Мнения
История
В пленении и скорби. Русская Церковь и советские военнопленные в годы Второй мировой войны
Фрагмент сборника статей священника Георгия Митрофанова «Русская Православная Церковь на историческом перепутье XX века»
Судьба советских военнопленных в годы Второй мировой войны составляет одну из самых трагичных, не имеющих аналогов в мировой военной истории страниц нашего прошлого. В течение послевоенных десятилетий вопрос о судьбе советских военнопленных либо обходился молчанием, либо рассматривался с тенденциозных, подчиненных требованиям коммунистической пропаганды позиций. Лишь в последние двадцать лет этот вопрос стал предметом как научно объективного исследования историков, так и нравственно взвешенного изображения публицистов. Однако «белым пятном» в исследовательской литературе продолжает оставаться тема участия в судьбе военнопленных Русской Православной Церкви, который попытался в той трагической ситуации последовательно и бескорыстно оказывать помощь хотя бы немногим из миллионов страдальцев, оказавшихся в немецко-фашистских лагерях для военнопленных. И несмотря на то, что в последние годы стали появляться работы, в которых уделяется некоторое внимание изучению данного вопроса, в отечественной церковно-исторической литературе тема помощи советским военнопленным со стороны Церкви так и не находила до настоящего времени своего сколько-нибудь заметного отражения, возможно, в связи с тем, что наибольшую помощь советским военнопленным оказывали представители Русской Православной Церкви Заграницей.
Сопровождавшееся многочисленными окружениями частей Красной армии стремительное наступление германских вооруженных сил привело уже в конце 1941 г. к тому, что в ближнем и дальнем тылу немецко-фашистских войск оказалось около 3,5 млн советских военнопленных, к которым в 1942 г. прибавилось еще более 1 млн. Всего же за период войны количество советских военнопленных достигло около 6 млн человек. Столь массовое пленение советских военнослужащих, превратившееся уже в первые месяцы войны в беспрецедентную в мировой военной истории гуманитарную катастрофу, делало практически невозможным создание для них условий содержания, соответствующих требованиям международных соглашений о военнопленных, даже если бы фашистская Германия и СССР готовы были их соблюдать. Однако тоталитарные режимы обеих стран фактически отказались от исполнения требований не только Женевской, но и Гаагской конвенций о военнопленных.
Уже 16 июня 1941 г. генерал Г. Рейнеке, начальник Службы общего управления армии при Верховном командовании Вооруженными силами Германии, которая определяла политику армии по отношению к военнопленным, издал директиву об обращении с попавшими в плен советскими военнослужащими. Эта директива не только подтверждала ранее действовавший приказ о немедленном расстреле попадавших в плен политработников, сотрудников НКВД и военнослужащих еврейской национальности, но и подчеркивала, что «в отношении военнопленных Красной армии следует соблюдать исключительную осторожность и настороженность. Следует считаться со злонамеренным поведением, особенно военнопленных азиатского происхождения. Поэтому необходимо решительное и энергичное пресечение даже малейших признаков неповиновения». «Большевистский солдат потерял право на то, чтобы с ним обращались как с честным противником, в соответствии с правилами Женевской конвенции… – писал генерал Г. Рейнеке в директиве от 8 сентября 1941 г. – При малейшем намеке на неподчинение… должен быть отдан приказ о безжалостном и энергичном действии… Каждый, кто при проведении этого приказа не прибегнет к своему оружию или сделает это недостаточно энергично, подлежит наказанию… Использование оружия против советских военнопленных вполне законно». Необходимо подчеркнуть, что, несмотря на некоторые изменения в германской политике по отношению к советским военнопленным после 1942 г., основные принципы этой политики, основывавшейся на постулатах нацистской идеологии, последовательно проводились в жизнь на протяжении всего периода войны.
Не менее жестокой по отношению к советским военнопленным оказывалась политика советского руководства, исходившая из принципов столь же человеконенавистнической, как и нацистская, коммунистической идеологии. Отказываясь на протяжении всего периода войны от каких бы то ни было переговоров с германским руководством об оказании помощи советским военнопленным при посредничестве Международного Красного Креста, сталинский режим уже в первые месяцы войны объявил своих военнопленных изменниками Родины. В приказе народного комиссара обороны СССР № 270 от 16 августа 1941 г. подчеркивалось: «Командиров и политработников, во время боя срывающих знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою родину дезертиров… Обязать каждого военнослужащего независимо от его служебного положения потребовать от вышестоящего начальника, если часть его находится в окружении, драться до последней возможности, чтобы пробиться к своим. И если такой начальник или часть красноармейцев вместо организации отпора врагу предпочтут сдаться ему в плен, – уничтожать их всеми средствами, как наземными, так и воздушными, а семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственного пособия и помощи». На протяжении всей войны коммунистическое руководство не только не предпринимало никаких попыток облегчить отчаянное положение советских военнопленных, но всячески насаждало пропагандистское представление о них как о государственных преступниках, судьба которых не может иметь никакого значения для СССР.
