится он мне? Hijastro político или hijo politicastro или hijastro politicastro? Какая путаница!).

В приведенном отрывке любопытны два момента. Один из собеседников обращает внимание на то, что слово nietastro по существу двусмысленно. Оно может обозначать как сына падчерицы, так и пасынка дочери. Но сейчас для нас важнее другое. В испанском языке существуют специальные слова для обозначения отношений свойствá. Ср. yerno 'зять', nuera 'невестка', suegro' 'тесть, свекор', suegra 'теща, свекровь'. К основам этих слов может присоединяться суффикс – astro, ср. yernastro 'муж падчерицы'. Кроме отмеченных слов, все больше укрепляется в языке другой способ обозначения свойственников, согласно которому к названию родственников прибавляется прилагательное político, ср. hijo político 'зять', hija política 'невестка', padre político 'тесть, свекор', madre política 'теща, свекровь'. Эмитерио, один из собеседников в приведенном диалоге, употребляет для обозначения зятя фразеологизм hijo político и хочет образовать от этого сочетания название мужа падчерицы. Но тут он попадает в тупик. Он чувствует, что должен использовать суффикс – astro, но сомневается, к какому компоненту следует его прибавить: к первому (hijastro político), второму (hijo politicastro) или к обоим одновременно (hijastro politicastro).

Суффикс – astro, как уже говорилось, семантически связан с замкнувшейся лексической категорией. Он как будто замер, истощив свои словообразующие возможности. Однако в испанском языке произошла замена некоторых названий свойства, служащих для– astro производящей основой. Это вновь втягивает – astro в словообразование. Разобранный пример показывает, что – astro, не создавая новых слов, сохранял свои позиции в системе словопроизводства. Следовательно, отсутствие неологизмов с тем или иным аффиксом не всегда свидетельствует о его выпадении из строя языка.[51]

В аналогичном положении находятся русские суффиксы– ина и– ика, образующие названия сортов ягод. Ср. калина, рябина, малина, смородина; голубика, ежевика, земляника, клубника, костяника и пр. Функционирование этих элементов парализовано тем, что в природе практически не возникает новых разновидностей ягод. Значит ли это, что суффиксы– ина и– ика являются мертвыми элементами, характеризующими только морфологию ранее созданных слов? Можно полагать, что нет, так как большинство названий ягод оформлено одним из этих суффиксов. Последние, следовательно, не утрачивают ассоциации с указанной семантической категорией.

При синхронном исследовании словообразования необходимо иметь в виду принципиальную разницу между замкнутостью понятийного (лексического) класса и замкнутостью словообразовательного ряда. Последняя обычно характеризуется тем, что соответствующая лексическая категория начинает обслуживаться другими языковыми (не обязательно словообразовательными) средствами. Можно, например, говорить о непродуктивности суффикса – (i)ento (ср. grasiento, avariento, polvoriento), поскольку его значение принял на себя элемент – oso (ср. arenoso, pastoso, generoso и даже grasoso, avaricioso, polvoroso). Однако неправильно относить к диахронии такие аффиксы, как исп. – astro, рус. – ина, – ика, англ. step-.

Число неологизмов, а также объем структурных классов слов могут зависеть от движения понятийного состава лексики, от ее смыслового развития и нисколько не отражать эволюции языковой структуры. Например, суффикс – astro практически не создает новых слов. Такой элемент, как – eño, напротив, активно образует в испанском языке относительные прилагательные от топонимов (ср. extremeño, madrileño, malagueño, porteño). Однако, наряду с – eño, в этом же значении функционируют и другие суффиксы, такие как – ense, – és, – ero, – ano, – ino. Они синонимичны и обладают сравнительной активностью, которая определяется по числу производных и их географической предопределенностью.

