Мнения
Итоги года
интервью с Юрием Сапрыкиным
Либералы против церкви
В любом из утверждений, типа «либеральная общественность считает церковь отвратительной», или «церковь поддержала военные действия в Сирии», мы сразу вводим как данность существование некой общности с едиными взглядами как минимум по этим вопросам. И вообще общности, у которой по любому поводу есть согласованная позиция, от которой уже нельзя отступать. Мы мыслим и либеральную общественность, и церковь по образцу КПСС или «Единой России», но ни то, ни другое неверно. В самые острые периоды этих взаимоотношений, начиная с дела «Пусси-Райот» и заканчивая, собственно, военными действиями на Украине, я всегда обращал внимание, что в любом разговоре с разумным представителем церкви, он обязательно делает оговорку, что здесь не Политбюро. Понимаете ли, нет какого-то органа, который спускает разнарядки сверху по всем приходам, что по поводу Крыма нужно думать именно так и не иначе. Нет, каждый член Церкви и каждый батюшка решает этот вопрос для себя по-своему. Поэтому и я буду говорить за себя, а не за либеральную общественность.
Поддержка военных действий
Кажется, что в «послекрымской истории» иерархи РПЦ по ряду причин, наоборот, сохраняли определенную сдержанность, и в хоре ликующих, гневных или воинственных голосов, голоса представителей церкви были в наименьшей степени слышны. Да, они не сделали ничего, чтобы хор этот успокоить или приглушить, но с другой стороны, никак его не поддерживали. Пусть патриарх сидел на торжественном заседании с Путиным, посвященном оформлению присоединения Крыма, но его громогласных высказываний на тему «ура, мы ломим, гнутся шведы», я не припомню. Наоборот, было очевидно, что весь конфликт с Украиной и для него лично, и для МП – это довольно драматическая история. Они-то как раз разводиться с битьем посуды совершенно не намерены, не для этого нужна тонкая дипломатия с поездками в Киев, с совместными служениями, с мягкой, а иногда и не очень мягкой, борьбой за каждой приход на территории Украины, – не для того все это годами осуществлялось, чтобы сейчас сказать, «вы все фашисты, бандеровцы, до свидания». Тут связи оказались значительно прочнее тех отношений, которые формируются с помощью газовой трубы.
Дальше, по мере того, как конфликт вокруг Крыма перерастал в конфликт на Украине и в конфликт с Западом, стали отчетливо слышны голоса, которые глобальный геополитический мировоззренческий конфликт, наоборот, всячески поддерживали, если не сказать, разжигали. Отец Всеволод Чаплин – конечно, фигура номер один в этом смысле. Все слышали его слова о том, что хорошо бы была война, война благотворно действует на нравы, было бы замечательно, чтобы все жили похуже, глядишь, и о душе бы задумались… Весь этот поток речей, воспевающих движение в сторону бедности, закрытости, конфликта с Западом вплоть до войны, – к нему я отношусь крайне плохо. Даже не с христианских позиций, а исходя из простого человеческого инстинкта, говорящего, что убивать – плохо, и быть убитым даже за правду – тоже не очень здорово. Призывать людей к тому, чтобы они убивали друг друга, – это совсем не Божеское дело.
Стоит признать, что отдельные заметные люди в иерархии РПЦ на этом поле отметились, их было слышно, они поддерживали горячие головы. Это они говорили, что хорошо, если мы все рассоримся, а еще лучше – повоюем. И эти вопросы даже не сводятся к Украине и Сирии, ведь неважно, где объявлять священную войну. Сначала идет намерение или настрой, и только потом к этому настрою находят какой-то повод. Вот этот-то настрой меня и пугает.
Оскорбление «Тангейзером»
Скажу сразу, «Тангейзер» не смотрел. Судя по мнению людей его смотревших, которым я доверяю, спектакль вполне замечательный, и эпизод с выносом плаката в нем довольно случайный и проходной. Но это даже не важно, коллизия ведь не в том, хорош или плох «Тангейзер». Как будто если он плох, можно с ним делать что угодно. Я бы сказал, что коллизия даже не в том, что новосибирский митрополит стал возмущаться по поводу спектакля. Главных историй, по-моему, две. Во-первых, сама технология оскорбления чувств верующих, которая становится общественным фактом ровно в тот момент, когда находится некоторый энтузиаст – неважно, кто это, митрополит ли новосибирский или активист Энтео, или ведущий Киселев, может, человек, совсем не имеющий отношения к церкви, – который начинает убеждать свою аудиторию в том, что «вас тут оскорбили, на вас бычат, что вы сидите, надо предъявить ответку». Здесь вновь первичен настрой, желание оскорбиться. Повод, который для этого находят, абсолютно ситуативен. Случится ли это массовое оскорбление чувств верующих или не случится, во многом зависит от уже не имеющих отношения к церкви технологий, которые запускаются в центрах управления государственными медиа.