Результатом столь преступной политики двух тоталитарных режимов по отношению к почти 6 млн советских военнопленных стала гибель в годы войны более чем 3,5 млн военнопленных. Смертность в этот период составляла в среднем 57 %. Для сравнения следует указать, что в годы войны смертность американских и английских военнопленных в немецких лагерях, находившихся благодаря позиции их правительств под покровительством Международного Красного Креста, составляла 3,5 %, и даже смертность американских военнопленных в считавшихся весьма жестокими японских лагерях не превышала 27 %. Иной была судьба русских военнопленных в годы Первой мировой войны, когда правительства России и Германии старались придерживаться принципов международного права по отношению к военнопленным, благодаря чему смертность среди русских военнопленных составляла в среднем 5,4 %.
Оставленные собственным правительством на полный произвол германской военной администрации, выполнявшей человеконенавистнические директивы нацистского партийно-государственного руководства, советские военнопленные были лишены оккупационными властями возможности получать какую-либо помощь и со стороны, впрочем, также находившегося в бедственном положении гражданского населения оккупированной территории СССР. При этом уже с 1942 г. большинство остававшихся в живых военнопленных после самой страшной для них зимы 1941–1942 гг. было переведено в лагеря, находившиеся за бывшей границей СССР.
В этих трагических условиях единственным общественным институтом, способным отозваться на нужды советских военнопленных, оставалась Русская Православная Церковь, которая на протяжении всей своей многовековой истории воспринимала русских военнопленных как своих страждущих в неволе сынов и которая имела огромный опыт оказания как духовной, так и материальной помощи всем пребывающим в узах. Однако охвативший всю оккупированную территорию процесс восстановления церковной жизни, когда на месте практически полностью уничтоженных во время коммунистических гонений десятков епархий и десятков тысяч закрытых приходов за два года было открыто около 10 тыс. храмов, ставил духовенство перед необходимостью осуществлять на возрождавшихся приходах деятельность, направленную прежде всего на пастырское окормление гражданского населения.
Однако уже в ноябре 1941 г. Псковская Духовная миссия выпустила обращение к населению, призывавшее оказывать материальную помощь советским военнопленным, которую члены Миссии готовы были доставлять в лагеря несмотря на весьма сдержанное отношение немецких военных властей. «Тронутые любовью к нашим в плену находящимся братьям, мы желаем им помочь и удовлетворить их нужды… – подчеркивалось в обращении. – Мы знаем, что русский человек не будет стоять в стороне, когда надо помочь ближнему… Дайте, что можете: одежду, обувь, белье, одеяла и т. д. Все будет принято с благодарностью и будет роздано военнопленным: «Рука дающего да не оскудеет»».
Периодически предпринимавшиеся попытки духовенства оккупированных территорий оказывать пастырскую и гуманитарную помощь советским военнопленным получили формальные возможности для активизации лишь в период, когда большинство военнопленных находилось за пределами территории СССР, и не могли существенно повлиять на общее положение советских военнопленных.
Представители русской церковной иерархии, находившиеся в странах Европы и прежде всего в Германии, где церковноприходская жизнь продолжала развиваться достаточно стабильно даже в годы войны и куда уже в первые месяцы войны стало прибывать значительное число советских военнопленных, попытались живо откликнуться на их столь многочисленные духовные и материальные нужды. Уже 21 июля 1941 г. возглавлявший Германскую епархию Русской Православной Церкви Заграницей архиепископ Серафим (Ляде) обратился с письмом в отдел военнопленных Службы общего управления армии при Верховном командовании Вооруженными силами Германии. В этом письме архиепископ Серафим просил предоставить русскому духовенству возможность «организовать православное душепопечение пленных красноармейцев» и «посылать священников с целью совершения богослужений в лагерях военнопленных». Предложение архиепископа Серафима организовать силами подведомственного ему духовенства систематическое пастырское окормление советских военнопленных в лагерях, находившихся как на территории Германской епархии, так и на других территориях, в конечном счете не получило поддержки Верховного командования Вооруженными силами Германии, руководствовавшегося в течение всего периода войны оперативным приказом начальника Имперской службы безопасности Р. Гейдриха от 16 августа 1941 г. В этом приказе подчеркивалось, что «религиозную опеку военнопленных не следует особо стимулировать и поддерживать. Там, где среди военнопленных имеются священнослужители, последние могут, если это отвечает желанию самих советских людей, осуществлять религиозную деятельность. Привлечение священников из Генерал-губернаторства или с территории Рейха для религиозной опеки советско-русских военнопленных исключается». По справедливому замечанию исследовавшего данный документ М. В. Шкаровского, «фактически этот приказ был близок к полному запрету, так как священники среди военнопленных, естественно, являлись редчайшим исключением, а какое-либо участие зарубежного духовенства категорически исключалось».