Продуктивность аффикса может быть ограничена, как уже упоминалось, количеством основ, к которым он присоединяется, согласно условиям своего функционирования. Так, суффикс относительных прилагательных – uno сочетается почти исключительно с названиями животных. Число подобных слов практически не увеличивается, ср. conejuno, lebruno, cabruno, zorruno, caballuno, vacuno, ovejuno, abejuno. Суффикс – udo присоединяется к названиям частей тела, ср. cabezudo, narigudo, orejudo, panzudo, dentudo. В этом случае количество производящих основ еще ограниченней, тем более что есть исключения: (*manudo), а также суффикс—соперник —ón (narigón). Жизнедеятельность этого рода аффиксов зависит, следовательно, от числа основ, с которыми они могут сочетаться. Если база словопроизводства полностью охвачена данными элементами, их дальнейшая активность парализуется. Это условие, ограничивающее продуктивность словообразовательного типа, связано с его лингвистической структурой (об этом ниже), но оно зависит также и от понятийного состава лексики языка. Продуктивность аффиксов определяется сравнением количества слов, могущих служить основой деривации, с числом реально существующих производных. Так, любопытно сопоставить число прилагательных типа cabezudo, orejudo с количеством существительных, обозначающих части тела.

Очевидно, что активность суффикса – udo распространяется прежде всего на имена наблюдаемых частей тела. Они характеризуют внешний облик человека. Едва ли возникает нужда расширять его действие на имена внутренних органов: ср. *riñonudo (от riñón 'почка'), *higadudo (от hígado 'печень'). Вряд ли также может возникнуть потребность в прилагательном *ombligudo 'пупастый'.

Употребительно barrigón и barrigudo 'пузатый', но не встречается *intestinudo (от intestinо 'кишка'), хотя можно допустить такое употребление во врачебной или кулинарной практике, а также в фигуральном смысле, если учесть, что имена внутренних органов имеют много переносных значений.

Таким образом, названия частей тела охотно образуют производные, не избегая при этом употребление суффикса – udo, имеющего увеличительное значение. Для суффикса – udo важна не столько увеличи—тельность как таковая, сколько размер объектов, создающих внешний образ живых существ. Впрочем, встречаются и исключения, ср. cojudo 'некастрированный, нехолощеный (о животном). Испанский Академический словарь (RAE 1956) возводит это слово к лат. cóleux анат. 'яйцо, семенник', хотя оно наводит на мысль о cojones.

Прием количественного сопоставления производящих слов и их дериватов эффективен, если в смысловом отношении возможно образование производного от любого слова, принадлежащего к данной категории. Суффикс – dor, входя в структуру прилагательных, указывает на активное отношение к действию и с точки зрения смысла может присоединяться к любому глаголу. Ср. hablador, conocedor, sabidor, bramador, ladrador, mordedor и пр. Поэтому небезынтересно выяснить, действительно ли он сочетается с основами всех глаголов, абсолютна ли его словообразующая активность и если есть ограничения, то чем они вызваны. Этот же суффикс создает названия лица по профессиональному признаку. Очевидно, что не всякое действие, выражаемое глагольной основой, может быть профессиональным. Сопоставление числа производных с числом производящих основ оказывается в данном случае нецелесообразным. Здесь активность модели определяется мерой надобности.

Рассмотрим теперь собственно лингвистические факторы, определяющие активность элементов словообразования.

6. Лингвистический аспект продуктивности словообразовательных моделей

Функционирование словообразовательных типов ограничено различными лингвистическими причинами. Последние зависят от тех направлений, в которых развивается словообразовательная аналогия. Активность одних аффиксов лимитирована основами определенного лексического значения. Так, суффиксы относительных прилагательных—ешо и – ense присоединяются преимущественно к основам топонимов. Ср. malagueño, madrileño, ciudad—realeño, guadalajareño, calatraveño, alpujareño, rioplatense, alavense, almeriense, ni—caraguense, costarricense, etc. Суффикс – ero, выполняющий в языке ту же роль, этого ограничения не имеет, ср. civilero, frontero, costero, verdadero, callejero, rionegrero, cartajenero, pampero, valdepeñero, manzanillero. Словообразующая активность – eño и – ense оказывается как бы не в силах преодолеть лексическую аналогию, обусловливающую их применение. Они ориентированы на узкую категорию слов. Другие элементы тяготеют к основам определенного морфологического строения. Суффикс —í—a присоединяется большей частью к основам с исходом на – er – о, ср. pedrería, bachillería, panadería, mercadería, librería, lechería. В результате этого сцепления в языке возник самостоятельный суффикс – ería, ср. correría, niñería, burlería, sofistería, albañilería, bobería, aldeanería, mironería, gitanería, mentecatería, bellaquería, chiquillería. Суффикс существительных – e—o обра—зует имена от глаголов на – e—ar, ср. zapatear – zapateo, patear – pateo, titubear – titubeo, vocear – voceo, pasear – paseo, manotear – manoteo, relampaguear – relampagueo.[52] Суффикс – ario сочетается с основами книжных слов, латинизмов, и это сильно сужает сферу его применения, ср. bibliotecario, humanitario, subsidiario, bancario, destinatario. Корневой элемент – forme присоединяется только к латинским основам, участвуя в образовании специальных терминов. Ср. pisciforme, filiforme, digitiforme, periforme, esteliforme, cuneiforme, caliciforme, peniforme, lingüiforme.