Вспомните историю, как какой-то энтузиаст хотел завести на Собчак уголовное дело за то, что она для фотосессии переоделась в облачение священника. Не случилось же массового оскорбления, почему-то общественность не обиделась. Почему? Потому что ее долго не уговаривали обидеться. Где-то на самой ранней стадии процесса кто-то прикрутил рычажок, и Мамонтов, Киселев, Соловьев и все остальные раззадоривать эту обиду не стали. А с «Тангейзером» случилось. Почему случилось? Это длинная история. Понятно, что «накат» на сферу искусства и на театр в частности шел уже к тому моменту около года. Если посмотреть передачи того же Киселева, было видно, как для них вдруг это стало генеральной постоянной темой. Давайте, мол, мы найдем еще один спектакль, где происходят непотребства. Режиссер Богомолов, режиссер Серебряников, режиссер такой, режиссер сякой – все как-то недотягивает немного. И тут вдруг, бабах, подарок судьбы! «Тангейзер», наконец-то, выглядит достаточно убедительно, и эту кампанию можно раздуть. Вот это коллизия номер один. Коллизия номер два, к которой опять же церковь не имеет никакого отношения, – это собственно Минкульт и Мединский. Они впервые за всю новую историю конфликтов вокруг культуры включили жесткий административный рычаг. Суд Кулибина оправдал, плакат из спектакля убрали, извинения принесли, а все равно. Мы все равно возьмем и снимем спектакль из репертуара и директора уволим, просто чтобы другим неповадно было. Это, очевидно, показательная порка, которая зачем-то была нужна Минкульту.
Парадокс в том, что опять же я про позицию церкви в целом и даже отдельных ее представителей ничего путного сказать не могу, да и ничего плохого сказать не могу. Я не очень понимаю вообще, какова эта позиция, и нет инструментов для того, чтобы ее измерить. С одной стороны есть митрополит. Не знаю, насколько он самостоятелен в своих решениях, потому что он внезапно оказался частью огромной организованной государством кампании. С другой стороны, есть Кураев, который приезжает на митинг в защиту «Тангейзера». С третьей стороны, есть собственно митинг в защиту «Тангейзера», на который выходят тысячи людей, – для Новосибирска беспрецедентный случай. Даже на самом пике болотных протестов впятеро меньше людей выходило. Здесь же город встал на уши. Абсолютно уверен, что это не была толпа, состоящая только из креаклов или хипстеров и либеральной общественности. Это слишком большая для города толпа, либеральных модников в Новосибирске раз в двадцать меньше. Уверен, там были и люди воцерковленные в том числе. С еще одной стороны, когда происходит молитвенное стояние против «Тангейзера», на него выходят полторы калеки, и явно, что даже с помощью административного ресурса больше этого согнать не удалось.
Сопоставив все факты, склоняюсь к выводу, что вся история с «Тангейзером» случилась не из-за церкви и не из-за оскорбленных чувств. Это просто какая-то политическая и медийная «разводка», организованная скорее в кулуарах Кремля или на Старой Площади. То, что отдельные иерархи оказались в ней инструментами, это печально, но пройдет.
Государству важно было сделать из церкви некое пугало для либеральной общественности и по каждому случаю создавать этот искусственный конструкт, что есть какая-то страшная церковь, которая едина в своем мнении и хочет вам всем, дорогие ребята, откусить голову. Некоторые из объектов этого запугивания, конечно, «покупаются» на это. Для людей же, которые находятся внутри Церкви, наверное, очень часто это обидно, иногда даже странно, потому что они живут в другом измерении и ничего не знают о том, что они, оказывается, решительно осуждают, например, тот же «Тангейзер».