Однако исполнение данного приказа представителями лагерной администрации далеко не всегда было безусловным, и уже с первых месяцев войны коменданты отдельных лагерей неоднократно разрешали пастырскую деятельность русского православного духовенства среди военнопленных. Так, например, уже в сентябре – октябре 1941 г. в лагере города Судауена в Восточной Пруссии священником Владимиром Жеромским было проведено несколько богослужений, на которых присутствовало до 1,5 тыс. военнопленных, из которых удалось составить хор в 50 человек, сумевших по памяти пропеть необходимые для этих богослужений церковные песнопения. Подобные случаи неоднократно имели место в это время не только в лагерях Германии, но и на территории Генерал-губернаторства, где главный комендант лагерей для военнопленных в октябре 1941 г. следующим образом характеризовал опыт проведения лагерных богослужений: «Совершенно добровольное участие в этом и интерес к религиозным вопросам были всегда чрезвычайно высоки… Местами образовывались хоры, которые с большим усердием участвовали в богослужении и разучивали церковные песнопения с большой старательностью и увлечением».
Исходя из неоднократно имевших место прецедентов совершения богослужений в лагерях для военнопленных духовенством Русской Православной Церкви Заграницей осенью – зимой 1941 г., собрание духовенства Германской епархии в январе 1942 г. уполномочило архиепископа Серафима вновь обратиться к Верховному командованию германских вооруженных сил с просьбой о разрешении осуществлять систематическую пастырскую деятельность в лагерях для военнопленных. Однако весной 1942 г. германское военное руководство вновь ответило отказом.
Аналогичная реакция со стороны Верховного командования германских вооруженных сил имела место и по отношению к инициативам представителей церковной иерархии Московской Патриархии, действовавших на оккупированной территории СССР и стремившихся систематически осуществлять духовное окормление военнопленных, остававшихся на данной территории. Последнее из подобных обращений, поступившее со стороны экзарха Московской Патриархии в Прибалтике митрополита Сергия (Воскресенского) и даже поддержанное комендантом лагерей для военнопленных при командующем частями вермахта в рейхскомиссариате «Остланд», было отклонено в конце 194З г.
Наряду с представителями духовенства Русской Православной Церкви Заграницей осуществлять пастырскую деятельность среди советских военнопленных, находившихся в лагерях европейских стран, стремились и находившиеся под особым подозрением у немецких властей священнослужители 3ападноевропейского экзархата Вселенской Патриархии. Архимандрит Иоанн (Шаховской) впоследствии так описывал свое посещение в 1942 г. офицерского лагеря в окрестностях Бад-Киссингена. «В нем содержалось около 3 тыс. советских командиров, главным образом молодых лейтенантов; но были и штаб-офицеры – в особом здании… Можно представить мое удивление, когда среди этих советских офицеров, родившихся после Октября, сразу же организовался церковный хор, спевший без нот всю литургию. Приблизительно половина пленных захотели принять участие в церковной службе, общей исповеди и причастились Святых Таин. В этой поездке меня сопровождал о. Александр Киселев… Мы остались под огромным впечатлением от этой встречи с несчастными, раздавленными и войной, и лишениями, и унижениями русскими людьми». Следует отметить, что упомянутый архимандритом Иоанном священник Александр Киселев, служивший под омофором митрополита Серафима, весьма успешно, по мнению своего митрополита, начал в это время «окормлять все виды имевшихся под Берлином лагерей».
Регулярно предпринимавшиеся на основе частных договоренностей с отдельными представителями лагерной администрации попытки православного духовенства осуществлять церковную деятельность среди военнопленных подчас приводили к весьма значительным результатам, как, например, в лагере для военнопленных в Луккенвальде, где 2 августа 1943 г. в специально отведенном для этого бараке епископом Потсдамским Филиппом было совершено освящение храма во имя св. равноапостольного князя Владимира. Еженедельные воскресные богослужения в этом храме стали совершаться священником Михаилом Поповым, который был узником данного лагеря.
Опыт создания лагерного храма в Луккенвальде способствовал активизации попыток со стороны митрополита Серафима добиваться разрешения германских властей на рукоположения священнослужителей для окормления военнопленных из числа самих узников лагерей. И несмотря на то, что Верховное командование германских вооруженных сил не давало принципиального согласия на совершение подобного рода хиротоний, в ряде случаев митрополиту Серафиму удавалось добиваться успеха, как, например, это имело место в случае с рукоположением 20 ноября 1944 г. священника Дмитрия Константинова. Впрочем, священнику Дмитрию Константинову вскоре пришлось организовывать в Дабендорфе походный храм во имя св. апостола Андрея Первозванного, в назначение которого входило пастырское окормление прежде всего тех военнопленных, которые вступили в вооруженные силы Комитета освобождения народов России.