Напротив, такой суффикс, как – (i)ego, примыкает к основам народных слов (voces populares). Ср. salariego, andariego, mujeriego, manchego, vinariego, aldeaniego. Это обстоятельство также лимитирует продуктивность модели. Образование отглагольных имен при помощи конечных гласных – o, – a, – e невозможно в тех случаях, когда производящий глагол имеет неправильные формы спряжения и не обладает единой основой. Так, при общей большой продуктивности этой модели словообразования отсутствуют производные от таких глаголов, как ser, estar, tener, ver, saber, conducir, decir и пр.

Словообразование может быть затруднено факторами фонетического порядка, связанными с адаптацией звукового состава основ к присоединяемому компоненту. Так, в образовании сложных прилагательных типа manilargo участвуют почти все названия частей тела. Ср. ojituerto, alicortado, perniquebrado, patizanco, pelirrojo, pancir—relleno, bracitendido, culiblanco, uñilargo, corniabierto, cuellilargo, casquivano, cabeciduro, rostrituerto, cariblanco, pechirrojo, colilargo, barbilampiño, boquiseco, piquituerto, cejijunto. Однако отсутствует композиция с основами таких слов, как labio, pie, и некоторых других. Можно полагать, что это вызвано фонетическими причинами: наличием i– основы и угрозой хиата.

Следует заметить, что противодействие, оказываемое словообразованию звуковой оболочкой слова, является устранимым. В языке обычно вырабатываются варианты модели, использование которых не нарушает его фонетических норм. Ср. такие варианты испанских суффиксов, как – ano | – ino, – dad | – idad. Поэтому едва ли можно согласиться с учеными, видящими одну из основных причин упадка французской деривации в том, что большинство основ французского языка оканчивается на гласную, которая, в сочетании с начальной гласной суффикса, давала хиат.[53] Неспособность модели преодолеть звуковое сопротивление материала чаще всего является признаком ее общей непродуктивности, вызванной иными причинами.

Некоторые модели словообразования активны только в рамках определенной синтаксической конструкции. Например, префикс re-(rete-), выражающий повторность или эмфазу, обладает жизненной силой только в сочинительных словосочетаниях с союзом у 'и'. Ср. gusto y regusto, cambio y recambio, vueltas y revueltas, pruebas y repruebas, viejo y reviejo, pasado y repasado, pensado y repensado, mugriento y retemugriento, bien y rebién, viva y reviva. В словосочетаниях этого типа встречаются и другие префиксы, выражающие эмфазу и совсем непродуктивные в этом значении, ср. unto y bisunto, sudar y trasudar. Напротив, в усилительных сочетаниях другой структуры, а именно, в конструкциях с союзом pero 'но', распространенных в разговорном языке, префикс re– никогда не замещает наречия. Ср. malo, pero muy malo; bien, pero muy bien; majo, pero muy majo. Это говорит в пользу того, что выбор средства выражения эмфазы зависит от строения словосочетания и характерной для него интонации.

Активность словообразовательных типов обусловлена в некоторой степени и семантическим соотношением внутри коррелирующей пары. Если последнее регулярно, создание неологизма не требует поисков производящей основы. Так, имена деятеля образуются от названия соответствующего действия, собирательные имена – от названий отдельных предметов и пр. Выбор производящей основы не является в таких случаях произвольным. Однако не все типы словообразования обладают этим свойством. Существуют модели, допускающие значительное варьирование внутренней формы. Например, русские названия ягод создаются от прилагательных, указывающих на самые различные признаки сорта. Ср. клубника, земляника, рябина, костяника, черника, брусника и др. То же относится к таким испанским названиям цвета, основанным на сравнении, как morado, rosado, violado, plateado, pajado, nevado; plomizo, cobrizo, pajizo; cetrino, alabastrino, perlino. Деривация, опирающаяся на образное представление, наименее грамматизована, наиболее лексична, конкретна, индивидуальна.