Разгон вечеринки «Серебряного Дождя»
Эта история неприятная. Неприятна она не только самим фактом вторжения агрессивно настроенной толпы на чужой праздник, но и тем, что, конечно, в тот момент сразу всем казалось, что это часть некой тенденции. Опять же у меня нет барометра, чтобы замерять настроение внутри церкви, но действительно, судя по всему, есть какой-то слой людей, которому очень нравится идея, что надо просто пойти и всем накостылять. Отец Дмитрий Смирнов на этот запрос делает политическое предложение, скажем так. Он как бы говорит, ребята, вы хотите всем накостылять, вот я могу. Но даже из этого делать выводы о том, что вся церковь стала такой или иной, невозможно. Конечно, никто не вышел в церковной среде и не накостылял отцу Дмитрию Смирнову. Но для меня само существование того же «Правмира» – это уже контрдействие всему этому безобразию. И хорошо, что никто не дал физический отпор Дмитрию Смирнову, потому что не стоит бороться с подобными явлениями такими методами. Разумные, понятные мне голоса в церкви все-таки звучат, я их слышу. И для меня это вполне контрпример.
Архитектурные вопросы, храм в Торфянке и монумент Владимиру
Честно скажу, про Торфянику ничего не понимаю, очень мало читал. Вся эта история с храмами шаговой доступности, с активистами Кирилла Фролова разворачивалась у меня рядом с домом на локальном уровне. Между Проспектом Вернадского и Ленинским есть скверик между сталинскими домами, какие-то детские площадки. Этот скверик попал под раздачу Кирилла Фролова, его ребята начали туда приходить, воткнули крест, поставили закладной камень с таким посылом, что здесь будет храм. Все это немедленно переросло в адскую войну с местными жителями, которые совершенно не звали туда ряженых казаков и прочих. Они просто привыкли пользоваться этим сквериком именно в виде детской площадки и места для гуляния. Если надо в храм, в случае необходимости они могут дотопать до Смотровой на Воробьевы Горы. Годами так жили, и ничего.
Так вот, там буквально каждые выходные в течение нескольких месяцев было так: с одной стороны прибегают эти казаки и пытаются начать… Но что они пытаются начать? Ничего, потому что они не строители, у них нет бульдозеров, фундамент они заложить не могут. Они пытаются что-то там огородить. С другой стороны, выбегают местные жители и начинают казаков гонять. Вот такая традиционная программа выходного дня. Потом все рассосалось само собой. В Торфянке, похоже, другая история, потому что там явно не только ряженые казаки, там все дальше зашло. Это не просто инициатива одиозных активистов, и градус противостояния там был не в пример больше.
С точки зрения московской архитектурной политики стоило бы определиться, что мы признаем общественной ценностью. Это проблема для Москвы в целом еще даже до программы строительства храмов. При Лужкове, допустим, любое пустое незастроенное пространство – не важно что это, площадь, сквер или место, из которого открывается вид на достопримечательное здание, – не признавалось общественной ценностью, а признавалось, наоборот, недоработкой, которую необходимо исправить. Последние лет семь – восемь, кажется, эта парадигма менялась, а теперь она изменилась до такой степени, что даже решили открыть людям красоту, которая до этого никого не интересовала. Уже в этом сокрыто дикое противоречие.
Но возвращаясь к ситуации с храмами… На самом деле, нет ответа на вопрос – и власть боится его артикулировать до конца, – что является большей общественной ценностью – церковь или парк, торговый центр или детская площадка, новые квадратные метры жилья или просто сквер, чтобы деревья росли. Решения принимаются ситуативно в зависимости от тысяч разных факторов. Что с программой «200 храмов», что с памятником князю Владимиру – это все ужасно непоследовательно. Видимо, есть заинтересованные участники, которые хотят что-то построить, но в итоге почему-то не строится или не достраивается до конца. Дело в том, что сказав «а», мэрия не может сказать «б», ей не хватает на это политической воли, ясности или осознанности того, что она делает. Именно в вопросах градостроительства образовался вакуум на ценностном уровне. История с Торфянкой – это история про то, что есть люди, которым очень надо воткнуть тут храм, а есть местные жители, которые даже не столько против храма, они – за парк, потому что привыкли, что здесь деревья растут.
Конец ознакомительного фрагмента.