Необходимо подчеркнуть, что осуществлявшиеся с большими трудностями и не отличавшиеся регулярностью богослужения в лагерях для военнопленных часто сопровождались оказанием их узникам материальной помощи в виде передачи продовольствия и одежды, которые собирались среди прихожан православных храмов.
Последний эпизод деятельности Русской Православной Церкви по оказанию помощи советским военнопленным был связан с попытками ее иерархов повлиять на политику англо-американских союзников, осуществлявших насильственную выдачу бывших советских военнопленных в СССР. Обоснованно опасавшиеся, что жестокая политика коммунистического режима по отношению к собственным военнопленным может быть продолжена и после возвращения их в СССР, представители православного духовенства пытались добиться от оккупационных властей союзников прекращения насильственной выдачи бывших военнопленных и гастарбайтеров в советскую оккупационную зону. Кульминационным событием в этих попытках стало письмо председателя Синода Русской Православной Церкви Заграницей митрополита Анастасия (Грибановского) главнокомандующему войсками США за границей генералу Д. Эйзенхауэру. «Русские, конечно, любят свою родину не менее, чем французы, бельгийцы или итальянцы любят свою. Русские тоскуют по родине. Если, несмотря на это, они все же предпочитают оставаться на чужбине, не имея жилища, часто будучи голодными и не имея юридической защиты, то это только по одной причине: они хотят сохранить самую большую драгоценность на этой земле – свободу: свободу совести, свободу слова, право на собственность и личную безопасность. Многие из них уже состарились и хотели бы умереть на родине, но это невозможно, покуда там господствует власть, которая основана на терроре и подавлении человеческой личности. Я должен со скорбью свидетельствовать, что это продолжается и сейчас, после окончания войны. Этот факт засвидетельствован теми из наших соотечественников, которые поехали туда по своей собственной воле или же в результате пропаганды, – и в ужасе вновь бежали оттуда. Замечателен тот факт, что не только интеллигенция, но и крестьяне, и простые рабочие, которые покинули Россию после 1941 г., когда она вступила в войну, и которые были воспитаны в условиях советской жизни, – не желают возвращаться в Советскую Россию. Когда пробовали их депортировать силой, они взывали в отчаянии и молили о милосердии. Они даже иногда кончают самоубийством, предпочитая смерть на чужой земле, чем возвращение на родину, где их ожидают одни страдания… Надежда на защиту доблестной Американской армии и побудила так многих русских стремиться попасть в американскую зону оккупации… они надеются, что им, как и раньше, будет оказана благожелательная помощь. Они уверены, что победоносная Американская армия, армия страны, которая славится своей любовью к свободе и человечеству, поймет их желание отстаивать свои наилучшие национальные и религиозное идеалы, ради которых они страдают уже более 25 лет».
Однако это письмо не смогло повлиять на политику союзников в вопросе о выдаче бывших советских военнопленных. Поэтому помощь представителей православного духовенства тем или иным советским военнопленным и в данном случае осуществлялась лишь посредством переговоров с отдельными представителями теперь уже не администрации немецких лагерей для военнопленных, а администрации англо-американских лагерей для перемещенных лиц.
Не столько рассмотренная, сколько обозначенная в данной статье тема, безусловно, нуждается в глубоком и всестороннем изучении как в церковно-исторической, так и в военно-исторической науках, до сего времени обходивших тему о Русской Православной Церкви и советских военнопленных почти полным молчанием. Однако некоторые предварительные выводы, касающиеся общих проблем, связанных с данной темой, можно сформулировать уже сейчас.
Во-первых, на протяжении всего периода Второй мировой войны Русская Православная Церковь являлась единственным общественным институтом, пытавшимся последовательно и бескорыстно оказывать моральную и материальную помощь советским военнопленным, действуя в тех узких рамках, в которые она была поставлена фашистским и коммунистическим тоталитарными режимами.
Во-вторых, несмотря на непрекращавшиеся попытки придать этой помощи организованный и систематический характер посредством достижения соглашения с высшим германским военным руководством и обратить ее ко всем находившимся в лагерях для военнопленных узникам, русское православное духовенство было обречено ограничивать эту помощь лишь отдельными, носившими частный характер, мероприятиями, масштаб и продолжительность которых зависели от расположения тех или иных представителей немецкой лагерной администрации.
В-третьих, в оказании помощи советским военнопленным стремились принять участие представители духовенства всех трех основных юрисдикций Русской Православной Церкви. Однако в силу пребывания большинства советских военнопленных на территории, где осуществляли свою деятельность приходы Русской Православной Церкви Заграницей, и в силу наибольшего доверия немецких властей именно к этой юрисдикционной группировке Русской Православной Церкви именно «карловацкому» духовенству суждено было сыграть наиболее заметную роль в пастырском окормлении и гуманитарной помощи советским военнопленным.