Перечисленные ограничения продуктивности связаны с самой функциональной структурой модели. В области деривации это, по существу, пределы сочетаемости аффиксов. Некоторые элементы безразличны к лексическому, морфологическому и фонетическому свойствам основы, другие относятся к основам избирательно. Одни модели нейтральны в стилистическом отношении, другие обслуживают частную стилистическую сферу языка. Чем больше дополнительных оттенков сопровождает основное значение модели, тем более ограниченным оказывается ареал ее действия. Разные типы словообразования имеют разное число границ, очерчивающих область их применения.

Существуют и другого рода лингвистические факторы, лимитирующие активность моделей уже в пределах определенного значения. Мы имеем в виду параллельное употребление синонимических конструкций. Синонимия в области словообразования может трактоваться по—разному. Если подойти к этому вопросу с точки зрения семантической однородности создаваемых слов, их принадлежности к одному лексическому классу, то различаются следующие типы моделей—синонимов. Синонимичными бывают разные виды словообразования. Например, словосложение типа guardabosque, sacacorchos соперничает с суффиксальным словопроизводством типа deshollinador, desclavador в создании названий инструмента и профессиональной характеристики лица. Причины преобладания того или другого вида словообразования чаще всего приходится искать в общих закономерностях развития языковой системы. В испанском языке с его обилием морфологических форм и аффиксальных элементов отдается предпочтение деривации. Синонимичными могут оказаться модели одного вида, обладающие в то же время различной словообразовательной структурой. В рамках лексической категории названий профессии применяется отыменная деривация с суффиксами – ero и – ista (vaquero, acemilero, calcetero, violinista, florista) и отглагольное словопроизводство при помощи элементов – dor и – ante | – iente (regidor, cantante, dependiente). Указанные два типа могут давать языку слова—синонимы (sacacorchos и desclavador), но они не создают вариантов слова. Наконец, могут конкурировать между собой одинаковые по своему строению модели (т. е. синонимические конструкции в собственном смысле этого термина). Ср. – ada, – azo (cuchillada, sablazo, puñetazo), – ón | – udo (cabezón, narigón, peludo, orejudo), – (c)ión; – miento, – ada, – dura, – anza, – encía, – a, – o, – e (sublevación, llamamiento, andanza, comienzo, desfile, toma, andadura, querencia, llegada, caída), – dad, – ez(a), – ura, – or (tranquilidad, gentileza, rapidez, blancura, verdor). Синонимия этого рода иногда вводит в язык словообразовательные дублеты или варианты слова, ср. narigón | narigudo; dulzor | dulzura; simplicidad | simpleza; protesta | protestación; cabezazo | cabezada; braveza | bravura; desorientamiento |desorientación; torpedad | torpeza; encantamiento | encanto; desmoche | desmocha | desmochadura. Вопрос о причинах преобладания той или иной конструкции не прост. Он обычно решается с учетом стилистической окрашенности создаваемых слов, дополнительных смысловых оттенков, которые они могут выражать, их диалектальной принадлежности, яркости и употребительности так называемого лидирующего слова и других обстоятельств.

Говоря о продуктивности словообразовательных типов, обслуживающих одну лексическую категорию, мы, конечно, вправе сравнивать количества возникающих неологизмов. Эти сопоставления непосредственно характеризуют языковую активность моделей. При наличии параллельных образований, не дифференцировавшихся по значению и стилистической окраске, существенно также обращать внимание на их сравнительную употребительность.