В-четвертых, в беспрецедентной для русской истории ситуации, когда четверть века проводивший политику геноцида русского народа богоборческий коммунистический режим предал миллионы русских военнопленных на расправу антихристианскому национал-социалистическому режиму, поддержавшему с 1941 г. эту политику геноцида, представители всех юрисдикций Русской Православной Церкви обрели первый уникальный опыт преодоления юрисдикционно-политических разделений в совместном служении сострадания и любви по отношению к пребывавшим в узах русским воинам, которых всегда почитали на Руси как праведников, полагавших «душу свою за други своя».
Реакция
Олег Хохлов, внимательный читатель и редактор сайта STAROVE.RU для думающих и ищущих
Толкование на евангельскую историю со смоковницей вызывает большие вопросы. Я воспринял статью как ложку дегтя в замечательной и актуальной газете. Зачем ее поставили? О сложностях в трактовке этого фрагмента ни разу не слышал, а рассуждения и особенно «защита» – просто нелепы.
Полез сразу в свою любимую электронную Библию в интернете (привожу весь стих сначала, чтобы было понятно, что это место дано в определенном контексте событий). Сразу бросается неточность: в Евангелии от Матфея не приводится подробностей о плодоносности, а акцент сделан на том, что она засохла по Его воле. Однако в статье оба источника приведены в эпиграфе через запятую как тождественные, хотя цитируется только фрагмент от Марка.
И когда приблизились к Иерусалиму и пришли в Вифанию к горе Елеонской, тогда Иисус послал двух учеников, сказав им: пойдите в селение, которое прямо перед вами; и тотчас найдете ослицу привязанную и молодого осла с нею; отвязав, приведите ко Мне; и если кто скажет вам что-нибудь, отвечайте, что они надобны Господу; и тотчас пошлет их. Все же сие было, да сбудется реченное через пророка, который говорит: Скажите дщери Сионовой: се, Царь твой грядет к тебе кроткий, сидя на ослице и молодом осле, сыне подъяремной. Ученики пошли и поступили так, как повелел им Иисус: привели ослицу и молодого осла и положили на них одежды свои, и Он сел поверх их. Множество же народа постилали свои одежды по дороге, а другие резали ветви с дерев и постилали по дороге; народ же, предшествовавший и сопровождавший, восклицал: осанна Сыну Давидову! благословен Грядущий во имя Господне! осанна в вышних!
И когда вошел Он в Иерусалим, весь город пришел в движение и говорил: кто Сей? Народ же говорил: Сей есть Иисус, Пророк из Назарета Галилейского. И вошел Иисус в храм Божий и выгнал всех продающих и покупающих в храме, и опрокинул столы меновщиков и скамьи продающих голубей, и говорил им: написано, – дом Мой домом молитвы наречется; а вы сделали его вертепом разбойников. И приступили к Нему в храме слепые и хромые, и Он исцелил их. Видев же первосвященники и книжники чудеса, которые Он сотворил, и детей, восклицающих в храме и говорящих: осанна Сыну Давидову! – вознегодовали и сказали Ему: слышишь ли, что они говорят? Иисус же говорит им: да! разве вы никогда не читали: из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу? И, оставив их, вышел вон из города в Вифанию и провел там ночь.
Поутру же, возвращаясь в город, взалкал; и увидев при дороге одну смоковницу, подошел к ней и, ничего не найдя на ней, кроме одних листьев, говорит ей: да не будет же впредь от тебя плода вовек. И смоковница тотчас засохла. Увидев это, ученики удивились и говорили: как это тотчас засохла смоковница? Иисус же сказал им в ответ: истинно говорю вам, если будете иметь веру и не усомнитесь, не только сделаете то, что сделано со смоковницею, но если и горе сей скажете: поднимись и ввергнись в море, – будет; и все, чего ни попросите в молитве с верою, получите.
И вошел Иисус в Иерусалим и в храм; и, осмотрев все, как время уже было позднее, вышел в Вифанию с двенадцатью. На другой день, когда они вышли из Вифании, Он взалкал; и, увидев издалека смоковницу, покрытую листьями, пошел, не найдет ли чего на ней; но, придя к ней, ничего не нашел, кроме листьев, ибо еще не время было собирания смокв. И сказал ей Иисус: отныне да не вкушает никто от тебя плода вовек! И слышали то ученики Его.
Вполне логично, что можно было бы на этом сделать акцент, а не сельхозсправочник делать из Библии! Совершенно понятно, что пытаться разносить во времени события, которые произошли неразрывно в течение двух дней – бред полный. Не надо быть начетчиком, чтобы вспомнить про притчу о смоковнице, с которой вне зависимости от времени года логично увязать этот фрагмент. Произошла она явно до Пасхи и распятия, а может как раз за те несколько лет:
И сказал сию притчу: некто имел в винограднике своем посаженную смоковницу, и пришел искать плода на ней, и не нашел; и сказал виноградарю: вот, я третий год прихожу искать плода на этой смоковнице и не нахожу; сруби ее: на что она и землю занимает? Но он сказал ему в ответ: господин! оставь ее и на этот год, пока я окопаю ее и обложу навозом, – не принесет ли плода; если же нет, то в следующий год срубишь ее.
Наконец, поискал толкования. Есть вполне целостное от Феофилакта Болгарского, которое совсем не упоминается:
Иисус вошел в храм и скоро опять вышел из него, показывая чрез это, что Он уже оставляет его на запустение и расхищение. Он уходит в Вифанию, что значит дом послушания, ибо, оставляя непокорных и жестокосердных, идет теперь с учениками к послушным Ему. Но рассмотрим и повествование о смоковнице, ибо здесь является, по-видимому, нечто странное и жестокое. Во-первых, Иисус взалкал рано; во-вторых, Он требует плода, когда еще не наступило время для смокв, а еще и то, что наказывает бесчувственное дерево. Ибо в том, что Он здесь говорит и делает, было особенное смотрение. Доселе часто Иисус творил чудеса, но только на благодеяние людям. Но ученики еще не видели, чтобы Он сделал кому-либо зло. Теперь, дабы показать ученикам, что Он может и казнить, и что, если захочет, может в один час погубить намеревающихся распять Его, Он являет Свою силу над бесчувственным деревом. И чудо было по истине велико тем, что дерево, столь сочное, иссохло вдруг; ибо смоковница сочнее почти всех дерев. А что Он алчет рано утром, это Он попустил плоти Своей по особенному смотрению; и плода преждевременно ищет на смоковнице с той целью, чтобы, как я выше сказал, показать ученикам, что Он может и наказывать. А смоковница эта была вместе и образом синагоги иудейской, которая имела только листья, то есть Закон, доставлявший одну тень, а плода они вовсе не имели. Но Иисус взалкал их спасения. Он говорит: «Моя пища есть творить волю Пославшего Меня», а эта воля Божия состоит в том, чтобы обращать согрешающих. Поскольку же синагога не имела плода, то она проклята и иссохла, не имея (более у себя) ни пророков, ни учителей.
Еще более логичное – толкование Лопухина:
«Ибо еще не время было собирания смокв». Это замечание евангелиста Марка имеет, несомненно, отношение только к ближайшему предложению: «ничего не нашел». Он объясняет, почему Господь не нашел на смоковнице плодов: не наступило еще лето, когда поспевают плоды. Но в таком случае, почему же Господь проклял дерево? Нет сомнения, что все это происшествие имело символический смысл. Господь знал, что плодов на дереве нет, но эта смоковница против естественного порядка (в начале апреля, когда Господь проходил мимо смоковницы, на ней – и вообще на смоковницах – не бывает еще листвы) была украшена листьями. Вот это обстоятельство и подало повод Господу дать вразумление ученикам о подобном же обмане, какой представлял из себя тогдашний Иерусалим и величественное храмовое богослужение, которое только что накануне было предметом внимательного наблюдения Господа. Иерусалим и храм, как бы хочет сказать евангелист, не принесли желанных Христу добрых плодов, для этого еще не наступило время. Со временем и иудейство должно было принести плод веры. Теперь же ему предстояло испить чашу гнева Божия и подвергнуться грозному проклятию Божию (ср. Мф.23:28).
«И слышали то ученики», т. е. вникали в смысл слов Христовых, который не мог быть для них непонятен после притчи о смоковнице, на примере которой Господь еще раньше изобразил им печальную судьбу иудейства (Лк.13:6–9).
Наконец, мои открытия пересилили завал на работе и я-таки отыскал толкование на это место у св. Иоанна Златоуста. Это вообще шедевр! Вот 67-я беседа:
«Поутру же, возвращаясь в город, взалкал» (ст. 18). Почему же Он алчет утром? Уступая требованиям плоти, Он этим показывал немощь ее. «И увидев при дороге одну смоковницу, подошел к ней и, ничего не найдя на ней, кроме одних листьев» (ст. 19). Другой евангелист говорит: «Ибо еще не время было» (Мк. 11:13). Если же не пришло еще время собирания смокв, то, как же этот другой евангелист говорит: «пошел, не найдет ли чего на ней»? Очевидно, это сказано евангелистом потому, что так думали ученики, которые еще не были совершенными. Евангелисты часто излагают мысли учеников. И не только это думали ученики, но и то, что смоковница проклята потому, что на ней нет плодов. Итак, для чего же смоковница проклята? Ради учеников, – именно, чтобы их ободрить. Так как Христос всегда благодетельствовал и никого не наказывал, между тем надлежало Ему показать и опыт Своего правосудия и отмщения, чтобы и ученики, и иудеи узнали, что Он, хотя и мог иссушить, подобно смоковнице своих распинателей, однако же, добровольно предает Себя на распятие, и не иссушает их, то Он и не захотел показать этого над людьми, но явил опыт Своего правосудия над растением. Итак, когда подобное случается или с какими-либо местами, или с растениями, или с бессловесными животными, то не любопытствуй. Не говори: если еще не наступило время собирания плодов со смоковницы, то правосудно ли она иссушена? Такие слова крайне безрассудны. Лучше взирай на чудо, и дивись и прославляй чудодействующего. Так многие и судят о потоплении свиней, – отыскивая здесь причину правосудия. Но и в этом случае не должно их слушать. Как растения бездушны, так и животные без разума. Итак, почему дан такой вид делу и почему эта именно причина проклятия? Это, как я уже и прежде сказал, описано евангелистом так, как думали ученики. Если же не настало еще время собирания плодов, то напрасно некоторые говорят, будто под смоковницею изображается закон. Плодом закона была вера; и этот плод закон уже принес, и время собирать этот плод, тогда уже наступило. «Нивы, – сказано, – поспели к жатве» (Ин.4:35); и: «Я послал вас жать то, над чем вы не трудились» (Ин.4:38).