Словообразование современного испанского языка отличается расчлененной системой синонимии, отсутствием унификации, действием перекрещивающихся форм аналогии, наконец, свободой выбора. В него входит большое количество дублирующих друг друга словообразовательных типов. Оно характеризуется неустойчивостью звуковой формы суффиксов, отсутствием системной строгости и однозначности моделей. Выше уже отмечались некоторые примеры словообразовательных синонимов. Приведем еще два—три очень показательных в этом отношении примера. Следующие элементы, соединяясь с названиями цвета, выражают ослабление качества, меньшую интенсивность цвета: – uzco (parduzco, verduzco, negruzco), – usco (verdusco), – uzo (negruzo), – áceo (grisáceo, rosáceo, violáceo), – (i)ento (amarillento), – enm (azulenco), – ado (azulado), – izo (rojizo, bermejizo, blanquizo), – ecino (blanquecino), – esco, – izco, – isco (blanquesco, blanquizco, blanquisco), – ino (azulino), – oso (azuloso, amarilloso, verdoso).[54]

В результате функционирования этих типов словообразования возникают многочисленные варианты слова. Ср. azulenco, azuloso, azulado, azulino; blanquecino, blanquizo, blanquizco, blanquesco, blanquisco, blancazo, blanquinoso.

Очень большое количество суффиксов присоединяется к основам топонимов. Ср. – ense (rioplatense), – és (cardobés) – ero (santiaguero), – eño (malagueño), – ano (sevillano), – ino (granadino), – (i)ego (manche– go), – ista (penquista), – teco (guatemalteco), – ita (moscovita), – í (zamorí), – oso (terrinchoso).

Ha пестроту действующих в этой области моделей обращали внимание многие языковеды. Так, Р. Ленц замечает: «Странно, что испанский язык не выработал нормального способа для того, чтобы образовывать названия жителей областей и городов».[55] Вполне понятно, что обилие суффиксов, соединяющихся с основами топонимов, объясняется диалектальными особенностями речи Испании и Латинской Америки. Так, на севере Испании предпочтение отдается суффиксам – ano, – ino, – és, в южных провинциях продуктивны суффиксы – eño, – ero; – (i)ego распространен в Кантабрии[56] и пр. Следовательно, одной из причин отсутствия унификации в системе испанского словообразования является сохранившаяся диалектальная раздробленность языка.

Любопытно, что при общей непродуктивности испанских относительных прилагательных в языке встречается немалое количество параллельных производных от одной основы, включающих редкие, а иногда даже единичные суффиксы. Подобные образования (среди них встречаются и латинизмы) дифференцируются между собой по кругу сочетаемости с определяемым: cр. resguardo terrestre, transporte terrestre, la superficie terrestre, paraíso terrenal, hombre terrenal. Есть прилагательные, которые приняты лишь в одном—двух соединениях. Например, terráqueo 'земной' комбинируется только с существительными globo 'шар' и esfera, образуя устойчивые словосочетания.

Этот пример свидетельствует о том, что обилие аффиксальных элементов, обладающих сходной функцией, не всегда является признаком продуктивности словопроизводства в рамках данной лексической категории.

Значения, свойственные словообразовательному типу, могут выражать и синтаксические конструкции, дублирующие содержание слова. Так, наряду со сложными прилагательными типа manilargo употребляются перифрастические сочетания, такие как largo de manos, de manos largas, con las manos largas. Относительные прилагательные функционируют параллельно сочетаниям de + существительное. Ср. la labor propagandística = la labor de propaganda; la lógica aristotélica = la lógica de Aristóteles, las balas civileras = las balas de los civiles, la sociedad estudiantil = la sociedad de los estudiantes.

Рост или падение активности моделей, синонимичных словосочетаниям, могут свидетельствовать о сдвиге во всем грамматическом строе языка, о перераспределении его концептуального содержания между синтаксисом и словообразованием (лексикой). Ср. разрушение аффективного словообразования в английском и французском языках.[57]

Иногда значение, характеризующее элемент словообразования, может быть выражено также самостоятельным словом, т. е. средством лексики языка. Это прежде всего относится к суффиксам субъективной оценки, ср. una mesita = una mesa pequeña, grandote = muy grande, mujercita = una mujer pequeña, mujerona = una mujer grande, mujeronaza = una mujer enorme, etc.

Итак, количественная продуктивность словообразовательных типов зависит от собственно языковых факторов, а также от развития понятийного содержания лексики. Абсолютно и неограниченно продуктивными должны быть, по—видимому, признаны те модели, действие которых не наталкивается на препятствия лингвистического порядка. Строение таких моделей гармонирует с грамматическим и фонетическим строем языка и закономерностями развития его лексики. По продуктивным моделям испанские слова создаются по мере необходимости в процессе речевого общения почти с такой же легкостью и свободой, с которой конструируются словосочетания и парадигматические формы слова.