Итак, здесь не указывается на закон, но, как я уже сказал, Христос, проклиная смоковницу, представляет этим доказательство Своей силы и власти к отмщению; и это видно именно из слов: «ибо еще не время было». Слова эти показывают, что Христос подошел к смоковнице с особым намерением, не для того, чтобы утолить голод, но ради учеников, которые весьма удивились тому, что смоковница засохла, хотя много было чудес и важнее этого. Но для учеников, как я сказал, такое чудо было новым и неожиданным, потому что Христос в первый еще раз показал Свое правосудие и отмщение. Поэтому Господь сотворил чудо не над другим каким-либо деревом, но над смоковницею, – деревом, которое сочнее всех, так что чудо показалось от этого еще более необыкновенным. Но, чтобы ты знал, что это сделано ради учеников, именно для ободрения их, – выслушай следующие слова. Что Христос говорит? Вы и большие чудеса сделаете, если будете иметь веру, соединенную с молитвою и упованием. Видишь ли, что все для учеников было сделано, чтобы они не страшились и не трепетали вражеских козней? Потому и в другой раз повторяет то же, чтобы утвердить их в вере и молитве. Не только это сделаете, говорит Он, но силою веры и молитвы и горы будете переставлять, и творить другие, еще большие чудеса. Между тем гордые и надменные иудеи, желая прервать беседу с учениками, подошли к Нему с вопросом: «Какой властью Ты это делаешь» (Мф. 21:23)? Так как иудеи не могли унизить Его чудес, то выставляют Ему поступок Его в храме с торжниками. Подобный вопрос предложили они и у евангелиста Иоанна, хотя не теми же словами, но в том же смысле. Они там говорят: «Каким знамением докажешь Ты нам, что [имеешь] [власть] так поступать» (Ин. 2:18)? Там Христос отвечает им: «Разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его» (ст. 19), а здесь Он приводит их в крайнее затруднение. Отсюда очевидно, что случай, описываемый Иоанном, был в начале служения Иисуса, когда Он только что начал творить чудеса, а описываемый Матфеем был при конце его служения. Смысл же вопроса иудеев был такой: получил ли Ты кафедру учительскую, или рукоположен во священника, что выказываешь такую власть? Хотя Христос ничего не сделал, что бы показывало гордость, а только проявил заботу о благочинии церковном, однако иудеи, не имея совершенно ничего сказать против Иисуса, ставят Ему в вину и это. Впрочем, по причине чудес они не смели ничего сказать Ему в то время, когда Он изгнал торжников из храма; но укоряют Его уже после, когда увидели Его.
Выбор этой проповеди в брошюру меня смутил. Что хотели доказать – загадка. Отсутствие ссылок на проверенные толкования – серьезный звоночек о том, что проповедь эта – в лучшем случае от суемудрия. Именно против попыток такого толкования предостерегает Златоуст!
Почему уважаемый архимандрит Ианнуарий Ивлиев ни разу не сослался на проверенные толкования «сертифицированных» православных святых?
Почему при анализе данного эпизода, которые архимандрит называет «самым трудным и самым спорным во всем Евангелии от Марка» местом, он приводит две сомнительные по своему толкованию версии случившегося, ни одна из которых не согласуется с учением Святых Отцов?
Приводимое «символическое толкование», основанное на убеждениях «многих экзегетов» (к сожалению, неназванных) вообще не проясняет смысл данного отрывка. Разве что пытается поставить под вопрос сам факт того, что описанное в Библии имело место на самом деле и то, что бесплодная смоковница – образ тогдашнего Израиля, чья вера бесплодна, о чем в один голос говорится во всех трех приведенных выше толкованиях.