Подведем некоторые итоги. Построение синхронной системы словообразования невозможно без предварительного анализа активности моделей. Последний производится при помощи различных приемов исследования, выбор которых обусловлен значением и структурой модели, условиями ее функционирования, ее языковым окружением. Изучая модели, обслуживающие замкнутые лексические категории, мы обращаем внимание на структуру слов, относящихся к данному разряду. Если словообразование опирается на четко определившуюся, поддающуюся учету производящую базу, полезно сопоставить число производных с количеством производящих основ. При наличии синонимических типов словообразования важно выяснить не только сам факт активности моделей, но и их сравнительную продуктивность. Последняя определяется количеством неологизмов и их общеупотребительностью. В этом случае полезно использовать при изучении синхронного состояния языка факты его недавней истории. Если параллельно с моделью словообразования применяются синтаксические конструкции или лексические средства выражения данного значения, существенно принимать во внимание не только сам факт создания неологизмов, но и их распространенность по сравнению с описательными оборотами. Сведения о степени употребительности важны и тогда, когда в языке существуют словообразовательные синонимы или варианты слова. Анализируя причины роста или падения продуктивности модели, следует обращать внимание на те средства выражения, которые принимают соответствующее языковое значение, либо, наоборот, постепенно его утрачивают.

Литература

Арутюнова 1959 – Н. Д. Арутюнова. Статьи Марчанда по теории синхронного словообразования // ВЯ. 1959. № 2. С. 127–131.

Винокур 1946 – Г. О. Винокур. Заметки по русскому словообразованию // Изв. АН СССР. ОЛЯ. 1946. Т. V. Вып. 4.

Глисон 1959 – Г. Глисон. Введение в дескриптивную лингвистику: Пер. с англ. М., 1959.

Косерю 1963 – Э. Косерю. Синхрония, диахрония и история // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 3. М., 1963.

Смирницкий 1948 – А. И. Смирницкий. Некоторые замечания о принципах морфологического анализа основ // Доклады и сообщения филол. факта МГУ. Вып. 5. М., 1948.

Balufer 1920 – J. Alemany Bálufer. Tratado de la formación de palabras en la lengua castellana. Madrid, 1920.

Blоch, Trager 1942 – В. ВЪоИ, G. Jrager. Outline of Linguistic Analysis. Baltimore, 1942.

Bloomfield 1933 – L. Bloomfield. Language. New York, 1933.

Bolinger 1948 – D. L. Bolinger. On defining the morpheme // Word. 1948. Vol. 4. № 1.

Brunot 1953 – F. Brunot. La pensée et la langue. 3 éd. Paris, 1953.

Bustos 1986 – Bustos Gisbert E. La composición nominal en español. Salamanca, 1986.

Camproux 1951 – Ch. Camproux. Déficience et vitalité de la derivation // Le franjais moderne. 1951. № 3. Coseriu 1952 – Е. Coseriu. Sistema, norma y habla. Montevideo, 1952. Dauzat 1931 – A. Dauzat. Tableau de la langue franjaise. Paris, 1931. Dauzat 1955 – A. Dauzat. Les diminutifs en franjais moderne // Le franjais moderne. 1955. № 1. Gleason 1956 – H. A. Gleason. An Introduction to Descriptive Linguistics. New York, 1956.

Gramatica 2000 – RAE. Gramática descriptiva de la lengua española. Madrid, 1999; 2000.

Greenberg 1957 – J. H. Greenberg. Essays in linguistics. New York, 1957. Harris 1942 – Z. Harris. Morpheme alternants in linguistic analysis // Language. 1942. Vol. 18. № 3. Harris 1946 – Z. Harris. From morpheme to utterance // Language. 1946. Vol. 22. № 3.

Harris 1951 – Z. Harris. Methods in Structural Linguistics. Chicago, 1951. Harwood, Wright 1956 – F. W. Harwood, A. M. Wright. Statistical studies of

English word—formation // Language. 1956. Vol. 32. № 2. Hockett 1947 – Ch. Hockett. Problems of morphemic analysis // Language. 1947. Vol. 23. № 4.

Hockett 1957 – Ch. F. Hockett. Idiom formation. «For Roman Jakobson». The Hague, 1957.

Householder 1952 – F. Householder. [Рец. на кн.:] Zellig S. Harris. Methods in Structural Linguistics. Chicago, 1951 // International Journal of American Linguistics. 1952. Vol. 18. № 4.

Lenz 1935 – R. Lenz. Oración у sus partes. Madrid, 1935.

Marchand 1951a – H. Marchand. Esquisse d'une description des principales al– ternances derivatives dans le fra^ais d'aujourd'hui // Studia lingüistica. 1951. Vol. 5. № 2.

Marchand 1951b – H. Marchand. Phonology, morphology and word—formation //

Neuphilologische Mitteilungen. 1951. Vol. LII. № 3–4. Marchand 1953 – H. Marchand. The question of derivative relevancy and the prefix s— in Italian // Studia linguistica. 1953. Vol. VII. № 2. Marchand 1954a – H. Marchand. Notes on English prefixation // Neuphilolo—gische Mitteilungen. 1954. Vol. LV. № 7–8. Marchand 1954b – H. Marchand. Über zwei Prinzipien der Wortableitung in ihrer Anwendung auf das Franzosische und Englische // Archiv für das

Studium der neueren Sprachen. 1954. Bd. 190. Hft 3. Marchand 1955a – H. Marchand. Notes on nominal compounds in present—day

English // Word. 1955. Vol. 11. № 2. Marchand 1955b – H. Marchand. Synchronic analysis and word—formation //

Cahiers Ferdinand de Saussure. 1955. № 13. Marchand 1956 – H. Marchand. Compounds with locative particles as first elements in present—day Englisch // Word. 1956. Vol. 12. № 3. Marchand 1957a – H. Marchand. Motivation by linguistic form // Studia neo– philologica. 1957. Vol. XXIV. № 1. Marchand 1957b – H. Marchand. Compound and pseudo—compound verbs in present—day English // American Speech. 1957. Vol. 32. № 2. Marouzeau 1951 – J. Marouzeau. Les déficiences de la derivation fra^aise //

Le fra^ais moderne. 1951. № 1. Marouzeau 1955 – J. Marouzeau. Notre langue. Paris, 1955. Murphy 1950 – S. Murphy. A Description of Noun Suffixes in Colloquial

Mexican Spanish. Illinois Univ., 1950. Murphy 1954 – S. Murphy. A description of noun suffixes in colloquial Spanish //

Descriptive Studies in Spanish Grammar. Urbana, 1954. Newman 1948 – S. Newman. English suffixation: a descriptive approach //

Word. 1948. Vol. 4. № 4. Nida 1946 – E. Nida. Morphology: The Descriptive Analysis of Words. Univ. of

Michigan Press, 1946. Nida 1948a – E. Nida. The analysis of grammatical constituents // Language. 1948. Vol. 24. № 2.

Nida 1948b – E. Nida. The identification of morphemes // Language. 1948. Vol. 24. № 4.

Pichon 1942 – E. Pichon. Les principes de la suffixation en fra^ais. Paris, 1942.

Pike 1954 – К. L. Pike. Language. Vol. I. California, 1954.

RAE 1956 – Real Academia Española. Diccionario de la lengua española. Vol. 18. Madrid, 1956.

RAE. Esbozo 1973 – Real Academia Española. Esbozo de una nueva gramática de la lengua española. Madrid, 1973. Sachs 1934 – Sachs. La formación de los gentilicios en español // Revista de la filología española. 1934. Vol. XXI. Togeby 1951 – К. Togeby. Structure immanente de la langue franjaise. Copenhague, 1951.

Thorndike, Lorge 1944 – E. L. Thorndike, I. Lorge. The Teacher's Word—Book of 30 000 Words. New York, 1944.

Voegelin 1947 – C. F. Voegelin. A problem in morpheme alternants and their distribution // Language. 1947. Vol. 23. № 3.

Сокращения источников

Arraiz – A. Arraiz. Dámaso Velázquez. Caracas, 1944. Unamuno – M. de Unamuno. San Manuel Bueno, mártir y tres historias más. Buenos Aires, 1945.