«Реалистически-символическое» толкование «других экзегетов», к сожалению также неназванных, пытается доказать, что происходившее в течение трех дней между Входом в Иерусалим и Распятием на самом деле каким-то непостижимым образом растянуто во времени на несколько месяцев! В результате оказывается, что «нам трудно из этого чуда-наказания извлечь надежное знание о действительном отношении Иисуса к Его народу и храму», – заключает уважаемый богослов, отвергая обе эти версии. Но тогда зачем надо было упоминать о них: уж больно смахивает такие толкования на ересь!
Далее в собственной версии уважаемый архимандрит неявно использует аргумент, который приводит в своем толковании св. Иоанн Златоуст, говоря, что «в это время на смоковнице не могло быть и листьев». Однако использует он ее совершенно не по назначению, пытаясь Спасителя представить местечковым агрономом: «ведь Иисус Христос был галилеянином. А в мягком и теплом климате Галилеи все совсем по-другому, чем в Иерусалиме с его зимой. Там смоквы собирают десять месяцев в году. Совсем неудивительно, что Иисус стал искать плоды на зеленеющей смоковнице». Отсюда выходит, что автор допускает, что Сын Божий мог что-то не знать или заблуждаться, как обычный человек, хотя св. Иоанн Златоуст явно говорит обратное, как и все учение Церкви в целом: «Слова «ибо еще не время было» показывают, что Христос подошел к смоковнице с особым намерением, не для того, чтобы утолить голод, но ради учеников, которые весьма удивились тому, что смоковница засохла, хотя много было чудес и важнее этого.
Следует отметить, что итоговый вывод автора согласуется с толкованиями св. Отцов, однако все промежуточные выкладки кажутся мне неполезными и соблазнительными, сеющими зерна сомнений и недосказанности в то, что давно и однозначно было истолковано отцами Церкви.
Простите, Христа ради!
Александр Билькевич
Как-то в воскресенье мне дали почитать номер газеты на Вознесение. Сначала прочитал интересную историю земляка в конце книжки – понравилось. Затем прочитал послесловие – понравилось. Ну, думаю, сейчас все прочитаю. Начну с начала – с морали… Начал читать и меня стали одолевать двойственные чувства: с одной стороны хотелось выбросить это чтиво, а с другой стороны – это напечатали мои друзья… Поэтому решил дочитать до конца, тем более, что в послесловии просят присылать «мнения об увиденном». Постараюсь быть максимально корректным.
Друзья! Это же кошмар! Вы для кого это печатаете? Мне кажется, что подобное издание должно, во-первых, излагать мысли очень доступно, во-вторых, вызывать повышенный интерес населения к православию и, в-третьих, не вызывать вопросов, на которые здравомыслящий человек и не попросит ответа, а просто скажет: «Нет, не хочу, не надо!» Что это за мораль? Я специально потратил десять минут своего времени на то, что бы найти в интернете информацию о проповеднике Скотте Дэннемиллере. Я ничего не нашел. Ребята, кто это? Короче, не знаю, дочитаю ли до конца всю книгу, но по диагонали, наверное, посмотрю.
Итак, мое личное мнение об этом моральном наставлении. Мысль, которую я надеюсь, хотел донести автор, звучит так: «Христиане! Пора от слов переходить к делу! Вместо Больших слов, совершайте маленькие Дела, наполненные христианской любовью». Однако данная интерпретация этой мысли трансформирует ее в грубое: «Христиане! Вспомните, что вы смиренный скот, а скоту слово никто не давал».
Вот он говорит, что христиане недовольны тем, что легализуют сексуальные меньшинства, выпускают в свет мягко говоря плохие фильмы и т. д. И плохо, что свое недовольство они выражают словестно – распыляют силы. Вокруг одни только слова, а бабушки на паперти стоят и просят милостыню, и важнее бороться с беднотой и подавать милостыню, чем реагировать на такую ерунду. Во-первых, хорошо хоть говорят – а не безразлично стоят! – во-вторых, от действий к словам люди перешли благодаря таким вот проповедникам, которые учат вместо борьбы с однополыми браками подавать милостыню в переходах. В-третьих, и то и другое беда, однако, если у тебя проколото колесо и одновременно горит дом, то наверное ты пойдешь спасать имущество в доме, а не менять колесо. Могу привести в пример и в-четвертых, и в-пятых.
Вот такая спекуляция христианскими понятиями, которые воздействуют на наши социальные ценности не оставляют равнодушным. Как такое можно печатать, тем более в рубрике мораль?
Теперь дальше. Да, слово Божие – Библию нужно защищать! Потому что это часть Священного Предания – Дар Божий! Дары Божии можно растерять, это всем известно, поэтому их нужно: первое – защищать, второе и главное – полноценно использовать! И смотрите, как обыгрывает ситуацию этот спекулянт христианскими ценностями: «Бог не твой младший братик!» Он оперирует понятиями, которые являются постулатами, с ними не поспоришь, однако, выводы делает протестантские. Давайте тогда не ходить в церковь? О, как договорились!
Конец ознакомительного фрагмента.